РАЕЧКА
До зимы 1948 года мы были, как говорится, знакомы шапочно: между одиннадцатилетним мальчишкой и шестнадцатилетней девушкой, как известно, «дистанция огромного размера». Но в декабре 1948 года умер мой отец, и у работающей с раннего утра и до позднего вечера матери оказались без присмотра дети: я и мой трехлетний брат Павлик. Так в нашем доме появилась Раечка,- младшая дочь наших соседей Редькиных.
Сегодня, когда шестнадцать моей внучке, должен заметить, что сравнение их, сегодняшних, с их сверстницами первых послевоенных лет будет явно не в пользу первых: Раечка могла не только погулять с младшим, убрать в доме, приготовить пищу и покормить нас, но и осуществить полный надзор за моей «деятельностью», в которой исполнение школьных домашних заданий, например, хотя и было обязательным, но далеко не главным элементом. Спектр «мероприятий», которыми я мог заняться со своими друзьями, был чрезвычайно широк и разнообразен, и контроль за мной со стороны Раечки серьезно ущемлял меня в моих степенях свободы.
Уместно было бы упомянуть, что страстью к доносительству она не страдала, но шлепок, который могла отвесить (и отвешивала!) эта крепкая и физически сильная девушка, покрывал все с лихвой. Особенно, если учесть, что я в свои одиннадцать лет был малорослым и худым, и противостоять мощному силовому напору Раечки был просто не в состоянии.
Справедливости ради надо сказать, что эта внешняя, в большинстве своем напускная строгость, совершенно не отражала ее истинного характера, равно как и наши мелкие стычки не отражали всей гаммы наших взаимоотношений.
Когда с заходом солнца весь мир уменьшается до размеров круга света от горящей керосиновой лампы, а долгожданный кинофильм в сельском клубе в первую очередь ценен тем, что вместе с кино в село привезут бензиновый движок, и пока будет идти фильм, территорию около клуба будет освещать «стапятидесятисвечовая»»(!) электрическая лампочка(!!), когда с наступлением периода осеннее- зимних дождей и полного отсутствия на улице хотя бы какого- то намека на благоустройство главным хозяином сельской улицы становится непролазная грязь, в связи с чем люди, и, в первую очередь, дети, вынуждены проводить большую часть своего времени на территории, ограниченной стенами дома или, в крайнем случае, двора,- тогда на первый план выходит взаимопомощь, взаимопонимание, взаимная терпимость, да и просто терпение, в конце концов.
Сегодняшнему подростку сложно понять, как это можно жить без газа, без электричества, без центрального отопления,- без всей той палитры элементов бытоустройства, наличие которых мы порой уже и не замечаем, принимая их за должное. Как объяснить, что для того, чтобы поужинать, в послевоенном селе обязательно надо было дождаться последнего отсутствующего в семье, потому что даже для того, что бы вскипятить чайник (не говоря уже о приготовлении ужина), надо было растапливать плиту, и, конечно, это делалось только тогда, когда все уже были дома.
Так как мама работала допоздна, то часто наши с Раечкой «сидения» под уже упомянутой керосиновой лампой затягивались настолько, что когда мама приходила домой, «шлепать» , как говорят, домой по грязище в полной темноте Раечке уже и смысла не было,- она оставалась у нас и на ночь.
Что только не было темой наших разговоров в эти длинные, донельзя похожие друг на друга вечера?!
Тут надо сказать, что, несмотря на ощутимую разницу в возрасте и вполне объяснимое превосходство в общем развитии, Раечка не очень сильно превосходила меня в знаниях вообще, и закладываемых в период обучения в школе, в частности. И этому есть объяснение: годы военного лихолетья, вернее их влияние на судьбу конкретного человека.
Тема эта неисчерпаемая, поэтому я затрону только одну, далеко не главную сторону этого вопроса: нарушение непрерывности школьного обучения, вызванное событиями второй половины 1942 - начала 1943 годов, а именно: наступлением немцев на Северный Кавказ и Сталинград.
Мало того, что наша школа какое-то время использовалась под размещение воинских подразделений. Действовали и другие факторы, характерные для прифронтовой территории: например, участие населения в подготовке оборонительных рубежей, эвакуация оборудования, машинного парка и сельскохозяйственной продукции, укрытие тех материальных средств, которые вывезти не представлялось возможным и т.д. и т.п.
Разумеется, отсутствующих взрослых в домашних делах, по возможности, заменяли дети. Многим в это время было не до школы. В числе тех, кто, проучившись в школе три года и, уйдя из нее на вынужденные каникулы, стали переростками, оказались Раечка и значительная часть ее сверстников и сверстниц. Многие из них к вопросу продолжения учебы в школе так уже никогда и не возвращались.
С другой стороны я был пареньком крайне любознательным (к тому же от отца в доме осталась неплохая библиотека), и хотя читал я крайне бессистемно, но все же достаточно для того, чтобы наши вечерние беседы носили взаимообогащающий характер.
Были ли мы духовно близки? Не знаю. Были ли мы по-настоящему дружны? Пожалуй, но с определенной поправкой на разницу в возрасте.
Был ли я влюблен в Раечку? Безусловно! Я просто еще не все понимал тогда, но красивее ее для меня никого не существовало. Более того, мои понятия о женской красоте вообще на долгие годы вперед сформировались не без влияния Раечки. Во всяком случае, подружками моей холостяцкой молодости были, в основном, рослые, с хорошо развитыми формами девушки.
Меж тем прошла зима, Раечке пошел семнадцатый год и, без того ладная и симпатичная, девушка буквально расцвела.
Село,- замкнутый мир, новость быстро становится общим достоянием: в нашу Раечку влюбился местный киномеханик.
Что такое сельский киномеханик в конце сороковых прошлого века? Да это, пожалуй, покруче современного министра культуры будет.
Чтобы завоевать благосклонность Раечки, он бесплатно(!), на вечерний сеанс(!!), пропускал со мной до трех моих товарищей!!!
Половина села, столпившись у дверей клуба, наблюдала это невиданное зрелище. На другой день этот факт был главной темой, обсуждаемой в школе в течение всего дня!
Все село жило в ожидании закономерного финала,- их свадьбы. Но время шло, а дело дальше банального ухаживания с одной стороны и сдержанного приема знаков внимания с другой стороны, не сдвигалось.
Более того, несмотря на отчаянные усилия потенциального жениха изменить ситуацию, со стороны Раечки начала просматриваться линия на уклонение от свиданий. А ведь речь шла об удовлетворении амбиций, как говорится, «первого парня на деревне»!
Я хорошо помню всех тех ходатаев и ходатаек, которые топтались под нашими окнами, тщетно пытаясь вытащить избранницу сердца киномеханика из дома хотя бы к калитке, в то время как мы с Раечкой, до предела вывернув фитиль в керосиновой лампе, дружно изображали из себя спящих.
Прошла весна, потом лето, настала осень, и киномеханик пошел выполнять почетную обязанность каждого гражданина СССР,- служить в Советской Армии.
Как-то неожиданно вдруг удалось определиться с Павликом: в селе открыли ведомственный детский сад.
Раечка совсем повзрослела и поступила на работу в одну из многочисленных структур по обеспечению отгонного животноводства. Видеться мы стали редко, от случая к случаю.
Прошел год.
Известие о том, что Раечка находится под следствием по подозрению в растрате казенных денег ошеломило, но, к сожалению, не оказалось пустым слухом. И хотя сумма растраты была незначительной, да времена были суровые: несмотря на отчаянные усилия родных и знакомых по возмещению нанесенного ущерба, Раечка оказалась в городе Грозном, в колонии общего режима.
Так прошел еще год.
Окончив семь классов, я поехал в Грозный сдавать вступительные экзамены в нефтяной техникум. Каждому поступающему полагалось пройти санобработку,- попросту помыться и прожарить белье в городской бане, подтвердив это соответствующей справкой.
Во время помывки, сопровождающейся, как всегда, шутками и беззлобным подтруниванием друг над другом, со двора (окна мужского отделения, располагавшегося то ли на втором, то ли на третьем этаже, выходили во внутренний двор и были открыты) донесся остервенелый собачий лай. «Заключенных в баню привезли!»,- крикнул кто-то, и все, бросив шайки и мочалки, кинулись к окнам.
Внизу, в полукольце солдат с собаками на поводках, из «воронков» выходили и, строясь на ходу в колонну, шли в ближайший подъезд одинаково одетые и коротко стриженые женщины-заключенные.
Мне показалось, что я даже рассмотрел (или мне хотелось, что бы я рассмотрел?!) хорошо мне знакомый слегка вздернутый носик, как уже замыкающая часть колонны вошла в подъезд.
Захлопали дверцы спецавтомобилей, были убраны служебные собаки и над двором- колодцем повисла напряженная тишина.
Разбрелся по своим местам враз посуровевший моющийся народ, все вдруг заспешили, как будто каждый куда- то заторопился. Закончив все дела с санобработкой, побрел в общежитие техникума и я.
Сдача экзаменов в техникум у меня в то лето не заладилась, и осенью я уже учился в восьмом классе средней школы в нашем районном центре. Приезды домой были нечастыми и, как правило, довольно краткими, так что не все новости доходили до меня своевременно.
А через еще три года я уже был курсантом Московского пограничного военного училища, и мое пребывание на родине вообще свелось до одного месяца в году.
Что я в это время знал о Раечке? Что вроде бы освободилась и уехала куда-то по набору. Что вроде бы вернулась на ненадолго, но снова завербовалась и уехала. Что семейная жизнь не складывается, хотя годы идут.
В общем, невеселый перечень событий, характеризующий, наверное, каждую не совсем удавшуюся жизнь, каждую не очень сложившуюся судьбу.
В 1958 году, окончив училище, я приехал домой в свой первый офицерский отпуск.
Село наше потихоньку преображалось, и главной приметой того времени были разбросанные там и сям вдоль улицы многочисленные артезианские скважины, выполнявшие роль водоразборных колонок. После долгих лет хождения за водой к единственной на полсела артезианской скважине, сбегать к такой импровизированной колонке было для моих земляков почти удовольствием.
Как-то отправился получить свою порцию удовольствия и я.
Не обратив особого внимания на возившуюся у колонки молодую женщину, я бодро загремел своими ведрами, как вдруг она заговорила со мной ...хорошо знакомым мне голосом.
Это была она, Раечка! Она что-то говорила о том, что я стал совсем взрослым мужчиной, что я очень изменился. Я, в свою очередь, что-то ей отвечал, не слыша себя и почти не слыша ее, и все смотрел и смотрел, находя и не находя в ней черт прежней Раечки, и смущаясь избранной ею темы: в прежней нашей жизни мы никогда ТАК не говорили.
Больше ни в этот, ни в последующие мои приезды мы не виделись, хотя каждый раз я интересовался у родных: -«А как там Раечка Редькина?». Ответы всегда были примерно такими: -«Живет. Ссорится с братом и сестрой по поводу наследования родительского дома». Или: -«Носится твоя Раечка, никакого укорота на нее нет». А то еще так: -«А что ей сделается! Как под стеклом лежит!» (Одно из наших местных выражений, означающее, что человек с годами почти не меняется внешне).
Встреча у водоразборной колонки, так разочаровавшая меня, стала постепенно забываться, смазываться от времени. И хотя я прекрасно понимал, что все изменилось, что прошлое ушло навсегда, и характерным для него взаимоотношениям в настоящей жизни нет места, мне казалось, что стоит нам увидеться, и все будет так, как раньше.
Известие, что она умерла, вызвало у меня странное ощущение вовремя невозвращенного долга: -«Как же так? Мы ведь так и не поговорили толком?!». Скромная могила на нашем кладбище окончательно отрезвила меня: жизнь, как всегда, все расставила по своим местам.
Если версия о том, что наши души живут вечно, верна, то тогда я еще смогу встретиться с Раечкой, и мы сможем поговорить с ней так, как говорили в том, теперь уже таком далеком моем детстве.
На наши плечи не будет давить груз прожитых лет, разочарований и неудач, нас не будет тревожить боль нанесенных нам обид, мы не будем мучиться сознанием невозвращенных долгов и причиненной кому-то боли.
И тогда сложится тот разговор, о котором я мечтал всю жизнь. «Раечка, слышишь? Я тебя помню!»
2004 г.