Иронический детектив
с эротическим флером
Глава первая
Мир чудесен! Все вокруг стремится к гармонии: маленькие реки соединяются в большие, пестики посылают поцелуи тычинкам и рождаются плоды с семенами, паруются разные существа, брачуются люди и продолжают свой грешный род…
Но люди на то и люди, чтобы вмешиваться в ход событий естественных и, больше того, упрямо перекраивать их на свой лад.
Анна Славина была эмансипированна до крайности. Независимый собкор, умна, язык удачно подвешен, к тому же хороша собой (вылитая Мишель Мерсье!), словом, природа ее наградила «обоймой» достоинств, начисто извратившим естественный ход событий. Мужчины опасались острого ума и лидерства: баба на корабле – шторм в море. (При таких-то данных красота – как запал к петарде: сначала заискрит, а потом взорвется, но уже где-то там, в облаках, а ты только рот раззявить успеешь, если не обгоришь до живого мяса.) Женщины, за редким исключением, ее вообще терпеть не могли.
Но нашей Мишель, простите, Славиной, все было, как говорится, по барабану, чихать она хотела, пусть не на весь человеческий род, но на своих коллег и заказчиков – однозначно. За три года сумасшедшей работы – ни дня, ни ночи нормальных! К тому же действовали на нервы издержки профессии: куда ни плюнь – попадешь в сытых и довольных жизнью хомо сапиенс. В шортах, сползающих с вислых животов, с золотыми цепями на жирных шеях и – непременно! – с пошлыми перстнями на оттопыренных пальцах. Окруженных, к тому же, дистрофичными девицами с голыми пупками, выбритыми гениталиями и тощими икрами…
На фоне таких «заставок» личная жизнь заштатного собкора журнала «для баб-с-с» положительно потеряла всякий смысл. И Славина, вдруг, решилась сбежать от этой безумной хронической вакханалии. Умчаться куда угодно. Небеса вняли ее неистовым мольбам, и судьба неслыханно расщедрилась: Анну занесло в деревню.
Нет, не просто в деревню, а в «райские кущи», каких не сыскать на всем побережье. Она была довольна собой и вдобавок совершенно свободна.
Кущи на безымянном хуторе оказались поистине райскими: и редкостный в южных местах сосновый бор, и река в живописнейших берегах, и озеро с чистейшей пресной водой и песчаным дном…
Совершенно голая Анюта целыми днями валялась на ситцевых простынях, разрисованных радугами и облаками, и наслаждалась бездельем. За окошком крепенького саманного домишки звенели соловьиные трели, дрозды заливались над яблоневыми садами, к озеру на водопой выходили косули, зайцы перебегали лесные тропинки, а лиса воровала соседских кур… Рыжая мордастая лиса повадилась и к ней в огород, но там поживиться было нечем. Бурьяны в то лето вымахали до плеч. Как прекрасен этот мир, ах, ах!..
Но чего-то все-таки не хватало. Нет, нет, речь не о мужчинах. С недавних пор особи мужского пола неизменно вызывали у нее стойкую аллергию, особенно, когда появлялись перед глазами в шортах. Понятное дело, имелся в виду силуэт, так сказать, общий, а не то, что у них, простите, в трусах… Но, с другой стороны, с черной депрессией красивой и молодой женщине в одиночку бороться трудно, тут уже шорты отходят на второй план.
Однако ей нравилась осуществленная дерзкая затея внезапного побега. Аня втайне даже возгордилась собой: вот, дескать, истинное дамское робинзонство…
В лесу – ни души… Блаженство… Птицы поют, как в раю… Воздух благоухает…
И представьте: гуляет абсолютно свободная женщина по лесу, как наяда, наслаждается тишиной и, вдруг, выходит к старинному кладбищу… Все вокруг оплела, окутала паутиной древность… Десяток полуразрушенных памятников, осевшие могилы с истлевшими деревянными крестами и часовенка посередке… Замшелая, почерневшая от старости, с одиноким, тихонько позванивающим на ветру колоколом…
«В городе бомжи на металлолом утащили бы… прости, Господи!», – Аня ужаснулась своему невольному кощунству. Ей показалось, что за часовенкой мелькнула чья-то фигура. По спине поползли мурашки... Кладбище все-таки…
– Кто-нибудь есть здесь? – негромко окликнула она «привидение».
Тень снова метнулась впереди, но уже отчетливей, материальней. Ей померещилось юное, очень бледное лицо худощавого паренька, который исчез в глубине кладбища, и она подумала с досадой: «Мог бы поздороваться, все деревенские здороваются со мной…» Стало как-то не по себе…
Вблизи часовенка оказалась не такой уж и старой. Анна обошла кругом, потрогала сруб рукой, – бревна были теплыми и гладкими на ощупь. Какие-то странные флюиды беспокойства носились вокруг нее. Пальцы слегка дрожали, но в то же время что-то привораживало, не давало сдвинуться с места…
На одной из стен виднелось маленькое окошко, прикрытое ставнями. Доски не были сбиты наглухо, только наброшенный ржавый крючок придерживал створки. Недолго думая, журналистка заглянула вовнутрь и… отшатнулась. На полу в часовне сидела женщина. Она была прекрасна…
Аня снова приблизилась к окну и вгляделась в темноту. Там, внутри, сияло неземной красотой беломраморное скульптурное надгробие. Причудливая игра света, проникавшего сюда сквозь густую листву, оживляла нежный овал лица, полуобнаженную грудь, спадающие складки одежды. В тонких пальцах изогнулся стебель полураскрытой розы. Привыкшие к темноте глаза различили икону Пресвятой Богородицы с погасшей лампадкой в углу. Что-то еще поразило Анну… Запах! Терпкий запах с примесью легкой горчинки дурманил голову. Так пахли свежие можжевеловые ветки, набросанные по всему полу вокруг…
Она не знала, как долго пробыла возле часовни. Только неожиданно за спиной робинзонки послышался тихий голос:
– Ангелика… Ее так звали… Она была очень красива…
Анна вздрогнула и оглянулась. Позади материализовалось привидение – бледнолицый юноша, который смотрел ей прямо в лицо большими грустными глазами.
– Это ты здесь бродил? – сдавленным шепотом спросила Аня, словно боясь потревожить вечный сон древнего погоста.
Парень кивнул, откинул со лба прядь волнистых волос цвета спелых орехов и, не отводя волооких глаз, продолжил:
– Вы похожи на нее… Я много раз любовался вами, когда вы сидели у озера.
– Зачем? Тебе что, больше нечего делать?
– Простите… – он по-прежнему смотрел прямо, не мигая, обволакивающим каким-то, бархатным взглядом.
– Ну что ты уставился на меня? – щеки молодой женщины предательски полыхнули жаром, отчего она необычайно похорошела, и красавица скороговоркой пробормотала: – Ты местный?
– Да…
Он больше ничего не добавил, а только продолжал вглядываться в нее, как в картину какого-нибудь бессмертного гения. У него были чуть припухшие губы и рот неправильной, надломленной формы печального Арлекина. Мягкий юношеский пушок покрывал щеки и подбородок. Густые волнистые волосы спадали до плеч. Что-то в нем притягивало и настораживало одновременно…
Пора было рассердиться за такой долгий назойливый взгляд. Нет, просто следовало рассердиться! Зачем, например, ему понадобилось шляться по лесу и в упор разглядывать незнакомую женщину да еще сравнивать с надгробным памятником? Спектакль какой-то! Но Анна стояла как дура, теребя в руках измятую панаму, и старалась не смотреть парню в глаза, потому что от его томительного взгляда у нее засосало под ложечкой, как от хронического недоедания. Он протянул руку и коснулся ее похолодевших пальцев…
Как завороженная, Аня пошевелила губами, силясь что-то сказать. Темно-синие, неотрывно глядящие глаза Арлекина были полны слез, а от его ладони, по-мужски твердой и гладкой, исходило сухое, растекающееся по телу, тепло… Истомленная полуденным зноем, она сама была, как во сне, и не могла выдернуть руки, оттолкнуть парня… Он вдруг приблизился к ней и поцеловал в губы. Помимо воли она испила пересохшим ртом сладкий его поцелуй, от которого сердце забилось так сильно, что бедняжка сама прилепилась к парню, стараясь заглушить этот неистовый стук… «Что я делаю, Боже, зачем?!» – проносилось у нее в мозгу…
Наконец Анна опомнилась, разом разомкнула объятья и убежала порочь в сторону реки, где белела длинная каменная ограда. «Ну, зачем же, зачем?.. На кой он мне сдался, Пигмалионишка хуторянский…» – корила она себя, идя быстрым шагом и стараясь заглушить разбуженную парнем неутолимую жажду греха. Немалых усилий стоило не оглянуться назад и побороть безудержное желание сделать это. Все же прежде у нее в жизни ничего подобного не было, это точно…
Забор оказался невысоким, сложенным из силикатного кирпича с узкими прорезями. «Перелезть, что ли?» – рассеянно соображала Анна, не вполне представляя, чем чревата такая попытка. К счастью, в нескольких метрах впереди, на месте ворот, зиял широкий проем, а за ним к большому двухэтажному дому вела асфальтированная дорожка. Вдруг послышался лай собаки, и в следующий миг появилась она сама, несясь к гостье на кривых лапах во всю прыть…
«Со стороны, должно быть, я выгляжу нелепо: эдакая городская дурепа в панаме…» – подумала Славина. Но почему-то именно со стороны представляешь себя всегда смутно. Проще судить по тому, как относятся к тебе посторонние. А в деревне относились к искательнице приключений приветливо, даже с некоторым почтением: образованная… сняла дом за доллары… ни с кем не водится… гуляет одна по лесу… словом, самостоятельная. Так ей казалось, по крайней мере.
Псина подлетела совсем близко, встала, как вкопанная, и зашлась остервенелым лаем.
– Фу, Красавчик, – послышался резкий окрик, а из-за кустов показался и сам хозяин.
Он шел навстречу быстрым шагом, слегка прихрамывая. Тут уж, хочешь не хочешь, пришлось даме изобразить на лице подобие вежливой улыбки… Красавчик, как и полагалось кобелю с такой кличкой, оказался редкостным уродом из местных мутантов, низкорослым, мощным, вполне вероятно – злобным, но при хозяине выказывал собачью льстивость, вертел задом и помахивал обрубком хвоста.
– Заходите, заходите! – приветливо воскликнул мужчина. – Я, знаете ли, страж местных графских развалин и ужасно люблю гостей… Ха-ха-ха! Вы здесь на даче, конечно? Ну, как вам нравятся наши места? – не дожидаясь ответа, он подхватил гостью под руку и увлек за собой.
Мужчина был полноват, однако крепкого сложения, круглолиц, с пегим ежиком аккуратно подстриженных волос, светлыми озорными глазами и забавной мимикой: все лицо его двигалось и излучало удовлетворение жизнью в полной мере. От него пахло овощным одеколоном и сносным табаком. Хорошо пахло. По типу «арбузных корок с нотками сладкого перца». Умеренно остро и без спиртного перегара. Эдакой «отдушки» Славина терпеть не могла.
Они миновали просторную веранду с прогнившими половицами, затем пересекли квадратную залу, прошли коридор и очутились в чистом, со свежевымытыми полами, кабинете заброшенной резиденции.
- Хотите чаю или кофе? – спросил он галантно.
- Нет, спасибо.
- Беседовать всухую тяжко, во рту сохнет. Могу, правда, предложить вам вина. Сам я на дежурстве не пью.
- А я выпью, пожалуй.
«Почему бы нет? Терять все равно совершенно нечего», – решила Аня.
- Отлично! – обрадовался крепыш. – Мой «Розовый Принц» вам понравится, такого ни у кого здесь больше нету.
Он поставил на стол пару пузатых стаканов, достал из шкафа двухлитровую пластиковую бутылку и наполнил один до верху, а другой на треть. Потом порылся в столе, извлек из ящика слегка привядшее яблочко, аккуратно разрезал на дольки, разложил на листе белой писчей бумаги и пододвинул к гостье из города.
- За приятное наше знакомство! – воскликнул он жизнерадостно и после маленькой паузы сообщил: – Меня зовут Георгий Васильевич, можно Жора. А вас?
- Анетта, – отвечала красивая молодая дама, поднимая наполненный до краев стакан (черт знает, зачем она так назвалась; наверно, захотелось сразить деревенского увальня наповал).
Георгий Васильевич не к месту хмыкнул. По его мнению, судя по всему, опереточное имя к дамочке не клеилось. Но симпатию, возникшую с первого взгляда, уже ничто поколебать не смогло. «Кто-то тебя, видать, сильно обидел, вот и выпендриваешься», – говорили его прицельно прищуренные глаза, а вслух он произнес:
- Это как же по-нашему – Аннушка? Я тебя буду звать Гануся, ладно? Так мою мамку звали.
- Да как хотите, – кивнула гостья, не придавая значения дружескому «ты» и метаморфозе со своим именем.
Между тем, вино оказалось и впрямь добрым. Аня выпила все до дна, залпом, словно желая утопить собственную неловкость. Прохладное, терпкое, ароматное и густое, даже чуточку вязкое, вино стянуло губы приятной, едва ощутимой оскоминой. Охранник решительно придвинулся к собеседнице и спросил, интригующе вытянув указательный палец кверху:
- А хочешь, Гануся, я про эти места тебе все расскажу без утайки? – он снова потянулся за «Розовым Принцем». – Ты, часом, не журналистка?
- А что? Продадите жареную утку? – не отвечая на вопрос, с вызовом спросила она в свою очередь.
- Ни-ни, ни в коем разе. Все нужно сохранить в полной тайне. Пообещай, что разговор останется между нами.
- Понятное дело.
Голова приятно кружилась. «Если начнет приставать, трахну по башке стаканом», – прикинула Аня без особого энтузиазма. В ответ на ее вялые мысли предостерегающе зарычал Красавчик.
- Пошел вон, бандит, – прикрикнул на него хозяин и следом легким пинком выпроводил собаку за дверь.
Георгий не торопился со вторым тостом и действительно рассказал историю занимательную.
- Давно, еще в царские времена, на этом самом месте, стояла барская усадьба, – начал он, пересев поближе к своей гостье, – барин наш, Алексей Николаевич, был человеком разумным и добрым. Вырастил он двух сыновей и овдовел. Погоревал, сколько положено, и стал присматривать себе невесту. Но каких только свахи ни сватали – ни одна ему не приглянулась. А выбрал он себе француженку Ангелику.
Говорят, девица была графского роду, из самих Салиасов! Графинюшке пятнадцатый годок миновал, и по всему было видать – писаная красавица. Никаких слов нету про красоту ее рассказать. Вот Алексей Николаевич под старость и сдурел: отправил сватов – Толстого с Гагариным в Бельфор (она оттуда родом была, а гостила у тетки своей в Одессе), и обвенчался на Троицу.
Тут и начались чудеса. У его сынов друг на друга вражда разгорелась, да такая огневая – до крови. И на кулаках бились, и ножами махали, и с ружей стрелялись… Отец никак в толк не возьмет – с чего бы это? Только скоро тайна открылась: оба мачехиными полюбовниками стали.
Выследил таки старый поганцев и наказал. Жестоко наказал. Одного забил нагайкой до смерти, а Сергей, меньшенький, удрал на войну и вскорости сгинул без следа. Жену-изменницу барин закрыл в часовне на кладбище, потому как выяснилось, что она носила под сердцем дитя. Чье семя в ее чреве прижилось – одному Богу известно.
Однако барин поостыл после смерти старшего сына и рассудил, что чье бы дитя ни было, а кровинка-то все одно его. В той часовенке француженка Ангелика родила ему сына (или внука, кто разберет?), а сама родами померла. Там ее и похоронили.
- А что за парень по кладбищу бродит? – перебила Аня рассказчика, внезапно вздрогнув, от всплывшей перед глазами изящной стати волоокого юноши и тонкого, словно выточенного божественным резцом, лица влюбленного...
- Какой парень? – растерялся Георгий Васильевич. – Не примечал я охотников гулять по старому кладбищу… Оно уж почитай лет сто, как заброшено. Разве только мой оболтус там шляется иногда, – он смешался и почесал в затылке.
Анна затронула щекотливую тему. Рассказчик, как видно, не готов был распространяться об этом.
- Продолжайте, пожалуйста, – попросила она, разговор следовало вернуть в прежнее русло. – Ребенок, выходит, остался жив?
- Мальчонку Алексей Николаевич обожал. Кормилица как сыр в масле каталась. Наследник рос баловнем, да только недолго. Как раз подоспела революция, барин никуда убегать не стал, здесь, в усадьбе, его и порешил ревтрибунал, хотя вся деревня за благодетеля своего стояла. Да время такое было, ни хрена не разберешь: кто прав, кто виноват…
- А с ребенком что сделали?
- Ничего, – пожал плечами рассказчик. – Молочная мамка растила его вместе со своими пятью сынами. Она и мальчонку у комиссаров как своего записала – Фроловым. Барин-то наш был Голубятников. Васька Фролов рос наипервейшим головорезом в селе и безобразником. Девок перепортил без счету, пока не оженили его перед самой войной на молоденькой красуне Ганусе. А сам Васька на войне погиб геройски да так и не узнал, что родила ему Гануся сына, меня, значит. Василию Фролову за геройство памятник возле сельсовета поставили, а я круглым сиротой рос, потому что в голодовку и Гануся представилась.
- Так вы, значит, родной внук барина Алексея Николаевича?
- Он самый и есть перед тобой, – не без доли бахвальства подтвердил Георгий. – Только от этой родословной у меня одни неприятности.
- Что так?
- Ходят по селу байки про барское золото и многие ценности. Дескать, не мог барин мизинчика своего, Ваську, ни с чем оставить. Кормилица бедствовала до самой смерти и клялась, что ей ничего не перепало. Комиссары тоже из барской усадьбы ни с чем ушли, притом выжгли со злости дом дотла напоследок.
- Барин-то ваш не из бедных был?
- Какое из бедных! Деревня та, что внизу, за озером, на тыщу душ, маслобойни, завод, винные погреба аж до леса. Стада за триста голов на обох берегах паслись… С коннозавода племенных жеребцов на царский двор поставлял.
- Куда ж он все подевал, если комиссарам ничего не досталось?
- То-то и оно. Супружница моя всю нашу совместную жизнь меня пилит: ищи да ищи клад в усадьбе… А где его сыскать? Разве что ты поможешь! Иначе с чего бы тебя сюда занесло?
Охранник подмигнул с хитрецой и расхохотался так заразительно, что и Анюте сделалось весело. Вдвоем они подкрепились «Розовым принцем» и отправились на поиски семейных сокровищ хранителя графских развалин.
Глава вторая
На месте сожженной усадьбы расстрелянного комиссарами коннозаводчика Голубятникова выстроили после водолечебницу и пользовали ее как женский санаторий до самой исторической «перестройки». Бесплодные дамы сюда приезжали и все, как одна, благополучно брюхатились. Очевидно любовные флюиды загубленной француженки творили с женщинами чудеса.
Только в новое время кое-что разворовали, а что само пришло в негодность. Словом, Георгию Васильевичу достался объект охраны весьма своеобразный. Бывший гинекологический санаторий перепрофилировали в приют для бомжей, и теперь здесь обитало их пятеро. Больше местная мэрия содержать не могла. Времена нынче сложные…
Жора скороговоркой посвятил гостью в круг своих забот и попутно сообщил, что он, майор МВД, служил сельским ментом (эдакий Аниськин в натуре), недавно вышел в отставку и сочетает здесь должности воспитателя, садовника и охранника; что неподалеку стоит воинская часть, и что охраняет она подземные склады с авиабомбами и стрелковым оружием. Ну, а если взять в соображение, что хутор вписывается, аккурат, в тридцатикилометровую зону по периметру Южной атомной, на которой иногда случаются «заштатные ситуации», то никто из серьезных людей и полушки не даст за дивные красоты здешних мест. Последнее пролетело мимо ушек разрумянившейся от вина милой дамы.
Рассказчиком Георгий был потрясающим и, кроме того, попутно пополнял познания гостьи в ботанике и садоводстве, перечислял сорта кустарников и деревьев, мимо которых они неспешно прогуливались. Охранник прижимал при этом локоть Гануси к своему боку, что должно было, очевидно, изображать намек на ухаживание.
Между тем солнце, завершая дневные труды, садилось за горизонт, укутанный в лиловую мантию грозовых туч, и все вокруг преображалось на глазах. Тенистые аллеи сделались совсем темными. Ветер зашумел в ветвях могучих вековых вязов, поиграл с ивами над озером и унесся озорничать на островах. Громко загомонили и вдруг разом смолкли все птицы. Светящиеся облака окрасились с краев нежным пурпуром и погасли. Луна, как спелый апельсин, повисла над головой…
- А знаешь, что за ночка сегодня? – с оттенком интриги спросил новый приятель Анны.
- Ну, ночь… летняя июльская ночь, – бездумно отвечала она.
- Сегодня ночь Ивана Купала. Особенная ночка! До рассвета многие охотники отрыть клад по лесу бродят, а после девки голяком в росе купаются… – таинственно сообщил Жора, втихаря игриво поглядывая на красивую гостью.
- Да, припоминаю: что-то там про цветущий папоротник есть у Гоголя…
- Вот, вот… – подхватил Георгий Васильевич. – Смотри в оба. Мы чем с тобой занимаемся? Тоже клад ищем…
- Точно, я и позабыла.
- Не торопись, примечай. Гляди на лунник. Он сейчас начнет распускаться…
И спутник указал Анюте на высокие стебли дивных цветов с лепестками нежно-лимонного оттенка. Крупные нижние цветы увядали, а верхние бутоны и вправду распускались на глазах: вот отогнулся кончик первого лепестка, за ним расправился другой, третий, и уже весь цветок раскрылся, обнажил светящуюся сердцевинку… Такое чудо Аня видела впервые. Лунников здесь было полным полно, они росли повсюду, весь парк благоухал тонким пьянящим ароматом…
- Ты вся дрожишь… Что с тобой, Гануся? – спросил Жора, набрасывая женщине на плечи свою куртку и прижимая к себе.
Голова у Анны кружилась, грудь полыхала жаром, ей хотелось сорвать с себя одежду и броситься в озеро. Она плохо понимала слова, и не было сил высвободиться из крепких рук охранника. Он подвел ее к разбитой садовой скульптуре, изображавшей что-то вроде пары горбатых оленей, и Аня, почти в обмороке, прислонилась к цоколю, спиной ощутив спасительную прохладу.
- Экая ты впечатлительная, – сетовал охранник, поправляя на гостье ветровку. – Гляди, в самых папоротниках стоим…
Вокруг уже не было духмяных лунников, и слабость постепенно проходила. Судя по всему, сознание затуманил непривычный запах. Анна огляделась вокруг и убедилась, что стоит посреди поляны, заросшей папоротниками, у останков скульптурной зоокомпозиции на крепком кирпичном цоколе. Внезапно прямо под ногами засиял ярко-красный цветок.
- Глядите! Вот где ваш клад… – прошептала она.
- Да ну! – удивился Жора. – Где ж ему тут быть? Этих олешек в семидесятых годах ставили. Фундамент солдатики настелили…
- Ройте же, говорю вам, – подзадоривала потомка ревнивого коннозаводчика враз ожившая красавица. – Папоротник один раз в сто лет цветет. Вот он вам и указывает, где искать надо.
- Погоди, Гануся, – было заметно, что Георгий Васильевич растерялся. – Я сейчас лопату принесу.
- Ну нет уж, дудки, я одна не останусь. И потом копать нужно сразу, потому что цветок исчезнет, если мы отойдем.
- Правда?
- А вы как думали? Вон как разгорается…
Оранжевая луна изливала на землю тревожный чарующий свет, и цветок действительно сиял. Но серединка его была черна… Охранник встал на колени, намереваясь, наверное, копать руками. Земля здесь была песчаной и рыхлой.
- Да это же мак! – воскликнул он озадаченно.
- Правда?
- Ну конечно же мак!
Он сорвал цветок и протянул насмешнице, поднимаясь с колен.
- Эх, как вы все испортили! – подтрунивала Анюта над кладоискателем. – Цвел себе папоротник, а когда вы нацелились следственную экспертизу проводить – превратился в обычный мак. Так вам и надо! – она рассмеялась.
Анне сделалось весело и захотелось в эту волшебную ночь невероятных каких-нибудь приключений. Да хотя бы нагишом в росе искупаться! Она сбросила сандалии и начала босиком приплясывать вокруг охранника, так необдуманно доверившего ей семейную тайну.
Он сначала стоял в задумчивости, а потом принялся плясать вместе с ней, затем ловко обхватил тонкие, аристократические запястья беззаботной кокетки, грубоватым ментовским приемом завел белы ручки за спину, прижал к злополучной скульптуре и… стал целовать. Как ни верти, а что-то французистое ему наверняка от бабки перепало – гены пальцем не раздавишь.
Целовался он очень даже приятно, хотя признаваться в этом искательница приключений не спешила. Ну и вообще, так сразу… Она точно знала, что если сразу, то волшебство закончится очень скоро. А пока она размышляла, внук Ангелины просунул теплую ладонь под ее майку…
Напористость Жоржа пришлась не по вкусу Анюте. Она пнула своего ухажера ногой под коленку, рассмеялась, и оба они помчались друг за другом, как одержимые… Они целовались, но так бегло и шутливо, что шансы охранника на серьезный успех растаяли, как розовые блики заката над горизонтом. Они носились вокруг белеющей в темноте пары оленей, пока не выбились из сил.
Наконец Георгий догнал ветреницу, подхватил на руки и посадил на кирпичный постамент, а она, чтобы перевести дух, прислонилась к голове олененка…
Вдруг что-то внутри скульптуры хрустнуло, и гипсовая фигура стала разваливаться. Анюта вскрикнула и повалилась на руки охраннику. Тот подхватил женщину, плохо соображая, что происходит.
Голова олененка съехала набок, а в шее зияло круглое, довольно широкое отверстие. Само по себе оно, может, и не привлекло бы внимания, но в лунном мерцающем свете внутренняя сторона цилиндра отливала холодным металлическим блеском.
Едва Жора разглядел, что случилось, как ночное светило нырнуло за тучи и вокруг сделалось совершенно темно. Но и в темноте глаза, попривыкнув, различали блестящий патрубок.
- Вот чего ты натворила! – укорял шалунью охранник. – Головешку олененку свернула.
- Погоди ты… Тут что-то не то. Смотри, какая гладкая поверхность, – она провела рукой по кромке.
Не раздумывая долго, Жора сунул руку вовнутрь и вдруг застыл с удивленно выпученными глазами.
- Что? – прошептала Аня, перепугавшись до смерти.
- Тут рычаг, – отвечал охранник. – Отойди, я сейчас нажму.
Онемев от страха и любопытства, Анюта отступила на шаг. В ту же секунду охранник выдернул руку, а скульптура вместе с постаментом бесшумно повернулись, и под конструкцией обнаружился люк. Самый настоящий люк с металлической лестницей, ведущей не иначе как в преисподнюю.
Виновники случайного проникновения в чужой тайник молча переглянулись.
Георгий Васильевич достал из кармана пачку сигарет и закурил.
- Вот что, – произнес он твердым, незнакомым для Анны голосом, – давай-ка я тебя провожу отсюда. Сдается мне, что тому, кто ребус этот отгадывать станет, свернут шею, как олененку.
- Наверно это какая-нибудь телефонная развязка, – возразила она робко.
- Нету тут телефонных развязок.
- Тогда давай вместе смотреть.
- И внутрь полезешь?
- А чего нет? Лесенка крепкая.
Жора посветил зажигалкой в люк и неожиданно согласился.
- Ладно. Только пошли за фонарем. Не станем же мы в потемках шариться.
Они вернулись в корпус. Вряд ли бы Аня нашла в темноте дорогу. Аллеи петляли по парку, оказалось, что они были в дальнем его углу, у озера, над самым обрывом, заросшим молодым орешником. Где-то за лесом громыхало. Ночь была душной, приближалась гроза.
Георгий Васильевич усадил свою гостью в кабинете, а сам отправился в «бомжовый» флигель. Пятеро его «воспитанников» спали богатырским сном, запертые снаружи здоровенным амбарным замком. Для чего это было нужно, понять было сложно: из раскрытых окон первого этажа спрыгнуть на землю проще, чем плюнуть. Однако санаторный режим бомжам нравился, и они не спешили его нарушать, потому что пуще всего боялись быть переведенными в «режимную зону», то есть в спецприемник на месте бывшей женской колонии, где их сортировали на туберкулезных, больных венерическими заболеваниями, психических и т.д. Этим повезло – их признали какими-то «элитными», образцовыми бомжами, практически здоровыми и показывали корреспондентам и приезжим комиссиям. В общем, бомжи спали сном праведников.
Не откликнулся на призыв хозяина и Красавчик. Своенравный пес загулял на собачьей свадьбе, из соседней усадьбы доносился его яростный лай.
Жора достал фонарь, вооружился охотничьим ножом, коротким ломом, и озадаченные кладоискатели отправились в обратный путь. Ветер снова рванул с озера, закапали первые капли дождя. Но кладоискатели были близки к цели. Спустя несколько минут, охранник первым шагнул в люк. Анна последовала за ним и, сосчитав девять ступенек, спрыгнула на песок.
Оба оказались в небольшой рукотворной пещере. Судя по кирпичной кладке округлого свода, пещера служила когда-то входом, может быть, в хозяйские погреба. Но сейчас проверить догадки возможности не было. Ход в подземелья был наглухо замурован, а стена завалена мешками. Обычными холщовыми мешками среднего размера. Очевидно, этот временный склад кто-то использовал для перегрузки ворованного товара.
- Ну, бомжа чертова! – ругался Жора, сходу заподозрив своих режимников. – Ишь, чего придумали! Что же это они прячут в мешках?
- Для бомжей что-то уж сильно круто, – усомнилась Анна, вспомнив хитроумное устройство рычага.
- Э-э, да они и не на такое мастера…
Георгий Васильевич осветил мешки фонарем, попинал ногой, затем присел и, не раздумывая долго, срезал завязки у самого верхнего. Внутри виднелись аккуратные пачки, упакованные в непрозрачный целлофан. Он поддел ножом бандероль, разорвал пачку и…
Оба ахнули в один голос: на пол посыпались американские доллары. Новехонькие зеленые стодолларовые купюры. В бандероль были упакованы десять пачек. В мешке оказалось пятьдесят таких бандеролей…
- Я покойник… – едва слышно прошептал Георгий Васильевич.
Молча они засунули обратно проклятые пачки, приподняли несколько мешков и положили вскрытый на самый низ. Затем вылезли наружу, Жора вернул оленей на прежнее место, и все показалось им страшным сном…
Испуганные следопыты не замечали дождя и разыгравшейся грозы. На ватных ногах они поплелись в корпус. Здесь было тихо, как в склепе. Затем они вместе долго шли под дождем в домишко на окраине хутора… Потом Аня поила Георгия чаем и даже пыталась приласкать, так ей хотелось утешить бедного стража графских развалин, разгадавшего небезопасную тайну. Но он не обращал внимания на глупые женские уловки и скоро ушел.
Глава третья
До утра Анна не сомкнула глаз.
А наутро прибежала соседка и закричала с порога:
- Ты слышала? Жорку нашего, мента, зарезали. Да охранника же, который ночью в водолечебнице на дежурстве был. Всех бомжей повязали… Боже, что делается на свете!.. – и она побежала дальше, голося на всю улицу.
Аня вскочила с кровати, но в голове помутилось, она не сразу сообразила, как действовать дальше. Потом наскоро оделась и помчалась в водолечебницу.
За белым забором толпилось уже полсела. Люди гомонили, обсуждая между собой случившееся. Бездыханного Жору, упакованного в пластиковый мешок, грузили в скорую. Городской прицероне наскоро пересказали, что нашли его на рассвете с ножом в груди, воткнутом прямо в солнечное сплетение. Потом выяснилось, что это был не нож, а армейский штык.
Славина молча выслушивала без конца повторявшиеся подробности,
затем незаметно отошла в сторону, обошла белый забор снаружи и,
миновав оцепленный ментами участок, быстрым шагом направилась
к проклятой скульптуре.
От волнения и страха язык онемел. Даже под присягой бойкому собкору не удалось бы вымолвить ни слова. Судорога сводила скулы, Анна дышала с хриплыми всхлипами. Вот и тенистая аллея, увядшие лунники наклонили свои сморщенные бутоны… Дальше сплелись заросли барбариса, потом зашелестела ореховая роща и, наконец, открылась поляна…
Ветер с озера относил голоса и шум в сторону. Здесь было покойно и тихо. Вокруг ни души. Аня подбежала к кирпичному постаменту, влезла на него, ободрав коленку, и вцепилась олененку в горло. Голова, как влитая, сидела на месте. Со стороны корпусов заливался милицейский свисток. Нужно было побыстрей убираться прочь. Только сейчас Славина сообразила, какой опасности подвергает себя. Слава Богу, у нее хватило ума не притащить сюда ментов… Раз охранник мертв, то вполне вероятно, что и в хранилище ничего нет. В лучшем случае, ее сочтут просто помешанной, а в худшем...
Милицейские свистки раздавались все ближе. Анна слезла с постамента и направилась к обрыву, откуда открывался вид на озеро. Хотелось успокоиться. Как раз в этот момент из рощи выскочили курсанты с бешеным Красавчиком во главе. Оголтелый пес несся прямиком на нее, но обминул, с разгона уперся передними лапами в цоколь скульптуры, зашелся лаем, потом отскочил, сел на землю, задрал свою здоровенную морду кверху и завыл… Он выл так протяжно и жалобно, что Аня опустилась рядом с ним на колени, обхватила за шею руками и заплакала. Так они стенали вдвоем, окруженные курсантами.
- Поднимитесь и следуйте со мной, – тронул Славину за плечо один из них. – Вы арестованы по подозрению в убийстве.
- ?!!!
- Следуйте за нами, – долговязый курсант с щегольскими усиками на верхней губе поигрывал новенькими наручниками. – Руки!
Анна послушно вытянула перед собой руки. На кистях защелкнулись металлические браслеты. «Доигралась! – запоздало мелькнула у арестованной журналистки трезвая мысль. – Хорошо еще не застукали на постаменте. Угодила бы прямиком в психушку…»
Слегка отупев от страха и неожиданности, Анна шла по парку в сопровождении юных полицейских, гордых поимкой опасной преступницы, и с ужасом осознавала, что сейчас предстанет перед всем селом в таком позорном виде.
Как только опергруппа с задержанной шагнула на площадку перед зданием, уши резанул истерический крик:
- Это она убила моего Жорку!.. Пусти-и-и!..
Толстая баба в черном платке билась в руках двух дюжих молодцов. Поток брани и грязных ругательств сыпался со всех сторон. Менты плотно обступили задержанную и быстро провели к машине. Задние дверцы распахнулись, Аня очутилась в черном воронке, в сообществе пятерых бомжей. Заурчал мотор, машина тронулась с места.
Ни одной мысли не было в отупелой голове Славиной. Все выветрились. Она уставилась в пол и сосредоточилась на том, чтобы не свалиться со скамьи во время тряски по ухабам. Скачки продолжались недолго. Вероятно, машина выехала на шоссе. Еще через полчаса задержанных выгрузили в просторном дворе местного райотдела милиции.
- Что это за компания? – спросил дежурный, обмахиваясь фуражкой и вытирая со лба пот.
- Подозреваемые по мокрому на Лесной, товарищ капитан, – отрапортовал долговязый.
- Все?
- Так точно, товарищ капитан.
- И баба тоже?
Долговязый замялся.
- А браслеты зачем? Очумел ты, братец. Снять сейчас же!
Курсант подскочил к женщине и одним щелчком разнял наручники.
- От же бублик… Заставь дурня Богу молиться, он лоб расшибет. Ты б еще весь хутор засандалил в кандалы.
Славина не слушала, что отвечал усердный курсант, а только с удовольствием разминала кисти. К тому же ей ужасно хотелось в туалет.
Долговязый со своими подручными проводил задержанных в дом и запер городскую кралю вместе с бомжами на замок в дальней, разгороженной металлической решеткой комнате.
- Фу, прибыли, наконец, – сказал кто-то из ее спутников.
Все они сперва показались Анне на одно лицо. Может быть, из-за одинаковых оранжевых жилетов, надетых на голое тело. Но потом она стала различать их по возрасту и комплекции. Среди них был один, коренастый, похожий на цыгана и, очевидно, признанный главным. Короче, пахан. Он сидел к ней спиной.
Анна задергала решетчатую дверь и потребовала дежурного свести ее в туалет. Тот и ухом не повел, но на ее счастье прибыл кто-то из большого начальства, и женщину отвели в дворовый сортир. «Ну вот, теперь можно и осмотреться», – с облегчением подумала она, слегка успокоившись.
Камера, как уже говорилось, с одной стороны была огорожена толстой решеткой, вроде клетки для хищных животных. Поэтому все, что происходило в другой половине комнаты и даже в коридоре, можно было без труда наблюдать при желании. Анна тем и занялась, пытаясь отогнать навязчивое жужжание в мозгах: «Человека убили… человека убили… сволочи-и-и…» Из коридора доносились неразборчивые голоса и смех.
- Анюта… Как это тебя угораздило вляпаться?..
Женщина вздрогнула от внезапно раздавшегося над самым ухом басистого шепота, такого мягкого и приятного, что сердце ее невольно сжалось. Этот голос мог принадлежать только одному человеку на свете.
И в самом деле: за ее спиной стоял цыган в распахнутом оранжевом жилете, заросший кудрявыми волосами от макушки до пупка. Под смуглой кожей его рук поигрывали мощные боксерские бицепсы. Анна взглянула в лицо этому человеку и обмерла. Да, ошибки не случилось: это был друг детства, названный старший брат – незабвенный и незаменимый никем на свете Петр. Петр, исчезнувший семь лет назад, пропавший без вести в Пакистане, не возвратившийся с чартерным рейсом домой.
Они молча смотрели друг другу в глаза, потом обнялись, постояли еще с минуту, а затем сели на лавку и, держа друг друга за руки, повели нескончаемый разговор…
Между тем, сутки пошли на убыль, а кормить арестантов никто не собирался. Только бачок с питьевой водой стоял в углу, да дежурный принес по два куска хлеба на нос. К вечеру в камеру затолкали еще одного подозреваемого. Его тащили по коридору волоком, потому что он идти сам не хотел, громко орал и цеплялся за своих конвоиров. Арестованного закинули в общую клетку и ушли. Им оказался спортивный парень в шортах и тенниске… Он норовил разжать прутья и кричал, что никого не убивал, но наверняка покрошит всех подряд, когда выйдет отсюда...
Петр оторвал бузотера от прутьев, кинул на лавку и, слегка придержав рукой, сказал своим церковным басом:
- Господь Бог посылает нам испытания по силам нашим. Смирись, служивый. Лучше расскажи, чего тебя повязали?
- Я не убивал, не убивал… – бормотал спортсмен, как заведенный – Я только подобрал автомат возле часовни, и меня сразу взяли, будто поджидали в засаде… Накинулись, как на волка… Сказали, что штыком заколол… Да на кой он мне сдался? Я же не его бабу трахал… – он вдруг осекся и как безумный заколотил башкой в стену.
- Кончай! – рявкнул Петр, тиснув нервного парня за плечи. – Выкладывай нам все по порядку. Все, что знаешь. Мы тут по одному делу. Ты не убивал, и я не убивал. Она тоже не убивала.
Парень вдруг замолчал и только сейчас обвел камеру глазами. Когда он увидел Славину, зрачки его расширились.
- А вы что здесь делаете? – спросил он.
- То же, что и ты, – она пожала плечами, как еще можно было ответить?
- Вы – убийца?! – он вылупился на женщину с неподдельным изумлением.
- Подозреваемая! – Петр предупредительно поднял указательный палец. – Мы все тут по одному обвинению. Выбирай слова, лейтенант.
- Да, да… Извиняюсь… Я хотел именно так сказать. Понимаете, все это так глупо… Ему воткнули штык в сердце… Какого черта? – вдруг взвился он. – Я военнослужащий, они что, не знают меня?
- Ну и что? – Петр улыбнулся.
- Так ведь Бугай им всем потроха наружу выдрочит…
- Кабы он тебя самого не выдрочил… Небось с его Лизкой траву за часовней мял?
- Ну мял, – нехотя признался парень, – а они навалились: признавайся, мол… Да в чем признаваться? Трахал себе бабу, никого не трогал… Лизка, засранка, трусы натянула и сбежала, а они вцепились в меня…
- Ну, кого-то же надо было притащить… Скоро разберутся… Они ж сейчас активно версию сочиняют.
Пока Петр в полголоса переговаривался с лейтенантом, Анна попыталась сопоставить все, чему оказалась свидетельницей. Отметила про себя, что подозреваемых уже семеро. Из них пятеро бомжей, которые ни сном, ни духом, как говорится… В то же время они – просто криминальная классика для обвинителя. Можно впаять, что угодно, – социально опасные элементы, общество только спасибо скажет. Вопрос в том, какое общество? Ведь охранника все-таки убили не бомжи. Это же очевидно.
Мотив? Положим, про мотив нетрудно догадаться. Очень бы хотелось, чтобы то, что она видела собственными глазами, оказалось сном в ночь на Ивана Купала. Петру она еще ничего не рассказала об этом. И все-таки дивно. Лейтенанта взяли по подозрению в убийстве. Непонятно только, почему он после убийства наслаждался любовными играми чуть ли ни с автоматом в руке, да к тому же рядом с покойником. Тут Анне пришло в голову, что о самом преступлении ей, собственно, ничего толком не известно. Она затормошила Петра и потребовала пересказать все подробно. Друг начал весьма обстоятельно.
- Ну, э-э… Да. Значит, так…
- Ты не такай, а подробно расскажи, как все было.
- Что было? Откуда мне знать, как все было? Нашли его на рассвете. Красавчик всех своим воем переполошил. Мы через окно выпрыгнули и помчались к военной части…
- Зачем? – перебила удивленно Анна.
- Как зачем? Пес повел по свежим следам. До КП довел, а там его чуть не пристрелили, выл, как сирена. Пришлось по загривку треснуть. Затем оттуда же, с КП, позвонили в ментуру. Ну, пока туда-сюда, приехали оперы к семи, затем труповозку вызвали. Дальше сама знаешь.
- Ничего не понимаю. Причем здесь КП военных складов? Какие следы?
- А при том, – вмешался лейтенант, – что меня с автоматом взяли. Значит, убийца был из военной части, сам воспользовался штыком, а оружие выкинул. Вот меня и сцапали, якобы с поличным.
- Выходит, подставили тебя, Ленчик?
- Точно. Только ведь не я один мог найти автомат.
- Так-то так, но следователям в башку втемяшиться может что угодно. Доказывай после…
- Стоп! – не выдержала Славина их препираний. – Нас тут семь человек. Нельзя же всех сразу подозревать…
- Почему? – возразил Петр. – Здесь затишье, провинция, надо бабки налогоплательщиков отрабатывать. Вдруг заваривается крутая каша. Не зря прокурор с мэром в гости пожаловали.
- Откуда ты знаешь? – удивилась Аня.
- В окно мельком поглядывать надо. Ну, чего глазки округлила?
«Ай да умник, ай да молодец! Милый мой, добрый Петруша, вон где судьба свела нас снова… Боже мой, поистине неисповедимы пути Господни.
Петр – бомж! Ну, точно как в поговорке: от тюрьмы да от сумы – не зарекайся…» – думала Аня, присев к столу на единственный табурет.
Петр, талантливый, музыкальный, щедрый… Петр, прекрасный семьянин, отец троих ребятишек… Петр труженик… И вот финал: подозревается в убийстве, живет под чужим именем, без определенного места жительства… Как же так могло случиться?
Ответа не было. Нельзя было объяснить и то, почему сама Славина, собкор престижного глянцевого журнала, оказалась за решеткой в такой странной компании. Еще труднее было представить, как отреагируют на шоковое известие ее близкие. Строить же предположения по поводу случившегося, она просто боялась.
Перед глазами все время всплывали пачки с долларами, на которых уже была кровь охранника. Сомнений в том, что убийство – дело рук хозяина тайника, у нее не было. Но кто мог быть этим хозяином? Мелькнула мысль, что где-то поблизости обосновались фальшивомонетчики. Хотя зачем им было хранить свой товар таким странным образом? Ко всему прочему, она ни с кем не могла поделиться своими терзаниями. Ни с кем. Даже с Петей. Ведь разгадка роковой тайны уже стоила жизни безвинному человеку. Конечно же, Георгий обо всем догадался, когда воскликнул: «Я покойник!». Мысль об опасности, угрожавшей ей лично, как ни странно, бодрила и взвинчивала нервы. Чувства Ани обострились до предела. Да, но что он там говорил про мэра?
- И долго ты будешь смотреть в одну точку? – Петр махнул ладонью перед лицом подруги и продолжил: – Скоро допрашивать начнут. Думай, что говоришь. Или лучше вовсе молчи. С тебя взятки гладки. Без адвоката можешь пара не выпускать.
- А я? Мне тоже молчать? – спросил лейтенант.
- Уж ты помолчишь, – фыркнул Петр, – смотри, не матерись без толку. Они этого не любят. Почки отобьют, всю жизнь на врачей пахать будешь. Поясни четко, где автомат нашел, почему по лесу шлялся, и стой на своем, чего бы ни делали.
- А ты точно мэра видел? – тревожно спросила Аня. – Откуда ты его знаешь?
- Вот еще невидаль! Да он со своей шушерой каждую неделю в водолечебницу наезжал, а прокурор боксировать заставлял с амбалами из охранки. «Мы тебе, Петр, – говорил, – настоящий ринг здесь отгрохаем. Будешь спортивные традиции возрождать». Я вроде гладиатора их потешал. Только когда одному телохранителю нос сломал, а другому ребра помял, они прыть поумерили.
- Правда? Но это же…
Ничего больше Аня произнести не успела, потому что вошел дежурный и, загремев замком, скомандовал:
- Славина, выходи! Руки за спину.
Она беспомощно оглянулась, Петр подмигнул и незаметно помахал пальцем: мол, помни, ничего лишнего…
Задержанную повели по коридору, завели в кабинет и усадили на стул. За большим канцелярским столом напротив расположился пожилой майор.
- Славина Анна Александровна? – спросил он.
- Да, – подтвердила Аня.
Майор таким же образом назвал дату ее рождения, домашний адрес и род занятий. На последнем он споткнулся и призадумался, подперев кулаком подбородок.
- Собкор, значит, журнала с картинками… – повторил он с ухмылкой. – Ну и как же вы сподобились выкрасть с охраняемых военных складов автомат в комплекте с боевым штыком и последним заколоть своего любовника?
- Не скажу, – отвечала Анна, помятуя совет своего друга, – ни одного слова не скажу, пока вы не пригласите сюда адвоката.
- Еще чего? – удивился майор. – А в подвал с крысами на двое суток не хочешь?
- Нет. Не думаю, что вы на это решитесь.
- Ишь какая! – удивился следователь. Он вышел из-за стола и встал у задержанной за спиной. – Значит, не убивала? Тогда кто? Быстро отвечай.
- Я что, прохожу по делу как свидетель?
Честно признаться: не повернуть головы Ане стоило большого труда. Казалось, что вот-вот мент врежет кулаком ей по затылку.
- Пока нет, – майор сочно зевнул. – Кто может подтвердить, что ты не выходила из дому между тремя и пятью часами утра?
Славина пожала плечами. Козе понятно, что если человек живет в доме один, то и свидетелей у него нет. Следователь обошел вокруг стола, сел на свое место и начал засыпать подозреваемую вопросами. На одни она отвечала, на другие нет. Словом, этот маразм продолжался часа два, потом он неожиданно перешел на «вы» с задержанной, протянул исписанные листы бумаги, потребовал прочитать и расписаться, черкнул на каком-то клочке свой автограф и громко крикнул в коридор:
- Гребенюк! Проводи пани писаку на свежий воздух. Нате вам две гривни на маршрутку до вашего хутора. И не вздумайте никуда от меня сбежать, потому что я отпускаю вас по подписке о невыезде. Знаете, что это такое?
Анна кивнула.
- Очень рад за вас. Скажите спасибо нашему мэру… Если б не он, вам бы никакие журнальчики не помогли, госпожа брехалкина, хм…
В полном недоумении Славина кивнула и пошла прочь из мрачного кабинета.
По дороге домой ее преследовал только один извечный русский вопрос: что делать?
Глава четвертая
Для начала Анна решила как следует выспаться. Впрочем, сделать это оказалось непросто.
Близилась полночь. Полная луна фосфорилась над озером, оттуда доносились девичьи визги, играла музыка… Сверху, с обрыва, было хорошо видно, как девушки нагишом плескались в воде, а потом носились по берегу и прыгали через костры, рассыпавшие искры. Юноши, очевидно, не допускались к таким играм, а только подглядывали из-за дальних кустов и ожидали, когда их призовут подруги, чтобы вместе петь песни, опускать на воду венки из полевых цветов, а после вылавливать и искать суженных. Таковы здесь традиции в ночь Ивана Купала, когда вода дарит людям здоровье и силу. Словом, жизнь била ключом, и отсутствие бедного Георгия Васильевича нисколько не сказалось на ее бодром ритме.
Анне было, конечно, грустно. Потому что никогда так остро не ощущаешь быстротечность времени, как после утрат. Был человек, и нет его… А жизнь продолжается, как ни в чем не бывало. Но вскоре усталость взяла свое, и она крепко уснула.
Приснился ей странный сон. Будто бежит она по лесу, а под ногами горит трава. Она торопится и бежит быстрей… Огонь уже перекидывается на деревья… Все вокруг пылает адским пламенем… Жар пышет в лицо, обжигает руки… И вдруг из лесу выходит лось. Он пригибает к ней шею, Аня взбирается к нему на спину, прижимается изо всех сил и понимает, что спасена…
Проснулась она в холодной испарине, хотелось пить… За окном занимался рассвет. Небо высветлилось на востоке как раз в той стороне, где случилось ужасное несчастье.
Анна спрыгнула на пол, напялила платье, и ноги сами понеслись в сторону барской усадьбы. Непреодолимая сила тянула ее туда, словно преступника на место преступления…
Ни души не было в водолечебнице. Все здесь будто вымерло. Только издали, со стороны темной аллеи, доносился протяжный собачий вой. Знакомым путем она вышла на поляну, садовая скульптура белела на высоком цоколе. Рядом сидел верный Красавчик и оплакивал своего хозяина.
Напрягшись до дрожи в коленках, Аня обошла постамент, припомнила, с какой стороны прислонялась к оленям, точно также закинула руки, но… ничего не вышло. Никаких подвижек не было. Она трогала оленя со всех сторон, разве только за хвост не дергала, потому что зад у скульптуры был отбит начисто. Тщетно.
Тогда Аня пошла на крайность и собралась было отшибить башку этому изваянию, но внезапно вмешался Красавчик. Пес встал на задние лапы и мордой потянулся к скульптуре. Она проследила за его взглядом и, наконец, рассмотрела, что верхняя часть оленя, то есть голова, как бы плотно насажена на шею. Вмиг до нее дошло, что никаких усилий прикладывать не надо: голова просто вращалась по часовой стрелке! Осторожно, очень осторожно она проверила свою догадку: голова поддалась, сдвинулась в сторону точно так же, как прошлой ночью.
Не без трепета Аня сунула руку в бронзовый патрубок и нащупала там выпуклый круглый рычаг. Немного усилий, вот он спружинил, что-то щелкнуло внутри, и постамент плавно развернулся вокруг оси. Взгляду открылся люк и металлическая лестница, ведущая в преисподнюю…
Невольно перекрестившись, Аня подошла к самому краю. Красавчик выжидательно поглядывал то на нее, то на люк, потом тронул лапой лестницу и заскулил. Все ясно, такие железяки не для собак.
- Сиди и смотри по сторонам, – приказала она ему. – Ты мне здесь не помощник.
Он понял, сел и навострил уши. Вокруг было тихо. Аня стала спускаться. Привыкнув к темноте, глаза различили внутри тайника те же холщовые мешки. Все (или почти все?) были на месте. Невиданная, жгучая ярость вдруг вырвалась откуда-то из самой утробы женщины и захлестнула разум. Ничего больше не ощущая, кроме обуявшего всю сущность бешенства, она пинала проклятые мешки ногами и выла, кусая губы. Наверху повизгивал Красавчик. Склонив морду набок, он заглядывал сверху вниз.
Мышеловка захлопнулась. Так или иначе, ее достанут теперь, как беднягу охранника.
«Ну, ладно! Я вам пристрою Рогожинские миллионы напоследок…» Почему-то вспомнилась Настасья Филипповна… Нелепая достоевщина полезла в голову… Из нижнего мешка, вспоротого накануне, вывалилась пачка баксов. От неистовых пинков доллары рассыпались по песчаному полу. Не понятно, где взялись силы у хрупкой женщины, только она распихала мешки в стороны и выволокла на середину, к самой лестнице, тот, вскрытый, достала початый целлофановый пакет и полезла с ним наверх.
Красавчик недоуменно вертел хвостом, поглядывал в ее сторону преданными глазами. Аня вывалила на траву все пачки, их было девять (десятую растоптала в подвале), в каком-то буйном помешательстве она стала разрывать бумажные банковские бандероли и разбрасывать стодолларовые купюры вокруг. Ветерок, словно в насмешку, шевелил и шуршал банкнотами в траве. Завораживающее зрелище рассыпанных вокруг денег туманило разум, она чувствовала, что сходит с ума…
А ведь там внизу оставалось еще много мешков. Она даже не знала сколько… «Что же я делаю? Что я делаю?.. Здесь миллионы… Несколько миллионов… Новая жизнь… Власть, богатство…» – «Нет, – возражала сама себе Аня, – не бывает новой жизни, есть только другая… другая жизнь, но не моя…» – «И не другую жизнь вовсе, а смерть они принесли Георгию… Сколько еще крови прольется на эти доллары?..»
Она вдруг сообразила, что разговаривает сама с собой, потом зачем-то прикинула: если сложить пенсии всех до последнего здешних хуторян за целый год – выйдет меньше половины одной только пачки зеленых! Какой же властью облечен негодяй, заполучивший столько баксов?! Что для него этот хутор? Живые люди? Райские земли, по одному доллару за сотку? Ей припомнилось, как какие-то парни снимали хуторские пейзажи на видеокамеру, и землемер приезжал обмерять огороды. Может быть, все уже здесь распродано втихаря? Кто же он, кто, этот всесильный подонок?!
Девять пачек… по сто купюр в каждой… Зеленые сотки разлетелись по поляне… Пустой целлофановый пакет она отшвырнула ногой в сторону. Таких пакетов в мешки набито по пятьдесят… «Господи, помоги мне! – взмолилась Анна. – Не дай лишиться рассудка из-за проклятых денег! Все равно конец. Так вот же вам, вот! Пусть все село, весь мир узнает, что здесь творится!»
Она спустилась снова в подвал, вытащила другой пакет, разорвала его зубами
и стала разбрасывать веерами, по кругу, чертовы доллары…
Солнце взошло и стояло уже высоко, заливая поляну жгучим июльским жаром,
вокруг не было ни души, даже Красавчик исчез куда-то.
- Гады, мерзавцы, трусы… Ну, подходите, подбирайте свои грязные баксы… Тьфу!..
Покажите ваши гнусные рожи народу… Все сюда, все… Эй, люди! – закричала она во весь голос.
Ей было все равно, что сделают с ней подонки, упрятавшие под землю свои миллионы. Помирать, так с музыкой! Третий пакет рассеялся по поляне. Сердце выскакивало из груди, она взмокла, как загнанная лошадь. Ветер стих, и доллары зеленым ковром укрыли траву вокруг цоколя. Нет, нет, пока еще Аня была в здравом уме, хотя и слегка помраченном. Важным оставалось лишь одно: предать огласке то, что здесь творилось. В этом было ее спасение и справедливость… Но как, как? Кто позволит ей рассказать об этом? В какой газете?! Трусливые, подлые, продажные твари!.. Так вот же они, ваши «вещдоки», топчитесь по ним, можете их пощупать!..
- Люди! Эй, люди!..
Кто-то обхватил ее сзади за шею и зажал рот рукой. Сопротивляться она и не пыталась.
Дыхание замерло, и свет померк.
Глава пятая
Очнулась Аня в облачно-радужной своей постели, в домике, покинутом на рассвете.
Рядом сидел Петр и заботливо поправлял мокрое полотенце на тяжелой еще голове.
- Ах ты бедолажка! – сказал он и погладил свою неразумную подругу по волосам.
Из глаз Ани потекли слезы. Она чувствовала себя маленькой девочкой, которую пожалел старший брат.
- Попей водички, я холодненькой принес, с родника, – он поднес к ее губам чашку с водой.
Вода показалась Ане такой сладкой и вкусной, какую она не пила сроду. Петя улыбнулся, поправил подушку больной, устроил ее, полусидя, у окна, а потом, приложив палец к губам, сказал:
- Тсс, ни слова. Ты будешь молчать и слушать меня. Лады?
Аня кивнула, а что ей еще оставалось?
- Я нашел тебя здесь в горячке. Ты никуда не выходила, ничего не делала, никого не видела.
У горемычной робинзонши только удивленно полезли вверх брови.
- Анюта, не смотри на мена, как на рождественский пряник. Повторяю: я вошел в дом
и застал тебя в горячке. Ты бредила от пережитых волнений. У тебя жар.
- В самом деле? – слабая надежда на то, что она действительно забылась бредовым сном,
зародилась в робкой женской душе.
- Абсолютная правда. Вот те крест, – и Петр размашисто перекрестился.
Глядя в зеленые Петькины глаза, Аня наконец сообразила, что если ей что-то и приснилось, так это ее милый дружочек. Ведь судьба возвратила именно его, извиняюсь, в кутузке. Значит, никакой это не сон; и убийство, и доллары – все было наяву. От безысходности и страха Аня скривилась и застонала.
- Ну, ну, – забеспокоился Петр, – я тебе все сейчас поясню. Авось, не пропадем вместе, подружка. Когда тебя от нас увели, мы совсем приуныли. Дела наши, как ты понимаешь, никого не могли порадовать. Групповуха, да еще мотивчик какой-нибудь пришьют особенный…
Лейтенант тоже скуксился. Он был уверен, что именно его упекут под трибунал за убийство. Однако к утру начались фокусы. Нам выдали спортивные костюмы, велели переодеться и стали вызывать на допрос по одному. Там быстренько оформляли протокол, потом выдавали уже заполненные ксивы, а мы-то их дожидались с весны, еще по ведомости – двести гривень на брата в зубы, и – коленом под зад, без права заезда в родимые, так сказать, пенаты. Выписали даже направления на работу с обязательным койко-местом в общаге.
- Что-то не верится, – потянула Аня с большим сомнением. Петькины завиральные способности
ей были известны с детства.
- Чтоб мне ни одного бакса до конца жизни не видать! – поклялся он и продолжил. – Вышли мы на свежий воздух и ни хрена в толк не возьмем, что все это значит? Ребята разбежались кто куда, а я приперся к тебе, несмотря на серьезный запрет. Чуяло мое сердце, что еще пригожусь, как серый волк.
Вернулся сюда, а тебя дома нет. Тогда через лес в наш питомник дернул. У меня заначка была припрятана, мы ж подрабатывали на дачах, кому печку переложим, или крышу подправим. Только собрался в котельную нырнуть, как тут Красавчик меня споймал. Скулит и за штанину дергает. Просто тащит, можно сказать, за собой. Честно, я даже струхнул слегка. Ну, пошел следом… И открылась передо мной картина – закачаешься: орет безумная баба посреди поляны и расшвыривает во все стороны баксы. Ну, как в американском кино. Поглядел я на этикадры и подумал, что пора бабу вырубать, а то докричится до большой беды сдуру.
- Ах ты, скотина! – возмутилась Аня. – Значит, это ты меня за горло схватил?
- Секундочку! Не схватил, а прижал сонную артерию и аккуратно прикрыл рот ладонью. Да, и не перебивай, а то не буду рассказывать. Отнес я тебя в чуланчик, прибрал на полянке быстренько, потом закинул на плечо роскошное тело – в весе ты сильно прибавила за последние десять лет, это точно – и потащил. Тащу и соображаю: если засекут – писец полный. Но Бог миловал, прорвались. Теперь не спеши, думай хорошенько… Думай и решай, как жить дальше, Анюта.
«Вот так установочка! Думай и решай. Да от всего того, что свалилось на мою бедную голову в «райских кущах» и крыше съехать недолго», – вздохнула Аня. Но даже пожалеть себя как следует она не успела. За окном послышались чьи-то торопливые шаги и следом раздался довольно настойчивый стук в двери.
Петр приложил палец к губам и скрылся за шторкой. Аня поднялась с постели и впустила гостя на веранду. Почему-то не спросила даже, кто и зачем к ней пожаловал. Ей было все равно.
Между тем на пороге стоял мужчина в очках довольно интеллигентного, хотя и несколько взъерошенного вида
и приветливо улыбался хозяйке.
- Вы Анна Славина?
- Допустим, – отвечала она не очень вежливо.
- Павел Павлович, наш мэр, приносит вам свои извинения по поводу инцидента…
неприятного инцидента. Уж будьте милосердны, ради Бога, не стоит, право шум поднимать в прессе.
- Проехали, как сейчас говорят.
- Ну, спасибо, спасибо, милая, очаровательная Анна Александровна…
Что-то он там лепетал, а Славина отметила про себя, что если мэру известно ее отчество, то это уж неспроста. Тем временем гость заканчивал свою речь:
- …и приглашает вас на пикник. Маленький такой пикничок у озера. Уж не откажите в удовольствии видеть вас в тесной, можно сказать дружеской компании. К семи часам я пришлю за вами машину.
- Послушайте…
- Никаких возражений! – взъерошенный очкарик замахал перед носом собкора конторским пальчиком. – У нас гость из Франции! Родственник того самого погибшего отставного майора. Писатель… Можно сказать, ваш коллега в интернациональном масштабе… Его бабушка Ангелика похоронена в склепе. Это же легенда! Наш район прославится на весь мир. Вы как патриотка не можете оставаться в стороне, тем более – журналистка, опишете все своим золотым пером в «Караване», так сказать, из первых уст.
Теперь Анна уже точно ничего не соображала. Гость вежливо распрощался, галантно поцеловав ей руку. На всякий случай она прикрыла дверь на засов, облегченно прислонившись к стене. Петр тенью выскользнул из своего укрытия за ширмой и сообщил, что сейчас половина второго. На сборы оставалось не так уж много времени.
- Никуда не пойду. Хоть тресни, не сдвинусь с места, – твердо заявила Аня. – Достали все. Приехала, обрадовалась: тишина, птички поют… На тебе, получи по полной программе.
- Во, дуреха! Ты ж всю жизнь мечтала о приключениях, накропаешь репортажик – закачаешься…
- Сейчас же замолчи! – закричала она. – С тобой вечно одни неприятности…
Но Петр, тертый жизнью не раз, не очень-то слушал свою подружку. Он вышел на веранду, затем вернулся и плеснул ей в лицо из ковшика ледяной колодезной водой.
- Приведи себя в порядок, – потребовал он категорично, – и собирайся, если не хочешь влипнуть по самые мочки. Могу пойти вместе с тобой. Представишь меня как своего шеф-редактора.
Аня чуть не свалилась со стула. Но Петр продолжал развивать свою мысль:
- Бороду сбрею. Усы… Усы надо оставить, это как визитная карточка для хохла. Костюмчик подходящий найдется…
- Ты серьезно?
- Абсолютно серьезно. Куда ж я тебя отпущу одну?
- А если тебя менты опознают?
- Я что, беглый каторжник? У меня, между прочим, даже паспорт есть общегражданский.
И потом они не станут скандала при госте устраивать. Ты ж популярный собкор, сам папик
пригласил на вечеринку.
- А доллары? – вдруг спохватилась Аня. – Что же с этой проклятой капустой делать?
- Какие доллары? – Петр состроил придурковатую мину. – Какая капуста? Понятия не имею, что тебе там на поляне приснилось.
- Ты что? Ты зачем надо мной смеешься? Человек погиб…
Петр вдруг крепко схватил подругу за локти, приблизил свое лицо и отчетливо прошептал:
- Забудь. Все забудь, если жить хочешь. Я тебя, дуру, подстрахую как профессионал, или ты забыла про черный пояс? Поглядим, что за карусель завертится на пирушке. Никуда нам с тобой не деться с подводной лодки…
От него пахло крепким мускусным запахом здорового мужского пота… От усталости, страха и напряжения сознание колебалось и перед глазами плыли радужные волны. Хотелось спать, хотелось верить, что все вокруг – просто кошмарный сон, и она вот-вот проснется. Но времени оставалось в обрез, пришлось растапливать баньку.
Глава шестая
Ровно в семь часов вечера под окном загудел черный мерседес и на пороге встал очкарик. Аня, свежая и розовая после парилки, как утренний мак, в шифоновом сарафане и прозрачных пляжных тапочках (у озера все равно гуляют босиком, а пальчики на ее ножках были восхитительными), встретила своего сопровождающего весьма благосклонно.
- Прошу вас немного подождать, – сказала она. – С минуты на минуту прибудет мой шеф-редактор.
- Ну как же, на этот счет распоряжений никаких нет…
- Так побыстрей доложите куда надо. Не могу же я бросить своего гостя в день приезда, –
капризно потребовала собкор, профессионально входя в роль.
Еще через минуту завыла сирена и к воротам, в клубах желтой деревенской пыли подлетел бронированный джип. Из джипа выскочил блестящий молодой офицер (лопни глаза – Ленчик!) в парадной форме, распахнул дверцу, встал навытяжку, и на подножку ступил…
Нет, надо было суметь все это пережить!
На подножку ступил в летнем шелковом костюме цвета темного маренго, надетом на голое волосатое тело, мужчина цветущих лет, выбритый до голубизны с усами щеточкой над капризно изогнутыми полными губами, с высокими залысинами на крутом лбу благородной лепки и темными густыми вьющимися волосами, стянутыми на затылке кожаным шнурком. На груди его сиял резной православный крест, глаза скрывали очки «от Дюрсо», на запястье поблескивали золотые швейцарские часы, и на всю округу распространялся модный аромат последней французской коллекции «Ришар». Это было что-то!
- Пьер Кален, – представился он проглотившему аршин очкарику, стоявшему тоже почему-то навытяжку. – Международный обозреватель светской хроники.
- Очень приятно! – опомнился очкарик. – Прошу в мою машину или, впрочем, как вам угодно.
- Угодно, угодно, – засмеялся Петр, не выходя из разыгранной роли. – Прошу, дорогая, – он подал обожаемой сотруднице руку и, обождав, когда очкарик распахнет дверцу, усадил ее на сиденье, обошел машину и влез с другой стороны.
Ехать до озера было минут семь, Аня только успела шепнуть гастролеру,
что весь этот маскарад добром не кончится…
И в самом деле: «потемкинская деревня», раскинувшаяся на берегу, превзошла даже ее фантазии. Здесь был возведен охотничий домик из сосновых бревен, и придорожная корчма, обнесенная плетеным тыном, с настоящей русской печью, дымившей во всю ивановскую… Вокруг суетились деревенские бабы, наряженные в сарафаны на манер крестьянок из телепроекта «Великие истории». Вероятно, и весь антураж тоже был позаимствован оттуда.
Собкора с «шеф-редактором» усадили на лавке возле корчмы, и сюда же вприпрыжку примчалась ведущая этого странного действа. В руках у нее был здоровенный мешок с какими-то цацками (пардон, сувенирами), а сама она напоминала массовичку-затейника из давно позабытого детства.
- Вы гости? – спросила она и, не дожидаясь ответа, продолжила: – Черт знает что творится.
Сколько будет человек? Кто приглашен? Вчера бизнесменов принимали из Канады, позавчера нефтяников
из Сургута. Ну, можно это выдержать?
- Нужно, – сочувственно пробасил Петр, немедля получив от подружки пинок в бок, но было уже поздно.
- Вот! – обрадовалась массовичка. – Вы будете мне помогать. Вы наверняка тут всех знаете. Кто этот молодой человек?
- Где? – резонно спросил Петр, потому что никого поблизости не было.
- Ну вот же, у домика. Ах, уже ушел. Дайте сюда списки приглашенных, что за бардак! –
закричала она пробегавшему мимо на рысях очкарику и помчалась следом за ним.
Аня переглянулась с Петром и одновременно увидела спускающиеся с пригорка две приземистые иномарки и знакомый ей джип. Только сейчас она заметила милицейский газон и маленький служебный автобус, спрятанные в кустах. Больше ни одной души на побережье не было видно. Очевидно к приезду высоких гостей здесь всех разогнали, пляж основательно вычистили, и только картинные лебеди чинно скользили по водному глянцу изумрудного озера.
ак-то чересчур шустро стали прибывать гости, все на одно лицо: в конторских костюмах и при галстуках – ну, чисто кретины. Ясно было, что их вытащили прямо из кабинетов, потому что рожи у всех отдавали кислятиной, да и женщин среди этих канцелярских крыс виднелось только две, не считая Анны и массовички.
Петр на самом деле знал здесь буквально всех и, кстати, заметил, что непоседливая затейница – завотделом по работе с молодежью. Но внимание Славиной привлекла только одна пара, та, что прибыла в джипе. Ленчик выгрузил своих пассажиров возле охотничьего домика, куда следом вошли и другие гости.
Блестящий лейтенант, еще вчера вопивший в белый голос на нарах, сегодня был неузнаваем. Эдакий элегантный адъютант его превосходительства. Он сопровождал матерого полковника лет пятидесяти, с на редкость неприятным лицом. Скажем так, не будет большой ошибки, если сравнить его квадратный, будто вытесанный топором фэйс, с брылястой бульдожьей мордой.
С ним была молодая дама в прозрачных шифоновых брюках, сквозь которые откровенно просвечивали крепкие ягодицы, и в блузке, зашнурованной на спине серебристыми тесемками. Дама была хороша собой. И одного взгляда было достаточно, чтобы разглядеть над высокой тульей полковника во-от такие здоровенные рога.
- Присоединимся-ка мы к гостям, – сказал Петр своей спутнице, – чтобы не привлекать внимания. Мы с Ленчиком незнакомы, ясно? С ним наш командор с женкой. Генералиссимус преисподней.
Всеведущий друг имел ввиду, конечно же, объект строгой секретности – подземные склады авиаснарядов
и ракетных боеголовок, о которых знали даже пятилетние пацаны в округе.
Эта канитель начинала активно заводить Славину, но к чему задавать наводящие вопросы, если Петру просто некогда было на них отвечать? Они прошли в охотничий домик, и там, глотнув шампанского у фуршетного столика, Аня почувствовала себя уверенней. К тому же в своем сарафане, без лифчика и почти босяком, она тоже неплохо смотрелась в зеркалах…
Между тем, гости довольно быстро освоились. Забежал очкарик, всех поприветствовал, подвел к журналистам какого-то долговязого журавля и сказал:
- Познакомьтесь: Анна Александровна Славина – Иван Иванович Кукурузкин, самый главный наш культ-турист, это в смысле культурной деятельности и туризма, – он засмеялся своей шутке. – А своего коллегу вы сами представите, – кивнул он в сторону Петра. – Шашлыки замариновали только три часа назад. Боже мой, что будет, что будет! – он всплеснул руками и умчался.
- Простите, – учтиво улыбнулся долговязый, – мне невероятно знакомо ваше лицо. Вы с телевидения?
- Нет, – ответил за спутницу Петр, – мы с книжной ярмарки во Франкфурте.
- Как интересно! – воскликнул культурный деятель.
Но тут, на счастье, снова примчался очкарик с затейницей, всех попросили выйти для встречи главного гостя. Аня посмотрела на своего друга – он был совершенно невозмутим, ни дать ни взять – матерый международник проездом из Центральной Европы.
Тачек, нужно сказать, значительно прибавилось, их было десятка два или больше, причем все сплошь заграничные. В ворота уже заезжал лимузин мэра в сопровождении ментовского бобика. Обе машины затормозили в центре лужайки, на которой столпились встречающие, украсившие свои верноподданнические физиономии дебильно-слащавыми улыбками.
К машине мэра подлетел очкарик и еще двое, в одинаковых голубых рубашках навыпуск. Дверцы распахнулись, и глазам приглашенных предстали заморский гость и правитель районного масштаба. Оба были приблизительно одного возраста, но француз разительно отличался от своего сверстника: мужчина был жилист и смешлив, как все французы, с крупным тонким носом и живыми глазами, радостно, по-детски, удивленными.
Мэр Пал Палыч без церемоний взял Сержа под локоть и пригласил к столу. Толпа проследовала за ними, а к журналистам подскочила массовичка и шепнула Петру: садитесь справа от гостя на свободные места. Как-то так получилось, что пока депутация суетилась, Петр запихнул подругу в кресло рядом с гостем, а сам сел по другую сторону, напротив них оказались Лизка с полковником. За спиной Пал Палыча встал очкарик и, глядя на Анну, стал что-то докладывать. Мэр улыбнулся и помахал ей приветственно рукой, вроде они тысячу лет были знакомы. За Петра можно было не волноваться: без бороды и в своих эксклюзивных очках он сделался совершенно неузнаваем, не говоря уже о костюме и золотом нашейном кресте на двойной цепочке.
Застолье началось почти сходу и продолжалось около двух часов. Затейница организовывала записные тосты и порхала вокруг стола, изображая хозяйку. Она вдохновенно живописала историю расстрелянного Голубятникова, облагораживая, насколько возможно, все это буйное семейство вместе с несравненной аристократической прабабкой гостя. Француз и сам сносно говорил по-русски, но пил немного, пригубливая свой бокал с шампанским и не прикасаясь к напиткам покрепче.
- Прекрасные места, – говорил он Славиной между тостами, – я имею делать здесь райский уголок.
Мой дед любил свою родину.
- Кто ж ее не любит? – вставил Петр.
- Мой дед, – продолжал француз, – любил вашего царя и писал о нем книги.
Жалко, что вы его убили.
- Вы своему тоже отсекли голову, – парировал Петька и добавил: – давай выпьем
за упокой их монарших голов и твоего знаменитого деда.
- Давай, – согласился француз, надпивая шампанское. – Ты тоже писатель?
- Нет, я критик.
- О, критик! Тогда ты знаешь книги моего деда Сержа. Их читает весь мир! Он писал про Анжелику –
маркизу ангелов. Но на самом деле, у него был секрет, – француз, интригуя, подмигнул.
- Который вы желаете нам открыть, – шутливо завершила Анна фразу.
Серж-младший погрустнел и задумался, с лица сбежала улыбка, но в этот момент его отвлек Пал Палыч, задав какой-то вопрос. Застолье тем временем плавно перемещалось из корчмы под открытое небо. Ненавязчиво играла какая-то группа, на дощатой площадке одиноко танцевала Лизка с двумя кавалерами, судя по всему – телохранителями, которым приказано было развлекать жену командора. Она бросала жаркие взгляды на Ленчика и выделывала откровенные пируэты своей полуголой попкой, обтянутой прозрачными брюками. Но лейтенант был при исполнении и не отходил от полковника ни на шаг.
- Пойдемте, прогуляемся немного, – предложил Серж.
Анна вышла из-за стола и направились с ним к шезлонгам, расставленным на берегу. Смеркалось. За озером догорала бледная вечерняя зорька. Солнце утонуло в тучах, их вздыбленные закраины малиново тлели над лесом и отражались в сапфировой воде. Что-то жуткое, мистическое было в этом закате. Француз взял под руку журналистку, предоставив Петру идти рядом, и сказал:
- Вы знаете мой секрет. Я догадался. Ведь вам известно, что мачеха моего деда была француженкой, ее звали Ангелика Салиас. Почему русские так любят свое прошлое? Я много раз вспоминал то, что рассказывал мне дед, но так и не понял главного: зачем они с братом дрались из-за Ангелики? Она же любила обоих…
- Что значит обоих? – возмутилась Анна. – А как же ее собственный муж Алексей Голубятников?
Он что же, по-вашему, и в расчет не принимался?
- Ну, как это сказать правильно по-русски: муж объелся груш. Так у вас говорят? – засмеялся француз.
И что можно было ему возразить? Одним словом – француз. Он уже кивнул в сторону музыкантов, заигравших какой-то шелестящий блюз, и галантно, с поклоном, пригласил Анну. Петр отступил на пару шагов, освобождая им место для танца, француз легкой, но сильной рукой обхватил партнершу за талию и привлек к себе… Здесь же, на песке, они ритмично задвигались, но вдруг сквозь музыку и расслабленный гостевой гул отчетливо донеслись резкие выкрики со стороны въезда в зону отдыха «Сосновый гай», где проходил гостевой сбор.
На дороге, неподалеку от корчмы, где за столом еще восседал Пал Палыч, собралась приличная группа возбужденных людей и что-то выкрикивала в сторону мэра. Их теснили к спрятанному в кустах автобусу набежавшие в штатском менты. Француз, извинительно кивнув даме, оставил ее в одиночестве и ринулся вместе с Петром в сторону кричащих. В этот момент за спиной у Анны кто-то встал… Она ощутила на шее горячее дыхание. Ее локти мягко, но довольно крепко обхватили сзади чьи-то руки…
Глава седьмая
Почему-то она не испугалась. Может быть, оттого что изрядно выпила в тот вечер. Музыка заиграла громче, пытаясь заглушить шум разборки у ворот. Анна стала раскачиваться в такт, принципиально не оборачиваясь в сторону неизвестного кавалера. Но он недолго оставался неузнанным.
- Я люблю вас, – прошептал юношеский голос с такой тоской, что у нее запершило в горле, –
я люблю вас, я сделаю для вас все, что хотите. У меня есть деньги… Много денег…
Несчастный юноша стал целовать голые женские плечи, все также оставаясь позади и сжимая локти красавицы. Она без труда выдернула руки и повернулась к нему лицом. Парень был бледен как смерть. Здесь, у воды, лицо его слегка фосфорилось, он и сам мог показаться кому угодно выходцем из другого мира.
Анна вдруг представила, что точно также когда-то юный Голубятников стоял перед своей мачехой и молил о любви… Боже мой! Как жаль ей стало несчастного мальчика! Он бросился на колени и прильнул губами к ее тонким породистым щиколоткам, а затем выпрямился и прижался лицом к плоскому животу, прикрытому тонкой тканью. Ну, не статуя же она в самом деле!
Вдруг невыносимый жар распалился внутри и мгновенно охватил полуголую женщину до кончиков пальцев, все дрожало и сжималось внутри. Анна попыталась поднять мальчишку с колен, но он и сам живо вскочил, стиснул ее запястье, увлек в рощу. Она плохо соображала, что происходит… Приглушенные крики, шум, волшебная музыка, плеск воды…
Бледноликая луна взошла над озером. Нежные, удлиненные как бутоны распускающихся лилий, лимонные соцветья коварного лунника шевелили ожившими лепестками, распрямляли и вытягивали их к призрачному лунному свету… Тонкий, едва уловимый, чарующий аромат заструился волнами над травой… Горячие губы юного любовника запечатали ей рот, и толчками, медленно стала подниматься к сердцу невыразимая сладость… И с каждым сладким толчком она взлетала все выше и выше, и летела уже где-то далеко, среди звезд, сама превратившись в огненно-сладкую звездную пыль…
Эйфория прервалась выстрелом, прогремевшим, как показалось, над самым ухом. Анна оттолкнула парня и жестом приказала ему затаиться. Зеленая ракета зависла над озером, рассыпая веером искры. Выбравшись на тропинку, женщина побежала в сторону сборища. Еще издали увидала Петра, увещевавшего напиравшую с дороги толпу, и француза, взобравшегося на стол. Вокруг столпилась вся депутатская камарилья, а между двумя сторонами щитом встал доблестный отряд личной охраны мэра.
- Какой ты Голубятников? Тьфу на твою развратную французскую морду! Люди, вы в глаза его бесстыжие поглядите! Ишь какие поминки моему Жорочке закатили! – кричала во все горло грудастая баба, вся в черном. – Да в гробу барин наш, Алексей Николаевич, вместе с сыночком перевернется за такого родственника!
- Живо наследничка откопали… – подначивали из толпы.
- Убили нашего родненького наследника! – вопила баба. – Зарезали ночью бандиты проклятые!
Только у него еще законный сынок имеется!
Она подняла над головой на вытянутых руках чей-то портрет. С четырех сторон на столбах вдруг вспыхнули прожекторы, ярко осветившие небольшую поляну. Преодолев минутную слепоту, Анна раскрыла глаза и уже без труда разглядела в руках бабы портрет волоокого юноши, с которым… рассталась несколько минут назад.
- Я есть гражданин Франции! – оскорблено доказывал Серж, взобравшись на стол и потрясая заграничным паспортом. – Мой дед есть русский дворянин Голубятников. Я любил своего деда и на память его хотел делать бизнес… Я хотел иметь усадьбу нашего рода и строить кемпинг… гостиницу… возить туристов…
- Всех уже нас тут поимели, – выкрикнул кто-то.
- Братья и сестры! Стыдно! Разойдитесь, Христа ради! Уважайте память покойного! – взывал к своей пастве высокий худой священник, размахивая крестом и вместе с Петром оттесняя и прикрывая собой напиравших сельчан от грозной стенки вооруженных дубинками охранников.
Серж, отчаянно жестикулируя и путаясь в словах, требовал от стражей порядка разойтись и пустить его к соотечественникам. Последнее слово не давалось французу, и он завопил в ярости:
- Где есть мой брат или сестра? Вон пошли к вашей маме! К черту! Где есть наследник?
Почему ты мне не сказал про наследника? – обращался он к мэру.
Пал Палыч что-то шептал на ухо полковнику, а тот кивал и озирался по сторонам.
- Слезьте со стола! – потребовала растрепанная затейница, вынырнув, как чертик из табакерки,
между мэром и полковником. – Это неприлично. Вы, наконец, в гостях, Серж. Поговорим спокойно.
Ну, бывают же недоразумения. Это же крестьяне, народ…
- Ваш дикий народ делал революцию и убил моего деда, а теперь пришел убивать меня! – кричал Серж. – Вы все лжецы и обманули меня. Я не есть бандит! Я не убивал моего родственника! Я его имел любить.
Несколько ловких парней окружили француза, бережно, как статуэтку, сняли со стола и понесли к машине.
- Я буду жаловаться в Интерпол! Я буду искать, кто есть убийца!
Голос француза затих в глубине машины мэра, сельчан оттеснили в сторону, лимузин развернулся и рванул с места гулянки. Охранка сразу рассосалась, а иномарки гостей стали одна за одной выруливать на шоссе. Только возбужденные митингующие хуторяне никак не могли угомониться, поп с Петром умаялись их увещевать.
Анна присела у разоренного стола и с аппетитом закусила холодной отбивной незабываемые впечатления
сегодняшнего бесконечного вечера. Но оказалось, что до окончания приключений еще далеко.
Впрочем, не ей одной романтическая ночь навеяла странные сексуальные фантазии. Теперь вопли неслись из охотничьего домика. А произошло там примерно следующее. Разогретый спиртным полковник, обсудив с мэром насущные проблемы, очевидно, предполагал отбыть восвояси, предварительно отлив прямо в кустах за охотничьим домиком.
В самый момент приятного опорожнения его чуткие уши уловили истомные стоны. Стоны доносились из самого домика, точнее из распахнутого окна, под которым он и справлял свою малую нужду. Профессионально подобравшись и бесшумно ступая, полковник скользнул внутрь наспех сложенной избушки, изображавшей уютный приют с охотничьими трофеями.
В полутемной зале никого не было, и только живописно развешенные рога парнокопытных и охотничьи ружья украшали стены. Главное – внутри не оказалось ни двери, ни щели, ни того злополучного окна, из которого доносились пакостные звуки. Ничего не понимая, полковник огляделся по сторонам и даже потрогал бревна, явно пытаясь проверить на прочность их кладку, однако и здесь остался ни с чем.
Выбравшись наружу и подкравшись барсом к треклятому окну, он снова прислушался.
Как и прежде, оттуда раздавались совершенно определенные стоны изнемогающей от страсти женщины.
И больше того: это были ну очень знакомые стоны…
Заскрежетав зубами, командор схватился за кобуру и ринулся к окну. Тут взору несчастного рогоносца предстала дивная картина: освещенный луной и устойчиво расставив ноги, спиной к нему стоял рослый мужчина в кителе нараспашку и очень добросовестно и ритмично двигал бедрами, крепко обнимая при этом круглый зад соблазнительно изогнувшейся дамы… По меньшей мере, в избушке намечалось два трупа.
Полковник щелкнул предохранителем, но… к счастью для всех, в обойме оказались холостые патроны. Огласив округу отборным матом, обманутый муж полез в окно. А перепуганные любовники, не дожидаясь расправы, нырнули в узкую боковую дверь.
Слегка оторопев, Анна наблюдала этот водевиль с безопасного расстояния.
Честно говоря – она в самом деле устала. Просто смертельно устала, вот и все. Ей безумно хотелось спать.
Устали и хуторяне выяснять отношения. Они постепенно расходились, надеясь на Божью справедливость и помощь умного человека, каким им показался Петр, никем, разумеется, не узнанный в своем неожиданном амплуа. Разве только священник, отец Павел, напутствовал гостя с определенным намеком:
- Благословляю тебя, сын мой, на новую жизнь, – сказал он, – пусть Господь дарует тебе здоровье и помощь во всех добрых делах.
Петр поцеловал крест, а поп осенил его крестным знамением. Анна и предположить не могла такую набожность у своего друга. Все разошлись, включая пеструю обслугу, наряженную в костюмы хористов дворца культуры, и только охранники кормили собак объедками со стола. Про журналистов, кажется, они позабыли.
Глава восьмая
Ночь была сказочной. В бледном мерцающем нимбе над спящим озером сияла луна. Легкий газовый шлейф тумана стелился над самой водой. Замер объятый сном лес, ни одного звука не доносилось из мрачной чащи. Седой ковыль дремал у дороги, и только лунник жадно пил ночную росу и распускался повсюду все больше и больше, затопляя одуряющим ароматом волшебный подлунный мир...
Они шли в гору, взявшись за руки, и тихо шептались, боясь потревожить божественную благодать.
В такую ночь хотелось молчать и молиться, но жизнь выделывала свои выкрутасы,
и от проблем некуда было деться.
- Мы с Жоркой корешевали, – говорил Петр, – он мне доверял, как себе… А Бугая проглядели оба.
- Как так? Что вам за дело до полковника?
- Тут, понимаешь, разговор особый. Не бабский, извини, вопрос.
- Ну и не начинай тогда, – обиделась женщина.
- Разве я начинал? Кто-то до нас заварил кашу на ракетных складах…
- А с Лизкой что теперь будет? – невпопад перебила Аня.
- Да начихать командору на Лизку. Проспится, поколотит для порядка, трахнет пару раз и успокоится.
Вот если бы он Ленчика опознал – кранты по полной программе…
Слабо, конечно, верилось в то, что полковник, нагрузившись «до румпеля», позабудет про ночные шалости жены. Впрочем, развивать эту тему спутники не стали, а просто умолкли одновременно, думая каждый о своем. Честно говоря, Анна еще не пришла в себя после безумства на озере. Будем считать, что волшебный запах лунника одурманил разгоряченную женскую головку, теперь ей нужно было хоть немного времени, чтобы прийти в себя окончательно и просто нормально соображать.
Впрочем, на пригорке уже виднелся славный домишко, притулившийся на окраине леса, над которым опрокинулось звездное небо. Даже сердце защемило у Анны, такой он был чудный и маленький. Эдакий крошечный форпост во вселенной, где недавно она наслаждалась тишиной и спокойствием. Ей захотелось поскорей забраться в постель, зарыться с головой в подушки, натянуть до ушей одеяло и забыть обо всем.
Анна невольно ускорила шаг, она почти тянула Петра за руку, явно расположенного к общению и не спешащего оставить подругу в покое. Вот уже блеснули в лунном свете оконца зеленой веранды, вяло тявкнула соседская собачонка и вдруг… сердце оборвалось и замерло: на скамеечке под орехом кто-то сидел.
Конечно же это был Алексей!
Кто еще мог сторожить Анну ночью? Петр на волнение спутницы не реагировал вообще, очевидно полагая в порядке вещей встретить ночного гостя в ее палисаднике. Она же в ужасе представила, как сопливый поклонник начнет объясняться с Петром, а потом мастер-каратист его воспитывать…
Молнии идиотских мыслей мелькали в разбухшей голове впечатлительной особы, норовя разнести вдребезги хрупкую черепушку, и крыша трещала по швам, когда Петр отворял калитку, но… уж не известно, к счастью или нет, только на пороге их встретила женщина.
Это была Лизка. Она куталась в шаль, хлюпала носом и сбивчиво объясняла, что сбежала от своего Бугая, который собирался взаправду разрядить в нее всю обойму, и что только здесь он не станет искать беглянку, поэтому Ленчик притащил ее сюда перекантоваться день другой…
Здрасьте. Приехали. Аня отмыла расхныкавшейся лахудре сопли под умывальником.
На руках у нее желтели застарелые синяки, а левая скула припухла и покраснела от оплеухи. Она зарылась в постель (слава Богу, хозяйка оставила две кровати), сладко потянулась и с улыбкой невинной институтки пожелала новообретенной подруге спокойной ночи. Аня суеверно вздрогнула – покой нам только снится, как всем известно. Петр, бесстрастно наблюдавший за женскими действами, вдруг вмешался:
- А что Ленчик? – спросил он полусонную беглянку.
- Ничего, – Лизка удивилась вопросу, будто ее любовник ровным счетом ну никакого отношения не имел к ссоре с мужем, она даже приподнялась на локте и пояснила: – мой Бугай у него на аркане. Он ему быстро рога свернет. Все его шашни нам известны: распродал склады, до боеголовок уже добрался. Сегодня опять клиент явился, весь вечер платформы грузили «консервами», вот-вот отвалят, аж земля гудит, когда на трассу из преисподней выруливают…
Аня переглянулась с другом. Она вдруг вспомнила разговор с Георгием Васильевичем и в то же мгновение интуитивно связала его смерть с неизвестным «заказчиком». По позвоночнику у нее побежал мороз до копчика, и на висках выступили капли холодного пота. «Я покойник!» – зазвучало в ушах, и проклятая «капуста» в распотрошенных мешках поплыла перед глазами.
- Что за клиент? – допрашивал Петр. – Ты его раньше видела?
- Ну и что? Соли ему на хвост хочешь насыпать?
- Соли не соли, а трибунал твоего Бугая заждался…
- Вот-вот, он бы меня сегодня точно прикончил, если бы не Ленчик… Чем-то они повязаны, только он не признается. Мой Леньку в леднике на три часа запер, а потом все равно выпустил. Твое, говорит, счастье, что контрольки вскрываешь… А что это такое, кто знает?
- Спи, филерша! – шикнул на нее Петр. – Лучше следи, чтобы на твоих трусиках контрольки уцелели…
Лизка откинулась на подушку, отвернулась к стене и обиженно засопела.
Аня потянула приятеля за руку и вышла с ним в палисадник.
- Зачем ты с ней так? – укорила она его. – Тоже мне – ангел безгрешный…
- Тсс! – Петр приложил палец к губам. – Мы с тобой сейчас по канату ходим… Вот ты расслабилась: озеро, лебеди… цветочки-грибочки… А здесь из-под земли боевые ракеты контрабандой прямиком к шахидам уходят. Тут под ногами столько боеголовок, что их одних хватит полмира разворотить…
- Не надо, – взмолилась Аня, – представляя весь ужас, всю реальность того, о чем говорил Петр. –
Мы же ничего не можем сделать… никому помешать…
- Уже помешали. Ты и покойный Жорка… Пока эти оборотни не засекли, что их общак ломанули,
все тихо-мирно будет…
- А потом?..
- Суп с котом. Иди-ка ты спать. Сматываться нужно отсюда и побыстрее. Завтра соберешь манатки
и будешь дожидаться меня в гостинице. Той, что на набережной.
«До завтра еще дожить надо», – подумала Аня невольно, чмокнула Петра в щеку, изображая свою безграничную благодарность, и уныло поплелась к умывальнику, прибитому здесь же, в палисаднике, только в углу. Петр отправился вглубь огорода, заросшего ромашкой и лопухами, и вскоре растворился в сумраке леса…
Аня вздохнула, сняла сарафан, бросила его на табурет, плеснула в умывальник свежей воды и с наслаждением принялась смывать с себя всю накопившуюся усталость… Она вымыла с мылом лицо и руки, вся сполоснулась в холодной воде, тщательно растерла мочалкой ноги, наконец, опустив ступни в тазик, обернулась махровым полотенцем и расслабилась…
Где-то негромко прокричал петух, за ним другой, третий… Ночь полновластной хозяйкой властвовала над землей, но уже в ее сладостную тишину, напоенную запахом трав и цветов, вплетались робкие звуки… В стороне проклятых складов брехала собака. Интересно, куда отправился Петр? Его дружба с Ленчиком (ведь именно он привез Петра в джипе!) не давала Анне покоя.
О происхождении костюма и всех атрибутов тоже стоило поразмыслить: не в «Эгоисте» же он приобрел шикарный прикид. Значит, кто-то его экипировал с прицелом на комедию с французом. А сам француз? Надо же было тому появиться одновременно с убийством Георгия! Может быть, кто-то специально увязал все концы в гордиев узел? Кому же мешал Георгий? Ведь вопрос о реституции не стоял, ему и в голову не приходило восстанавливать свои наследственные права на усадьбу и земли хутора.
Боже мой! Бедная головушка Ани шла кругом… Она прикрыла глаза и, кажется, задремала, потому что прямо перед ней встал Алеша. Он смотрел на нее огромными печальными глазами, сияющими в темноте бездонными омутами любви…
Она хотела заговорить с ним, но не смогла вымолвить ни одного слова. Парень молча опустился на колени возле обнаженной красавицы, зачерпнул сложенными в горсть ладонями воду из тазика, в котором стояли ее маленькие ступни, и жадно выпил, припав тут же губами к мокрым ногам…
О ужас! Это был вовсе не сон! Перед Анной воочию стоял на коленях младший Голубятников
и покрывал поцелуями ее колени, торопливыми руками стягивая полотенце…
- Да оставь же меня в покое! – вскрикнула наконец женщина, обретя дар речи и отталкивая безумного юношу. –
Сейчас же убирайся отсюда, или я не знаю, что с тобой сделаю.
- Не гони меня! – взмолился он. – Позволь мне остаться, я как пес стану спать на твоем пороге…
- Послушай, ты же не хочешь устроить здесь цирк для всего села? Твоя мать искалечит меня,
и будет права. Выброси из головы дурацкие свои фантазии и займись делом.
С таким же успехом Анна могла бы все это адресовать соседскому барбосу или корове Милке, жующей свою травяную жвачку в хлеву за соседским забором. Она стояла, едва прикрытая полотенцем, посреди палисадника, раздумывая, как заставить убраться восвояси ретивого обожателя. Алеша смотрел на возлюбленную взглядом несправедливо обиженного юродивого и жалобно улыбался.
- Тебе было хорошо со мной, – продолжал он твердить свое, облизывая пухлые полудетские губы, – если мы останемся вместе, я сделаю тебя своей королевой… Я буду твоим пажом и умру по мановению твоего мизинца…
- Да ты в самом деле законченный дурак! – возмутилась Анна, распаляясь не на шутку. –
Поди сейчас же отсюда вон и близко не смей подходить ко мне.
Юный любовник отступил на шаг, распахнул безрукавку и… женщина едва не лишилась рассудка. Парень, как камикадзе, был обвязан вокруг тонкого торса шпагатом, за которым аккуратно, один к одному вертикально прижимались к животу длинные гильзы, а ниже белела бахрома запалов… В руках у него откуда-то взялась массивная зажигался, он щелкнул затвором, и длинный язычок пламени слабо осветил снизу его алебастровое лицо. Действовать надо было без промедления.
- У меня в спальне Елизавета, жена полковника, – вдруг вспомнила Аня, пытаясь зацепиться за спасительный шанс, – ты славный парень, и мне действительно с тобой хорошо, – она лихорадочно сообразила, что психа нужно отвлечь, расслабить, сбить с толку, – но это вовсе не значит, что мы станем неразлучны с первого дня, я ведь старше тебя, в конце концов, у меня семья…– пролепетала она, слегка заикаясь.
Дипломатия, хоть и хроменькая, сработала, парень погасил зажигалку.
- Не бойся. Я не причиню тебе вреда, – он, казалось, прочел ее мысли и теперь подыгрывал в тон. – Это петарды. Там, на озере, готовили фейерверк… Я украл их, чтобы высоко над землей засверкали огни в твою честь! В честь нашей любви!
Все. Достал. Ей только фейерверка здесь не хватало.
- Так зачем же ты обвязался, как террорист? – не сдержалась Анна. – Сейчас же сними всю эту аппликацию. И потом, фейерверк устраивают на открытом месте – на холме, например, – она протянула руку в сторону садов, простиравшихся до самой реки, с противоположной от озера стороны.
- Да, да! – подхватил парень, глаза его радостно вспыхнули. – Там, на холме, я запалю петарды
и они разноцветными шарами взорвутся в небе! Пусть все узнают, как я люблю тебя!
- Ты сумасшедший…
- Я сумасшедший… – повторил Алеша едва слышно, сбрасывая на траву свой опасный груз, –
я за тобой спущусь в ад, как Орфей, или поднимусь на небеса… я не страшусь ни Бога, ни черта,
потому что люблю только тебя… Ты – моя ожившая Ангелика, мой ангел, моя жизнь… или моя смерть…
Он шептал свои грешные слова, очаровывая Анну снова гиблым блеском бездонных глаз… Его теплые твердые ладони гладили ее плечи и руки, а губы едва касались щеки. Они опустились на колени и, как завороженные, долго-долго смотрели друг на друга, а густой, опьяняющий запах лунника медленно вздымался к звездному небу и уносил их с собой… Тело его было прохладным и сильным, с напряженными мышцами и пульсирующей веной на шее. Эта вильчатая голубая жилка спускалась к узкой ключице и убегала дальше, к самому сердцу… Анна припала губами к его груди и поняла, что гибнет… погибает по-настоящему и всерьез…
Он исчез, едва только она разжала ослабшие руки… Он исчез, как привидение.
Растворился в предрассветном, уже наползавшем с холмов тумане.
…Анна лежала в кровати, не шевелясь, как мертвая, сплющив свинцовые веки,
но сон не шел… Да и кто смог бы уснуть в такую ночь?..
Глава девятая
Глухо кричали петухи по деревне. Сонно тявкали у дороги собаки, и только коты безудержно орали на соседской крыше. С окна потянуло сыростью; ночь разбухла, отмякла в тумане и потихоньку истаивала в густых ветвях старого раскидистого ореха. Где-то далеко, за холмами, зарождалось свежее, росистое утро.
Кто-то легонько стукнул в стекло распахнутого окошка.
- Э-эй! – раздался бархатный шепот Петра.
И следом он сам легко, бесшумно перемахнул через подоконник в комнату. Анна изо всех сил притворялась, что спит. Он сел на край кровати и погладил ее по руке. Вот тут-то она подскочила. Подскочила, будто шантарахнуло током, и вытаращила на него глаза.
- Ты чего, Анюта? – удивился Петр. – Ну прости, если напугал.
Он хотел чмокнуть подругу в щеку, но она замоталась в одеяло и глядела на него, как суслик из норки. Петр вздохнул и заговорил быстро, скороговоркой:
- Плохи дела, Бугаевич всю ночь пьяный по соседям мотался, ее искал, – он кивнул в сторону кухни, где спала Лизка, – а Ленчик грузил клиента. Клиент нервничал. Я хотел его сговорить нас в город свезти, пока гром не грянул. Мы ж на пороховой бочке сидим. За те бабки, которые ты в усадьбе откопала, не то что хутор – страну, блин, разворотят.
В общем так: буди Лизку, собирайтесь, и чтоб в деревне духу вашего в половине шестого не было. Первый автобус от озера отходит в 5.30. Пошевеливайся, бросай все к чертовой матери. Бери только сумку и документы. Ждать меня будешь в гостинице три дня. Если не появлюсь, отправляйся на пару месяцев отдыхать, не заезжая домой. Ну, хотя бы в Питер смотайся, или в Москву. И ни гу-гу, что б ни одна душа не узнала… А Лизке скажи, чтобы у родственников отсиделась. Скоро полковнику не до нее будет. Это тебе на первый случай, – и Петр протянул подружке увесистый пакет. – Здесь ровно триста тысяч баксов. Как говорится, на мелкие расходы.
Аня молчала, замерев со страху в своем коконе, потому что от пакета, который Петр держал в руках, веяло смертью. Впрочем, смертельным риском веяло отовсюду. «Вот она – расплата за мои безумства», – мелькнуло в мозгах, но тут же она поняла, что с первого мгновения, с первой минуты появления здесь – все было предрешено: и безумства, и грех, и искупление…
Отказываться от денег не было смысла, потому что она влипла по самые уши, больше – по темечко. Лизкины проблемы были ничто, рядом с ее собственными.
- Который час? – спросила она.
Петр взглянул на будильник, который стоял на окне, и ответил, что половина пятого.
- Выметайся, – не очень вежливо попросила Аня, – буду будить Лизку и собираться.
- Вот это речь не девицы, но бабы, – улыбнулся друг, его еще хватало на юмор, – а то раскисла, как квашня в кадке. Я даже оробел, когда ты на меня уставилась. Слышь, Анюта, ты успокойся, я тебя никому в обиду не дам. Еще поборемся…
- Знаешь что, – отвечала она решительно, неожиданно окончательно протрезвев и поглядывая за окно, где уже совершенно рассвело, – никуда я тебя не отпущу. Того, что ты принес, нам вполне хватит, даже если все с нуля начинать. Мы едем вместе.
- Нет, тут у меня дельце есть, – возразил Петр и посмотрел на подругу как-то странно. – Ты не думай, что я из-за остальных денег… Такие деньги нам с тобой не нужны… Они – как бы это сказать? – неподъемные для нас, смертных. Дурак тот, кто их прятал. Помнишь китайскую сказку про императора, который любил золото? Он таки да умер на своем золоте от натурального голода…
- Да причем здесь эти проклятые деньги?!
Какие-то слабые возражения вертелись у недавней кладоискательницы на языке, но Петр ее решительно прервал.
- Спасибо тебе, подружка, что обо мне печешься… – тихо сказал он и обнял Аню за плечи.
Они молча посидели минуту, словно прощаясь перед долгой разлукой. Затем он крепко поцеловал Аню, перекрестил и тем же путем, через окно, покинул комнату. Она вскочила с постели, набросила халат и стала искать подходящую одежду в дорогу для себя и Лизки. Не могла же та ехать в прозрачных шифоновых брюках. Не без усилий, Ане пришлось растолкать ее, потому что сон у беглянки был крепким. Затем они обе умылись, Аня вскипятила кофе, чтобы немного подкрепить силы перед дорогой, и объяснила ночной гостье причины срочной отбывки с территории активных действий полковника Бугаевского.
Пока Лизка пудрилась и ныла, что никуда не поедет, а если хозяйке сильно надо, то пусть оставит ей ключи дня на два, Анна собирала в дорогу то, что могло понадобиться на первый случай.
- Замолчи! – в конце концов прикрикнула она на Лизку. – Из-за твоего ****ства все ваши курени Бугаевич перешманал ночью. Хоть раз в жизни напряги свои куриные мозги и подумай, что ты натворила? Зачем Леньку с командором стравливаешь? Уймись, Лизка, или выбери одного кого-то. Потому что оба они с оружием, и твои поибеньки добром не кончатся.
- Что я, что я?! – аж зашлась Лизка, покрываясь красными пятнами.
- Все! Одевайся. Вот спортивный костюм. Выходим через пять минут. Я хату запираю, а там как хочешь. Хоть в ноженьки к своему Бугаю бросайся.
Лизка засопела и стала натягивать спортивные штаны. Аня на секунду присела, чтобы перевести дух…
В небе разгоралась чистая утренняя заря…
Откуда-то снизу, как из-под земли, вдруг просочился, а потом стал нарастать и усиливаться протяжный, ужасный вой… Обе женщины вздрогнули и тут же замерли, глядя друг дружке в глаза. Вой усиливался и уже размеренно гудел над хутором, закладывая уши.
- Сирена! – прошептала Лизка. – Операция «Шторм»! Режим военного положения. Идиот, он и в самом деле хочет меня прикончить…
Говорить Аня была не в силах, а только покачала головой. Но с Лизкой начиналась истерика, лицо ее повело судорогой, все же нужно было что-то сказать.
- Нет, – наконец выдавила она с трудом, – не бойся. Теперь о тебе твой полковник не вспомнит.
- Что? – выщипанные брови Лизки полезли на лоб. – А ты откуда знаешь?
Аня махнула рукой, но тут в дверях показался Петр и недвусмысленно показал ей на выход. Они вышли в палисадник и остановились достаточно далеко от дверей. Лизка, даже при желании, не могла бы их слышать. Сирена умолкла, а на смену выматывающему кишки вою, зазвенели, как набат, равномерные удары по металлу. Так созывали на общий сбор еще, кажется, в гражданскую войну.
- Принеси незаметно бабки, – приказал Петр. – Возьми пару крепких мешков для мусора.
Аня протянула ему свою сумку, которую машинально захватила с собой.
- Здесь все, – отвечала она коротко.
- Молодец. Принеси мешки, надо все срочно спрятать. У тебя на огороде есть летняя яма для мусора, я видел. Туда закопаем. Главное, чтобы ничего не нашли в доме. Бугай пустил своих головорезов по следу, они перетрут здесь все.
Аня бегом вернулась в дом, схватила на веранде целлофановые мешки и вернулась к Пете.
Он переложил содержимое из сумки в пакеты, связал их узлом и сказал:
- Пусть Лизка домой вернется. Так лучше будет, он ее пальцем не тронет. А сама дуй на лужайку возле старой усадьбы. Там сейчас сбор начнется. Слышишь, как тарабанят.
Назойливые звуки разносились в прежнем ритме. Петр махнул рукой и исчез в бурьянах. Аня пошла уговаривать Лизку и собираться на сход. В отличие от всех остальных, ей казалось, что она знает причину тревоги. Да, но к сожалению, она ошибалась и весьма серьезно.
Глава десятая
Странное зрелище представляла собой зеленая лужайка, заросшая спорышом и ромашкой, перед бывшей усадьбой Голубятниковых. Небольшая кучка недоумевавших жителей хутора столпилась возле заржавевшего флагштока, воткнутого в побеленный известью ступенчатый постамент. Предположительно, на этом месте когда-то развевалось красное знамя сгинувшей державы.
Люди озирались по сторонам и переговаривались между собой. Кое-кто еще подтягивался из дальних домов. Деревенские, жившие за озером, ближе к хутору, тоже примчались из любопытства. Из них дородной статью выделялась вдова охранника, вся в черном, с портретом своего наследника в руках.
Возле белого забора, где два дня тому лежал убитый Георгий, стояли солдаты в пятнистой форме, вооруженные до зубов. Тут же двое парней сдерживали на привязи дрожащих от возбуждения псов. Ментовский бобик с мигалкой спрятался между двумя крытыми военными грузовиками, возле него не очень уверенно топтались озабоченные оперы. Среди собравшихся Славина вдруг заметила четверых знакомых бомжей, реабилитированных позавчера, и все в тех же казенных спортивных костюмах едкого василькового цвета.
К лужайке, пыля по сторонам, подкатил бронированный джип полковника, из него вылез хозяин оружейных складов, с лицом землисто-бурого цвета. На него было страшно смотреть. Полковник взобрался на постамент и нацелил на толпу оранжевый мегафон.
- Люди! – обратился он к народу. – Сегодня ночью произошло ЧП. Во время перегрузки свежих «консервов» (он так и сказал «консервов»!) украдена начинка из одной банки. Чья это работа – разберемся. Предупреждаю всех, что с этой минуты я исполняю обязанности военного коменданта и объявляю в подконтрольной мне зоне военное положение. Зона ограничивается хутором и деревней за озером. Из Южного гарнизона уже прибыли части для оцепления района и охраны территории. А сейчас всем разойтись по домам и не покидать своих дворов. Детей на улицу не выпускать. За ослушание – военно-полевой суд и расстрел на месте при злонамеренных действиях.
Гробовое молчание объяло лужайку. Солдаты вдруг вклинились в толпу, разделив ее на части,
и стали теснить людей к дороге.
- Освобождайте территорию. Быстрее, быстрее! – подгоняли они.
Со всех сторон стали раздаваться сначала одиночные крики, а потом толпа вдруг взорвалась неистовыми воплями. Орали все сразу и во весь голос. И через минуту над поляной уже стоял сплошной ор и давка, потому что все лезли почему-то на солдат, подпираемые из задних рядов несогласными с навязанным законом военного времени. Вдруг прогремело подряд три выстрела. Вытянув вверх руку с пистолетом, на постамент взобрался Ленчик. Когда вопли слегка утихли, он прокричал в мегафон:
- Спокойно! Всем расходиться по домам немедленно. Через сутки операция закончится. Проведем розыскные мероприятия – и свободны. Считайте, что это репетиция гражданской обороны. И без самодеятельности. Район оцеплен и охраняется.
- Ты бы лучше атомную охранял! – крикнул кто-то. – А то ваша начинка если бабахнет – всем кранты!
Люди снова заорали и замахали кулаками. Ленчик выстрелил еще три раза. «Кажется, у него в обойме шесть патронов», – отметила механически про себя Аня. Но тут солдаты расширили свой клин, а с развилки лесной дороги вырулила здоровенная красная пожарная машина, развернулась и предупредительно включила сирену.
Толпа, разделенная надвое, шарахнулась в стороны, а солдаты в мгновение ока оказались на противоположной стороне поляны. Сирена заглохла, и заработал укрепленный над кабиной брандспойт… Мокрые и перепуганные люди бросились к хутору, разбегаясь по домам.
Аня предусмотрительно взобралась на широкое основание белого забора и всю эту картину наблюдала со стороны. Теперь же она слезла и, как законнопослушная гражданка, поплелась исполнять приказ военного коменданта. Навстречу снизу, по центральной проселочной дороге пылили по песку мерседес мэра и шоколадное консульское пэжо с флажком над дверцей.
Славина специально держала дистанцию с соседями, рассасывающимися по своим дворам, потому что ни кем ни о чем говорить не хотела… Оно и понятно: ведь она знала больше, чем все они, вместе взятые. Но Аня не знала главного: куда подевалась «начинка» консервов?.. Зато это было известно Петру, и теперь за него оставалось только молиться…
Холодок отчаянного риска мурашками забегал по спине: при любом раскладе, если станет известно
об их причастности к исчезновению «начинки» – можно подводить под биографией финальную черту…
Крепенький выбеленный домишко уже выглядывал из-под ореха, когда машина мэра промчалась мимо, а консульская затормозила у зеленого палисадника. Из машины вышли Серж с пожилым господином весьма приятной, чисто французской наружности: он был сухощав, с седыми волнистыми волосами, подстриженными в гоголевское каре, одет в безукоризненно отглаженный светло-коричневый костюм, но без галстука, в рубашке цвета банановой кожуры с подчеркнуто демократичным апашем.
Наследник Салиас-Голубятниковых поздоровался, поцеловал хозяйке руку и представил своего спутника. Импозантный гость оказался атташе по культуре, который курировал разные перспективные культурные проекты французского толка. Анна пригласила гостей в дом и предложила кофе. Человек, исполнявший обязанности шофера, остался в машине.
Нужно отдать должное обоим французам: разглядывая «гостиную», высотой около двух метров, с кособоким окошком, и мельком взглянув на кровать с железными спинками, покрашенными в голубой цвет (слава Богу, накрытую клетчатым покрывалом), с горой пуховых подушек, они воскликнули:
- О русский дизайн, экзотика! У вас есть печка? Какое чудо!
- Да, – вызывающе ставя на круглый стол электрический чайник, подтвердила хозяйка, –
экзотики здесь хватает.
- Мадам, что здесь случилось? – вдруг спохватился Серж. – Если бы не машина Ника,
нас бы не пропустили.
- Это военная тайна, – ответила Анна совершенно серьезно.
- Что-нибудь взорвалось? – спросил Ник.
- Пока нет.
- Что значит – пока? Здесь зона европейского контроля атомных станций, и никаких «пока»
не может быть. Вы есть шутница, – он погрозил пальцем.
Славина кисло улыбнулась и отрицательно покачала головой.
- Простите, мадам, – спохватился Серж, заливаясь почему-то краской, – но вам нечего опасаться:
рядом с нами на вас распространяется дипломатическая неприкосновенность.
Если хотите, мы можем вас вывезти в нашей машине в любое место, даже через польскую границу.
- Не тревожьтесь, Серж. Все в порядке. Скоро эти игры закончатся.
- Ах, это игра! – рассмеялся Ник, и гости переглянулись. – Я так и знал.
Вы, русские, большие забавники. Ну, давайте же выпьем и примемся обсуждать дела.
Серж раскрыл свой кейс, извлек наружу бутылку красного «Бужоле», вяленный кусочками ананас
и коробку печенья. Кофе тоже вскипел. Анна поставила пластмассовые кружки для вина
и раскрашенное глиняное блюдце вместо пепельницы, затем приготовилась слушать.
- За возрождение родины моего деда! – с пафосом произнес Серж первый тост. – За прекрасную Ангелику,
которой он отдал свою первую любовь и посвятил знаменитые книги! За любовь!
Все выпили, и это было сейчас более чем уместно, несмотря на утренние часы.
- Мы имеем предложить вам, – начал Ник с некоторым напряжением в голосе, –
делать культурный проект. Весь мир любит французскую Анжелику. Ведь так? А если объявить,
кто был вдохновителем автора? Тогда сюда приедут поклонники со всего мира. Вы меня понимаете?
- Почему же нет? – ответила Славина. – Очень даже хорошо понимаю: вы намереваетесь
на месте старой усадьбы устроить туристическую Мекку. А мне какая отводится роль?
- Вы будете директриса пресс-центра. Начнем вместе делать брэнд про русскую Ангелику! –
воскликнул Серж. – Ваш продюсер очень умный, я приглашаю его к нам, на родину Ангелики
в Бельфор. Где он сейчас?
- Здесь!
Ну, трудно объяснить, как Аня не свалилась со стула…
В дверях стоял Петр собственной персоной. Он был в джинсах и белоснежной майке,
облегающей его мужественную грудь и обнажавшей загорелые бицепсы. Сильвестр отдыхает.
Придвинули к столу еще один стул. Разлили по кружкам «Бужоле» и… полегчало.
Или показалось, что полегчало. Хотя это не важно.
Мужчины ввязались в жаркие споры, и мысленным взором Славина уже окидывала реставрированную усадьбу, что-нибудь типа Абрамцева, и охотничий приют на берегу лебединого озера… Только в эти обетованные красоты никак не вписывались почему-то хуторяне со своими полями редиски, капустными огородами и клубничными грядками.
Нет, у потомков Голубятникова и нынешних Салиасов явно были расходящиеся векторы приложения сил. Привали им такое наследство – первые наверняка принялись бы восстанавливать коннозавод…
Мужчины прикончили вино, и Серж потянулся за своим кейсом, где у него, очевидно, был походный бар. Однако дружеское застолье прервали два выстрела и душераздирающий крик из соседнего дома напротив. Французы переглянулись, а Петр в один миг перемахнул через окно и был таков.
Анна и ее гости невольно выглянули ему вслед. На улице стояла группа солдат, а за забором посреди двора занимал оборонную позицию одноногий инвалид с охотничьим ружьем образца 1914 года, который нещадно ругался и выкрикивал примерно следующее:
- Матери вашей черт! Пошли все корове в трещину! Засранцы сопливые! Забыли, кто перед вами? Героя войны шманать?! Ветерана?! Чапаевца?! Да я ваши сраные яйца отстрелю навылет! Убирайтесь к лешему от моей хаты, пока целы!
Ветеран не шутил, потому что дуло его двустволки грозно нацелилось в толстого прапора. Несмотря на объявленное военное положение, прапор явно не торопился отдать приказ расстрелять нарушителя на месте. Он рисковал дважды: во-первых, инвалид запросто мог выстрелить, во-вторых, кто будет отвечать, если полковника-самодура запрут в психушку?
- Дед! – миролюбиво начал прапор. – Ну пусти во двор хоть для вида. А может, бандюки тебе в огород чего подкинули? Тебе же на пользу досмотр пойдет…
- Я те подкину, – ярился инвалид, – я те пузо продырявлю дуплетом. Через мой труп – пожалуйте в огород!
- Тихо, тихо! – раздался зычный бас Петра, вынырнувшего из-за сарая уже на обороняемой территории. – Угомонись дед! – на всякий случай он стал спиной к деду, прикрывая его от наступавшей команды прапора. – Не дурите, ребята, – говорил Петр, – приказы полковника – фуфло, и вы все знаете это. Военное положение объявляет командующий. Мэр с ментами уже с Бугаевичем разбираются.
- Все-то ты знаешь! – выкрикнул прапор. – А вот мы тебя, такого умника, и загребем первого.
- Ну давай, попробуй, – согласился Петр, выступая на середину двора.
Прапор махнул рукой и солдаты ринулись к забору.
- Стоять! – заорал дед, выстреливая не целясь два раза подряд,
затем он отбросил ружье и вскинул вверх руку.
Что у него было зажато в ладони, догадаться было легко,
потому что солдатики – их было четверо – повалились с забора наземь,
а под ними оказался трусливый прапор.
Петр шепнул что-то деду, перемахнул через забор, минуя ворота, и встал над кучей копошащихся тел.
- Подъем, вояки! – скомандовал он. – А ну чешите отсюда, пока я не рассердился. И чтобы на хуторе шума не было. Или ты, пидер, забыл, сколько оружия спустил за бруствер? В войнушку поиграть захотели? Так вам мужики такую войнушку устроят, что мало не покажется.
Прапор со своими подчиненными отряхивался от песка и угрюмо молчал.
- Вас, между прочим, иностранный дипломат запеленговал, – добавил Петр. –
Вон его машина. Что, жидко обосрались? Шагом марш!
И опозоренная команда действительно ретировалась из поля зрения в два счета. Неизвестно, все ли из услышанного четко уразумели высокие гости, несловарные русские обороты журналистка им переводить не стала, но то, что действия Петра произвели на них неизгладимое впечатление – это бесспорно. Однако они заторопились уйти, пообещав встретиться со Славиной позже. Она же не стала их удерживать. Аривидерчи, месье!
Глава одиннадцатая
Они пили кофе и молчали. Французское печенье, кстати, таяло во рту, не доходя до желудка – так, один горьковатый привкус миндаля. Петр сказал:
- Хорошие пряники. Воздушные.
И посмотрел на коробку. Содержимое было испечено на прошлой неделе местным ЧП «Светлячок». От этого ЧП журналистка вздрогнула. Сейчас каждый второй – частный предприниматель, но тряхнуло ее от другого ЧП. Славиной сразу вспомнилась бульдожья морда полковника в апоплексической раскраске. Да, такое чрезвычайное происшествие, которое здесь приключилось, во сне не приснится…
- Очень тебя прошу никуда из дома не выходить, – сказал Петр. – За меня не беспокойся. К ночи буду.
Услышав такое заявление, Аня совсем приуныла. Какого черта?! Если бы не его самодеятельность, ничего, может быть, не случилось бы. Ну, обнаружили бы немного разбросанных баксов… В конце концов, там почти все оставалось на месте.
- Если б ты не полезла в тайник, – словно читая мысли подруги, напомнил Петр, – купалась бы сейчас в лебедином озере и ромашки общипывала: любит, не любит…
- Причем здесь это?! – вспыхнула Анна аж до пяток.
- Да просто так, – сказал Петр сурово, – к слову.
- А если к слову, то я тебя ни о чем не просила. И между прочим, возвращаться сюда тоже.
- Какой была, такой ты и осталась, – заключил Петр примирительно. – Чего кусаешься? Я же тебя люблю, дурында конопатая, и пока ты в беде – ни на шаг в сторону, даже если брыкаться вздумаешь.
От этих слов Ане окончательно поплохело. Она почувствовала себя в полном дерьме… Петр сжал ей руку у локтя и заглянул в глаза.
- Ну, не раскисай, держись. Долго канителиться они не будут. Мэр с прокурором примчались в часть. Француз очень даже вовремя объявился. Это ж бандитский общак, контрабандный. Нельзя волну гнать. Разве в таком деле расклад вычислишь? Ведь когда Жорку убили – все на месте стояло, – Петр умолк и вдруг быстро спросил: – Слушай, а где тебя взяли?
- Ну там, на поляне… – промямлила Аня.
- На какой поляне?
- С оленями…
Повисла долгая пауза. Сразу все стало на свои места.
- Моли теперь Бога, Анюта, чтобы наш Бугай мозжечок не напряг, – шепотом сказал Петр, – он Ленчика трясет за муди, а у того полное алиби – его на сутки позже нас выпустили, и с той минуты он от полковника – ни на шаг, разве только меня к тебе подвозил и когда Лизку порол на озере. Но командор пьян был в стельку, сам ничего толком не помнит…
- Да где же эти проклятые мешки, скажешь ты мне или нет? – Аня чувствовала, что скоро сойдет с ума. – Зачем ты полез в их общак?
- А что же мне делать оставалось? – удивился Петр. – Все равно ведь обнаружили бы утечку и начали охоту на лис. Только тихую, без шума.
- Куда же ты все сложил? Там полтонны «капусты» было… Ведь найдут! Мешки в мусорник не зароешь.
- Это уж не твои проблемы… Ночью я тебя вывезу отсюда, есть надежные люди, не сомневайся.
Как на автопилоте, Славина вспомнила о пакете, зарытом в яме на огороде. Его содержимое не воспринималось ее разумом. Содержимое кошелька, в котором болталось триста рублей и лежало две долларовые сотки на всякий пожарный, – это понятно, это для Ани были приличные деньги, а вот пакет и, тем более, мешки… Просто ужасный какой-то сон!
- Что-то мы с тобой заболтались, – сказал Петр, – пора сваливать. Ну, будь умницей.
Он шутливо дернул подругу за нос, чмокнул в висок и через три секунды скрылся за дверью. Стало тихо, только в окно слабо постукивали ветки ореха, раскачиваемые порывами жаркого летнего суховея. «Нужно спать, – приказала себе Аня, – немедленно лечь и постараться уснуть. Иначе ты свалишься с ног, а впереди ночь… Неизвестно еще, какая ночь…» В самом деле: кому это могло быть известно?!
Представьте себе, Анна действительно уснула. И проспала несколько часов кряду. Солнце стояло довольно низко, почти напротив окошка, его ослепительные лучи разбудили женщину. Наверное ей снилось что-то приятное, она проснулась в чудном настроении, с блаженной улыбкой, но как только открыла глаза и поняла, в какую реальность вернулась, сразу сникла. То есть она готова была действовать, что-то предпринимать, но что? Если Петр приказал сидеть дома и не высовываться, значит, следовало так и поступить.
Вариантов у Ани не было, хотя неизвестность – худшее испытание. Славина попыталась занять себя чтением – бесполезно. Она просто разучилась складывать буквы в слова. Тогда взялась за вязание – у нее на подоконнике валялись спицы с набранной резинкой для жилетки. И тут увидела Лизку. Та тащилась через огород со здоровенным чемоданом в руках. Честное слово, Аня даже обрадовалась и выскочила ей навстречу. Они обнялись, как самые близкие в мире подруги. Лизка всхлипывала, а Аня поволокла чемодан и стала ее утешать:
- Ну, чего ты ревешь? Ушла и правильно. Не любишь ты его, это же козе ясно. А что Ленчик? Почему ты одна?
На радостях, что одиночество кончилось, Аня засыпала пассию Ленчика идиотскими вопросами, в глубине души страшась услышать какую-нибудь эдакую новость…
- Мой Бугай перерыл всю усадьбу, как тебе это нравится? – сообщила наконец Лизка. – Он окончательно помешался. Никто не знает, что он ищет. Даже Ленчик. Можно подумать, что со складов выкрали боеголовку термоядерной бомбы.
- Как же ты прошла с таким чемоданом? – удивилась Аня. – Везде посты стоят.
- А кто меня тронет? – с вызовом ответила Лизка. – Я ж пока еще законная жена полковника Бугаевича.
- Точно. Зачем же ты ко мне притащилась? Шла бы уже сразу на автобус.
- Как это так? – удивилась Лизка. – Своих в окружении не бросают! Мы ж подруги, или как? Твой Петр с моим Ленчиком – не разлей вода. Это я его вчера наряжала в креповый костюм, чтобы он в приличном виде к тебе явился. Он нам рассказал про ваше тюремное рандеву…
И пошло, и поехало. Лизку пора было тормозить, потому что она тараторила без умолку, пока Аня варила картошку и нарезала салат из помидоров. Война войной, а обед обедом. Как-то быстро стало смеркаться. Из-за горизонта полезли вдруг грозовые сизые тучи. Стол был накрыт, и женщины собирались приступить к ужину, когда в дверь негромко постучали. Сердце екнуло… А на пороге встал Алеша с цветами. Дар речи покинул Лизку, потому что это был истинно королевский букет: пышные короны соцветий белоснежных лилий на длинных прямых стеблях с сочными темно-зелеными листьями источали несказанный аромат…
- Вот ты-то мне и нужен! – спохватилась она первой. – Заходи, заходи. Садись вот сюда, – принимая из его рук цветы, командовала Лизавета.
Парень поздоровался, заглянув в глаза Ани своими волоокими очами. Аппетит у нее сразу пропал, и руки почему-то стали дрожать: хозяйка никак не могла нарезать хлеба. Он присел к столу, а Лизка поставила лилии в бидончик для молока и спросила:
- Ты как из деревни сюда шел? Что, посты на дороге сняли?
- Нет. Стоят. Я вокруг озера махнул, а потом через лес напрямик к огородам вышел.
- Ну, ты даешь! А если бы тебя пристрелили по законам военного времени?
Алеша фыркнул.
- Зачем в меня стрелять? Из-за меня международный скандал будет. Сегодня к нам французы приезжали. Генетическую экспертизу, сказали, сделают. Маманя их целый час баснями угощала.
- Ишь ты! – искренне удивилась Лизка. – Коня куют, и жаба лапу подставляет. Твой батька – Фролов (царство небесное!) на конюшне Голубятникова вырос.
- Зато мой родной дед Василий – сын графини Ангелики, это теперь всем известно! – парировал потомок Салиасов с истинно французским запалом.
- Оставь его! – вскричала Анна с досадой. – Достали меня ваши разборки! Какое тебе до него дело? На вот, Алеша, поешь картошечки…
Она накладывала ему на тарелку пюре, а в висках стучало одно: сматываться надо! Сматываться, как советовал благоразумный Петр, словно предвидя весь этот фиолетовый кошмар. Но попробуй теперь смотаться! Даже если получится удрать – так ведь из-под земли достанут, потому что… на воре шапка горит! «О, Господи! За что ж ты мне послал такие мучения? Не зря я презирала деньги… Вот ими Ты меня теперь и испытываешь…» – терзалась заложница экстремальных обстоятельств.
- У меня все готово! – наминая картошку, объявил Алеша.
- Что готово? – очнулась Анна от своих мыслей.
- Сюрприз! Я же тебе обещал…
Лизка захлопала в ладоши.
- Чудно, чудно! – затрещала она, как сорока. – Вы уже на ты. Я тоже хочу. Говори мне ты, слышишь, французистый ты наш! О лямур, о лямур!.. – запела она, кружась по комнате с бидоном, в который поставила душистые лилии.
Анна погрозила болтуну пальцем, а он сказал, глядя в упор влюбленными синими глазами, потемневшими, как озерные омуты, на встревоженную и еще более красивую от этого женщину:
- Пусть все узнают, как я люблю тебя!
- Прошу тебя… – у Ани бессильно опустились руки, слова закончились…
- Не бойся. Никто не посмеет сказать о тебе ничего плохого. Я женюсь на тебе.
Лизка прыснула и уронила с грохотом бидон. На полу растеклась огромная лужа, она бросилась на кухню за шваброй. Славиной уже было все до лампочки…
- Отец Павел меня исповедал и велел приходить нам вместе, – продолжал Алеша, окрыленный молчанием своей избранницы. – Мы обвенчаемся и уедем с тобой в Бельфор, на родину Ангелики. Я уже получил приглашение от Сержа.
- Ты что, клад Голубятникова откопал? – поинтересовалась Лизка, выкручивая над ведром половую тряпку.
- Может быть, – уклончиво ответил юный жених, явно слегка спятивший.
Он был просто вылитым персонажем Марк Твена: принц Уэльский в тряпье нищего Тома Канти. Впрочем, Славина тоже не чувствовала себя нормальной женщиной. Она почему-то однозначно поверила в гипотезу Лизки. Неоспоримая истина: деньги идут к деньгам всего лишь в очередной раз искала своего подтверждения. Вопрос был в том, как отбиться от этих проклятых денег? Или откреститься, что не меняло сути дела. Для начала следовало выставить новоявленного Пигмалиона за двери. На ожившую статую Анна вряд ли была похожа, и поэтому могла действовать, как ей заблагорассудится.
- Отправляйся-ка домой, к маме, – потребовала она твердо.
- Мама подождет, – ответил парень довольно дерзко и засмеялся, а потом серьезно сказал: – Я завтра сватов пришлю. Жди.
И неожиданно быстро вышел. Женщины стояли посреди комнаты и смотрели друг на дружку. У Анны перехватило дыхание: ну точно уж крыша едет
Снова завыла сирена.
- Это предупреждение, чтобы на улицу не выходили. Ночной патруль ставят. Усиленный, – пояснила Лизка, она в этом знала толк.
- Как же этот дурошлеп доберется? Зачем мы его выгнали? – запоздало спохватилась Анна.
- Скажем, не мы, а ты, – справедливо заметила Лизка, – хотя он парень не промах, – она смерила подругу ехидным взглядом, – здесь все закоулки ему известны.
Откровенно говоря, Славиной уже было все равно. В этом мире ничего больше от нее не зависело, оставалось грести по течению. «Замуж, так замуж, – размышляла Анна. – А что? Вдруг душа Ангелины в меня вселилась? Вот выйду за наследника Салиасов и стану графиней…» Крыша у нее и в самом деле поехала…
Она вдруг почувствовала, как стальным обручем сводит скулы, рот кривится, безудержный хохот рвет глотку, а от острой боли из глаз катятся крупные слезы. Лизка сначала оторопела, а потом выплеснула подруге в лицо целый ковшик воды, но это не помогло, Аня едва ли не билась в судорогах об стену от приступа натуральной истерии... Да, нервы – не канаты.
Хорошо, что подоспел Петр. Он знал, что нужно делать: потребовал у Лизки английскую булавку побольше, прокалил на зажженной спичке и всадил подруге под подбородок до самого основания, а затем ловко выдернул. Боль тут же прошла, и судороги прекратились, Аня без сил упала на постель.
- Что тут стряслось? – подозрительно допрашивал Петр растерянную Лизавету. – Это твоя работа?
- Тьфу, какой идиот! – возмутилась полковница и пояснила скороговоркой: – Алешка приходил, принес лилии, сюрприз обещал, а потом объявил, что нашел клад и женится на ней, завтра свататься будет…
- Так то ж завтра! – усмехнулся Петр. – Что, замуж забоялась идти, Анюта?
Он уже громогласно хохотал, а разоблаченная феминистка жалобно всхлипывала. Петр сейчас же умолк и принялся ее утешать, как ребенка, поглаживая по голове. А она все ревела и ревела, уткнувшись в подушку, потому что ей, одинокой и свободной, было так хорошо здесь, и вдруг все кончилось…
Но и на сей раз она ошибалась – окончилось далеко не все.
Глава двенадцатая
Когда женские слезы наконец иссякли, Петр объявил, что за ними приедет Ленчик с пропусками. Появилась надежда вырваться из этой чертовой западни, так коварно заманившей Славину своими красотами.
Через час все было собрано. Анна мысленно прощалась с домишком, подарившим ей столько незабываемых впечатлений, незаметно прислушивалась и выглядывала за окошко: не едет ли Ленчик? Петр с беззаботным видом болтал с Лизкой, они и в самом деле давно дружили. Духота стояла невыносимая. На улице наконец стемнело, время тянулось вечность…
Внезапно послышался издалека хлопок, и двор осветила выпущенная в небо ракета. Все трое вывалились в палисадник, пытаясь разгадать, что бы это означало? В следующую минуту ситуация прояснилась: над холмом в стороне садов захлопали приглушенные выстрелы и вслед за ними в небо взмыли фонтаны разноцветных огней! «Ну, шельмец!» – подумала про себя Славина, невольно восхищаясь юношескому напору и фантазии. А над садом тем временем рассыпался переливчатый звездопад, затем он угас, снова захлопали выстрелы, со свистом взлетели пять ракет (она успела сосчитать!) и раскрылись над головами разноцветными «кольцами Сатурна». Потом появились громадные звездные шары – целые огненные галактики! Такое звездное объяснение в любви не каждой журналистке могло даже присниться. «Соглашусь! Ей Богу, выйду за него замуж!» – подумала Аня, испытывая детский восторг и хвастливую какую-то, необузданную радость.
В тот же миг раздался настоящий взрыв, над холмами вздыбилось оранжевое пламя, а затем длинным дьявольским языком распласталось над садами. Дальше произошло вовсе невероятное: с жутким треском к небу взметнулся огненный смерч…
- В погреб, живо! – заорал Петр и втолкнул женщин в низкие дверцы на счастье не запертого погреба, возле которого они стояли.
Женщины скатились по крутой лестнице вниз, а следом за ними Петр. Земля задрожала, и только теперь раздался взрыв… Нет таких слов, чтобы описать охвативший женщин ужас. Они повалились друг на друга, не ощутив даже леденящего холода гранитных валунов, из которых был сложен погреб. Через минуту все стихло и Петр полез наружу. Он заскочил в дом, сгреб с постели перину и одеяла и забросил в погреб. Обе подруги, трясясь от холода и страха, обнялись и забились в угол. Петр крикнул им сверху:
- Пробегусь по соседям, надо людям помочь… – и скрылся.
Они сдуру полезли следом за своим защитником, но тут над головами что-то просвистело, ухнуло, и в столб с трансформатором врезался снаряд. Свет повсюду погас, а трансформатор вспыхнул, как факел. Аня с Лизкой снова скатились в погреб и услыхали утробный какой-то подземный вой.
Вой нарастал медленно, с невероятно грозной силой. Зубы у женщин стучали, и волосы шевелились на голове. Они зарылись в перину и стали причитать через силу: «Господи, помилуй, Господи, помилуй! Пресвятая Богородица, спаси нас!..» Земля под ними заколебалась, погреб качнуло, в стороне складов рвануло с такой силой, что затворницы оглохли и онемели, обмерев в темноте со страху… Сверху, через дверь, полыхнуло жаром и разом все стихло…
- Я уписалась… – еле слышно призналась Лизка.
- Это ничего… – прошептала Аня, прижимая к себе дрожащую всем телом подругу.
Сколько они сидели обнявшись – сказать трудно. Там, наверху, что-то трещало и рвалось, щели двери озарялись вспышками, но создавалось ощущение, что по каким-то неведомым законам, все проносится где-то над ними и рвется на лугах за рекой. Будто сама Богородица распростерла над ними свой Покров…
Крестясь и шепча приходившие на ум слова молитв, женщины полезли наверх. Слава Богу, домик не пострадал, он насупленно выглядывал из-под ореха, с которого облетели почти все листья. По небу метеоритами пролетали пылающие предметы причудливых форм. Несмотря на смертельную опасность, какое-то больное любопытство толкало их к калитке. Им было жутко. Может быть, это конец света и они – последние на земле живые люди?!
Но нет. По заваленной обломками ветвей и сучьев дороге, подпрыгивая и кренясь на ухабах, со стороны развилки что-то двигалось, освещая путь яркими фарами. И когда транспорт почти приблизился, из соседнего дома прытко выскочил инвалид. Он был совершенно безумен, абсолютно голый и с гранатой в руке.
- Лягай, танки! – закричал он, целя в лобовое стекло машины, и в ту же секунду швырнул гранату.
Обе женщины повалились под орех, граната взорвалась, но машина продолжала свой ход. Инвалид стоял посреди улицы, расставив руки и кричал:
- На, дави своего батьку, фашист проклятый!
Машина и в самом деле шла тараном на обезумевшего деда, но вдруг к нему кто-то подскочил и дал такого пинка, что чапаевец залетел прямо в собственные ворота. Машина затормозила у зеленой калитки, из нее выскочил Ленчик, а с противоположной стороны улицы появился Петр.
- Все, амба! – сообщил закоптелый лейтенант. – Диверсия по полной программе. Две платформы с «консервами» разнесло. Если сдетонируют боеголовки… Короче, по дороге пока не проехать. Надо переждать. Бугаевича нигде не сыщем, черт его знает, куда подевался. Я отдал приказ всем оставить лагерь и передислоцироваться в усадьбу. Ни хрена не могу понять, что происходит. Связи нет, авиацию вызывать надо пожары тушить. Поджаримся все, как шашлык на вертеле.
- Если через речку попробовать перебраться? – слабо вставила Лизка.
- На чем? На надувных матрасах?
Снова задрожала под ногами земля и из ее стонущего нутра вырвался с натугой жуткий гул… Все вместе полезли в погреб, крестясь, как одержимые. Грохнуло уже дальше и в другой стороне. У Ленчика был с собой фонарь, и в его мертвенным свете затворники стали похожи на покойников. Даже копоть не скрывала бледности лиц.
- Слышь, – обратился Петр к лейтенанту, – под нами же озеро…
- Как так? – растерялась Аня: ведь озеро лежало внизу, метрах в трехстах отсюда, хутор стоял на холме.
- Да не лебединое, а другое, подземное. Оно совсем близко, в сорока метрах под грунтом; если уровень поднимется – авиация не понадобится, – заключил Петр.
Он еще мог шутить! Ну, разве не идиот? Другими словами: если они не сгорят, то утонут наверняка. Хорошенькая перспектива. Славиной стало опять смешно, но это была уже не истерика, а горестный смех, сквозь слезы: ну, и кому теперь помогут мешки с долларами? Да хоть с чистым золотом! Бедный, бедный император, который любил золото! До него слишком поздно дошло, как жестоко он ошибся, слишком поздно… И день за днем глупые люди повторяют его роковую ошибку. День за днем…
Над ними рвались и рвались снаряды, летели обломки деревьев, и целые пласты земли падали сверху. Анна прогоняла мысли об Алеше, потому что то, что случилось, должно было случиться, и винить парня в этой трагедии было несправедливо. Просто Бог, видно, выбрал его, чтобы наказать всех. За гордыню, за алчность, за блуд, за воровство, за леность, за… Боже, будь милостив к нам, грешным!..
Аня забылась у Петра на груди, а Лизка прижалась к Ленчику, и так они сидели в холодном погребе и ожидали смерти. От огня или воды… По звуку летящих снарядов они гадали, в какой стороне ложатся снаряды. На счастье (ели это слово можно здесь применить), бомбовые удары приходились на пустынные заливные луга в пойме реки. Хутор стоял слишком близко к смертоносным складам и, как ни странно, именно это непостижимой волей Провидения оставляло ничтожные шансы на выживание его обитателям…
Все корежилось, выло и гудело вокруг, сады уже давно обгорели, сама земля над складами пылала. Шансов оставалось все меньше. Вопрос смерти, казалось, стал делом времени. И, как песок сквозь узкое стеклянное горло, оно истекало неумолимо…
Глава тринадцатая
Хмурое утро зачиналось гнилым кровавым рассветом. Низкие тучи с закраинами цвета спекшейся крови пластались над искореженными холмами. Шел непрерывный проливной дождь. Будто небеса разверзлись и оплакивали поруганную землю. Позже все станет понятным и объяснимым: с раскаленной, огнедышащей почвы испарилось такое количество влаги, что облака возмездия зависли под собственной тяжестью, никаким ветрам не под силу было сдвинуть насыщенную парами и пылью массу.
Шел дождь, смывая копоть и гарь повсюду. Кроме шума падающей с неба воды, ничего не было слышно. Ни крика петухов, ни блеянья, ни мычанья…
Земля так пересохла за ночь, что с шипеньем жадно впитывала небесную влагу. Все вокруг захоронил мусор и опавшие листья. Петр осмотрел домишко и объявил, что «рукавичка» еще постоит, главное – крыша на месте. Даже печная труба не развалилась. Аня с Лизаветой переглянулись, решили истопить печь, нагреть воды для мытья и приготовить поесть. Надо было жить дальше, раз уж Господь сподобился в эту апокалиптическую ночь сохранить их грешные жизни.
Дождь внезапно пресекся, будто на небесах задраили шлюзы, и Ленчик погреб в усадьбу, куда переселил своих солдат ночью. Петр взял в сарае лопату и отправился обследовать огород, очень напоминавший делянку лесорубов, по которой прогулялся пожар. Он дошел примерно до середины и стал усиленно что-то раскапывать. Анна догадалась – что, хотя отнеслась к догадке не без доли недоумения: неужели сейчас это так важно? Однако именно это оказалось самым важным в хмурое утро их возвращения к жизни.
Петр вдруг распрямился и призывно свистнул, заложив в рот пальцы. Женщины направились к нему, с опаской наступая на обгорелые сучья. Петра уже почти не было видно: он зарылся по грудь в мусор или низко склонился над ямой, неважно. Словом, подруги по несчастью кое-как осилили путь с препятствиями и в самый момент, когда сравнялись с Петром, он выпрямился во весь рост, держа на руках безжизненное тело…
Как у Анны не разорвалось сердце, никому до сих пор не понятно. Петр осторожно держал на весу тело несчастно юноши. Его волнистые кудри цвета лесного ореха трепал налетевший откуда-то ветерок, лицо было на удивление чистым, как бы просветленным, только с восковым, безжизненным налетом…
Петр двинулся к дому, а женщины, не издавая ни звука, понурившись плелись следом. Он вошел в комнату и положил свою ношу на голый матрас, прикрывавший пружинную сетку железной кровати. Аня встала рядом с Алешей и тихо заплакала. Слезы перепачканной сажей невесты капали на его запястье, перевитое тонкими венами, она прикоснулась пальцами к голубой жилке под сердцем и… замерла. Даже дыхание остановилось. Аня не почувствовала, а скорее, угадала слабое биение сердца…
Алеша был жив. Он бежал, торопился к ней, а вокруг вздымалась и ревела земля. Но прекрасная Ангелика – его Ангел-хранитель – распростерла над ним спасительный покров. А может быть, это была сама Богородица. Он упал в яму на мягкие листья, и вывороченная с корнями калина прикрыла его ветвями от гнева Господня…
Алеша был жив. Он улыбался. Живыми оказались и все до единого жители хутора. Даже коты и собаки, не говоря уже о крупном рогатом скоте, были на месте. Вот только коровы перестали доиться и куры нести яйца. Но это, конечно же, временно. Наши герои остались живы, и это главное. Недосчитались только полковника и засекреченного клиента. Очевидно они завершали свою сделку в непосредственной близости от своих «консервов», в которые угодила семизарядная ступенчатая петарда «Огненный дракон», как по велению злобной силы изменившая траекторию полета и разорвавшаяся в самом центре загруженной до верху двадцатитонной платформы.
Но кто же мог знать, что кровожадный «Огненный дракон» окажется самонаводящимся снарядом, который сам выбирает цель? Ведь петарды для праздничного фейерверка, устроенного мэрией на лебедином озере для высокого гостя, отбирались с особой предосторожностью в лицензионной уважаемой фирме… Правда, потом шушукались в народе, что никакой фирмы в помине не было, а летучую смерть подложила криминальная оппозиция, специально, чтобы убрать одним махом мэра и всю его команду. Но главное, кто же все-таки выкрал петарды и устроил роковой фейерверк?! И вообще, – была ли это точно петарда? Вот в чем вопрос!
Алеша был жив, он улыбался, и через час друзья завтракали все вместе за круглым столом. Солдаты активно расчищали дорогу. Хуторяне встречали их, как воинов-освободителей. Сосед-инвалид стоял посреди улицы и возбужденно рассказывал:
- …тут он выползает из-за угла…
- Кто «он»?
- Танк, говорю тебе! Натуральный «тигр» образца 1944-го… – вдохновенно заливал дед.
Здоровое, молодое ржанье целого взвода «освободителей» подбодрило чапаевца, и он продолжил:
- Ползет, падла,– а я его – раз! Подсек гранатой, под самое брюхо!
Парни ржали до икоты. Люди целовались, смеялись, плакали, выносили на улицы кружки, пили, но… всех мучил один единственный вопрос: что с Южной атомной? Никакой связи ни с городом, ни даже с деревней за озером пока не было. Над хутором висел непроглядный кисельный туман. На расстоянии метра проступали лишь бледные силуэты. Слабым утешение могло послужить только то, что взрывные волны уходили в направлении, противоположном атомной (по крайней мере, так утверждал Петр), до которой все-таки было около тридцати километров.
Во второй половине дня туман стал редеть, поднялся ветерок, медленно, но настойчиво сносивший морось к реке. Развиднелось более-менее…
И что же предстало глазам изумленных жителей? Хутор, который с востока на север огибала река, а с другой стороны, в низине под яром, смотрелся в лебединое озеро, был со всех сторон окружен водой!
Они остались на острове. Одни. Обгорелые, всеми покинутые, посреди океана воды, объятые мертвой зловещей тишиной…
Глава четырнадцатая
Паники не было. Есть такое определение, как психическая апатия. После пережитого накануне, спасение на острове представлялось даже удачей. Собственно, так оно и было. И потом, остров оказался достаточно обширным: вся бывшая барская усадьба Голубятниковых, несколько соток леса с усыпальницей прекрасной француженки, хутор на тридцать два двора и даже бруствер, ограждавший зону складов. Этот четырехметровый в ширину бруствер сделался теперь естественной дамбой, за которой разлилось новорожденное ночью море. Хуже всего было то, что вода за дамбой медленно, но неуклонно прибывала. К тому же периодически шел сильный проливной дождь.
Не сговариваясь, все собрались на поляне перед усадьбой. И как-то так само собой получилось, что всенародное вече возглавил Петр. У него всегда имелись задатки лидера коалиции.
- Здравствуйте, человеки! – начал он громогласным басом. – Поздравляю вас, и себя в том числе, со спасением минувшей ночью. Остальные успехи – дело нашего с вами будущего, о чем сейчас и пойдет речь.
Все уже давно с искренней радостью признали в Петре бригадира бомжей, потому что бездомные мужики, пребывавшие в заброшенной водолечебнице на особом режиме, были своими, известными, как облупленные, всей округе, к тому же мастера на все руки.
Канитель на площади продолжалась несколько часов, в результате решено было оборудовать штаб гражданской обороны, дежурить там по очереди, а своих солдатиков Ленчик переименовал в стройбат, который тут же принялся за дело.
В самом же штабе ломали головы местные Кулибины над тем, как выйти в эфир и связаться с «большой землей», потому что, хотя последствия техногенной катастрофы (а то, что произошло, именно так называлось) сказались еще далеко не все, но тем не менее, мобилки и радиотелефоны сдохли.
Словом, жизнь, можно считать, налаживалась. Все с нетерпением ожидали богатырей МЧС, глаза проглядели, уставясь в небо и в необозримые пыльные горизонты, однако низкие тучи никакой надежды на воздушный десант не оставляли, а морской тоже где-то заблудился в тумане.
Заканчивались третьи сутки, вода потихоньку затапливала бруствер, а со стороны озера уже заилила пятиметровый яр, и паника невидимкой шлялась по крестьянским подворьям.
Анюта с Лизкой кашеварили у плиты, потому что Петр со своими помощниками переселился в домик под орехом, к ним прибился Алеша. Мужиков надо было кормить, и некогда было в гору глянуть.
В штабе кипела работа круглые сутки, одни мужики предлагали строить паром, другие сразу ковчег (кто знает, когда доплывем до своего Арарата?), а третьи пытались удрать в одиночку на самодельных, наспех связанных плотах, но глубина воды оказалась очень приличной даже со стороны реки, где прежде был брод, и они с позором причалили назад.
Видя такую грустную картину, Петр собрал народ.
- Человеки! – воззвал он с постамента. – Докладываю вам, что спасатели идут к нам на помощь, но из-за погодных условий дело затягивается.
- Потонем же, Петр Николаевич! Вода под ногами плещет, – крикнул кто-то.
- С паникерами и саботажниками знаешь, что делают?
- А нам чего делать, нам?! – заорала баба с дитем на руках и зашлась плачем и причитаниями.
Ситуация выходила из-под контроля. Страсти накалялись, и люди могли снести штабную палатку и передавить друг друга от отчаяния. Внезапно прогремел выстрел. Ленчик, оценив ситуацию, вскочил на постамент с флагштоком и выстрелил в воздух. Толпа притихла.
- Какая сука еще заорет – пристрелю первой! Разойтись по домам и всем приготовить паспорта. Перепись на эвакуацию будет. Бабы с детями – первые. Потом старики. Остальные по буквам алфавита. Живо расходиться! Бе-гом! – и он для острастки выстрелил еще раз.
Люди рысцой затрусили по домам, ругаясь шепотом для облегчения души.
- Надо придумать нестандартное решение, – сказал Ленчик.
- Придумаем, – пообещал Петр.
После обеда он пошушукался с Алешей в баньке, и оба они куда-то исчезли. Зная своего друга, Аня поняла, что нестандартное решение почти готово. Только вот дружбы с Алешей, хоть убей, понять не могла.
Но то, что выкинули оба ее любимых мужчины, превзошло все ожидания.
Вечером над островом снова зазвучал гонг. Калитки захлопали, и через десять минут поляна была полна народу.
- Объявляю всем вам, – торжественно начал Петр, – что потерпевшим от техногенной катастрофы Международный валютный фонд выплачивает компенсацию.
- Или родственникам покойных, – прозвучала поправка сбоку.
- Молчать! – заорал Ленчик, нервы его были явно на взводе, чем-то он напоминал сейчас своего пропавшего без вести шефа.
- Совершенно верно: или родственникам, – спокойно подтвердил Петр. – Но мы все пока еще живы. Как начальник штаба эвакуации гражданского населения, я принял решение выплатить вам всем денежную компенсацию немедленно. Чтобы не было никаких вопросов и кривотолков поясняю: при чрезвычайных ситуациях идут в ход стратегические валютные резервы. Такой резерв имелся в особом отделе военной части № 1442, командование которой принял на себя Леонид Буравчик, военный комендант нашего острова. По его приказу я приступаю к выплате компенсаций немедленно.
Воцарилась мертвая тишина. На глазах у всего народа, Петр извлек длинную ведомость, склеенную из отдельных листков школьных тетрадей, и принялся зачитывать фамилии. Когда подготовительная часть была окончена, двое солдат внесли холщовый мешок и водрузили на стол. При гробовом молчании ошеломленной публики, Петр срезал пломбы на рубце и стал извлекать на стол аккуратно запечатанные пачки, упакованные в запаянный целлофан.
Что тут началось! Толпа всколыхнулась, как одно большое живое тело, и люди полезли друг на друга, оттаскивая впереди стоящих, пинаясь ногами и кулаками. Ленчик кричал и стрелял, а потом плюнул, махнул рукой, в ту же секунду его гвардия ринулась между столом и ошалевшими земляками, отбросила последних на край поляны, и только тогда народ утихомирился. В давке инвалиду-чапаевцу, кажется, сломали ребро, и теперь, сидя под белым забором водолечебницы, он громко стонал, держась за бок.
Петр невозмутимо распаковывал пачки, как будто всю жизнь этим только и занимался, происходящее не касалось его никоим образом. Алеша стоял рядом и очень сосредоточенно помогал. Когда приготовления были окончены, Петр заговорил:
- Возможно, нам грозит затопление…
Толпа взвыла, но быстро затихла.
- Я говорю – возможно! – повысил голос Петр. – Нужно быть готовым к тому, что придется оставить свои жилища. Поэтому каждый из вас – повторяю, каждый! – получит по сто тысяч американских долларов. Такой пайки хватит на новое обустройство, если понадобится. Ну, а если повезет… Тогда пропьем их все вместе! – оптимистически закруглился Петр.
Кто-то попытался аплодировать, но почти все стояли с бессмысленно вытаращенными глазами, хлопая воспаленными от пыли и бессонницы веками. Уже не толпясь, без нарочитого куража, люди смущенно подходили к Петру, черкали закорючки в бумагах и осторожно отступали в сторону, неловко прижимая непривычную ношу к груди и унося в охапках по десять плотных пачек стодолларовых банкнот, запечатанных в банковские бандероли.
Облокотившись о край стола, кряхтя и распихивая за пазухой свою долю, инвалид возмущенно говорил Ленчику:
- Чего теперь с ентим добром делать? Они ж не на пробковой корке нарисованы…
- Не понял? – насторожился военный комендант. – Какая тебе еще корка в американских долларах не подходит?
- Вот я и говорю: если б на корке – так канатом перевязать и плыть на них, как на буйках, до самой Америки можно. А енти, если намокнут, они ж, падлы, камнем на дно утянут!
Ленчик покрутил пальцем у виска, – дескать, с кем говорить…
А Анну стошнило. Щедрость и благородство верного друга, волею обстоятельств ставшего героем беспримерного фарса, вызвали острый рвотный эффект. Анюту рвало самым натуральным образом, она захлебывалась желчной горечью, а от боли душевной готова была просто убить себя.
Она не могла представить, что земной рай с лебединым озером, сосновым бором, покрытый пахучими цветами и душистыми заливными лугами, весь этот неповторимый, полный любви и людских привязанностей мир уместился в одном холщовом мешке, набитом зловонной заморской «капустой»! Тем не менее, это было именно так…
И все же Анна отдавала отчет себе в том, что беспощадные законы цивилизованного рационального мира диктуют не сантименты. По большому счету, Петр все сделал правильно.
Несмотря ни на что, ей вдруг захотелось жить по-настоящему. Только сейчас, когда с каждой минутой, сантиметр за сантиметром, прибывала вода, она поняла, что не сделала чего-то главного, не успела сделать и, может быть, не успеет уже никогда…
Третья ночь навалилась на истерзанный взрывами островок посреди безбрежного океана. Беззакатная, беспросветная ночь… Анна покинула свое жилище и пошла в сторону леса. Чудом каким-то сосновый бор оставался почти прежним, почти ничто не изменилось вокруг, словно не случилось страшной беды. Будто небесные силы укрыли его от возмездия. Под ноги стелилась песчаная тропка и казалось, что от нее воспаряет слабый, таинственный свет… Накрапывал теплый, парной дождь, распускались нежные лепестки зачарованного лунника… Вот и склоненная над яром сосна, она здесь часами сиживала совсем недавно… Но Боже мой! Что это? У корней древа плескалась вода… Черная, мертвая вода, в которой отражалось такое же черное мертвое небо… Анюте хотелось кричать, но голоса не было, ужас парализовал пересохшее горло… Хотелось бежать – ноги не слушались… Она стояла на холодном песке, а вода потихоньку захлестывала ступни…
Чьи-то сильные руки обняли Анну за плечи и потянули назад. Она обернулась и очутилась в объятиях юного принца! Он припал к губам любимой жадным и долгим-долгим поцелуем, таким долгим и сладким, что в нем растворилось отчаяние, исчез страх и захотелось любить… И чтобы он любил ее, как тогда, на берегу озера… Не разжимая объятий, влюбленные опустились на сырую траву, и цветущие лунники сплелись над нами… Принц так искренне, так нежно одаривал свою избранницу любовью, что сам Господь простил их, наверное… Все греховное, мерзкое, гнусное осталось в прошлом, на изгаженной, оскверненной земле, там, где обрушилась кара с небес. Очищенная страданием, теперь Анна принадлежала только ему, отдаваясь и телом и душой, потому что пока люди дышат, тело и душа неразделимы…
Он целовал ее заплаканные глаза и распухшие губы, ее плечи и налитую любовью грудь, он покрывал поцелуями любимую женщину, соединяясь с ней каждой клеткой, сливаясь в одно целое; и два раскаленных сердца, спаявшись в одно, выплясывали дикий танец любви на истонченной жизненной нити…
Они сжимали в объятьях друг друга, а вокруг них смыкались черные воды, но островок бессмертной любви, заросший духмяными лунниками на длинных высоких стеблях, оставался хранимым благословенными небесами.
- Ты родишь мне дочь! – прошептал Алеша.
- Нет, мы умрем… – отвечала Анюта вовсе без грусти; она знала теперь, что их любовь продолжится на небесах.
- Мы будем жить! – возразил влюбленный ангел. – Моя любовь сильней смерти!
Он вскочил на ноги, раскинул руки и бросил в черные тучи молящий клич:
- Господи, не покидай нас! Я люблю мою Ангелику, как Тебя, Боже! Так смилуйся же над нами!
В этот миг тучи над головами влюбленных разошлись в стороны, и с чистого бархатного неба пролился на землю яркий, ослепляющий звездный свет.
Глава пятнадцатая
«…Все русское зарубежье Франции собирается в живописном Бельфоре, чтобы присутствовать на венчании в православном приходе Архистратига Михаила единственного наследника графа Альфреда Салиаса. Молодой граф прибыл из России, то есть из бывшей Малороссии, причислившей себя к независимым державам мира как великая Украина. Своего кузена Алекса Салиаса-младшего разыскал на родине предков, несмотря на многочисленные препятствия спецслужб, внук всемирно известного автора «Анжелики» в канун ужасной техногенной катастрофы, разразившейся в тех краях из-за детонирующих взрывов на военных складах…»
По крайней мере именно это прочитала Анетта Салиас во французской утренней газете «Partie de plaisir», проснувшись в частной гостинице «Маркиза ангелов», принадлежащей мадам Сорель. Номер был на втором этаже с видом на парк. Садовник подстригал декоративные кусты желтой акации, а по прохладным аллейкам носилась розовая болонка. Была она такой от рождения или французские эстеты ее покрасили специально – неизвестно. Возле садовника стоял широкоплечий темноволосый атлет в клетчатом английском костюме и раскуривал трубку. Он поднял голову и поприветствовал Анетту. Это конечно же был ее верный, незаменимый друг Пьер, сопровождавший молодоженов в свадебном путешествии. Заодно он исполнял обязанности распорядителя и управляющего их общими капиталами, под стабильный процент размещенными в трех швейцарских банках.
Алекс еще спал. Супругам Салиас-Фроловым-Славиным предстояло сегодня осмотреть доставшийся в наследство графский замок далеких предков, который простоял лет сто в угрюмом опустошительном одиночестве. Горничная принесла кофе со сливками, теплые шоколадные булочки, поставила поднос на переносной столик и моментально удалилась.
Капризный принц не желал просыпаться и пить кофе, он желал любви. И в этом желания молодоженов полностью совпадали. Они дарили друг другу столько неги и сладости, сколько в состоянии были принять в дар… Анетта и Алекс искали и находили друг друга среди извивающихся скользких простыней и вороха мягких подушек, вновь и вновь начиная сначала свои сладкие игры. Наконец, она устала, откинулась навзничь и позволила ему делать все, что угодно, только без ее деятельного участия… Хватит. В конце концов, ей нужно было беречь себя. Молодой супруг осторожно обцеловал живот возлюбленной супруги, ладонями огладил со всех сторон и сообщил, что со вчерашнего дня животик заметно потолстел. Еще бы, крошечной Ангелике, которая росла у Анетты под сердцем, было около 18 недель! Доктор сказал, что если бы она могла распрямить свои ручки и ножки, то сравнялась бы ростом с дюймовочкой. Алекс гордился невообразимо. Он ходил по улицам Бельфора с таким видом, будто сам вынашивал свою дочку.
Пьер, хотя и путешествовал сейчас с молодоженами, но после всего пережитого вернулся к семье (трое его детей за семь лет вынужденного отсутствия родителя заметно подросли, надо было спешить латать прорехи в воспитании), жена его тоже была беременна, только меньшим сроком. Он регулярно названивал домой и напоминал, чтобы она не забывала делать гимнастику и взвешиваться каждый день.
О пережитом в «райских кущах» путешествующие русские туристы старались не вспоминать, но в письме от Лизки, написанном вдогонку молодоженам, было сказано, что когда вода полностью спала, «кущи» обрели прежние очертания.
Самым потрясающим выглядело сообщение о том, что нашлись пропавшие без вести полковник Бугаевич с клиентом. Их взяли на турецкой границе при переброске тягачей под ракетные установки. Отловленным клиентом оказался международный террорист, разыскиваемый Интерполом.
Конечно, Ленькина самопальная версия с закамуфлированным под петарду снарядом лопнула, как мыльный пузырь, и теперь происхождением поразившего «консервы» снаряда занимались компетентные органы. Больше всех обрадовалась Лизка: во-первых, потому что Бугаевич все-таки остался жив, но будет лет двадцать сидеть в тюрьме, а во-вторых, ее без всякой канители незамедлительно с ним развели. Отец Павел обвенчал ее с Ленчиком в сельской церкви. Пел хор, и было очень торжественно.
Только один вопрос еще долгое время оставался без ответа: кто же убил Жору Фролова? Анетта боялась, что правда окажется слишком жестокой, и старалась не затрагивать этой темы. Ведь карма старшего Голубятникова, убитого ревнивым отцом, взывала о мщении, а если…
Но однажды явился Серж и заявил, что расставил точки над «е».
- У русских есть традиция поминать, – сказал он, доставая из своего кейса любимое «Бужоле». – Давайте будем поминать Джорджа. Я не знал своего кузена, но он был хорошим парнем!
- Отличным мужиком! – подтвердил Пьер.
Все вместе сели за стол и с любопытством уставились на мсье Голубьена. Анетта мельком взглянула на мужа – он был совершенно спокоен.
- У вас работали криминалисты из Парижа, я оплатил три экспертизы. И вот заключение, – Серж положил на стол несколько отпечатанных на компьютере листов с фотографиями. – Джордж плохо бегал.
- Да, – подтвердил Пьер, – он хромал.
- Он кого-то догонял, или сам убегал и в темноте упал на камень. У него в руке был штык, который от удара о камень направился острием внутрь и перерезал коронарный сосуд…
Присутствующие переглянулись. Алекс откинул со лба волнистую прядь и сказал:
- Так именно все и случилось.
- Ты там был?! – вскрикнула Анетта, не удержавшись.
- Да. Я все видел. Отец прятал в кладовке автомат, на всякий случай… Наверное, тогда у него появились догадки. Он достал оружие, а я умолял его никого не убивать. Я был, как помешанный от любви к тебе: мне показалось, что он хочет избавиться от свидетеля. Ведь ты нашла тайник… Отец напал на меня с кулаками, а я схватил со стола автомат и побежал. Тогда он бросился за мной со штыком… Автомат я выбросил за часовней…
Анетта сидела с закрытыми глазами и больше не слушала, о чем говорили… Боже мой, ведь догадалась же, даже во сне видела своего Алешу… С изболевшейся души свалился камень. «Благодарю тебя, Господи! – прошептала она. – Мой светлый ангел не виноват ни в чем!.. Это злой рок».
Судьба, очевидно, благоволила к влюбленному рыцарю прекрасной Ангелики…
Наши герои помянули Георгия и его отца, всех братьев Голубятниковых, их предков, и конечно же, родоначальницу русских графов Салиасов. А затем выпили за славные русские традиции.
На этом можно поставить точку.
P.S. Вот еще что: молодые остались жить в замке Салиасов, потому что твердо решили: пусть Ангелика родится на своей исторической родине. И потом, в Бельфоре все-таки очень хороший воздух!
________________________
Бельфор – Одесса, 2005