Волчица пасмурных веков, отбросим ложное приличье.
Пою тебя! я сам таков, не смея щебетать по-птичьи.
И разве ты, скажи, права, пустив былую мощь по ветру?
Где строгие найду слова, какую обретаем веру?
В зубах застряли и смердят остатки лакомой добычи.
Пугает твой голодный взгляд, и как тебя мне возвеличить?
Гудят твои колокола, как растревоженный, злой улей.
Ты честь свою не сберегла в горниле тесных, шумных улиц.
Твое великолепье – лжет, твое ужасно Златоглавье,
И новым мятежам черед, ты царствовать уже не вправе!
Твои холеные дворцы гниенья прах уж скоро тронет,
А любомудрые отцы – все более воры в законе.
В ночи стояла на Тверской, торгуя сладострастным телом,–
Никто не помыкал тобой, ты этого сама хотела.
И лебезила – и лгала, лгала – и снова лебезила.
Покрыла лик ночная мгла, и стало все в судьбе не мило!..
Куда ты мчишься все скорей, а после дремлешь бездыханно –
И тыща злых нетопырей к твоим сосцам приникли жадно.
Кремлевская бессильна власть, тебе любой по гроб обязан,
Ты дань привыкла собирать с далеких сел, с обычных граждан.
Витает всюду лишь один продажный дух наживы бойкой,
И зреет месть в больной груди: зуб – за зуб, и за око – око!..
Тревоги хмурой не избыть, пусть сердце бьется в злой обиде.
Как призывала ты – любить, позволь тебя и – ненавидеть!
1995