В тот год, когда Софье и её одноклассницам исполнялось по двадцать пять лет, многие собрались в Москве, чтобы сообща отметить это событие. Дамы видные, ухоженные, одеты со вкусом. Замужем все давно уже. У всех устоявшиеся понятия о жизни.
Софья ждала ребёнка. Владимир непременно в этот раз хотел сына, а она была бы рада как сыну, так и дочке.
Тата приехала с юга. «Летом все на юг, а я из Крыма в Москву!» Ей надо было устроить Настеньку в институт благородных девиц. Девочке было 12 лет, а училась она до сих пор только дома, пока Тата могла ей преподавать то, что знала сама. С Митей Настя многое узнала, пока он делал уроки. Митя был уже в седьмом, последнем классе гимназии. 16 лет, усы уже пробивались, говорил басом. Наверное, пойдёт на историко-филологический в университет. Или на естественный факультет. Деньги нужны.
Татьяна сверкала чёрными волосами и бледной кожей: почему-то не загорала, несмотря на несколько лет, проведённых на юге. Черноглазая красавица, как и прежде. Платья у неё сшиты по последней моде - сама шила всё.
Доктор Зотов в Крыму вёл большую практику, хотя сам очень плохо себя чувствовал. Говорили, что чахотка, поэтому ничего хорошего ждать не приходилось. Тате было очень тревожно. Соня её утешала и успокаивала, а сама тоже не могла отделаться от мрачных предчувствий. Жаль, у Таты с самого начала всё пошло как-то не так. Нет беззаветного женского счастья… Тень Алевтины их не оставляет.
Оксана Нечипоренко замуж ещё не вышла, но собиралась. Жених её служил по военно-медицинскому ведомству. С будущим мужем Оксана познакомилась в госпитале. И её медицинская карьера, можно сказать, двигалась вперёд. Она окончила медицинские курсы на Девичьем Поле, куда её рекомендовал в своё время Склифосовский, и теперь могла называться «женщиной-доктором». Когда-то институтский врач Степан Петрович сокрушался по поводу требований Мириам: «Где ж я ей женщину-доктора найду?» А нынче у одноклассниц была своя женщина-доктор!
Катя, на первый взгляд, вроде даже и не изменилась. Такие же васильковые детские глаза, такой же круглый абрис лица, пухлые губы, кудряшки. У неё двое детей: Петруша пяти с половиной лет и двухлетняя Лизочка, Лили. Басмановы к Воронцовым приходили часто, а теперь, когда в доме у Софьи собирались бывшие институтки, вообще, казалось, подружки не расставались.
Катин муж Михаил Басманов от штаба был командирован в Туркестан, в Мерв, где разразился вооружённый конфликт. Великобритании резко не понравилось присоединение Мервского оазиса к Российской империи, и британский премьер-министр и министр иностранных дел Великобритании делали всё, что могли, чтобы противостоять расширению влияния России на Востоке. Слава Богу, что Михаил вернулся благополучно.
В связи с событиями в Туркестане в Россию приехала Ася, баронесса Каннингем. Она не выполняла больше поручений Великого Князя Константина Николаевича, но не встретиться с ним не могла. В Петербурге Анастасия повидала и его сына, Константина Константиновича. Он только что женился на немецкой принцессе, на своей троюродной сестре по матери.
Анастасия из Петербурга явилась в Москву и часто бывала в доме у Софьи. И однажды Анастасия Фёдоровна пришла со светского вечера и сказала, таинственно понизив голос:
- Душечки! Мы идём в гости к Льву Толстому!
Софья, Оксана, Катя, Тата так рты и открыли!
- Ка-ак? К самому Льву Николаевичу?
- Да, граф Толстой и графиня Софья Андреевна приглашают нас в гости! - воскликнула Ася, прищурив в улыбке глаза. - Софья, должно быть, тебе это будет интереснее всего! Ты же у нас, Горчакова, учительница литературы!
Софья вздохнула: с рождением ребёнка ей придётся сидеть дома, а когда она вернётся в институт на уроки - совершенно неизвестно! Но она мечтала поскорее родить себе и Владимиру много детей.
- А где граф Толстой живёт? - непосредственно спросила Оксана.
- Раньше Толстые снимали дом на Пречистенке, против Хрущёвского переулка, - обстоятельно, как учительница на уроке, отвечала Ася, - а теперь Лев Николаевич купил усадьбу, почти деревенскую, в самой гуще Москвы, около пряничной церкви Николы в Хамовниках.
- А когда мы поедем?
- Лучше не задерживаться!
Наконец, дамы закупили подарки для детей, изготовили сувениры для писателя и вышивки для его жены.
Ася сказала:
- Лев Николаевич очень уважает тех, кто любит трудиться! Граф и графиня - очень простые в обращении люди, и наши подарки им понравятся!
Ну хорошо, если так! Подружки отправились к Толстым.
Софья ехала и вспоминала, как в институте она и Ася читали «Анну Каренину», сколько мыслей и поступков породил роман! Владимир тогда тоже очень быстро прочёл книгу. Он имел о героях собственное мнение. Смеялся ещё над ней, глупенькой институткой, когда она сравнивала себя с Анной, хотя в их реальной жизни положение складывалось порой не смешное, а трагическое.
В этих думах прошла дорога. Впрочем, ехать было недалеко: Крымский мост переехали, коляска протарахтела по булыжникам мимо расписной церкви Николы, свернула в Хамовнический переулок, и вот перед ними крашеный коричневый забор с резным палисадом, в зелени скрывается дом.
Около калитки их встретила Нечипоренко, которая приехала отдельно.
- Отож, душечки, наконец-то же ж вы приихалы! Еле вас дождалась! Уся проголодалась!
Черневская посмотрела на подругу и строго сказала:
- Нечипоренко! Не вздумай просить есть, когда будем у графа и графини!
Дамы зашли во двор усадьбы, лакеи проводили их в дом. Хозяева встречали гостей в большой гостиной - в комнате с овальными столиками, креслами в стиле Людовика XIV, с картинами. Это были как полотна мастеров, так и работы Софьи Андреевны и её детей.
Графиня Толстая, дама лет сорока, в накидке из наборного шитья с меховой оторочкой, с низкой домашней причёской, и граф Лев Николаевич Толстой, брюнет с высоким морщинистым лбом и седой бородой, внимательно смотрели на прибывших. В облике Толстого самым замечательным был лучистый взгляд светло-серых, глубоко сидящих глаз. Сразу ясно: это очень добрый человек! И девочки перестали волноваться.
Ася представила подруг, называя как нынешние, так и девичьи фамилии. Толстой и его жена внимательно смотрели, оценивая критически: что это за институтки?!
Услышав девичью фамилию Софьи, Лев Николаевич сообщил:
- Моя бабка по отцу была урождённая княжна Горчакова.
- Нет, мой отец не имел титула! – не смущаясь, отвечала Софья.
Толстой перевёл взгляд на Тату. Ася заговорила:
- Отец Татьяны Зотовой, капитан Ильинский, как и отец графини Софьи Воронцовой, капитан Горчаков, погибли на фронте за царя и Отечество!
Толстой сказал, что в юности воевал в Севастополе и понял там, насколько жестокое, грязное и бесчеловечное дело - война!
Черневская всегда любила пафос. Она так же пафосно представила Оксану и Катю. Затем посетительницы вручили свои подарки, которые были приняты благосклонно.
В разговоре принимала участие старшая дочь Толстых Татьяна 21 года – взрослая барышня, с тёмными, густыми, высоко поднятыми волосами. Софья обратила внимание: как похожа на Льва Николаевича чертами лица! Татьяна училась в Училище живописи, ваяния и зодчества, писала картины.
Подошла младшая сестра графини Толстой – Татьяна Андреевна, дама с высокой причёской, затылок открыт, а на лбу волосы спущены низко, - и за ней вдруг послышался топот детских ног – это прибежали младшие дети писателя: два мальчика, лет шести и четырёх, и девочка на втором году.
Всё внимание, естественно, переключилось на детей.
Шурочка ходила ещё нетвёрдо, широко расставив ноги. Когда она запнулась и упала, мама приласкала её, говоря: «Вот постой, мы этот пол прибьём – вот тебе, вот тебе!» А когда Алёша четырёх лет ушибся, налетев на стол лбом, то тётка стала тереть ушибленное место, говоря: «И где эти няньки, черт их возьми совсем! Дайте хошь холодной воды, что все рот разинули?!»
Тата сразу дёрнулась принести воды, хотя не знала откуда. Лев Николаевич её очень ласково успокоил, усадил на место.
Он предположил, что молодые дамы пришли поговорить о литературе, и пригласил их в угловую комнату с тёмно-зелёными стенами, с приткнутым очень удачно роялем, служащую малой гостиной.
Гостьи выказывали свои восторги по поводу сочинений Толстого, попросили автографы писателя, он ответил, что всё это вздор и честолюбивые проявления. «Какая вам разница – от руки я вам напишу какие-то слова или вы прочитаете их в напечатанном виде в книге?!»
Он подарил им по книжке «Кавказского пленника», который только что вышел.
- Медам, - сказал он. – Вы как дочери и жёны офицеров оцените эту книгу!
- Будь проклята эта война! – высказала Софья свою выстраданную мысль.
- Ах, если бы все люди это поняли! – обрадовался писатель.
Он стал расспрашивать об институте, какое там даётся образование.
- Женщине следует посвятить себя мужу, семье! – говорил он. – Детей в семье должно быть много! Мать сама должна кормить своих детей! Мама – это самое близкое существо, которое есть у младенца, только она поймёт его нужды!
Соня слушала и кивала: Любу она кормила сама, и новорождённого тоже собиралась сама кормить. Хотя в одном Софья была не согласна с великим писателем. Она желала уделять внимание и общественному служению, и к нему прикладывать силы, поэтому искала подходящий баланс.
Катя хранила скептическое выражение на лице, Тата – страдальческую гримасу, которая выдавала её тоску по неродившимся детям. Ася сидела равнодушно, Оксана слушала, приоткрыв рот: женское здоровье, деторождение были её медицинской специальностью, в которой она делала первые шаги, поэтому всё, что касалось этого, было интересно.
Лев Николаевич поговорил ещё о своей попытке организовать школу в Ясной Поляне. Дамы похвалили «Азбуку»: рассказы хорошо подходят для обучения детей чтению и основам морали. Дети смогут разобраться, что такое хорошо, а что такое плохо. Только Софья про себя подумала, а вслух не сказала, что мораль порой подаётся слишком в лоб, подобно нравоучительным историям из книжки фройляйн Штольц.
Вдруг из коридора послышался металлический грохот. Лев Николаевич и дамы поспешили посмотреть, что там происходит. Ася поморщилась. Оказалось, что шестилетний Миша и четырёхлетний Алёша, и даже Андрюша одиннадцати лет затеяли скатываться с лестницы второго этажа на медных подносах. Это было так увлекательно! Шум стоял страшный!
- Нам тётя Таня позволила! - оправдательным тоном сказали дети. Ася подумала, что такое катание может быть опасно.
Толстой провёл всю компанию обратно в гостиную. Там появилась гувернантка младших, M-me Seuron, и пришлось разговаривать по-французски. Мадам старалась доказать, что, кроме пощёчин, другого способа воспитания не существует.
Лев Николаевич возражал. Он говорил, что всё зависит от примера человека, которого любишь, и что ничто так не заразительно, как злоба. А когда человек сердится, то говорит не то, что думает, вернее, не то, что хотел бы сказать, и потому никогда влияния не может иметь на ребенка, который теряет уже всякое уважение к словам родителя.
Всё это было созвучно мыслям Софьи. Она не могла себе представить, чтобы она или Владимир кричали на детей или подняли на них руку.
Дочь Толстого Татьяна принимала участие в разговоре и тоже спорила с мадам, защищая отца. Ася была согласна с француженкой, Тата – с Толстым, а Катя про себя была на стороне мадам, но вслух стеснялась в этом признаться. Оксана ничего не понимала, и, заметив это, хозяева услали гувернантку под каким-то предлогом, и все вернулись к русскому языку.
Умилённо глядя на детей, Софья Андреевна повторила, что хотела бы иметь сто пятьдесят малышей, которые никогда бы не становились большими. Сейчас у неё было девять детей, от 22-х лет до года и трёх месяцев.
Соня про себя отметила, что Софья Андреевна, видимо, обожает малышей, а Татьяна Андреевна равнодушна, даже презирает маленьких за их беспомощность, за то, что они ничего полезного ещё не сделали.
Ненавязчиво старшие делились с посетительницами секретами своего семейного благополучия. Заниматься с детьми надобно самим родителям. Софья Андреевна учила их иностранным языкам и родной словесности. Лев Николаевич преподавал своим детям математику и даже выучил греческий язык ради старшего сына, которому уже исполнилось 22 года, и он учился на отделении естественных наук физико-математического факультета университета и одновременно - в Консерватории у Николая Дмитриевича Кашкина (это был дальний родственник матери графа Воронцова).
Лев Николаевич сам учил своих детей плавать, тренировал их в верховой езде. Зимой устраивал с ними каток на пруду. Каждый вечер Лев Николаевич собирал вокруг себя детей и читал им. А мама в глазах детей была первым человеком в доме, с ней можно было капризничать. С отцом капризничать не полагалось. Лгать ему было бесполезно: он все видел насквозь. Папа никогда никого не наказывал, и почти никогда не заставлял детей что-нибудь делать: по его убеждению, ребенок должен заниматься только тем, к чему у него есть интерес. А получалось всегда так, как хотел Лев Николаевич.
Софье Воронцовой казалось, что это само собой разумеется, Асе стало скучно говорить о детях, она открыла подаренную книгу и углубилась в чтение.
Пришла в комнату дочь Толстого Маша, 14 лет. Кожа, глаза, курчавые волосы – всё прозрачное, сама худенькая, довольно высокая и гибкая девочка. Ангельская внешность. Умная, тактичная, приветливая и чуткая, как Софья Воронцова и Тата Зотова. О Маше рассказывали, как она в Ясной Поляне ходила летом по избам и помогала беднякам.
Девочка заметила, что мадам Воронцова согласна с папА во многих вопросах, и стала выказывать Софье своё благорасположение. Не потому что та беременна, а просто потому, что гостья понравилась, Маша стремилась усадить Соню поудобнее, коснуться руки как бы невзначай, предложить за обедом лакомый кусочек. Баронессу Каннингем она при этом демонстративно не замечала.
После обеда отец попросил Машу сыграть на гитаре.
- Особенно проникновенно у неё получается «Не вечерняя». Умная девочка, но некрасивая! - сказал отец, пока дочь ходила за инструментом.
«Как княжна Марья Болконская», - подумала Софья. Вслух женщины запротестовали, но отец только недоверчиво повёл головой.
Маша пела русские народные песни, цыганские романсы. Оксана попросила её саккомпанировать украинскую песню и спела «Солнце низенько».
Ася потом похвалила Нечипоренко:
- Молодец, не растерялась, сделала ответный жест!
Затем Лев Николаевич предложил гостям выйти в сад, подышать воздухом. Вокруг его усадьбы был небольшой садик с двумя аллеями - строгой кленовой, которая начала помаленьку золотиться, и домашней липовой, которая уже забронзовела, как старинные подсвечники.
В саду гуляли и средние сыновья писателя, Илья девятнадцати лет и Лев, Лёля по-домашнему, шестнадцатилетний мальчик. Оба ширококостые, рыхлые, барского вида. Проницательная Софья разглядела лень и недостаток воли в чертах юношей. Она подумала: не дай Бог, Серёжа таким вырастет! Что-то такое в их холёной, хотя пока и детской манере себя держать напоминало князя Андрея Хованского.
Время пробежало быстро, и гостьи откланялись, когда на дворе уже стало темно. Оксану обещалась отвезти домой Катя, за которой прислали коляску Шестаковы, а Тата и Ася отправились с Софьей на извозчике к Воронцовым.
* * *
Дома Софья пыталась рассказать мужу о своих впечатлениях, но, видно, Владимир был озабочен чем-то другим.
- В Болгарии, в Филиппополе, произошло восстание. Россия вынуждена вывести войска, которые там были оставлены ещё вместе с Михаилом Дмитриевичем. - Воронцов говорил о Скобелеве, погибшем несколько лет назад. - Я должен ехать туда. Мне дано поручение.
Софья вспыхнула.
- Всё хорошо, Софья! Успокойся! Со мной ничего не случится! - убеждённо говорил граф. - Думай о нашем будущем ребёнке! Бывай побольше на улице с Серёжей и Любочкой, разговаривай с ними! - постарался он переключить внимание жены. - Дел у тебя по горло! - засмеялся он. - Не плачь!