Иван Конюхов объявил жене, что хочет начать новую жизнь. Но для осуществления этого замысла нужно было бросить город и уехать в деревню. Условия для этого, по его мнению, оказались подходящими: вышел на пенсию, на продолжение работы как-то не тянуло, сын с семьёй жил с ними и теснота его сковывала настолько, что днями он старался находить любое заделие, чтобы не быть дома. А так можно было оставить сыну квартиру, решив таким образом проблему с жильём для двух семей. У него был старенький жигулёнок, который содержался в достаточно сносном состоянии и который мог оказать помощь в налаживании его быта в деревне. К тому же деревню Иван любил. До армии она его вырастила, и он знал сельский труд и волю не понаслышке. Особенно манила перспектива заняться домашним хозяйством – пчёлами, кроликами, курами. А как, бывало, наедине с собой представит себя в лесу, где гриба не впроворот, то душа заходилась. В такие дни Лида, жена его, говаривала: «Опять заблажил мужик».
Лида не приняла предложение Ивана. С детства городской житель, она не знала деревни, и на Ивановы рассказы о деревенской жизни реагировала вяло и невнимательно. А потому дала ему отрицательный ответ, разрешив при этом «хочешь, езжай один». На том и решили.
И стал Иван искать деревню. В своё село ехать не захотел: далековато от города она была, да к тому же там никого не осталось от родни и тех, с кем вырос. И домов, говорят, там осталось несколько. Вот и не хотелось ему жалковать о былом.
Поставил он себе и условие в выборе деревни. Чтобы располагалась она не далее 100 км, с речкой, лесом, где много грибов бывает, плодородной землёй и где дома на продажу были дешёвые.
Искал долго. Остановился на седьмой деревне. Находилась она в 98 км., если по летнику ехать, а по большой ездовой дороге – 110 км.
Деревня понравилась. Как ему рассказали, дома располагались по обеим сторонам реки. Планировка была линейной. Жители противоположных домов звали друг друга «зареченскими». Местность была многорельефная и уклонами сходила к реке. В окрестностях находилось много яров, оврагов, увалов и логов. Правая сторона реки – лес, на левой – степь, с редкими перелесками. В лесу росла берёза, осина и кустарниковые - боярка, крушина, калина, шиповник, черёмуха, малина и смородина. Богатые травяные угодья позволяли держать много скота и кому не в лень, пчёл. Хорошо унавоженная земля позволяла собирать большие урожаи зерновых культур.
Когда он обживётся на новом месте, узнает из районной прессы, что в 1780 году на это место пришёл Фёдор Атаманов из-под Томска и образовал заимку. Потом к нему подтянутся другие поселенцы и в 1802 году деревня будет приписана к ведомству Колывано-Воскресенских заводов. Названа она будет Новая Кытманова – по фамилии самой большой семьи – Кытмановых. Со временем жители соорудили плотину, перегородив речку насыпной дамбой. В результате образовался широкий пруд, который обильно зарыбился. Привольные луга с богатым разнотравьем, плодородная земля, не мерянный лес привлекли сюда жителей. В 1897 году здесь проживало 350 человек, а в 1911 уже более 1200. Деревня не знала голода, нищеты, убогости, сиротства. В округе не было богаче её. Белокаменная церковь святого пророка Илии, три водяных, одна ветряная мельницы, две кузницы, молоканка, повсеместные огороды, большое количество скота, птицы, тут и там разбросанные пасеки создавали картину надёжности крепкого хозяйственного ритма настоящего и уверенности в будущем.
Правая сторона деревни называлась Кулаково - за прижимитость её обитателей, левая – Пузырёво. Про этих говорили, что «гнут из себя черт те что, раздуваются как пузыри, хвалются чем только могут». Между собой население не враждовало. Когда кому-либо надо было сходить на другой берег по делам, то говорили: « Пойду за речку», «Был за речкой», «А мы сегодня с зареченскими играли».
Шло горбачёвское время, и уже можно было без утайки заниматься индивидуальной предпринимательской деятельностью. В деревнях появились арендаторы земельных площадей. В основном это были бывшие председатели колхозов или директора совхозов. Они брали в аренду у колхоза какую-то часть земли, нанимали рабочих из этого же колхоза и выращивали зерновые. Платили налоги, а собранный урожай реализовывали по своему усмотрению. Звали их везде одинаково – «Арендаторы».
Так и с Иваном случилось. Купил он домишко на правой стороне речки, где ещё каких-то 30 лет назад стояло 140 дворов, а теперь сиротливо, напоминая всяк проходящему о былом, стоял один дом, принадлежащий ранее семье весёлого и неунывающего человека – Другакова Михаила Ивановича. Сын его Павел остался жить в деревне, перебравшись на левый берег. Он и продал дом Ивану.
Дом стоял у кромки леса, рядом был огород, о чём напоминали огнившая и обветшалая изгородь да буйно всё заполонившая дурнина. Место стало походить на дикость, откуда человеческий дух улетучился давно. Мимо дома была обозначена дорога, которая узнавалась следами примятой сухой травы нечасто проезжающих машин городских ягодников, грибников и рыбаков.
Дом сохранился хорошо. Стоял на возвышенном и сухом месте. Но самое главное, на что прильстился Иван – это лес, вплотную подступивший к огороду и уходивший густым массивом на многие километры.
Сохранился и банный сруб, правда довольно старый, но при определённых затратах вполне восстанавливаемый.
На противоположном берегу от былого величия деревни осталось 12-15 дворов, где доживали свой век пенсионеры, да 4-5 неработающих семей. Медпункта, здание которого занимали какие-то приезжие, не было давно, клуб, построенный из кирпича студентами стройотряда в 60-х годах прошлого века, оброс непролазными клёнами, через которые с трудом можно было пробраться. А старый и совершенно ржавый замок свидетельствовал о том, что молодёжи здесь давно не бывало. Был в деревне магазин, но открывался он три раза в неделю. Школы не было, так как учить было некого. Если и появлялся ученик, то его отправляли учиться в интернат в село Новая Тараба за 15 километров. К деревне подходила вполне сносная дорога. Работы в деревне не было никакой. Домашним хозяйством люди себя не обременяли. Жители держали коров, свиней и кур. Пробиваясь случайными денежными поступлениями, население в меру выпивало, не буянило и осуждало власть, что довела народ до такой «скотской жизни». Несколько домов пустели безстекольными проёмами окон, дверей у них не было, полы были выломаны. В них царили запустение и крах.
В деревню была проведена электрическая линия, на которой недавно заменили деревянные столбы бетонными. Пруд уже начинал зарастать камышом, а по берегам свирепствовала осока да ивняк. Дикая утка чувствовала себя здесь привольно. Из местных никто не охотился, а городские охотники редко заглядывали сюда.
Ивана не страшила разруха купленного дома. Проработав более 40 лет слесарем на заводе, он познал таинства этого ремесла и знал, что с успехом применит знания и опыт на новом месте. Благо, что в гараже у него много чего хранилось, принесённое с завода «на всякий случай».
Одним словом, всё сложилось у Ивана Конюхова. Он даже был рад, что Лидия не поддержала его. Знал, что когда всё устроится она приедет к нему, так как отношения с невесткой не сложились. Прозвище «Арендатор» воспринял как должное.
А через два года дом, в котором теперь он жил , было не узнать. Новым штакетником окружилась усадьба, по субботам дымилась баня, над крышей дома возвышалась антенна телевизора, по двору бродили куры, в клетках быстро-быстро пережёвывали травку кролики. А у самого леса целый день стоял рабочий гул пчёл. От речки на невысоких столбиках тянулись полиэтиленовые трубы, по которым электрический насос качал воду. В огороде зрела малина, на грядках ярилась редиска, круглел лук, цвела картошка, краснели помидоры, радовали глаз огурцы и торопились быть похожими на солнце подсолнухи.
В летней кухне хлопотала Лидия. Как и предполагал Иван, она приехала к нему. Тут же бегал внук, мальчишка лет 9, загорелый и весёлый. Сам Иван всегда был в работе: пилил, строгал, копал, поливал огород, косил траву, кормил кур и осматривал пчёл.
В деревне к нему привыкли, но с людьми он встречался редко – далеко было ходить на ту сторону вокруг пруда через мост, да и дел у него там не было. А просто так ходить он не любил. Чего зря время тратить…
И текла эта жизнь в тиши и спокойствии цветочной да шелесте листвы берёзовой.
Зимой всё глохло. Лес одевался в тяжёлую снежную шубу. Снегом забивало все подходы и подъезды. Изредка Иван становился на лыжи и ходил в деревню в магазин, где и общался с людьми. На хозяйстве оставалась Лидия. Но проходила зима, окатывала весна молодой и зелёной порослью округу, порхали птички, воздух жужжал майскими жуками, и снова приходила радость. Приезжал сын из города, оставлял внука, рассказывал отцу о городе и уезжал до августа.
Лида привыкла к такой жизни и не могла нарадоваться. Правда, она изредка выезжала в город. Делала там покупки, а потом на поезде доезжала до станции, куда Иван выезжал её встречать на своих жигулях.
И хорошо им было от такой жизни.
А в последнюю зиму Лидия внезапно заболела. Да как-то быстро её болезнь скрутила. Вечером, укладываясь спать, Иван решил, что надо её как-то завтра вывозить в больницу. Лида согласилась. Это потом Иван будет казнить себя, что уснул крепко и проснулся только утром. А когда проснулся, то и понял, что Лидия умерла…
На лыжах пришёл Иван на другую сторону пруда, нашёл Павла Другакова, и стали они думать, как хоронить Лидию. Собрались мужики и пошли рыть могилу, а Павел с Иваном нашли большой жестяной лист, привязали к нему верёвку и пошли за Лидией. А там переложили её на этот лист и потащили по глубокому снегу на ту сторону. Выбиваясь из сил, падали на снег, отдыхали две-три минуты и снова везли необычную поклажу.
Обмывали покойницу у Павла в доме. И ночь последнюю она в нём же провела, а на следующий день похоронил Иван Конюхов свою жену Лидию.
На поминках поблагодарил всех за помощь, и дал каждому по баночке мёду на помин души жены своей.
Живёт по-прежнему «Арендатор» в своём доме. Ему уже давно за 80 лет, но хлопочет по хозяйству также. Деревня окончательно утонула в неорганизованных зарослях. В последнее время повадились в деревню волки, и районные охотники убили несколько зверей недалеко от Иванова подворья.