Наталья держала в руке полупрозрачную ручку дочери и сосредоточенно покрывала овальный ноготок, состриженный «по подушечку» ядовито-зеленым лаком.
Полтора года назад
- Что это еще такое? – Наталья Викторовна сдвинула брови на переносице и сурово обратилась к дочери, кивая на ее руки. Машины ногти были выкрашены в ярко-зеленый цвет. Девочка сначала сделала попытку убрать их за спину, но потом неожиданно раскрыла ладони и поднесла их к лицу матери.
- Это ногти, мама!
- Я вижу, что ногти. Отвратительного безвкусного цвета. Ты что, так и в школу идти собираешься?
- Конечно, почему нет?
- Только через мой труп! Мне еще не хватало, чтобы моя дочь явилась в школу как последняя…
- Ну-ну, договаривай. Как последняя кто? Ты только о себе думаешь, а мне нравятся такие ногти!
- Мне плевать, что тебе нравится!
- Вот! – крикнула Маша, словно только этого и ждала. – Тебе вообще на меня плевать! У мамы завуча должна быть примерная дочка. Отличница, спортсменка и - самое главное, абсолютно без собственного мнения. Ведь так?
- Замолчи! Причем тут моя работа. В школу ТАК не ходят!
Было сказано еще много обидных слов. Потом Маша плакала в туалете, Наталья Викторовна – на кухне. В конце концов дочка все-таки стерла кричащий лак, и мать почувствовала себя победительницей.
Почему этот эпизод вспомнился именно сейчас?
В 13 лет Маша начала быстро взрослеть. Еще год назад завуч четвертой школы Наталья Викторовна хвасталась коллегам, что ее дочери переходный возраст не коснулся. Нет, конечно, она росла. Увеличивались под блузкой забавные девичьи грудки, появлялись прыщи, но девочка оставалась все такой же прилежной и послушной, как в раннем детстве. А потом Машу вдруг словно прорвало. Сначала она коротко подстриглась, обрезав роскошные пшеничные косы, да еще и челку сделала косую, наплывающую на глаз. Сколько Наталья Викторовна тогда кричала! Но косы руганью не вернешь. Единственное, чего добилась – заставила дочку челку выровнять. Появился этот Стасик – троечник на класс старше Машеньки. И понеслось: мини-юбки, диски с непонятной лающей музыкой, яркая косметика и, наконец, эти чудовищно безвкусные ногти.
Наталья Викторовна вздохнула. Стасик приходил вчера. Верный парнишка оказался. Уже все одноклассники перестали навещать Машу, и Наталья Викторовна их понимала – тяжело. А Стасик упорно ходил. Даже когда Машенька уже не могла с ним разговаривать. Придет, сядет у кровати, и так и смотрят друг на друга голубыми своими глазищами. Только сейчас Наталья Викторовна поняла, как они похожи – как брат и сестра. Ей все время хотелось спросить: успел ли Стасик поцеловать ее дочь? Не слишком ли рьяно она гоняла этого настырного кавалера, не давая детям лишний раз ни по телефону поговорить, ни в подъезде постоять в обнимку. Сама Наталья Викторовна впервые поцеловалась в 15 лет, но Маша до этого возраста не доживет…
Наталья вспомнила, как страшно было сначала позволять себе думать, что Маши не станет. А уж говорить – так и подавно. Казалось, если слов о смерти не произносить, если мысли гнать – ничего плохого не случится. Отругала Машеньку, когда она спросила как бы между прочим: «Интересно, как там... на том свете?» Маша тогда послушно умолкла. В больнице она опять стала очень послушной, и следа не осталось от девочки-бунтарки с косой челкой и зелеными ногтями. А Наталья не смогла справиться с собой, как только дочка уснула после очередного укола, уползла плакать в коридор. Там ее и нашла Валентина-волонтер – всегда собранная, энергичная, порой суровая – за словом в карман не полезет. В этой же больнице два года назад умерла единственная дочка ее – Анюта. И с тех пор Валентина проводила здесь все свободное время - доставая лекарства, устраивая праздники для детей, поддерживая родителей.
Выслушав Наталью, сказала: «Страшно тебе представить, что Маши не станет?» Та испуганно глянула на волонтера – как можно о таком вслух? «Вижу, страшно. Всем страшно. А подумай, каково ей? Не оставляй ее наедине с ЭТИМ»
Теперь Наталья Викторовна точно знала, что Маша скоро умрет. Возможно – на этой неделе, через день, сегодня. Не тешила себя напрасными надеждами, не рвала душу. Пока дочка оставалась в сознании, они много говорили о смерти, даже мечтали (да-да, другого слова Наталья не смогла бы подобрать), как Маша будет ангелом к ней приходить домой и утешать. Эти беседы стали обыденными. Часто дочка начинала разговор с фразы: «Когда я умру…» «Когда я умру, принеси сюда все мои книги, пусть дети, которые могут читать, читают». Или «Когда я умру, не пиши В Контакте на моей страничке, кому надо, те и так узнают». И Наталья Викторовна со всем соглашалась, она тоже стала очень послушной. И больше не перечила Маше. Не учила жить. Не заставляла делать что-то против воли. Идеальные отношения. Наталья Викторовна горько улыбнулась.
Недавно Маше сделали укол обезболивающего, и она наконец забылась. Наталья Викторовна знала – ненадолго, скоро лекарство перестанет действовать, и дочка со стоном проснется. И Наталья Викторовна опять будет бегать по больнице, просить медсестер влить дурманящую жидкость в катетер… Так они и существовали весь последний месяц: между сном и болью. Сейчас дочка была спокойна и очень красива – такая славная чистая девочка с легкой синевой под глазами. Странно, что болезнь почти не исказила ее черты. Верочка из соседней палаты - с огромными черными кругами до бровей и выпавшими волосами, но врачи дают ее матери надежду и говорят, что динамика лечения положительна. А красавица Маша с нежным лицом, которым до сих пор – это заметно – любуется Стасик, скоро умрет. Послушная славная девочка без челки и «клоунской», как ее называла Наталья Викторовна, мама-завуч, косметики.
Зазвонил мобильник на вибро, на экране высветилось имя Валентины. Она всегда присылала смс подопечным перед тем, как приехать, спрашивала – не нужно ли чего. Наталья уже готова была отправить ответ «Спасибо, все есть». Но вдруг передумала и позвонила. «Какой? – переспросила в трубке Валентина, - ядовито-зеленый? Конечно знаю, многие подростки с таким ходят. Обязательно куплю». Она поняла и не отмахнулась от просьбы, не смотря на то, что должна была исколесить еще несколько аптек в поисках нужных лекарств.
Наталья Викторовна взяла крошечную бутылочку с благоговением, пристроила тонкую ладонь дочери на валик из полотенца, мазнула. Ноготь показался таким неприлично ярким, таким вызывающим, таким нагло живым на фоне истаявшей руки.
Заглянула санитарка, покачала головой:
- Что ж вы делаете?! Врач заругает! Ногти должны быть чистыми. По ним синеву определяют, разве не знаете?
Наталья Викторовна знала, но умоляюще посмотрела на санитарочку и извиняющимся голосом проговорила:
- Только пару ноготков. Потом сотру.
Санитарка махнула рукой и вышла, что-то бормоча себе под нос.
А Наталья Викторовна взялась за второй ноготок. Покрывая его лаком, с ужасом заметила, как непрошеная синева заливает соседний. В панике Наталья Петровна спешно замазала и его радостно-зеленым. Но вот затемнел безымянный, а за ним мизинец, и пальцы на второй ручке уже отливали пугающе фиолетовым.
Наталья Викторовна вздохнула, вытерла насухо предательски подступившие слезы, чтобы ненароком не растворили лак, и принялась методично закрашивать ядовито-зеленой краской остальные ногти.