Я уже знал, что тропинка выведет меня к месту, где живут люди. Ветки елей пытались хлестнуть меня по лицу, мокрый снег тяжелил кожаные сапоги, влажным холодом лез в рукава куртки. Весенние хляби разверзлись на небе и на земле. Тем не менее, натоптанная тропинка имела почти что каменную твёрдость. И она не просто расширялась, а уверенно вела меня к желанному месту. И вовремя. На землю грозилась опуститься ночь. Быть застигнутым ею в пути по тайге, мне не очень то и улыбалось.
И когда я вышел на поляну с домом, в котором приветливым тёплым светом сияли окна, я испытал чувство необыкновенного душевного подъёма.
Надо сказать, что поначалу я спрятал своё удивление домом. Желание согреться пересилило все мыслительные процессы. Но всё же… Крыша у этого дома была необыкновенная, китайская. Под её изогнутыми краями расположилась веранда, опоясывающая весь дом. Стены дома были сложены из морёного бруса и по низу обведены каменным поясом.
Необычной шестигранной формы окна, обработанные фацетной техникой, сияли по краям драгоценной короной.
Дверь сама отворилась мне навстречу. И сняв мокрые ботинки, в одних носках я зашёл в просторную комнату, залитую тёплым молочным рассеянным светом.
Комната была разделена перегородкой на две неравных части. В малой части, очевидно, размещалась спальня, а в большой части находились стол, диваны, кресла, кухонный угол. Стены, потолок и пол были отделаны янтарным деревом. Сам хозяин дома лежал на диване. И даже не соизволил подняться при виде незваного гостя.
- Проходи, - просто сказал он мне.
И только потом уже поднялся с дивана, чтобы вскипятить чаю.
- Продрог?
- Да. Погодка там не подарок.
- Присаживайся к столу, путник.
Я присел на стул, обшитый мягким войлоком. А хозяин уже, тем временем, выставил передо мной чашку с дымящимся ароматным чаем. К ней кусок пирога с ягодами и плошку с янтарным мёдом. Я проголодался, и угощение показалось мне необычайно вкусным.
Я пил чай, макал кусок пирога в густую вязкую сладость, наслаждаясь растянутостью мгновения.
Хозяин не разглядывал меня, смотря куда-то в сторону, сквозь стены. И я мог разглядывать его. Коротко остриженные волосы, волевой подбородок, поросший щетиной, серые глаза под низкими бровями. Полный типаж киношного полярника.
Но он был не полярником, а избушечником, домовиком, проживающем в доме, в полной таёжной глуши. Что говорить о дорогах и машинах, если в этом остроконечном еловом месте не мог приземлиться и вертолёт? Полная недоступность. Полное отшельничество.
- У вас удивительный дом, - нарушил я молчание.
- Да. Он абсолютно автономен.
- Вода?
- Рядом с домом есть родник. Его чистейшая вода течёт по трубам. Место омовения у меня находится в цоколе.
- Тепло?
- Тепло я беру от солнца. Кровля крыши – это как плоская батарея, собирающая тепло и передающая его стенам и полу.
- Свет?
- Яркие люминофоры.
- А огонь?
- Огонь…- он мечтательно улыбнулся. Огонь – мой друг.
Свет в доме погас. И в камине, обозначившемся у стены, вспыхнуло пламя огня.
- Огонь – всего лишь химическая реакция с одной стороны, а с другой стороны – это живое существо. Я умею находить с ним контакт.
- Вот как, - сказал я. – Значит, всё это правда о вас.
- Всё в этом мире правда. Даже ложь. Все тропинки ведут к правде. Только одни запутанные, а другие прямые.
- Мне говорили, что вы…
- Не нужно петлять. Я знаю, зачем ты пришёл, Путник. Ты хочешь просить меня стать твоим учителем.
-Да, - сказал я, опустив глаза, потому что кинжал его взгляда ударил меня не болью, нет, рассеканием моего спёкшегося и устоявшегося сознания.
- Имя твоё?
- Михаил.
- Ты пришёл не в самое удачное время. Весна, лето…Я провожу их в полном слиянии с Природой. Я сам учусь. Я учусь у Природы. Язык птиц, деревьев, трав…Контакт с огнём – это самое простое. Я жажду контакта с землёй, с небом. Я жажду Вечности. Я люблю Вечность, и готов всё сделать ради неё.
- Вечность?
- Да. Но не та, которую рисуешь себе ты. Не заброшенный дом, не райские кущи. Живая Вечность. Не глина, и не ваза, а гончарный круг, вращающийся, создающий формы под моими пальцами. Вся эта планета. Она живая…
Огонь менял цвет от оранжевого до бледно- сиреневого, потом погас. Снова вспыхнули лампы в потолке, но уже более тусклым светом.
- Омоешься родниковой водой, заночуешь у меня. А утром тебе пора в обратный путь. Придёшь ко мне, когда жёлтый лист полетит с неба.
Разговор был окончен. Он отвел меня вниз по лестнице в «умывальню», расположенную под домом. Сочетание молочного дерева и белого мрамора внушало полное расслабление. Бассейн походил на чашу, подсвеченную изнутри всё теми же самыми люминофорами.
Я лёг в эту чашу и словно погрузился в звёздную бесконечность. Я взлетел над сферой планеты. От этой сферы как волны рождались соцветия других сфер, собирались сечениями в четырёхмерную сферу. Всё это великолепие пульсировало. Но в пульсе я ощущал нарастающую тревогу.
Земля уже виделась мне как шар, охваченный ядерным огнём. Шар чернел, покрывался паутиной трещин-разломов, высыхал до безжизненной корки. Я знал, что в мире было очень напряжённо. Но думать о грядущем апокалипсисе мне не хотелось. Здесь в вековой тайге ничто не напоминало о человечестве, жадно хрюкающем при виде бумажек денег.
Я лежал в живой родниковой воде и словно плыл среди звёзд. Я видел, что планет под именем земля много.. Исчезнет одна, будут другие… Если сгорит одна книга, другие уцелеют. Если исчезнет один файл, то есть его копии. И эти мысли странно успокаивали меня, пели что-то сладкое как сирены, русалки с водорослями вместо волос. Одна с зелёными глазами, другая с синими.
***
Когда жёлтые листья полетели с неба, я уже более уверенно шёл по тропинке к своему Учителю. О чём я думал, чего хотел? Я просто шёл и наслаждался прозрачной гулкостью осеннего леса. В ярко-синем небе были видны следы серебряных или белёсых паутинок. Тишина звенела. Не было слышно птичьих переговоров, лишь изредка поскрипывали кедровки, словно выставляя тире в многоточии звенящей тишины.
Знакомая тропинка вывела меня к дому с китайской крышей. На сей раз я пришёл гораздо раньше. Солнце клонилось к закату, сумерки окутывали низину, но небо ещё наслаждалось сочными малиновыми красками.
Дверь была незакрытой, но хозяина в доме я не увидел. В комнатах царила сумрачная пустота, может быть, даже источающая нежилой холод, хотя от стен шло тепло, ощутимое пальцами.
Он пришел с вязанкой хвороста, вывалил её на веранде. Был слышен хруст сухой древесины. В дом он зашёл лишь с парой тройкой сухих корявых веток.
Я чинно восседал на войлочном стуле за столом.
- А, Михаил, рад тебя видеть, - сказал он.
Хворост был брошен в очаг камина. Огонь хозяин разжёг с помощью кремниевой зажигалки.
На мой удивленный взгляд он ответил просто.
- Расскажу тебе кое-что. Потерял я контакт с огнём.
Мы пили пахучий брусничный чай. Опять к чаю был пирог с чем-то сладким, мёд, кедровые орехи. Мы пили, не торопясь, и Учитель рассказывал мне свою короткую исповедь.
Зимой к нему приходили Вестницы. Две девущки. Обе на лыжах. Обе очень красивые. Спортсменки и «комсомолки». Они пришли по очереди. Первая пришла с вопросом, а вторая с ответом на вопрос. Он должен был сделать выбор, и он его сделал.
- Первая девушка была очень красивая. Тёмные волосы, изумрудные глаза и, представляешь, задорные веснушки на носу. Она сказала мне, что планета земля обречена, и я могу спасти её, если соглашусь отдать свой дар во имя её спасения. Она сказала, что люди превратились в стадо. Они овладели безумным огнём. И я могу поговорить с огнём, чтобы он ушёл из их рук, перестал повиноваться им. Но при этом мой дар общения с огнём пропадёт. И не только этот дар. У меня есть шанс перейти в Живую Вечность. Так вот. Этот шанс я потеряю. Я стану обычным смертным. Всю свою силу и свою бессмертную душу я должен отдать огню. Ты знаешь, она пришла как плаха. Плаха, с веснушками на носу.
Весну и лето я посвятил общению с Природой. Я уже вышел на контакт с Живой Вечностью. Я начал видеть цепочки, образующие матрицу событий и вещей. Эта матрица раскрывалась мне навстречу. Сама планета, как вращающийся круг гончара была готова помогать мне создавать формы. Отрубить себе руки, чтобы сохранить гончарный круг?
Вторая Вестница пришла на другой день после первой. Она выглядела более аристократично и тонко. Белокурые локоны, синий лёд в глазах, ямочки при улыбке на щеках. Она сказала мне, что не о чем беспокоиться. Эта планета не подлежит сохранению. Есть много других экземпляров планет, подобно тому, как у книги есть много отпечатанных идентичных копий. Будет сожжена одна книга, а другие уцелеют. Так что торг не уместен. Либо круг, либо руки? Странный торг. И круг, и руки…Я остаюсь со своим даром и перемещаюсь на «запасной аэродром». Эта книга горит, но есть бесчисленное множество таких же точно книг. И я буду жить в мире-копии и продолжать своё магическое дело. Не зря же я достиг таких высот в общении с Живой Вечностью.
Эта вестница была сладкой, понятной и конкретной.
Всё то, о чём она говорила, выстраивалось в чёткие счётные логические цепочки в моём мозгу. Такие чёткие, холодные мёртвые цепочки…А та первая…Первая словно выворачивала мне душу, ввинчивалась в неё тревогой, риском и чем-то ещё, чем-то волнующим, непонятным.
- И ?
- Ты же видишь, что я выбрал. Я оставил в живых эту планету и потерял свой дар.
Так что, Михаил, я не смогу стать твоим учителем. Огонь больше не входит со мной в контакт.
- А почему вы сделали такой выбор? Стоило ли сохранять этот ядерный полигон со свиноподобными людьми?
- Ещё не знаю. Понимаешь, Михаил, в магазине есть много книг, но твоя одна, читанная-перечитанная…В ней есть что-то особенное. Даже если где-то подпорчены страницы. Это книга, она живая, ты перебираешь страницы руками. Она живая моя планета, она такая же живая как огонь. И я выбрал сохранить её жизнь. Даже ценой своей собственной вечной жизни. Но я не жалею. Она моя – эта планета, какой бы неказистой она не казалась, она прекрасна со всеми своими ямами, катастрофами и несуразностями. Она живая. И она не просто гончарный, вращающийся круг, она и гончар одновременно. Живое- это то, что может изменяться само. Живое – это то, что может творить. Так что, Михаил, я выбрал остаться с ней.
- Ты сделал всё правильно, Учитель. Вторая Вестница искушала тебя. Да, есть много копий-файлов. Но наша планета- это корневой файл. Когда он исчезает, исчезают и копии.
Наша планета - это черновик, рукопись, где много неточностей, шероховатостей и правок. И… «Рукописи не горят». Это оригинал, с которого можно создавать копии. Если не будет оригинала, не будет и копий. Ты сохранил её. Нашу планету. А люди…Люди изменятся, когда поймут, что всё вокруг живое.
- Так ты Архангел Михаил? – он уже улыбался. – Так это ты – мой Учитель?
Я тоже рассмеялся.
- Мы все здесь ученики и учителя…. Сейчас я твой ученик, Учитель. И я пришёл к тебе с подарком. Он во дворе.
Мы вышли во двор.
Прямо посреди полянки перед домом в воздухе завис огромный цветок пламени. Горячая оранжевая сердцевина переходила в трепетание синих и фиолетовых протуберанцев- лепестков. От пламени к нам потянулись невидимые, но тёплые энергетические нити, которые обвили нас с Учителем, подняли над землёй и понесли над сияющими россыпями городских огней, над причалами, над морями, выше в самую чернильную синь, которой касаются лишь льдистые пики семитысячников.
Плазма несла нас в открытый космос, словно мать поднимала своих детей к солнцу. Потом так же бережно опустила на землю.
Огненный цветок во дворе вспыхнул салютом. И снова осталась тишина с редким скрипом кедровки. Ночная, густая таёжная тишина
Потом мы пили густой брусничный чай, потом трещал огонь в камине. Учитель вслушивался в его треск, как в речь. И огонь что-то рассказывал ему…Что-то важное, или не очень…
Чтобы не мешать Учителю, я спустился на цокольный этаж, в комнату омовений. Там я погрузился в бассейн и затерялся в мирах звёзд. Земля осталась четырёхмерной сферой со всеми своими копиями.
В космическом океане я был как рыба в воде…Здесь не скрипели кедровки. Здесь я погружался в музыку сфер, перебирал струны Вечности, под музыку которых пытались подстроиться сирены.
Они пели что-то о Живой Вечности и сладкое, и манящее, и угрожающее… Что-то вроде того, что «торг не уместен».
«Торг не уместен». Да…В этом я был с ними согласен. «Торг не уместен». Но не в смысле того, что ты обладаешь ею, и не желаешь её отдавать никому… И не в том смысле, что ты можешь лишиться её навсегда.
А в том смысле, что Живая Вечность бесценна. Она не продаётся и не покупается ни за какие деньги. Она не ставит условий. Она не уходит и не теряется. Она всегда с теми, кто выбирает жажду творчества. Ведь живое – это то, что может творить. Так сказал мой Учитель.