Рядом с тобой

               
Тепло  на  улице,   с  длинных  сосулек   у  школы,   почты,   магазина   обильной  капелью  стекает  прозрачная  вода.  Машины  вязнут  в  снежной  жиже,   опасно  заезжают  на  тротуар  и  обочину.  Посреди  дороги   темнеет   глубокая   лужа   с  холодной   водой,   не  находящей  себе  выхода.  Худой  мужик  в  фуфайке,  но  уже  в  сапогах,   в  фуражке  и  без  рукавиц  железной  лопатой  прокладывает   проход  луже,  отодвигая   её  от  своего  двора.   Кругом  грязно,  сыро,   серо.  Серый   снег,   тёмные  прутья   тянутся  к  серому  небу,   серые  вороны  прыгают  по  осевшим   сугробам.  А   щебет   воробьёв   в  ветвях  берёзы,  звонкая  капель,  задорный  стук  лопаты,  даже  брызги  из  под  колёс  машины;   всё   предвещает  хорошее  настроение,   обещает   радостные  перемены.   
Весна  пришла!   Конец  холодам,   темноте,   тоскливому  белому  снегу.  Ребятня  с  весёлым   криком  носятся  у  школы,  без  шапок  и  курточек  в  одних  кофточках   бегают  на  почту  и  в  магазин. 
Татьяна,   не  высокая   женщина,  лет  тридцати,   в  зимнем,  сером  пальто,  в  зимней   шапке  и  в  зимних  сапогах   остановилась  на  повороте  в   магазин,  обернулась  в  сторону   школы,   высматривая   сына.  Не   дай  бог   Серёжка  её  так  же  выскочит,   побежит  в  магазин  за  жвачкой   или  за  тетрадкой.   Не  послушает  матери,   простынет,  заболеет,  умрёт!   А   ей  хватит  и  одной  потери,  вторую  ей  не  вынести.  Высматривала  и  даже,  не  признаваясь  себе,  ждала,   хотела   увидеть  его   без   курточки,   чтобы  тут  же  наброситься,  отругать.  Выплеснуть  из  души  боль,  тяжесть,  не  проходимую  злость  на  себя,  на   людей,  на  природу.  Зачем  так  тепло  сегодня   и  бегут  ручьи,   когда  у  неё  на  душе  зима?   Зачем   улыбаются   люди,  когда  ей  не  весело?    Зачем   она  такая   несчастная,   что   она  сделала   не  так?  Сейчас  на  крыше  её  дома  полно  снега,   дом  не  окопан,   и  нет  у  неё  желания  что  либо  менять  в  своей  жизни.  Не  хочется  садить  рассаду,  сменить  шторы,  перебраться   в  более   лёгкие  одежды.  Нечего   не  хочется  менять,  делать,  думать.  Так  бы  и  замереть  в  зимней  спячке,   не  тревожить   сознания  и  чувства,   притупившиеся   после  смерти  мужа  Саши. 
Серёжка,  сын  её,  худощавый,   светловолосый  мальчик,   стоял  у  окна,  на  первом  этаже.  Он  собирался   бежать  в  магазин  за  жвачкой,  а  заметив   вовремя  мать,  задержался.  Одинокая   фигурка  матери  среди  спешащих  прохожих  вызвала  в  его  душе  жалость.  Худо  мамке,  тяжело,  стоит   бедная  одна,  без  папки.  Жвачка  её  не  утешит,   карамелька   не  порадует,   в  стрелялки  она  с   ребятами  не  поиграет.  Зажал   Серёжка  пятак  в  руке,  вернулся  обратно  в  класс. 
А   Татьяна,  не  заметив  сына,  зашла  в  магазин.  Сороковой  день  по  мужу  завтра,   надо  бы  прикупить  продуктов,   угостить  кто  придёт.  Взяла  рыбы,  колбасы,   крабовых   палочек,   масла  и  сметаны,  четыре  пачки  пельменей.  Деньги  пока  есть,  зачем  их  сейчас  жалеть.  Сейчас   Татьяне  ничего  для  себя  не  надо:  ни  мебели,  ни  машины,  ни  одежды.  Ничего  не  хочется,  как  при  беременности,    тошнит  от  жизни.
Вышла  на  улицу.   Из  облаков  солнечный  луч  скользнул  по  её  лицу,   заставил  отвернуться.  Какая  то  не  знакомая  собака  запрыгала   перед  ней,   тёрлась  о  ноги,  радостно  взлаивала,  крутилась  на  месте,  словно  встретила   любимую  хозяйку.  Тёмные  глаза   собаки  светились  радостью,  раскрытая   пасть  словно  улыбалась,  а  лапы   чуть  было  не  касались  лица   Тани.  Столь  бурная  радость  победила  страх  женщины,   она  лишь  легонько  отстранила  собаку,   пошла  домой,  ворча  себе  под  нос.
   -  Сумасшедшая,  право   сумасшедшая!   Хозяйку   потеряла,  вот  и  обозналась,  бедная.  Иди,  иди,   колбасу  учуяла,   вот  и  липнешь.   Иди  к себе  домой.
Собака,  словно  поняла  её,  послушно  побежала  вперёд,  безошибочно  находя  дорогу  к  её  дому.   Тане  и  самой   уже  не  хотелось   потерять  из  вида   собаку.  Ни  кто,  кроме  Саши,  так   бурно  не  радовался   при  встрече  с  ней.  Незнакомая  собака  добежала   до  её  дома,  спокойно  села  у  дверей,  словно  жила  здесь. 
К  вечеру  настроение  у  Тани  поднялось.  Прибежал  из  школы  Серёжка,  и  чего  давно  с ним   не  случалось,  доверчиво  прижался  к  матери.  Таня  легонько  потрепала  его  по  волосам,  искательно  заглянула  в  глаза.  Светлая  слеза  повисла  на  реснице  сына.   Он  искал  у  матери  утешения.  По  дороге  домой  поймала  его  соседка  Сонька.  Трепала,  тискала,  визжала  на  всю  улицу.
   -  Сиротинушка  ты  наше,  горе –горюшко!   
Еле  вырвался,   испугался.   Неужели  он  до  конца  не  понимает  всю  степень  своего  несчастья?  Не  стало  отца,  но  есть  мать,  друзья,  солнце,   вода,   земля,  карамельки  и  та  же  жвачка.  Неужели  его  ожидает   ещё  нечто   худшее,  ему  незнакомое? 
   -  Успокойся,  -  прижала  к  себе   Таня   сына,  -  завтра  к  нам  гости  придут.   Надо  бы  нам  в  избушке  прибраться.  Я  пол  вымою,  а  ты  половички   вытряси.  Снегу  ещё  много,  по  снегу  хорошо  их  трясти.  Завтра  помянем  папку  и  нам,  и  ему  легче  будет. 
По  снегу  половички  трясти  милое  дело.  Не  белом  насте  серая  пыль  сразу  заметна,  оседает,  темнеет.  Сразу  виден  результат   своей  работы.  А  потом   по  чистому  насту   ещё  раз  расстелить,  снежком  посыпать  и  вымести.  С  отцом  так  делали.  Сейчас   Серёжка  расстелил  половички,  не  много  потряс  их  и  хотел  было  домой  их  нести.   Одному  трясти  их  тяжело  и  скучно.  А  из   ограды  вдруг  выскочила  белая  собака,   потянула  край  половичка  на  чистое  место,   запрыгала  на  нём,   вминая  в  снег.  К  мальчику  подбежала,   радостно  виляет  хвостом,   тихонько  повизгивает.  Страз   мальчика  сменился  изумлением.
   -  Мам!  -  крикнул  он,  -  к  нам  какая  то  собака  прибежала?   Давай  оставим!   
Оставить  собаку  или  нет,  не  решила  ещё   Таня.  Такие  сложные  вопросы  обычно  решал  Саша.
   -  У   нас  Тобик  есть,  -  протянула  не  решительно,   выходя  на  улицу. 
   -  Ну  и  что,  -  поскучнел  сын,  -  им   вдвоём  веселее   будет. 
Собака  хозяйке  тоже  понравилась.   Пёс  сидел  спокойно,   серьёзно  поглядывая  то  на  одного,  то  на  другого.  Цвет  какой  то  белёсый,  но  так  преданно  смотрит,  и  Серёжка  просит,  и  пришла  на  сороковой  день. 
   -  Если   в  память   мужа,  -  соглашается   она,  -  назовём  тогда  его  Санчо. 
   -  Санчо!   Санчо!  Позвал   Серёжка. 
Собака  сорвалась  с  места,  закрутилось  вокруг  них, выписывая  круги.  Ломался  наст,  брызги  снега  поднимались  в  воздух,  половички  перемешались  со  снегом. Пришлось  Тане  помогать  сыну,   вытряхивать  их  снова.  А  Санчо  снова   сел  и  спокойно   наблюдал  за   ними. 
  -  Кошка   из  дома  уйдёт   это  плохо,  -  рассуждала   вслух  хозяйка,  -  а  если  собака  придёт,  это  к  чему? 
  -  К   хорошему,  мам,  к  хорошему!  -  уверял  её  сын,  -  вот  увидишь,  что  всё  хорошо  будет! 
По  дороге  шла  соседка   Сонька,   посмотрела  на  них  удивлённо –придирчиво,  заглушая   зародившиеся  было  улыбки.  Скатала  половички  Таня,  торопливо  занесла  их  домой.  Серёжка  с  собакой   дошёл  до  крыльца,   посмотрел  на  собачью  будку,  на  Тобика,   выжидающе  смотрящего  на  них.
   -  Пока,  Санчо,  -  сказал  Серёжка,  -  потом  мы  с  тобой  поиграем  и  побегаем.
Стол  накрыла  Таня  не  богатый,  но  обильный.  Два  раза   в  пятилитровую  кастрюлю   закидывала  пельмени.  Пару  селёдок  нарезала  для  любителей   солёного,  салат  приготовила из  риса,   кукурузы,  варёных   яиц  и  крабовых  палочек.  Огурцы  солёные  занесла,   грибочки  солёные  с  картошкой  и  со  сметаной  приготовила.  В  синею,  широкую  вазу  карамели  и  конфет  насыпала,   печенья  и  пряников  добавила.  Рюмок  наставила  самых  разных.  На   работе,  в  детском  саду  родители  дарили  ей   рюмки.  Много  их  разбилось,  остались  остатки  от  разных  наборов.  Синие,  красные,   жёлтые  рюмки  красовались  на  столе.  Серёжка  белые  салфетки  нарезал,   красиво.  Веером  поставил  их  в  два  высоких  стакана.  Первой  пришла   бабушка,  мама   Саши.  Маленькая,   сухонькая   в  чёрном  платке,  ни  Тобик,  ни   Санчо  не  залаяли  на  неё. 
   -  Откуда  она  у  вас?  -  спросила  она  про  белую  собаку,  -  ровно  знает  меня,  спокойно  пропустила. 
   -  Хорошая  собака!  -  забеспокоился  Серёжка. 
   -  Может  быть,  -  засомневалась   Таня,  -  не  ведома  откуда  пришла,  а  словно  к  себе  домой.  Я  и  то  удивляюсь:   не  стало  мужа  -  пришла  собака. 
Свекровь  выгрузила  на  стол  ворох  пирожков  с  мясом,  с  грибами.
   -  Помянем  Сашу,  он  пирожки  любил.
   -  Я   пельмени  приготовила,  -  виновато  сообщила  Таня,   не  любившая  возиться   с  выпечкой. 
    -  И   пельмени  он  тоже  любил.   Саша  всё  любил:   поесть,  поплясать,  порыбачить.  А  сердце  то  слабое  -  старушка  испытывала   взаимную  вину  перед  невесткой,   которую  её  сын  так  рано  оставил  вдовой.  -  Грех  ругать,  а  нельзя  ему  было  заводить  семью!  -   старушка  тихо  заплакала. 
   -  Ничего,  мама,  -  стала  успокаивать  её  Таня,  -  пятнадцать  лет  всего,  а  наши  были.  У   других  и  этого  нет.   Вон,   Сонька,  соседка  наша,  всю  жизнь  живёт  одна. 
Следом  пришли  мужики,  стало  шумнее,  теснее.  Вспоминали  о  Саше  только  хорошее.  Кого  то  он  в  страшный  мороз  пьяного   два  квартала  на  себе  тащил.
   -  За  мою  девку   на  танцах  заступился,  -  хвалил  второй,  -  тоже  кого  то  от  тюрьмы  уберёг,  а  девке  помог   судьбу  не  поломать. 
   -  Хороший  был  мужик!  -  решили  поминальщики,  -  надёжный.
Подошедшие  бабы  тоже  принесли  пострепушки,   зашмыгали  носами.  Сели  за  стол.  Высокий  мужик,  который  в  мороз  чуть  ли  замёрз,  быстро  раскрыл  две  бутылки,  разлил  водку  по  рюмкам.  Молча,  не  чокаясь,  выпили,  смотрели,  как   синеет  огонёк  в  рюмке  Саши.  Соседка   Сонька  водки  не  выпила,  в  синеватой  рюмке  прозрачная   жидкость  не  заметна.  Потянулись  гости  за  закуской,  за  грибочками,  пельменями,  рыбкой.  Одна  она  сидит  сердитая,  обиженная,  что  её  не  выпитой  рюмки  так  и  не  заметили,  не  кинулись  уговаривать.  Закусили  малость,  и  тот  же  высокий  мужик  стал  разливать  по  второй,  дошёл  до  Сонькиной  рюмки,  удивился.
   -  Ты  чего  это  не  выпила?   За  упокой  души  хоть  одну,  да  надо  выпить!
   -  Не   пью  я,  -  растерялась  Сонька,  любившая  гордиться  своей  трезвость.
Она  ожидала,  что  её  чуть-чуть  поругают  и  много  станут  хвалить  за  её   трезвость. 
  -  Я  тоже  не  пью,  -  наседал  мужик,  -  завязал,  а  сейчас  надо  выпить  обязательно,   хозяйку  уважить,   хозяина  помянуть.
   -  Да,  ведь  жалею  я  её,  -  захныкала   соседка,  -  ой,  как  жалею,  горемычную!   В  такие  молодые  годы  осталась  с  дитём  на  руках,  -  Сонька  с  грустной  улыбкой  посмотрела  на  хозяйку,  высматривая,  достаточно  ли  той  тяжело,   осознаёт  ли  она,  как  ей  должно  быть  тяжело.  Взглядом  вампира  показался   Тане  взгляд  соседки.  Подмечает  та  все  признаки  её  тоски  и  грусти.  Глаза   с  слезинкой,  скорбно  поджаты  губы,  тонкие  пальцы   нервно  сжимают  вилку.  Положила  вилку,  закрыла  лицо  руками.  Много  пролито  слёз  в  подушку,  много   их  пролито  в  бане,  чтоб  ребёнок  не  видел,  но  всё  ровно:   стоит  лишь  кому   либо  пожалеть  её,  как   снова  набегают  слёзы. 
    -  Вот,  вот,  -  продолжала  довольная   Сонька,  -  я  и  говорю,  тяжело  бабе  будет.   Такая    молодая  и  с  дитём  на  руках  осталось.   Я  и  жалею…
   -  Давай  те  выпьем!  -  перебила  её  старая  мать  Саши,  -  пусть    земля  ему  будет  пухом,  а  живым  жить! 
Живым  жить,  утешала  себя  Таня,   вытирая  подушками  пальцев  последние  слезинки.   Ей   захотелось  сделать  свекрови  приятное,  сказать   какой  замечательный  был  у  неё  сын:   заботливым  отцом,   любящим  мужем.
   -  В   последние  дни,  -  начала   она  тихо  и  спокойно.  Шум  за  столом  сразу  затих,  -  говорит  мне,  -  дров  я  много   заготовил,  вам  на  две  зимы  хватит.  Я,   говорит,   очень  жить  хочу,  хоть  птичкой  на  дереве,   кошкой  в  доме  или  собакой  на  улице,  но  только   быть  рядом  с  тобой!
   -  Смотри  кА,  -  удивились  гости,  -  словно  поэт  выразился!   
Соседка  Сонька  выпила  свою  рюмку  и  загрустила:   ей  ни  кто  подобных  слов  не  говорил.  А   чем  она  хуже?   В   меру  упитана,  в  меру  красива,  готовить  умеет,  дом  содержит  в  порядке,   а  уж  добрая  -  всех   жалеет  и  любит. 
Хоть   птичкой,  хоть  кошкой,  хоть  собачкой,  повторяет  про  себя  Таня,  и  вдруг   её  словно  молния  озаряет   -  а  Санчо  то?   Белая  собака?   Уж  не   Саша  ли  к  ней  вернулся?  Открытие  обрадовало  её,  поманило   новым  поворотом   в  жизни,  словно  не  совсем  вдова  сейчас,  и  не  совсем  одна.  Охотно  стала  припоминать  все  не  обычные  особенности  вчерашнего  появления  собаки.   Белая  собака  и  Саша  был  блондином.  Глаза  чёрные  и  у  мужа  глаза  тоже  были  тёмные.  И  как   ей  обрадовалась!   Запрыгала,  заластилась  и  сама,  сама  дорогу  домой  нашла.   Спокойно  пропустила  свекровь  и   других,   знакомых  ей  гостей.  Как    вчера  помогала  Серёжке!  Таня   удивлялась  не  обычной  собаке,   не  обычному  её  появлению  на  сороковой  день  по  мужу.  Но  всё  это  может  быть  простой  случайностью,  которая  скрасила  её  жизнь.  В  благодарность   Санчо   она  решила  кормить  его   из  той  чашки,  из  которой  любил  есть  её  Саша  -  беленькой,   глубокой  с  отбитой  эмалью  с  одного  края. 
Гости  подмели  всё  подчистую.   Таня   сложила  стопочкой  все  тарелки,   выставила  на  плоских   тарелочках   принесённую   выпечку.   Снова  разлили   чай,  мужики  достали  ещё  бутылку.
   -  Извини,   хозяйка,  -  сказал  высокий,  -  шуметь  мы  не  будем,  а  Сашу   ещё  раз  помянем. 
   -  Пейте,  пейте,  -  разрешила  она,   думая  о  Санчо.  Узнала   её,  обрадовалась  и  дорогу  сама  нашла,  и  Саша  тоже  обещал перед  смертью  обратно  вернуться.  Таня  взяла  белую  чашку,  положила  горсть  пирожков,   вышла  на  улицу.   Тобик  схватил  один  пирожок   и утащил  его   в  будку.  А   Санчо  аккуратно  взял  один,  стал  есть  его  тут  же  у  ног  хозяйки.  Таня  присела  рядом.  Санчо  положил  ей  голову  на  колени,  лизнул  руку. 
   -  В   человека  не  мог  разве?  -  заплакала   Таня,  -  что  я  с  тобой  делать  буду?   Ты  и  говорить  не  умеешь! 
Санчо   отвернулся  в  сторону.
   -  Ой,  прости,  -  Таня   порывисто  обняла  его  за  шею,  -  хоть  кошкой,   хоть  мышкой,  а  будь  рядом  со  мной. 
Судьба,   забрав  у  неё  мужа,  сделав  её  вдовой,  отрыгнула  обратно  маленький   кусочек.  Вернула  обратно  лишь  его  душу,   его  эмоции,  память.  Он  стал  собакой,  у  него  собачьи  повадки:   грызёт  кости,  живёт  в  будке,  лает  на  прохожих.  Обижалась  Таня   за  него,   за  себя.  Собака  -  друг  человека.  Она   терпеливая,   надёжная,  смелая,  верная.  Собака  спасает   людей,  она  верна  хозяину,  ей  поставлено  не  мало  памятников,  но  нет  между  ними   равноценного   общения.  Не   может  сейчас   Санчо  взять  на  себя  ответственность  за  неё  и  сына. 
Всё    же  каждый  день  разговаривала  с  собакой  Таня.  Поощряли  к  разговору  умные,  внимательные  глаза  Санчо.  Таилась   в  глазах  собаки  не  только  собачья  преданность  и  любовь,  а  и  не  что  большее  -  разум,  понимание.  Таня  стала  общаться  с  ним,  как  с  малым  ребёнком. 
   -  Пойдём  морковь  садить,  -  звала  она,  -  взяла  нынче  три  пакета.  Помнишь,  осенью,   ты  посоветовал   в  глину  морковь  обмакивать,   сушить  потом.   Та  морковь   до  сих  пор  словно   только  что  с  грядки   сорвана. 
Санчо  шагал  за  хозяйкой   по  бороздам,  не  топтал  гряды.
   -  Свёклу  я  через  рассаду  сажу,  -  говорила  через  неделю,  -  свекла  у  нас  всегда  хорошо  родится.  В  борщ   её  кладём,   с  чесноком  едим,  ты  тоже  ел  раньше. 
Острота  новизны  сгладилась,   Таня  уже  не  находила  неестественным   разговаривать  с  собакой.  Она  привыкла,   что  её  внимательно  слушают,   понимают  и  наверно,  тоже  переживают  за  урожай,  за  Серёжку.  Однажды,   когда  она  поливала  морковь,   Санчо  забежал  в  чулан  и  вытащил  оттуда  свой  старый  пиджак,  старую  шапку  и  пару  палок,   длинную  и  короткую.
  -  Ты  думаешь?  Ты  советуешь  мне  сделать  чучело?  -  догадалась  Таня.
Санчо  поднял  голову   к  верху,  посмотрел  на  небо,  в  котором  кружилась  стая  ворон.
Он  внимательно  наблюдал,  как   хозяйка   мастерила  чучело,   не  умело  перевязывала  пояском  палки,   не  глубоко   втыкала  длинную  палку   в  землю.  Всё  же  чучело  получилось,  и  довольный   Санчо  радостно залаял,  завилял   хвостом,  бегая  вокруг  чучела  и  хозяйки.  Хотя  чучело  ставить  ещё  рано;   до  урожая   вороны  успеют  привыкнуть  к  нему,  но  и  такая   забота   Санчо   порадовала   Таню.
Лето  пришло.  Светло,   тепло,  зелень  кругом   и  посаженный  огород  радовали  глаза.  Душевное   равновесие  Тани  улучшилось,   она  привыкла,   смирилась  с  судьбой  и  уже  не  считала  себя  обиженной  и  обделённой.  У  неё   были  причины  радоваться  солнцу,  хорошей  погоде,   свободному   времени.  Ей  было  ради  кого  жить,   кому  помогать,  кого  выслушать,  у  кого   попросить  сочувствия.   Растила  сына,   помогала  свекрови,   раз   уж  та  жить   не  могла  без  дачи,   слушала   своих  коллег,  искала  сочувствия   у  Санчо.  Его   сочувствие  помогало:  оно  не  выходило  за  рамки  понимания,  в  нём   отсутствовала   жалость,  придающая  человеку  статус  неудачника.   Санчо    просто  внимательно  смотрел,  подавая   себя  образцовым   слушателем. 
А  соседка  Сонька  иной  раз  становилась  нестерпимой,   приставая  с  расспросами.
   -  Бедняжка,  -  говорила  вместо   приветствия,  -  как  я  жалею  тебя.  Ты  даже  представить  себе  не  можешь,  как  мне  тебя  жалко!    Дачу  старуха  на  кого  оставляет?  На  дочь,  поди?   На  тебя  бы  оставила,  своему  внуку?  -  Сонька  вытирала   свой   вечно  мокрый  нос,   готовилась  к  дальнейшим  расспросам.
   -  Не   знаю  я,  -  промямлила  Таня,  пытаясь  уйти.
   -  А  чё  не  знаешь  то,   чё  не  знаешь,  -  набросилась  на  неё  Сонька,  -  мантулишь  на  даче  за  доброго  мужика,  а  за  себя  и  слова  сказать  боишься. 
Хотелось   Соньке,  чтобы  между  ними  были  раздоры,   позволяющие  ей  вмешаться,  навести  справедливость.  А  если  всё  тихо,  то  и  самой  выдумать  их.  Нельзя   людям  обойтись  без  её  участия.  Не  может  Сонька  упустить  Таню,   ведь  такой  удобный  случай   пожалеть  и  посочувствовать.  А  Таня  боится  оказаться  не  вежливой,  стоит,  мнётся.  Её   спас  Санчо.  Он  легонько  потянул  соседку  за  подол.  Та  шарахнулась  в  сторону,   вырывая   материю  из  зубов  собаки.  Она  ожидала  резкого   отпора   Тани  своей  собаке.  Та,  по  мнению   Соньки,   должна  была   закричать  на  неё,  отпинать,   защищая   лучшего  для  него  человека. 
  -  Отпусти,  Санчо,  -  только  и  сказала  она,  -  пойдём.
  -  Бешеная  собака!  -  закричала  тогда  соседка,  -  его  к  ветеринару  надо,  на  укол  против  бешенства,  на  людей  кидается!   Откуда  только…
Санчо   грозно  обернулся,   прерывая   последнее   высказывание  соседки.  Сонька  поспешила  уйти  и  не  докучала  больше   своей   жалостью.
   -  Ты   не  воспитанный  пёс,  -  всё   же  пеняла   Таня   Санчо,  -  разве  можно  на  людей   нападать?  Нельзя,   даже  если  это  и  Сонька.
Санчо  послушно  шёл  рядом.   Что  думал  он  в  такие  минуты?  Не  известно.  На  самом   ли  деле  сердилась  хозяйка?  И  что  он  такого  сделал?  Что   значит  воспитанный  пёс?  А  воспитана  ли  соседка  Сонька? 
Поспела  клубника.   Санчо  всё  чаще  задерживался  в  огороде.   Вороны  за  месяц   успели  привыкнуть  к  чучелу,  и  сейчас   без  страха  лакомились  самой  спелой  ягодой.  Собака   добросовестно   бегала   вдоль  гряды,  отпугивая  ворон.  Воровки  быстро  набирали   высоту,   недосягаемую  для  собаки.  Санчо   учился  быстро  бегать  и  выше  прыгать.  Однажды  он  успел  ухватить  птицу,  хрупкие  кости  вороны   хрустнули  в  его  пасти.  В  глотке   запершило   от  пуха  и  тёплой  крови.  Птица  утробно  закаркала,   с  трудом  приподнимая   голову.   Зрачок   покрылся  белой  пленкой  и  ворона   сдохла.  С  торжеством   понёс  Санчо   свою  добычу  своей  хозяйке.  С  гордостью   положил  ворону  у  её  ног.
   -  Фу,  какая   гадость!  -  отшатнулась   Таня,  -  где  ты  эту  падаль  нашёл?   Неужели  сам  добыл? 
Санчо  не  понимал  настроение  своей   хозяйки.   Почему  она  сердится?  Ведь  он  выполнил  свой  долг.  С  такими   острыми  зубами  только  и  ловить  зазевавшихся  птиц.   А   слабые  люди  пусть  напрасно  машут  руками   и  ставят  бесполезные  чучела.  Санчо,  как  и  любое   живое  существо,   привык   высоко  оценивать  свои  достоинства,  явно  преувеличивая   их  значения.   У   него  сильный  нюх,   крепкие  когти  и  зубы.  Он  преданный  и  верный  пёс,   обязан   охранять   свою  хозяйку,   хотя  она  иногда  поступает  глупо.  Ей  жалко  птичку.   Ей  кажется  чудовищным   поймать   на  лету  её  и  клацнуть   зубами.  А   Санчо  так  привык,  он  к  этому  приспособлен. 
После  случая   с  вороной  птицы  оставили  огород,  и  Санчо  больше  времени  стал  проводить  с  Серёжкой.  Тобик  сидел  вблизи  дома,  сторожил  его.  Санчо   бывал  на  стадионе,   на  детской   площадке,  в  библиотеке,   на  реке.  Там  он  издали  наблюдал,  чтоб  не  обижали  его   маленького  хозяина.  Серёжка  осмелел,  стал  брать  с  собой  велосипед.  Пока  ребёнок  забавлялся,   Санчо    рядом  с  велосипедом,  охраняя   железное  чудо  быстрой  езды.  Как  то  раз  какой  то  долговязый  парень  вздумал   отобрать   у  хозяина  велосипед.
   -  Пацан,  дай  покататься,  -  канючил  он,  -  кружок  прокачусь  и мигом   верну.
Серёжка  не  верил,  не  отпускал  руль  из  рук.
   -  Меня  мама   дома  ждёт,  -  наивно  оправдывался  он,  -  меня  мама   заругает. 
Парень  усмехнулся,   считая  аргументы  Серёжки   не   серьёзными.  Он  уже  перешёл  в  тот  возраст,  когда  считают  нападение  лучшей  защитой.
   -  Ты,  что,   пацан,  жмот   что  ли?  Ну,  быстро  отдай  велосипед! 
Сережкины  пальцы  ослабли,   он  жалобно  посмотрел  на  свою  собаку.  Дождавшись   разрешения,   Санчо  зубами  вцепился  в  мягкое  место  обидчика.  Вкус   хуже,  чем  у  вороны,   вонючая  тряпка.  Парень  взвыл,   руками  заколотил  по  морде  собаки.  Санчо  разжал  зубы,   крови  вышло  чуть-чуть,   а  шуму  то,   шуму! 
   -  Пошли  отсюда!  -  крикнул   Серёжка,   садясь  на  велосипед.   Ватага  ребячья,   до  сих  пор  стоявшая  чуть  в  стороне,   весёлой   гурьбой   победно  помчалась   за  ним.  Ребятам   понравился   Санчо.  С  таким  сильным  и  смелым  другом   можно  без  опасения   общаться  с  ребятами  постарше.  Свои   симпатии   к  собаке   они  перенесли   на  его   хозяина.   Стабунились   вокруг  него,   просили  разрешения   погладить   собаку. 
   -  Санчо,   стой  смирно!  -  умело  командовал  мальчик,   опрометчиво  придерживая   его  пасть,   оберегая   их  от  возможных   укусов.   Ребята  осторожно  погладили   Санчо,  записываясь  к  нему   в  друзья. 
   - Пойдём   купаться!  -  предложил   Серёжка.
   -  Пойдём!  -  согласились   сорванцы.  И  кто   на  велосипеде,   кто  на  своих  двоих  помчались  к  речке   Быстрице.  Кавалькада   неслась   вдоль   улицы   во  главе  с  Санчо.  Хотя,  собака  выглядела  глашатаем,   громким  лаем   возвещающая  о  приезде  принца.  Принцем   чувствовал  себя   Серёжка,   за  которым  неслись  мальчишки  -  его  свита.  По  пологой,  длинной  горке   они  пронеслись  особенно   радостно;   не  крутили  педали,  а  неслись  по  инерции.   Ветер   шумел  в  ушах,   рубашонки  вздувались,   глаза  напряжённо  смотрели  вперёд,   намечая   ловко  свернуть  вправо,  и  не  сбавляя   скорости,  остановится   точно  у  кустов  ивняка.  Получилось!   Серёжка  мигом  скинул  рубашонку,   штанишки  и  в  одних  плавках   бросился  в  реку.   Вода  нежно  обхватила  его  тело,   смывая   пот,   грязь,   усталость.  Мальчик  почувствовал  себя   сильным,   здоровым,   почти   взрослым.  Рядом  плескались   друзья – мальчишки,  бултыхался  в  воде  и  Санчо.  Серёжка  измерил  глазами  ширину  реки  -  доплыть  бы  до  середины  или  ещё  дальше!  Вот  бы  тогда   восхитились  им  ребята,   назвали  бы  его  крутым.  Слово  такое  новое  появилось  у  них  в  посёлке.  Крутой,  значит  лучший. 
Поплыл,   вода   послушно   держала  тело.   Руки  плавными  взмахами   подгребали  под  себя  воду,   стремясь   вперёд.  Ноги  с  силой  отталкиваясь   от  поверхности  воды,  удерживали  тело  на   плаву.  Высоко  в  небе  кружилась  какая  то  птица,   вдали  темнел  лес,  берег  отдалялся   от  него.  Ещё  не  много,   ещё  чуть-чуть.  Чем  дальше  он  уплывёт,  тем   сильнее  будут  им  восхищаться   мальчишки,   чаще  станут  называть  его  Крытым.  Не  легко  достигается  такой  почёт.  Тяжелеет  тело,  волосы  лезут  в  глаза,  пот  смешивается  с  водой.  Мутно-прозрачная  вода  расступается  перед  ним,   его  тянет  вглубь.  Руки  всё  реже  подгребают  под  себя  воду,   ноги  тяжелее  отрываются   от  воды.  Серёжка  решил  повернуть  обратно.  Плыть  обратно  веселее,  но  и  тяжелее.  Он  и  не  догадывался  об  этом.  Вода  заливает  глаза,  тянет  вниз  руки  и  ноги.  Вода  стала   тяжёлой  и  липкой,   продираться  сквозь  неё  одно  мучение.  Кусты  ивы  зеленеют  далеко  впереди,  тоненькими  палочками  скачут  мальчишки.  Носится   вдоль  берега  Санчо.  Скорее  берег  стал  ещё  дальше,  его  плохо  видно.  Вода  заливала  глаза,  правую  ногу  свела  судорога,   она  онемела,  тянула  вниз.  Надо  ущипнуть  её,   как  советовал  папа,  а  как   до  неё  добраться?  Пальцы  рук  тоже  отяжелели.  Холодно  и  страшно.  По  небу  по  прежнему  кружится  какая  то  птица,   светит  солнце,  вода  мутная,  не  приятная. 
А  Санчо  бегал   по  берегу,  искал  хозяина.  Мальчики  играли  в  ляпки.  Иногда  они  вглядывались  в  даль,  высматривали   Серёжку.  У  того  виднелась  одна  голова,   да  редкие  взмахи  рук. 
   -  Далеко  заплыл!  -  восторгались   одни. 
   -  Как   ещё  обратно  доплывёт?  -  предостерегали  другие. 
  -   Не   боись,  -  утешали  первые,   -  выплывет,   его  отец  научил. 
Прерывать  игру  не  кому  не  хотелось,  все   надеялись,  что  и  правда  -  сам  выплывет.  Одному  Санчо  не  до  игры.  Куда  делся   хозяин?   Запах  его  к  реке  ведёт. Подошёл  к  реке,   потянул  носом,   вгляделся  в  даль  -  заметил  последний  взмах  слабеющей  руки.  Поплыл  Санчо  к  неведомой  точке,   где  только  что  был  Серёжка.  Среди  серой  воды  заметил  тёмную  точку  его  головы,  расплывчато  белело  слабеющее  тело.  Санчо  подплыл  под  мальчика  и  легонько  сдавил  ему  обе  ноги.  Кусать   хозяина  нельзя,  запретно!  Но,  сейчас   Санчо  кусал  не  мальчика,  а  судорогу:   по  ускользающей  памяти  вспомнил  он   человеческую  мудрость.  Серёжке  нашлось  на  что  упереться,  небо  стало  ближе.  Мальчик  такой  тяжелый,   плыть  с  ним  не  под  силу  собаке.  Сколько  хватит  сил   придётся  просто  держать  его  над  водой.  Кусты  ивы  далеко  впереди,  высоко  в  небе  кружиться  птица,  почему  у  них  нет  крыльев? 
   -  Санчо,  -  тревожно  шепчет  Серёжка.   Он  начинает   чувствовать  свои  ноги  и  пробует  плыть.  Две   слабенькие  силы  на  двоих.  Дольше   отдохнёт  мальчик – быстрее   утонет  собака.  А  Санчо  один   всё  ровно  не  поплывёт.  Не  по  собачьи  это  -  бросать  хозяина.  Медленно   приближается  куст  ивы,  выстроились  на  берегу  мальчики,  наблюдают.  Серёжку   снова  потянуло  в  низ.  Санчо  снова  поднырнул  под  него. 
   -  Санчо,  -  захлёбываясь,  шепчет  мальчик,  -  Санчо,  помоги  мне! 
Силы  вернулись  и  Серёжка  снова  поплыл.  Тонет  Санчо,   последним  движением  толкнул  носом  мальчика,  отдавая  ему  последние  силы.   Но  что  это?  Серёжка  стоит,  не  тонет,  лишь  шатается,  слабо  улыбается.  Ноги  и  грудь  в  воде,  а  голова  на  спасительном  воздухе.  На  их  счастье  мель  в  этом  месте  заходила  далеко  в  реку.  Обрадовались  мальчишки,   помогли  выбраться  на  берег  и  ему,  и  его  собаке. 
   -  Далеко  вы  заплыли!  -  громко  восхищались  на  берегу,  -  почти  до  того  берега. 
Наступил   август,   пошли  грибы. С  корзинками  потянулся  поселковый  люд   за  речку,  в  лес.  Ещё  туман  стоит,  солнце  ещё  не  встало,  а  уже  спешат  в  лес  мужики  и  бабы,  старики  и  старухи,  мальчики  и  девочки.  Собралась  за  грибами  и  Таня  с  сыном.  Корзинки  взяли  из  ивовых   прутьев,   потеплей  оделись:   сапоги,  курточки,  шапки.  Утром   ещё  прохладно,  да  и  роса   не  прибавляет  тепла.  Ходить  за  грибами,  любимое  занятие  матери  и  сына  -  прибыльно,  азартно.  Природа  вокруг,  собаки  весело  бегают.  Лишь  комары  малость  досаждают.  В  поиске,  в  азарте  быстрее  найти  забываешь  об  этих   мелких  тварях.  Гриб  грибу  рознь.  Не  бывает  двух  одинаковых  грибов.  Один  спрячется  под  ёлочкой,   да  ещё  листиком  прикроется  -  попробуй  его  найди.  А  уж,  когда  найдёшь,  осторожно  отряхнёшь  от  земли,   как  отец  учил,  возьмёшь  в  руки  плотную  мякоть,   высоко  поднимешь  свою  добычу,  скажешь  с  гордостью.
   -  Мам,  я  гриб  нашёл!   
  -  Молодец!  -  коротко  обрадуется  мать  и  забеспокоится,  -  далеко  не  отходи,   рядом  со  мной  будь!
   -  Ладно,  я  только  с  Санчо  вон  до  той   берёзки. 
А  раньше  говорил  ,,с  отцом,,
Лисичек  находили   целую  россыпь,  торопливо  срывали  самые  крупные.  А   уж  если  подберёзовик   или  белый   попадался,  то  тут  не  торопились:   смотрели  кругом,  в  надежде  ещё  найти  пару  грибков. 
Санчо   в  грибах  не  разбирался.   Ему  нравилось  просто  бегать  по  лесу,   обгонять   Серёжку,   вспугивать  мелких  птиц,   облаивать  белку.  Нравилось  ощущать  своё  сильное  тело,  упругость  мышц.  Нравилось  видеть,  слышать,   ощущать.  Нравилось  жить!  Хоть  кошкой,   хоть  собакой,  но  рядом  с  ними!      
   
№89123324