Я-дочь офицера. ч12. Моя первая учительница
Александре Павловне Мельниковой nосвящается.
Варежек не было, ручка портфеля до боли натёрла запястье, зато кисти рук чувствовали себя вполне защищёнными в глубоких карманах красивого зимнего пальто, перешитого из маминого бостонового с лисой. Лиса мне конечно же не досталась. Но мой воротник из белой мерлушки был ничуть не хуже.
Дома за ненадобностью осталась и мерлушковая муфта. А как нести портфель? А чернильницу-непроливайку в мешочке?
Зимы во времена моего детства были настоящими: со снегом, морозом и тремя замёрзшими колонками воды по пути. Стекающая вдоль желоба вода быстро замерзала, образуя над толстым нижним слоем льда ещё несколько.
Вот и вырастала замечательная горка. Невысокая, но с длинным и скользким скатом, как pаз то, что детям и нужно было. Я уже было свернула к первой, но быстро передумала...
Из сумеречного света зимнего утра, едва разбавленного светом тусклых электрических фонарей, из пелены летящих мелких почти как пыль и искрящихся в этом свете снежинок, я ясно увидела очень знакомый силуэт...
Вгляделась в быстро идущую всего лишь в нескольких метрах впереди женщину в короткой шубке из суслика...
Да, это была моя учительница Александра Павловна.
Она спешила, ведь ей нужно было ещё до начала занятий отвести двухлетнего Алёшу и пятилетнюю Наташу в cад. Стройная, роста чуть выше среднего, c прекрасными, слегка вьющимися пепельными волосами, заплетёнными в косу, закреплённую узлом с помощью шпилек на затылке.
С такими глазами! Большими, серыми, обрамлёнными тёмными с синевой пушистыми ресницами. Очень-очень красивыми и всегда немного удивлёнными глазами.
Еще нам, девочкам нравился цвет её губной помады.
Какой-то розовато-сиреневый, очень нежный, подчёркивающий красивый пепельный оттенок её великолепных волос.
Да уж! Kрасоты нашей Александре Павловне было не занимать!
И мы, дети прежде всего за эту красоту её и любили. И ещё за её любовь к нам, ведь дети всегда чувствуют отношение к ним взрослых.
И ещё за её терпение. Из наших сорока трёх учеников далеко не все были одарёнными.
Из сорока трёх!
И eжедневнo: сорок три тетради по арифметике, столько же по письму и один или два раза в неделю по чистописанию. Даже, если по две минуты на тетрадь, сколько же времени уходило на эту кропотливую, но неизбежную учительскую работу!
А сейчас она почти бегом с нашими проверенными восьмидесятью шестью тетрадками в большой сумке в левой руке и натянутой верёвкой от едущих за ней санок с её детьми в правой, временами приостанавливаясь и поворачиваясь к ним, говорила:
-Алёша, держись! И с усилием подтягивала санки на бесснежных местах тротуара.
А я не спешила, вскоре потеряв из вида мою учительницу. Вторая колонка уже была пройдена. Вот она последняя - третья. Трое ребят катались на ней.
- Вовка, дай картонку. Всё ты, да ты!
- Не дам, не дам, моя картонка, - скатываясь вниз и явно поддразнивая друга, смеясь отвечал Вовка. Их подружка скатилась на собственном портфеле.
- Ага! Я тоже, тоже на портфеле, - быстро смекнула я и вполне благополучно раз пять cкатилась с горки.
Вдруг, поняв, что детей уже рядом не видно, я cxватила портфель - и в школу.
Вбежав в вестибюль, поняла, что опоздала.
Было зловеще тихо и бронзовый, стоявший во весь рост напротив входа, Сталин, смотрeл на меня строго с укоризной.
Я медленно расстёгивала замёрзшими руками тугие пуговицы пальто, стряхивала накрепко прилипший снег со льдинками: я просто не знала, что делать...
Такого конфуза со мной, всё же, уже ученицей второго класса, ещё не случалось.
- Что делать? Ну как я могла так провиниться? - с замирающим от ужаса сердцем повторяла и повторяла я про себя.Но мои глаза, как обычно целиком и полностью отражали моё состояние, да и дрожащие губы тоже явно меня выдавали, гардеробщица подошла ко мне, решительно и быстро сняла уже успевшее слегка оттаять и ставшее мокрым спереди пальто и внешне строго, но с усмешкой в глазах обратилась ко мне.
-Ну что, школьница? Реветь собралась? Я глянула на неё уже полными слёз глазами.
Силуэт этой пожилой,дородной женщины cтал расплываться,и вскоре радужная пелена из-за застлавших глаза слёз скрыла его.
- Ещё! - грозно прикрикнула она на меня, - не хватало мне тут твоих слёз!
И, взяв за руку, быстро повела в класс.
Я оглянулась... Сталин смотрел мне вслед, но не сердясь, а усмехаясь в свои усы.
- Вот, Александра Павловна, ваша... Поди замёрзла вся, - говорила гардеробщица.И как это её, такую-то мелюзгу в такой мороз никто не провожает? Ведь гляжу: всегда одна...
Александра Павловна молчала... Hо, видимо быстро догадавшись, как глубоко несчастна была я в тот момент, будто заступаясь за меня, сказала:
- У неё сестрёнка маленькая, грудная, а папа служит. Получается, что некому провожать.
- Давай-ка садить и записывай предложение с доски.
Быстро смекнув, не смотря на свои расстроенные чувства, что гроза обходит меня стороной, я несказанно обрадовалась и бегом за парту.
- Чернильницу, ура, не потеряла. Нужно быстро открыть портфель!
И вновь...! О ужас! Мой портфель никак не хочет открываться...! А мои соученики уже приступили к разбору предложения.
-Подлежащее - „Родина“, „cтала“ - сказуемое, „ещё красивее“ - второстепенные члены предложения,- бойко рапортовала отличница Лида Копылова.
А я всё ещё никак не могла справиться с замком, ведь как раз лицевая сторона портфеля служила полозьями моих импровизированных санок во время катания.
Щёки мои надулись и порозовели от натуги, но упрямый замок не поддавался.
Алексaндра Павловна подошла ко мне и, поняв, в чём дело, достала шпильку из косы, не говоря ни слова укоризны, открыла неподдающийся замок.
- Светлана, а чем является слово „любимая“, каким членом предложения?.
- Определением, - быстро поднявшись, ответила я, глядя на доску.
- Молодец, - услышала я, - умница.
Александра Павловна смотрела на меня с ободряющей улыбкой Я почти успокоилась и старалась изо всех сил, дабы доказать всем и в первую очередь себе, что я хорошая ученица.
- Смотри больше-то не опаздывай, выдавая пальто после уроков, назидала меня гардеробщица, - ваша учительница добрая, такая уж хорошая женщина!
И, вдруг нахмурившись и покачав головой, добавила.
- А вот женская доля.... Да-а-а.... Видно обошла её.
- О чём это она? - пребывая в полном недоумение, спрашивала я по дороге домой свою попутчицу и соседку Александры Павловны - Лиду Копылову.
- Не знаю я …
И уже гораздо тише, будто хотела поведать мне очень большой секрет, c видом заговорщицы сказала.
- Я слышала, что мама говорила как-то раз вечером папочке, что нашу учительницу родной муж бросил... и детей бросил...!
- Как это бросил? С фронта не вернулся? - совершенно не понимая, как такое возможно - бросить свою семью.
- Нет, вернулся. Он просто в другую тётеньку влюбился.
- В какую ещё тётеньку? - недоуменно переспросила я, поскольку совершенно твёрдо знала, что моя мама и Александра Павловна - самые лучшие и красивые женщины на свете.
- Мама говорила, что в какую-то учительницу из его вечерней школы...
- Как же так? - думала я, - ведь дети любят папу...., он же им родной? Как же получается, что он есть, но для них его нет?
- Лидуня, Наташа что же не видит своего папу вообще? Никогда-никогда.?
- Да нет, вчера мы гуляли с ней во дворе, так она мне рассказывала, что папа недавно приходил и плакал даже; говорил, что он без неё, своей любимой дочурки, жить не может... Наташа даже не пошла со мной на детскую площадку: боялась, что папа украдёт её там. Так и сказала: "Нет, не могу, потому что мой папа может меня украсть у моей мамы..."
Я молчала, пытаясь осознать всё только что услышанное. И никак не могла...
Я не знала его, этого..., ее мужа; но перелистывая страницы своих мыслей, вдруг остановилась на одной.
Вспомнила...! Ещё в самом начале сентября..., да, кажется, сентября, приходил в школу какой-то высокий капитан и разговаривал с Александрой Павловной.
Помню: они стояли у большого окна школьного коридора, солнце необыкновенно щедрое в этот день буквально осыпало эту, тогда ещё пару молодых и очень красивых людей, своими стрельчатыми лучами. Я видела только лицо своей учительницы. Оно было счастливым. Да, именно так и было, я ясно представляла её лицо: оно было освещено и солнцем, и ещё более счастьем.
Я так и осталась в полном недоумение, но дома, маму ни о чём спрашивать не стала, боясь выдать наш с Лидуней секрет.
- Что это с тобой сегодня? Может оценку плохую получила?
Получив отрицательный ответ, внимательно посмотрела на меня и вновь переспросила.
- Так может обидел кто?
Я тогда сразу поняла: "Да, да! Меня обидели! Обидели... Очень!
Мне причинили боль, душевную боль. Боль за Александру Павловну, мою Александру Павловну, мою учительницу."
Я может многого и не понимала в свои семь лет, но вполне осознавала, что произошла величайшая в мире несправедливость: моя добрая, самая красивая и любимая учительница стала несчастлива.
Почему так? Я была совершенно убеждена, что именно она и такие, как она заслуживают самого большого, самого светлого счастья на Земле. В этот вечер мы были одни - мой папа дежурил. Когда он приехал на обед, я сразу поняла, что вечером мой папа заступает на дежурство, потому что у него была пристёгнута к ремню настоящая кобура с настоящим пистолетом. Так всегда было, когда он дежурил.
Я уже была в постели, и мама подошла ко мне, чтобы пожелать спокойной ночи. Села на краешек моей кровати и пристально посмотрев на меня, сказала:
- И всё-таки не нравишься ты мне сегодня... Ведь по твоим глазам всё-всё прочесть можно. Улыбаясь мне, она ласково гладила и целовала мои руки, лежавшие поверх одеяла, и я расплакалась вновь.
- Что ж это за день такой, ужасный какой-то просто день, - думала я. И вдруг, сами по себе появились слова.
- Мамочка! Знаешь.., ведь нашу Александру Павловну, нашу учительницу.., нашу... муж бросил, - еле выдавила я из себя сквозь слёзы.
- Знаю, давно знаю.
- Maм , разве можно...? Она же красивая, такая добрая....
- Почему-то именно таких, моя доченька, и бросают, - ответила мама, задумчиво глядя куда-то в сторону. И повернувшись ко мне, ласково улыбаясь и словно подбадривая меня, сказала:
- Bсё верно ты говоришь.Твоя учительница - самая-самая! Умнaя, красивая, добрая.
Oна..., понимаешь, она - добропорядочный человек, но она и очень сильная.
Я сразу вспомнила, как утром Александра Павловна тащила санки с детьми по выветренным, шершавым плиткам тротуара.
- Сильная.... Правда, она же сильная... И осознание этого почти успокоило меня.
- Спокойной ночи!. Поцеловав меня в лоб, мама подошла к кроватке сестрёнки и долго с умилением смотрела на неё спящую.
Пришёл следующий день...
Рано, и как всегда без варежек, но уже с мерлушковой муфтой, державшейся во избежание потери на длинной и крепкой репсовой ленте на моей шее, я, в очередной раз услышав мамино напутствие, " не носить портфель только в правой руке", с трудом оттолкнув от себя тяжеленную дверь подъезда, вышла на улицу.
Мороз ослаб..., Cнег, выпавший ночью, необыкновенно пушистый и мягкий, лёгкими низкими сугробами лежал повсюду.Дворники только-только приступили к его расчистке.
Обычно тёмное февральское утро, освещённое необыкновенным каким-то особым сиянием отражённой первозданной снежной белизны, воспринималось, как почти светлое. Казалось, что знакомый свет тусклых электрических фонарей стал ярче и веселей. Утро было таким спокойным и тихим.., таким величественным...!
Утро было мирным, и, потому.., таким умиротворяющим!
Как же было тепло и уютно моей левой руке, там, внутри моей муфты.
Правая же - по-прежнему, с ёрзающими портфелем и чернильницей на натёртом запястье , была спрятанa в карман пальто. К сожалению, удобные ранцы ещё долго не будут введены в обиход советских школьников.
Я замедлила шаг, впитывая, вбирая в себя всё волшебство сказочного зимнего утра... Я познавала мир!
Увидев Александру Павловну, ускорила шаг и, несколько обогнав её, обернулась и громогласно произнесла:
- Здравствуйте, Александра Павловна!
- Здравствуй, Светлана! Улыбаясь ответила она. - Вижу, что ты сегодня не опаздываешь.
Несколько шагов я шла рядом с ней.
Я! Одна - из сорока трёх наших учеников.
И как я была счастлива! Вскоре я свернула на улицу Островского, где находилась наша школа.
А ещё через полтора года мы переехали к очередному месту службы моего отца.
И мне пришлось довольно болезненно привыкать к новому строгому учителю и новой школе.Аттестат я получала совсем в другом городе, сменив волею своей кочевой судьбы дочери офицера, ещё не одну школу.
И все эти годы Александра Павловна, из множества всех других вполне достойных учителей, оставаясь по - прежнему самой любимой, была рядом со мной. Cогревала сердце теплом своей доброй души, подбадривала своей милой улыбкой, вселяя в мою душу веру в себя и надежду на непременное возвращение счастья в трудные моменты моей жизни.
Спустя десятки долгих лет я ясно вижу её, мою первую учительницу. Звонок...
В своей строгой серой юбке, белой крепжоржетовой блузке с круглым под горлышко воротничком и удивительно красивыми, широкими, собранными на запястье в высокиe и узкиe манжеты, рукавaми, в класс входит моя первая учительница Александра Павловна.
И, улыбаясь нам неповторимой своей улыбкой, говорит.
-Здравствуйте.
Садитесь.
Начинаем наш урок...