Глава 6
* * *
- Коллеги, вы можете так не галдеть, ведь все же мы не на конференции? - Шутил ректор Лев Леонидович, – вы, уважаемые дамы и господа, у меня на юбилее.
Мы сидели в соседней аудитории, не такой светлой и просторной, как та, в которой проходила конференция, но достаточно уютной. На столах стояли Шампанское, вино и легкие закуски.
На юбилей, а ректору исполнялось 60 лет, были приглашены только особо приближенные. Однако Людмила почему-то посчитала нужным, чтобы я тоже попал на застолье, и, когда мы выходили из светлой аудитории напротив, где только что закончился очередной семинар, в холле, она, схватив меня под руку и шепнув о предстоящем юбилее Льва Леонидовича, затащила в эту аудиторию.
Гости расселись за столы, и я огляделся в поисках Никиты. Наконец, увидев его в дверях, я махнул ему рукой, приглашая сесть возле меня.
- Ваш друг не отходит от вас ни на шаг, - сказала Людмила, покосившись на меня.
- Да, в последнее время, Людмила Николаевна, мы стали с ним очень дружны, - дерзко ответил я.
Мой тон, видимо, ей не понравился, и Людмила решила задеть меня, пригласив сесть рядом с собой Вертинского, сказав при этом:
- Анатолий, вы сегодня отлично выступили на семинаре, когда разбирали дело касательно истерического синдрома у русской переводчицы Наташи.
Когда он присаживался, то положил свою большую ладонь на ее руку. Я заерзал на своем месте, а милая улыбка на лице Людмилы сменилась серьезностью.
- Как вы находите сегодняшнее выступление моего коллеги - Анатолия, Вилис? – обратилась она ко мне.
- Прекрасно, - ответил я раздраженно, - в отличие от меня, ваш коллега — прирожденный оратор!
- Ваш тон, молодой человек, - встрял Вертинский, - говорит мне о том, что вы, кроме дерзостей и подколок, больше ни на что не способны. Однако, думаю, что вы прекратите это делать в моем присутствии, потому что я знаю о вас кое-что, что вам очень не понравится. И это единственное, что может остановить вас, чтобы в дальнейшем вы не вели себя подобным образом.
- Скажу вам, уважаемый психолог, - парировал я, - то, что вы можете обо мне знать, вовсе не заставит меня измениться в корне, даже после того, как вы мне выложите то, что вы такое особенное обо мне знаете, чего бы я сам не знал.
- Я не буду говорить - что, я только назову вам имя одного вашего тайного друга, которого Лев Леонидович сегодня не соизволил позвать на юбилей по причине его национальности, и который, как я понял, для вас является еще и земляком.
По изменившемуся лицу Никиты я понял, что мне лучше помолчать в дальнейшем.
- Не сомневайтесь в том, молодой человек, - добавил Вертинский, - что я всегда вижу человека насквозь. И это вовсе не заслуга психологии, а врожденная способность оценивать обстановку.
- Конечно, - невозмутимо заявил я, - это одно из моих достоинств тоже.
В аудитории послышался одобрительный гул – ректор решил снова обратиться к гостям.
- Уважаемые коллеги, друзья, дамы и господа! Как вы знаете, мне сегодня исполнилось 60 лет. Но это не повод для выхода пенсию. Я еще готов побороться и повоевать на своем поприще!
В аудитории все рассмеялись, а юбиляр, поднявшись, продолжал:
- Я хочу, чтобы вы это знали и подняли свои бокалы за Старого и Благородного Льва!
Я налил себе и Никите шампанского, отметив про себя, что Вертинский наливает Людмиле вино, сам же совершенно не пьет. Мне вовсе не хотелось смотреть в их сторону и следить за его показушными ухаживаниями, и я предпочел послушать подвыпившего ректора, который что-то радостно вещал, возвышаясь над срединой импровизированного праздничного стола, составленного из парт для студентов.
- Дамы и господа, - Лев Леонидович опять поднялся из-за стола, но уже не один: рядом с ним привстала и секретарь-организатор Марина Александровна, - минуточку вашего внимания! Пользуясь случаем, я хочу вам объявить, что моя замечательная коллега и идеальная помощница Мариночка, которую вы уже все знаете как честного секретаря-организатора и которая уже второй год устраивает конференции для гостей из стран зарубежья и СНГ, хочу вам кое-что торжественно объявить! И я вам объявляю, что теперь Мариночка, а точнее - Марина Александровна, будет считаться моей преемницей!
Все на минуту замолчали, удивленные этой странной новостью.
- Да, Марина Александровна Шандрюк - теперь моя преемница, и все дела я передаю ей. Но, дамы и господа и замечательные коллеги, это не значит, что Старый Благородный Лев уходит на заслуженный отдых! Я остаюсь с вами! Но мне нужно держать возле себя доверенное лицо, - он кивнул на секретаря-организатора, - которое всегда сможет перенять мои дела! Назначаю ее проректором Института!
- Что!? – Вдруг выкрикнула Людмила, - Лев Леонидович, вы не перепили шампанского?!
Звонкий, дрожащий голос Людмилы заставил меня отвлечься от речи ректора и, невольно взглянув на Людмилу, я залюбовался ее правильно очерченным, красивым профилем.
- Лев Леонидович, вы не имеете право передавать дела Института любому человеку, пока не согласуете с Николаем Ивановичем Липинчук - вашим коллегой, который сейчас находится в больнице и по вашей, между прочим, вине!
Ректор смотрел на Людмилу, его веки разбухли, а глаза стали наполняться яростью. Марина съежилась и присела на свое место. Гул в аудитории прекратился, и все уставились на ректора.
- Людмила Николаевна, вы говорите вздор! Ваш отец уже давно отошел от дел, и не принимал в них ни какого участия. И это не моя вина, что его здоровье того не позволяло, а потом ему стало еще хуже. Он ведь уволился, вы забыли? И, как вы понимаете, нам нужны новые молодые кадры, поэтому я выбрал себе преемницу. Пусть она не так умна и блистательно образована как вы, уважаемая Людмила Николаевна, но, по крайней мере, она не является мне дочерью, а это значит, что я оценил ее способности совсем по другим заслугам!
Людмила в гневе поднялась со своего места.
- Вы точно не в своем уме! О каких способностях вы говорите, уважаемый Лев Леонидович? Вы всегда притесняли моего отца, а теперь, когда он совершенно не способен дать вам отпор и вернуться к делам Института. Вы, не переставая шутить на своем юбилее, объявляете нам этот вздор! Ах, какой великий праздник, дающий вам право поставить на место моего отца женщину вроде Марины Александровны!
- Конечно, вы бы предпочли на этом месте увидеть себя, - ответил он, присаживаясь и надевая очки, - вам бы лучше к отцу в больницу съездить, а не позориться перед коллегами.
- Позорюсь не я, Лев Леонидович, а вы - уже все коллеги знают, по каким причинам Марина Александровна вступает в должность! И это причины очень весомые, и то, что я - дочь Николая Ивановича Липинчука, вашего коллеги, проректора, которого вы так нагло сбросили со счетов, здесь совершенно не причем!
- Мне не нравится ваш тон! И это разговор личный, а не для всех. Думаю, что мы должны сейчас выйти и объясниться с вами.
Людмила встала и, кивнув Вертинскому, гордо пошла к двери. В это время профессор Лев Леонидович возился с Мариной, уговаривая ее выйти с ним, а Вертинский медленно направился к двери, вытирая со лба пот. Очевидно, он волновался.
Когда все четверо скрылись за дверью, гости уже не скрывали своего недоумения и продолжали галдеть.
Мне не терпелось узнать, о чем они там разговаривали. Ведь, узнав о том, что Людмила была во враждебных отношениях с Львом Леонидовичем, я очень удивился. Но правила приличия не позволяли мне выйти за дверь, и я мучительно ерзал на своем стуле, выжидая, когда смогу выскочить, не привлекая к себе внимания.
- Вилли, ты чем-то обеспокоен? – спросил меня Никита, - Тебя окончательно добила та информация, которую ты узнал?
- Да, я был удивлен. Знаешь, я не рассказывал тебе о Людмиле.
- Не рассказывал, но я все и так понял. И даже то, что ты неровно дышишь к этому борцу за справедливость в юбке, - он опустил светлые ресницы и уставился в свой бокал.
- Вижу, что это почему-то наводит на тебя грусть.
- Наводит! – взорвался он, - Потому что я тебя не понимаю. Что ты в ней нашел? Это - бессердечная баба, не способная понять других. Мне кажется, у нее внутри нет ничего, кроме терминов и правил. Она ненавидит мужчин! А мужчины презирают ее, женщину, которая сама, как мужик!
- Никита, ты не справедлив к своей коллеге, - сказал я мягко, успокаивая его.
- Вилли, ты совершенно из другого теста, у тебя хорошие манеры и ты вежливый, зачем тебе эта мужланка, которая всех от себя отталкивает?
- Меня она, наоборот, притягивает.
Он странно уставился на меня.
Улучив момент, пока все галдели и выпивали, он взял мою руку под столом и тихо произнес:
- Я понимаю, чем она могла тебя так привлечь, но тебе ее никогда не добиться. Обрати внимание на тех, кто по-настоящему привязан к тебе.
- Мне нужно выйти, - сказал я, отдернув свою руку, - ты рассуждаешь, как мальчик.
- А мне кажется, что это ты ведешь себя как мальчик, - сказал он мне вслед.
В двери я столкнулся с ректором и Мариной Александровной, она исподлобья взглянула на меня и состроила недовольную мину. Я подумал: «Что она могла делать тем поздним вечером у Людмилы, если они соперницы?»
Размышляя на ходу, я увидел в холле возле окна фигуру Вертинского, и поспешно подошел к нему.
- Где Людмила?
Он повернулся и смерил меня высокомерным взглядом.
- Ты, я смотрю, совершенно обнаглел, мало того, что тебя пригласили в круг избранных, и ты поневоле оказался в центре интриг, которые тебя вовсе не касаются, так ты еще набрался наглости интересоваться у меня, где Людмила?
- Во-первых, мы не переходили с вами на «ты», а, во-вторых, хочу вас заверить, уважаемый психолог, что все дела Людмилы теперь касаются и меня, так как после того, что я сегодня невольно узнал, думаю, что она нуждается в моей помощи, и, если бы это было не так, вряд ли вы бы стояли здесь сейчас один.
С этими словами я развернулся и пошел к лестнице, ведущей к выходу из Института. Пройдя в сквер, я нашел Людмилу, в глубокой задумчивости сидевшую на скамейке. Такой печальной я еще ее не видел…
- Людмила! – окликнул я ее.
Она взглянула на меня, и печаль на ее лице сменилась тревогой.
- Я хотел спросить, все ли у тебя в порядке?
- Вил, мне сейчас не хочется сочувствия, у меня ужасное настроение.
- Я вовсе не сочувствую, я хочу во всем разобраться и, как настоящий друг, помочь тебе.
- Как друг? – Она взволнованно посмотрела мне в глаза, - ты понимаешь, во что этот негодяй и пьяница превратил жизнь и микроклимат в Институте?! Он просто сгноил моего отца! Довел его до инфаркта! А потом устроил этот показушный юбилей, где радостно поведал, что его любовница теперь будет занимать место моего отца! Ты понимаешь, что это значит, Вил?
- Догадываюсь, - ответил задумчиво я.
- Во главе Института будет женщина с педагогическим образованием, и, в придачу, из Львова! «Западэнка» и невежа!
- Это обстоятельство слишком накручивает твои нервы, Люда, нельзя ли что-нибудь придумать, ведь проректором Института до того момента, как Николай Иванович попал в больницу, никто не был? Я правильно понял?
- Вил, ты не понял, тут есть один маленький нюанс. Так как Институт коммерческий, то у нас были две должности: проректора, которую занимал мой отец, и президента, что, по сути, и есть ректор, отвечающий за коммерческую деятельность и все, что связанно с не учебной работой.
- Получается, старики не поделили власть?
- Это слишком громко сказано, но не лишено основания.
- Подожди, неужели такое возможно, чтобы женщина стала проректором?
- Она будет лишь числиться на этой должности, пока пенсионер-пройдоха Савин будет тенью стоять за ее спиной и управлять. Это частный коммерческий Институт, и здесь свои правила и законы.
- По-моему, в Украине вообще нет никаких правил и законов, и каждый выдумывает себе что-то свое, - сказал я удивленно.
- Вил, ты привык в России к порядку, а у нас для достижения власти применяют совсем другие методы. Здесь страной может управлять женщина, чего никогда не позволили бы в России.
- Да, если во главе учебного учреждения могут поставить любую кухарку, то я не удивлюсь, если президентом Украины в скором времени станет Юлия Тимошенко.
- Ты недоволен тем, что Юлия Тимошенко может прийти к власти? Ты имеешь что-то против «Батькаушчыны»? Ты из той мужской половины населения, которая ни во что не ставит женщин и не придает особого значения их заслугам и достижениям? Попахивает мужским шовинизмом, тебе так не кажется, Вил?
- Меня это не так сильно озадачивает - в данный момент я больше волнуюсь о твоем состоянии и собираюсь проводить тебя домой, так как вижу, что ты очень устала. Мы должны закрыть эту неприятную тему.
- Да, наверное, - сказала она с грустью в голосе, - оставим это. У меня ужасно разболелась голова.
- Я провожу тебя, и, может быть, покажусь тебе немного навязчивым, но напрошусь на чашку кофе.
Я рискнул - мне очень не хотелось оставлять ее одну в таком состоянии, а, тем более, это был удобный момент выяснить все, что сейчас творилось у нее на душе. Однако она поспешила разочаровать меня в моих надеждах.
- Нет, Вил. Мне сейчас хочется побыть одной. Я понимаю, что ты хочешь помочь мне, и мне очень приятно, что в тяжелый момент жизни, я повстречала искреннего друга. Возможно, потому, что ты - не украинец, - она улыбнулась уголками рта, - не знаю, или просто потому, что ты - такой, какой есть, но сейчас у меня нет сил ни с кем общаться. Не обижайся.
Она встала и взяла меня за руку.
- Спасибо, Вил. Дальше я пойду домой одна. Не надо меня провожать.
Я не отпускал ее руку, и она не спешила ее вырывать. Мы смотрели друг другу в глаза, не отрываясь. Никому из нас не хотелось уходить, я это понимал. В груди все пылало, и я, не совладав внезапным порывом, потянулся к ней. Нестерпимо захотелось ее поцеловать, а в глазах я увидел зеленый сигнал.
Едва я коснулся губами краешка ее нежной теплой кожи, как она отпрянула, и в замешательстве сказала:
- Прекрати, Вил. Это незачем.
- Ну почему? Разве ты не видишь, что я схожу по тебе с ума?! – воскликнул я.
- Я знаю. Но это не нужно ни тебе, ни мне. Очень прошу тебя, попытайся вырвать из сердца свою влюбленность, потому что она не принесет тебе ничего хорошего.
- Как ты можешь?! – взорвался я, - Ведь я же вижу, что глаза твои говорят совсем о другом!
- Мои глаза, совершено здесь не при чем. Пока, Вил.
Она пошла по дороге медленным, твердым шагом. Я сел на скамейку и закрыл лицо руками. Меня сжигало чувство обиды и отчаяния.