Изучая биографии, мы делаемся действительными сотрудниками эволюции.
Николай Рерих
Швейцария не избежала тревоги первых дней крушения европейского мира - первой мировой войны. Предполагалось, что в театр военных действий превратят даже «театр для оккультных мистерий», так как долина, над которой располагался Гетеанум, должна была стать местом прорыва войск.
Антропософы установили ночные дежурства. После этих дежурств, Волошин не мог сразу заснуть. Сдав пост, он долго гулял в окрестностях гостиничного поселка, каким был Гетеанум и думал о том, что Рудольф Штейнер организовал или пытается организовать общество, наподобие средневекового ордена герметиков или масонов. Сам термин «Иоаново братство» происходил из терминологии розенкрейцеров. И теперь, наблюдая за светом зарева, перебегающими огнями и световыми щупальцами рефлекторов, вспоминал историю образования тайных обществ каменщиков.
Большинство масонских писателей производит тайное общество франк-массонов от ремесленных союзов каменщиков, при этом одни имеют в виду средневековые союзы каменщиков, другие – строительные коллегии Египта.
- Несомненно, - думал поэт,- часть жителей Атлантиды перед Всемирным потопом переселилась в Египет, Ливию, Испанию и Португалию. Там они основали школы по обучению письму, математике, сельскому хозяйству, машиностроению, астрономии. Так великая пирамида в Гизах была построена с помощью великих математиков и строителей, покинувших Атлантиду.
В Египте архитектура, как и все отрасли человеческих знаний, находились в руках жрецов. Поэтому египетские строительные коллегии имели характер религиозных обществ с тайными обрядами посвящения и символами. В последствии, организация, обычаи и мистерии египетских строительных коллегий перешли в те строительные союзы Греции, которые, занимаясь преимущественно постройкой храмов, были связаны с культом языческих божеств.
Из Греции мистерии, соединённые с изучением архитектуры, проникли в римские строительные коллегии. Эти строительные коллегии распространились затем во всех странах, подпавших под владычество мировой державы Рима, укрепляя повсюду победы римского оружия сооружением городов, крепостей, мостов, дорог и т.д.
- Простите, я правильно иду? Я дойду этой тропинкой до колонии антропософов? – Размышления Волошина о масонах прервал господин, обратившийся к нему по-французски с итальянским акцентом. Волошин и не подозревал, что их «братство» посторонние именуют колонией. Хотя, впрочем, они ведь жили здесь коммуной.
- Да, дойдёте, непременно, - подтвердил художник. - А Вы сами откуда?
- Далмация, - путешественник назвал древнее историческое название части Хорватии.- «Так вот откуда итальянский акцент. Далмацию и Италию объединяет или разъединяет, и то, другое, правильно, Адриатическое море». В знак уважения Макс приподнял шляпу, приветствуя отважного брата:
- Добро пожаловать! А как Вам удалось добраться?
- Война застала меня в Лозанне. Я специалист по ранней готике. Писал диплом по «Апостольским вратам» южного трансепта тамошнего собора. Друзья подсказали найти временный приют у Вас.
- Милости просим! – Волошин вновь приподнял шляпу и улыбнулся пилигриму, пропуская его на узкой влажной тропинке.
При звуке удаляющихся шагов, глаза русского художника приняли выражение мечтательности и восхищения. Он вспомнил фигуры апостолов ансамбля, о котором упомянул незнакомец: сочетание мистической отрешённости, спиритуализма и жизненной конкретности образов. И тут же память перенесла его к готическим скульптурам Базеля: экспрессивная динамика угловатых жестов, выразительная мимика, подчас характерная портретность и психологическая глубина образов.
Да, недаром Маргарита пригласила его сюда работать над книгой «Дух готики», книгой, над которой он работал последние два года. Кто ещё может с такой страстностью и психологизмом почувствовать созданные древними образы, как не художник, владеющий словом! – Волошин с удовлетворением расправил свои плечи атлета и с молодецким азартом сорвал ветку, свисавшую над тропинкой.
В методе подхода к природе Макс Волошин, как художник, стоял на точке зрения классических японцев. Японец чертит линию ствола перпендикулярно к линии горизонта, а вокруг него концентрические спирали веток, в свою очередь окруженных листьями, связанными с ними под определенным углом. Он не фиксирует этой геометрической схемы, но изображает все дефекты её, оставленные жизнью на живом организме дерева, на котором жизнь отмечает каждое отжитое мгновение.
Прикусив только что сорванную тонкую зелёную веточку и почувствовав на губах горькую пряность сока дерева, Макс снова с нескрываемым сладострастием подумал о Маргарите.
Влияние Маргариты на его внутреннюю жизнь, таланты, устремления, мечты и надежды, казалось, были тайной для посторонних. Он считал, что ему удавалось скрывать свои чувства к бывшей жене от других. Но оказалось, что его усилия тщетны. Волошин был смущён этим, но не подавлен. Только вдали от умной и когда-то близкой ему неразгаданной женщины, он был свободен. Он чувствовал себя свободным, вспоминая о ней и о своих чувствах к ней, как о романтических, без которых поэт невозможен. Автору нужна Беатриче, необходимо платоническое чистое чувство, делающего обычного человека поэтом. Художнику нужна звезда, осаждающая свой невидимый свет на его творения, создавая флёр притяжения, некой божественной отмеченности. Той, что не видят, но ощущают…
И снова воспоминания вернули его к Маргарите, к их совместной жизни в начале переезда их в С-Петербург. С Сабашниковой он пытался заключить "духовный" союз, модный в то время. Духовного союза не вышло. Его жена пыталась искать недостающей любви в нашумевшей и скандальной жизни "втроем": ее, знаменитого поэта, основоположника символизма Вячеслава Иванова и его жены, поэтессы Лидии Зиновьевой-Аннибал (прямого потомка того самого Ибрагима Ганнибала).
Молодожёны часто посещали театр-студию Комиссаржевской, в котором шла репетиции драмы В. Иванова «Тантал»… Неожиданный поворот головы Вячеслава, пристально смотрящего на Маргариту серыми глазами хищной птицы – прекрасный штрих к картине, изображавшей декадентски-эротической атмосферы серебряного века.
Возвращаясь домой, Маргарита говорила Волошину:
- Ах, Макс, это какое-то чудо. У меня кружится голова. Какие всё-таки утончённые люди. Рядом с ними мы выглядим какими-то варварами.
- Извини, Аморя, но я так не считаю. Скорее варварами можно назвать тех, кто живя сегодня, ощущает себя в в древней Александрии. Меня же, знаешь ли больше привлекает будущее…
- Эге-гей! – услышал художник растерянный крик напуганного хорвата. Знаток ранней готики, раскрасневшийся и немного растерянный, спускался по тропинке к Волошину, - я, никак, заблудился, - сказал он по-итальянски. Не могли бы Вы меня проводить. Я Вас очень прошу. У меня просто нет больше сил. Я, кажется, заблудился. – Волошин, будучи от природы, мягким человеком, смилостивился над искусствоведом из Хорватии. Тот, видимо, из благодарности, решил наконец-то представиться:
-- Боян, сказал он, приподнимая панаму. И было непривычно слышать славянское былинное имя из уст человека, говорящего на романском языке.
Для Макса привычка ходить по горам осталась еще с гимназических лет, когда он жил у лютеранского пастора в Феодосии. Он жил на верхних улицах Митридата. Подъём туда был крутой и зимой крайне скользкий. Комнатка, в которой он жил была крошечная с двумя большими окнами и двумя застекленными дверями. Домик с толстыми старыми стенами стоял на отлёте, доминируя над городом. Комната была угловая. Кровать стояла между двумя окнами, и, просыпаясь утром, юный поэт чувствовал себя висящим в пространстве. Жизнь в этом «фонаре» была уединённой, но зато из окон открывался чудесный вид на город и порт с входящими в него пароходами…
…По дороге в поселение, построенное по проекту Рудольфа Штейнера, которому Волошин предпочел бы другое название, чем то, которое дал ему Боян, русский поэт и художник прослушал небольшую лекцию о нынешних владениях Габсбургов:
- В эпоху римского завоевания (1-3 вв. н. э.) на территории Хорватии была создана провинция Иллирик, позже разделенная на Далмацию и Паннонию. На территориях городов сохранились многочисленные памятники древнеримского зодчества – остатки форумов с триумфальными арками и храмами, здания курий, базилик и терм, амфитеатры, акведуки, дома и виллы.
Оказалось, что хорват действительно пошёл не по той тропинке. Волошин, по обыкновению погруженный в свои мысли, как-то раз пропустил ответвляющуюся тропинку от той, по которой привычно, скорее интуитивно, а не по определённому заранее знакомому маршруту, шагал прогуливавшийся в окрестностях Гетеанума поэт и переводчик Макс Волошин.
Проводив уставшего путешественника к административной постройке в «стиле модерн», для которого был характерен отход от стилей прошлых эпох, грешащих излишним декоративизмом, Волошин направился к своему домику. К счастью, Сизова, в комнате не было. И Волошин, не раздеваясь, лёг на диван и сомкнул веки.
- Так о чём я думал до встречи с незадачливым туристом? И, вообще, я, кажется, опять опростоволосился. Может быть, я привёл врага в собственный стан? Говорят, округа кишит шпионами всех мастей. Несмотря на то, что Швейцария – нейтральная республика… - Незаметно его глаза стали слипаться, тело размякло, но мозг был наготове. Он продолжал «диктовать текст», возникающий неизвестно откуда. А может быть, это не мозг диктовал? Мозг, возможно, только принимал информацию, как телеграф. Но, если это так, то кто же тогда эту информацию посылал?
- Какая загадка, человек!, - восторженно подумал Макс, но утихомирил эмоции, и стал внимать тексту, проносящемуся в голове:
- Римские строительные коллегии пользовались большими привилегиями: они имели собственный культ, собственный суд и управление. Пополняясь людьми различных национальностей и религий, они издавна отличались величайшей терпимостью и охотно давали в своей среде приют самым разнообразным верованиям и тайным учениям. Благодаря именно этой терпимости и космополитическому составу римских строительных коллегий, туда, приблизительно в эпоху Юлия Цезаря, начали проникать и иудеи, а вместе с ними и тайные иудейские учения, символы и обряды. Христианство также с древних пор нашло многих приверженцев среди членов римских строительных коллегий. Когда в 313 году христианство было признано государственной религией Римской Империи, строительные коллегии, лишённые покровительства государства и не находя применения для своей деятельности, частью распались, частью перешли в Византию, Сирию и Египет.
С шестого века центрами всякого просвещения становятся монастыри. При них мало-помалу учреждаются строительные братства, в состав которых входят почти исключительно монахи и послушники, причём, настоятели монастырей, в большинстве сведущие архитекторы, составляют планы построек и руководят работами.
Весьма возможно, что, как утверждают масонские писатели, к этим монастырским братствам примкнули кое-какие остатки, распавшихся после падения Рима, строительных коллегий. - На этих словах художник перестал бороться со сном, и последние предложения невидимого телеграфа были восприняты другими чувствительными аппаратами, именуемыми человеческий мозг, находящимися на разных концах планеты, потому что передающая антенна была где-то высоко в горах, на самой высокой точке Земли:
- Возраставшая постепенно потребность в строительстве заставила монастыри прибегнуть к помощи мирян. С 11 века уже начали основываться независимые от монастырей ложи.
Ложа – строение, в котором каменщики собирались для общей работы и совещаний. Ложи служили также для хранения инструментов, а иногда и для трапезы и ночлега. В 13 веке строительное искусство окончательно перешло в руки организованных мирских союзов каменщиков или масонов…
Когда Волошин проснулся, ему на ум пришло розановское описание Швейцарии:
- Голубые озера, голубой воздух, - панорама природы, меняющаяся через каждые десять верст. Очертания гор, определенные, ясные, - всё занимательно и волшебно с первого взгляда. Люди бодры, веселы. Зачем швейцарцам история, поэзия, музыка? У них есть красивые озера. - Причём же здесь масоны, Волошин так и не понял. Видно мозг или подсознание продолжало вести собственную, независимую от человека потустороннюю жизнь…
Но потом, когда он по деталям восстанавливал сюжет сна, Волошин понял, что сон связан с давним посещением монастыря на Майорке, в котором когда-то жили Жорж Занд и Фредерик Шопен, ведь перед тем как заснуть он думал о монастырях масонов.
…Волошин и его спутница отчалили от каменной лестницы Барселоны и поплыли к Балеарским островам, а вокруг корабля заиграли синие волны Средиземного моря. Солнце ложилось на облака, окутывавшие горы. Сквозь широкую брешь выглянула гора Монсерат, на которой расположен монастырь, где рыцари святого Грааля собирались, обдумывая свои планы по сохранности тайн Атлантиды.
На следующее утро показалась узкая белая полоска. Это была Пальма – столица Балеарских островов. Белый город с редкими пальмами и кактусами. Вокруг города крепостные стены, по которым можно обойти весь город.
Со стен раскрывается вид на плодородные равнины Майорки. Бесконечные просторы серовато-синих оливок. Маленький трамвай, запряжённый мулами, ведет в Хуэрту у подножия Бельвера. В парке Бельвера пахнет соснами, а сквозь, стволы, разомлевшие на солнце, видны горы, белые каскады домов и жёлто-розовый камень Пальмского собора, стоящего на берегу моря. Он выложен из желтовато-розового губчатого песчаника. Странная южная готика, умирающая в орнаментах.
Из Пальмы в Вальдемозу надо было ехать дилижансом. Тени оливок среди белого света на белой дороге кажутся тёмно-фиолетовыми. Горы приближались, но дорога все равно как-то неожиданно вступила в узкое ущелье. Крутой подъем. Пассажиров просят выйти. Дорога идёт всё вверх и вверх: Широкими зигзагами, вдоль террас спустя несколько поворотов подъезжают к Вальдемозскому монастырю.
Мальчик проводил Волошина и его спутницу в одну из келий, в которой по легенде жила талантливая писательница и гениальный композитор.
За балюстрадой был обрыв, внизу несколько кипарисов и склон горы, поросший оливами. Дальше, между скал - бесконечная низменная равнина Майорки, сплошь покрытая оливами, местами синяя, местами бархатисто-лиловая… и серебряная полоска моря на горизонте.
Спустившись по тропинке к небольшому пруду с каменными тёмными краями, Волошин вдруг ощутил некое перевоплощение. Чем-то глубоко таинственным веяло от быстро сгущавшихся теней, от мрака, шевелившегося среди кипарисов, от глубокого зелёного неба. Ему почудилось, что он - Некто, а не Максимилиан Волошин, и, быть может, сам Фредерик, его суть, его неумирающее Я в лучах меркнущего света услышало бесконечно грустную элегию, печальный ноктюрн, который уже никто никогда не услышит, потому что нет на Земле того, кого с благоговением величали Шопеном.
Волошин проснулся, когда уже стемнело, и ему снова пришлось заступать на ночное дежурство.
Ночами, обходя с малым сторожевым светильником недостроенное здание «храма-театра», М. Волошин, наблюдая картины пылающего мира, охваченного спазмом войны, думал о причине своего приезда сюда, как одного из членов Иоанова братства.
Вглядываясь в перемежающуюся световыми рефлексами тьму, туда, в сторону Рейна, он впервые ощутил внутреннюю разодранность единой плоти Европы, разрываемой братоубийственной, междоусобной войной.