Противостояние Миниатюра

Олег Чистов
Миниатюра на тему хрупкого равновесия.

                «Противостояние»   

От догорающих изб тянуло гарью. Сизые дымы плыли над полем орошённым кровью. Прошло несколько часов, как отгремели последние залпы, а запах крови ещё витал в воздухе, заглушая чад пожарищ и пороха. Сумерки наползали, стремясь накрыть тёмным пологом страшные итоги сражения. С поля боя ещё доносились крики и стоны раненых. Слышалось жалобное ржание лошадей. Мелькали огни факелов – это специальные команды подбирали людей, собирали оружие. Сбившись в небольшой табун, тенями пронеслись лошади, потерявшие в бою седоков.
В расстёгнутом тёмно-зелёном мундире держа в опущенной руке фуражку, он стоял на обочине пыльной дороги. Слабые всполохи от догорающей избы бежали по золоту его эполет, рыжими бельчатами скакали по серебру головы. Незнающему человеку было трудно опознать в этом пожилом генерале главнокомандующего. Щуря глаз, он напряжённо вглядывался в зыбкие контуры, вслушивался в доносившиеся звуки. В его жизни было множество битв, но эта была самой важной. Решающей в его судьбе и в судьбе Отчизны.
 Флигель-адъютанты, свитские генералы и несколько конных драгун с факелами в руках стояли поодаль. Тускло поблёскивало серебром шитьё адъютантских мундиров, горело россыпью золото на генерал-адъютантских эполетах и звёздах. Они тихо переговаривались, боясь нарушить думы светлейшего князя.
Слева на дороге послышался скрип колёс, и все взоры устремились туда. Высокий молоденький адъютант, взяв из рук драгуна факел, направился было к командующему. Обернувшись, старик жестом остановил его. Указав, где надо встать офицеру, уточнил:
- Не на меня, на дорогу свети.
Смоляной факел тихо шипел, искрился. Огненные капли, срываясь, падали в пыль. В колеблющемся жёлтом пятне света появилась первая телега за ней вторая и ещё одна. Лошадей в поводу вели мужики из близлежащих деревень и барских усадеб. Раненые лежали вповалку, слышались хрипы, стоны. Кровь сочилась сквозь щели в досках и тёмными каплями падала на землю. Несколько человек, в окровавленных мундирах держась одной рукой за борта телеги, шли сами.
Светлейший князь надел фуражку с лакированным козырьком и замер, ожидая приближения колонны. Узнав командующего, гренадёр убрал руку с телеги. Старался шагать не шатаясь. Голова повёрнута вправо, подбородок вздёрнут, всё как на плацу. Завидя такое рвение князь замахал руками, крикнул:
- Что ты братец, не надо! Не надо так.
И более громко чтобы услышали все:
- Спасибо вам герои! Выстояли, не пропустили супостата.
Ответом на приветствие командующего был слабый вразнобой хор голосов.
Мужик, державший поводья, не верил глазам своим, что видит человека по мановения руки которого, десятки тысяч солдат и господ-офицеров бросались в бой не щадя живота своего. Когда телега немного отъехала в тень, истово перекрестился шепча:
- Господи, да не уж-то у царя-батюшки не нашлось иного воителя? Этот-то  сед, ростом мал, на глаз кривоват и звёзд на нём никаких нет. Вон, за спиной-то у него, какие статные генералы стоят. Грудь у каждого огнём горит от звёзд золотых, а у этого единственный крестик белый на шее. Неужели сдюжит такой супротив Бонапарты? Вернусь к себе, буду рассказывать дворовым - ведь не поверят. Скажут, что брешу, напраслину возвожу на наше воинство.
И вновь перекрестился.
Поскрипывая, телеги скрылись в темноте, а Кутузов всё стоял на обочине, думая уже о другом.
«Сколько же таких повозок выезжает сейчас с разных концов этого поля, а сколько воинов осталось лежать на нём, дожидаясь погребения? Много, ужасно много. Устояли, сдержали натиск. Где с утра приняли бой там и стоим. Подкреплений ждать не приходится. Их нет, и не будет в ближайшее время.  Потери что у нас, что у французов - огромные. Вроде бы и равновесие наступило. Но кому оно выгодно»?
Раздражаясь от последних мыслей, топнул и произнёс вслух:
- Нет на войне равновесия! Есть только победитель и побеждённый.
Резко повернулся к адъютанту и, указывая на факел крикнул:
- Да брось ты его! Подойди.
Искрясь в полёте, факел упал в траву. Флигель-адъютант, подбежал к Кутузову замер, вытянувшись в струнку.
- Вот что, милейший, - начал задумчиво командующий. Распорядись, чтобы подыскали в округе избу вместительную.
Сделал паузу. Воспользовавшись ею, офицер торопливо доложил:
- Ваша светлость, есть уже такая. Квартирмейстер расстарался, подыскал для вас в Филях. Изба местного старосты – большая, чистая.
- Ах, молодец какой! Тогда оповести всех генералов и свитских, что через два часа жду их к себе. Совет держать будем. И ещё одно, что-то устал я сегодня, прикажи подать коляску…не поеду верхами. 
И когда юноша бросился исполнять, окликнул его, остановил, приговаривая:
- Вернись-ка молодец, подойди. Да ближе подойди, куда ж ты вымахал-то, такой. Пулям на радость что ли? Пригнись-ка.
Зашептал ему в ухо, чтобы из свиты не расслышали:
- Разыщи мне графа Ростопчина Фёдора Васильевича – генерал-губернатора московского. Если при армии его нет - лети в город. Пригласи от моего имени. Хочу видеть его на совете. Непременно чтоб был! Вот теперь исполняй, - и легонько подтолкнул адъютанта в спину.
А сам медленно направился к штабным и свитским, уже точно зная, что и как скажет им в Филях. Он командующий армиями, ему принимать решения, ему же и отвечать за всё.
В сопровождении десятка казаков коляска уносила Кутузова в сторону Москвы. Теперь другие думы и сомнения одолевали его. Как воспримут оставление им старой столицы в Зимнем дворце, поймут ли? Простят ли его москвичи, отданные им во власть иноземцам?
Коляска мягко покачивалась на неровностях дороги, убаюкивала полководца. Усталость победила его…и он уснул.
Спал и не мог знать, но мог предвидеть, что уже через полтора месяца Наполеон с армией побежит из Москвы. Не знал, что вновь встретит французов под Малоярославцем, нанесёт им поражение и погонит пришельцев по старой разорённой ими смоленской дороге – прочь из России. Не знал, что будет обласкан и щедро вознаграждён царём. Не мог представить, что его назовут спасителем Отечества, и даже тот мужичок, что вёл телегу с ранеными, будет до конца дней своих гордиться, что видел его совсем рядом. А оставление им Москвы в обществе нарекут «Господней волей» и выражение это пойдёт гулять из века в век.  Даже во сне ему не могло привидеться, как москвичи, разобрав пожарища, отстроят город заново, и он вновь засияет золотыми куполами, станет ещё более белокаменным.
Ничего он ещё не знал. Будущий фельдмаршал просто спал по дороге к Филям.

В это же время, его противник – покоритель большей части Европы, надвинув треуголку на лоб, заложив ладонь за обшлаг мундира, мерил шагами гребень холма. Несколько шагов в одном направлении резкий разворот на каблуках и столько же обратно. Треуголка, типичный нос южанина с небольшой горбинкой, высокие лаковые ботфорты на ногах. Всё это на фоне гаснущего заката напоминало не силуэт императора - повелителя народов, а взъерошенного нахохлившегося ворона. Наполеон был раздражён и зол. Закончившееся сражение не принесло ему победного результата. Его армия ни на шаг не продвинулась к Москве.
Когда Бонапарт находился в таком состоянии, мало кто рисковал обращаться к нему. В любой момент раздражение могло перерасти в гнев, неуправляемую ярость, направленную на совершенно невинного человека. Генералы и члены свиты стояли возле императорского шатра. Кто с сочувствием, а кто со злорадством поглядывал на генерал-адъютанта. Доклад Наполеону о потерях в закончившемся сражении ничего хорошего ему не сулил.
Подстроившись под шаг императора, генерал пошёл рядом. Ему показалось, что его не замечают, и он решил напомнить о себе:
- Сир!
- Я слушаю тебя, докладывай, - услышал в ответ.
Наблюдая за боем, держа все нити управления войсками в своих руках, император понимал, что потери будут большими, но даже не мог предположить, что они окажутся просто огромными. Услышав, о сорока девяти павших в бою генералах, остановился и, подняв голову, посмотрел в глаза генералу. Адъютант выдержал взгляд Наполеона и подтвердил:
- Да, император эти цифры точные, - и тихо добавил:
- Старая гвардия тоже сильно поредела.
Бонапарту стоило огромного труда скрыть растерянность, даже испуг. Отвёл глаза и, опустив голову, вновь зашагал, пытаясь успокоиться. Небрежным жестом отпустил генерала, когда доклад был окончен. Остановился и, отвернувшись от свиты, скрестил руки на груди. Упоминание о старой гвардии возродило в памяти эпизод из сражения.
Лавина всадников в ослепительно белых с золотым шитьём мундирах шла в лобовую атаку на шеренги его гвардии. Это – кавалергарды, цвет российской аристократии, баловни судьбы, завсегдатаи всех модных салоном столицы. Их вела в бой неимоверная храбрость, граничащая с безрассудством. Наблюдая за атакой, он на мгновение забыл, что перед ним неприятель. Любовался лицами юнцов летящих в этом последнем для себя порыве. Пули косили их рядами, вышибали из сёдел, а они летели и летели на врага. Врубились в ряды его гвардии…
Изумрудно зелёный луг за считанные минуты стал белым от их мундиров. Полегли практически все. Но это была восхитительная по храбрости атака и прекрасная смерть. За долгие годы сражений ему такого ещё не доводилось видеть. Он не выдержал, вскочил с походного барабана и, указывая на белый луг, крикнул свите:
- Учитесь у них умирать!
И вот всё закончилось. Столько жертв и ни единого отвоёванного метра земли. Остатки двух армий так и остались стоять друг против друга. Он не мог признаться даже себе, что растерян. И это тоже было с ним впервые.
Глядя под ноги и заложив руки за спину, направился к шатру. Остановился на несколько мгновений у портрета сына. Он получил его в подарок от жены императрицы Марии-Луизы за несколько дней до битвы, а утром перед сражением велел выставить на общее обозрение перед шатром. Наполеон любовался младенцем – наследником империи. Едва уловимая улыбка тронула губы, он снял портрет в золочёной раме с подставки и унёс с собой в походный шатёр.
Сорвав с головы треуголку, раздражённо отбросил её на ложе. Портрет решил поставить на небольшой резной столик. Матовый блеск серебра стоявшей там же статуэтки напомнил императору о ещё одном подарке жены. Фигурке Фемиды с повязкой на глазах, держащей в руке весы с позолоченными чашечками. Рядом лежало письмо от императрицы. Текст Наполеон помнил хорошо.
Сопровождая подарки письмом, жена просила и напоминала ему, чтобы он был справедлив и милосерден к поверженному противнику. Император уже  шагнул было к рабочему столу, но вспомнив строчки из письма жены резко развернулся. Раздражаясь, повторил их вслух:
- Справедливость и милосердие к поверженному.
И уже боле громко с яростью в голосе:
- Но их нет – поверженных! Нет победы! Они устояли. Проклятое равновесие!
Распаляясь, взмахнул руками. Пламя свечей  заколебалось, причудливые тени, изгибаясь, заметались по стенам шатра. Не сводя взгляда с повязки на глазах статуэтки, кривя губы в ухмылке, прошептал:
- Но так не будет, не должно быть.
Указательный палец Наполеона опустился на золочёную чашечку весов, заставляя резко взмыть вверх другую.
Утром императору доложили, что русские войска покинули позиции и отошли в сторону Москвы. Он завтракал в приподнятом настроении. Улыбался, при каждой смене блюд азартно потирал руки, шутил. Ел жадно, с удовольствием, запивая яства красным вином.
Ближе к обеду конные разъезды сообщили, что русская армия, не задержавшись в Москве, покинула её. И теперь потоки жителей в каретах, колясках, на телегах и пешком уходят из города. Путь на древнюю столицу России – открыт.
Спешить уже не имело смысла, он дал войскам отдых и только потом двинул колонны. Задержался только на плоской возвышенности – Поклонной горе. С неё город просматривался весь вплоть до дальних окраин. Императору объяснили смысл названия этого места.
- Вот и отлично! Будем ждать здесь. Ключи от Москвы должны украсить мою коллекцию, - заявил Наполеон, усаживаясь на походный барабан.
Ему подали подзорную трубу, и он начал разглядывать город, раскинувшийся у его ног. Избы, каменные дома, зелень садов, россыпь церковных маковок, серебрящиеся под солнцем изгибы реки, стены и башни древнего Кремля с золотыми куполами соборов, дымы на дальних окраинах города.
В этом городе его армию ждали хороший отдых и вознаграждение за успешный поход – трофеев хватит на всех. Делегация граждан Москвы с ключами от города почему-то задерживалась. Он продолжал ждать, стараясь не обращать внимания на недовольный ропот в войсках. Предвкушая богатую добычу, его солдаты хотели, как можно быстрее ступить на улицы Москвы.
Терпение Наполеона иссякло, он понял, что ключей ему не видать. Пробормотал, передавая подзорную трубу адъютанту:
- Варвары, они даже не знают правил войны, о каком милосердии к этой нации можно говорить?
И отдал распоряжение войскам. Всё пришло в движение и колонны французской армии начали входить в Москву.
Мышеловка вбирала в себя наполеоновское воинство, чтобы затем, захлопнувшись, превратиться в огненную западню.
Вступая в город, Наполеон ещё не мог знать, что и бить его будут не по правилам войн того времени. И вступать в сражения ему предстоит не только с армией Кутузова - но со всей нацией. Осознание того, что стоит на краю пропасти, придёт к нему с запозданием. Исправить положение, заключить мир с русскими будет уже невозможно.
Прошло несколько месяцев, и русская зима  накрыла белым пушистым покрывалом чёрные головешки московских пожарищ, и Бородинское поле с холмами братских могил.
Комья снега летели из-под копыт лошадей. Возок императора Франции, сопровождаемый кавалькадой всадников, мчался по снежной дороге. Колючая позёмка, извиваясь белой змеёй, то обгоняла их, то поднимаясь от земли, закручивалась в вихре. Наотмашь хлестала снегом лица всадников, морды лошадей, а то, вдруг затихая, опадала на дорогу. Остатки некогда грозной старой гвардии Наполеона брели по обочинам, шепча коченеющими губами проклятия вослед возку, уносившему императора – предателя своего воинства.
В окнах возка начали проплывать бескрайние заснеженные поля, замелькали перелески. Дорога уводила в лес, где императору и всадникам, сопровождавшим его, за каждой ёлкой и сосной мерещились бородатые мужики с топорами и косами, а Наполеону однажды привиделась женщина с вилами в руках. Сопровождаемый подобными видениями и страхами – Наполеон бежал из России.
Месяцы, прошедшие от его вступления  в Москву и до бегства, казались ему ужасной вечностью. Пожары, голод, лютые морозы, унизительное письмо к Кутузову с просьбой о начале мирных переговоров, неудачное сражение под Малоярославцем, этой череде бед не было конца.
Прикрываясь, как фиговым листком, рассуждениями о своей значимости в спасении империи. Бросая обозы с награбленным добром, бросая оборванную, голодную, замерзающую на обочинах дороги армию, Наполеон мчался вон из России. Подгоняемый проклятиями когда-то верной ему армии, остатки которой он оставил погибать в снегах. Преследуемый разъездами бородатых казаков с пиками наперевес, возок Бонапарта приближался к пологим заснеженным берегам Березины.
Голод, преследовавший в последние дни даже его, дал о себе знать. Пустой желудок отозвался болезненным спазмом. Большой баул стоял на полу у его ног. На последней стоянке у заброшенного постоялого двора  император видел, как адъютант что-то положил в него. Надеясь найти съестное, Наполеон нагнулся и запустил руку в баул.
Пальцы нащупали что-то прохладное и гладкое. «Холодная жареная курица», -   радостно подумал император, извлекая добычу. И замер на  несколько мгновений в растерянности, уставившись на то, что держал в руке. Статуэтка Фемиды с повязкой на глазах. Вот только повязка была странной. Как показалось императору, она прикрывала только один глаз, как у Кутузова. И этот не прикрытый глаз – подмигнул Бонапарту.
Дёрнув кадыком, Наполеон невольно снлотнул слюну, накопившуюся в предчувствии еды. Взревел и, рванув дверцу возка, с остервенением швырнул статуэтку в снег, покрывший тонким слоем лёд реки.
Тихо звякнув, она заскользила, поднимая перед собой небольшой фонтанчик снега. Зацепилась за неровность льда, подпрыгнула, перевернулась и встала на основании, тихо покачиваясь на краю полыньи. Чашечки весов в руке богини раскачивались, то вздымаясь вверх, то опадая. Завиток снежной позёмки коснулся фигурки, подтолкнул, нарушая хрупкое равновесие, и она, тихо булькнув, скрылась в тёмных водах реки.
А кони уносили императора Франции Наполеона туда, где его ждало поражение и позор плена. Как и властители предшествующих столетий, он не верил, не хотел этого признавать, что все империи когда-то рушатся, хороня под своими обломками их создателей. Был уверен, что сможет повернуть Историю вспять.
И у него это почти получилось. Он собрал новую армию и триумфатором вошёл в столицу. Но затем вновь последовало поражение и плен с последующей смертью в забвении на далёком острове.
Это будет потом, а тогда по заснеженным дорогам России и Польши, загоняя лошадей, император Франции мчался в Париж.