Блинчики с творогом
Рассказ
В тот сентябрьский вечер полетел, тихо струясь по стеклу, первый, еще робкий и едва приметный снег. Трепыхал увядшими опадающими листьями тополь за окном. Листья шевелились на земле, подлетали, приплясывая под порывами ветра, забивались в межи грядок, в канаву, прорытую вдоль забора прошлым летом отцом.
- Вот и он так...Облетел до единого листочка, и нет ему ни покоя, ни радости, - вдруг сказала мама, вглядываясь в окно.
- Кто это? - не понял я.
- Отец. Не сладко ему без нас, домой тянет, небось, а гордость не позволяет.
Я молчал и думал. Думал, что вот как странно устроен мир, что хочется людям одного, а так не получается. Никогда не бывает так, как хочется... Это я, конечно, не о мелочах. Я об этом странном мире взрослых. Вот взять, к примеру, нашу семью. Жили дружно, весело. Папа с мамой любили друг друга. Потом родились я и Антошка. И нас любили. Папа каждое воскресенье водил нас в парк, на речку, покупал мороженое. И вот папа ушел от нас. К Вере Михайловне, маминой подруге. Ушел от нас и живет у нее. И сынок у них есть, Кирюша. А мы остались втроем без папы. Мама смеется, говорит: "Пусть теперь Вера готовит его любимые блинчики с творогом, а то они у меня что-то плохо получались". А сама ночью плачет. Я уже два раза просыпался и слышал, как мама плакала и что-то шептала.
...На следующий день утром к нам кто-то сильно забарабанил в дверь. Мама в одной рубашке побежала открывать. Спросила испуганно:
- Кто там?
- Открывая, Мария, я, Федор, - ответил густой хриплый мужской голос.
Мама заметалась по комнате, засуетилась, потом велела мне открыть дверь, а сама ушла в спальню одеваться. Дядя Федя, папин старший брат, ухватил меня на руки, крепко расцеловал.
- Ну, рассказывай, как живете? - спросил он, присев на стул и усадив меня на колено.
- Хорошо живем, - ответил я, - только без папы плохо.
- Ну, это понятно...- чуть подумав, сказал дядя Федя, погладил меня по голове и удивленно прокричал возившейся в спальне матери, - Смотри-ка, Мария, Юрка-то - вылитая ты. Вроде, раньше на отца больше походил.
- Нет, - покачала головой показавшаяся в дверях мать, - у него характер мой, а так он - батя родимый.
Дядя Федя взял со стола нашу семейную карточку, поерзал на стуле, неловко спросил:
- Как Николай живет? Он мне что-то давно ничего не пишет...
- Откровенно говоря, не знаю, - сказала тихо мама, давно он у нас не был.
- И не звонит?
- Не звонит...
Дядя Федя грузно встал, повернулся к окну:
- Не по-людски все это, Мария... не по-людски. Ну, ушел к другой. Любовь-морковь и все прочее – понимаю…Но забыть про детей? Этого не понимаю.
Он пошел к вешалке, взялся за курточку.
- Ты куда? - спросила мама.
- Пойду к нему. Посмотрю в глаза. Ты прости, Мария, я к тебе вечерком зайду попрощаться.
- Почему попрощаться? - удивилась мама.
- Да я ж у вас проездом. В командировку еду - учиться. Всю жизнь учусь, учусь, никак не выучусь...
- Не ходи к Николаю, - в глазах мамы показались слезы.
- А ты, Мария, не бойся, я с ним поговорю по-родственному.
...Вечером дядя Федя вернулся. Неторопливо разделся, пригладил волосы.
- Скучает, слышь, отец-то без вас, - сказал, наконец, он, потрепав меня по плечу. Засмеялся сухим принужденным смехом:
- Видишь ли, неудобно ему к вам в гости-то идти. Ты только, Мария, подумай. В родную семью неудобно прийти, посмотреть на детишек...
Потом мы пили чай. Дядя Федя рассказывал о себе и о своем брате - нашем отце, о детстве. Было тихо, Тренькало от порывов ветра стекло в окне, гудел огонь в печке. И таким сказочным казался весь этот мир в теплой маленькой комнате, с самоваром на столе, с вещами, имеющими свой родной и вкусный запах, с темными, чуть заледеневшими окнами, за которыми висела большая и круглая луна, что хотелось верить во все хорошее и счастливое.
...Прошла неделя. Однажды я услышал знакомые шаги в коридоре. Как в недавние времена, бросился к двери. Шаги стихли. Я открыл дверь.
- Папа! - вырвалось у меня.
Отец стоял, виновато опустив руки, улыбался и молчал. Потом прошел в комнату, огляделся, спросил:
- Где мать?
- Еще не пришла с работы.
Он схватил меня на руки, крепко прижал к груди:
- Антошка в яслях?
- Нет, сегодня он у бабы Вали.
- А что?
- Заболел вчера, простыл, наверное, где-то.
Отец посадил меня на диван, сказал:
- Ты за Антошкой следи, братик он твой. В обиду не давай.
Я рассказал ему про свои школьные дела, про свои первые успехи и неудачи. Он внимательно слушал, переспрашивал непонятное, потом неожиданно перебил:
- Ну, а мама как?
- Что как? - не понял я.
- Ну, не болеет? Как у нее с работой?
- Работает. И здоровье в порядке, - радостно ответил я, - а вот по тебе скучает...
- Да ну? - удивился папа.
- Еще как, даже плачет, - я собирался было нарисовать такую грустную-прегрустную картину, чтоб папе стало нас жалко и чтобы он снова остался жить с нами, но папа прервал меня:
- У меня у самого сердце на части разрывается, когда думаю о вас.
- Так оставайся у нас!
- Не так все это просто, сынок, как ты думаешь.
Отец прошелся по комнате:
- Когда-нибудь я расскажу тебе обо всем, что мне мешает жить с вами, и ты, я думаю, меня поймешь. Есть в жизни вещи, которые трудно понять с чьих-то слов, их надо самому прочувствовать и пережить...
Я смотрел на отца, взволнованно ходящего по комнате, и думал об этом странном мире взрослых, где все так непонятно и сложно.
Потом пришла мать. Она остановилась у порога и долго смотрела на раскрасневшегося отца, с которым мы играли в настольный хоккей.
- Ты не спешишь? - наконец тихо спросила она.
- Нет, а что?
- Тогда я сделаю вам блинчики с творогом.
- Нет, что ты, Маша...я там твое любимое овсяное печенье принес...
- Я быстро, ты не беспокойся.
Мама действительно очень быстро переоделась, загремела посудой, и скоро из кухни потянуло приятным запахом жареного теста.
Отец ел блинчики без аппетита. Посматривал на маму, молчал. Мама рассказывала о нашем житье-бытье, о делах на своей работе.
Потом отец стал собираться. Мама не отговаривала его. Он погладил меня по щеке, сказал:
- Ну, не скучайте.
Шаги удалились, хлопнула подъездная дверь.
- Вот и все, сказала мама, - пошли спать.
И мы молча, стараясь не вызывать друг у друга слез, каждый со своими думами пошли к своим постелям.
2010 г.