В начале августа 1983 года состоялся долгожданный приказ Начальника внутренних войск о моем новом назначении, и с 1 сентября я, уже переодетый в форму офицера инженерных войск Советской Армии, приступил к работе в должности начальника курса внутренних войск на командном факультете Военно- инженерной академии имени В.В. Куйбышева.
Штат отделения внутренних войск (именно такой структурой в составе командного факультета мы существовали) был предельно компактным: начальник отделения, он же заместитель начальника факультета Иван Леонтьевич Кулагин, его помощник по учебной части Володя Аронов, начальники курсов Виктор Петрович Заводный (я его знал еще со времен службы в дивизии имени Ф.Э. Дзержинского) и я, да несколько машинисток (в основном, жены наших же слушателей).
Начальника факультета генерал- майора Дорофеева Юрия Павловича, профессора и доктора военных наук, я помнил еще со своих слушательских времен,- он был тогда начальником одной из академических кафедр.
С заместителем начальника факультета Смирновым Леонидом Павловичем мы окончили один факультет (он учился курсом старше).
Новым человеком для меня был заместитель начальника факультета по политической части Зяблов Эдуард Павлович,- но он и сам служил в академии сравнительно недавно.
Зато на кафедрах знакомые лица попадались, как говорится, сплошь и рядом. Особенно, если учесть, что около двух десятков преподавателей академии были моими бывшими товарищами по учебе.
Приятно было вновь встретиться с преподавателями кафедры физического воспитания, легендарными в прошлом спортсменами: волейболистом Георгием Мондзолевским и тремя Викторами,- баскетболистом Зубковым, гимнастом Лисицким и футболистом Дородных.
Но особенно теплые отношения у меня сложились с недавно пришедшими на кафедру бывшим центровым баскетбольного ЦСКА Володей Андреевым и волейболистом Олегом Булыкиным.
Володя оказался «каспийцем», уроженцем Астрахани, где с восьмидесятого года проживала семья моего брата Павлика и была похоронена наша мама, Антонина Петровна. Так что у нас с ним было достаточно поводов для разговоров на, так сказать, «земляческие» темы.
Что касается Булыкина, то нас, кроме волейбола, сблизила манера вывозить своих сыновей в летнее время в Учебный Центр академии.
Значительная разница в возрасте (семь лет) не мешала мальчишкам дружно «вычищать» по вечерам сковородку, в которой отцы по очереди жарили им то яичницу, то картошку (часто,- с грибами и нередко,- с белыми). Я уж ничего не говорю о посещении ими офицерской столовой Центра, где наши официантки принимали все меры, чтобы накормить мальчишек, как говорится, «доотвала».
Что касается преподавательского состава наших двух «родных» кафедр, то большинство этих офицеров я знал по службе в войсках.
Среди них, кстати, оказались и мой некогда попутчик по по памятной поездке из Читы в Хабаровск в 1979 году Сергей Лисовцев, и мой товарищ по поступлению в академию Виктор Неструев, а часть офицеров вообще пришла в преподаватели, как и я, непосредственно из Главка.
Переменный состав (слушатели) был представлен тремя курсами: пришедшие в академию в год образования отделения только что перешли на третий курс, а поступившие в прошлом, 1982 году, стали второкурсниками.
Вот этот самый второй курс был «вручен» Иваном Леонтьевичем Кулагиным мне.
Заводный «оставил» за собой третий курс. Он же командовал и только что набранным первым курсом.
Конечно, служба в академии в корне отличалась от службы в Главном управлении внутренних войск.
Чего стоило одно расписание занятий, планировавшее всю академическую жизнь на целых полгода вперед!
А как хороши были уже упомянутые выезды в Учебный Центр академии!!
Удобное расположение (вблизи Ново- Рижского шоссе, на возвышенности, в великолепном сосновом бору, богатом грибами и ягодами), надежное транспортное обеспечение (всего один час на автобусе от метро «Тушинская»), великолепная по качеству вода из собственных скважин, удобные для купания места на близлежащих прудах, сравнительно неплохие бытовые условия для постоянного состава (начальнику факультета,- часть коттеджа с отдельным входом, начальнику курса,- отдельная комната).
Если к этому добавить всячески поощряемую командованием академии уже упомянутую выше практику приезда в Учебный Центр членов семей постоянного состава (особенно, в выходные дни), то станет понятно, как разительно отличалась работа в академии от службы в войсках!
Совершенно иные возможности предоставляла служба в академии и в вопросе, например, личного участия в спортивных мероприятиях.
Кроме практикуемого мною уже в течение нескольких лет бега трусцой по выходным дням, «вечной» моей любви»,- волейбола и новой моей привязанности,- большого тенниса, я оказался вовлеченным в совершенно новое для себя дело,- зимнее закаливание.
А дело было так.
Одновременно с внутренними войсками, подобной структурой в академии имени В.В.Куйбышева «обзавелись» и пограничники.
Возглавил ее, к моей радости, мой «однокашник» еще по учебе в Московском пограничном училище Анатолий Федорович Белых, а заместителем начальника одной из «пограничных» кафедр стал его давний товарищ по службе, страстный поклонник зимнего закаливания,- Игорь Кондратенко.
Вот он- то и привлек к членству в одном из клубов закаливания Московской Федерации зимнего плавания Анатолия Белыха, меня, Ивана Кулагина, Володю Аронова и еще нескольких офицеров академии (среди них оказался и мой однокурсник по учебе в академии, кавалер всех трех степеней ордена «За службу Родине в Вооруженных Силах» Геннадий Лошкарев, с недавних пор возглавивший Высшие академические курсы академии).
Так что теперь, с наступлением холодов, каждую пятницу, по окончании рабочего дня, мы садились на метро и ехали на север Москвы, в район водного стадиона «Динамо, где сначала дружно вычищали порядком подмерзшую полынью, а потом в течение часа- полутора, в очередной раз отсидев в парной десять- пятнадцать минут, в энергичном темпе шагали к упомянутой полынье, чтобы с хеканьем и гиканьем окунувшись в ледяную воду, снова вернуться в парную.
Разумеется, как члены клуба зимнего закаливания, мы несколько раз за зиму принимали участие в общегородских праздниках военно- патриотического направления, которые собирали на льду Северного речного порта многотысячные толпы.
Конечно же, благодаря закаливанию, я на несколько лет забыл про разного рода простудные заболевания и позволял себе, выполняя в зимнее время просьбы домашних вывесить или, например, снять вывешенное на лоджии белье, делать это буквально в одних трусах.
Первые полгода службы на новом месте пролетели, и в январе 1984 года, сразу по окончании зимней сессии, командование академии представило меня к присвоению звания «полковник».
Каких- то видимых препятствий к выполнению этого мероприятия не виделось: рядовое представление, какие в Советской Армии осуществляются, как говорится, каждый день.
Тем неожиданнее был отказ кадровой комиссии по присвоению воинских званий при заместителе Министра Внутренних Дел. Причем отказ абсолютно необоснованный, но очень характерный для практики времен Федорчука (как говаривал классик, «не к ночи будь помянут!») только что заступившего на должность вместо Николая Анисимовича Щелокова: типа «подождет, не с личным составом в лесу работает».
Этот аргумент выглядел особенно нелепым на фоне присвоения втакого же звания одному из наших преподавателей. Значит, я, имея в прямом подчинении пятьдесят офицеров, не в лесу работаю, а преподаватель, у которого кроме тетради с лекциями за душой ничего нет, как раз в том лесу и трудится?
Давнишний мой знакомый, начальник одного из отделов Управления кадров ГУВВ Николай Герасимов при нашей встрече сказал мне следующее: -«Ты их, Сережа, извини. Они сейчас «очищают кадры от щелковского наследия», поэтому подчас сами не знают, что делают». (Это было время борьбы за искоренение в МВД последствий брежневского застоя).
-«А я- то каким боком попал в министерские любимцы?!»,- удивился я. –«Да не бери ты ничего в голову!»,- сказал Герасимов. –«Через полгода представим тебя по новой,- присвоят, куда они денутся»,- добавил он (по установленному тогда порядку присвоение воинских званий приурочивалось к трем основным датам года: к 7 ноября, 23 февраля и к 9 мая).
Обида обидой, а работа есть работа, и повседневные задачи требовали своего незамедлительного решения, а тут подошло время очередного отпуска (обычно в академиях отпуск представляется в августе, но мне в этом году предстояло набирать курс, в связи с чем в августе у меня, как говорят, была самая работа), и я уехал отдыхать в Крым, в Ялту,- в военный санаторий «Жемчужина».
Конец марта и первая половина апреля оказались в Крыму неожиданно холодными, море было крайне неприветливым, к тому же часто шли дожди, так что я, даже несмотря на свое членство в клубе моржей, решился на кратковременные «входы» в морскую воду всего несколько раз.
Зато каждый погожий час мы с товарищами по отдыху использовали для игры в теннис и волейбол.
Что касается бега трусцой, то, наряду с пробежками по территории санатория (вплоть до «взбегания» по довольно крутому подъему к знаменитому «Ласточкину Гнезду»), нашелся и еще один, весьма оригинальный маршрут: стоило только подняться по склону горной гряды, окаймляющей море («Жемчужина» расположена у самого моря, прямо под Ласточкиным Гнездом), до так называемой «царской тропы», вполне пригодной для бега в любую погоду, и можешь бежать хоть до самой Ливадии. Чем я с группой единомышленников систематически и занимался.
Путевка закончилась, и я, набрав целую спортивную сумку крымских вин (в те годы удивительно дешевых), вернулся в Москву.
Тем временем, на базе 36- ой дивизии уже вовсю функционировал ежегодный сбор офицеров внутренних войск- кандидатов на поступление в общевойсковые академии.
Поэтому в установленный день я выехал в хорошо знакомые мне со времени собственного поступления Сокольники, где сначала поинтересовался мнением о кандидатах у начальника сборов (им оказался офицер ГУВВ, мой приятель по теннисным утехам Юра Писков), побеседовал с самими офицерами и расстался с ними до встречи уже в учебном центре академии.
Тем не менее, общее впечатление о будущих подчиненных (им еще предстоял экзаменационный отсев по принятой в ВУЗах Советской Армии формуле М= 1,0/1,7) я себе уже составил: два «крепких» командира роты должны были возглавить учебные отделения, командир учебной роты из кемеровской дивизии намечен был мною в старшие офицеры курса, а начальник заставы по охране одного из сложнейших сооружений на моем родном БАМе,- совмещенной с полотном железной дороги плотиной через реку Бурея,-планировался мною в секретари партийной организации курса.
Радовало глаз наличие среди поступавших нескольких высокорослых (за 185 см) офицеров: вопросы комплектования спортивных команд (отделение внутренних войск, вместе с «пограничным» отделением выступало на первенстве академии отдельной командой) тоже были обязанностью начальника курса.
Особое внимание я уделил обладателям дипломов с отличием и золотым медалистам (таких тоже было несколько): эти ребята могли «потянуть» серьезные темы во ВНО, которые трансформировались бы в не менее серьезные темы дипломов, а там, как говорится, «чем черт не шутит», и в кандидатские диссертации.
В конце июня «молодежь», как я называл абитуриентов, приехала в учебный центр, где я уже находился со старшим курсом.
Начался второй этап отбора в слушатели: консультации по дисциплинам, вынесенным на вступительные экзамены.
Так как кандидаты в слушатели «находились на глазах» практически круглые сутки, то у меня появилась возможность приглядеться к их поведению в неучебное время: как никак, офицеры, практически свободные в своем волеизъявлении люди (четырнадцать лет назад я сам был, как говорится, «в их шкуре»).
Упор был сделан на занятость абитуриентов спортивно- массовой работой.
Это давало возможность, во- первых, проверить сообщенные ими сведения о достигнутых успехах в спорте ( а среди поступающих было два кандидата в мастера спорта СССР, пара игроков в хоккей с шайбой на уровне групп подготовки команд мастеров, и десяток обладателей массовых разрядов по различным видам спорта).
А, во- вторых, спрогнозировать возможное участие будущих слушателей в соревнованиях по тем видам спорта, которые культивировались в академии. (Я уж ничего не говорю о необходимости изучения такой важной составляющей характера абитуриента, как моральная устойчивость и активность в общественной работе).
Так выяснилось, что высокорослый и физически мощный кандидат в мастера спорта по самбо Саша Пряхин довольно сносно может выполнять обязанности центрового в баскетболе и, несмотря на габариты (рост- метр девяносто, вес- девяносто), прилично бегает кроссы, а почти такой же высокорослый кандидат в мастера спорта по пулевой стрельбе Валерий Лыгус,- прекрасный волейболист (все эти виды спорта входили в программу Спартакиады академии).
Зато не оправдали моих надежд использовать их высокую спортивную подготовку оба хоккеиста, но если один из них все же поступил в академию, то другой и вовсе был отчислен с кандидатских сборов, так как оказался в неладах с дисциплиной.
Конечно, не обошлось без обычных в таких случаях накладок. Но тут все объясняется просто: все же абсолютное большинство абитуриентов прибыло в Москву с единственной целью,- поступить в академию, и поэтому желание «понравиться» начальству (то есть мне тоже), в том числе и участием во всех организуемых мною мероприятиях подчас зашкаливало разумные пределы. Так и оказался на волейбольной площадке маленький (всего сто пятьдесят шесть сантиметров роста!), к тому же не снимающий очков Сережа Клочков.
В результате случайного столкновения Сергею разбили очки, и он получил повреждение глазного яблока.
Начальник глазного отделения Красногорского госпиталя Министерства Обороны в ответ на мой вопрос, «не повлияет ли полученная травма на учебу в академии?», спросил: -«Все зависит от Вашего желания видеть его слушателем, или нет. Можно написать: травма последствий иметь не будет, а можно,- иначе».
Для меня вопросов здесь не было: старательный офицер, почти сирота. Кто еще его поддержит, если не я?
(В итоге капитан Клочков вышел из госпиталя с положительным эпикризом, благополучно осилил все вступительные экзамены, стал слушателем академии и в дальнейшем, хотя, как говорится, звезд с неба не хватал, но и особых забот за все время учебы не доставил).
К концу июля старший курс завершил летнюю сессию и убыл в отпуск, а я вместе с вновь набираемым курсом остался в Учебном Центре почти до конца следующего месяца.
Таким образом, с 1 сентября я приступил к работе, имея в подчинении уже «полный комплект» подчиненных, в чем сравнялся со своим коллегой Виктором Заводным: у него в подчинении тоже было два курса, причем один из них, как мы говорили, «сел на диплом».
В один из первых дней сентября под руководством заместителя начальника академии генерал- майора Малюгина командованием факультета была проведена так называемая «ростовка» и большая часть моих подчиненных попала в парадный расчет.
С этого дня, почти до самых октябрьских праздников, мы с Заводным ежедневно будем проводить по несколько часов на набережной Москвы- реки, неподалеку от комплекса зданий штаба Московского военного округа, где будем участвовать в строевом сплачивании парадного батальона академии.
Хождение в парадном строю мною было освоено еще со времен учебы в Московском пограничном училище, так что приобретенные в свое время навыки удалось восстановить довольно быстро. Не было вопросов с личной строевой подготовленностью и у молодцеватого кубанского казачка Виктора Заводного.
После отработки движения в составе шеренги,- основы парадного строя,- началась главная часть подготовки: обучение хождению в составе так называемой «парадной коробки» (десять шеренг по двадцать человек в каждой).
А потом пришло время сплачивания полного расчета парадного батальона,- с венчающей строй знаменной группой и группой командования.
Сергей Михайлович Малюгин, руководивший тренировками с кузова ежедневно пригонявшегося для этого на набережную грузового автомобиля, встал на свое место согласно строевого расчета… и тут выяснилось, что впереди него никого нет!
То есть, вообще то там должен стоять начальник академии, но Евгений Алексеевич Колибернов, доктор военных наук, профессор, генерал- полковник и вообще- то очень занятой человек, не мог позволить себе ежедневно проводить два часа на набережной Москвы- реки, справедливо полагая, что, будет в нем необходимость,- доложат.
И тогда Сергей Михайлович сказал:-«Вот Киреев у нас статный и фигурой на начальника академии похож,- пусть на его месте и ходит!».
Так я и ходил: сначала на набережной, а потом и на общегарнизонных тренировках на Ходынском Поле.
Надо сказать, что начальник академии никогда не злоупотреблял моим «дублерством»: как только на гарнизонной репетиции ожидалось присутствие более- менее высокого начальства из Министерства обороны, он всегда был на месте.
Соответственно, я в таких случаях имел возможность, когда все старательно топали по бетонной полосе бывшего аэродрома, посетить развернутую тут же, на Ходынском Поле, военторговскую палатку, в которой торговали превосходными пирожками!
Наступил октябрь, пришло время повторно представить меня к званию «полковник», и я снова оказался в состоянии тревожного ожидания: -«Что на этот раз придумают наши кадровые начальники в МВД?».
И они придумали: отказали и на этот раз.
Как- то неубедителен был теперь, как мне показалось, Коля Герасимов. Еще более несуразным этот отказ смотрелся на фоне присвоения звания «полковник» еще одному преподавателю одной из наших кафедр, уже упоминавшемуся мной Виктору Неструеву.
А тут еще мой бывший "босс",-заместитель начальника внутренних войск по тылу Олег Митрофанович Сергеев, встречая меня в коридоре Главка (Управление кадров, куда я ходил с аттестационными материалами на своих подчиненных, и Управление войскового тыла находились на одном этаже) и, задавая свой непременный вопрос «ну, как дела на новом месте?», каждый раз как бы нечаянно, но подолгу рассматривал мой погон с хорошо ему знакомой парой подполковничьих звездочек.
Рассматривал до тех пор, пока я покаянно не сдался на милость победителя, сказав в ответ:-«Вы же сами знаете, товарищ генерал: кому положено на два метра в землю видеть,- тот видит!» (тем самым признав его правоту в памятном нам обоим разговоре при моем переходе в академию).
Как назло, именно на эти полгода пришлось какое- то массовое присвоение (по «линии» Министерства Обороны) полковничьих званий преподавательскому составу академии, и среди этих счастливцев было не менее десятка моих бывших однокурсников по учебе, большинство из которых закончило академию максимум майорами, в то время как я, как известно, «выпустился» подполковником!
Стал полковником и бывший сотрудник одной из военно-научных групп академии, совсем недавно назначенный начальником курса, мой приятель и однокашник по академии Александр Николаевич Айрапетов.
Дело дошло до того, что при встречах некоторые из моих сотоварищей по учебе шутливо интересовались:-«Что же тебе, Сережа, звание не присваивают? Может, ты человека убил?!
Было отчего впасть в отчаяние!
После продолжительных и невеселых раздумий я решился позвонить генералу Федору Васильевичу Бубенчикову,- «поплакаться в жилетку».
Но «оросить слезами грудь» обожаемого мною военоначальника не удалось.
-«А я был на заседании этой комиссии!»,- «успокоил» меня Бубенчиков. –«В перерыве, когда вопрос о присвоении тебе звания был перенесен на более позднее время, я специально подошел к заместителю министра и попросил его вернуться к твоему представлению. Сказал, что знаю тебя лично по совместной службе. Что был с тобой в Афганистане. Что ты один из лучших офицеров, если не лучший».
-«А он?»,- спросил я.
-«Он сказал, что он должен нас понять, если он такой хороший, как о нем говорят»,- ответил Федор Васильевич.
-«Мне- то куда деваться, товарищ генерал?»- спросил я, уже для проформы. Куда деваться,- я уже знал.
-«А никуда»- ответил умудренный жизнью полководец. –«Потерпи, Серега, еще полгода. Я этот вопрос возьму под личный контроль»,- добавил он.
Прошли Октябрьские праздники, началась и закончилась зимняя Спартакиада академии, неожиданно подарившая нам второе (призовое!) место в первенстве по баскетболу, где особенно проявили себя центровые нашей команды Володя Горошко (мой старший курс) и уже упомянутый новобранец Александр Пряхин.
Начались выезды на практические занятия и КШУ в Николо- Урюпино,- в Учебный Центр.
Отпраздновав с семьей Новый Год, второго января 1985 года я снова выехал в Николо- Урюпино, где находились оба мои курса.
Следующий день перевалил за полдень, когда дежурный по штабу лагерного сбора передал мне просьбу Ивана Леонтьевича Кулагина срочно позвонить ему.
-«Было бы нежелательным сейчас по каким- либо делам быть отозванным в академию,- все же оба курса сейчас здесь, и мне бы надо быть с ними»,- мелькнула мысль.
Голос Кулагина был спокоен, хотя и слегка напряжен:-«Вы там сгорели немного. Но вроде все живы. Поезжай домой, а я с утра подъеду в учебный центр,- подменю тебя. Если надо,- на несколько дней».
Как я ехал эти два часа,- сначала на пригородном автобусе, а потом на метро от станции «Тушинская»- я не помню. В голове билась только одна мысль: у Романа начались зимние каникулы, и мальчишка до прихода с работы жены Лены и дочери Натальи находился дома один.
Как- то по- новому переосмыслился факт замены жильцов в соседней с нами квартире: дело в том, что в составе семьи Субботиных,- наших новых соседей,- оказался мальчишка Юрик- ровесник Романа.
С 1 сентября дети стали учиться в одном классе, и, пользуясь наличием дополнительного тамбура, «объединяющего» входы в наши квартиры (это была особенность проекта нашего дома), постоянно были вместе, находясь либо у Субботиных, либо у нас.
Когда поезд метро привез меня на нашу станцию «Новогиреевская», то ждать троллейбуса уже не было сил. Поэтому, схватив первого попавшегося «частника», я, как говорится, «рванул» к нашему дому.
…Я бежал к нашему третьему от дороги подъезду, а глаза фиксировали изменения, произошедшие с фасадом нашего дома и, в частности, с нашими окнами.
Вначале мне показалось, что я вижу на фасаде языки копоти от наших окон. К счастью, это были всего лишь блики угасающего дня на керамической облицовке нашего панельного дома.
Потом я ужаснулся от мысли, что не вижу стекол в окнах нашей квартиры (все же на дворе стоял январь!). И это оказалось ошибкой: как оказалось, окна после окончания тушения просто были распахнуты пожарными для проветривания помещений.
А вот густой запах дыма встретил меня еще на первом этаже подъезда, и по мере подъема лифта я ощущал его сильнее и сильнее.
Наконец двери лифта распахнулись, я буквально вылетел на лестничную клетку, повернул налево, и вместо привычно закрытой внешней двери тамбура увидел…черный тоннель: так выглядел собственно тамбур с открытой настежь внешней дверью, и его продолжение,- холл нашей квартиры с распахнутой нашей входной дверью.
Пожарного расчета уже не было, а вот представитель Госпожнадзора (по- моему, старший лейтенант), задумчиво перебиравший в руках обгоревшие остатки елочной гирлянды, мне в гостиной встретился. Тут же в гостиной, осторожно обходя кучки чего- то, не до конца сгоревшего, бродили какие-то совершенно незнакомые люди.
Лены, Натальи и Романа в квартире не было.
Я решительно потребовал всех посторонних немедленно покинуть квартиру и, подойдя к пожарнику, попросил его высказаться о возможных причинах загорания.
-«Первое впечатление»,- сказал офицер,- «что это (он кивнул на остатки гирлянды) уже вторично. Вначале горело что-то другое, а это уже обгорело в огне».
На наши голоса в тамбур из соседней квартиры вышла хоть и слегка побледневшая, но вполне уверенно держащаяся соседка Ольга Субботина и, увидев меня, крикнула, обращаясь к кому-то в своей квартире: «Ну вот, я же говорила,- Сергей Васильевич приедет, и все будет в порядке!». И добавила: «У нас они все».
«Они» оказались Леной, которая лежала в гостиной Субботиных на диване (около нее хлопотала врач «скорой помощи»), и бледные до синевы Ромка и Юра, топтавшиеся тут же, неподалеку.
Здесь же находились, готовые «приступить к ликвидации» последствий пожара, Наталья и ее подруга по учебе в школе, жительница нашего подъезда Лариса Холина.
Тем временем, Ольга и пожарный инспектор уже обменялись своими аргументами по поводу пожара, и я, в нескольких словах ободрив Лену, присоединился к ним.
Картина вырисовывалась насколько банальной, настолько и непредсказуемой по своим возможным последствиям.
Оказывается, все было как всегда: одиннадцатилетние мальчишки пришли из школы, пообедали и начали «учить уроки», то есть без конца ходить друг к другу, уточняя домашние занятия и помогая друг другу их выполнять.
Ольга Субботина, находившаяся в этот день дома и привыкшая к такому стилю выполнения домашних занятий детьми, занималась своими делами, и особого внимания на их бесконечные хождения друг к другу не обращала.
Как вдруг они оба влетели на кухню, где она в этот момент находилась и, перебивая друг друга, сообщили ей, что «они пытались ее потушить, но она горит».
Вбежав вслед за ними в нашу квартиру, Ольга увидела в углу гостиной (она точно знала, что с 31 декабря там стояла нарядно украшенная двухметровая синтетическая елка) столб дымного пламени. И тут же в дверной проем из гостиной в коридор, где они стояли, повалили клубы, черного, едко пахнущего дыма.
Поняв, что дальнейшее промедление может привести к отравлению продуктами горения синтетики, уже почти ничего не видя, Ольга нащупала мальчишеские затылки, развернула их обладателей к входной двери, преодолела вместе с ними те несколько метров, что отделяли всю троицу от входа в тамбур, и опомнилась уже тогда, когда они захлопнули за собой нашу входную дверь.
Следующим ее действием был вызов пожарной команды, и звонок на работу Лене (она трудилась администратором в ателье индпошива, расположенного неподалеку, и Ольга знала ее служебный телефон).
Дальше все пошло по более- менее предсказуемому пути: приехал пожарный расчет и погасил пожар, прибежала с работы Лена и, увидев его последствия, упала в обморок (хорошо, что это случилось уже в квартире Субботиных, и ее успели подхватить на руки соседи).
Придя в себя, Лена продиктовала мой служебный телефон и попросила позвонить на работу Наталье.
Тем временем потихоньку разговорились ребятишки.
Оказывается, они экспериментировали с синтетической елкой: загорится или не загорится (Наталья покуривала, и ее зажигалка вечно валялась на пианино в гостиной).
Поскольку елка сама по себе не горела, подожгли кусочек ваты, которой ель была убрана.
Далее все объяснил пожарный инспектор: вспыхнул серпантин, а так называемый эффект объемного горения вызвал загорание ваты, лежавшей под елкой сплошным одеялом, и изображавшей снег.
В свою очередь, как только температура в гостиной достигла шестидесяти градусов, зачадила и начала выделять синтетическую смолу в виде ядовитого маслянистого дыма, елка.
Попытка детей затушить пожар водой из чайника не удалась, (пробку- свисток от этого чайника Ромка так потом и носил в судорожно зажатом кулачке весь вечер).
Основной урон квартире нанесли два фактора: следствием температуры стало оплавление пластмассовых материалов и деталей предметов быта (люстра, телевизор, линолеумные полы и т.д.). По этой же причине практически сгорел ковер, лежавший в гостиной на полу.
А вот что касается пресловутой синтетической смолы, то она мгновенно впиталась в книги, белье и одежду, а, самое главное, не было такого места на потолке и стенах квартиры, где бы она не повисла жирными космами грязно- желтого цвета.
Ликвидацию последствий пожара начали с кухни: там потолок и стены были выкрашены масляной краской, и смола отмывалась быстрее.
К полуночи удалось сделать кухню вполне пригодной для приготовления и приема пищи, а также разместить в ней диван (спальное место для меня и Лены).
Романа забрали к себе Субботины. Наталья на время переселилась к подруге.
Неделю- другую квартира пребывала в состоянии некой неопределенности, а когда период пребывания в учебном центре завершился, мы с Леной уже были готовы жить в жестком графике восстановительных работ: в рабочие дни я с вечера и до полуночи (а в выходные,- с раннего утра и до полуночи ) «висел» на потолке и стенах, смывая вместе с обоями пресловутую смолу.
Заодно решили выбросить, как изжившие себя, сделанные из ДСП панели и встроенные шкафы из холла.
Потом пришло время заново клеить обои.
Удалось решить вопрос укладки в гостиной паркета взамен сгоревшего линолеума.
Лена «пробилась» в очередь на покупку модного тогда обойного материала из вспененного пластика.
И хотя напряженный труд как- то отвлек от мысленных метаний по поводу присвоения (или неприсвоения) очередного звания, но ближе к Дню Советской Армии, хочешь- не хочешь, а думалось об этом чаще и чаще.
Помнится, вечером 22 февраля 1985 года я сознательно задержался на рабочем месте, справедливо полагая, что если сегодня по каким- то причинам я не попаду в приказ Министра, то ждать придется, как минимум, до Дня Победы.
А где- то в районе двадцати двух часов зазвонил телефон, и хорошо знакомый мне голос генерала Андрианова произнес:-«Ждешь? Поздравляю тебя с присвоением очередного звания! Выписку из приказа получите на днях. А завтра чтобы на работу пришел полковником!!».
Я сдержанно поблагодарил Николая Васильевича, отметив про себя, что для людей чести (а генерал- майор Андрианов, несомненно, был одним из них) вопросы служебного долга превыше всего: дождался- таки сигнала о том, что приказ подписан и поздравил.
А мог бы, как говориться, и не снизойти до этого,- все же я в свое время нарушил его личные планы, когда, как говорится, «через его голову», занял должность начальника курса.
На следующий день мы обсудили с Кулагиным и Заводным детали традиционного армейского мероприятия,-так называемой «обмывки» звания, и в ближайшую субботу, по окончании рабочего дня, прямо на рабочем месте накрыли типичный офицерский стол «для узкого круга лиц».
Застолье больше смахивало на совещание: начальник факультета, поздравив с присвоением звания, не преминул напомнить о необходимости более глубоко вникать в вопросы управления учебно- воспитательным процессом, его заместитель по политической части посоветовал теснее увязывать свою работу с требованиями только- только объявленной перестройки, а Виктор Заводный искренне попросил поделиться с ним умением выстраивать свои отношения с членами семей подчиненных.
Долго, несколько путано, но в высшей степени восторженно выступал Толя Белых, начавший свою речь с оставшихся уже далеко в прошлом времен нашей учебы в пограничном училище.
И только Иван Леонтьевич Кулагин никаких задач не ставил: сидел, пил водочку и закусывал, то есть занимался тем, чем и должен заниматься офицер, искренне радующийся знаменательному этапу в жизни старого товарища по службе,- присвоению долгожданного и венчающего военную карьеру звания.
Наступила весна, и началась подготовка к майскому параду на Красной Площади: страна готовилась праздновать сорокалетие Великой Победы.
Основные вопросы укомплектования парадного батальона (в части, нас касающейся) мы с Заводным решили еще осенью прошлого года, поэтому подготовка к прохождению шла без особого напряжения. Да и погодные условия (весна, как- никак!) способствовали хорошему настроению.
Прошли майские праздники, ушли в прошлое гарнизонные тренировки на Ходынском Поле с их пирожками из военторговской палатки. А на большом льняном полотенце, с недавних пор висящим в холле нашей квартиры и выполняющим роль места для хранения значков (у Романа появилась новое увлечение) добавился жетон «За отличное прохождение на военном параде в честь 40- летия Победы в Великой Отечественной Войне».
Где- то в самом начале лета пришла весточка из Ростова. Вернее, из Ростовской области, из городка Морозовска, где Лида, сестра Лены, вместе с мужем Лешей, проработав в местной больнице добрых два десятка лет и получив от места работы (существовала тогда такая форма поощрения) право и средства на возведение коттеджа с собственным двориком, вот уже два года как строили этот самый коттедж.
К этому времени они как раз закончили строительство и пригласили нас на новоселье.
Мы тоже планировали к отпуску управиться со своими делами и с удовольствием ответили согласием приехать к ним в августе на пару- тройку недель.
Ближе к лету, когда дошла очередь до завершающего этапа работ,- окраски стен и потолка на кухне, заболела Лена.
То ли перенесший запредельную нагрузку организм дал соответствующий сигнал, то ли вмешались силы провидения, только однажды поздним июньским вечером у нее вдруг сдало сердце, а врач скорой помощи, прибывшей по вызову, вызвался за немедленную госпитализацию.
...Шел второй час ночи. Я стоял у закрытых входных дверей приемного отделения тогда еще счастливой для нас семидесятой больницы (именно в ней родился Роман), когда вышедший оттуда человек в белом халате вручил мне небольшой сверток с личными вещами Лены.
Совершенно пораженный мыслью о том, что все, что на ней было одето, находится у меня в руках, я, помнится, спросил: -«А в чем же она там?».
Доктор, очевидно, на минуту забывший, что перед ним находится человек, впервые столкнувшийся с подобной ситуацией, индифферентно ответил: -«А ей теперь ничего и не надо!». Потом, видимо, заметив абсолютно ошарашенное выражение моего лица, он чуть- чуть поправился: -«Они в реанимации лежат без одежды».
«Реанимация» для непосвященных,- понятие пугающее, почти как последняя ступенька перед потусторонним миром. Был напуган в достаточной степени и я.
Но, наверное, наше время болеть еще не пришло. Через пару- тройку дней Лену перевели в кардиологию, мы стали гулять в больничном дворе, а по прошествии еще двух недель жену и вовсе выписали из больницы.
В начале августа- месяца, завершив ремонтные работы и «сдав» квартиру под надзор уже упомянутой Ольги Субботиной (Наталья «оттягивалась» на даче у подруги и в Москву ездила только на работу), мы с Леной, захватив с собой Романа, убыли поездом в Волгоград, откуда (мы это знали) до Морозовска (опять же поездом) можно было доехать за несколько часов.
Поздней августовской ночью поезд остановился на сравнительно небольшой степной станции, чем- то напомнившей мне родной Кочубей.
Через полчаса к комнате милиции, где мы обретались, на таком привычном мне по службе в армии «газике» подъехал заспанный муж сестры Лены,- Алексей.
А еще через несколько минут мы уже въезжали в небольшой дворик, удачно вместивший в себя и половину двухэтажного особняка, и гараж, и совсем крохотный, но удивительно удачно скомпонованный сад- огород.
Сходство места проведения отпуска с моей малой родиной, бросившееся в глаза по приезду, в ближайшие несколько дней пребывания в Морозовске только усилилось.
И не удивительно: это была все та же южнорусская степь, на севере которой, в междуречье Волги и Дона, мы сейчас находились, а в пятьюстах километрах южнее, на стыке этой же степи с Каспием и отрогами Кавказских гор притаился мой родной Кочубей.
Дневные температуры в Морозовске оказались такими же беспощадными, что и в Прикаспии, а участки земли, по какой- то причине недостаточно орошаемые, точно также были скудны на наличие травяного покроя.
К тому же оказалось, что мы с Леной, хоть и родились на юге, но уже давно отвыкли от подобных летних температур (я уж не говорю об уроженце средних широт Ромке!).
По- настоящему активная жизнь начиналась только к вечеру, когда спадала жара: выручали популярные здесь каскады оросительных прудов (как правило, зарыбленных), да мелкие степные речки, на которые мы почти ежевечерне выезжали за очень популярными здесь раками.
И, конечно же, хорош был приусадебный огород- сад со всем разнообразием овощей и фруктов (на дворе- то, как никак, стоял август!).
Была еще одна отдушина, которой я не преминул воспользоваться: бег трусцой в ранние утренние часы.
Весь дом еще спал, когда я, одевшись в спортивный костюм, выбегал за околицу городка. Солнце только- только показывалось своим краешком над горизонтом, а я уже бежал к синеющим на горизонте холмам по колее, накатанной в хлебном поле машинами- зерновозами (видимо, стоило упомянуть, что Морозовский район, был в то время одним из основных поставщиков пшеницы в области, а достопримечательностью местной железнодорожной станции до сих пор является едва ли не крупнейший на юге России элеватор).
«Накрутив» по окрестностям городка привычные тогда для меня десять- двенадцать километров, я возвращался в дом, где уже начинал шевелиться просыпающийся народ, и где на грядках меня поджидали удивительно вкусные помидоры какого- то необыкновенного местного сорта.
И хотя ни один завтрак не обходился без салата из этих самых помидоров, удержаться от того, чтобы не сорвать с куста понравившийся плод и не съесть его, предварительно вымыв в стоящем здесь же ведре с водой, я не мог!
Через пару недель мы переместились междугородным автобусом в Ростов, и, погостив там несколько дней у ростовских родственников Лены, поездом вернулись в Москву.
Сентябрь привычно начался подготовкой парадного батальона академии к прохождению торжественным маршем по Красной Площади на 7 ноября,- в День Великой Октябрьской Социалистической революции.
Мы с Виктором Петровичем Заводным пополнили парадный расчет за счет набранного им первого курса и исключили оттуда моих «старших»: они стали выпускным курсом (по традиции академии дипломники участия в параде не принимают).
А сразу после октябрьских праздников я «познакомил» своих «младшеньких» (они были уже второкурсниками) с тематикой дипломных работ выпускного курса.
Идея этого ознакомления стала результатом долгих раздумий о путях совершенствования и лично моей работы, как начальника курса, и улучшения учебного процесса в целом.
Началось все еще в прошедшем году, перед отъездом в Крым, когда, изучая выписки из личных дел кандидатов на поступление в академию, я составил что- то вроде таблицы, содержащей сведения о моих будущих подчиненных по наиболее интересующим меня направлениям. По мере врастания в должность начальника курса я неоднократно обращался к этой таблице, расширяя и дополняя ее.
Стимулировал эту работу целый ряд обстоятельств, в том числе:
А) с одной стороны, хотелось как- то усовершенствовать процесс отбора кандидатов в слушатели;
Б) с другой стороны, некоторые, казалось, устоявшиеся и проверенные чуть ли не веками практики формы жизнедеятельности такого своеобразного образования, как академия, тоже требовали, как минимум, критического анализа.
Например, известно, что учебной и научной работой, в том числе и работой слушателя во ВНО (военно- научных обществах) в академии занимаются кафедры.
Начальник курса отвечает за контроль успеваемости слушателей, руководство партийно- организационной работой на курсе, поддержание на надлежащем уровне воинской дисциплины среди слушателей, проведение с ними занятий по общевоинским дисциплинам (уставы ВС СССР, строевая и огневая подготовка), и решает вопросы бытового обеспечения жизни слушателей.
И, казалось бы, дай ему бог достойно справиться и с этим перечнем обязанностей, да есть, например, такая закавыка: начальник курса является ответственным за отбор кандидатов в слушатели, а за обучение слушателя, как я уже сказал, отвечает кафедра.
Получается разрыв: учат не того, кого могли бы отобрать, а того, кого отобрали.
Объединяющие этот непростой процесс методики либо по каким- то причинам не работают, либо их нет вовсе, а наносимый вред,- налицо.
В) еще один, особняком стоящий вопрос: проблема сохранения будущего выпускника в наиболее благоприятном для него кадровом поле.
О чем речь?
Например, офицер поступил в академию с должности командира учебной роты, имеет определенные наклонности и навыки в командовании учебным подразделением.
Рядом с ним учится заместитель начальника штаба полка по ИТСО,- «закоренелый», как говорится, технарь.
Программа же обучения на всех одна и военная специальность по выпуску тоже одна,- ВУС № такой- то.
Так когда, где и, самое главное, кто должен зафиксировать выявившиеся у слушателя привязанности, наклонности и навыки, и, по- возможности, развить и закрепить их? По идее,- преподаватель. А по функциям,- начальник курса!
Г) и, наконец, проблема, подтолкнувшая к тому самому ознакомлению младшего курса с тематикой дипломов выпускников.
Было подмечено, что пока кафедры, как говорится, «канителятся» с согласованием и утверждением тематики дипломов, старший курс успевает практически завершить третий год обучения.
Если учесть, что, за небольшим исключением, во ВНО значительная часть слушателей по различным причинам серьезно не работает (я сам в свое время, учась в академии, с этим столкнулся: дело- то добровольное!), то по- настоящему «родных» тем, по которым мог быть создан хороший задел (как правило, техническая или теоретическая часть будущего диплома), у большинства моих ребят практически не было.
В итоге им пришлось совмещать разработку упомянутой части с работой над собственно дипломом, что не могло не отразиться на его качестве.
То же самое, если не вмешаться, ожидало и моих «младшеньких».
Вот тогда в первый раз и возникла идея «подтолкнуть» их друг к другу: дать младшим как можно раньше ознакомиться с возможной дипломной тематикой, «повариться» в ней и заблаговременно найти в этом разнотемье себя.
В свою очередь, итоги этой работы должны были отразиться на пополнении уже упомянутой базы индивидуальных данных на каждого слушателя, призванных помочь в перспективе принять по каждому из них наиболее правильное решение.
В самом конце года у меня неожиданно развился жесточайший радикулит, и новый, 1986 год, я встретил в неврологическом отделении Центрального госпиталя МВД СССР.
В это же время и тот же недуг забросил в этот госпиталь и моего старого сослуживца и партнера по спортивным утехам полковника запаса Евгения Калугина.
Прошло несколько дней, и усилия врачей не замедлили сказаться: я потихоньку, как говорят, «разогнулся», а Евгений бросил костыли.
Теперь все свободное от процедур время мы проводили вместе, и сидя либо у меня (я лежал в одноместной палате), либо на каком- либо диванчике в холле, предавались воспоминаниям о «делах давно минувших дней».
Вот тут и произошло два события, мысленно вернувших меня, как говорится, «в прошлое».
Мне уже разрешили прогулки по территории госпиталя, когда, после одной из них, сдавая в гардеробе верхнюю одежду, я вдруг узнал во внимательно разглядывающем меня немолодом мужчине Алексея Николаевича Должикова, некогда служившего начальником штаба в памятном мне краснодарском полку.
Надо сказать, что служа вместе, мы никогда особенно близки не были,- сказывалась и разница в служебном положении, да и в возрасте тоже (Алексей Николаевич, между прочим, был участником Войны).
Но работала в полковой санчасти (правда, непродолжительное время) жена Лена, и этот фактор оказался по истечении времени связующим звеном.
Поэтому первый вопрос, который мне после взаимных приветствий задал Должиков, был прост:-«Как там Лена? Все такая же красавица?».
Мне только осталось сказать:-«А вот она завтра придет меня проведать,- вы и оцените!».
Назавтра они встретились, и встреча действительно была чрезвычайно душевной.
В немалой степени этому способствовало присутствие сына Романа (в «краснодарском» отрезке нашей службы его еще не было, и для Алексея Николаевича это изменение явилось откровением): «Так Вы, ребята, еще и сына успели родить?!».
Через некоторое время Должиков выписался из госпиталя, и в течение последующих трех лет, до самой его смерти, из Краснодара в наш адрес приходили поздравительные открытки с удивительно теплым текстом.
Тем временем медики разобрались с моим радикулитом, и лечащий врач объявила мне свой «приговор»: причиной моих бед в области поясницы является так называемая припозвоночная грыжа, которая образовалась в результате «кратковременной вертикально- скручивающей нагрузки» на плечевой пояс. Причем событие это имело место не менее полутора,- двух десятков лет назад.
Я мысленно, как говорят, «открутил пленку» на двадцать лет назад и вспомнил тот летний день 1965 года, когда мы, группа штабных офицеров краснодарского полка, поздравляли друг друга с награждением медалями «Двадцать лет Победы в Великой Отечественной Войне».
Помнится, два увесистых майора (каждый, как минимум, по сто килограммов живого веса!), после дружеской пикировки на тему типа «а где это ты воевал?» завозились в шутливой схватке.
Я тут же втиснулся между ними и, подняв их на плечах, под возгласы «Серега, разобьешь нас насмерть!» начал крутиться вокруг собственной оси.
Через некоторое время, почувствовав, что у грузных мужчин уже нет сил удерживаться друг за друга, я прекратил вращение, но двести килограммов по инерции еще продолжали свое движение, и тогда в области поясницы что- то хрустнуло.
Думать о чувстве дискомфорта, вдруг образовавшемся в спине, когда со всех сторон несутся восторженные крики типа «ну, ты и здоровый парень, Сергей» было несолидно и не к месту. Тем более, что спустя несколько мгновений боль вроде бы прошла.
А по истечении времени это событие и вовсе забылось.
И вот теперь то проявление «удали молодецкой» напомнило о себе осложнением.
В качестве противостояния этой напасти мне было рекомендовано постоянно «растягивать» зону грыжеобразования за счет специально подобранных физических упражнений и одновременно ограничить количество нагрузок ударного характера (типа волейбольных прыжков) на позвоночник.
А вот теннис, бег трусцой и зимнее закаливание, наоборот, приветствовались как способствующие поддержанию поясницы в наиболее комфортном состоянии.
Именно в это время нам решила преподнести сюрприз дочь Наталья: она вдруг решила, что мы уже непозволительно долго живем в состоянии относительного покоя.
Сначала она объявила о прекращении всяких отношений с австрийским предпринимателем, где уже все шло к свадьбе и последующему переезду ее на постоянное местожительство в Вену. Между прочим, мы с Леной, в принципе, были не против такого изменения в жизни нашей семьи: потенциальный зять вроде бы уже давно работал на экспорте наших черных металлов, имел в Москве свое представительство, и установление родственных отношений с представителем капстраны не должно было сильно осложнить моих взаимоотношений с Родиной, как военнослужащего.
А через некоторое время Наталья и вовсе решила «начать жизнь с чистого листа»: уехать со своим избранником, молодым отечественным музыкантом, в Новосибирск, где его якобы ждет интересная перспективная работа.
На реализацию принятого решения дочь, как всегда, потратила минимум времени, и в начале марта от нее из Новосибирска пришло первое бодрое письмо.
Разумеется, эйфория продлится недолго: через год они вернутся в Москву и «уплотнят» нашу не очень просторную квартиру, к тому же Наталья вскоре забеременеет.
Неожиданно появился в Москве брат Павлик: «Строительная газета» (был в то время такой печатный орган ЦК КПСС) открыла свой корреспондентский пост в Нижнем Поволжье, и брату предложили его возглавить.
Поучаствовав в установочном семинаре, брат отбыл обратно в Астрахань, увезя с собой настоятельную рекомендацию Хозяйственного Управления ЦК КПСС о выделении семье корреспондента «Строительной газеты» квартиры по избранному месту жительства.
Через пару- тройку месяцев семья Павлика, продав по случаю свою «засыпушку» в правобережье Астрахани, въехала в четырехкомнатную квартиру в доме- новостройке в «старой» части города, вблизи знаменитого астраханского базара «Большие Исады».
Так закончилась продолжавшаяся почти полтора века эпоха проживания Киреевых в «собственном дому».
1986 год, между тем, являлся годом набора мной очередного курса.
Снова мне был предложен ранний (весенний) отпуск, а вместе с ним и путевка в санаторий,- на этот раз в Цхалтубо.
На знаменитом курорте уже вовсю грело солнце. Правда, теннисный корт был еще сыроват, и по этой причине на него никого не пускали, но зато с полной нагрузкой «работали» волейбольные площадки, чем, разумеется, я не замедлил воспользоваться.
Совершенно очаровали знаменитые цхалтубские ванны.
И не только своим чудесным воздействием на мою не совсем здоровую спину, но и многочисленными рассказами персонала о событиях, будто бы произошедших в этих местах в действительности.
Особенным вниманием отдыхающих пользовались истории о якобы имевших место приездах сюда Отца Народов, и посещения им легендарного павильона №6.
Немудрено, что среди отдыхающего люда существовало своего рода соревнование: кто исхитрится больше всех принять лечебную ванну именно в этом павильоне.
Стоит отметить и наличие поблизости (всего- то в сорока километрах!) родины Иосифа Виссарионовича,- города Гори. Не съездить туда в однодневную экскурсию среди отдыхающих считалось дурным тоном.
В апреле я вернулся из отпуска и вышел на работу.
Первая новость, которая ждала меня на рабочем месте: Иван Леонтьевич Кулагин (ему в наступившем году исполнилось пятьдесят лет) объявил о своем намерении завершить службу в рядах Вооруженных Сил.
Я поддержал его в этом намерении, тем более, что сам тоже принял решение уволиться в запас по достижении пятидесяти лет (разумеется, на следующий год).
Тем более, что к этому времени у меня сложилось устойчивое мнение, что моя служба в Вооруженных Силах, в принципе, подошла к концу, а «полную» пенсию, звание «полковник» и квартиру в Москве я считал вполне достойной оценкой Родины моих заслуг по ее защите.
К тому же уволиться до достижения предельного возраста и служить после его наступления,- это, как говорят в Одессе, «две большие разницы»: за более, чем тридцатилетнюю службу я на эти «нюансы» насмотрелся достаточно.
Заводный планировал еще послужить несколько лет, поэтому было решено, что он займет освобождаемую Иваном Леонтьевичем должность, а на освобожденную им должность начальника курса мы решили взять толкового и работоспособного офицера внутренних войск Сергея Белянкина, служившего на ВАКе.
Вторая новость была попроще: генерал Дорофеев предложил мне с первого января следующего года «закрыть» разнарядку от факультета,- поучиться на Высших академических курсах.
Я согласился, благо этому способствовало несколько обстоятельств:
а) одна из учебных групп была сформирована как раз из начальников курсов и офицеров, составляющих ближайший резерв для выдвижения на эту должность;
б) ВАКом академии (я уже говорил об этом) с недавних пор стал командовать Геннадий Ложкарев, мой однокашник по академии;
в) аудитории ВАКа располагались в том же здании, что и факультет, поэтому при необходимости спуститься на свой этаж и подняться снова в течение перерыва было делом совершенно необременительным.
Как никогда, вовремя подоспели материалы комиссии ГУВВ по предварительному отбору абитуриентов, и я с головой погрузился в работу по изучению своих будущих подчиненных.
Первое, что бросилось в глаза при ознакомлении со списком кандидатов на поступление: должности, с которых они пришли в академию.
Если, например, почти все набранные в 1982 году офицеры окончили средние военные училища и до поступления в академию служили командирами строевых рот, то среди поступивших в 1984 году эта категория уже была представлена в меньшем количестве: резко возросла прослойка офицеров, закончивших высшие военные училища, к тому же добрая половина из них проходила службу в учебных частях и подразделениях.
Что касается кандидатов 1986 года, то их список почти наполовину состоял из офицеров, пришедших на учебу с должностей заместителей и помощников начальников штабов частей (и даже соединений!) по ИТСО. То есть налицо была явная тенденция: в академию шли учиться уже состоявшиеся специалисты, и речь шла не об обучении специальности, а о повышении уровня владения ею.
Разумеется, это обстоятельство не могло не отразиться на одной из самых основных характеристик будущих слушателей,- среднем возрасте: он несколько превышал соответствующий показатель старшего курса, но зато среди поступающих уже было несколько майоров!
Ну а далее все шло по уже накатанному сценарию: встреча на сборе в Сокольниках, переезд в Николо- Урюпино и сдача вступительных экзаменов.
А потом пришло 1 сентября,- начались парадные заботы и пресловутое поедание пирожков на Ходынском Поле.
Как всегда нечаянно, возвращаясь с работы, я встретил в метро уже неоднократно упоминавшегося мною «бакинца №2» Бориса Легашова.
Выглядел мой старый товарищ, обычно взвешенный в словах и поступках, каким-то подавленным и, как мне показалось, растерянным.
Я отнес это на счет ранее сообщенного им намерения уволиться по достижении пятидесяти лет и начал горячо убеждать его в правильности принятого решения, сообщив, что сам тоже задерживаться после достижения круглой даты не намерен. И вдруг Борис сказал: «-Я тут недавно с Литвиновым виделся!».
Я тут же вспомнил свое полушутливое предложение, высказанное при переводе «бакинца №1», теперь уже генерал-майора, в Москву,- дождаться первых гвоздей, забитых в передней новосела под наши шинели, но следующая фраза моего старого товарища оборвала меня на полуслове: «Он сделал вид, что не узнал меня!».
«-Тебя? Не узнал?!»
«-Да, не узнал! Во всяком случае, за те двенадцать дней, что я проработал в составе комиссии Главка в его «хозяйстве», он ни словом, ни намеком не показал, что мы знакомы!».
« Может, вы не пересекались, бывает же такое?!»,- продолжал сомневаться я.
«Ага, только обедали каждый день вместе,-он от председателя комиссии не отходил!».
Услышанное не умещалось ни в голове, ни в сердце: «-Володя, Володя! Как же так, Володя?!».
А в голове, как в кино, прокручивались картины из прошлого: вот мы, два лейтенанта, живем на частной квартире, и, бегая на свидания к своим подружкам, по очереди одеваем модную рубашку,- она у нас была одна на двоих.
Вот мы, уже зрелые офицеры, сидим за столом в нашей с Леной московской квартире (Литвинов был в Москве в командировке, и нам удалось провести вместе несколько часов), и весь наш разговор «крутится» вокруг одной темы:
«-Вот, Сергей, перебраться бы и мне к вам с Борисом в Москву,- мы бы уже не расставались!».
А вот откровения людей, служивших с Литвиновым, и их недоуменные вопросы: «-Владимир Николаевич Ваш друг?!».
А вот «переглядки» бывших подчиненных Литвинова в Соликамске, где мы работали по жалобе в ЦК на его прежнем месте работы, когда я, пытаясь сделать нашу беседу предельно откровенной, снова и снова заводил разговор о том, что мы с Владимиром Николаевичем друзья с лейтенантских лет. Вот так пришла пора нам с Борисом прозреть.
Как то незаметно подобрался новый, 1987 год, и я начал совмещать свои должностные обязанности с учебой на ВАКе.
Вдруг оказалось возможным обнародовать свое «незаконнорожденное дитя»,- ту самую таблицу с условным названием «Основные характеристики слушателя».
Она вызвала живейший интерес моих коллег,- начальников курсов, а руководитель семинара полушутя- полусерьезно предложил положить ее в основу кандидатской диссертации.
Сославшись на свое намерение завершить службу в Вооруженных Силах, я в той же полушутливой форме выразил желание просто «подарить» эти мои наработки своим коллегам, если они посчитают нужным использовать их в своей практической деятельности.
Но все хорошее имеет тенденцию заканчиваться. Закончилось и время совмещения обязанностей слушателя ВАКа и начальника курса, и я вернулся на «свой этаж».
У моих «младшеньких» закончился первый семестр, и, продолжая свою политику как можно более раннего ввода слушателей в процесс активного участия в работе военно- научного общества (а через это участие,- в «приближение» к проблеме будущего дипломного проектирования), я снова провел со своими подчиненными «день открытых дверей», на котором «старшие» познакомили «младших» с избранными темами дипломных работ и методикой их выполнения.
В результате выбор младшим курсом тем ВНО в этот год, как никогда, был дружным, а активность этого курса в военно- научном обществе слушателей превзошла наши самые смелые ожидания.
А вообще, насколько я был прав тогда, я узнал через десять лет, когда преподавательский состав «наших» кафедр уже больше, чем наполовину состоял из моих воспитанников. (Увы, жизнь не стоит на месте, и на момент написания этих строк в академии работают только двое из них: доктор военных наук Дима Миронов и заместитель начальника кафедры Самигулла Гизатуллин. Кандидат военных наук генерал- майор Сергей Михайлович Ревин служит на ответственной должности в Главке. Остальные, как и я,- уже военные пенсионеры).
...Без какого либо ажиотажа, скромно и достойно, ушел в запас Кулагин.
Виктор Петрович Заводный упорно и настойчиво постигал нюансы новой для себя должности. Старательно входил в свои новые обязанности мой новый коллега Сергей Белянкин.
Меж тем время шло к очередному отпуску, и я получил предложение отдохнуть по путевке в санатории Министерства обороны «Светлогорск», что в одноименном городке Калининградской области, на берегу Балтийского моря.
Так как с возвращением «в родные пенаты» Натальи у нас появилась возможность поехать на отдых втроем (с Леной и Романом), то я и рассчитывал, как минимум, на парную путевку.
Как часто у нас бывает, путевку выделили одну, но чиновница в медицинском отделе академии заверила, что прикупить нужное количество путевок по прибытии в санаторий труда не составит.
Мое пятидесятилетие праздновали традиционно: товарищеский ужин на работе, праздничный стол дома.
А в начале августа поезд Москва- Калининград уже вез нас на самый крайний запад страны.
Надо сказать, что двумя годами раньше мы направили в Калининградское высшее военное инженерное училище на должность преподавателя нашего выпускника Володю Порсина. Он успел получить по новому месту службы квартиру, освоиться по работе и, среди прочих новостей, сообщить в письме о новом заместителе начальника училища, моем товарище по учебе в академии Петре Затылкине.
Разумеется, я попросил своего воспитанника сообщить Затылкину о желании встретиться с ним.
На знаменитом по многим советским фильмам (обычно на нем снимали «берлинские» сцены) калининградском вокзале рядом стояли две электрички: одна направлялась в Светлогорск, а вторая,- в милый моему сердцу Багратионовск, где три десятка лет назад мы год проучились в местном пограничном училище.
Разумеется, я тут же кинулся в воспоминания, но мои восторженные восклицания и размахивания руками прервал скромно стоявший рядом с нашим вагоном офицер:
-«Извините, Вы,- полковник Киреев? Полковник Затылкин приказал отвезти Вас в санаторий. Сам он, к сожалению, занят, и встретить Вас не смог».
Через час неспешной поездки на военном УАЗе по шоссе, обсаженном фруктовыми деревьями с тщательно выкрашенными в белый цвет стволами (кстати, до боли знакомыми по фильмам о блистательном Штирлице), мы подъехали к административному зданию санатория, где нас ждал первый сюрприз: никто не собирался продать нам недостающее количество путевок.
Меня «осчастливили» койкой в трехместном номере, а в ответ на мой недоуменный вопрос «и куда же мне девать жену и сына?», предложили «устроить их в частном секторе».
Частный сектор был представлен длинным рядом личностей обоего пола со специфической внешностью глубоко пьющих людей, сидящих тут же, прямо рядом с комнатой администрации.
Через полчаса, за весьма умеренную цену, Лена и Роман были размещены в спальне трехкомнатной квартиры на первом этаже порядком обветшавшего, но все еще крепкого особняка явно довоенной постройки (как потом оказалось, практически весь жилищный фонд Светлогорска достался нам от немцев, живших здесь до 1945 года).
Что касается питания, то, отклонив любезное предложение хозяев готовить пищу вместе с ними на кухне, Лена и Роман решили воспользоваться услугами городских точек общепита, благо недостатка в них в сравнительно небольшом городке не было.
Еще через час нас ждал второй сюрприз: зайдя на близлежащий стадион, мы с Романом обнаружили пару теннисных кортов вполне приличного качества, которые, из- за сравнительно небольшого количества желающих на них играть, большую часть дня просто простаивали.
Примерно неделю мы отдыхали по этой схеме: я приходил в корпус только ночевать, а все остальное время мы проводили вместе,- пляж, теннисные и волейбольные схватки на стадионе, а также пешие прогулки по городку.
Кстати, смотреть было на что: одних только особняков, знакомых нам по популярным фильмам, мы встретили около десятка, а был еще ресторан «Риф», ставший известным после фильма «Ошибка резидента» и знаменитые «ванные» корпуса, которые, по слухам, посещала вся верхушка нацистской Германии (во всяком случае, один из них так и звали,- «корпус Геринга»). Да и жил я в корпусе, который «был» Домом Звездочета в музыкальном фильме- сказке «Волк и семеро козлят» с Боярским и Гурченко в главных ролях.
А потом настало время очередного сюрприза: произошло событие, способствовавшее значительному изменению условий нашего отдыха.
А дело было так.
Где- то в конце первой недели отдыха я отправился в корпус, где размещалась билетная касса,- надо было позаботиться о билетах на обратный путь.
Передо мной в очереди оказался словоохотливый старикан, который, кажется, знал весь обслуживающий персонал санатория по именам и отчествам. Он и окликнул проходившую мимо нас рослую миловидную даму средних лет. –«Сестра- хозяйка!»,- уважительно шепнул в след уходящей женщине мой собеседник.
Через полчаса, когда я с билетами в руках шел к себе, эта дама попалась мне навстречу.
–«Вы давно знаете генерала?»,- спросила она. –«В очереди познакомились»,- ответил я.
-«А в каком корпусе живете?». –«А вот»,- ткнул я пальцем в Домик Звездочета. -«Один? С семьей?». –«С семьей». –«Где живут? С Вами?» -«Нет, в частном секторе». -«Понятно».
Дальше все было просто: мы вместе с ней поднялись в корпус, она показала мне огромную комнату с совершенно безразмерной лоджией (оказавшейся, по совместительству, кровлей одноэтажной пристройки), снабдила свежим бельем, после этого отвела меня в цокольный этаж, где размещалась кладовая мебели, и сказала, чтобы я укомплектовал мебелью показанную мне комнату из расчета размещения в ней всей моей семьи.
Назавтра сестра- хозяйка посетила нас, и оценила вкус, с которым мы оборудовали свое новое жилье.
Кстати, натаскать с помощью моих бывших соседей по номеру необходимое количество мебели оказалось значительно проще, чем отблагодарить эту милую женщину за ее заботу о нас. Предварительно согласившись посетить с нами уже упомянутый «Риф», она, к сожалению, так и не нашла времени осуществить намеченное.
В отчаянии, уже перед самым отъездом, мы дали ей свой московский адрес и пригласили хотя бы приехать к нам гости.
(К сожалению, жизнь быстротечна, и у меня все меньше и меньше шансов оплатить сделанное мне этим человеком добро).
А у нас со следующего после вселения утра началась совершенно иная жизнь. Я поднимался, осуществлял по утренним улицам Светлогорска пробежку, принимал душ и шел в санаторскую столовую на завтрак. Лена и Роман валялись на постелях и время от времени прямо с лоджии «контролировали деятельность» разместившегося в нескольких десятках метров летнего кафе, чтобы успеть, как говаривал Роман, «к первому черпаку».
Потом мы спускались на пляж, где проводили время до полудня.
Так как столовая санатория находилась довольно далеко от нашего корпуса, то в упомянутом кафе мы довольно часто и обедали вместе (кстати, шашлык там стоил всего полтора рубля).
После послеобеденного отдыха, если, как говорится, «была погода», у нас с Романом наступало время тенниса.
А после ужина мы либо гуляли по набережной с ее знаменитыми солнечными часами, либо сидели на нашей «безразмерной» лоджии: любовались морем (наш корпус, как и большинство зданий прибрежной полосы, стоял в самом начале высокого и крутого спуска к урезу воды, так что вид открывался обалденный).
Последний сюрприз имел место за несколько дней до отъезда.
Изленившийся ходить в кафе Роман напросился со мной в столовую санатория: как он выразился, «посмотреть, чем отца кормят».
Обслуживающая стол официантка, узнав из нашей шутливой пикировки, что мои жена и сын кормятся в общепите, за совершенно смешные деньги усадила всех нас до конца путевки за один стол. Так, благодаря стечению обстоятельств и встреченным нами хорошим, отзывчивым людям, мы провели заключительную часть пребывания в санатории так, как должны были и начать отдых в нем.
Сентябрь традиционно начался подготовкой к торжественному прохождению на Красной Площади ( на этот раз в честь семидесятилетия Великого Октября).
Ну тут все, или почти все, было решено: на «мое» место в парадном расчете никто не претендовал, моего участия в обновлении парадного расчета в этот раз не требовалось (курс этим летом набирал уже упомянутый Сергей Белянкин), так что я спокойно шагал на тренировках на месте начальника академии и с нетерпением ждал начала гарнизонных тренировок с их уже упомянутыми военторговскими пирожками.
Готовился перейти «в дипломники» мой старший курс, а «малыши» уже стали второкурсниками. Так что, мой последний год службы обещал быть не особенно сложным.
Тем временем перестройка набирала силу, и замполиты надували щеки, с таинственным видом посвященных в тайны доводя до нас решения «передового авангарда трудящихся».
И, правда, первые решения обновленного Политбюро обнадеживали.
Чего стоили, например, постановления ЦК КПСС по работе партийных организаций Пермской области и Белорусского тракторного завода. И анализ состояния работы с коммунистами, и предлагаемые мероприятия по улучшению их деятельности,- все было почти понятно и выглядело многообещающе.
Да и мероприятия по борьбе с алкоголизмом на этапе деклараций нашли положительный отклик среди основной массы населения. Особенно, среди женщин. В первую очередь,- среди жен и матерей.
Это было время надежд, время извечной веры русского человека в доброго и справедливого царя.
1988 год ознаменовался сразу несколькими событиями.
Во- первых, на мое зондирование возможности улучшить жилищные условия (Наталья, как говорят, «дохаживала» последний месяц беременности) тыл академии откликнулся предложением вступить в формирующийся жилищный кооператив.
По существующим нормам мы могли рассчитывать на двухкомнатную квартиру, что нас вполне устраивало.
Конечно, тут же встал вопрос о скорейшей подготовке и сдаче в тыл академии соответствующих документов, и мы срочно этим занялись.
Во- вторых, сразу после Нового Года собралась в роддом Наталья.
Положили ее в то самое родильное отделение семидесятой больницы, в которой родился Роман (как потом оказалось, в ту же самую палату), а двадцать пятого января, придя с работы, я узнал от Лены, что стал дедом.
Сомнений, как назвать ребенка, не было: как еще можно назвать девочку, если она родилась в Татьянин День?! А в середине февраля, будучи по обычным своим делам в Главке, я был приглашен к Александру Петровичу Котлярову, нашему непосредственному начальнику (сравнительно недавно он сменил на этой должности генерал- майора Андрианова Н.В.).
Саша Котляров, в бытность мою офицером ГУВВ, тоже служил в Главке, на должности, аналогичной моей. Друзьями мы не были, но, как большинство офицеров ГУВВ, друг друга хорошо знали.
За последние несколько лет Котляров в каком- то кавалерийским галопе, как говорят, «отметился» на должностях начальника СКБ (того самого, в котором я в свое время служил) и начальника института спецтехники МВД СССР, а теперь «сидел» в кресле заместителя начальника штаба внутренних войск по ИТСО.
Уточнив у меня имеющееся в его распоряжении сведения о моем предстоящем увольнении, Александр Петрович сказал: -«Ну, тогда не затягивай. Я должен назначить твоего сменщика не позднее августа месяца».
Через две недели я лег в Центральный госпиталь внутренних войск на комиссию и по ее итогам был признан негодным к военной службе в мирное время.
А, спустя еще три недели, я уже отдыхал в сочинском санатории Министерства обороны имени К.Е.Ворошилова.
В Сочи была ранняя весна, погода для этого времени года была, в общем- то, неплохой, так что в волейбол (площадки оказались прямо под окнами нашего корпуса) я поиграл вволю, а вот в теннис пришлось, в основном, стучать у стенки,- партнеров в этом деле у меня оказалось недостаточно.
Кстати, на волейбольной площадке я познакомился с самой настоящей спортивной семьей (как принято в Сочи, на санаторских площадках часто играют так называемые «местные»).
Папа лет сорока пяти- пятидесяти, типичный перворазрядник моей эпохи (правда, повыше меня ростом сантиметров на семь или восемь), дочь,- молодая мамаша, несколько вышедшая из формы по причине рождения ребенка, но сохранившая ухватки игрока команды мастеров, сын,- вполне приличный перворазрядник, зять- действующий мастер спорта по волейболу, и еще один сын,- стодесятикилограммовый, за два метра ростом, громадный Паша («Паша- змей», как ласково называли его близкие).
Неожиданно для себя я оказался вовлеченным в процесс повышения спортивного мастерства одного отдельно взятого индивудуума: Павла то ли уже взяли, то ли должны были взять в одну из команд мастеров, и тренер поставил ему задачу,- за отпуск сбросить восемь килограммов. Поэтому на площадке он боролся против всей семьи, а меня «взяли», чтобы я обеспечивал его пасом.
Смотрел я на Пашу, перекрывавшего собой полплощадки и думал о том, как изменился волейбол: ведь в нашей ростовской команде «Динамо» тридцать лет назад самым высоким был Сережа Филимонов, имевший всего- то сто восемьдесят семь сантиметров роста!
На малую родину я в этот раз не заехал: торопили дела с окончательным оформлением Натальиного участия в строительстве кооперативного дома.
Да и «догуливать» оставшиеся от сорокапятидневного отпуска дни я не стал: «поджимала» необходимость готовить аттестационный материал и представления на присвоение очередных воинских званий (мои «старшенькие» через два месяца выпускались из академии).
Где-то в середине мая из Главка позвонил уже неоднократно упоминавшийся мной Николай Герасимов и сообщил, что Министр подписал приказ о моем увольнении.
Я съездил в ГУВВ за выпиской, сдал ее в отдел кадров, получил на руки обходной листок (в просторечии, «бегунок») и начал потихоньку рассчитываться с академией.
Меж тем, еще когда я был в отпуске, в академии вдруг объявился (вроде бы проездом) бывший мой однокурсник, а ныне генерал- майор инженерных войск Виктор Иванович Устинов: встретился кое с кем из бывших однокашников (я уже упоминал о том, что к этому времени в нашей «альма матер» трудилось почти два десятка наших товарищей по учебе) и как бы полушутя в разговоре озвучил свое намерение поработать в академии.
Тут совершенно некстати на Красную Площадь совершил посадку небезызвестный Руст, Министром Обороны СССР стал бывший начальник Виктора Ивановича, а сам Устинов, неожиданно для многих авторитетных генералов инженерных войск, «сел» в кресло начальника Военно- инженерной академии.
Вдруг оказались невостребованными опыт и знания Сергея Петровича Малюгина, одного из немногих служивших в академии участников Великой Отечественной Войны,- мужчины не по годам резвого и работоспособного. На посту общего заместителя начальника академии его заменил, как говорится, «генерал из войск», и это сразу отразилось на занятости слушателей: как минимум пятьдесят процентов времени, отведенного на их самостоятельную работу, стало тратиться на их участие, как это называлось, в «благоустройстве учебных помещений», в большинстве своем, сводившееся к очередной замене на новые якобы устаревших панелей из ДСП, да в перестилке линолеумных полов.
Началась «приватизация» академического имущества: территорию геодезического полигона «оттяпали» под дачный кооператив, стали хозрасчетными основные производственные мощности учебного центра академии,- бетонный и лесоперерабатывающий заводы.
Вот тут и «оказался на своем месте» мой старый товарищ Толя Белых: столярные, плотницкие да и вообще строительные работы были, как говорится, его «коньком» еще с курсантских времен.
Анатолий Федорович возглавит уже упомянутый кооператив, и через несколько лет мы,- военные пенсионеры,- будем собираться на День пограничника у гостеприимного Белыха на его даче, искренне удивляясь его прозорливости и умению во- время оказаться в нужном месте в нужное время.
В конце июня 1988 года в академии был очередной выпуск.
Я в последний раз надел военную форму, принял участие в церемонии выдачи дипломов и знаков об окончании академии своим воспитанникам и навсегда простился с военной службой.
...P.S. 8 марта 2015 года умер Борис Петрович Легашов.
После того, как были решены вопросы как хоронить, где хоронить (последние годы москвич Б.П.Легашов прожил в выстроенном им доме в Мытищенском районе Подмосковья, поэтому сразу ставился вопрос о захоронении Бориса на соседнем кладбище, что в конце концов и удалось сделать), я позвонил В.Н.Литвинову, сообщил ему о смерти Бориса Петровича и добавил, что «похороны завтра и если захочешь проститься,- поедем вместе». В трубке повисла тишина, а потом Владимир Николаевич сказал: «-Спасибо, что ты позвонил». И повесил трубку.
2015 год