Больничный коридор насквозь пропах лекарствами и гипоаллергенными чистящими средствами. Свет флюоресцентных ламп, скользя по гладкой отполированной поверхности пола, карабкался по стенам. Мария Сергеевна, кругленькая аккуратная женщина, скромно сидела на самом краешке пластикового стула, то и дело бросая робкие нетерпеливые взгляды на дверь палаты. Вдруг динамик под потолком заговорил приятным женским голосом. Стройная подтянутая медсестра оторвалась от регистрационной стойки и побежала вглубь коридора. Несколько взволнованных врачей последовало за ней. Они о чем-то приглушенно переговаривались, но Мария Сергеевна, не знавшая английский, не смогла разобрать, о чем именно. Она тяжело вздохнула.
Уже пятый месяц она почти ежедневно приходила и садилась напротив заветной двери, дожидаясь, пока не закончатся процедуры и она сможет навестить сына. Женщина взглянула на часы: осталось ждать четырнадцать минут. Четырнадцать… Угловатое число, ставшее роковым полгода назад.
Тогда ночью в четырнадцать минут второго ее разбудила настырная неприятная мелодия мобильного телефона. Недовольно щурясь, она приподнялась на локтях и дотянулась до сотового. Номер звонившего было не разобрать: проклятая катаракта. Женщина нащупала кнопку ответа и приложила трубку к уху:
- Да? Что случилось?
- Мэрия Сэргеевна? – в трубке звучал незнакомый женский голос, говоривший с сильным американским акцентом.
- Да, кто это?
- Хай, я подруга Егора… Он прэсил вам позвонить. Вы только не волнуйтесь. Мы попали в кар эксидент…
- Он жив? – сердце остановилось, бесполезным булыжником рухнув вниз.
- Йес... Он в тяжелом состоянии. Его увезли медики. Простите меня. Я виновата… - из трубки послышались сдавленные всхлипы.
- Все будет хорошо, - прошептала женщина, волевым усилием делая вдох.
С тех пор Мария Сергеевна, скромная провинциальная учительница математики, главным туристическим впечатлением которой был белорусский санаторий, прошла тяжелый и длинный путь войны с русской бюрократией, получения американской визы и бесконечных боев с журналистами за право хранить молчание. Словно волки, почуявшие добычу, они накинулись на сына и всю семью в алчной надежде добыть побольше горячих и еще не запёкшихся подробностей. Марии Сергеевне пришлось сменить все номера телефона и передвигаться по городу только на такси. В тот момент ее вера в людей сильно пошатнулась… Оставалась только вера в сына.
Егор с самого своего рождения был особенным, не таким, как все. Мало того, что он родился двадцать девятого февраля, так еще сумел отхватить у непривычно расщедрившейся судьбы целую охапку талантов: абсолютный слух, дар пародиста, позволявший мгновенно повторить чужой голос, внешность белокурого серафима и то обескураживающее чистое обаяние искренности и подлинности, которое дается только с отеческим поцелуем Господа.
Уже в тринадцать он, мальчик из семьи токаря и учительницы, выиграл Всероссийский конкурс музыкальных исполнителей, в четырнадцать – отправился на гастроли с детским ансамблем, в семнадцать с легкостью поступил в театральный ВУЗ. К двадцати восьми годам он успел сняться в шести сериалах, десятке музыкальных клипов, подписать несколько рекламных контрактов с ведущими мировыми брендами и сыграть главные роли в трех десятках кинолент, один из которых, «Путь в никуда», был номинирован на "Оскар".
Заветную статуэтку режиссер не получил, но высокий интерес к фильму открыл перед Егором двери в святая святых – Голливуд. Попрощавшись с семьей, Егор переехал в Город Ангелов, нанял репетитора, чтобы избавиться от ненавистного русского акцента, и подписал договор с Синди Смитс, загорелой поклонницей ботокса и по совместительству успешным агентом по подбору актеров. Егор курсировал между Москвой и Лос-Анджелесом, спал по четыре часа в сутки и снимался одновременно в пяти проектах, месяцами забывая позвонить родителям. Мария Сергеевна порой плакала, скучая по сыну, но в глубине души понимала, что так будет лучше для него.
Каждый раз, когда женщина слышала звонок мобильного, она надеялась, что в этот раз звонит именно он. Нет, Егор был замечательным, заботливым сыном, поздравлял с праздниками и открыл на имя родителей внушительный банковский счет, благодаря которому она ни в чем не нуждалась. Просто Марии Сергеевне хотелось бы чуть чаще его видеть или же поскорее понянчить внуков, но сын наотрез отказывался это обсуждать, предпочитая бурные романы браку. Надеясь, что все однажды изменится, Мария Сергеевна даже купила браслет с серебряными бусинками, чтобы вешать на него новую бусинку каждый раз, когда сын приезжал. Но пока на металлическом кольце позвякивали только две сиротливые горошинки.
Ей понадобилось около двух нескончаемых месяцев, чтобы получить визу в Америку. Казалось, что все работники консульства делают все возможное, чтобы задержать ее на Родине. Даже бумажки из угла в угол стола они перекладывали целую вечность. Только приехав в клинику к сыну, она узнала, что Егор попросил максимально замедлить процесс оформления: он не хотел, чтобы мама видела его слабым и больным. Женщина вздохнула, но не стала спорить. Он всегда был таким: упрямым, настырным и сильным. Им по праву можно было гордиться.
Мария Сергеевна отлично помнила самый первый раз, когда она пришла к сыну. Заботливая медсестра подвела ее к нужной палате и, сочувственно улыбнувшись, открыла дверь. Пара секунд - и любимые серые глаза, печальные, но по-прежнему наивные. Егор лежал на кровати и приветливо улыбался. Волосы были небрежно взлохмачены и закреплены гелем. На бледных щеках виднелись рыжеватые пятна тонального крема. Даже в такой ситуации он старался держаться молодцом. Мария Сергеевна обещала себе не плакать, но по щекам тут же побежали две тоненькие струйки. Несколько шагов – и она почувствовала такой знакомый запах и тепло его тела. Егор неуклюже чмокнул ее в поседевшую макушку, прижал покрепче левой рукой и прошептал прямо в ухо: «Мам, не плачь… Я живой».
Уткнувшись носом в его широкую грудь, перевязанную бинтами, она тихонько плакала, радуясь, что наконец-то может дотронуться. Помедлив чуть-чуть, Мария Сергеевна с сожалением оторвала голову, и принялась поспешно вытирать слезы:
- Прости, сынок, накопилось. Не хотела плакать…
- Я знаю, мам. Все хорошо, - он улыбнулся кривоватой однобокой улыбкой.
- Как ты, Егорушка? – женщина с наслаждением протянула последнее слово
- Не очень, - он тяжело вздохнул.
Она села чуть глубже на кровати, чтобы чувствовать его, и поджала губы.
- У меня посттравматический инсульт. Я не чувствую правую руку. И память… Я… - он запнулся, - ничего не запоминаю.
- Сынок, ты обязательно поправишься. Пока времени мало прошло… - Мария Сергеевна взяла его за правую руку, неподвижно лежащую на одеяле. Ей хотелось, как в детстве, заверить его, что все будет хорошо, он обязательно выздоровеет, мама его вылечит, и они вместе отправятся в зоопарк к его любимому жирафу… Но ее мальчик давно вырос и не хотел смотреть ни на каких жирафов, а лечить инсульты она не умела.
- А если нет? – его взгляд стал пустым и безжизненным. Он повернулся окну и заговорил тихо-тихо: - Я свой диагноз запомнить не могу. Вон лежит на бумажке записанный. Как я роли буду учить? И рука эта, кусок мяса бесполезный, - он презрительно усмехнулся.
- Не надо так, - жалобно попросила Мария Сергеевна, проклиная свою беспомощность.
- А как надо?
- Не знаю…
- Ладно, прости… Я тебя люблю, - он обнял ее одной рукой, прижимая к себе.
В тот день они долго разговаривали. Егор рассказал ей о своей жизни, о ненавистном английском языке, бесконечных кастингах и пробах, где ему предлагали только роли безмозглых русских мафиози, о фальшивых улыбках и приветствиях, которые приходилось источать на каждом шагу, пошлости и вульгарности Города Ангелов, и о нестерпимом желании побыть наконец-то собой, а не кем-то другим. Он сам выбрал себе эту судьбу, но все чаще начинал задумываться, не стоит ли все бросить и вернуться назад…
Мария Сергеевна же рассказала ему о первоклашках в ее школе и о том, что современные дети не знают, что такое скворечник, но все ходят на уроки с планшетами, и о том, что они совсем не читают книжки...
Егор с горечью поделился, что в день трагедии он познакомился с самим Сэмом Ричардсом, известнейшим режиссером и гуру массового кино. Они сразу же нашли общий язык, и мэтр даже предложил Егору сняться у себя в фильме. Визитка Ричардса по-прежнему лежала в сумке…
Мария Сергеевна понимала, что у них нет общих тем для разговора и точек пересечения, но как же было приятно просто сидеть рядом с ним и слушать его тихий баритон, видеть улыбку и поправлять его одеяло. Вечером она даже рассказала ему сказку, пообещав, что об этом никто никогда не узнает. Просто закончилось действие обезболивающего, и Егору было никак не уснуть. Мария Сергеевна, робко улыбаясь, гладила соломенные кудрявые волосы и тихо-тихо нашептывала давно забытую историю из детства. В тот вечер она чувствовал себя полезной…
Несмотря на все заверения врачей, Егор начал быстро восстанавливаться. С необычайным упорством он выполнял все упражнения и процедуры. Специалисты по реабилитации только удивлялись живучести «русского терминатора». Постепенно он заново научился шевелить пальцами, а затем и кистью. Мария Сергеевна радостно аплодировала каждой маленькой победе сына. Все-таки он у нее был самым замечательным на свете. Чтобы как-то помочь, она принесла маленькую иконку и тот самый браслет с двумя бусинками и повесила у него в изголовье. Егор, ярый атеист и противник суеверий, запротестовал. После продолжительного спора Мария Сергеевна забрала браслет, но иконку все же незаметно пихнула сыну под подушку, надеясь, что он не найдет.
Через два месяца Егор уже самостоятельно передвигался по больнице, безбожно заигрывая со всеми медсестрами, от чего регулярно получал предупреждения от главврача клиники. Постепенно его лицо пришло в норму, остался только заметный шрам на скуле, но Егор решил, что это даже придает ему характерности.
Оставалась только память. Она никак не хотела полностью восстанавливаться, но он настырно заучивал по абзацу текста каждый день, стараясь увеличивать его размер, чтобы однажды вернуться на площадку. Мария Сергеевна не обсуждала с ним вопросы будущего и его планов насчет возвращения к съемкам, боясь задеть за живое. Только однажды, когда он все-таки рассказал ей о причине аварии: Егор заснул за рулем, когда после восьми часов съемок и благотворительного вечера, который просто не мог пропустить, - она решилась задать сокровенный вопрос:
- Сынок, но ты ведь правда, будешь меньше работать, когда поправишься?
- Мам, сначала надо поправиться…
- Ты точно поправишься, - она тяжело вздохнула. - Но ты себя совсем загнал. Нельзя так.
- Я сам разберусь, хорошо? – разозлился Егор.
Мария Сергеевна почувствовала острый укол в сердце, но тут же сменила тему разговора.
Еще через месяц он начал давать первые интервью журналистам. Они приходили по одному или группами и подолгу расспрашивали его о жуткой аварии и об отношениях с девушкой, с которой он ехал в машине. Мария Сергеевна, сидя в уголке палаты, с неодобрением смотрела на всех этих акул пера, которые отнимали у нее сына и задавали неприятные вопросы. Они вгрызались в самые уязвимые места и затрагивали самые болезненные темы. Порой ей даже хотелось встать и выгнать их всех, только бы они не трогали ее мальчика. Но он, кажется, был счастлив. Егор буквально расцветал под вспышками фотокамер, мгновенно превращаясь из раздражительного и недовольного пациента в героическую жертву ужасного стечения обстоятельств. Он искренне наслаждался их вниманием и тем, что о нем говорят… Мария Сергеевна не понимала этого, но списывала все на скуку и серость больничного образа жизни.
Она взглянула на часы: прошло уже семнадцать минут вместо четырнадцати. Медсестра вернулась в регистрационной стойке и начала заполнять какие-то документы. Санитары провезли носилки с подростком. Он громко стонал. Мария Сергеевна с горечью проводила его взглядом. Бедный мальчик...
Наконец дверь палаты открылась, на пороге появился улыбающийся пожилой доктор. Он поприветствовал женщину и пригласил ее войти.
Мария Сергеевна встала со стула и быстро прошмыгнула в палату. Егор сидел на кровати и отцеплял от себя последний датчик.
- О, мам, привет, - жизнерадостно пробубнил он, влезая в футболку со своим любимым супергероем.
- Привет, сынок! – женщина подошла и чмокнула сына в щеку.
- А у меня для тебя отличные новости, - хитро подмигнул он.
- Какие? – она опустилась в кресло и заинтриговано посмотрела на сына.
- А угадай!
- Ну не знаю, сын. Говори…
- Мама, мне позвонил Ричардс. Он обо всем узнал из газет. Он готов меня взять в следующий фильм. Сказал, что ему как раз нужен парень с внутренней трагедией. Ты представляешь, я теперь парень с трагедией? – Егор засмеялся.
- А как же память? – растерялась Мария Сергеевна.
- А это второй сюрприз, - он подошел к женщине и опустился на корточки, глядя ей в глаза. - Вчера у меня получилось выучить целых две страницы. Память прогрессирует. И он обещал помочь с суфлером, если что… - его лицо светилось от счастья. Глаза блестели азартом и жаждой жизни.
- Это здорово, сынок…- тихо отозвалась женщина.
- А еще, мам, - он вскочил и начал быстро ходить по палате, - мне сегодня сюжет приснился. Интересный, про отца и сына. Я хочу короткометражку снять! Будет здорово. Как думаешь, получится?
- Конечно, получится…- улыбнулась она одними губами. – Ты у меня такой талантливый.
Тем же вечером, придя в огромный пустой дом, который снимал для нее Егор в центре Лос-Анджелеса, Мария Сергеевна щелкнула кнопкой пульта и включила единственный русскоязычный канал. К своему удивлению, на экране она увидела знакомую палату и Егора. Он сидел в кресле напротив журналиста и рассказывал об аварии. Мария Сергеевна не присутствовала при записи этого интервью, поэтому сделала звук погромче:
- А вы задумывались, почему это с вами произошло? – задал вопрос молоденький журналист.
- Да, конечно, - лицо Егора стало непривычно серьезным. - Я много времени провел в этих мыслях. Я молодой, успешный, и вдруг почему-то на самом пике я врезаюсь в стену, глухую непробиваемую стену. И оказываюсь на больничной койке без памяти и движения. Это было ужасно… Крах моей жизни. Я потерял абсолютно все, - он сделал паузу, чтобы попить воды.- Я не понимал, за что мне это. И почему именно я должен пройти это испытание.
- Вы как-то ответили себе на эти вопросы?
- Нет. - Егор задумался, - но теперь я точно знаю, что никогда не остановлюсь. Я буду работать в два-три раза больше, участвовать во всем, чем только смогу. Потому что я понял, что однажды могу просто не проснуться…
- А дети, семья? Вы их планируете?
- Пока у меня просто нет на это времени… Я не хочу бессмысленно прожить свою жизнь.
Интервью продолжалось, но Мария Сергеевна перестала слушать. Она выключила телевизор и отбросила пульт, от чего браслет, протяжно звякнув двумя бусинками, съехал вниз по запястью. Холодная черная тишина, вязкая как болотная тина, хлынула в комнату. Стало нечем дышать.