В тот год, в тот день, в то утро шла война.
Не важно, где и с кем. Ещё одна.
Вдруг вспышка взрыва, а очнулся - плен
И сырость земляных подвальных стен.
Боль в ране, холод, жажда, страх в душе.
Порой не ясно: жив иль мертв уже.
Но вот однажды свет проник в подвал:
"А ну, давай на выход, я сказал!"
И вывели, толкая и глумясь,
И, в спину ткнув, лицом швырнули в грязь.
Потом раздался окрик: "Твою мать!
Ну что, довоевался, сука? Встать!»
Цыплячья шея, рваный воротник.
Невольно нервно дернулся кадык.
В крови засохшей грязная рука
Зажала рану: вроде жив пока.
И свежий воздух ноздри раздразнил.
И взгляд тоскливо птицу проводил.
Проснуться б или взять бы и уйти!
Что ж, мама, не увидимся, прости…
И окрик вновь: «А ну, смотреть в глаза!
Встать на колени! Руки вверх, сказал!»
Мужик. Обычный. Надо ж. Вот ведь как.
Успел подумать: «И вот это враг?
Ну да, небритый, дерганый, смурной.
Но словно мы с ним с улицы одной».
Удар прикладом по зубам с двух рук,
И на мгновенье мир качнулся вдруг.
«Ты что, не понял? На колени, гад!»
И в лоб уперся дулом автомат.
«Черт, жить охота!» Сделав вдох большой,
На небо посмотрел над головой.
«Иди ты…», - бросил сухо мужику
И взглядом палец проводил к курку…