Звонок из таксопарка застал Игоря врасплох. Едва настроился на телевизионно-диванный отдых, а тут нА тебе – подменяй внезапно приболевшего напарника по «тачке». Недовольно чертыхнулся про себя и с сожалением оторванного от лакомств домашнего кота посмотрел на супругу:
– Такова моя колесная жизнь, Наташа, мать ее… Давай хоть перекусим вместе, да поеду смену принимать.
Чмокнул её в щёчку и уже на выходе, взявшись за дверную ручку, обернулся на стоящую в углу прихожей клетку с попугаем. Улыбчиво переглянулся с женой и с нарочитой серьёзностью как бы скомандовал:
– А ты, волнисто-зелёненький, остаёшься на хозяйстве… Смотри тут за порядком, понимаешь ли.
– Д-д-дха… К-к-кхузя х-х-хроший! – с гордостью столь мужским доверием почти выкричал тот и для уверенности притопнул даже лапой.
– Вот так, за-а-амчик пернатый, не подведи своего хозяина, – закрыв за мужем дверь, рассмеялась Наташа в сторону принявшего необычайно важную позу попугая.
Он же, к ее удивлению, лишь молча отвернулся к стенке, но подумал: «Зач-ч-чем мне с тобой связываться… я ж такого задания не получал». И стал вдохновенно работать клювом в кормушке. А хозяйка, теперь уже как учительница литературы, поспешила в комнату готовиться к завтрашней встрече со старшеклассниками. Едва закончила составление учебного плана по роману «Война и мир», как донесся дверной звонок. Увидела торопливо извинившегося за вечерний визит соседа с очень знакомым фильмо-диском в руке и обрадовалась, словно большому подарку:
– Ой, как вы, Андрей, вовремя принесли, хотела уже сама за ним идти.
Он виновато улыбнулся и настороженно глянул на шумно вспорхнувшего в клетке попугая. Тот перебрался в ее дальний угол и, недружелюбно покосившись на гостя, тут же затих.
– Неужто он вас, Андрей, так испугался? – удивилась хозяйка и точно в ответ услышала хриплый голос своего питомца:
– Х-хандр… Хандр-р-рэй… я тебха пхар-р-родил, я тебха и убх-х-хью!
– Ишь какой киллер-дурачок нашелся, – растерянно промямлил сосед.
– Х-хсам дур-р-рак… убх-х-хью… убх-х-хью! – уставился в Андрея больше похожий сейчас на готового кинутся вниз, к своей добыче, коршуна и даже потемневший от злобы волнисто-зелёный.
– Ну, хватит тебе ёрничать, Кузя! – накинула на его клетку попавший под руку большой платок Наташа и с улыбкой повернулась к соседу:
– Не обращайте на него внимания. Бывший хозяин-актер часто репетировал дома роль Тараса Бульбы, его сцену с сыном-предателем… Ну, и запомнил его слова даже после того, когда артист отдал нам попугая в качестве расчета за пользование таксомотором Игоря.
Сдобрили эти диалоги сдержанным соседским смехом, и Андрей тихо скрылся за дверью. А обидевшийся на изоляционные действия хозяйки Кузя сердито и шумно опять развернулся в своем затемненном домике и подумал: мол, подождите… и у нас, попугаев, тоже так смеется тот, кто это делает последним.
Наташа тем временем, даже не догадываясь о столь мозговых бурях Кузи, уединилась в комнате и продолжила учительскую подготовку к школе. Включила комп с принесённым фильмом, и попугай аж встрепенулся от дошедших до него бравурных звуков. Она сделала их тише и, усевшись поудобнее у монитора, начала внимательно смотреть нужные для неё киносцены. Когда они дошли до новогоднего бала у екатерининского вельможи в Петербурге, учительница остановила запись. Поправила очки почти на кончике своего миниатюрного носика и подумала: «Надо бы законспектировать хоть главные диалоги Наташи Ростовой и Андрея Болконского». И чуток прибавила громкости.
Пошел самый кульминационный момент танцевальной встречи юной графини и перешагнувшего тридцатилетний возраст князя. С утопающего в приглушенной музыке экрана, словно уже и в сердце прильнувшей к нему учительницы, плавно полилась также мелодия толстовского повествования. «Едва он обнял этот тонкий, подвижный стан, – слышит теперь сквозь столетия жена простого таксиста, – и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову…». От этих, подобных самому изысканному корму и никогда прежде не доходивших до его слуха почти волшебных слов затаил дыхание даже вздремнувший уже, было, попугай. Затемненный в своей клетке, он тихо привстал и подумал: «Это ч-ч-ё же там моя хозяюшка делает… или, может, только хочет делать?» Ещё несколько понятных только зрителю минут, и снова вздремнувшего Кузю словно ударило током находящейся рядом электророзетки. Теперь он напряг до самого попугайного предела свой слух и услышал тихий, идущий из каких-то для него неведомых человеческих глубин, разговор уже двоих особей.
– Я полюбил вас с той минуты, как увидел вас. Могу ли я надеяться? – донёсся до затемнённой клетки робкий голос почти соседского тембра.
– Да,да… Ах, я так счастлива! – с придыханием, похожим на хозяйкин, ответила она. И с легким хлопком поцеловала замолчавшего мужчину.
Попугай даже застеснялся такого хоть и отдаленного, но все-таки как бы присутствия при этом. А когда услышал, что так ласково любезничают там, в соседней комнате, именно Андрей и Наташа, то едва не захлебнулся в собственных мыслях: «Так сосед-то, оказывается, не ушёл… с хозяйкой он… потому и платок накинула на мой роток!» Но голос подавать не стал, решил тщательно, как «оставшийся на хозяйстве», все обдумать, взвесить и… под тяжестью столь эмоционального вечера все-таки уснул.
А утром, заслышав голос вернувшегося с работы Игоря, чуть не стукнул себя лапой по башке. «Ну и кур-р-рица я драная, прости меня мать… Надо же так все проспать!» – по-своему матерно шевельнул мозговой извилиной попугай и спешно подал хриплый голос верного хозяину служаки:
– Кха-ха-ха-а-а!
– Чё это, Наташа, он вдруг от глаз людских закрыт, как арестант какой-то? – удивился Игорь.
– Тьфу ты совсем забылась, – протирая спросонья глаза, направилась к клетке она.
– Пхаз-з-зор! – выкрикнул освобождённый из ночного плена волнисто-зеленый. – Хандр-р-рэй и Хнаташ-ша… чмокх!
– Не понял… Ты чё гонишь, Кузя? – насторожился зевающий хозяин.
– Хандр-р-рэй и Хнаташ-ша, – еще громче повторил принявший петушиную стойку попугай. – Я пхолубил хвас… Ах-х, я тхак хчастхива!
– Чего-чего? Кто тут кого полюбил? – с падением только что поднятой к кепке руки потерял и тягу ко сну Игорь.
– Хандр-р-рэй и Хнаташ-ша… чмокх!
– Ё-ё-ё… это уже не Бульба сынка убивает… Это чё ж сосед меня заменяет? – вылупил он еще минуту назад свои слипавшиеся глаза. – Я вот натаксовываю всю ночь тебе на хлеб с маслицем, а ты тут с этим слащавым курвы-мурлы от попугая прячешь… А ну колись, Наташка!
– Д-д-а он лишь диск п-п-приносил, – стала аж заикаться от растерянности она. Но едва открыла свой маленький ротик, чтобы добавить уже по-учительски поставленным голосом, как муж оборвал ее небывалым басом:
– Ах, так все-таки приносил тебе это самое «Я так счастлива»!
Тут же злобно скрипнул зубами и толкнул ее в угол, под самую клетку замолчавшего, наконец, пернатого. Сопроводив ее отдаление от себя вполне чуть ли ни осязаемой своим воспаленным мозгом мыслью: «Выходит, не зря я подозревал этого соседского хряка в повизгивании к моей Наташке… Но меня на такой соломенной подстилке хрен проведешь!» Сплюнул в сторону жены и шумно кинулся к выходу.
– Дура-а-ак ты, шоферю-ю-юга… точно о руль головой стукнулся… и оттого так взбесился, что-о-о ли, – слёзно вымолвила она, медленно сползая спиной по светло выкрашенной стенке на пол.
Но теперь ее слышал лишь ничего не понимающий, забившийся в дальний и нижний угол попугай. Сам Игорь уже был у соседской двери, которую открыла на его продолжительный звонок молодая дама в кухонном халате. Даже позабыв поздороваться с ней, Игорь нервно спросил:
– А где Андрей?
– Уе-е-ехал, – с настороженным удивлением ответила та.
– Как… когда?
– Да ещё вечером улетел, дочурку к бабушке повез, – уже с заметным волнением ответила она. – Что-то случи-и-илось? Почему спрашиваете?
– Не-а, ничё такого, я просто хотел с ним посоветоваться, – чувствуя ударивший в виски прилив вздыбленной ревностью крови, нашелся с ответом Игорь. И уже с нарочитой улыбкой откланялся даме.
«Чё ж это получается, а? Сосед-то не при делах, чё ли?... И попугай накосячить не мог, как шибко грамотный», – глядя на закрывшуюся перед ним дверь, подумал таксист. И вспомнил уже на улице, что в его «мобильнике» сохранился номер того самого старика-актера. «Дай-ка я все-таки уточнюсь по такой говорливости ихнего бывшего петуха», – почти стрельнуло в его остывающую голову. Тот, едва выслушав сбивчиво переходящий на шоферский мат вопрос, чуть, было, и сам не начал отвечать в том же ключе.
– А вы что, бля-я-я, додумались такого умника еще и тряпьём закрывать? – хрипловато, словно сам попугай, рассмеялся артист. – Да его ни обзывать, ни изолировать нельзя-я-я! Иначе он, как и всякий горделивый человек, может обозлиться и выдать такие слова-кренделя-я-я… Даже самый полюбившийся ему Тарас Бульба вынужден будет прятаться от его агрессивности.
Ну, а в конце этого почти монолога помычал немного в трубку и выдал-таки преемнику по владению попугаем не совсем шоферский совет. Выправив гримасу своего лица и виноватость мыслей, вернулся Игорь домой и сразу направился к клетке. Но тут же остановился. Его молчаливый «волновик», ухватившись большим клювом за стеновую проволоку, словно желая ее перекусить, устремился всем силуэтом в сторону комнатной двери. Оттуда доносились знакомые еще со школы голоса трогательной сцены толстовского бала. «Вот же откуда эти признания, будь они не ладны!» – замер вместе с попугаем его новый хозяин. Постоял и со стыдливой нерешительностью, почти на цыпочках, подошел сзади к сидящей у монитора супруге.
– Ты прости меня, Наташа… дура-а-ак я…, – нежно взявши её за худенькие плечи, пробормотал сдержанно повеселевший Игорь.
– И ях, ях тхоже дхур-р-рак! – донеслось из заскрипевшего от беспокойства его обитателя домика.
– Это уже что-то новое в его словарном репертуаре, – впервые с утра улыбнулась на виноватый поцелуй мужа простившая его учительница.
Он весело подошёл к клетке, отворил ее дверку и, протянувши туда левую руку, с серьёзным выражением смуглого от бессонной ночи лица скомандовал: «ко мне». А тот, тоже долго не мозгуя, юрко спрыгнул с верхней жердочки и с лёту больно куснул его палец холодным клювом. Игорь резко отдёрнул руку и чуть, было, не прокричал неведомый для слуха попугая набор шоферских выражений, но вспомнил совет актера «брать Кузю добродушием…». Переборол в себе готового кинуться на птицу котяру, строго глянул на взъерошенного питомца и необычайно тихим для него голосом произнес:
– Кузя, так нельзя… Ты же у нас у-у-умница, хоро-о-оший!
– Кхуза кхор-р-рошы… Хнаташ-ша кхор-р-рошы…
– Вот именно, молодчина ты наш! – почти воскликнула подоспевшая для обработки мужниной ранки хозяйка и уже тише улыбчиво добавила: – И на Игоря больше не надо сердиться, он тоже хороший.
Попугай на мгновение призадумался, словно таксист на усложнённом перекрёстке, покосился молчаливым взглядом на одного-другого и подумал: «Коли она сама, точно я сегодня в этой клетке, заметалась – то слёзно бранит его, то с улыбкой целует… Даже с моим грозным клювом тут не разобраться». Молча покачал туда-сюда головушкой и, как имеющий далекие корни хитроумного происхождения, решил голосисто угодить на всякий случай обоим:
– Ихгор-р-ра и Хнаташ-ша… кхор-р-рошы!
Посмотрел на супругов и понял, что не ошибся. Не ожидая такой смекалистости своего питомца, они встали напротив него плотным рядком, обняли друг друга за плечи и счастливо рассмеялись. А волнисто-зеленый Кузя выпорхнул из клетки и присел меж их белокурыми головами, создав тем самым для них новую по своему своеобразию почти художественную сцену. Сцену первого в этом доме чудотворного единения птичьей доброты и людской человечности.