Я не знаю, были ли счастливыми мои родители. Оказывается, я никогда у них про это не спрашивала, а теперь уже некого спросить. Но разве могли быть счастливыми люди, родившиеся в двадцатых годах прошлого столетия, пережившие голод тридцатых и одну из самых страшных войн человечества в сороковых годах? Если задуматься, то однозначным будет ответ – нет, не могли. Но это, если задуматься. А вот если просто вспомнить.
...У нас дома гости. Это три семейных пары, друзья родителей. Они дружили, когда мы с сестрёнкой ещё не родились. Дружили и по прошествии десяти, двадцати лет. Удивительное постоянство. Они почти все хорошо поют, но лучше всех поет мама. Она красивая, раскрасневшаяся, отложила гитару.
– Мама, у тебя же голос, как у певицы, почему ты не пошла учиться в консерваторию?
Мама, помолчав, вздохнула:
– Олечка, я школу-то закончила как раз в 41 году. Про какую консерваторию тогда можно было думать? Пошла подавать документы на штурмана, тогда девушек брали без проблем, но медкомиссию не прошла, а там уж куда приняли, туда и пошла. Фотограмметристом стала. Полстраны объездила, с папой вашим познакомилась. А стала бы певицей, мы с ним могли и не встретиться. Вы бы с Галей мне этого не простили, – уже рассмеялась мама.
...Папа двенадцатилетним ребёнком остался без матери. Бабушка умерла молодой. Папин отец, мой дедушка, женился на другой, красивой, но не очень умной и пьющей женщине. Мачеха была не подарок. Поэтому меня всю жизнь удивляло, что папа так трепетно относился к женщинам. Как к существам высшего порядка. Нас – маму, меня, сестрёнку – он любил, как сейчас мужчины, наверное, не могут любить. А к своей сестре, к племянницам, даже к соседкам всегда относился так, словно они малы, слабы, и их необходимо защищать и охранять. А сколько у нас было знакомых! Причём всех возрастов. И это всё благодаря родителям. Когда отец умер, мама мне сказала:
– Люди к нам ходили из-за папы, он у нас был необыкновенный. А я, что? Так…
И ведь я тогда маме поверила. И только совсем взрослой поняла, что мама тоже была необыкновенной, самой уважаемой как среди родных, так и среди соседей.
...Папа в детстве мечтал стать моряком, наверное, потому, что не умел плавать. А научиться было негде, в Средней Азии с водоёмами всегда были проблемы. Но моряком не стал, а по окончанию школы подал документы в технический ВУЗ. Только инженером – тоже не получилось. Началась война, и папа стал летать штурманом, на бомбардировщике. Даже удивительно, что его взяли в лётное училище при росте под два метра. А войну он прошёл, не получив ни одного ранения. Потом, после войны, многие его однополчане ушли из авиации, списались на землю. А папа так и остался до конца жизни штурманом, и больше всего боялся, что его спишут по возрасту. Списать не успели, папа умер в пятьдесят пять лет.
...У нас есть фотография, цветная, наверное, одна из первых цветных, где мама стоит на фоне огромных, выше человеческого роста, розовых цветущих кустов. Это была папина мечта, которая не исполнилась. Нет, мечтой была не фотография. Мечтой у отца был розовый сад. Он часто говорил, что, выйдя на пенсию, будет выращивать во дворе розы. Те розы, на фоне которых сфотографирована мама, он успел посадить, но после его смерти они постепенно пропали, наверное, выродились.
...Мой второй дедушка, мамин папа, очень не любил путешествовать. Не любил до такой степени, что его невозможно было уговорить съездить в Москву, хотя они с бабушкой жили в Подмосковье. Оказалось, что нелюбовь к поездкам – это наследственная черта характера. Также не любила ездить моя мама, очень тяжело куда-то отправляюсь и я. Зато мой папа по характеру был заядлым путешественником. И они с мамой всё же смогли мирно сосуществовать в этом плане. Мама сначала говорила, что не поедет никуда и ни за что, но попереживав ночь, всё же ехала, сначала с папой, а когда мы с сестрёнкой родились, то и все вчетвером. И в результате всё было просто прекрасно. Мы каждый год куда-нибудь ездили. Чаще всего на море, где папа наконец-то научился плавать.
...Очень хорошо вспоминаются праздники. У нас в Ташкенте к первому мая было тепло, да что там тепло, уже было жарко. Май в Узбекистане – это почти лето. С одеждой, когда мы были маленькими, в магазинах было плохо. Мама к Первомаю нам сама шила новые платьица. Мы шли на демонстрацию с шариками и флажками, а папа обязательно нёс знамя впереди колонны своего авиаотряда. И всё было так красиво, радостно, празднично. И все люди вокруг были весёлыми.
...А ещё я помню, как мама рассказывала, что где-то в начале пятидесятых с продуктами было совсем ещё плохо. И вдруг прибежала соседка, сказала, что на рынке продают разливное растительное масло. Мама поехала туда на трамвае, купила большую бутыль масла, а трамваи вдруг встали. Мама несколько километров прошла пешком с этой бутылкой, но пришла всё равно счастливой – масло в доме. Я впервые тогда подумала, отчего женщины поколения наших родителей почти все полные? Это мы сейчас много говорим о диетах и здоровом питании, а они тогда, после войны, к любой еде, к белому хлебу относились, как к лакомству, к подарку.
...Папа был очень хорошим штурманом, за что однажды его командировали на работу в Африку. Их лётный отряд перевозил паломников в Мекку. В результате отец привёз домой заработанную валюту, большой дефицит для шестидесятых годов. И на эти деньги мы купили ещё больший дефицит – легковой автомобиль Москвич-408. На машину Волгу, самый вместительный автомобиль тех времён, денег не хватило. Так папа и ездил на Москвиче, отодвинув водительское кресло назад до упора, и, всё равно, еле размещая в салоне свои ноги в обуви сорок седьмого размера.
...Во времена моего детства детей было принято обучать музыке, особенно модным были занятия на фортепиано. В магазинах инструмент купить было нельзя, так как его там просто не продавали. Но нам однажды поздно вечером на грузовой машине привезли пианино. Родители его где-то смогли достать. При транспортировке верхняя крышка инструмента сорвалась и процарапала нижнюю. Так мы с сестрёнкой Галочкой и занимались на немного раненом инструменте. И неважно, что и по окончанию музыкальной школы, сестрёнка много играла, а я больше ни разу не подошла к инструменту, но, когда мы учились, родители были нами очень горды.
...В начале семидесятых сначала я, а потом и Галя поступили в институт. Очень хотели, как и папа, стать лётчицами, но в то время это было практически невозможно, девушек в лётные училища не брали. И тогда мы стали учиться на инженеров по самолётостроению. В институт поступали сами, без денег и без знакомых, учились всегда хорошо, получали повышенную стипендию. Причём в наше студенчество размер стипендии, особенно повышенной, был соизмерим с жизненным уровнем, на неё вполне можно было жить, не занимая денег у родителей. Думаю, что родители нами опять гордились.
...Да, а ещё в те времена существовали в нашей стране удивительные явления – цены на продукты не росли. Просто никогда не росли, в течение десятилетий не менялись. А ещё людям БЕСПЛАТНО давали квартиры. Не надо было ждать, когда умрут твои бабушка с дедушкой, чтобы занять освободившуюся жилплощадь.
...Нет, нет, проблем, конечно, тоже хватало, как и в любой человеческой жизни. Люди сходились и расходились, болели, теряли родных и друзей. Но у поколения моих родителей была крепкая уверенность в самих себе, в людях, которые защитили свой дом, спасли свою страну. Это было поколение победителей. И ещё у них была опора, как не странно это сейчас звучит, опора в виде своего государства. Сталинские репрессии закончились, пришли хрущёвская оттепель, а потом брежневский «застой». Люди жили и не сомневались в том, что у них всегда будет работа, они смогут бесплатно выучить своего ребёнка, лечь в любую больницу, поехать в санаторий. У них было чувство защищённости.
...Теперь это поколение почти ушло. И уже мы что-то сделали не так, мы не смогли оставить своим детям государство–отечество. Мы оставляем потомкам пугающее одиночество, где каждый пытается выжить сам по себе. Но придут внуки, которые могут захотеть стать снова сильными. Сильными в любви, в дружбе, в братстве...Я на это очень надеюсь.