* * *
— Олеся Морозова? — переспросил молодой мужчина 35-ти лет с чёрными как смоль волосами и аккуратно подстриженными темными усами. — А мальчишку, как зовут?
— Вилли. Это мой племянник. В его жизни кое-что произошло, впрочем, наверное, вы уже читали в карточке и всё и знаете.
— Да, я в курсе. Меня зовут А;йварс Ба;лодис, я попробую сделать всё возможное. У меня, как-никак, 8 лет стажа работы с трудными подростками. Однако, вы должны понимать, что парня придется перевести на домашнее обучение.
— На домашнее обучение? Как это?
— Придется договориться с учителями, чтобы приходили. Но я, думаю, что это ненадолго, может год, может два.
— Боже мой, — расстроилась Олеся.
— Я постараюсь поработать с ним по новой программе.
— Да, я понимаю, спасибо вам, Айварс. Я сейчас оформляю опекунство над ним и мне важно вернуть его к реальной жизни. Ведь его мать была моей старшей сестрой.
— Понимаю, Олеся. Парень замкнулся серьезно. У меня был в практике подобный случай, и я помогу вам договориться с директором школы, чтобы подобрать ему учителей для домашнего обучения.
— Спасибо вам большое.
— Не стоит благодарности. Для таких милых и прекрасных женщин, чего не сделаешь, — психолог улыбнулся белозубой улыбкой.
— Ну что, Вилли, как ты себя чувствуешь? — спросил Айварс, когда Олеся вышла за дверь.
Я мутно посмотрел на него, а он криво усмехнулся, будто иронизировал. Такая усмешка появлялась на его лице всякий раз, когда он хотел сказать мне какую-нибудь очередную психологическую нелепицу.
— Эх, Вилли, по ходу у тебя огромные проблемы. Будем заниматься, голубчик, и проблемы отпадут сами собой.
Психолог встал, прошелся по кабинету и снова присел за стол. Я сидел на деревянном стуле, возле него, словно был его приятелем, а не испытуемым. Он намеренно посадил меня рядом, такой специальный прием, заключающийся в том, чтобы не садить пациентов напротив, тогда те не чувствуют в психологах противников и оппонентов. В то время я был слишком молод, чтобы все это знать, ведь мне было 14 лет.
— Вилли, а какой тебе предмет нравится больше всего?
Я молчал, тупо уставившись на него. Он, наверняка не сомневался в том, что я недалекий мальчик. И я действительно тогда был далек от реальности.
— Предпочитаешь молчать, а может ты просто испытываешь моё терпение? Знал я такого парнишку, тоже долго молчал. Благо сейчас уже учится в 10 классе. Всех на уши поставил. Думаю, что ты его догонишь, — усмешка на его лице и пронзительный взгляд внимательных глаз пытались меня гипнотизировать.
Неожиданно он резким движением развернулся ко мне и протянул картинку, на которой была изображена какая-то красочная мазня.
— Посмотри, что ты видишь?
Я не повернул головы, нарочно уставившись перед собой.
— Игнорируешь, Вилли? Тяжело тебе придётся…
Вот таким я предстал когда-то перед психологом Айварсом Балодисом. Это было очень давно, я перестал разговаривать и у меня начались проблемы с психикой. Я замкнулся.
* * *
Судьба уготовила мне страшное и неожиданное испытание, с которым пришлось проснуться одним весенним утром, чтобы потом делить жизнь на до и после. Горе, которое мне довелось пережить в том возрасте, навсегда сделало меня странным и непохожим на остальных. По крайней мере, так стали считать мои одноклассники и люди, окружающие меня.
Я учился в 8-ом классе и был самым обыкновенным мальчиком из обыкновенной латвийской семьи в городе Рига. Много лет назад, моя мама — Агния, приехала в Латвию из Москвы по одному важному делу. Задержавшись на несколько дней, она повстречала И;лмарса На;искаса — моего отца. Они влюбились, долго встречались, а когда им надоели эти постоянные поездки и перелеты из Москвы в Ригу, а из Риги в Москву, Илмарс сделал Агнии предложение остаться в Риге навсегда. Мама дала согласие, и вскоре они поженились. Отец работал в одной крупной строительной компании, которую сам и организовал. У него был большой красивый дом, куда можно было привести невесту.
Отец был старше моей матери на 10 лет. Преуспевающий молодой человек, отчаянно влюбившейся в русскую девушку, предложил ей всего себя и всё, что было у него за душой. Через год у них родился я — Ви;лис На;искас.
* * *
Это случилось 27 мая 1999 года. В тот день отец с мамой поехали встречать тётю Олесю, сестру матери, которая прилетала из Москвы по поводу моего дня Рождения.
Олеся была незамужней дамой и жила в Москве со своей материю и моей бабушкой, которая не смогла в тот роковой май прилететь из-за плохого здоровья. Тётя была младше мамы на два года, и была совершенно на неё не похожа. Она немного завидовала Агнии, ведь та удачно выскочила замуж, да еще за состоятельного латыша. Не секрет, что все прибалты считаются ответственными и хорошими семьянинами. Отец всегда принимал тётю и бабушку у себя на Родине, как очень важных людей в его жизни. И мои русские родственники очень хорошо ладили и с отцом, с его латышскими друзьями, хорошо относились к здешним обычаям.
В тот день я, как обычно, был в школе. День выдался весёлым, и никакие дурные мысли не лезли мне в голову, ничего не предвещало беду. Завтра должен был настать мой день Рождения, и я с нетерпением ждал тётю Олесю из Москвы с подарками. Расстраивался только лишь по поводу невозможного приезда бабушки.
Из моей памяти стерлись некоторые моменты того рокового дня, но некоторые вещи, наоборот, отпечатались навсегда.
Отец был за рулем нашей машины «Форд», а мама сидела рядом. Они ехали в аэропорт Риги. Он спешил, так как опаздывал к самолету, чтобы вовремя встретить тётю. Гоня машину на большой скорости, отец выехал на встречную полосу, откуда выскочил водитель «Опеля». Он появился неожиданно не на своем боку дорожной полосы. «Форд» на всей скорости врезалась в «Опель». Произошла сильнейшая авария. Мама и отец погибли на месте, не приходя в сознание.
* * *
События этого кошмарного дня, ставшего для меня началом конца нормальной жизни, я узнал от полицейских и Олеси, которую доставили домой уже к вечеру на штатской машине. Она звонила мне по телефону, когда я пришел домой из школы, её голос дрожал, и она плакала, однако так и не решилась сказать, что произошло.
Мне велели дождаться её, чтобы преподнести страшное известие как можно мягче. Я долго не находил себе места и ждал расстроенную тётю, не понимая, почему не звонят родители. Сидя в темноте огромного построенного отцом дома, я недоумевал, почему у меня так щемит в груди. Уже тогда мое сердце бешено колотилось, предчувствуя нечто страшное.
Остатки того дня и последующие пару недель я вспомнить уже не могу. Всё было как во сне, я не могу выудить из своей памяти ничего и по сей день. А потом я перестал разговаривать. Не мог произносить слова и выстраивать фразы, а иногда и просто понимать речь. Олеся постоянно была рядом, а потом к нам прилетела бабушка и тоже не отходила от меня ни на шаг.
Я пребывал в шоке, который затянулся на неопределенное время. Всё в одночасье замерло. Мне должно было исполниться 14 лет, но я чувствовал, что время остановилось, и отсчет годам прекратился. Теперь я не мог смотреть ни на тётю, ни на бабушку, ведь прятал от них глаза, полные слёз. Но слёзы не текли, они застывали в моей замерзшей душе, превращаясь в прозрачные ледышки, сквозь который замирал этот непонятный мне мир. Сердце разрывалось от боли, хотелось кричать, но губы оставались немы, лишь сознание отдельно рисовало страшные образы катастрофы.
* * *
В жизни каждого человека есть люди, любовь к которым зарождается единожды и навсегда. Это любовь к матери и отцу. Мне казалось, что в этом мире у всех именно так и происходит. У меня все было точно также, как и у других, пока Судьба не решила сделать иначе. Судьба задолжала мне, и я объявил ей бойкот. Она должна была вернуть мне моё былое счастье, я ставил ей ультиматум.
Постепенно я превратился в маленького робота, который всё делал машинально. Но перепрограммировать меня было нельзя, потому что я был мёртвым роботом, и только Судьба могла опять сделать меня живым. Но злодейка будто глуха, а может я просто был ей безразличен?
— Вилли, а ты любишь свою Родину? — Айварс задавал мне много вопросов, он хотел поймать в моих безразличных ледяных глазах хоть малейшую заинтересованность. — А в Судьбу веришь?
Я на миг встрепенулся, это не осталось незамеченным и он напрягся. Психолог смутно догадывался, что в свои 14 лет я продолжал жить лишь потому, что был в глубоком шоке, и просто ничего не мог с собой сделать. И если бы не шок, то, наверное, дело уже давно закончилось суицидом.
* * *
Когда Олеся оформила опекунство, она осталась жить в нашем доме, а бабушка улетела обратно в Москву. Она не хотела покидать Россию, и мысли о том, что здесь погибла ее дочь, постоянно вызывали у неё душевные муки.
Айварс поговорил с директором школы и "выбил" для меня учителей, которые приходили на домашнее обучение. Я стал очень сильно отставать в учебе и в социализации, поэтому учителям помимо оплаты за мое обучение, давались всяческие подарки, чтобы они завышали мои оценки, умалчивая о результатах, которые не сдвигались с мертвой точки.
Однажды, к нам пришел домой Гу;нтис Ла;пса. Он был компаньон моего отца по бизнесу. Айварс и Олеся были дома, к чему-то готовились. По-видимому, они знали о приезде Гунтиса, а потому долго шептались, поглядывая с опаской по сторонам.
Гунтис Лапса хотел обсудить какие-то дела, в которые вникнуть тогда мне хватало разума. После ухода отца, компания переходила к Гунтису. Отец всегда был бережливым и заботливым человеком, а потому держал счета в определенном банке. Сейчас мне и моей опекунше Олесе предстояло на них жить. Отец создал прибыльную строительную фирму не для того, чтобы его компаньон её разорил, но тот воспользовался своим положением и, по-видимому, собирался ее разорить. Зачем он пришел к нам, я не знал, но явно не из дружеских побуждений.
Закрывшись в комнате отца, я исходил от негодования к этому человеку. Я открыл верхнюю шуфлядку письменного стола и наткнулся на фотографии, аккуратно сложенные пачкой под резинкой. На них были изображены картины нашей разбитой машины «Форд», вернее, того, что от нее осталось, а также были снимки другой машины – «Опель» на которой был пьяный водитель.
Я долго смотрел на фотографии, и по моим щекам стекали слёзы, оставляя мутные разводы на глянце. Я понимал, что в этом мире никому нет до меня дела, все озабочены только своими делами, наследством, опекой, компанией и деньгами. Сейчас они трепались о своих суетливых делах, в которые смерть родителей внесла много проблем, а я плакал над фотографиями нашей изуродованной машины. Их проблемы — это то, как лучше разделить имущество Илмарса и Агнии, освободивших место под солнцем.
Я нашел маленький серебренный кулон, там же возле фотографий. Взял его в руку и потеребил пальцами. Его носила мама. Повернув маленькую застежку, я открыл корпус. Там было изображение Девы Марии. Мама была верующей католичкой. В день аварии он был у нее на шее, но, к сожалению, не помог ей. У меня моментально высохли слезы, и на смену им пришла какая-то тупая злость. И снова я стал сетовать на Судьбу, снова думать о том, что вера в Бога вовсе не нужна, если она не работает.
Мама всегда мне говорила, что нужно просто верить, и сила веры способна творить чудеса. Но она, по-видимому, ошибалась. И тому подтверждения эта страшная авария, а ведь Дева Мария в тот день была у неё на шее.
Я сунул кулон в карман брюк, закрыл шуфлядку письменного стола и покинул комнату отца с дурными мыслями. Теперь я знал, с этого дня я стану другим.
* * *
Дурацкая суета и примерка на себя чужих жизней Олеси, Айварса, Гунтиса больше не интересовали меня. Сейчас я хотел лишь одного — молиться Деве Марии. Я наивно полагал, что, может быть, она сможет помочь и вернуть всё обратно. Я ждал чудес, я хотел чудес, я стал верить, что чудеса бывают.
Жизнь действительно продолжалась, хотя мне временами хотелось, чтобы эта жизнь, полная мук и страданий, наконец, прекратилась, и сердце перестало биться. Я всеми силами пытался уйти в себя, потому что это притупляло мою боль. Иногда, долгими бессонными ночами я испытывал мучительные приступы странной болезни, которая разрушала мою психику. Порой я тихо плакал в подушку, затем тупо бился головой о стену, а иногда в злости швырял вещи. Были дни когда подолгу лежал на кровати и смотрел в одну точку на потолке.
Так продолжалось примерно год. Айварс Балодис все это время был моим неизменным психологом и одновременно стал гражданским мужем Олеси. Он лечил меня, заботился обо мне по мере сил и возможностей. А я метался в своем горе, как в проклятом замкнутом кругу, и страдал еще больше, когда мне приходилось общаться с людьми из этого несовершенного мира.
* * *
После долгого обучения на дому, Олеся и Айварс наконец решили, что теперь я могу пойти в школу, так как состояние моё значительно улучшилось. Мне исполнилось 15 лет, и я должен был быть в 9-ом классе. Однако знаний не хватало, потому было решено, что обучение я начну с программы 8-ого класса.
Меня перевели в 8 «D» класс. Это был экспериментальный класс и ребята, которые там учились, отличались от других. Кто-то отставал в учёбе, кто-то плохо себя вёл, чьи-то родители были бедными, кто-то имел плохие отношения с директором и с классной. При этом в классе учились одни мальчики.
Ивана Борисовна Скра;уча была нашей классной руководительницей и вела у нас английский язык.
— Good morning, children, — она очень чётко произнесла слова по-английски, а затем перешла на латышский. — В нашем классе будет учиться новый ученик. Его зовут Вилис Наискас. Прошу любить и жаловать.
Я осмотрел класс, когда воцарилась тишина. Мне было до сих пор непонятно, почему они решили собрать в класс одних мальчиков. Я знал о существовании такого же параллельного экспериментального класса для девочек. Возможно, это давало какие-то преимущества для правильного воспитания.
Учительница посадила меня с Павлом Аста;ховым, так как место рядом с ним всегда пустовало. С Астаховым никто не мог долго сидеть, он отличался задиристым характером и неустойчивой психикой. Постоянно выскакивал из-за парты и вечно что-то выкрикивал. В классе он был лидером, а потому часто позволял себе огрызаться с учителями.
Усевшись на свое место, я достал учебник по английскому языку. Неожиданно, Астахов схватил мой учебник и пододвинул к себе, как будто это была его книга. Я не сказал ни слова, понимая, что он проверяет меня.
После сеансов Айварса, я стал немного разговаривать, но всегда делал это неохотно. Учителя были предупреждены о моей странности, а потому не старались вызывать меня отвечать устно или у доски, просто проверяли мои знания посредством контрольных письменных работ. Но с английским языком у меня была настоящая проблема. В связи с тем, что я не охотно разговаривал, изучать новые слова было крайне сложно. Это стало бедой для Иваны Борисовны, которая стала испытывать ко мне личную неприязнь, принимая за идиота.
— Вилли, неужели это так сложно сказать: Riga very wonderful city!
— Да он даже на родном языке ели говорит, а по-английски вообще, — вставил свою реплику Миша Ла;пса, самый отсталый ученик в классе, сынок Гунтиса, который был партнером моего отца. Вот удивительно, что мы попали с ним в один класс. Он сидел на первой парте.
У Иваны Борисовны была такая манера плохих учеников садить за первые парты, а хороших сзади. Она считала, что так они будут лучше усваивать заданный материал.
— А ты бы заткнулся, двоечник! Сам на английском словно партизан! — Выкрикнул ему мой новый сосед по парте Астахов. Было странно, что Астахов взялся защищать меня, а это уже располагало к предстоящей дружбе. Астахов смотрел на меня и глупо улыбался.
— Эй, Вилли, а это правда, что ты был почти год немым?
— Астахов! Тебе должна быть интересна новая тема, а не чья-то жизнь, — классная метнула злой взгляд в его сторону. — Или ты хочешь, чтобы я вызвала твоего отца опять в школу?
Она подошла к доске и посмотрела на нее недовольным взглядом. У нее было уставшее лицо. Я на миг представил, как ей, должно быть, надоели эти вечные перепалки между учениками, которые постоянно затевали какие-то ссоры и перебранки прямо на уроках.
— Так ребята, что у нас было задано на дом? — классная внимательно осматривала учеников. — Правильно, тема про моё жилище на английском.
Все сникли, потому что никто не готовил домашнее задание. Классная никогда не ставила двойки, поэтому никто сильно не напрягался. Она была снисходительна к своему любимому экспериментальному классу.
— Как всегда! Никто ничего не знает! Только перепалки можете устраивать на уроках! — плеснула она руками. — Кристиан Ке;фари, выходи к доске.
С последней парты встал мальчик. У доски он без запинки рассказал новую тему о своем жилище. Позже, она всегда ставила нам его в пример, и именно тогда я обратил на него внимания. Худощавый, высокий, узкое лицо и большие темно-карие глаза, которые выделялись на фоне слишком белой кожи.
* * *
Время шло, я кое-как учился….Ребята дразнили меня, обзывали… Я не обращал внимания. Все было замерзшим, и моя душа по-прежнему страдала. Я не верил ни во что. Не верил ни в Бога, ни в Дьявола, ни в Деву Марию. Их не было ни в небе, ни на земле, ни даже в моей душе. Нигде. Я понял, что на земле есть только борьба за выживание. Тупая, животная борьба за выживание. Все люди, которые меня окружали были подвержены этим чувствам. А эти чувства ничто, пустая трата времени, на какую-то жизнь, которая, в принципе, никому не нужна.
Я стал прогуливать уроки, шляясь по глухим улицам Риги, подолгу сидеть на скамейках в городском парке, размышляя о своей пустой жизни.
— Вилли, ты куда это ходил после уроков вчера? — Астахов, на мое удивление, стал со мной дружить. Может это от того, что мы сидели за одной партой?
— В рощу.
— И что ты там делал?
— Думал.
— Идиот.
Я не обижался на него за то, что он меня всячески обзывал, у него была своеобразная манера общаться, и разговаривал он в таком тоне практически со всеми в классе. Но иногда, мне хотелось врезать ему по его наглой роже, так, чтобы он плевался кровью. И всякий раз, когда я этого хотел, то почему-то тупо улыбался ему.
Вскоре он стал просить у меня деньги. Но это он так думал, что просить, я же считал это вымогательством чистой воды. Зато уважение ко мне, он не скрывал от класса и, всякий раз, становился на мою защиту. Защищал меня от издевательств других ребят в обмен на деньги.
Деньги на карманные расходы мне выделяла каждый день Олеся. Астахов знал, что мы были достаточно обеспеченной семьей, а потому считал, что я обязан делиться с другом. Он считал меня другом с того самого дня, как Ивана Борисовна посадила нас вместе. А денег мне для него было не жалко, потому что они меня не интересовали в этот период моей жизни.
Прошло пол года после обучения в новом классе, и мои проблемы с английским языком и с другими предметами увеличились вдвое. Ивана Борисовна вызвала в школу Олесю, чтобы поговорить. Мне требовались занятия на лето.
Однако, вместо неё в школу пришел Айварс. После чего Олеся позвонила бабушке в Москву и попросила, чтобы та срочно прилетела в Ригу.
Сейчас я благодарю их за то, что они никогда не праздновали мой день Рождения, а просто молча вызывали бабушку из Москвы, под предлогом, что у меня очередные проблемы с учебой. Бабушка меня любила, ведь я был её единственным внуком.
* * *
Моя жизнь пропиталась ложью и лицемерием. Осознание несправедливости преследовало меня повсюду отовсюду. Я не понимал, как можно любить всё это? Этих уродливых людей, не способных сочувствовать и понимать.
Тётя Олеся, ловко же она поменялась с мамой жизнью, ведь всегда завидовала ей, а теперь расцвела, словно отравленный цветок. Айварс, зачем он приперся в дом моих родителей? Психолог, который взялся лечить меня, а сам задумал соблазнить мою тётю. Уважаемый Гунтис Лапса — старый козёл! Без моего отца компанию разоряет, потому что глупый и ленивый. А его сынок просто идиот, тупее парня я никогда не встречал! Астаховы напыщенная чета придурков. Знали бы они, как их сынишка-выскочка вымогает у меня деньги. Это ему Лапса младший рассказал о том, что я богатенький и мне денюжки некуда девать, потому что я убогий по его мнению. Кристиан? Ну как всегда, никому не нужный, прицепился ко мне. Шёл бы лучше к своей любимой классухе, она ему очередную пятерку по английскому языку поставит и по головке вместо папы и мамы погладит. Он же за этим так зубрит уроки.
У меня появилось отвращение ко всему мироустройству. И моя вера в Бога — это было нечто искусственное, безосновательное, основанное на эмоциях и желаниях. Одним словом, психологический наркотик. Разве в этом мире вообще существует что-либо, кроме психологии? Хорошее и плохое относительны. То, что для одних хорошо, для моей природы может быть плохим, поэтому мне стало неуютно и плохо в этом мире, и я этого не скрывал.
— Вилли, ты опять прогуливаешь уроки? — бабушка пытался заняться моим воспитанием.
— Иногда.
— Почему, мальчик мой?
— Ничего не знаю и знать не хочу, ни во что не верю и верить не хочу.
Это стало моим постоянным ответом, заезженной пластинкой для моей старенькой бабушки, отчаянно любившей меня.
В один прекрасный день ей стало плохо. Она начала тяжело дышать и хвататься за сердце.
— Вилли, открой форточку, мне воздуху не хватает…
— Ничего не знаю и знать не хочу, ни во что не верю и верить не хочу.
— Вилли, мне плохо, сердце….открой форточку…
— Ничего не знаю и знать не хочу, ни во что не верю и верить не хочу, — делая вид, что ничего не понимаю.
— Вилли…
Я выбежал из комнаты и на кухне столкнулся с Олесей и Айварсом. Они подозрительно посмотрели на меня.
— Все в порядке? — спросил Айварс.
Я ничего не ответил.
* * *
— Хочешь я помогу тебе с английским? — на перемене Кристиан подошел ко мне.
— Отцепись, — ответил я.
К нам не подошли Астахов и Лапса, многозначительно посмотрев на меня, а затем на Кристина.
— Вилли, у тебя бабки есть? Мы тут хотим одну штуку достать, — сказал Астахов.
— Сегодня нету.
— Да ладно… — Астахов нервно переминался с ноги на ногу.
— Сегодня нету, — повторился я, сжав кулаки.
— Пошарь в карманах, идиот, — отозвался за его спиной Лапса.
— Сегодня нету.
— Ты что заезженную пластинку опять включил? — Астахов сделал злое лицо.
Мне было все равно, я подумал, что, наверное, это последняя капля и мне захотелось, наконец, показать ему, что он не прав и решил ударить его.
— На, возьми, — услышал я голос за спиной.
Кристиан протягивал ему купюру.
— Молодец, Вилли! У тебя бесподобный дружок. Нынче мужская дружба в цене. Смотри, не влюбись, — произнес Астахов и громко заржал.
Я побледнел от злости, и когда вымогатели ушли, мы с Кристианом остались стоять вдвоем, словно два дурака.
— Астахов всегда вымогает у тебя деньги? — Кристиан задал мне вопрос первый.
— Отцепись, я уже сказал.
— А откуда он узнал, что у тебя есть деньги?
— Миша сказал, он сын Гунтиса.
— Мне это ни о чем не говорит.
— А кто тебя вообще просил давать за меня деньги?
— У меня лишние были…
* * *
Ну и болтливым же оказался этот Кристиан. Его рот не закрывался, он трещал обо всем на свете и постоянно задавал мне вопросы. Отвечал я сложно и неоднозначно, лишь в благодарность за подаренную им купюру Астахову.
— Знаешь, Астахов просто идиот. Я не понимаю, почему ты не пересядешь за другую парту? Как ты его терпишь? Он же звереет на глазах, — не умолкал Кристиан. — Хочешь, можешь ко мне пересесть.
— Отцепись.
Разговаривать мне что-то резко перехотелось, когда Кристиан сразил меня вопросом наповал.
— Можно к тебе сегодня зайду?
— Что?
— Позанимаемся по английскому.
— Ладно.
Позже я узнал, что у него были проблемы в семье, от которых он очень расстраивался, а потому старался все время у кого-нибудь задерживаться. Кристиан был внебрачным сыном своего отца. Он родился от любовницы, которая претендовала на наследство, за что её невзлюбили по началу старшие братья, а затем и сам отец. Они жили в Елгаве, это маленький городок в 40-ка км от Риги. В школу он добирался на автобусе.
Деловито достав из кармана расписание автобусов, Кристиан, внимательно посмотрел на меня и произнес:
— У меня еще есть время, так мы пойдем к тебе?
Я кивнул, вспомнив наставления Олеси и Айварса. Они рекомендовали мне побольше общаться с одноклассниками, считая, что дружба сблизит меня с людьми, а это первый путь к социальной адаптации. Я стану более разговорчивым и коммуникабельным.
— Ну и домишка у тебя шикарный, Вилли, — Кристиан аж присвистнул. — А где твои предки?
Он, конечно же, знал про моих родителей, об этом знали все, просто не хотел заострять на этом внимания, чтобы не обижать меня лишний раз, будто все было в порядке как у всех. Кристиан уже тогда был каким-то понимающим, и знал как нужно ко всем относиться. Несмотря на свою изрядную болтливость, он прекрасно разбирался в людях, хотя иногда казался слишком застенчивым.
* * *
— Вилли, открой деверь, — постучал ко мне в комнату Айварс.
Я открыл ему дверь.
— Вилли, ты должен меня выслушать, — он присел на кровать, предварительно закрыв за собой дверь. Повернув голову, заметил Кристиана, сидящего на стуле возле моего письменного стола. — О, ты не один? Это твой друг?
— Это Кристиан Кефари, — произнес я.
Кристиан словно язык проглотил, от его болтливости не осталось и следа. Я был удивлен, как из разговорчивого и веселого приятеля он превратился в застенчивого ботаника.
— Приятно познакомится, Кристиан. А меня зовут Айварс Балодис, я психолог Вилли, он, наверное, тебе обо мне рассказывал?
Кристиан молчал, на его щеках появился румянец.
— Нет, не рассказывал, — произнес я.
— Вилли, я хотел тебе кое-что важное сказать. Мы с Олесей решили пожениться, — Айварс запнулся, посмотрев на Кристиана, а потом подняв на меня глаза и пригладив рукой усы, добавил. — Мы с Олесей будем очень рады, если ты примешь нас такими как есть.
— Я хочу остаться один, — произнес я.
— Может чаю попьем? Олеся по этому поводу испекла вкусное печенье, — он перевел взгляд на Кристиана, и тот смущенно опустил свои большие темные глаза. — Кристиан, ты любишь печенье?
— Да, — ответил тот.
— Нам нужно немного позаниматься с Кристианом английским языком, — встрял я.
— Успеете еще, давайте парни, не стоит отпираться.
Мы встали, и направились за ним. Сколько злости и негодования я тогда испытал, но покорно поплелся в гостиную, где нас ждала радостная Олеся.
Как на иголках я просидел целый час в компании «новоиспеченных опекунов», и печенье не лезло в рот.
Вечер затягивался. Неожиданно Кристиан вынул из кармана расписание автобуса и деловито произнес:
— Спасибо Олеся, спасибо Айварс мне было очень приятно познакомиться с вами, но последний автобус на Елгаву уже скоро уезжает.
Он встал и театрально кланялся и Айварс заулыбался.
— Крис, приходи к нам еще, мы будем рады тебя видеть, если ты поможешь Вилли с английским языком, то еще больше.
— Я провожу тебя, — сказал я и тоже встал.
— Послушай, Вилли, а не устроить ли нам Рождество праздник для твоих друзей? — неожиданно сказал Айварс. — Можно пригласить ребят и их родителей на дачу.
— Зачем?
— Олеся поможет все устроить, а расходы я беру на себя. Ты можешь пригласить других мальчиков, рассказать им о моей идее.
Мне вдруг показалось, что Айварс хотел таким образом загладить передо мной вину. Он чувствовал, что они с Олесей захватили то, что принадлежало моим родителям. Это вызывало во мне гнев и обиду, которую я не решился тогда показать, и он это знал. Я рассержено взглянул на смущенное лицо Олеси, схватил за руку Кристиана и быстрым шагом полетел к входной двери. Одноклассник семенил летящей походкой, не понимая, почему мы так рванули.
Когда мы вышли за дверь, на мои глаза нахлынули слезы. Я еле сдержался, чтобы не заплакать. Память о родителях всплыла в голове и боль пронзила сердце. Они поехали в аэропорт, встречать Олесю и разбились. А она стала жить в их квартире и пользоваться их имуществом. А потом притащила психолога, который распоряжается дачей моего отца. Я понимал, что ни один человек в мире не поймет, что сейчас творилось в моей душе.
Вместо счастливой жизни, мне словно дали другую, суррогатную. Совершили подмену, и теперь втирали, что ничего страшного не произошло.
— Я не знал, что у тебя есть дача, — сказал Кристиан, но резко осекся, когда увидел в моих глазах слезы.
— Пойдем, на автобус опоздаешь, — ответил я.
* * *
Однажды ночью мне приснился удивительный сон. Ко мне в комнату спустилась с небес моя мама, одетая в белое длинное прозрачное платье. Она была похожа на ангела, наполнила комнату таким ослепительным светом, что я невольно зажмурился на мгновение, после чего восхищенно произнес:
— Мама, какая ты красивая! Ты прилетела за мной?
Мама слегка улыбнулась и, посмотрев на меня добрыми и умиротворенными глазами, ответила:
— Я люблю тебя, сынок.
— И я люблю тебя, мама! Я совершенно запуталась в том, где любовь, а где иллюзия. Что мне делать? Я очень скучаю по тебе и хочу к тебе.
— Я с тобой, мой милый, Вилли. Я наблюдаю за тобой сверху. И я никогда не дам тебя в обиду, потому что я тебя люблю. Теперь я буду твоим ангелом-хранителем. Буду оберегать тебя.
— Мама, ты можешь вернуться ко мне? Я не знаю, что мне делать. Айварс и Олеся теперь живут в нашем доме. Мама, я не хочу, чтобы они занимали твое с папой место!
— Милый, Вилли, никто и никогда не займет наше место. Мы всегда будем с тобой. Эти люди искренне хотят заботиться и любить тебя. Дай им шанс, позволь полюбить тебя также сильно, как это делали мы с папой.
— Мама, вернись, я хочу, чтобы ты вернулась!
— Люби, страдай, терпи, борись, живи. А я всегда буду рядом. Рядом с тобой.
С этими словами она легко вспорхнула и скрылась в звездах ночного неба.
Проснувшись, я сразу же вспомнил этот чудесный сон и еще долгое время лежал в постели, вспоминая минуты моей счастливой жизни до той страшной аварии. Наверное, мне не зря это приснилось, ведь благодаря сну, я понял, что вовсе не стоит бояться новой жизни. Мне исполнилось 16 лет и уже пора перестать бегать от себя и поверить в нормальность того, что со мной происходит.
* * *
Вот Айварс, Олеся и Гунтис Лапса! Смотрю на них, а в груди все сжимается. Хорошее было решение — устроить для отпрысков чудесное Рождество! Только я давно уже не ребенок, и Рождество это меня вовсе не радует.
Они пригласили семью Астаховых, а также нашу классную на дачу, далеко от города. Зима выдалась в тот год очень холодная, на улице стоял мороз под двадцать. Все закутались, как могли в шарфы и воротники своих тёплых курток и дубленок.
Никто из них даже не догадывался, что я затеял. Им даже в голову не приходило, что я ненавижу их так сильно, что сам Бог боится моих планов. А задумал я тогда коварнейшее дело. Поджечь собственную дачу.
Нас вёз на машине Гунтис Лапса, а взрослые поехали на машине Айварса. Я сжимал в кармане зажигалку с золотыми буквами, а в рюкзаке лежала баночка с бензином. Паша Астахов сидел на переднем сиденье, деловито рассказывая всем какую-то очередную историю, как он с кем-то подрался. Я, Лапса младший и Кристиан уселись на заднем.
— Кристиан, а твои родители почему не приехали и отпустили тебя отдыхать на даче одного? — спросил Гунтис.
— Они мне полностью доверяют.
— Странные они у тебя.
— Там где Айварс, волноваться не стоит, — сказал Кристиан и повернул голову, посмотрел через плечо сидящего сынка Лапса и подмигнул мне. Я улыбнулся, он единственный знал о моих планах на Рождество.
Кристиан уважал Айварса, он нравился ему, и он возлагал на него надежды какие не мог возложить на своего отца. Что поделать, психологи умеют завоевать мальчишеское сердце. И в ту минуту меня почему-то пробрала гордость за Айварса.
Наконец, мы доехали до столь желанного дачного коттеджа и решительно постучали в дверь, где нас уже все ждали взрослые, приехавшие раньше на машине Айварса.
— О, вот и мальчики пожаловали! — обрадовалась Олеся, торопливо впуская в нас дом.
— Hello, — произнесла классная, стоявшая рядом.
Странно, зачем Айварс пригласил ее? Для Кристиана?
— Здравствуйте, мальчики, погодка сегодня не летная, да? Как доехали? А Айварс и Гунтис молодцы, такое Рождество для нас устроили. И Олесе спасибо, — Ивана Борисовна только лишь не кланялась.
— Про погоду мы и сами знали, — буркнул Лапса.
— Тогда скорее пойдемте к камину греться. А мы с Олесей пойдем накрывать на стол, — она потрепала Кристиана по волосам, словно это был её сын. Тот покраснел.
* * *
На втором этаже дома я, ввалился в комнату, где валялись старые книги моего отца. Осмотревшись, я достал из рюкзака баночку с бензином, полил из нее. Затем с вызовом посмотрел на Кристиана, стоящего в пороге.
— Ты уверен, что никто не пострадает? — спросил он.
— Трус.
Я мог легко его обидеть, одним словом. Меня постоянно раздражало его вечное беспокойство по поводу других людей. Он странно взглянул на меня, а затем, опустив глаза, поправил толстый шерстяной шарф на шее.
Я порылся в кармане. Куда же подевалась моя зажигалка? Наверное, оставил её в пуховике. Там в прихожей, где помогала нам раздеться Ивана Борисовна.
— Сходи за зажигалкой. Она в моем кармане в пуховике, — сказал я Кристиану.
— Океy.
Вернувшись, он виновато посмотрел на меня своими преданными глазами и сказал, что её там нет.
— Как нет? — удивился я.
Неожиданно возле нас вырос Астахов. Их семья только недавно приехала на своей машине, и он решил разыскать меня, чтобы выразить свою радость по поводу прекрасной идеи отмечать Рождество на даче.
— Вилли, я так рад тебя видеть! Я хочу тебя кое-что показать, — выпалил он.
— Что?
— Пойдем, — схватил он меня за руку.
— Зачем?
— Наша Ивана в той маленькой комнатке сейчас.
— В какой?
— В той, — он махнул рукой в сторону комнаты с узорами на двери.
Мы подошли, и он осторожно приоткрыл дверь. Я заглянул сквозь щель.
Классная и Айварс целовались.
Как ужаленный я отпрянул от дверной щели и побежал прочь. На ходу я налетел на Кристиана.
— Вилли, что случилось?
— Зажигалку найди!
В душе что-то заныло, и появилось противное ощущение. Ощущение, что тебя надули. Что ты всего лишь мелкая пешка в жизни людей, которым на тебя наплевать. Как часто люди делают свои дела, и часто убеждают тебя, что это всё благородно, однако они всего лишь хотят получить твоё одобрение. И больше ничего. Я схватил свой пуховик, висевший на вешалке и начал поспешно одеваться. Натянув шапку, я вышел за двери.
Думая о несправедливости жизни и о том, что я никому не нужен, кроме себя самого, я вдруг рванул как угорелый, сам не зная, куда и зачем. Подальше от всех. Я бежал со всех ног прочь от этой жизни, от этих людей, от их суетливых дел.
— Стой, Вилли! — услышал я голос Кристиана за спиной.
— Отвали! — орал ему я, не думая останавливаться.
— Вернись, Вилли!
— Да пошел ты, придурок!
Я бежал, а холодный ветер свирепо ревел мне вдогонку, то и дело норовя свалить меня с ног. Но я продолжал бежать, а ветер уже наворачивал на мои глаза слезы.Я привык за свою жизнь к различным передрягам, но я не предполагал, что окажусь никому не нужным. И даже то, что я задумал, чтобы обратить на себя внимания, мне тоже не удастся. Я чувствовал себя неудачником.
Вскоре я остановился, потому что выдохся. Прошел немного вперед в лес. Внезапно началась пурга, и огромные хлопья снега стали заметать все вокруг, полностью закрывая обзор. Я почувствовал, как дикий страх охватывает мое сердце, осознавая, что я могу не выбраться отсюда.
Я рванул вперед, пробежал до какого-то пня и, споткнувшись, упал в снег. Почувствовал острую боль в ноге. Когда попытался встать, то понял, что подвернул ногу. Бесконечное отчаяние охватило меня целиком, и тут я понял, что дальше не смогу идти.
Я сидел в снегу, нога ужасно ныла. Меня уже не на шутку знобило от холода, а я не знал, что мне делать дальше.
Через 30 минут, я услышал голос Кристиана.
— Вилли! Ты где?!
— Я тут, Крис! — заорал я.
— Где?! Я иду, ты где?!
Когда мы встретились, мы тут же крепко обнялись.
— Зачем ты побежал в лес?
— Я хочу бежать куда угодно, лишь бы не чувствовать боли, — прошептал я, дрожа от холода. Я уже едва мог говорить, губы не слушались, язык не ворочался.
— Тебе надо согреться, — сказал Кристиан, начав активно растирать мои руки и ноги.
— Я споткнулся и упал, подвернул ногу и не могу идти.
— А где мы находимся? — Кристиан был так обеспокоен моим состоянием, что совершенно не чувствовал замерзания.
— Не знаю…
— Мы отсюда не выберемся, тем более что ты не можешь идти.
— Я замерзаю…
— Я думаю, нас уже ринулись искать. Айварс поднимет клич, я знаю.
— Зачем ты побежал за мной? Зачем?
Произнося эти слова, я готов был разрыдаться.
— Не вини себя ни в чем, пожалуйста. Теперь нам надо думать, как продержаться до их прихода.
Кристиан обеспокоено посмотрел на часы: полночь. Рождество наступило, а вместе с ним усилился и мороз.
— Мы с тобой встретили Рождество в лесу! – воскликнул он. — Невероятно.
Я молчал.
— Ты совсем замерз. Возьми, пожалуйста, мой шарф, — попытался было помочь мне Кристиан, разматывая свой теплый шерстяной шарф с шеи, но я жестом отклонил его предложение.
— Ты же сейчас совсем окоченеешь, давай я хотя бы обниму тебя, может, согрею своим теплом.
Я посмотрел на него.
— Я уже давно замерз...еще тогда…
— Держись, Вилли.
— Ты просто не понимаешь, что творится у меня в душе…
— Понимаю.
— Я не хочу жить дальше…
— Что за чушь ты несешь? — возмутился Кристиан.
Я посмотрел в темное небо и на какое-то время погрузился в мечтательное созерцание звезд, которые виднелись между верхушками окружающих елей.
«Интересно, где сейчас моя мама? — подумал я»
Я представил, что где-то на кухне сейчас пьет чай и мучается от бессонницы мать Кристиана, недалеко за стеной его отец смотрит голубой огонек по телевизору вместе с его братьями. И никому даже нет дело до него, что он замерзает со мной в холодном лесу.
Вдруг я увидел перед собой маму, которая была все такая же красивая и добрая, в белом длинном прозрачном платье.
— Мама! Как я рад, что ты пришла!
— Да, я пришла. Теперь твое сердце вновь открыто для любви и понимания мира. Твое терпение и вера оказались сильнее, чем я думала. Ты умничка, сынок. Держись, все будет хорошо. Я хочу, чтобы ты оттаял. Я пришла растопить твою душу, твоё сердце.
— Да, мне так холодно, я кажется замерз.
— Я отогрею тебя, сынок. Помни, я тебя люблю.
Она начала медленно отдаляться. Мне хотелось отправиться за ней вдогонку, но тут я почувствовал, как кто-то бьет меня по лицу, и открыл глаза. Надо мной на коленях стоял Кристиан и плачущим голосом повторял:
— Вилли, просыпайся! Очнись! Вилли!
— Кристиан….все нормально я еще немного посплю, — сонно мямлил я, не желая пробуждаться.
— Да вставай же ты, наконец! — и он еще раз ударил меня по лицу.
Мое тело уже было каким-то чужим и неповоротливым. Ног я практически не чувствовал.
— Встань, прошу тебя! Вилли!
Он отчаянно меня тряс. Затем снял с себя куртку, расстегнул на мне мой пуховик и прижал меня к себе. Он хотел согреть меня своим телом, не понимая, что сам уже совсем замерз.
Кристиан прижался ко мне, обнял меня и не разжимал объятия. Из его глаз текли слезы, обжигая мои замершие щеки. Я чувствовал его жаркое отчаянное дыхание, он всхлипывал. На шее у меня он увидел кулон Девы Марии и сжал его в кулаке. И вдруг ему показалось, что где-то впереди мелькнул слабый луч света.
— Вилли, ты видел это? — спросил он, но я уже не мог ему ответить, потому что был в полубессознательном состоянии.
Потом Кристиан услышал чей-то крик и тут же отозвался на него отчаянным воплем:
— Мы здесь! Сюда!
По-видимому, его крик был услышан, потому что луч света тут же стал приближаться, и уже сразу несколько голосов дали о себе знать. И лишь когда к нам подбежали Айварс, Олеся и Ивана Борисовна с остальными ребятами, Кристиан обессиленно упал в снег рядом со мной.
(Рига, 199.....г)