Глава 3
* * *
Набухающие веки ректора отвлекали секретаря-организатора Марину Александровну от дел, и она постоянно вглядывалась в его глаза, скрытые толстыми стеклами очков, пытаясь уловить настроение шефа.
В светлой аудитории собралось на этот раз людей меньше, чем было в прошлый раз, и мне предстояло выступить с конкретными материалами. Кроме моего, предстояло заслушать и разобрать доклады еще пятерых человек. На столах, как и в прошлый раз, лежали программы семинаров и лекций на двух языках.
Я осмотрел людей в аудитории и на мгновение задержал взгляд на Липинчук. Она сидела с чуть приподнятым подбородком, изящно выгнув спину. На этот раз она была без очков, и ставший незнакомым взгляд, сверлил меня надменно. Я сделал вид, что внимательно изучаю программу.
Пока выступали другие психологи, я думал о вчерашней встрече с Янисом и витал в облаках, отвлекаясь от происходящего вокруг. Наконец дошла очередь до меня, и я встал, оглядевшись вокруг. Много глаз испытующе смотрели на меня, и Конференция жаждала обсуждений. По лицам Липинчук и сидевшего возле нее Вертинскому было видно, что они подготовились разнести меня сегодня в пух и прах.
- Дорогие дамы и господа, уважаемые коллеги! Деятельность совести нужна нам, чтобы мы не успокаивались на ложных представлениях, - начал я, вызвав заметное удивление на лице Липинчук, - мы должны понять, что взывая к совести, можем понять, что люди вверяют нам самое драгоценное, что у них есть - свою душу. И мы в ответе за это…
Вдруг, в углу я увидел знакомые холодные глаза. Всмотревшись, я похолодел, уловив что-то совершенно чужое, до жути пугающее меня. На лице Яниса Ечке блуждала все та же странная улыбочка.
Я запнулся.
- В ответе за них…
Физиономия Анатолия Вертинского, что сидел по правую руку Липинчук, явила крайнее недовольство, и по его взгляду я всем телом почувствовал неприязнь ко мне. Когда я перевел взгляд на Липинчук, то вконец растерялся: надменная улыбочка и пристольный взгляд добивали меня.
Сославшись на плохое самочувствие, я вышел из аудитории, пообещав продолжить свою лекцию в следующий раз.
За мной из аудитории вышел и Никита.
- Вилли, с тобой все в порядке?
- Я, наверное, перепил кофе, нервная система шалит, и давление скакнуло.
- Кофемания - вторая наркомания, - сказал он, пытаясь поднять мне настроение, - от такой зависимости еще не обращаются к психологам?
Неожиданно мы заметили Людмилу Липинчук, которая, выходя из аудитории, направлялась к нам, рядом с ней был Анатолий Вертинский.
- Мне нужно с вами поговорить, - сказала она резко.
Мы направились в кафе- столовую «Руту» нашей гостиницы.
- Я первая, с кем вы познакомились в нашей стране, так вот: хочу вам представить моего коллегу и просто хорошего друга Анатолия Вертинского, заслуженного психолога, кандидата наук, который преподает у нас в Институте.
- Очень приятно, Вилис Н., - я пожал ему руку, - психолог из России, правда, еще не такой заслуженный и пока еще ничего не преподаю. Наверное, не приобрел того, что можно.
Людмила бросила на меня строгий взгляд.
- Я долго думала о том, что вы говорили, Вилис, и мне действительно неудобно за некоторых представителей нашей страны. Только среди них не все такие. Вот потому я и хотела поговорить с вами и познакомить вас с моим хорошим другом.
- Я вас понимаю, Людмила, но сегодня я был уже не так мятежен, как в прошлый раз.
- Я поняла: вы не нашли себе союзников и стушевались. Но сейчас вы получите сведения, о которых не стоит распространяться дальше нашего стола. Ректор Лев Леонидович Савин - невероятный пьяница, а профессор Дмитрий Иванович, что преподает в Институте психологию, пропагандирует отношения гомосексуалистов, и, конечно же, ни от кого не секрет, что у Льва Леонидовича роман с Мариной Александровной, секретарем-организатором.
- Не дурная компания собралась, - улыбнулся я, - а что вы скажете о других уважаемых гостях конференции?
- Я ничего о них не могу сказать - это вам судить, я лишь могу сказать о своих.
- В вас чувствуется истинный патриотизм, - съязвил я, и в ее глазах блеснули огоньки злости.
- Уважаемый Вилис, я вам это рассказала не для того, чтобы выслушивать ваши подколки, к сведению, чтобы облегчить ваше наивное незнание людей, а также поубавить вашу доверчивость. Дела, которые вы хотите иметь здесь, совершенно не будут заслуживать никакого внимания со стороны Института. Им нет дела до какого-то психолога, который что-то там вещает, словно пастор. Так что, мой вам совет: больше не делайте попыток выступать.
Я стал рассматривать ее лицо и заметил, что у него достаточно правильные черты. Людмилу можно было назвать красивой, если бы не странная манера держаться: жесты были не женскими и казались чересчур угловатыми. Ко всему этому, одевалась она достаточно странно для молодой 30 летней женщины: гардероб состоял только из брюк и рубашек.
Когда Никита и Анатолий вышли покурить, я остался с ней наедине.
- О чем вы думаете? Надеюсь, не готовите новую речь, которую никто не собирается слушать?
- Я думаю о вас.
- Вы не курите?
- Как я могу курить и тратить время на ерунду, - смущенно сказал я, - когда лучше это время потратить на милую беседу с вами наедине, без наших замечательных коллег?
Она подняла свои зеленые глаза, словно хотела проникнуть взглядом в мою душу.
- Дорогой Вилис, хочу вас кое о чем предупредить. На меня напрасно тратить время, а потому не швыряйтесь зря красивыми словами. От таких людей, как вы, красивые слова заменяют мне украшения в виде безделушек, которые я могу купить себе сама на любом рынке Киева.
Она улыбнулась мне с гордым высокомерием, и я в смущении не знал, что ответить.
- Вы напомнили мне сейчас, - продолжала она, - разочарованного ребенка. Но не переживайте так, Вилли. Я уверена, что вы умеете говорить лучшие вещи, чем дешевые комплиментики, жаль только, что никто не собирается вас слушать. Здесь каждый норовит сделать молодой незамужней женщине комплимент и только лишь потому, что хочет поскорее затащить ее в постель. Советую вам очень постараться и забыть, что я женщина, если вы хотите стать моим другом и общаться со мной на равных. Иначе мы закончим наше общение раз и навсегда.
- С удовольствием, - ответил я, - постараюсь представлять вас представителем мужского пола. Это такой соблазн для меня.
- Опять 25! – на ее симпатичном лице появилось негодование, - вам было уже сказано, что я не потерплю больше ни одного комплимента! И если еще раз что-то подобное услышу, то больше к вам никогда не подойду. Счастливо оставаться, Вилис Н.!
Она взяла со стола очки, сумочку и встала.
Вскоре подошли Никита и Анатолий.
- А где Людмила?
- Ушла.
- Что ты ей такого сказал, что она ушла? – Спросил Никита, присаживаясь.
- Не знаю, видимо я ей не нравлюсь. Наверное, ваша замечательная коллега, - обратился я к Анатолию, - ненавидит мужчин, или все-таки делает исключения только для вас?
Он многозначительно посмотрел на меня и сказал:
- Одного общения с вами, мне хватит, чтобы проникнуть в ваши мысли. Вам ни к чему здесь сейчас пытаться шутить. Я все могу знать о вас наперед. Вы считаете Людмилу странной и дерзкой, которая привлекла ваше внимание, которая может себе позволить все, в отличие от других женщин? Конечно, вы зажглись, и она вас зацепила, так как еще и хороша собой, хотя ей и 32 года. Не хочу задевать ваше самолюбие, молодой человек, но вы не в ее вкусе. И прошу вас сверлить меня своим взглядом. Хочу вам еще вот что сказать. Если бы не Людмила, вряд ли я бы вообще сидел с вами за одним столом. Ваше отношение к современной психиатрии мне не симпатизирует, а тем более человека, приехавшего из России. Поэтому последую примеру моей коллеги и поспешу покинуть вас. Всего хорошего.
- Очень жестоко, Анатолий. Но я рад, что вы все-таки хоть полчаса, но посидели со мной - психологом из России за одним столом, в этой замечательной интернациональной гостинице.
Мне показалось, что Анатолий весь съежился. А когда он ушел, Никита посмотрел на меня и сказал:
- Ты слишком дерзко себя ведешь, Вилли, и совсем не учитываешь национальные особенности. Между украинцами и россиянами уже давно тихая вражда. Вспомни эти вечные проблемы с газом и разного рода политические моменты. Думаю, тебе не следует разжигать костер на их газу, подливая в огонь масло.
- А по-моему - это предвзятое отношение к мужчинам, - пошутил я.
Он улыбнулся, а я подумал о Людмиле.
Да, ее обращение со мной показалось мне странным и необычным. Чувствовались враждебность и прямая дерзость, но, как ни странно, все это делало ее образ, в сочетании с угловатостью и не женскими манерами, еще более привлекательным для меня. Однако я был обрадован и польщен, что она предложила мне искреннюю дружбу и сразу отмела любовный флирт с моей стороны. Это значило, что Людмила все же находит во мне интересного человека, возможно, хочет быть со мной предельно откровенной.
Я воображал, что обладая хорошими манерами, приятной наружностью и умению красиво говорить, непременно завоюю благосклонность неприступной сотрудницы. И у меня появилось чувство симпатии к этой надменной, острой на язык и достаточно красивой женщине.