В конце девятнадцатого — начале двадцатого века и у нас, и в Англии шло много разговоров о социализме. Но у нас была революция. У нас был социализм, хотя и недостроенный и даже извращённый. А у англичан не было ни революции, ни социалистической реформы. И социализма у них не было — ни настоящего, ни недостроенного, ни даже извращённого. Ничего не было. Почему? Видимо, одной из главных причин была разница в методах пресечения неблагонадёжной деятельности.
У нас — в царской России и позже, в Советском Союзе — всякую неблагонадёжную идею старались пресечь ещё на стадии разговоров о ней, стремились сразу же заткнуть рот неблагонадёжному оратору: даже и не пищи, и не заикайся, и не думай ни о чём подобном! Результаты такого метода оставляли желать большего: «Впрочем, ничего такого тайного я тебе не сообщил. Об этом весь Петербург болтает. И все под страхом смертной казни.» (из фильма "Гардемарины, вперёд!")
Английские политики были умней: они действовали иначе. Ты можешь высказывать какие угодно крамольные идеи и быть уверенным, что с тобой будут бороться только словесно... Но до тех пор, пока твои речи остаются только красивыми словами. Как только дело дойдёт до практики, как только вырисуется перспектива, что твои речи или — тем более — твои действия начнут приводить хоть к каким-нибудь результатам, — тебе сразу же заткнут рот, причём постараются сделать это тихо, негласно и внешне благоприлично, чтобы даже кругов по воде не пошло. Свобода слова — пожалуйста, это святое дело, а вот свободу действия тебе никто не давал! И через некоторое время о тебе и твоих идеях все окружающие будут вспоминать так: да, припоминается, было что-то такое, но потом исчезло неизвестно куда, и больше никто ничего не знает.
Конечно, метод этот двуличный и от него пахнет теми самыми двойными стандартами, которые мы так часто наблюдаем со стороны Запада в последние время. Но его применяют на Западе весьма успешно и уже не первый век. И поэтому не стоит удивляться, что они так двуличны в отношении Донбасса и всех подобных событий: двуличие — основа политики, а уж западной политики — в особенности.