ПАМЯТИ КОМАНДИРА
Март 2009 года принес скорбную весть: закончил свой земной путь известный во внутренних войсках военноначальник, участник Великой Отечественной Войны, генерал- лейтенант в отставке Бубенчиков Федор Васильевич.
А мне вспоминается теперь уже такое далекое лето 1982 года, когда, только что вернувшись из очередной поездки на БАМ (я был куратором по расквартированию внутренних войск в зоне этой строящейся магистрали) я узнал о том, что формируется комплексная группа из офицеров ГУВВ для поездки в Афганистан.
Надо сказать, что проблему укомплектования «афганских» задач исполнителями, я наблюдал, в некотором роде, «вплотную»: Управление кадров Главка было расположено на одном этаже с Управлением войскового тыла, в которое организационно входил отдел расквартирования и войскового строительства, в котором я проходил службу. Так что все направляемые «на войну» (а среди них нередко попадались офицеры, знакомые мне либо по службе в войсках, либо по учебе в академии) толпились в курительной комнате, оборудованной на резервной лестничной площадке нашего этажа.
Себя в составе комплексной группы я как- то не видел: во- первых, на мне «висело» ограничение по пребыванию на солнце, вызванное перенесенной болезнью с мудреным названием Базалиома верхней губы.
Во- вторых, от нашего отдела на поездку вроде бы была выделена кандидатура,- Виктор Ильичев.
Меж тем день отъезда группы приближался, кадровики с папками под мышкой бегали по коридору все быстрее и быстрее, и настал день, когда меня вызвал наш «шеф»,- заместитель начальника внутренних войск по тылу генерал Сергеев.
-«Надо принять участие в поездке в Афганистан. Медицинская комиссия,- завтра, в Центральном госпитале внутренних войск»,- как всегда негромко, без внешних эмоций, проговорил Олег Митрофанович.
-«Так, ведь у меня же ограничения…»,- начал я.
-«Соответствующие распоряжения даны»,- тем же ровным голосом добавил генерал.
Назавтра я вместе со всеми намеченными для поездки в командировку с блеском прошел комиссию, и был признан пригодным по состоянию здоровья для поездки в Афганистан в летнее время.
Несколько дней ушло на срочное изготовление выездных документов и подбор заведомо нейтральной одежды (мы ехали под видом группы технических специалистов).
За это же время родной военторг упаковал каждому из нас по ящику ручной клади с запасом продуктов долгосрочного хранения (консервы, сухие колбасы и, конечно, водка: три бутылки «сабониса»,- так в честь самого высокорослого и популярного советского баскетболиста той поры ласково называли бутылки емкостью 0,75 литра).
А в конце недели микроавтобус уже вез нашу небольшую группу (всего- то чуть более десятка человек) в аэропорт «Чкаловский» (в те времена абсолютно закрытый аэропорт специального назначения), где нас уже ждал так называемый «первый борт внутренних войск»,- новенький «Ту», исполненный в салонном варианте.
Поздним вечером того же дня (учитывая трехчасовую разницу во времени с Москвой) мы приземлились на военном аэродроме в Ташкенте, где были встречены представителями ташкентской дивизии внутренних войск. Еще через час нас разместили на ночевку в каком- то привилегированном пансионате.
Поднялся я рано (уж не знаю почему, но спалось мне неважно), и, пользуясь тем обстоятельством, что привычная для этого времени года узбекская жара еще не наступила, пошел прогуляться по территории.
Неожиданно с веранды одного из корпусов (пансионат состоял из десятка разнокалиберных особняков, вольготно разместившихся в довольно обширном и, к тому же, охраняемом парке) меня окликнул руководитель нашей командировки,- первый заместитель начальника штаба внутренних войск генерал- майор Бубенчиков.
Надо сказать, что до этого мы с Федором Васильевичем были почти не знакомы: появился он в Главке сравнительно недавно, и было известно, что он, поработав несколько лет начальником Орджоникидзевского военного училища внутренних войск, возглавил после этого ростовскую дивизию, в которой в свое время прошла моя офицерская юность.
-«Все равно не спишь»,- сказал Бубенчиков. –«Добеги до столовой,- пусть девчата тебя покормят из того, что готово, и гони на аэродром: туда через час- два должен прилететь за нами борт из Кабула. Как только он сядет,- звони сюда, и мы выезжаем».
Через час я уже сидел на краю летного поля, в беседке, размещенной в своеобразном мини- парке: здесь, видимо, бил природный родник, и вокруг него был, как и положено на Востоке, с большой любовью и немалым исскуством взращен маленький (буквально тридцать на тридцать метров!) оазис. Метрах в двухстах от меня техники готовили к отлету в Москву доставивший нас самолет.
Где- то часов в одиннадцать на соседнюю стоянку зарулил закамуфлированный в необычные цвета (как потом оказалось, в «афганскую» расцветку) Ан- 26.
Одетые в голубые, сильно выцветшие комбинезоны (тоже примета Афганистана) члены экипажа, не спеша, отправились в сторону вышки КДП, и через несколько минут в беседке зазвонил молчавший до этого телефон.
-«Группа, улетающая в Кабул, здесь?»,- спросил мужской голос.
-«Будет через сорок- сорок пять минут!»,- ответил я.
-«Борт пойдет на Кабул через два часа. Стоит рядом с Вашим»,- уточнил невидимый собеседник.
Я тут же доложил полученную информацию генералу Бубенчикову: он «посадил» на телефоне в пансионате своего «дежурного». А вскоре у аэродромного КПП показались уже знакомые мне автомобили дивизии с моими товарищами по командировке.
Федор Васильевич не преминул отпустить в мой адрес шутку типа «пригрелся тут, в холодке», и, разместившись в беседке, мы стали ждать приглашения лететь в Кабул.
Подошли «доложиться» летчики «нашего» борта: им пришла пора возвращаться обратно в Москву.
«Возвращайтесь! Мы прилетим за Вами!»,- сказали нам ребята.
Через несколько минут, начав разгон с дальнего конца аэродрома, наш самолет прямо над нами взмыл в воздух, покачал на прощанье крыльями и вскоре исчез вдали, а в беседке повисла напряженная тишина: стало ясно, что и мы на этом аэродроме долго не задержимся.
И, правда, через некоторое время подошел один из летчиков уже знакомой мне группы в выцветших комбинезонах и пригласил нас на борт. «Двадцать шестой» тоже оказался выполненным в «салонном» варианте (как выяснили мы во время полета у экипажа, это был самолет командующего сороковой армией).
Два с половиной часа полета прошли в чтении литературы, любезно предоставленной нам экипажем. Это, в основном, были брошюры на тему: что есть современный Афганистан.
А в это время наш самолет как- то незаметно перелетел Гиндукуш и приземлился в Кабульском аэропорту.
Последующие полмесяца вобрали в себя столько впечатлений, что я на эту тему написал отдельный очерк.
Этот же материал посвящается Федору Васильевичу Бубенчикову.
Итак, мы уже вернулись в Москву и готовили отчет о поездке (писанины было необычно много), когда поздней ночью в нашей квартире раздался междугородний телефонный звонок.
-«Будете разговаривать с Термезом!»,- огорошила меня телефонистка.
-«Интересно, с каких это пор у меня знакомые в Термезе?»,- успел подумать я.
-«Сережа! Это я, Коля Гнатюк! Помогите, Сережа!»,- доносился далекий голос, а я спросонья все никак не мог понять, что делает в Термезе один из двоих известных мне Николаев Гнатюков (один,- известный оперный певец, народный артист СССР, другой,- популярный эстрадный исполнитель: «барабан был плох…»,помните?).
И вдруг до меня дошло:-«Коля Гнатюк из Шибаргана?!».
Сразу вспомнилась командировка на север Афганистана: нечаянная ночевка в «русском», как его называли, квартале провинциального Шибаргана, Николай и Вика Гнатюки,- семья советских врачей, гостеприимно приютившая в своей не очень просторной квартире Володю Дурбажева, Юру Власова и меня, тихая возня хозяйки в предрассветной еще темноте кухни (она не мыслила отпустить нас, не покормив завтраком), и обязательный для Афганистана обмен адресами и телефонами «для встречи в Союзе».
Через пару минут телефонного разговора прояснилось главное: Вика с перебитыми пулеметной очередью ногами находится в одном из термезских военных госпиталей, и ей грозит ампутация. Коля Гнатюк просил помочь ему перевести ее в Москву, где с помощью друзей по институту он надеется спасти ей ноги.
Мы договорились, что через сутки он снова будет мне звонить, а я за это время постараюсь выяснить, что можно для него сделать.
Утром, по прибытии на работу, я доложил о ночном звонке генералу Бубенчикову.
Надо сказать, что время пребывания в Афганистане как- то сблизило всех нас. Причем, и, что особенно важно, как говорится, независимо от занимаемых должностей. Особенно я отмечаю в этом плане позицию Федора Васильевича.
Он, и в обычной жизни человек доступный, как- то по- особенному стал относиться к нам,- участникам той поездки. С другой стороны, генерал Бубенчиков, и это было известно большинству офицеров главка, отличался готовностью «взять» ответственность за решение проблемы на себя.
Так что звонил я ему, ни на минуту не сомневаясь в том, что Федор Васильевич примет в сложившейся ситуации самое живейшее участие. И не ошибся.
Бубенчиков был, как всегда, по- командирски краток:
-«Звони от моего имени в Ташкентскую дивизию и попроси командировать в Термез медика (имелся в виду офицер медицинской службы) с полномочиями: забрать эту женщину из госпиталя под ответственность дивизии. В дальнейшем, используя воздушный мост Термез- Москва (а таковой существовал в описываемый период) отправить их вместе с мужем в Москву. А тут уж как у них получится».
Передать распоряжение первого заместителя начальника штаба внутренних войск МВД СССР по телефону в Ташкент было делом нескольких минут.
А ночью снова позвонил Гнатюк. Я сказал ему, чтобы он ждал появления в госпитале офицера внутренних войск, и одновременно узнал от него новые подробности о том, что же случилось с ними.
А дело было так.
Через пару недель после нашей ночевки, в Шибарган с расположенного в двух десятках километров в урочище Джар Кудук нефтеперегонного завода (он, кстати, был объектом нашего изучения во время командировки), как обычно, колонной из двух «пазиков» и двух грузовиков с охраной возвращалась дневная смена, в составе которой находились и служащие заводского медпункта,- семейная чета Гнатюков.
Примерно на полпути от НПЗ до Шибаргана, при прохождении узости, образованной двумя близко подходящими к шоссе песчаными высотками, автомобили были обстреляны с одной из этих высоток.
Обстрелы в этом месте время от времени бывали и раньше, но носили они недостаточно организованный характер: ну прозвучит пара- тройка выстрелов, иногда одна- две очереди, тут же откроет ответный огонь охрана, стрельба прекратится, и колонна пройдет это своеобразное дефиле.
Теперь же, в первую очередь, были расстреляны из гранатометов грузовики с афганской охраной (большая часть солдат так называемого царандоя при этом погибла).
Что касается автобусов, то они, лишенные возможности из- за упомянутого сужения объехать горящие грузовики, превратились в своеобразные мишени и были обстреляны из стрелкового оружия с явным намерением заставить пассажиров их покинуть.
Так как по существовавшему правилу все пребывающие в ту пору в Афганистане советские специалисты (в том числе и гражданские) были вооружены, то лег за автобусное колесо и Николай Гнатюк со своим автоматом.
Потихоньку расстрелял в сторону предполагаемого противника один магазин, потом второй,- последний. В это время кто- то тронул его за плечо. Обернулся, подумал,- свой, а там бородатое лицо, автомат к самому носу и жест:
-«Поднимайся!».
Делать нечего,- поднялся. Дернулся было заглянуть в салон,- узнать, как там Вика,- получил ощутимый тычок стволом автомата меж лопаток:-«Иди!».
Пошел.
Поднялись на высотку, с которой велся огонь (как стало понятно,-отвлекающий: подобрались- то к автобусам и пленили совсем с противоположной стороны).
Догорали на шоссе грузовики, там и сям валялись трупы, а группа бородачей, расстреляв напоследок автобусы, уводила за барханы несколько уцелевших пассажиров- афганцев и самого Николая.
И вдруг недалеко от Гнатюка лопнул и на мелкие куски разлетелся крупный камень. Вскрикнул и, выронив автомат, схватился за глаза ближайший к Николаю душман. Молча, мешком, осел на землю другой. Залегли, тщетно ища на гладком плато укрытия от беспощадно секущих камней, остальные. Упал вместе со всеми и Николай. И в этот момент его ушей достиг басовитый, неторопливый рокот стреляющего КПВТ: на гребне соседней высотки стоял и молотил- молотил из башенного пулемета, не давая душманам поднять головы, наш родной БТР- 60.
-«Может, пока все заняты собственным спасением…?»,- мелькнула в голове Николая шальная мысль. Незаметно для распластавшихся на земле бандитов он огляделся: до обрыва, за которым начинался склон дефиле, было несколько метров. Сделал вид, что спасается от разящего огня пулемета и отполз за ближайший камень,- поближе к обрыву, потом еще на метр- другой. Очередь бородача прошлась по гребню обрыва, когда Гнатюк уже катился по склону вниз. Вскочил на ноги и, пригнувшись, насколько это было возможно, кинулся вдоль кювета туда, в сторону так вовремя подоспевшей подмоги.
Сначала полз на четвереньках, потом бежал, пригнувшись.
Из- за поворота вдруг вылетел еще один БТР с солдатами на броне, взрыла песок у самых ног Николая чья- то торопливая очередь, и, в очередной раз упав на землю, Гнатюк закричал:-«Ребята! Я свой, русский!».
Бронированная машина остановилась, несколько рук моментально втянули Николая на броню, и БТР рванулся по шоссе вперед, к месту нападения банды на колонну.
Еще когда подъезжали к чадящим остаткам колонны, Гнатюк заметил, что автобус, в котором они ехали с Викторией, вроде бы внешне не поврежден. Не веря в удачу, заглянул внутрь: Вика лежала на полу салона, в луже крови. Сумка врача осталась на автобусном сиденье нетронутой, и это позволило до появления эвакуационной группы оказать Виктории первую помощь.
А потом прямо на шоссе сели вертолеты, Вику с Николаем погрузили на один из них, и менее, чем через час они оказались в СССР, в Термезе, на территории военного госпиталя.
Как потом оказалось, решающую роль в их спасении сыграл «негласный комендант территории Джар- Кудук»,- капитан танковых войск Советской Армии, охранявший со своим батальоном нефтеперерабатывающий завод (жаль, не запомнил его фамилии: во время рекогносцировки завода мы с ним встречались).
Как он узнал о нападении на колонну,- остается загадкой. Но именно он послал к месту нападения войсковое подразделение на бронетранспортерах. И он же сообщил в Мазари- Шариф о необходимости высылки эвакуационной группы.
Разумеется, после того как Вику увезли для подготовки к операции, Николай остался тут же, рядом с приемным отделением и провел ночь под его окнами.
На следующий день кое- кто из персонала госпиталя уже знал его в лицо, сердобольные нянечки подкармливали его пищей с госпитальной кухни (он оказался в Термезе без документов и денег). Еще через сутки он, узнав через дежурного по госпиталю предварительное решение по Виктории (как известно, братство врачей,- серьезная вещь), позвонил мне.
Ну, а дальше все было просто.
Через двое суток Гнатюк сообщил мне, что в госпиталь прибыл майор- медик из Ташкента, и что они уже познакомились, а еще через двое суток носилки с закованной по пояс в гипс Викой сняли с грузового самолета в Домодедово и донесли их до аэропортовского медпункта. Дальше, как объяснил член экипажа самолета, привезшего их, «начиналась территория СССР».
Разумеется, Николай тут же позвонил мне:-«Сережа, находимся в Домодедово, у отделения милиции!».
Пользуясь полномочиями, предоставленными мне Федором Васильевичем, я позвонил дежурному по Центральному госпиталю внутренних войск и попросил его выслать госпитальный автомобиль «скорой помощи» в Домодедово с поручением отвезти больную с сопровождающим по тому адресу, который они назовут.
Утром, придя на работу, звонком в госпиталь уточнил: отвезли туда, куда просил сопровождающий (больше водитель,- солдат срочной службы,- ничего не запомнил).
Я доложил о результатах нашего вмешательства в проблему Гнатюков генералу Бубенчикову, и тот посчитал мою миссию выполненной.
Через некоторое время я улетел на свой любимый БАМ, а когда вернулся, то от Володи Дурбажева узнал, что в мое отсутствие приходил Гнатюк, благодарил за помощь. Ноги Виктории спасли, контракт на работу в Афганистане удалось расторгнуть на вполне приемлемых основаниях, и они возвращались к себе на Украину орденоносцами: оба были награждены орденами «За дружбу между народами».
Как всегда в таких случаях были даны взаимные клятвы не теряться и дружить «не щадя живота своего».
Но жизнь распорядилась по иному, череда новых событий заслонила собой пережитое, а через десяток лет «демократические» веяния выстроили между Украиной и Россией иную шкалу ценностей, в которой той самой дружбе народов была отведена едва ли не самая последняя строка.
Канули в прошлое отношения искреннего добросердечия и готовности безвозмездно оказать любую посильную (а подчас и непосильную!) помощь.
Уходят от нас и последние носители великой идеи братства всех народов бывшего СССР.
Пусть будет Вам земля пухом, Федор Васильевич!
19 марта 2009 года