Из переписки моей мамы Софьи Леонтьевны Бызовой

Некоторые письма разных лет Сони (Софьи Леонтьевны) – Кате (Екатерине Ивановне)Сахаровой

Переписка двух геологов

Предисловие. Дружба между Соней и Катей Сахаровой началась в конце 44 г и продолжалась всю жизнь вплоть до кончины Екатерины Ивановны в январе 1993 г. Они вместе учились на географическом ф-те МГУ (при этом Катя старше на 10 лет), вокруг Кати сложилась компания преданных друзей – Марина Сенилова, Лёля Раковец, Наташа Хмелева, Петя Мамонтов и, конечно, Соня. Это лишь часть их переписки, найденная Машей (младшей сестрой Кати) Сахаровой.
Катя Сахарова пережила трудную юность, когда репрессировали ее отца, на ее попечении остались неработающая мама (Евгения Александровна Олигер) и маленькая сестра Маша, поэтому она училась поздно и была самой старшей на своем курсе.
При всей близкой дружбе (Катя была для Сони самым близким другом), они очень непохожие. Соня – человек пылкий, порывистый, иной раз небрежный и в быту, и на работе, не любящий и не умеющий делать неинтересную работу просто из чувства долга, и поэтому неважный исполнитель чужих планов, но когда включался момент творчества – способна была на очень многое и добивалась многого, всегда поверх горы фактов видела что-то более общее. Катя – педант из педантов, трудоголик, делающий все и всегда предельно добросовестно, человек невероятно выносливый, преданный таежной романтике, но за огромной и кропотливой  работой не всегда способный «хватать звезды с неба». В этих письмах почти нет политики – «пуганая» Катя, разумеется, никогда не доверяла почте своих  политических рассуждений. И Соне не позволяла.
Следует сказать, что знаменитый двоюродный брат Кати – Андрей Дмитриевич Сахаров, в эти годы очень мало общался с родственниками, будучи на закрытом положении, и никогда не входил в Катину компанию, хотя в детстве они были очень близки. Соня лишь однажды видела его на Катиных именинах, но только в конце 70-х, перед ссылкой в Горький, когда Сахаров уже был лишен секретного допуска.


2 августа 1945 года
Дорогая моя!
Я еду, наконец, с той самой машиной, на которой я чуть было не уехала один раз. Вчера выехала массивная партия Кузнецова. До отказа нагруженная барахлом машина, да еще 6 человек в кузове. Момент отъезда был зафиксирован Бориной лейкой. А Леоновы взяли с собой бездомного пса, который прижился у них. Накануне, сразу по получении белой муки Надя затеяла блины (купили молока и меда)- отъезд был отпразднован. И вот я одна осталась: вчера выяснилось, что идет машина (с содействием нашего начальства), я требую у Флерова денег, оказывается денег в кассе нет. А помнишь, как он советовал мне не брать пока деньги – ведь я раза 2-3 к нему приставала. Такой безответственности, такого растяпства я в начальниках еще не встречала. Я была в совершенной ярости, но когда случилось говорить с ним, он стал уверять, что деньги будут сегодня (а не будут, все равно уеду). Вечером, уже в темноте, явилась к нам на ночлег партия геологов ВИМСа – в том числе наша аспирантка Левицкая, девушка с 5 курса географического факультета, и 2 почтенных седых геолога.
Да. Катя, я выздоровела совсем , появился аппетит и силы, и я об одном мечтаю – работать, работать и работать. Покинуть поскорее это сборище бездельников и растяп.
В середине августа в Оше наверное будут Резвой и Курдюков. Пиши.
Будь здорова, дорогая. Желаю хорошей работы.
Целую тебя, Соня

5 августа 1945 года.
Мой милый друг!
Я на месте (на базе), и завтра приступаю к работе.  Как описать тебе чудесный путь на машине в горах? Впрочем ты сама должна знать. Я ехала с Козловым до самой базы Резвого, но здесь никого нет – все в поле.  Вместе с рабочими сегодня же еду на ишаке к ним.
Здесь на базе живут родители и семья Резвого, дом, сад и двор. Продукты, которые я привезла, пришлись вполне кстати – здесь как раз кончилась мука. По обстоятельствам, которые ты знаешь, я очень боюсь оказаться здесь лишней, хотя все права на моей стороне.
Как ты? Как твое здоровье? Как с лошадьми у вас? Больше мне писать некогда, сейчас складываемся и едем.
Крепко целую тебя, жду весточки.

Твоя Соня

27 октября 1945 г. 
Как мне жаль, дорогой мой  друг, уезжать, не встретившись с тобой! Но больше ждать я не могу, так как катастрофически теряю вынесенное из поля хорошее настроение и душевное равновесие. Я здесь уже 10 дней, и каждый день ожидаю тебя. Где это вы застряли? Наверное, мокните и мерзнете. Эх., как бы мне хотелось поделиться с тобой впечатлениями и всякими соображениями, а теперь встретимся нескоро. Хлебников расскажет, что я думаю о дипломе и как настроена. И ты узнаешь, что случилось с моим начальством (Д.П. Резвой), ибо он застрял у своих в Фергане, и обещал приехать вслед за нами. Да и вообще вся здешняя ситуация тебе будет понятна. Я вижу, что вы находились несколько на положении обиженных, и что очевидно вам приходилось нелегко. Хлебников тебя будет уговаривать писать диплом по снимкам, но боюсь, что у тебя нет для этого наших данных – прекрасно видной геологией на снимках.  Если же ничего, давай писать вместе.
Я думаю начать с подробного географического описания района с упором на геологию и геоморфологию, а затем на фоне его разобрать снимки. Составила план разбора снимков:
1. Литология на снимке- цвет и характер расчленении.
2. Тектоника (макро и микро).
3, Геоморфология – общий характер рельефа, типы эрозионного расчленения.
4. Проблемы геоморфологии:  конуса выноса и террасы; древние и современное молодые движения.
5. Косвенные признаки в дешифровке.
Затем хочу подробно рассмотреть некоторые участки, подробно их продешифрировать и отметить все, что там можно увидеть.
Это конечно очень приблизительный план – но мне хочется, чтобы, если ты вздумаешь быть солидарной со мною, быть в курсе дела.
В Ташкенте долго задерживаться не собираемся, но думаю все же зайти в САГУ и ещеt кое-куда. Все что возможно, обещаю законспектировать, помня о тебе.
В Москве постараемся оттянуть занятия до твоего приезда, но ты все-таки торопись, Бог знает, что нас ожидает на факультете.
Теперь хозяйственные дела:  в шкафу у М.Д. твой урюк  - 5 кг по 20 руб., к сожалению, не очень хорош, но червивый отобран. 200 руб. передаю Хлебникову . Книги, посланные бандеролью. Куртку оставляю.
Леля и Наташа очень довольны работой и Ю.Я. как начальником.  Мне он тоже понравился сейчас (он приехал за продуктами , завтра уезжает обратно). Наоборот, К.В. Курдюков произвел за лето впечатление неважное, очень он скучен.
Да, знаешь что, Катя, давай договоримся: в Ташкенте я оставлю на Главном почтамте до востребования.
Ну вот и все, дорогая. Очень буду ждать в Москве. До скорого свидания.
Твоя Соня

12 июля 46 г., Чарджоу
Дорогая Катя!
Надеюсь, ты в Оше. Я взяла билет, села и доехала вполне благополучно. Здесь застала Борю (с 10-ого) и вполне приличную обстановку в смысле хозяйства. Боюсь говорить твердо о хорошем впечатлении, так как по горькому опыту знаю, что оно обманчиво. А в общем так: геологи и геоморфологи приступили к работе в Джангельды только 1 июля(!!). Все они живут на базе в совхозе и работают от базы. Туда же собираются нас послать на самолете может быть завтра, но я не верю. Снимков пока еще нет, они еще не сняты, а только запланированы. Сергей Васильевич лежит с малярией в больнице в Чарджоу.
Сообщение между Чарджоу и Джангельды только самолетом, но постоянное. В силу необходимости остаемся там работать до 1 августа, со всеми вместе, и после 1 августа будем одни заканчивать. Потом движемся дальше.
Вот пока все дела. Да, геологов (Чуенко и др.) я застала здесь – улетают сейчас. Они любезны с нами только для приличия, а так весьма дружелюбны, но очевидно не понимают с какой стороны нас рассматривать. А в общем довольно симпатичные.
Чарджоу пожалуй – больше Оша, очень чистый, ослепительно белый и солнечный. Славится дынями. Наша база лежит с края города по пути к аэродрому, близко от берега Амударьи. Амударья, как ей и полагается по географии, страшно мутная, быстрая и большая (раз в 5 больше Сырдарьи). Мой адрес: Чарджоу,  Берег Укрепления, Аэрогеологическая экспедиция.
Жду от тебя известий. Да, денег здесь конечно, не оказалось, но они, кроме как на дыни, и не нужны. Жалею, что не оставила тебе еще.
Ну, всего лучшего, дорогая. Привет Гале и Вале.


03 августа 46 г. Джангельды
Милая Катя!
Я, кажется, пишу тебе слишком редко. Что-то после последнего письма прошло много времени. У нас все вполне благополучно. Вот только писем еще не было ни от кого.
Место пребывания все то же. И пробудем здесь еще с месяц. На днях, наконец, получили снимки очень приличные, и мы принялись ходить с ними очень медленным темпом с тем, чтобы отмечать все,  - очень интересное. Вообще, с появлением снимков чувствую в себе рабочий подъем.
Сейчас кроме нас здесь – все геологи и геоморфологи. Обилие народу, и очень различного по складу, вызывает всякие осложнения  во взаимоотношениях, хотя потом подолгу дискутируем – но так уж всегда бывает, а люди здесь в основном хорошие.
Последние дни много разговариваем с Сергеем Васильевичем  –чувствуем, что тем слишком много, и теперь стало появляться желание помолчать. Обсуждаем вопросы научной географии, смысл аспирантуры, смесь науки и практики – и много других, все это в духе, который ты легко можешь себе представить, если знаешь немного С.В. (а меня-то ты знаешь).
Я думаю, Катя, что у нас что-нибудь получится с методикой. Потому что действуем мы довольно активно, и по интенсивности работы, я этот год с прошлым сравнить не могу. Меня очень интересует ваша работа, жду известий со следующим самолетом обязательно.
Между прочим, Боря  получил от Нади письмо, где насчет аспирантуры сказано, что там всего 3 места, и 2 из них уже утверждены (не за нами). Выводов я из этого еще никаких не делаю. Зато по-английски читаю довольно добросовестно и нахожусь уже на 130 странице. Вот только последние дни некогда.
5 августа. В прошлый год я в этот день первый раз была в поле, а сейчас – работа в разгаре. Я тебе мест наших описывать не буду – они слишком проиграют при сравнении с твоими, но и с ними мирюсь. Здесь постоянные сильные ветры, которые умеряют жару, и чудесные вечера – с того момента, когда на горах появляются тени и до ночи. А кроме того, много интересно, впрочем, географам наверное всегда и везде интересно.
А люди? С появлением большого количества людей в моем окружении постоянным развлечением служит судить и сравнивать их, пока главным образом, про себя. Суд мой пока выдерживают двое: Борис и Марина. Борис много выигрывает при сравнении с Сергеем Васильевичем своей простотой и полным отсутствием фальши. А Марина  очень милая девушка.
Все прочие остаются хорошими, интересными, но все-таки не своими. Ну вот и все. Сегодня с самолетом должны быть письма, но не обязательно.
Пока, прощай. Большой привет Вале и Гале. Всем приветы от Марины.
Твоя Соня

Джангельды , 11 августа 46 г.
Милая Катя! Я уже сильно начинаю беспокоиться, что от тебя нет писем. Я из дома получила уже два раза, а от тебя все нет. Вот уж месяц как мы с тобой расстались.
А я ведь не знаю, как ты добралась, что застала в Оше. Или ты сразу уехала в поле?
Наша жизнь спокойна совсем не по-экспедиционному. Пробудем здесь еще с месяц. Так что много писать нечего. Снимки получены, сегодня нам снимали отдельные участки в разных масштабах. Так что с некоторым запозданием, но все-таки нам кое-что делают.
Что касается методики, то в общем материала много, а будет еще больше. Что из этого ново, важно – все это утрясется и уяснится в Москве.
Сейчас вот уже скоро две недели как мы живем в тесном единении с геоморфологами – Граве, Наташа Елагина. Необходимо все время у них одалживаться, что портит отношения. Но в общем они очень симпатичны. На днях все полевые партии разъедутся, и останутся Боря, я и Марина – еще на месяц. Не знаю, хорошо ли ты знакома с Мариной по Москве. Она очень милая девушка, очень настоящий человек.
Сергей Васильевич, конечно, не настоящий человек.
Ну все, пока. Жду с нетерпением письма от тебя.

Твоя Соня

20 августа 46 г.
Милая Катя!
Получила, наконец, твои письма – сразу 3 штуки. Они на меня произвели большое впечатление – должна признаться, что ужасно вам завидую. Тому, конечно, что Марков  был у вас. Готовься мне подробно-подробно все рассказать при встрече. Но это уже не то, все-таки. Мне так хотелось побеседовать с ним во внедеканской обстановки! Ну ладно, такая уж ваша удача. И не дразни меня, пожалуйста, вашими лесами, горами и реками и вашими резвыми конями. В этом отношении, в отношении романтики, мне нечем перед вами похвастаться. Пустыня  есть пустыня, и самое в ней красивое - - это широкое звездное небо, а уж о горах о наших могу писать только домой, вас такими не удивишь.
Сегодня мы всех отсюда выпроваживаем, и остаемся одни. Вчера в честь этого и вечером прошедшего дня авиации вечером был ужин на всех 18 человек. К обычному ячневому супу были прибавлены дыни, арбузы, виноград и немного вина. Марина и Наташа летали в Чарджоу, на большой праздник, и все это привезли оттуда. Итак, заканчивается жизнь в большом коллективе.
Знаешь, мне совсем не хочется в Москву, я уже обдумываю, куда ехать в будущем году и как бы отсюда уехать попозже. И уже срок отъезда намечен на 1 октября. Как ты насчет этого?
Теперь тебя наверное интересует, чем мы тут занимаемся. Прежде всего, по возможности детально знакомимся с районом – он оказался очень интересным. Подробно дешифрируем некоторые снимки и делаем всякие методические выводы, преимущественно отрицательные.
Меня, знаешь ли, почти смущает то, что я так легко соглашаюсь с Борей, почти ни в чем не спорю, и чувствую себя немножко дураком. Да и трудно иначе – он намного опытнее, и яснее мыслит, чем я… Сейчас суматоха перед разъездом, трудно сосредоточиться, поэтому кончаю.
Большой привет Вале и Гале . Будьте здоровы и работайте с успехом.

Твоя Соня

1 сентября 46 г., Чарджоу
На днях меня прислали сюда на самолете вылечиваться от малярии, хотя необходимости в этом не было. Теперь ужасно томлюсь, жду когда будет самолет вылететь обратно, читаю Геттнера  и наблюдаю нравы. А наши там, в Кульджук-Тау, уехали в дальний маршрут к меловым горам Лау-Лау, лазают по горам и пескам и, может быть, немного скучают без меня.
Ужасно трудное занятие – бороться с чувством досады – ты это знаешь по Ташкенту. Я завела себе страничку, куда записываю отдельно пользу и вред от моего прилета в Чарджоу. Главный пункт в списке пользы – удовольствие от полета, в списке вреда – безделье.
Здесь  на базе обстановка неплохая, хотя и не обходится без склок и сплетен, но уж очень я здесь одинока и чужда…
В Джангельды мы работу заканчиваем (вопрос 10-12 дней) и двигаемся дальше   - длинным путем через Бухару-Чарджоу вниз по Амударье на озеро Султан-Саиджер.
Знаешь, Катя, я все думаю, удовлетворяет ли меня работа этого года? Мне, конечно, много дает опыт работы с Борей – он здорово умеет работать. Но это не все… Как тебе хочется иметь клочок собственной территории, так и мне хочется иметь какую-то часть работы, за которую я до конца отвечаю сама. Без этой ответственности нет настоящего стимула к работе головой, нет необходимости из всего делать окончательные выводы. Я вижу, как сознание ответственности заставляет Борьку непрерывно думать и из всего выжимать методику. Хочу ехать в будущем году с самостоятельным заданием, хочу сама придумывать пути работы, сама их осуществлять и сама делать выводы. Но вот черт его знает, чем заниматься, методикой ли, геоморфологией или еще чем-нибудь. И ни к чему у меня нет решительной склонности.
Ну, вот, как ты на счет всего этого?
Мне ехать раньше времени домой совсем не хочется, кажется, тебе тоже. А как подумаю об экзаменах, совсем становится скучно. Но все-таки самое большее, чего мне хочется от зимы – это учиться и учиться. А выйдет ли это помимо аспирантуры – не знаю.
Но в общем, Катя, очень хочется твоих советов по всем вопросам жизни, а писем от тебя давно уже нет.
Насчет отъезда надо принимать окончательное решение, пока -  – 1 сентября, но если ты не собираешься ехать, я тоже, конечно, не еду (и с удовольствием).
Получила письмо от Наты (моей) из Крыма , с места работы. Она немного в недоумении, не знает что таки будет делать. Трудно переставать быть студентом.
Между прочим, у нас тут в меловых отложениях открыли жвачные млекопитающие, и с торжеством дали об этом телеграмму в Ленинград. Но потом их взяло сомнение. И вообще до сих пор вопрос не ясен, не верблюд ли это (в этой партии есть специалисты-палеонтологи).
Ну, Катя, будь здорова. Крепко тебя целую. Отвечай на мои сомнения и излагай свои.
Привет от Бори, жду писем.
Твоя Соня

3 сентября 46 г.
Милая Катя!
Мама пишет мне: «Пришло письмо из отборочной комиссии по приему в аспирантуру, Ваше дело с заявлением о допуске отложено до Вашей личной явки в Отдел кадров МГУ к М.С. Балякиной, куда Вам надлежит явиться в самое ближайшее время».
Боюсь, что нам еще много придется перенести мытарств по приезде – ох, как не хочется! Не думаешь ли ты, что при такой постановке вопроса на аспирантуру лучше плюнуть? Ведь все равно другой исход – летишь сломя голову в Москву – исключается. Что хоть Марков говорил по этому поводу?
Я все еще в Чарджоу – улетаю не сегодня-завтра.
Чтобы не поглупеть от безделья, читаю Геттнера и что-то далеко не со всем согласна. Это даже интересно. Встретимся – будем обсуждать. Если мне удастся вылететь с первым самолетом, буду очень рада, так как он должен перед тем, как попасть к нам, облететь все наши базы. А я что-то чем больше летаю, тем больше приобретаю вкус к полетам. Повезу Боре и Марине арбуз, дыни, лук и помидоры, и свежие письма, и свежие новости.
Наш начальник летал к вам в Ош. Сегодня его ждут. Может быть я его увижу, и расспрошу, как дела у вас, ферганцев.
Все-таки как хорошо работать в поле!
И совсем не хочется уезжать. И в будущем году куда-нибудь поедем.
Ты думаешь, у нас ничего нет красивого? А плоские тугаи с огромными тростниками вдоль Амударьи, а узорные,  точно выложенные бархатом поля,  а бесконечные караваны верблюдов?
Только в будущем году давай поедем куда-нибудь еще.

Жду ответа,
Твоя Соня

Чарджоу, 17 сентября

Дорогой друг!
Прошло, должно быть, целых три недели. Как я послала тебе последнее письмо. Все ждала ответа, а его не было ни на почте, ни у нашего почтальона. Я за это время слетала в Джангельды, поездила в далеком маршруте в машине, побывала в древней Бухаре, и вот я снова в Чарджоу. Впереди – непочатый край интересной работы, очень много новых мест. А насчет возвращения, знаешь, у меня даже появился проект, если я кончу рано (около 1 ноября), а ты конечно застрянешь в Оше – приехать к тебе в Фергану. Ведь в Москве мне без тебя делать нечего.
Меня что-то мало радуют твои письма, в них всегда что-то горькое. Это должно быть – твои мысли о будущем. Я думаю, что мы сейчас так плотно пришиты к Аэрогеологии, что особенно размышлять не о чем. Надя пишет, что в Москве – негласный приказ – отпускать с работы легко и никого не принимать. Остается только как-нибудь продумать будущее лето. Хотелось бы опять заниматься методикой с тобой и с Борей – где-нибудь в горах Сибири. Не относись иронически к методике. В ней кроется во-первых, большая свобода действия, а во-вторых, много вещей, над которыми надо подумать, над которыми очень интересно подумать. Мне бы хотелось только побольше самостоятельности, чем в этом году. У нас еще будет с тобой время все это обсудить. И я конечно знаю, что не только эта сторона будущего наводит тебя на грустные мысли.
Почти целый месяц мы прожили вчетвером. Думали, будет скучно, но наоборот, так ужились вместе, что предстоящее появление С.В. в нашем кругу нас очень мало радует. Борю мне совершенно не в чем упрекнуть. Марину я уже хвалила. У всех у нас спокойный характер с философским отношением к мелочам жизни. В таком же стиле попался нам шофер – только в несколько преувеличенном виде, так что частенько он служит причиной нашего веселья.
У него получается водить машину довольно успешно, но все равно мы чувствуем себя с Мариной подопытными кроликами. Пока благополучно отделалась большой шишкой на лбу, а Марина сильной тошнотой от тряски.
Сколько дынь и арбузов мы поели в этом году! Наверное никогда в жизни столько их не будет – ведь скоро возвращаться я не собираюсь. Дыня – самое главное, самое лучшее в этом городе, да и по всей Амударье. И потом мне очень понравилась Бухара – такая настоящая восточная.
Большой привет от Марины тебе и Вале.
Твоя Соня

Турткуль, 3 октября 46 г.
Милая Катя! Вот уже начался октябрь, это время мы оговаривали быть уже дома, а у нас работа в разгаре, и даже не в разгаре, а только начинает разгораться. Несмотря на сравнительно хорошую организацию в нашей экспедиции, понадобилось более полмесяца на то, чтобы перебраться из Джангельды сюда. К новому месту работы. И все еще мы не в поле. А на благоустроенной базе в городе, правда, захудалом.
Только на 6-ой день после выезда из Чарджоу добрались до Турткуля. Это автомобильное путешествие долго буду помнить – очень много впечатлений. И если бы не забота о том, за что нам платят полевые, это время можно было бы не считать потерянным. А здесь задержки самые неожиданные: собирались ехать вчера утром, но наш шофер напился пьяным, и ночью разбил машину, налетев на встречную. Труднее всего в таких случаях достается Боре, так как ему нужно гневаться и принимать решительные меры – а это не очень ему по вкусу, Мы уже решили, что иметь дело с лошадьми куда спокойнее, так как шоферов не пьяниц – не бывает.
А вчера, пока чинили машину, прилетел нанятый для нас самолет, теперь 2 дня будем летать, и только после этого поедем (если машина будет починена).
Письмо отправить пока не с кем, а обстоятельства уже немного переменились. Вчера был мой пятый полет общим протяжением в 280 км, с одной посадкой. К сожалению, меня укачивает, как и тогда на Дугласе. Думаю, что это зависит от общего состояния, которое вчера у меня было неважным (болел живот). Однако несмотря на это – большое, хорошее впечатление. Маленький, открытый самолет, летчик с решительным характером, делает на поворотах и при посадке такие выкрутасы, что дух захватывает. Летали над Султан-Уиздагом – над песками, и видели с воздуха, как пески засыпают город Турткуль. Сегодня мы должны были опять лететь, но по целому ряду обстоятельств полет (теперь на 330 км) откладывается на завтрашнее утро. Я немножко рада этому: успею передохнуть и записать все вчерашнее.
Ты не очень обижаешься, что я не поздравила тебя с днем рождения? Оправдываться не буду, забыла. Поздравляю с запозданием. В мои именины знаменательными были оладьи, пироги с капустой, скандал с пьяным шофером и разговор о моем характере. Последний затеял, конечно, Сергей Васильевич, который в претензии на мою «прямолинейность» и шершавость», а я бы добавила – нетерпимость. Мы с ним все не ладим, страшно осуждаем все его поступки, но Борис и Марина больше умеют сдерживаться. Мною он решительно и бесповоротно исключен из списка людей стоющих, и присутствие его постоянно раздражает. (Он не умеет присутствовать и не мешать).
Нужно уже думать о Москве, о том. Какими глазами я буду смотреть на тех, кто хлопотал о нашей аспирантуре – ты не думаешь, что мы поступаем глупо? И думать о том, чем заниматься в жизни.
В Чарджоу для нас наверное скопились письма – когда-то их получим?
Приветы от Бори и Марины, Всего лучшего, Соня.


Июнь 1947 г. Богучаны.
Милая Катя!
Как добрались, какие у вас новости? Обязательно ответь!
Мы в жилище. Прибыли вполне благополучно. Но в первом же маршруте почувствовала, что мне не нужны коллекторы, но ужасно тебя не достает. Тащиться в гору обоим лень, делают это как тяжелый долг, говорят о всяких глупостях. Сегодня думаю поехать на лошади в маршрут – с рабочим и без коллекторов. И вообще мне они совсем не нужны. У реки правый берег высокий, левый – совсем низкий, и пологие террасы на обоих берегах. Отложений почти нет и камней на бечевнике тоже.
Эсфирь Азриелевна  прислала сегодня письма, а ответные заберут сегодня вечером. Милая Катя!  Не новый совет – не принимай все слишком близко к сердцу.
Твоя Соня

Милый друг!
Отправила тебе послание, и уж не помню, что я тебе там написала. Кондрат догнал нас на реке Илим. Тороплюсь, сейчас его отправляют.
Вот мои дела:
Езжу много верхом и по тропам, и без троп. Подожгли лес, говорят, он все еще горит. Кувыркалась через голову лошади. Немножко заблудились, сломался лоток, остался один, но не целый.
По геоморфологии:
Очень странный рельеф, в траппах. В общем все как будто плоско, а на вершине – и ложбинки, и ступеньки…
Крепко целую. Говори что нужно по радио.

Твоя Соня

26 июля 47 г., Бедоба
Мой милый друг!
Если ты хочешь увидеть нашу родную среднерусскую деревню, приезжай к нам в Бедобу. Я подъезжала сюда вечером верхом вместе с Гунором. Вдруг из глухой тайги выехали на тележную дорогу, вокруг большие пшеничные поля. Тайга превратилась в перелески и рощицы, Иркинеева – в походную русскую речку в широких берегах без камней и скал. Деревня производит впечатление не такой нищей, как Иркинеева, нас приветливо встречали колхозники, на лошадях едущие в поле, по вечерам здесь поют частушки под гармонь, охотно продают молоко и яйца.
Мы здесь второй день. Вчера прилетал самолет, сбросил письма Смутягина, Панова и договор-соревнование, который мы даже не развернули. Письмо Смутягина полно лести и любезностей, но между прочим пишет, что отправил все продукты на месяц с Иваницкой и новым рабочим в Иринееву. Пришлось посылать сегодня туда 4-х лошадей и Сашу. Ф.П. отправили за сохатым, а сами думаем завтра двинуться лодкой вверх.
Понанимали рабочих полным-полно. Сегодня как и вчера день бестолковый, шумный, тяжелый. Бесконечные расчеты хлеба, справки на рабочих, бесконечные нашептывания о том, что кому-то нельзя верить и т.п.
Представь себе, Э.А. решилась наконец выгнать Юру и заодно Федю. Все это достаточно неприятно. Ф.П. в честь своего дня рожденья подсунул мне целый стакан спирта, после чего я несколько часов пролежала пластом. Да, еще приехал милиционер и забрал нашего Костю за то, что тот весной зарезал чужую телку. Побежали вечером спасать спецодежду и ружье, а сегодня сговорились и снова получили его до суда.
Теперь о другом: на следующий день после нашего расставанья я потеряла свою полевую книжку и так как тебя не было, не нашла ее, хотя искала вместе с Ниной и Мишей по меньшей мере 4 часа. Пришли пожалуйста ее следующей оказией. Все профиля с барометрическими данными. Остальное – бог с ним. Самое последнее: я  восстановила. С Э.А. в меру, хотя тяжело – встаем спозаранку, целый день суетимся без толка, а ложимся не ранее 12. Скорее бы в путь!
Жду с Иваницкой писем и вестей. С ней же едут два лотка – начну срочно промывать.
Вечер.
Вдруг приезжает ваш Кондрат. Мы ждали его завтра. Милая Катя! Не будь несправедлива. Мне не хочется оправдываться ни за себя, ни за кого-либо другого, но только уверяю тебя, что в своем тяжелом положении не надо судить сгоряча. Могу только удостоверить, что добрых намерений по отношению к вам много. Но может быть, опять останутся недовольны.
Иркинеева выше точильной горы течет в основном по известнякам. Профиль ее похож на профиль в низовьях. А выше р. Бедобы – я уже писала – ни скал, ни гор, ни тайги – совершенно русская равнина.
Почему вычитают хлеб у меня? Как-то все оказалось в норме, но мне моих 600 г. – много.
Пиши, твоя Соня

15 августа. Бедоба

Мой милый друг! Соскучилась без тебя.
Пользуясь блаженным часом тишины, когда начальство и заодно все близкие подчиненные улеглись спать после обеда. Давно уже от тебя никаких вестей. Где вы? Ездила ли на лошадях, видела ли медведя, понимаете ли что-нибудь в геологии?
Мне так много хочется тебе рассказать, но не знаю, с чего начать. Но сначала – наши общие партийные дела заканчиваем. Бедобский, соседний на восток лист все еще без снимков, грозимся ежедневно от него отказаться и передвигаемся на днях в Мунтуль. Стиль работы таков: Э.А. пытается разобраться в последовательности пород и охарактеризовать их в основном по реке;; я покрываю маршрутами водоразделы, в основном верхом; собираю камни в корнях деревьев и в руслах маленьких рек, и привожу пару мешков для промывания из каждого маршрута – возить по тайге лоток отказались, изкорежив один вдребезги. Вся жизнь подразделяется на таежную (одна с рабочими) и в присутствии начальства – тяжелую, угнетающую и одуревающую – больше одного дня не выдерживаю.
С Э.А. отношения внешне те же, но тяжкие обвинения на мой счет копятся быстро.
Обвиняюсь я; 1) в неряшестве; 2) в нежелании помочь ей вести расчеты – мне удалось полностью отстраниться от этого; 3) в безнравственности (уезжаю в маршрут с ночевкой вдвоем с рабочим); 4) в равнодушии к хлебу насущному; 5) в отсутствии энтузиазма; 6) в слишком большом доверии к любому; 7) в упрямом нежелании выполнять некоторые ее поручения.
Наконец, какие-то очень тяжкие обвинения она обещала мне предъявить тет-а-тет – не знаю, будет ли случай.
В результате я сбита с толку и перестала чувствовать себя самой (очень неприятное самоощущение).
Э.А. больше половины времени (не преувеличиваю) занимается расчетами. Нет никаких оснований считать, что это соотношение изменится когда-нибудь. На третий день расчетов обстановка накаляется до предела, в перерывах  раздаются крики.
Нет, хватит об этом.
Тайгу объездила много. Не было дня в маршруте; чтобы удалось миновать какую-нибудь непроходимую гарь или чащу. Научилась неплохо ориентироваться по снимкам, хотя не обошлось без лишних километров. Да что тебе описывать? Ты и так наверняка хорошо знаешь, костры в тайге, ночлеги под бряканье колокольчика моей лошади, звериные следы, и тайга-тайга…и так от ручья к ручью, через гари и болота… Странные нерусские названия: Чульбса, Ютонга…
Я, знаешь, сожгла изрядный кусок леса недалеко от деревни. Горело более недели, сейчас, кажется, утухло. Будь осторожна с кострами, главное, с торфом. Падала с лошади два раза, разорвала об чащу брюки, и на коленке синяки.
Медведя перестала бояться совершенно – слишком много им пугают, и даже перестала верить, что он здесь водится.
Тороплюсь, тороплюсь – сейчас кончатся положенные сроки мертвого часа.
Катя! Что мы будем писать по геоморфологии? Есть ли у тебя хоть какой-нибудь материал о древних впадинах, древних руслах и т.д.? Весь мой материал сводится к описанию рельефа (его легко получить со снимков) и к некоторым выводам о геологии в рельефе. Да еще некоторые, не всегда определенные сведения о террасах на Иркинеевой.
Очень мало разрезов террас на водоразделах, только делювий. Вывороченные корни удовлетворяют. Если иногда попадаются места, которые возможно следует копать – об этом соображения после, когда снова попадать туда уже совсем не по пути.
Э.А. приходит в отчаяние от геологии. Конечно, чтобы понимать что-нибудь, ей следовало бы со мной поехать. Но она не поедет. А мы с тобой?
И еще одно, Катя! Мне очень тяжело быть неполноценным работником уже по одной моей принадлежности к женскому полу. После некоторых разговоров с рабочими хочется все бросить, и никуда больше не ездить, и уйти куда-нибудь, где женский пол никому не будет досаждать. Оказывается, даже вдвоем ездить с рабочим нельзя (была безобразная сцена с его женой). Как ты решила для себя этот тяжелый вопрос?
Присутствие Вали Иваницкой сильно скрашивает мою жизнь. Геоморфологической помощи пока нет, и должно быть особенно и не будет – но есть с кем встретиться после маршрута и болтать перед сном. Не нахожу сочувствия в ней в двух вопросах: равнодушии к быту и в доверии к окружающим. В этих двух вопросах я должно быть выродок.
Будь здорова и благополучна, дорогая Катя!
Жду вестей. Писем из дома больше не получала.
Твоя Соня.


24 августа
Милый друг! Не знаю уж, что и писать тебе – и много, и трудно. Сейчас – собираюсь лететь, не знаю, выйдет ли. У нас Г.Ф . – нездоровый, злой. Были разговоры. Мне досталось за пренебрежение …; за отсутствие геологической карты; потерю книжки и вообще легкомыслие. Вчера ездили с ним в маршрут – загнали его ездой вскачь. А он нас потряс необыкновенным полетом фантазии при работе в поле. После узкой и дотошной работы Эсфирь Азриэлевны это привлекает. Тебя хвалит. Очень ругает Пармузина и Воскресенского – в этом отношении я вижу продолжение все той же московской распри, из-за которой страдали и мы. Бориса хвалит. Не знаю, успел ли он тебе сказать об своих идеях изучения тектонических трещин. Он измеряет направление трещин – отдельностей в диабазах, с преобладающим направлением приурочены основные направления ненормальных долин.
Напишу длинное письмо. Жди.
Крепко целую, твоя Соня

27 августа
Милый мой друг!
Представь себе, я одна. Отправила Валю и Константина в сторону от дороги – их что-то нет, наверное заблудились.
А я зато одна. Вокруг красивый осенний лес и осеннее небо, горит мой костер…
Наш вчерашний отъезд живо напомнил мне сцену развода на Н. Тере. Мы разъехались на значительно длинный срок – 10-12 дней и только выехав за поскотину этой приветливой деревни, наконец, глубоко и свободно вздохнули. Наш маршрут Мунтуль – Соленый – Мунтуль и вокруг Ельчимо – Богучаны. Э.А. собирается одновременно на 40 лист. Вчера делили рабочих и лошадей. Естественно, оказалось, что Э.А. совершенно необходимы 2 старших рабочих (1 – для охоты, другой – для спокойствия), а мы можем ехать с Таней и «недоделанным мужиком» Константином. Кроме того нам, естественно, пришлось взять подыхающую лошадь, ломающееся седло, а в день сборов (момент очень ответственный), пришлось каждые пять минут прибегать на слезный оклик для того, чтобы одобрить ту или иную фразу радиограмм или помочь разделить какую-нибудь цифру пополам и так далее. Одним словом, в 10 часов утра я начала хлопать дверями и произносить бранные слова.
Но, слава богу, все это позади. Теперь я возглавляю отряд, могу по утрам спать сколько хочу, писать письма и может быть даже иногда читать.
Письмо тебе я начала сочинять как только навьюченная лошадь вывезла меня за ворота и затих известный тебе истерический голос. Так много нужно сказать.
Ты не сердись на ту короткую записочку. Постараюсь написать все подробно.
Мне кажется (даже я уверена), что Г.Ф. остался мною недоволен за небрежность и несерьезность в отношении к геоморфологии. В общем, нельзя заниматься с успехом делом, которое ты не любишь – нужно или его полюбить, или бросить. Помоги мне полюбить террасы и понять, почему они так важны. По правде сказать, приезд Г.Ф. оказался мне страшно полезен и особенно, наверное, потому, что он меня ругал. Многое пришлось додумать, пересмотреть, как-то изложить на карте.
(далее в письме обсуждаются «легенды» - раскраска геоморфологической карты).
Продолжаю уже с нового места… Вчера, подъезжая к Мунтулю, поздно вечером, я первый раз по-настоящему замерзла. Осень. От Бедобы до Мунтуля места очень скверные – в реках нет воды (известняки), а на водоразделах грязь на дороге. В корнях деревьев перегной и глина. Плоско и очень трудно определиться. Зато при подъезде к Мунтулю открылась великолепная гряда Ангаро-Ельчимского водораздела. Деревня мне не понравилась – слишком новые дома и необжитой вид.
Я сама удивляюсь как сильно тронула мое сердце деревня Бедоба, несмотря на все связанные с ней неприятности. Как будто там остался кусочек меня. Или ее грустный вид, или ее приветливый народ.
Видишь, вышло как-то само собой, что мы вместе с Валей. Обстановка стала напоминать прошлогоднюю, только на мне ответственность. Мы с Валей живем очень дружно, болтаем много, но не слишком. До отъезда составляли с ней естественную оппозицию и даже были изгнаны на другую квартиру. В отношении геоморфологии мы с ней стоим друг друга. Я сильнее в геологии и в работе со снимками.
Теперь слушай, что известно из других партий.
У Пармузина работа не принята (!!) – и вообще Г.Ф. его очень ругает. Маршрут Максимовой по Ангаре считает совершенно бесполезным (рассказывал о нем в комичных красках), Г.Ф. также недоволен Клочко. И считает, что тот к нему плохо относится (тебе это виднее). Пытался доказать, что сведения его объективны, но я этому никогда не поверю.
Рассказал, что Борис просил разрешения увеличить объем земляных работ (копает свои болотистые речки) – в чем тут подвох? Вообще же ему понравились и Борис, и Надя.
Мама пишет, что хочет в сентябре погостить в Тарусе  у ваших, что сделали ремонт (!) и что картошка быстро дешевеет. Как твои?
Привет всем вашим
Твоя Соня

11 сентября 47 г.
Милый друг!
Я в Богучанах уже 4-й день, Конечно, бегаю высунув язык, ничего не успеваю, а время безостановочно проходит. Сегодня жду Э.А., и завтра выезжаю непременно. К сожалению, остался один маршрут, который никто не успел пройти, менее чем в 150 км. Я уже думаю, то ли мне проскакать его галопом, то ли отказаться от всего прочего, в том числе и от Ангары с ее террасами, и отправиться туда до снега. Все упирается в Э.А., с которой нужно согласовывать.
Наша партия катастрофически сокращается в размерах. Остаемся вшестером – трое нас и трое рабочих (с Таней), даже радиста у нас отбирают, так как он нам будто бы не нужен.
Площадь осталась: один полный лист на Ангаре, все Левобережье, пол-листа, и часть северного листа – в общей сложности 2 листа с лишним. Надеемся успеть обегать все.
Я совершенно определенно занимаюсь геологией больше, чем геоморфологией, ибо в геоморфологии либо я ничего не понимаю (в террасах),или нечего делать (в других формах рельефа). Ожидая встречи с Г.Ф., составила геоморфологическую карту и решила, что ее с успехом можно было бы составить и не выезжая в поле – по снимкам и с самолета.
Что же касается древних рыхлых отложений, то я совершенно сбита с толку беспородной мощной толщей песка в Ельчимо и в предполагаемом протоке, причем песок поднимается до высоты 140м над Ангарой, и я не в состоянии отличить аллювиальный от  элювиального. Хотела обратиться с этим к г.Ф.. но он у Бориса до 12 сентября.
Хочу сплавить Ангарские террасы Вале, она берется за них с охотой, у меня же к ним душа по-прежнему не лежит.
Приехала Э.А. Выяснилось: радист сбегает, не выдержав. На Ельчимо она собирается сама, а мы с Валей отсоединились от нее до конца работы. Возьмем не себя ближайшие (20-30 км) окрестности Ангары. Сейчас необходимо срочно договориться обо всем и ехать – ехать, у нас будет лодка с мотором и 2 лошади.
Когда Саша (наш рабочий) явился к Клочко, первое чего он сказал – было: «Она идиотка!» (до чего довели человека!)
Ты знаешь, я тут сняла помещение нам с тобой для обработки – большая холодноватая комната с большим столом и клопами. Помещается на западном краю Богучан в доме где живет Утянский. Впрочем, что описывать – все равно я окажусь здесь раньше тебя.
Ангарой еще вплотную не занималась – поэтому ничего о ней не пишу. Против Богучан великолепный пожар, ночью напоминает иллюминацию в Москве, горит лес уже больше 2 недель.
Получила письмо от Марины – они голодают и ссорятся – в общем недовольна и хочет домой. А на следующий год – куда-нибудь, где растительность обильнее. Пишет, что Валя Растворова страдает малярией. Из дома получаю письма.
Твоя Соня

23 июня 48 г.
Милый друг!
Сегодня была у Варсанофьевой. Против ожидания, встретили меня она и ее сотрудницы очень доброжелательно. Прежде всего сообщили, что я уже второй кандидат (на одно место), а первый кандидат – демобилизующийся геолог. Во-вторых, выяснилось, что сдавать нужно Геологию СССР, палеонтологию (!) и петрографию. Наконец, тема может быть только Урал (геология, четвертичная геоморфология и т.п. – это все равно), и западная часть Урала, которая является темой В.А. Я по своему неумению договариваться сразу обо всем, не узнала, где именно расположен ее участок Урала. Узнала только, что он по площади равен Бельгии. А какова площадь Бельгии? Этот вопрос мне напоминает аттестацию.
При всем этом мне не раз настойчиво напомнили, что путь по окончанию один – провинциальный вуз.
Мне очень интересно узнать, каково твое первое непосредственное впечатление. Меня больше всего поразил Урал. А вдруг я захочу на Иссык-Куль или на Карпаты? Как-то вдруг сузить свои возможности на одном Урале, ведь по окончании аспирантуры особенно не наездишься. А если подумать, почему бы и не Урал? Если принять этот вариант, с Аэрогеологией нужно покончить. После огромного коллектива Аэрогеологии оказаться в очень узком незнакомом кругу…
При всем этом долбить летом палеонтологию…
Наконец, напиши, как ты относишься к перспективе преподавать геологию, я как-то думала об этом недостаточно серьезно.
Ты, конечно, мне не ответчик. Когда придет твой ответ, я уже должно быть яростно вгрызусь в учебники геологии. Наконец, последнее «но». Наличие второго кандидата лишает меня полной гарантии поступления, даже если я не провалюсь на экзамене совсем. Что тогда?
Будем на этот случай иметь ввиду Тянь-Шань, не правда ли?
24 июня.
Сижу в Ленинской библиотеке, обложенная пачками книг по петрографии и Уралу. Сумею ли за 2 месяца одолеть три солидных университетских курса? И вообще – не делаю ли я большой ошибки?
Поступай в будущем году в географическую аспирантуру и поедем в один город преподавать. А? Будем устраивать экспедиции в хорошие места.
Не могу обойтись без каких-нибудь идеалистических планов на будущее – ведь в будущем 75% жизни…
Вчера поймала Наташу Хмелеву. Мы с ней долго бродили по бульвару против Университета, где мы с тобой когда-то что-то зубрили. Судя по ее рассказам, обстановка на геофаке мне не нравится. В Красновидове тем более. Впечатление такое, что на маленьком и не очень интересном пятачке земли скопилось множество людей, которые ищут тем для статей, дипломов и диссертаций. Если Наташе приходит в голову какой-нибудь интересный вопрос или тема, она боится их высказать, так как Марков, Солнцев или кто другой тотчас их подхватят и предложат своим аспирантам или дипломникам. Перейти куда-нибудь (например, организуемая станция на Кольском полуострове) Наташа не может, из-за болезни отца, у которого действительно нашли туберкулез позвоночника.
И Наташа, и Ольга Васильевна – обе одобряют вариант поступления к Варсанофьевой. Правда О.В. последнее время имеет тенденцию все одобрять.
Перед отъездом видела Марину Николаевну и с ней объяснилась, так что с тебя снимаю обязанность объясняться за меня.
Чего сейчас очень не хватает в моем положении – так это внутренней собранности и вследствие этого ясности в голове. Это пожалуй гораздо важнее, чем внешнее положение. А мы ропщем на насилие, если оказываемся свободны, не умеем себя организовать.
Отдохнуть, как я хотела несколько дней, не удалось. Возможно, что в Тарусу вообще не попаду. Почти каждый день оказывается нужно быть в Москве, и возвращаюсь разбитой. А дома не лучше. Нужно обладать волей вдвое большей, чем у меня, или иметь экзамен через несколько дней, чтобы успешно работать дома, хотя условия внешне благоприятны. Попытки разобрать библиотеку и архивы приводят в отчаяние.
Лучше всего, когда уходишь в лес. Исключительно много цветов и земляники. Когда собираю лесные колокольчики, и брожу по лесу из конца в конец, тогда голова проясняется  и появляется хорошая бодрость мысли.
Что-то хотела тебе написать мудрое из …, да забыла что.
Завтра Валя Иваницкая уезжает в Енисейск. А насчет Вали Растворовой. Я видела приказ о ее переводе в Ангарскую экспедицию. Мне очень интересно, уедет она или нет. Думаю, что ты узнаешь скорее меня.
Дойдя до 9-ой страницы, ужаснулась. Ведь у меня есть военная привычка писать не более 4-х страниц. Следуй моему примеру и пиши побольше и почаще.
Да, просмотрела еще раз твое письмо с точки зрения вопросительных знаков. Заслуживает ответа, кажется,
Только вопрос о том, ругал ли Лунгерс  твой отчет? Не думаю. Я не слышала ни одного плохого отзыва – ни его, ни чьего либо другого. Но я глубоко убеждена, что он похвалил мой отчет только потому, что согласно общему сложившемуся мнению, ожидал от меня чего-бы то ни было малочленораздельного. Не менее глубоко убеждена, что твой отчет серьезнее моего и лучше написан. И в тебе он не сомневался.
Соня

2 июля 48 г.
Милая Катя!
Ты знаешь, что лежит изредка на моем столе? Голубая книжечка с белыми тисненными буквами – ДИПЛОМ! Я его получила на пятый (!) день хлопот. Пройдено по меньшей мере 9 инстанций, в том числе самый крупный юрист МВО, юрист МГУ, отдел распределения молодых специалистов МВО, отдел кадров МГУ. Хитрость заключается в том, что я миновала Министерство Просвещения.  Но ни на одной из пройденных инстанций меня не ругали, тюрьмой не угрожали, очень удивлялись, что долго не получаю, а разговор кончался: «Сходите туда-то» или »Придите завтра».
Но, слава богу, все кончено. Сегодня сама Шура мне его выдала, сказавши: «Наконец-то», и спросивши про тебя. Думаю, что ты в свое время отделаешься скорее. Это главное событие в моей жизни.
Второе событие. Валя Растворова поступила в аспирантуру к Маркову. Я очень рада по целому ряду причин. Во-первых, оттого, что начальству не удалось проявить насилие; во-вторых, потому что Валя будет достойным аспирантом и кандидатом наук. В третьих. Потому что она мне составит какую-то компанию в подготовке к экзамену одного неусвояемого предмета, о чем мы уже договорились. К моему великому удивлению своей аспирантской темой она не хочет брать Фергану, а думает что-то, вроде например Саян, начинать сначала. Она сидит по утрам в Ленинской библиотеке за американской «геоморфологией» и за трудами Сталина. Тебе передает привет.
Делала еще раз визит Варсанофьевой, перед самым ее отъездом в экспедицию, главным образом для того, чтобы напомнить о себе и выяснить еще раз, намерены ли меня принять. Намерение есть, но уверенности быть не может, так как все зависит от реферата (из главы отчета нужно построить что-то вроде статьи); и от экзаменов, на которых кажется будут спрашивать по-существу.
Теперь, когда я освоилась с мыслью об Урале, петрографии и палеонтологии, меня смущает перспектива доказывать чужие мысли на чужом материале с добавлением своего, это пока так.
Насколько я понимаю, В.А. охотно примет аспиранта геоморфолога именно потому, что у нас накопилось много необработанного геоморфологического материала. Но может быть это и есть необходимая школа?
Итак, к работе над рефератом и толстыми учебниками прибавь оставшиеся страниц 10 перевода, его корректировку и сдачу, и видишь, что мне ни скучать, ни съездить в Тарусу некогда.
А ведь вся эта грандиозная работа еще впереди. До сих пор добыча диплома, отвычка от занятий и грипп, от которого как известно в первую очередь пухнет голова, приступить к делу как следует на дают. Все жду, когда сойдут на меня сверху ясность мысли и трудоспособность. Боюсь, что не раньше чем за месяц до экзаменов, если не позже, что может окончиться плохо.
Тебе не кажется, что по сравнению с Толстым, у которого есть герои «снаружи», и «изнутри» и почти каждый герой минутами бывает «изнутри», у Тургенева все герои «снаружи», и потому он нам менее близок? Так Лаврецкий по типу похож на Пьера, но в нем нет его обаяния и близости.
Мама меня щедро снабжает «Чеховской» литературой, и я его уже начинаю очень любить, как необыкновенно светлого человека. Как всегда, ничего так не привлекает к человеку, как единодушные отзывы о нем.
Жду полевых писем. Вам, полевикам, еще не завидую, даже Марине, хотя поехать в Казахстан  я кажется долго мечтала, но она что-то только жалуется.
В предыдущем письме я не успела дописать и подписать, и поручила Вале, когда провожала ее в автобус во Внуково.
Желаю успеха, Соня

14 июля 48 г.
Каждый день поджидаю письма, начала уже возмущаться и приходить к выводу, что ты меня забыла… Но мама говорит, что и от меня письма приходят с перерывом по месяцу, и это только значит, что ты уехала в поле.
Что же тебе рассказать? Как принятое решение ехать в экспедицию сразу определяет всю нашу деятельность целый год, так и мое решение пытаться сдавать Варсанофьевой определило занятия в очень узких рамках. Передо мной учебник петрографии изверженных пород с бесконечными платоплазмами в перспективе палеонтологическая латынь – а в глубине души некоторое недоумение: куда меня занесло?
Как всегда некогда. Убедилась, что это 2некогда» заложено во мне и мне от него никогда не избавиться, как наверное и тебе. Беда в том, что я все дела планирую на срок вдвое меньше, против реальности, и поэтому всегда недоумеваю и тороплюсь.
Никуда не ездила и провела в полном бездельи все 24 дня, не больше. Валя настойчиво пугает основами, за которые еще не принималась.
Для реферата взяла свою главу, приписала 1 страницу введения и 6 страниц геологии, прежнее введение назвала …, приложила массу аэроснимков. Реферат мне, конечно, очень не нравится, смущает то, что совсем неизвестны требования, и что так мало геологии получилось, но теперь уже все напечатано, больше возиться не хочется.
Продолжаю с большим удовольствием читать понемногу письма Чехова и все материалы, к нему относящиеся. Между прочим,. дивлюсь как быстро и четко ходили письма в прошлом веке, а кажется такое усовершенствование транспорта! У Чехова нередко можно встретить: «Ты получишь мое письмо завтра в 2 часа дня», а ныне только письма из Москвы до Салтыковки идут не менее 2-х дней. Ты не поверишь, наверное, у нас уже пахнет осенью. Белые, голубые и желтые тона в саду сменились огненными и темно-красными. Часто идет холодный дождь; скоро пойдем за грибами. А ведь всего только месяц с твоего отъезда, и работа только началась.
Знаешь, новая жизнь не только не подняла меня на новую ступень развития, но как будто наоборот приблизила к прошлому, то ли к студенческим временам, то ли к школьным. На днях мы устроили вечер одноклассников. Собралось 17 человек. Осталось впечатление, что они и не изменились, и вместе с тем поглупели, ведь я за последние годы привыкла своих друзей уважать и ставить выше себя. Это грустно, но кажется, что для этого поколения, еще не успевшего до войны ни определиться, ни даже стать студентами, этот марш по Европе, опасности, для некоторых плен, не оказались жизненной школой. Наоборот, они как будто остановились в развитии и выбиты из колеи.
Почему-то непрерывно вспоминается что-то – то тропинка над обрывом Алаудина и среди арчовых деревьев – яркая рябина, то стук дождя по полотну палатки на Бедобе – так наверное оживают свои образы после образов Чехова.
Будь здорова, целую, Соня.

21 июля 48 г.
Милый друг!
На днях письмо без марки, предназначенное для авиапочты, нечаянно опустила в ящик и теперь не знаю, дойдет оно или нет. Забыла о чем там писала, и повторять не буду.
Вчера, ища в лесу грибы, ловила себя на том, что с любопытством подходила к каждому вывороченному корню; в них обнажается подзолистый  суглинок и моренные гальки. В лесу много всяких грибов и много всяких грибников. Мы с братиком ухитрились потерять дорогу домой, и его товарища, который приехал раньше нас.
Над книгами засыпаю. Очень жалко, что не выпросила у вас феномин. Алеша мне объяснил, что от него нет никакого вреда ни больным, ни здоровым и принимая его можно без всякого ущерба для здоровья, совсем не спать.
А хочется спать не потому что скучные книги. Петрография – это довольно интересно, но думаю, ты на моем месте с твоей привычкой понимать обязательно каждое слово, с этим толстым учебником не справилась бы. Я из него понимаю примерно 80%, но запоминаю не более 15%, но то, что запоминаю, укладывается довольно стройно. По основам прочла пока только описание детства и юности Ленина, что произвело на меня большое впечатление (его работоспособность, которая является функцией воли и идейности).
С моей работоспособностью я к сентябрю успею пройти как раз половину необходимого. Куда ты провалилась? Соня.

31 июля 48 г.
Мой дорогой друг!
Твое письмо из Кежмы шло 1 месяц и 8 дней. Даже из глухой забайкальской тайги мои письма больше месяца не шли. Значит, это письмо ты получишь когда-нибудь в конце сентября… От таких расчетов у меня пропадает вдохновение. Ну что писать тебе о моих страхах перед экзаменами, которые в конце сентября будут уже сданы или не сданы?
Внешне пока еще ничего не изменилось. Все также хожу в Ленинскую библиотеку. Ничего не успеваю, очень быстро устаю. И непрерывно страдаю от сознания своей нетрудоспособности.
Поневоле занявшись петрографией (никогда бы не пришло в голову заняться ей по своей воле), я постепенно решила довольно твердо и впредь независимо от того, попаду или не попаду в аспирантуру, послать к черту геоморфологию и становиться геологом. Геология – это наука. В которой накоплена уйма знаний, человеческих мыслей и опыта. Наука, которая занимается совершенно определенным кругом вопросов. Наука, работая в которой на любом небольшом участке, можно чувствовать себя маленькой ячейкой в большом общем деле.
Впрочем, ты мне не верь. Просто я очень люблю стройные теории, которых гораздо больше в геологии, чем в геоморфологии, а собирать факты и заниматься мелкими частностями и писать отчеты мне и в геологии было бы скучновато. Мне очень нравится понимать. Например, почему траппы можно назвать габбро-диабазом и доломитом, а нельзя диабазом и базальтом. Кстати у нас в отчете наврано, что траппы образую столбчатую отдельность – ничего подобного. Наши траппы (интрузивные) могут давать только параллеле-миндальные отдельности.
А знаешь, как они изливались? Впрочем, в письме писать очень длинно и непонятно. Бог даст вернешься, расскажу.
Кроме петрографии занимаюсь английским, геологией Урала, основами. Хотела создать себе живой образ Ленина, потому что к сожалению совершенно перестала его усваивать, и взяла почитать «письма к родным». Но от этого образ у меня безнадежно раздвоился, а чтобы соединить его в одно, совершенно нет времени. Как выйду из положения, не знаю. Больше всего рассчитываю на консультации знакомых.
Наконец, кроме всего прочего, для души с огромным удовольствием читаю чеховские письма и прочие материалы. Чувствую его уже настолько близким, что всегда ощущаю боль, когда он пишет о своем кровохарканье, и начинаю очень любить тех людей, которых он любил.
Летняя Москва оказалась очень странной – она, во-первых, вся ремонтируется, во-вторых, полна цветов, а в третьих, каждый день почти без исключения поливается дождем. Изредка ездим за грибами.
На случай, если ты мало получаешь из дому: твое семейство живет благополучно, Т.И.  я вижу два раза в неделю. Бедствуют они не больше чем всегда и не больше чем все окружающие. Мы так с мамой без моего заработка давно уже перешли на черный хлеб и маргарин, и стали записывать расходы, чего с нами давно уже не было.
С Валей Растворовой встречаюсь почти каждый день – никак не могла ей растолковать за что ты на нее в претензии, так как сама не поняла. Здесь же, в библиотеке бывает Нина Польская, бывала Л. Безданская, но кажется уехала на Ангару с Гвоздецким.
Я очень рада, что ты так миролюбиво отзываешься о своих коллегах. И не могла не позавидовать твоим хорошим снимкам и интересному рельефу. Особенно же начну завидовать. Когда провалюсь на экзаменах. А ты вернешься и будешь рассказывать страшно интересно и наймешь меня в свои помощники. А мне уже очень хочется попасть к Варсанофьевой (это по секрету) и поэтому стараюсь приучить себя к мысли, что провалюсь.
Купила Нате по ее заказу туристическую путевку на Кавказ и послала вместе с письмом, в котором упрекаю ее за то, что она слишком много думает о себе и слишком мало о своих родственниках. Боюсь, что она на меня обидится. А мне очень интересно, что из себя представляют эти туристические маршруты и что там за народ.
Только что получила письмо от Лёли (Раковец) уже из Тувы, и уже с ответом на мое. Тува ей, кажется, нравится. Между прочим, спрашивает, как я обошлась с Аэрогеологией. Кажется, я и тебе этого не писала. Я взяла отпуск за свой счет до 1 сентября и продолжаю переводить без всякой договоренности, просто из того сознания, что нужно дело доводить до конца. С Бухом решила не связываться.
Марина жалуется на жизнь, и обещает уйти из Аэрогеологии в ближайшем будущем. Валя Иваницкая вместе с малышом благополучно добрались до Володи.
Э.А. забросала меня поручениями: печатать отчеты (наш я уже напечатала на свои средства, и больше их у меня нет). Выслать ей и О.П. (Горяиновой) , при этом строго настрого прислать ей 3-ий экземпляр нашего и 4-ый вашего, а О.П. – наоборот (я давно уже перепутала где у меня какой экземпляр), жалуется на то, что район «пакостный», а на базу хуже прошлогоднего. В общем верна себе.
Вот кажется и все.
Желаю успеха и благополучия.
Твоя Соня

18 августа 48 г.
Наконец-то ты откликнулась!
А то я уже начала подозревать, что все мои письма остаются в Москве на почте.
В Салтыковке пожелтели и осыпаются липы временами бывает уже очень холодно и по всему видно, что короткому и дождливому московскому лету приходит конец. А я-то думала, что оно сулит мне волю, длинные прогулки, интересные занятия, музыку… Ничего подобного. Успеваю сделать ничтожную долю намеченного и оттого меня мучает недовольство собой, чувство долга.
Сама знаю, что не мешало бы полностью отдохнуть с недельку, но не могла отрешиться от насущных дел, которые определились как только было принято решение. А теперь уже скоро экзамены. Вчера закончила палеонтологию и краткий курс. Тебе конечно трудно этому поверить, но из всего чем я занималась в последнее время, больше всего меня затронул Ленин. Я пролистала все его 30 томов и прониклась горячей симпатией к нему и его делу, и опять мучительно решаю нерешенные вопросы.
Очень жаль, но факт остается фактом. Мне определенно не удается увлечься ни одной из наших наук. Интересно, когда из бесконечных фактов или труднопонимаемых слов выплывет четкая мысль или стройная система. Приятно, когда прежде незнакомые и несколько пугающие слова наполняются смыслом… Но только над социальными книгами я могу перестать замечать окружающее и читать без всякого указа со стороны чувства долга.
Кстати, Маркова ты не пробовала читать? Как он тебе? Мне пока не нравится (все еще не прочла). Может быть здесь есть умные интересные мысли, но (не говоря уже о том, что изложено очень трудно), основные проблемы должны по-моему выступать ярко и четко, а не тонуть в деталях и многочисленных цитатах. И вообще от книги веет надуманностью и схоластикой. Насколько помню, лекции были интереснее. Варсанофьева, кажется. Мне понравилась много больше, наверное оттого, что я дилетант.
Отвечаю на все твои вопросительные знаки, чтобы не обижалась.

1. В другие педвузы не ходила, так как геологические кафедры там много слабее, а на географические мне не хочется.
2. В Университет не совалась, и эта возможность мне ни разу не приходила в голову.
3. Талочка в лечебнице-санатории в Звенигороде, скоро к ней съезжу. Ей сделали вдувание второго легкого.
4. Наташиному отцу очень плохо, он в больнице не в Москве, а там у себя. С Наташей скоро увижусь, и тогда узнаю подробнее.

С Уралом я вполне смирилась, несмотря на то, что рельеф там (на участке В.А.) вроде Ангарского, и лето очень дождливое. На случай если провалимся, мы с Валей решили все равно из Аэрогеологии уходить. Аэроснимки теперь почти везде, а обстановку нужно менять. Как ты насчет этого? Валя думает о Главсевморпути, а я хочу хоть какой-нибудь одной стороной пришиться к преподаванию, не знаю еще как. Средняя Азия мне самой очень нравится, но жалко своего сердца.
Самое крупное событие в Москве за последнее время – это сессия ВАСХНИЛ по вопросам генетики и селекции, на которой Лысенко при полной поддержке властей (речи печатались в «Правде») бил своих противников (помнишь дискуссию в начале зимы?). Отныне Биофак МГУ и Тимирязевка объявлены «рассадником идеализма, антидарвинизма и вредных буржуазных идей», и ряд профессоров лишились места. Мои родственники-биологи  почесывают затылки. Дело вроде композиторов.
Нас навещает провинциальная родня из Киева , Ашхабада и с Алтая. Мы очень понемножку оформляем свою квартиру – у нас теперь великолепные картонные стены и белые потолки. Для того, чтобы выполнить всю программу, не хватает денег. Работает больше всех Алёша.
Я к твоему сведению никак не думаю перестать ездить через 3 года. Ведь нужно еще попасть на Карпаты, на Кавказ, в Таджикистан и на Камчатку. Совершенно необходимо объездить Среднюю Россию и Украину и побывать на Кольском полуострове. Как, это вопрос другой, там будет видно.  Ведь впереди еще 75% жизни! А какую массу книг еще нужно прочитать1
А дороги у меня тоже нет. Я зимой писала в дневнике, что я стою на вершине, мимо которой ведет много разных дорог, по ним идут люди, а я боюсь сойти с вершины на дорогу, потому что тогда не видно будет дали, и стою.
Ну ладно, хватит. Как олени? На Урале тоже олени. Были у меня к тебе вопросы, но они очень устареют пока дойдет письмо. Всем приветы. Твоя Соня.
Да, на всякий случай новости от твоих.  Е.А. и Маша очень ждут твоих денег. Т.И. (тетя Таня) выиграла по займу500 руб., и это ее очень выручило, так как оплату в Инязе снизили более чем вдвое. Я с ней занимаюсь, и на днях она была у нас.
Твой кузин Юка  сдал на все пятерки.
Соня

10 сентября 48 г.
Милая Катя!
Вчера Лида рассказала со слов Г.Ф. (Лунгерсгаузена) о происшествии с Германом, о том, что у вас дожди, и что всем вам очень трудно. Так ли? Как твоя чахотка? Впрочем. Спрашивать бессмысленно. Ответов твоих все равно не дождешься, но что-то я стала о тебе беспокоиться. Лида рассказывала также о бурной защите наших отчетов, но я пересказывать не буду, так как наверное Г.Ф. как непосредственный активный участник, сам вам расскажет – подробнее и интереснее.
Я благополучно сдала самый неприятный предмет. Не думай, что чувствую хоть какое-нибудь удовлетворение. Даже наоборот. Именно теперь, находясь в состоянии глубокого отупения, начала задавать себе вопрос: «Чего ради?» - тот самый вопрос, который стоял перед нами всю зиму. Были хорошие минуты, когда эта литература наводила на интересные мысли. Но кроме того, были отвращение и досада, доходящие до страстного желания запустить книгу в чью-нибудь спину; унизительное дрожанье перед дверью в толпе товарищей по несчастью и заглядывание в глаза злой тетке – экзаменаторше, с тем чтобы правильно понять глупо поставленный вопрос; ответ, которому сама не веришь. Чего ради? Ради совсем не нужной мне диссертации? Ради очень сомнительной страшно идеализированной одинокой работы преподавателя в провинции? Ради «новых людей», которых я еще не вижу? Или же ради ухода из Аэрогеологии и перемены обстановки? Пока убеждает меня только один последний довод, да пожалуй еще В.А. Варсанофьева, и ее сотрудницы, которые мне нравятся, хоть я их очень плохо знаю.
Нет, правда в жизни должно быть гораздо больше смысла и наверное есть, только это нужно понять. Очень много нужно понять и решить. И решить все самой, потому что просто поверить некому и нечему, а с простым отрицанием я никак не хочу примириться.
Приехал Артем и рассказал, что всех оставляют в Красноярске и поэтому он уехал. Мы же поняли, что он не ужился. А почему он так плохо отзывается о жене С.С. (Воскресенского)?
Валя сдала экзамен Маркову, кажется, он к ней вполне расположен. Она сидит сейчас рядом со мной в библиотеке и конспектирует Ленина. Мы с ней иногда беседуем по поводу общественных вопросов, но у нее нет уверенности, что их нужно решать.
Нина Польская начинает очень успешно вести практические занятия у Витвера.
Наша Ната вернулась из своей туристической поездки к себе в Крым. Кавказское побережье ей не понравилось, но горы с ледниками и ущельями привели в восторг, так что она уже планирует путешествие на будущий год.
Алёша умнеет под влиянием свалившихся на него событий в научном мире. Талочка все еще под Звенигородом, в чудесных местах. Ее поддувают с обеих сторон, что, конечно, сказывается на сердце, но палочек у нее уже нет.
Еще две из моих многочисленных двоюродных сестер поступили в ВУЗы.
Из Симферополя приехал Лёлин муж, и на этом кажется наш летний сезон приема гостей заканчивается.
Стоит хорошая ясная осень после мокрого лета. Все наши и ваши здоровы и благополучны. Мы влезаем в долги и многое откладываем до моего будущего заработка.
Писем никто не пишет.
Ну всего лучшего, Соня.

21 сентября 48 г.
Милый дружок!
Писем не получаю ни от кого уже больше месяца. Каждому в отдельности еще можно найти оправдание, но то, что вы все, находясь в разных концах, ухитрились сговориться не писать, это возмутительно. Может быть ты заблудилась в тайге или тебя заел медведь или зарезал тунгус? Или же кто-нибудь конфискует все письма по дороге? Если их все-таки не конфискуют, ты получишь это письмо к концу работ, в середине октября. Посылаю две карточки, снятые тобой и напечатанные Сашей . Правда, получилось ничего? Как приятно иметь друзей, которые хорошо фотографируют. А мой аппарат покрылся толстым-толстым слоем пыли.
Валя сдала все экзамены, и по всей вероятности попадает (сегодня это выяснится). У меня дело оказалось сложнее: некому сдавать спецпредмет, так как Варсанофьева еще не вернулась из экспедиции, и вернется не скоро.  Я уговорила декана провести экзамен без нее.
Из геологов здесь есть только одна молодая заместительница В.А., кажется, симпатичная и ужасно самолюбивая. Между прочим, она пробовала меня отговаривать, или, вернее, советовала «еще подумать», говоря о «конфликте с жизнью», о том, что преподавать трудно и скучно и т.д.  Мне пришлось ей ответить, что решение принято, и перемене не подлежит.
Экзамена боюсь. Столько времени к нему готовлюсь, что совсем потеряла критерий. Да еще при скверной памяти, я на третий день все забываю, и читаю свои собственные конспекты с большим удивлением. Ведь не что иное, а палеонтология и петрография, где прежде всего надо знать факты.
Впрочем, о том как я сдала, я напишу наверное в этом же письме, так как до сих пор у меня не найдется рубля на марку.
Ленинская библиотека ужасно надоела и свой дом тоже надоел. С удовольствием уехала бы куда-нибудь, но нет цели и нет денег. По закону мне ЦАТЭ должно оплатить сентябрь (время сдачи экзаменов), рассчитывая на эти деньги, мы по уши залезли в долги, а денег все еще никак не могу получить.
Симферопольский родственник  оказался ужасным идеалистом, и мне в первый раз в жизни пришлось в споре отстаивать материалистическую точку зрения. Правда, мы так друг друга и не убедили.
23 сентября. Ну вот, сдала. На этом все, что полагалось с моей стороны закончено, и все потечет теперь помимо меня. Экзамен, который я сдавала в очень интимной обстановке, один на один – оставил после себя довольно тяжелое чувство. В мою голову уже категорически больше ничего не лезло, а вместе с тем я очень многого не знала, и очень несвободно обращалась с геологическими терминами. Какая отвратительная вещь экзамены! Хорошо ответить можно очевидно только в том случае, если знаешь вопрос больше, чем тебя спрашивают. Ну бог с ним, кончилось и ладно. О будущем в состоянии послеэкзаменационной депрессии думать не хочется. Ощущаю себя в щелке между геоморфологией и геологией. Хотя сведущие люди и говорят, что между ними щели нет и они перекрываются. Но я все-таки в щелке.
Вчера пришли сразу два твои письма. Что касается дождя, сочувствую от всей души. Я помню, готова была взвыть после одной дождливой недели. Ты говоришь об Иссык-Куле. А разве вы не распланированы еще на один год? Свой путь рекомендовать тебе боюсь: экзамены – такая неприятная тяжелая вещь, что без большой охоты становиться на преподавательскую дорожку лучше избежать. Как-то на геофаке мы сдавали их легче – а теперь то ли одичала, то ли отупела.
С.С. (Воскресенский) меня огорчает. Как после этого не считать, что все жены ведьмы? Слава богу, который уж пример.
У нас и у вас все благополучно. Завтра заеду к вашим в гости.
С Наташей встретиться не удалось, так что о ней давно ничего не знаю.
Петька написал одну открытку, из которой следует, что у него что-то не получается. Марина и Лёля не пишут совсем.
Приехала Галя Константинова, но я с ней еще не виделась.
Чехов последние годы своей жизни жил очень медленно, но потом скоропостижно скончался. Теперь следует волна воспоминаний о нем.
В Ленинской библиотеке читаю для души «Историю русской общественной мысли» Плеханова. А вообще ужасно надоела сама себе. Что делать? А?
Большой привет Инне – я ведь с ней почти не знакома, но по твоим письмам ей очень симпатизирую.
Будь здорова, Соня.
А рубля на марку так-таки и нет. Пошлю завтра.

4 июля 49 г.
Прежде всего исполняю поручение. Как только твой поезд отошел, на вокзал, запыхавшись, прибежала Марина. Пока мы все вместе ехали обратно в метро, она просила замолвить словечко перед тобой, и привела огромное количество оправдывающих обстоятельств. Главным кажется – они ошиблись во времени отхода поезда на 5 минут. Кроме того там были и мамины именины, и колхозники, которые стояли перед ней в Мосторге, и очень долго покупали. Одним словом обстоятельств много, что по моему мнению заслуживает прощения. Не правда ли?
Теперь о моих делах. Последний вариант, как и следовало ожидать, отпал. Теперь я собираюсь ехать самостоятельно всего на 6 тыс. рублей, из которых 4 тыс. как будто удастся взять из института и 1 тыс. В.А. хочет приложить своих. В Институте в таких деньгах нужно будет очень строго отчитаться.
В лучшем случае на месяц ко мне присоединится В. Лукин , - это было бы значительным облегчением, но от него пока еще нет ответа.
Как тебе нравится такой способ путешествовать? Мои родные боятся главным образом, что рабочие окажутся разбойниками. Мне даже советовали взять с собой Алёшу. И будь у меня больше средств, это было бы чудесно. А у меня начинается бессонница, когда я думаю о том, что нужно добывать палатку, везти с собой весь летний запас сахара, добывать брезент, что-то сдавать в багаже и т.д.
Но знаешь, хоть я и рада всегда при первом удобном случае свалить ответственность на других, но я все-таки человек довольно практический. Правда?
В худшем случае мне не удастся нанять рабочих на долгий период, и вся моя экспедиция сократится.
Вчера мы всем семейством, с Владимиром Сергеевичем, ездили за грибами. Погода более или менее наладилась, но в лесу ужасно сыро.
Ну будь здорова, всем приветы. Соня.

20 июля 49 г., г. Горький
Нет, Катя, люди всегда лучше, чем о них говорят и часто лучше, чем их поступки. Кто же у вас задает тон этого осуждения? Наверное, Лида, не слушай ее. Олег Васильевич – не очень сильный человек, и потому она может быть замешана в каких-то темных делах, но я никогда не поверю, что мое представление о ней ошибочно. А я второй день нахожусь под впечатлением двух очень хороших людей, доброту которых по отношению ко мне я не заслуживаю. Во всяком случае мне никак не удается выразить свое ответное теплое чувство. Это В.А. и Петька.
В.А. уже две недели больна. Перед отъездом я заходила к ней несколько раз, и каждый раз оставалось огромное впечатление от ее светлого образа, от ее доверия ко мне, и участия – а я не могу отделаться от своей стеснительности, сижу у нее «запуганным зверьком» (по выражению ее домработницы), и никак не могу выразить ей свою преданность.
Перед Петькой я теперь в неоплатном долгу. Не знаю как удалось мне запаковать багаж без него и доставить на вокзал, сдать и все это, конечно, сделано образцово – правда, в последний момент.
Впрочем, нужно начать с начала. Как видишь, я еду. Больших трудов и большого количества времени стоило добыть деньги – и не в пединституте (там все обошлось без препятствий), а в банке, где чинились всевозможные препятствия. От 1000 рублей В.А. я отказалась, дав обещание, если мне не хватит на обратный путь, слать ей телеграмму. Таким образом у меня сейчас с собой немногим больше 4000 рублей. Палатку взяла в Пединституте. Спальный мешок возьму по пути по письму В.А. – нет у меня только брезентового костюма от дождя и брезента покрывать лодку. Но зато у меня есть письмо-приказ в тамошнюю экспедицию из МинГеологии, письмо к председателю облисполкома, а также ко многим еще людям на всем протяжении моего пути, а главное возможно ко мне присоединится Лукин, за которым я заеду в Кунгур. Тогда я смогу вздохнуть свободно.
Перед отъездом было несколько очень напряженных дней – теперь отдыхаю в поезде. Провожала Марина (пришла за полчаса), и Алеша с Натой. Алеша преступно уклонился от помощи – увлекается велосипедом и зарезанием кроликов – пришел только на вокзал. Он еще не демобилизовался.
Ната таки вышла замуж за Владимира Сергеевича. Они живут сейчас у нас. Несмотря на то, что событие это подготовлялось давно, мне кажется что-то несообразное в том, что он ее муж, и вообще не чувствуется величины события, или все это от Натиной скрытности?
Марина уезжает на днях на Ю.Урал от геохимического института Академии Наук. Лёлю давно потеряла из виду – говорят она уже уехала с Донской экспедицией. Петя все также ждет допуска в полной неопределенности насчет своей судьбы. Зато он уже хвастался аспирантским билетом и запасется конспектами по философии.  Мне очень хочется ему помочь и сделать ему что-нибудь очень хорошее – но я не умею.
Моя мама уехала под Каширу к Рихтерам. О ваших свежих новостей у меня нет. Недавно мне рассказали, что из МГРИ изгнаны и Белоусов, и Шатский, а заведует кафедрой общей геологии некто Павлинов (по общему признанию набитый дурак и мерзавец). Таким образом с Н. Шатского  снимается обвинение  в преследовании Белоусова . В.А. была этому очень рада.
Говорят, Белоусов изгнан и из Министерства и теперь мрачно ходит по Москве без дела.
Сегодня стоит ясный солнечный день – каково-то будет мое лето? Мне столько человек желали удачи, что наверное что-нибудь выйдет – ведь это вроде рекогносцировки, с нас немного спросится. Нет уверенности, что разберусь в геологии – это будет для В.А. большим разочарованием. В Пединституте меня не раз еще упрекнут большой суммой (никто из аспирантов столько не стоит, особенно с первого же курса), так что мой долг перед людьми все растет.
Пиши мне по адресу: пос. Ныроб. Молотовская область, до востребования.
Ну, всего доброго. Всем большой привет. Соня.

31 июля 49 г., пароход Молотов-Чердынь
Дорогой друг!
Ездит со мной повсюду твое последнее письмо, на которое я уже раз отвечала еще в поезде. Наверное, следующее получу очень нескоро – и будет мне казаться, что ты все время грустишь, теряешь веру в людей и в искренность их отношений, что ты все так же одинока. Может быть ты уже совсем сдружилась со своей мужской партией. А мне приходится только поражаться теплоте и участию встречающихся людей.
Плыву по Каме в большом пароходе в каюте второго класса, как не плавала с довоенных времен. Как жаль, что недолог путь! За окном широкая гладь большой реки, высокие холмистые берега со скалами и к сожалению хмурое только изредка чуть проясняющееся небо. Хорошо жить на свете и ездить по свету! Не правда ли?
Знаешь, в Молотове, в Лесхозе мне удалось просмотреть аэроснимки и снять себе карту гидросети в масштабе 1:100000 и 1:25000. Колва на моем участке вроде Иркинеевой и меньше в верховьях. Скал не очень много, и берега не очень высоки. Конечно, тесная зависимость речной сети от геологии и линии простирания на водоразделах, неизвестно чем выраженных. И карстовых воронках на известняках, так интересующих моего спутника. Как бы ни сложилось дальнейшее – аэроснимки, это уже очень много. К сожалению. Получить их тут в пользование не удастся. Кроме того, нашла несколько отчетов геологов в Молотовских фондах.
И ведь еще был Кунгур. Когда будешь подъезжать к Кунгуру (это будет днем), обязательно обрати внимание на чудесную долину Сылвы, по которой проходит железнодорожный путь. Я ходила по противоположной стороне до больших скал («Ермак») недалеко от Дома отдыха. Посмотри на высокие лесистые берега Сылвы не равнодушным взглядом железнодорожного пассажира, а теплым взглядом пешехода. Ладно?
Вход в Ледяную пещеру и станция находятся на берегу Сылвы ниже по течению (но выше города Кунгур) под высоким берегом с гипсовыми скалами. Этот берег хорошо виден вдали из поезда.
В Молотове жила у сестры Лукина, девушки, инженера-металлурга в заводском поселке на краю города. Видала всех, кого нужно было, и заручилась всеми нужными бумажками в райисполкоме, на геологическую партию на Колве.
Пока тревожит только наем рабочих (говорят, трудно), да погода что-то хмурая.
Впрочем, меня ничто не тревожит – на душе легко и радостно. Все будет хорошо, так или иначе.
Будь счастлива, дружок. Всем привет, Соня.
Хотело было охарактеризовать своего спутника, но лучше отложу до того времени, как он уедет через месяц. Я им вполне довольна.

10 августа 49 г.
Милая Катя!
За те десять дней, что я тебе не писала, уже накопилась масса новых впечатлений в этом самом романтическом из всех своих путешествий.
Я уже за 61-ой параллелью в деревушке под нерусским названием Нюзим. Урал сильно чувствуется по высоким берегам Колвы. Она стала уже небольшой, вьется по неширокой пойме между высокими крутыми берегами, сплошь залесенными.
Колва здесь вроде Иркинеевой у устья – только не так она резко врезана, хотя берега и выше.
Сегодня по-настоящему жаркий день – после вчерашнего холодного дождя кажется возвращением лета.
Нас уже трое. В Ныробе наняли рабочим хозяина своей квартиры – пожилого хозяйственного мужика. Все идет сравнительно благополучно – временами даже кажется, что удивительно удачно. Временами, особенно после тряски в машине (дороги тут ужасны) теряется представление о реальности, и никак не укладывается в голове, что это для меня одной создано все это предприятие. Впрочем, уже существую не для себя, а все время чувствую за своей спиной В.А. Сегодня купили лодку за баснословно дорогую цену 650 рублей. Это экспедиция здешняя набила цену, она по размаху напоминает нашу Аэрогеологию, тут и самолеты, и машины, и трактор. Сегодня наконец мы переходим на свой транспорт и принимаемся за работу.
Мои спутники очень заботятся обо мне. Одна за другой снимаются с меня хозяйственные заботы. Представь себе, оказалось что здесь в самой глухой деревне можно купить в ларьке хлеб и даже сахар. Все это завезли еще с весны (свой хлеб у них обычно не вызревает), а колхозники, не имея денег, почти ничего не покупают.
Вячеслав Семенович (Лукин) своим хорошим характером, всегда хорошим отношением и физической силой напоминает Бориса Леонова. Также как Борис, он не задумываясь, как будто с удовольствием, берется за любой груз, или помогает вытаскивать машину (необходимое занятие по здешней жизни). Он оформляет мне все бумаги, заботится о транспорте, своими руками грузит и разгружает наше имущество, и всегда неизменно ласков. Одним словом, мой долг перед людьми все растет. Стараюсь, насколько это в моей власти, чтобы наше путешествие он вспоминал с удовольствием.
Ну что ж, отправляемся в путь. Подготовили ружья и рыболовные снасти. Складываем вещи.
Как-то ты там? Получила в Ныробе твое письмо от 20 июля, присланное Натой.
Будь здорова, Соня.

21 сентября 49 г.
Милый друг!
Я уже не собиралась тебе писать, но вот пришло твое лирическое письмо, так сильно похоже на тебя, и захотелось с тобой поговорить. Кто знает, что бы я тебе рассказала при встрече – ведь я очень боюсь твоего ехидства, которое сразу лишает меня речи (не обижайся!).
Я уже неделю в Москве и она меня уже затягивает.      Внешние рамки жизни все те же: Институт, библиотека, московские улицы, наше процветающее семейство… А в душе почти не переставая и мешая все делам, мучат меня думы о моем путешествии. Была Колва, тайга, костры, непонятные речные террасы и милые местные жители – все это не ново для меня.  Но кроме того был один очень странный человек  и очень странные с ним отношения. Ты не почувствовала этого в моих письмах? Ты его наверное помнишь – он не очень умен, нередко бывает смешным, но иногда он поражал меня своей чуткостью и романтикой. И конечно покорил своей бескорыстной помощью и постоянным вниманием.
Мне кажется, что в некоторых случаях жизни нужно научиться не думать, а если думать, то при этом играть один раз выбранную роль. Но думать и быть при этом искренней невероятно трудно. Я раньше не знала, как глубоко противоречивы могут быть чувства одного человека, и как невозможно в них разобраться. Или это мое личное свойство?
Не могу рассказать тебе всего, что между нами было, но дело кончилось долгими напрасными уговорами поселиться в Кунгуре и теплым прощанием на вокзале в Молотове . Думаю, что действительно кончилось. И должно быть этого хочу. Но что-то меня мучает, и не столько в частном, сколько в общем жизненном плане.
А жизнь катится своим чередом: сегодня был  первый опыт практики, и благодаря плохой подготовке (никак не могу сосредоточиться на деле) кое-что наврала студентам и еще не знаю, как из этого выпутаюсь. Приехала Лёля (Раковец с Дона, довольная путешествием, но с новыми затруднениями по диссертации. Марина приехала с Урала и уехала в Крым, о Пете знаешь – он показался мне постаревшим.
Наше семейство выросло до 6 человек, и весной должно еще вырасти – это большая новость. Молодожены  живут в нашей маленькой комнатке и бабушка готовит на всех.
Завтра мы с мамой и Алешей идем на первый концерт бетховенских квартетов.
Заходила к вашим – все здоровы и кажется хорошо настроены.
Между прочим, мне попались среди наших книг  (я на них конечно накинулась) материалы о Толстом – и эта  фигура огромная и тяжелая – производит большое впечатление. К твоему приезду пропитаюсь им насквозь, имей ввиду. Наверно, именно под этим впечатлением так близко тронуло твое грустное письмо.
Очень жду. Только чур уговор – не ехидничать. А то поссоримся.
Соня

24 мая 1950 г.
Опять плыву по Каме. Ясное и теплое утро, солнцем залитые берега.
Я сижу одна в трехместной каюте посередине большого парохода, того самого, на котором в прошлом году плыли по этому же маршруту.
В Молотове мне пришлось пережить тяжелый жизненный урок, от которого вчера еще я не надеялась когда-нибудь оправиться. Но сегодняшнее бледное небо с легкомысленными облачками и сменяющимися картинами чужой людской жизни настраивают меня бодрее, и я уже смотрю на свое недавнее отчаяние немножко трезво, немножко свысока. Конечно, что-то во мне изменилось навсегда, кое-что заставит меня еще не раз глубоко призадуматься, но сегодня я уже снова могу немножко думать о цели своего путешествия, чертить свои бесконечные карты и беспечно разговаривать с пассажирами.
Вечер, такой же ясный, каким было утро. Плыву на север, и все прозрачнее становятся по берегам березы и осины.
Я целый день сегодня чертила карты, пока не заболели глаза – и теперь смотрю на спокойную северную Каму и ни о чем не хочу думать.
Прости за дурацкое письмо, дружок, и не думай обо мне очень плохо. Помнишь, как мы с тобой когда-то неожиданно остро пережили, когда нас не взяли на самолет, и какое это вызвало недоумение у окружающих. Вот и теперь мне случилось остро пережить случай правда намного более серьезный, но также совсем не стоящий моих слез.
Уже одиннадцатый час, а я все еще «пишу, читаю без лампады». Скоро увижу настоящие белые ночи.
Будь здорова, дорогая, не поминай лихом, и пиши, Соня

27 мая 1950 г.
Милая Катя!
Я очень надеюсь, что мое предыдущее письмо до тебя не дошло. Если же оно все-таки дошло, то постарайся про него забыть. Со мною ничего не случилось страшного и тяжелого – все это результат моей фантазии.
Я уже добралась до Красновишерска, и сегодня же надеюсь отправиться дальше, почти до самого места работы. Но при этом я буду не только первым геологом из нашей партии, но даже вообще первым представителем экспедиции в том поселке, который предполагается быть нашей базой.
Геологи вообще, кажется, еще не выехали из Ленинграда. Хозяйственники сидят здесь и ждут грузов из Молотова, чтобы отправить их дальше, но при этом уровень Вишеры быстро па дает, и через несколько дней вместо предполагаемых барж и катеров наш груз должны будут тащить самые примитивные лодки.
Я не хочу слишком сильно зависеть от партии. Поеду знакомиться с районом в одиночестве (даже пока без молотка, анероида и горного компаса) На время нашелся спутник – метеоролог из Свердловска. Вчера поздно вечером мы с ним отправились на местную вершину – Камень Полюдов (525 м), где расположена метеостанция. На горе лиственный лес еще совсем голый и цветут самые ранние цветы вроде медуницы. У самой вершины все искривляется, и исчезает; на запад круто  обрывается 100-метровая стена конгломератов – на востоке видны уральские вершины. И стоит одиноко на камнях избушка с семьей метеоролога (5 человек детей).
Утром спустились вниз. Сегодня вечером по Вишере должен отправиться пароходик. Вместо шикарной каюты на верхней палубе будем ютиться или под открытым небом, или где-нибудь в трюме. И при этом нужно обязательно желать дождя, так как только при дожде мы не рискуем застрять где-нибудь на перекате.
Как нескоро я узнаю что-нибудь из дома и о тебе!
Пиши на Усть-Улс.
Соня

28 мая
Я потому тебе так долго не писала, что не знала, куда и писать. Вчера пришла героически Ирина (около 200 км пешком) и принесла пачку твоих писем, но и по ним я не узнала, куда тебе писать.
Я очень надеюсь, что ты поедешь, что все утрясется, а пишу все-таки на твой Николо-Песковский пер.
С тех пор как я уехала, или правильнее с тех пор как я распростилась в Молотове, я как-то прочно оторвалась ото всего прежнего, ото всех хоть сколько-нибудь близких людей. Все новые и новые люди, для все я Софья Леонтьевна, а так хочется быть снова хотя бы для кого-нибудь Соней.
Скоро месяц, как  в поле. В моем маленьком отряде 2 рабочих (старик и девушка), и коллектор, которого я до Ирининого приезда взяла взаймы, и теперь поняла, как трудно иметь в подчинении человека, который старше меня, который иногда ворчит, которого нужно непременно занимать работой, и которому нужно объяснить смысл моих действий, а иногда и вообще смысл геологических экспедиций.
Но так или иначе, мы с ним прошагали немалый путь по каменистым вершинам Урала, и даже ночевали раз на границе леса, на высоте 800 м. над уровнем моря без палатки и без топора.
Думаю, что с Ириной мне будет гораздо легче, и проще, и интереснее.
К сожалению, некогда писать, скоро едем дальше.
Чувствую себя совершенно не той, какой была. Оттого, что много людей и мелких забот, спокойно на душе, и меньше думаю – это и хорошо.
Скоро напишу тебе большое письмо,
Соня

7 июня, 51 г., Усть-Улс
Вчера появился первый после меня представитель нашей экспедиции, и сегодня-завтра приедут, очевидно, все. Тогда начнется для меня организационная суета, большие заботы, большая ответственность. А пока у меня на редкость беспечная и приятная жизнь. Место очаровательное. На островах Вишеры цвете т черемуха. Я хожу по тайге в большие маршруты одна, и, пока не развелись комары и мошка, эти маршруты напоминают прогулки. С любого высокого обнаженного склона открываются снежные вершины Урала.
У моей хозяйки три бойких веселых девчонки, и постоянно в гости заходят соседи. Не успеваю почувствовать себя одинокой.
В маршрутах мне иногда составляет компанию свердловский метеоролог, с которым я познакомилась еще на пароходе. Он пока заполняет недостаток в интеллигентных разговорах, дает фотографические советы и поучается от меня геологии.
Скоро уже должна появиться Ирина, если она не раздумала. Собственно, это единственный человек, с которым мне придется иметь дело как следует, помимо рабочих.
Дикие и глухие места по моим представлениям, теперь перестали быть глухими. Свердловская экспедиция разбросала партии на всем моем пути, и даже в проекте одной из партий  и вычитала «составление геоморфологической карты и карты четвертичных отложений». Хотя вряд ли среди них есть специалисты в этом деле. Но зато они настроили дорог, установили радиосвязь, обжили некоторые давно заброшенные поселки. Все это упрощает наш большой маршрут.
Писем пока нет. Должно быть, первыми известиями будут те, которые привезет Ирина. И наверное следующее письмо придется писать тебе уже по какому-то Сибирскому адресу.
Знаешь, здесь уже 4-ый день празднуется свадьба. Поскольку церкви тут нет, а расписываться в ЗАГСе  тут вообще не принято, то от свадебного ритуала осталась только многодневная попойка. Каждый день от места празднества растаскиваются бесчувственные (иногда избитые) тела. Председателя колхоза увидеть в трезвом состоянии невозможно (мне он нужен для разговоров о проводнике). Но говорят, что невеста празднует уже вторую такую свадьбу, а жених на вид совершенный мальчишка.
Мне приходится фотографировать всех деревенских младенцев, так что приходится строго записывать, чтобы их не перепутать. Одну пленку я уже проявила, выдержку установила. И больше, пожалуй, уж не буду проявлять, так как это связано с большими сложностями и легко испортить.
Соня.

Сентябрь 50 г.
Где тебя носит, дорогой дружок? Я уже начинаю тебя забывать, Поворачиваешь оглобли назад или еще работаешь?
Для меня уже кончились палатки, костры и деревенские избы. Впереди поезда и гостиницы Свердловска, Молотова, Ленинграда…
А сейчас вечер темнеет за окнами салона 2 класса на камском пароходе, где вместо цветов и скатертей разложены на столах геологические колонки и карты, и склонились над ними родные головы ленинградских нефтяников.
Как мне надоело, дружок, вариться в своем соку. Как мне хочется оказаться маленьким членом коллектива, в котором каждый знает, что он делает, и во главе которого стоит «настоящий человек» - вот такой небритый, длинный и очкастый, который ходит вокруг столов и заражает всех и деловитостью, и веселостью.
Боюсь, что я начинаю навязываться людям. Мне так не нравится, что я по-видимому злоупотребляю их ленинградской любезностью, и не знаю, чего желать себе в будущем.
В их присутствии я теряю последнее уважение к нашей геоморфологии, но ведь и в геологии я не более чем дилетант.
11 октября, Свердловск.
Вчера в Молотове мы быстро и бестолково простились с Ириной на докладе Николая Григорьевича у молотовских нефтяников. И я помчалась, опаздывая на свердловский поезд. Что обо мне думает эта девочка? Я послала письмо Наташе, в котором прошу ее разузнать, какие ошибки были в моем руководстве Ириной. А ошибки конечно были. Главная наверное в том, что я сама не знаю, что нужно делать в поле…
…Письменный стол в шикарном номере Центральной гостиницы. Настольная лампа и телефон, далекая музыка из ресторана, в кармане у меня билеты в филармонию на симфонии Бетховена и Баха.
К сожалению, при всем этом, я по легкомыслию не устроила своих денежных дел и по-видимому придется запросить из дома денег на обратный путь.
А город какой хороший! Солнечный, теплый, гостеприимный и красивый.
Он только смутно напоминает мрачный город военного времени. Завтра начну искать своих знакомых, - тех, которые успели уже вернуться из поля. Не знаю, окажутся ли они такими же гостеприимными, как их город.
Из дома пишут, что семейство Нестеровых (то есть Ната) получили квартиру в Люблино, что Алеша, едва успев вернуться из Дагестана, уже укатил в Среднюю Азию. И мне (стыдно признаться) все также не хочется ехать домой, хоть и очень хочу повидать свою полузабытую родню.
А от тебя давно-давно уже не было писем, потому и забываю.
Но всего доброго!
Теперь я понимаю, что в общении с коллекторами очень чувствуешь свою глупость – таково кажется было твое впечатление?
Целую крепко,
Соня.

1951 г., Ленинград
Милая Катя!
Сначала о деле:
Все отчеты за 49 г. здесь есть, и достать их пока не трудно по обычным правилам (отношение и допуск), но грозятся, что скоро введут затруднения. За 1950 г. отчеты еще не готовы. Главный из них, по длине участка Ангары, - цейтлиновский, и его можно искать в Москве.
Здешние отчеты будут сдаваться на рецензию в начале апреля. Карты в черновиках будут здесь все время.
Если поедешь в Ленинград, свяжись с моей мамой, не будет ли у нее поручения насчет моих фотографий, которые я забыла дома. По адресу: Загородный, д11\40 3 упр. Партия 34.
Я поселилась у сотрудницы как и собиралась.
В 3 Управлении меня хорошо встретило начальство и насчет шлихов мне помогают всемерно. Виделась со своими новыми знакомыми – с Н.Г. и Викой. Вика вот-вот будет защищать диплом и сейчас поглощена всякими заботами. Н.Г. был сильно болен и сейчас уезжает в недельный отпуск. О летней поездке как будто договорились, только мне еще предстоит уговорить его не брать меня на должность выше коллектора – и несколько сократить мой маршрут.
Основные разговоры по геологии еще предстоят, когда он вернется из отпуска.
Пете я звонила. На всякий случай, если он там чего-нибудь не поймет, сообщаю, что карт 43 штуки по темам, не считая того, что они сделаны и отдельными материалами.
Насколько я представляю себе, ему нудны в основном фенологические данные. Эти же карты метеорологические, в основном температурные, то есть переходы температуры через даты.
Уговорить автора карт (это не Сапожникова) даже их скопировать довольно трудно, так как не хочется делать лишнего.
Привет твоим, Соня

26 марта 51 г.
В комнате никого нет. Нужно бы идти разогревать обед, но не могу уйти от 3-ого концерта Бетховена, который передают по радио. Ты кстати там без меня слушаешь ли Бетховена в честь его юбилея?
Я здесь хожу на концерты довольно часто, правильнее сказать – ни на что кроме Бетховена не хожу. Пытаюсь увлечь им своих ближних, но это удается не всегда.
Ты пишешь мне действительно очень часто. Я не жалуюсь, но отвечать с такой скоростью не успеваю. Чуть было не отослала тебе одно нравоучительное письмо, как пришло твое следующее – более бодрое и требующее очень конкретных сведений.
Недавно разговаривала с Максимовой в 3 Управлении. Вот тебе ответы на вопросы. Есть кажется довольно хорошая т.н. Орловская партия, место работы – Тунгуска. Ею руководит или скорее консультирует ее самая симпатичная из знакомых мне там геологов – Нина Петровна Вербицкая. Не знаю насчет круглогодичности и насчет отношения к съемке. Постараюсь выяснить у Нины в ближайшее время. Что касается чина, то конечно тебе придется быть начальником. Геологи в этой партии кажется есть приличные. Пиши, узнавать ли подробнее и заговаривать ли о тебе с ними?
Горячо агитировать тебя за алмазников я не берусь, так как у меня по субъективным причинам сложилось отношение к ним немножко сверху вниз, как на пройденный нижний этап моей жизни. Такое же отношение у меня к геоморфологии вообще, ты знаешь. Что же касается твоего переезда в Ленинград, с семейством это малореально, то я слишком заинтересованное лицо, чтобы давать тебе советы.
Очень рада, что вопрос с Университетом у тебя внутренне решен. В моей жизни сейчас  главное то, что жду Алёшку в первых числах апреля. Е уверена, что мне удастся поселить его у себя, но надеюсь походить с ним по городу и взять его с собой на лыжах, если он дождется очередного воскресенья. Здорово соскучилась по москвичам.  Шутка ли взять вот и переменить свой круг знакомых так, как случилось мне. Одно спасение в том, что народ тут все-таки очень очень хороший – по-настоящему хороший, хотя я на него и жалуюсь иногда.
А какие у нас планы! Страшно подумать.
Целую крепко, Соня

51 г.
По-видимому в моей теперешней сложной ситуации человеческих отношений заключается испытание нервов – не закаляющее испытание. С удивлением ловлю себя на мало свойственной мне обидчивости, раздражительности. В подавляющем большинстве случаев мне удается ничего не показать. Но иногда эти темные стороны человеческой души оказываются непреодолимыми, и дело доходит до неприятных разговоров. Хочется мне рассказать тебе обо всем, не в письме, и в майские дни, когда я надеюсь, мы соберемся в Салтыковке, так и будет.
Но сколько еще воды утечет до того времени! В твой приезд раньше не верю – да, знаешь, и в Алешин приезд немножко потеряла веру.
С середины апреля, как выяснилось только что, мне будет предоставлена свобода работы над моей пресловутой диссертацией, в необходимости которой Н.Г. меня почти убедил. Я ведь оказывается не очень умею быть подчиненным. Или уж нужно, чтобы начальство обладало  безукоризненно… (пропуск).
Из наших друзей я вижу преуспевает только Валя. Очень за нее рада и надеюсь, что последнюю ступеньку она все-таки перешагнет.
Наташа – этот милый чудак, видимо не умеет приобретать себе друзей. Лелина судьба мне совершенно не ясна. Например, на какие средства она живет?
Одно из моих огорчений касается Маргариты, с которой я тесно связана бытом. Она оказалась человеком глубоко безвольным, и даже в некоторых отношениях непорядочным. Это немножко лишает нашу домашнюю жизнь простоты и ясности отношений. С Милой по-прежнему дружу. Знаешь, мы даже оказались с ней связанными почти родственными узами – ее тетка работает и   хорошо знакома с моей мамой.
Как дело с Егором? Обошлось ли?
Кстати, я передавала с Лелей Афонькиной Иринину пленку. Ирина ее кажется не получила. Выясни, пожалуйста, этот вопрос.
Всем горячие приветы, Соня
В мае собираюсь устроить большой праздник и всех повидать.
Твоя Маша, судя по твоим письмам, превращается во взрослую. Я даже не могу представить себе ее сейчас.
Очень жалко, если она замкнется, и не найдет в тебе опоры. Ей от меня большой-большой поклон.
Соня


51 г., Ленинград
Милая Катя!
Пиши еще. Я наверное опять застряну и совсем не по своей воле, а из-за отчета, который движется медленно. Пиши. Очень жалко, что не приедешь разогнать мои огорчения. Не думай, что меня тут плохо приняли – пока приходится принимать меры, чтобы не обидеть всех приглашающих остановиться. И в 3-ом Управлении все в порядке, кроме того, что мне очень не нравится мой отчет.
Самые мои большие огорчения вызваны человеком, с которым я связана и прошлым и будущим, и который не выдерживает трудного экзамена, хорошо выдержанного на Урале.
Все это по отзывам; я с ним виделась только полчаса до его отъезда, и он как всегда был очень мил. И со временем, если я совсем не потеряю к нему уважение, я наверное все ему прощу.
Но сейчас отзывы эти, исходящие из таких преданных ему кругов как Вика, легли на меня мучительной тяжестью.
Скажи, пожалуйста, какие у меня основания так переживать его научное легкомыслие и неуменье с честью вынести павшие на него обвинения?
Чем это изменит наше летнее путешествие?
Да нет же. Выглядывает откуда-то из меня идиотское чувство долга, стремление направить на истинный путь… Как будто бы это в моих силах! И эта дурацкая непримиримая требовательность с человеком, которому так много дано.
Прости пожалуйста за разглагольствования о незнакомом тебе человеке – это для меня вроде разрядки.
Передай Пете сердечные поздравления насчет английского, а также что часто карты, которые он перечислил, есть, но владеет ими Селянинов, который очень боится за свое авторство. Удастся ли мне все же их скопировать, не знаю. Пока трачу довольно много времени на визиты к нему, хорошо правда что этона Исаакиевской площади.
Соня
1951 г.
Ты может быть ждешь, что я вот-вот приеду? Боюсь, что зря. Ничего не могу сказать наверное.
Вот тебе отчет о моих делах:
1. Отчет сегодня сдан машинистке и будет напечатан дня через два.
(Отчет – безобразный – небрежный, написанный гнусным тяжелым и нелитературным языком – по общему признанию – впрочем, его никто как следует не читал).
2. Карты сданы на размножение.
3. От диссертационной геологии после карандаша Н.Г. остались только рожки да ножки – не знаю теперь, что буду делать с  исчерканными листочками.
Как бы хорошо никогда больше ничего не писать.
С Петькиными делами может быть так ничего и не выйдет – вдруг стали требовать официальное отношение, которого теперь не достать. Да, кстати, очень мило с Петиной стороны читать: «найми за любую сумму», когда у меня зарплата на исходе. Поэтому как ни доброжелательно я к нему отношусь, наверное не буду очень расстроена, если в последний момент мне решительно откажут. Впрочем, сделаю все-таки все, что возможно.
Вообще мне необходимо твое присутствие, так как только ты умеешь иногда поднимать мое мнение о себе, которое ужасно упало.
Когда мне говорят об отчете: «Вы наверное очень торопились», мне приходится соглашаться; не говорить ведь, что мой стиль работы таков вообще. Вспоминаю диплом, все отчеты, в которых были вставлены мои фразы (Эсфирь Азриэлевной) – так было все годы. Всегда небрежно, незаконченно – сколько бы над этим ни сидела. И как-то очень безнадежно – какая тут может быть диссертация.
Не обижайся, что наваливаюсь на тебя с жалобами то на себя, то на других.
Так уж выходит: когда гнусно на душе, думаю не написать ли Кате – и становится легче.
И про прошлое письмо забудь. Я никого не осуждаю. Моя требовательность к Н.Г. объясняется тем, что я как будто отвечаю за него перед В.А. и смотрю на него ее глазами. Что же касается меня лично, то мирюсь с ним таким, какой он есть. Тебе его не нужно видеть – ты его осудишь наверное, и тогда у нас будет серьезный повод к ссоре.
Ах, как мне надоели красивые улицы Ленинграда! Как хочется опять попасть в Московские кривые переулки. Мерить с тобой шагами тротуары, и говорить о чем-нибудь, не имеющим никакого отношения ко мне.
Может быть у вас уже все зазеленело, и цветут нарциссы?
Здесь было несколько настоящих весенних дней, но в основном все-таки сыро, как всегда в этом гнилом городе. Даже не знаю, просить ли тебя писать. Хочу за эту неделю сдвинуть дела окончательно и выехать, но ни во что не верю.
Крепко целую, Соня.
Подумай, нет ли у меня каких-нибудь честных путей избежать диссертации? Очень интересуюсь твоими планами. Вика едет летом на твою Оку от ВСЕГЕИ.


22 сентября 51 г., Серегово
Совершенно разучилась писать письма. Хотела написать длинное и обстоятельное письмо, но ничего не вышло.
Работа кончилась. Я теперь настоящий геолог, мечтающий о съемке, настоящих геологических темах и т.д. А необходимость писать какую-то диссертацию негеологического содержания висит на мне тяжелым долгом. Я было даже решила отказаться, но потом поняла, что в таком решении значительную роль играет лень, и что нужно еще подумать, как выйти из такого положения с честью.
Я надеялась, что мне удастся близко подружиться с моими сотрудниками. Собственно это касается одного сотрудника – Николая Григорьевича (Чочиа). Все остальные – прекрасные полевые друзья – вряд ли войдут в мою жизнь сколько-нибудь серьезно. А с ним я связана уже рабочими интересами, мне кажется, многим могла бы быть ему полезной, и мне самой очень-очень нужна была бы его помощь и дружба. Но в коллективе экспедиции всегда находятся люди, более близкие ему, и я конечно отхожу в сторону, и в душе появляется тот комок, который видно всегда мешает мне перейти некоторую грань в сближении с людьми.
Сейчас приходится отговаривать его от поездки со мной в Свердловск (а как бы мне хотелось этого!), так как он вернулся из последнего маршрута покалеченным – ему топором разрубили палец на ноге.
В маршруте на Унье с нами была Ирина (Гаврилова). Я была свидетелем того, как она мучается над гербарием и почвами, и как не может заняться хоть чем-нибудь действительно интересным. Вспоминала тебя. Ты, конечно, гораздо умнее и опытнее, но и над тобой также наверное встали эти «музейные экспонаты», отравившие твое лето.
А какое было лето! Столько солнца наверное не было на Урале за 10 предыдущих лет. Уезжаю отсюда 25 или 26. К октябрю, наверное, буду дома.
Целую крепко, Соня.

11 октября 51 г.
Шестой день я дома, и снова уже собираюсь в путь.
Кроме кафедры и домашних видела Лёлю (Раковец), Леночку Кореневу, твоих, и мне так уже надоело рассказывать, почему у меня еще не написана диссертация, что дальнейших встреч я решительно избегаю.
А тебе мне много бы хотелось рассказать, да потом, когда встретимся.
В Ленинграде пробуду до праздников, и даже возможно (хотя вряд ли), что вообще перекочую туда после праздников.
В праздники мы организуем грандиозную фотовыставку, очень хотели твоего участия в ней, а также Петькиного, если он успеет приехать (твое дело его на это сагитировать).
Мне хочется, чтобы на этот раз выставка была богата сюжетами. Авторство строго соблюдаться не будет, в частности я собираюсь щеголять не своими снимками.
Выяснилось, что из нашего выпуска аспирантов (55 человек) к сроку защитили только четверо. Таким образом никак не являюсь исключением, а поскольку Курск от меня отказался, нахожусь даже в лучшем положении, чем прочие.
Не теряю надежду совсем избежать распределения и заниматься геологией Урала от ВНИИГРИ.
Больше писать не хочется, потому что черт его знает, дождешься ли ты этого письма в Иркутске. В ноябре устроим праздник и соберем всех наших удачных и неудачных диссертантов.
Ленинградский адрес узнай по приезде у моей мамы, если это будет не в самые ноябрьские дни.
Соня.


19 ноября 51 г.
Милая Катя!
Я хотела тебе звонить, но оказалось, что между нашей шестимесячной разлукой и трехминутным разговором по телефону есть какое-то противоречие. Просто я не знала, что мы можем друг другу сказать за 3 минуты.
Знаешь, я становлюсь плохим москвичом. Меня влечет в Москву только встреча с тобой. Да еще то, что я стесняю ленинградских хозяев. А у меня еще много здесь дел и, главное, разговоров. Ведь здесь живут мои самые лучшие после В.А. (Варсанофьевой) советники и консультанты, здесь есть люди, которых моя работа непосредственно интересует, а в Москве я чувствую себя такой одинокой.
Мы живем здесь теперь на Петроградской стороне у очень славной девушки – студентки Горного института – самой верной помощницы Николая Григорьевича . Она живет с младшим братом, которого героически выходила и спасла во время войны, когда ей самой было шестнадцать лет. Я с грустью думаю, что у нас вряд ли будут какие-нибудь случаи столкновения в жизни и поэтому вряд ли мы с ней подружимся как следует. А ведь на свете не так уж много хороших людей.
Сегодня мы с Ириной ходили по Русскому музею. И у многих картин я вспоминала тебя. На меня неожиданно сильное впечатление произвела «Тайная вечеря» Н. Ге. К сожалению, Ирина не может разделить этого впечатления, и связанных с ним мыслей, так как она, как она говорит. «не принимает всего того, что связано с религией». Мы с ней по-прежнему здесь дружны, но все-таки городская Ирина совсем не то, что полевая. Она умеет и любит наряжаться, привыкла к поклонникам – а это наверное очень изменяет психологию.
Я собиралась приехать 25-ого, но наверное не успею. Но к первому приеду обязательно. Давай будем праздновать твои именины в начале декабря. Ладно?
Привет Мамонтовым, Наташе  (Хмелевой) и Леле (Раковец), если она приехала. И Марине (Сениловой), если ее увидишь. Мне интересно, как ты относишься к переменам в ее судьбе.
На днях здесь дул западный ветер и чуть-чуть не началось наводнение. Я очень жалела, что не началось.
Ну, до скорой встречи. Всем вашим приветы, Соня.

6 января 52 г., Ленинград
Здорово, старый друг!
Написала три бодрых письма, и бодрость моя почти истощилась. НЕ взыщи, что на твою дою всегда выпадают жалобы и грустные разглагольствования. Может быть это письмо тебя не застанет, и его догонит следующее, более бодрое. Тем лучше.
Не бду тебе расписывать подробно, что и как. У меня есть дурацкое свойство идеализировать свое будущее. Потом приходит минута трезвости и холодного раздумья, и видишь, что основные надежды построены на беспочвенных мечтах. А ради них, этих надежд, так легко шла на одинокую бездомную жизнь. Одним словом научный институт почти ничем не отличающийся от других подобных учреждений, а все надежды на коллектив строятся на одном человеке, который рано или поздно покинет Урал.
Оказалось, что не так просто подружиться с людьми, которые нравятся. Лена, самая хорошая из здешних женщин, предубеждена против мен за мое влияние на Николая Григорьевича. Может быть, другие также. А без дружбы хороших умных женщин живется очень одиноко. Но обо всем не расскажешь Н.Г., который так неровен в отношениях и так часто бывает невольным лицемером. Василий Дмитриевич (Наливкин) болен радикулитом, и вряд ли выздоровеет совсем до лета и надежда на его участие в экспедиции совершенно отпадает.
Держусь крепко за работу над сводкой, в которой мне дана большая самостоятельность. Стараюсь не слишком много размышлять о жизни.
Может быть, и у нас скоро будет зима и лыжи. Пиши.
Соня

10 января 52 г.
Добрый день!
Теперь Москва уже очень далека и неощутима. Пошли Ленинградские холодные будни. И поездка оставила по себе впечатление калейдоскопа людей и грустного ощущения всеобщего постарения, как своего, так и окружающих. Наверное, люди стареют именно за зиму, потому что после летней разлуки у меня никогда такого ощущения не оставалось.
Главная новость, которая меня здесь ждала, это неожиданный отъезд Н.Г. в Молотов по вызову на 15 дней. Стыдно признаться, но без него Ленинград для меня посерел, и невольно в голову идут глупые и невеселые мысли.
Практически его отсутствие мне выгодно. Я продолжаю писать свой труд, и только на половину времени отвлекаюсь вопросами организации. Дела. Тиманской экспедиции без меня не сдвинулись, и это хуже всего. Вася (Горский) не сдал и даже не приблизился к сдаче очередного экзамена. При его склонности размусоливать каждый вопрос с философской точки зрения, не знаю, справится ли он с предстоящим экзаменом.
Приехала Вика. Я ее не видела, но по рассказам знаю, что она вышла замуж за своего начальника (боюсь не отбила ли она его от какой-нибудь другой жены), и ее энтузиазм объясняется видимо этим.
Вчера была в гостях у Наташи. Дипломатические отношения восстановлены, но по-существу по-моему ничего не изменилось.
Завтра в воскресенье собралась идти куда-нибудь, куда глаза глядят, одна, потому что не с кем, и потому что люблю ходить одна.
Крепко целую, желаю удачи. Хочу известия о приезде твоем и Наташи. Отъезд Н.Г. видимо отдаляет мой выезд в поле. Насколько. Не представляю себе пока. Всем приветы, Соня.
Забытое письмо пролежало на столе все воскресенье.
Я оказывается не знала, какие удивительные места есть под Ленинградом. Вчера я была на заливе. Море синее, совсем как на юге, почти теплое, и настоящий морской прибой. Маршрут на будущее воскресенье уже намечен.

13 января 52 г., Ленинград
Кончилась еще одна трудовая неделя…
Хоть ты и думаешь, что работа в жизни не главное, но сейчас я определенно чувствую, что единственная надежная опора моя – работа. Да еще может быть бесконечные разговоры о планах будущего, без которых не проходит дня. В остальном по-прежнему. Официальные дела мои только что двинулись, исход еще неясен.
За неделю случаются один-два теплых разговора с начальством, которые на короткое время внушают мне большое самомнение.
Появился Борис. Теперь наверное он будет спутником наших редких развлечений. Я всегда очень рада его обществу за то, что он напоминает мне Алешу. Страстно мечтаю о свежем загородном воздухе и о лыжах. Но кажется зимы в этом году не будет. Чего ждать Ленинграду, если даже в Москве не наступают морозы?
Видишь, у меня нет настроения на вдохновенные письма. Очень не хватает друга… Но работа – главное, Катя… Это – свое место в жизни; работа – это основа отношений с людьми, основа веры в себя. И может быть главное: работа – это та часть нашей судьбы, которая более или менее в наших руках. Тогда как все остальное – дело случая, рассчитывать на который унизительно.
Я живу в центре города (недалеко от 5 углов) в большой хорошей комнате с двумя девушками (одна скоро выедет отсюда). Могу здесь принимать гостей, но только поодиночке. О твоем приезде не мечтаю, так как он по-видимому нереален пока.  Да и вообще сейчас трудно кого-нибудь ждать. Диссертация, на которую мне дан день в неделю, двигается еле-еле. Остановилась на молодых движениях и не могу сдвинуться, так как мое начальство встало на защиту Краснова. Для того, чтобы его переспорить, нужны очень веские доводы, нужно совсем иначе строить систему доказательств.
Крепко целую. Пиши не стесняясь. Ищи работу, не убивай свою волю упадническими настроениями. Всем горячий привет, Соня

17 января 52 г.
Не только ты не представляешь себе мою новую жизнь, но и я сама по существу  не отдаю себе в ней отчета. Я – как в поле – много насущных дел и небольших забот, всегда на людях – и нет случая глубоко и реально задуматься над своей судьбой. Много разговоров, но нет никого, кто бы знал меня или имел бы желание узнать поближе – а ведь ты хорошо знаешь, как я не люблю навязываться. Хочешь, расскажу тебе о людях.
Маргарита, с которой вместе я живу. Девочка из башкирской деревни, 22 года. Очень хороший, умный и душевный человек, но неуравновешенный. Тяжело переживает свою необразованность (она учится в вечерней школе, у нас работает коллектором), и вместе с тем не умеет заставить себя работать. Она в экспедиции уже несколько лет, знает и любит лучших людей бывшей уральской экспедиции, и тяжело, самолюбиво переживает мнение о ней других.
О Николае Григорьевиче нет нужды писать – ты уж его знаешь по моим рассказам. Могу прибавить только, что теперешние взаимоотношения с ним приносят мне гораздо больше огорчения, чем радости по многим причинам. И также по многим причинам этот единственный здесь человек, которого я условно могла бы назвать своим другом, вряд ли будет когда-нибудь хоть немножко ближе и никогда наверное не будет в ним той безусловной простоты отношений, которые необходимы для моего представления о дружбе. Есть еще у нас Вася Горский – человек забавной наружности, просящейся на карикатуру, и необычайный любитель длинных разговоров, нередко самых отвлеченных. Это мой будущий ближайший сотрудник. Он – хороший работник с фантазией, но, говорят, никудышный организатор.
Лена по-прежнему мне далека. Я еще не совсем потеряла надежду на то, что со временем мы поймем друг друга. Она, как и другая здесь умная и милая женщина – Ксана, по-видимому не может мне простить того, что я чужая среди этих уже много лет работающих вместе, и что я не по праву отнимаю у них какую-то долю внимания начальства. Все это я очень хорошо понимаю, так как не раз приходилось ловить себя на этом в отношении других…
Вчера мы ездили на лыжах первый раз. Пригородный поезд битком набит лыжниками. Уже в 20 км от Ленинграда начинается Финляндия с моренными холмами и озерами. Я не люблю горы за то, что на них нужно подниматься. Если же при этом учиться всяким трюкам на спуске, то и спуск не доставляет большого удовольствия. Безжалостный Николай Григорьевич муштровал нас целый день, так что я сегодня с трудом шевелюсь. Борис тоже наверное почесывает синяки. Нужно ли прибавлять, что общее впечатление у меня чудесное. При первом же удобном случае поедем опять.
Катаешься ли ты? Как бы мне хотелось показать тебе эти совсем не похожие на подмосковные места.
Знаешь, я таки-правда, совершенно серьезно собираюсь устраиваться здесь прочно. Планирую работу в экспедиции не на 2-3 года, а на 5-7 лет. И есть у меня глубокая уверенность, что если уж где-нибудь и стоит быть геологом, то только здесь. Если сейчас коллектив разрушается, то со временем он снова окрепнет и вырастет. Потому что в его главе сидят двое хороших и сильных людей.
В плане у меня стоит и педагогическая работа в Горном институте и еще много того, о чем написать даже нельзя – но это все из области мечтаний, достаточно беспочвенных.
Так или иначе видишь, несмотря на сознаваемую иллюзорность моих планов, они прочно связаны с этим промозглым городом и с этими не очень близкими мне людьми. И нет пока такого учреждения, на которое я хотела бы сменить наш дамский институт (здесь кажется около 70% женщин).
Пиши почаще и побольше. Извинилась ли ты перед Ириной? Она мне не пишет, и я боюсь, что обиделась.
Всем горячий поклон. Пойдешь ли на вечер в Университете?
Жду в гости Нату, Свету и братьев. Но когда точно не знаю.
Соня

1952 г., Ленинград

Здравствуй, дружок!
Ты не думай, что я тебе мало пишу. Я только не успеваю дописывать  - и потом эти недописанные листочки или теряются или устаревают.
Я очень, очень сочувствую тебе, но желаю тебе найти светлый берег – что я могу еще сказать?
Когда все решится, наверное будет легче, чем теперь, каково бы ни было это решение. Ты теперь сомневаешься в правильности своего ухода из НИИПа (вспоминаю то же в точности ощущение при моем уходе из Аэрогеологии). Может быть, если С.С. (Воскресенский) не прочен в своем положении, и подождать его ухода в надежде на хорошее будущее?
О Третьем управлении узнала, что всем сибирякам действительно угрожает ссылка в Красноярск, не знаю, насколько серьезная. О Московской группе расспросить было некого. Советую отыскать Нину Степановну и поконсультироваться с нею. Она кажется вполне в курсе дела.
С моим приездом 20-ого к сожалению ничего не выйдет. Дело в том, что этот отпуск у меня неофициальный, а «внутренний», то есть это накопившиеся дни, обещанные Н.Г. для диссертации. Свой очередной отпуск хочу сберечь до осени.
Очень хочется в Москву. Даже нет охоты рассказывать что-нибудь о себе. Кажется, что очень скоро встретимся – ведь время летит.
Что касается твоего коллектора, то у нас к сожалению мало коллекторных вакансий и много желающих студентов. Если вдруг окажется нужен летом (кто-нибудь удерет или в последнюю минуту расширится штат), то возьму с удовольствием.
Но геоморфологии у нас никакой не будет – готов ли он быть только геологом?
Всем горячий поклон. До очень скорой встречи, как мне теперь кажется.

Соня

1952 г., Ленинград

Я не ответила, как ты просила, сразу же, так как на такое серьезное письмо нужна соответствующая серьезная обстановка, которой до сих пор не было. После лыж, например, в тот же день, интеллект оказывается на заднем плане и не годится на то, чтобы давать умные советы.
Сегодня в понедельник в будничной деловой обстановке перечла твои изложенные по пунктам «за» и «против», и пришла к следующим выводам.
1. Основные перечисленный тобой внутренние причины, связывающие тебя с Университетом, касаются не самого Университета, а ГИДЭПа,  то есть заказчика (тематика работ, перспективы и нужность). Собственная тематика Университета (физгеографические, музейные или какие-нибудь другие работы) вряд ли тебя сколько-нибудь привлекает.
2. По существу положительная сторона Университета одна – возможность защиты диссертации. Главное для тебя – твердо решить вопрос, будешь ли ты доводить дело до конца. Именно решение тут необходимее всего. Не сомневаюсь, что если это решение у тебя будет, и если ты сама его не поколеблешь, все остальные препятствия будут для тебя преодолимыми – и диссертация, и экзамены.
Вариант 1 (браться за нижнюю Ангару) означает отказаться от диссертации – тогда совершенно ясно, что работу эту нужно делать от ГИДЭПа, так как связь с Университетом теряет свой основной смысл.
Вариант 2 (браться за сводку) – значит вся ставка на защиту диссертации. Порывая с ГИДЭПом, ты теряешь единственную возможность осмысленной полевой работы (впрочем, возможно, что разрыва с ГИДЭПом  при этом не произойдет). Так или иначе, работа над сводкой без  твердого решения защиты диссертации в определенный не очень большой срок, для тебя теряет смысл. Пишу «для тебя», так как считаю, что всякая сводка всегда не лишена смысла, особенно в таких условиях, как у вас, когда есть много разрозненного сырого материала. Дело не в открытии каких-нибудь новых идей, а в том, чтобы подвести материал под единую схему и выбрать из массы фактов характерные. (Валя , насколько я помню, использовала только свой лист). Но если это будет только сводка, из которой С.С. успешно сделает докторскую диссертацию – не надо. Это будет стоить для тебя слишком большого количества сил, и лишений.
Я очень боюсь, что отсутствие острой необходимости в определенный срок положить на стол готовую рукопись (то есть того, что заставило Валю добраться кое-как до конца), окажется для тебя непреодолимым препятствием.
Вариант 3 компромиссный. Он поэтому, конечно, тебя и привлекает. Но мне кажется, что его нужно решать также, как и вариант 2. То есть никак не допускать мысли о том. Что «из сводки не получится диссертации». Почему ты считаешь, что сводка – это что-то менее ответственное? Или может быть ты думаешь, что ты только подберешь материал, которым удобно воспользоваться С.С. Воскресенский)?
В общем. Вывод такой, берись за сводку только в случае твердого решения защищать диссертацию. Если же нет, уходи в ЛенГИДЭП.
Меня всегда очень возмущает несправедливость твоей материальной нужды при твоей совершенно необычной добросовестности в окружении заведомых халтурщиков.
Хотела еще приписать тебе несколько очередных оптимистических изречений или еще что-нибудь, касающееся быта и людей, но мой начальник собирается домой и ждет меня (мы с ним всегда ходим вместе).
Полезны ли мои советы? Всем горячий привет. Выясни у Вали за что досталось Белоусову  в газете (об этом сообщил Н.Г.)?

Соня

1952 г., Ленинград
Милый друг!
Прости, я так давно тебе не писала. Московские гости нарушили мой обычный режим, а теперь грипп. По всему этому мне пока еще не удалось исполнить твоего поручения насчет Лёли, о котором все время помню. Теперь возможно уже поздно. Надеюсь завтра выздороветь, и съездить по адресу.
В воскресенье опять очень хорошо катались на лыжах, и после лыж. А вернее после того как пришлось ехать на подножке вагона и началась простуда. Все остальное по-прежнему, без больших изменений. .В.А. здесь, но не проявляет никакой активности для того, чтобы встретиться со мною. Это очень огорчает меня, но и я ничего не предпринимаю, так как естественно не хочу навязываться.
Очень жду известий от тебя. Главное, о твоих планах, о которых было столько разговоров, перед моим отъездом.
Много не пишу, так как голова тяжелая, и начинает лихорадить.
Крепко целую, твоя Соня


1952 г., 19 февраля
Ленинград

Добрый день, дружок!
Что-то я совсем разучилась писать письма. Оттого наверное, что все вы – москвичи – так мало представляете себе мою жизнь. Хорошо тебе. Напишешь два слова про читальный зал, про Салтыковский лес, или про ваш шумный НИИГ – все я ясно себе представляю – или о людях.
Я обстоятельно писать не умею, да и разве можно знакомить с людьми в письмах.
В нашей большой комнате радио, карты, разложенные для гаданья, и наша хозяйка вспоминает время блокады и конца войны.
Советовать ужасно трудно. Наверное необходимо меньше требовать от жизни и стараться найти хорошее в том, что посылает судьба…
У нас опять не очень благополучно с летним проектом, и так мне все это надоело, что начинаю мириться с возможностью уехать куда-то не на Урал.
В.А. производит очень хорошее впечатление – она так ожила, приободрилась и повеселела, так хорошо снова вошла в геологические вопросы… Как будто она вполне освоилась с мыслью о том, что я буду защищать не раньше осени. Я не уверена, что то, что я не могу написать сейчас, я напишу только намеками и знать, что этот намек вызовет целую серию воспоминаний.
Мы всю жизнь с тобою гоняемся за новым, рвем с прошлым, а вот когда попадаешь к людям, связанным с прошлым, и чувствуешь, что в это прошлое путь тебе закрыт – становится грустно. Поэтому наверное мне проще всего иметь дело с Борисом и Н.Г., с которыми меня объединяет хоть немного летняя романтика.
Может быть ты себе сделаешь вывод из этих размышлений. Я совсем не хочу советовать тебе не порывать с НИИГом, но попробуй выбрать что-нибудь прочно. Сегодня третий день моего хозяйственного дежурства – с удовольствием это констатирую и жду не дождусь конца недели.
Писать мешают. Такие заводят разговоры, что уши вянут.
Знаешь, я сегодня о чем думала. Нельзя быть бродягой в жизни. Вот оттого что меня не связывает прошлое с этими людьми, с которыми я тесно связана работой, мне иногда бывает очень горько. У меня много прошлого, много ярких полевых воспоминаний, путешествий, человеческих отношений – а вот ужасно не хватает этого общего, о чем можно говорить. «А помните…». Но приятно, что никто от меня в ближайшее время ничего не ждет, и я могу не вымучивать из себя нескладные фразы, как это приходится бедной Наташе Чочиа.
У меня все еще нет внутреннего решения доводить это дело до конца! С одной стороны формально может быть это нужно, и я это вполне сознаю, но уверена, что ради этого нужно проходить всю эту мучительную процедуру.
Ну всего доброго. Всем большой-пребольшой привет. Мало надеюсь на ваши приезды, и мечтаю о командировке в Москву, хоть на несколько дней.
Крепко целую, Соня

Март1952 г.
Здорово!
Мой адрес не дом 7 кв.3, а наоборот, дом 8, кв.7. Твои последние письма (сразу два) принес нам гражданин из дома 7 кв.8 в надежде на то, что его долгоожидаемые письма, также заблудившись, опали к нам. Но его корреспонденты не оказались такими рассеянными.
Ленинград залит солнцем вот уже который день. Даже в нашу комнату, выходящую окнами во двор-колодец. Набирается днем столько света и тепло, что народ снимает пиджаки. Вчера мы в рабочее время уехали кататься на лыжах. Николаю Григорьевичу нужно было тренироваться перед соревнованием. А я хоть и чувствовала, что мне нужно было отказаться от вежливого приглашения, не могла устоять против перспективы солнца и снега. В тех краях, где по воскресеньям кишит народ, было пусто и тихо. С холмов далеко видны цепи озер и железнодорожный путь, пересекающий их насыпью… блестит снег, синее небо. Меня больше не учат поворотам – отступились. Для того чтобы избежать науки, я решительно отказалась от горных лыж, которые с трудом втаскиваются в гору, и всегда ходу на легких скоростных (Наташиных) лыжонках с ротофеллами (считается, что на них поворачивать нельзя). Иногда замечаю, что мое неуемное участие в лыжных прогулках Н.Г. вызывает в людях недоумение (Наташа каталась только раз, и будь Н.Г. другим человеком, начались бы сплетни). И Наташа, чувствую, затаивает глухую неосознанную вражду. По этим соображениям я в виде тяжелой жертвы собираюсь отказаться от очередной прогулки в воскресенье. Буду ходить по Ленинградским площадям. Наверное, одна. Эх, тебя бы сюда!
У меня есть на совести темное дело. Вышло так, что В.А. не пришла, как обещала, к нам в Институт, не позвонила мне или Н.Г. и по-видимому уехала, повидавшись со мною, за все свое месячное пребывание в Ленинграде, только раз в течение 2-х часов. Я по моей крайней пассивности и по своей болезненной боязни навязываться, ничего не сделала, чтобы ее найти. Сначала обиделась за ее невнимание. Решила, что писать диссертацию мне теперь совершенно не для чего. (Ведь она – это главный стимул). Но теперь меня мучит совесть – она, вероятно, так привыкла к назойливости людей, что моя пассивность ее обижает. И наверное нужно было вести себя иначе.
Сейчас стараюсь об этом не думать, и жду от нее весточки из Москвы. Может быть напишу сама. Так или иначе, именно это все натолкнуло меня снова за твердое решение не кончать свою диссертацию. Твердое решение всегда таким облегчением в колебаниях! О новой формулировке стимулов к этому мне не хочется повторять.
Все это написала маме под горячую руку. Но сейчас червь сомнения гложет опять. Знаю, что при любом решении от колебаний мне не освободиться. Мои выходные дни продлятся до того времени, когда Н.Г. вызовут телеграммой на Рыбинское водохранилище ловить щук – недели на две. Думаю заняться вместо ненужной геоморфологии подготовкой к будущему лету.
Тиманская экспедиция реальна – на нее уже ассигнованы деньги.
Из новой серии твоих планов мне пожалуй больше всего нравится Алтай. Не принимай это за совет, но Алтай всегда был в моем представлении обетованной землей. В Аэрогеологии ты не будешь одинока, а соседство дам поможет тебе не быть халтурщиком в геологии. Поступай туда напрочно. Твоя вера в существующее и ждущее тебя дело и в какой-то идеальный коллектив мне глубоко понятна. У меня она вылилась в очень большую идеализацию наших перспектив и нашего коллектива, который по-существу доживает дни. Мой будущий реальный коллектив – это двое людей с заведомо тяжелыми характерами. Начальник (не непосредственный) – заведомый лицемер. Кроме того, несколько еще неизвестных студентов (в лучшем случае среди них будет Борис).
Наконец, в самом лучшем случае (в идеально хорошем случае) с нами будет и Ник. Гр.
В конце марта жду в гости Алёшу. Были слухи, что едет Наташа (Хмелева) – что же она? Хочется повидать и пощупать настоящего москвича. На твой приезд не надеюсь.
Сама буду в Москве в мае. Собираюсь начать копить к этому времени деньги, и устроить хороший праздник. Привет твоим и всем друзьям,
Соня

13 апреля 52 г., Ленинград
Милая Катя!
Опять пишу очень коротко, так как рассчитываю скоро (самое позднее 25-ого) быть в Москве. Может быть даже приеду совсем скоро (через 3-4 дня). Основная причина поездки – необходимость встречи с В.А. Повод – получение материалов у сейсмиков (Предварительно пришлось им позвонить и попросить их не приезжать в Ленинград, чтобы не лишать меня этого повода). Очень, очень мечтаю о встрече. 5 дней, которые мне предоставлены – это, конечно, ужасно мало. Ведь нам столько нужно обсудить. Может быть мне повезет, и командировку дотянут до праздника (что будет, конечно, сильно в ущерб делу).
До скорой встречи. Большой привет и лучшие пожелания Пете и всем твоим.
Крепко целую, твоя Соня

10 июня 52 г., Ленинград
Дорогой друг!
О моей судьбе ты должна знать в основном от мамы. Практически все это выливается в то, что я остаюсь на неопределенный срок (не менее месяца) в Ленинграде. Считается, что основную часть этого времени я истрачу на диссертацию. Сейчас самое тяжелое время – один за другим разъезжаются друзья по комнате и по Уральской экспедиции. Первым на днях улетает на Сахалин Константин Федорович, потом уезжает в Минусинск Николай Григорьевич, со своей компанией, Вася Горский – на Тиман, потом Ксана едет в Караганду, Василий Дмитриевич едет на курорт. В опустевшей комнате остаются три диссертанта, главным утешителем из которых для меня будет Лена. Грустно не только то, что расстаемся, а то, что порываются связывающие нас рабочие нити. И, возвратившись из своего далекого третичного юго-запада, если я туда попаду, я не буду иметь общего языка с с моими друзьями – палеозойщиками.
Грустно расставаться с несбывшимися мечтами И по всему по этому мне последнее время было мучительно грустно. Но теперь мой природный оптимизм кажется берет верх. На днях буду знакомиться с новым коллективом, из которого пока никого не знаю. Впереди маячит юг и море. И возможность просидеть над диссертацией, в конце концов, не так уж и плоха. А знаешь, как очарователен летом Ленинград! Жаль, очень жаль, что ты не собралась. Бесконечные сады и парки, яркие от свежей зелени, цветы, и море, и Нева, у Михайловского дворца цветут каштаны, на Кировских островах – черемуха и яблони. И если бы не так одиноко на душе – как можно было бы наслаждаться солнцем и зеленью. Если ты насчет Ленинграда человек конченный, уговори Наташу. С 22-ого июня я буду хозяйкой комнаты, буду очень тосковать в одиночестве и по воскресеньям не буду знать куда деваться. Желаю тебе удачи в трудной экспедиции. Пиши чаще и подробнее. Крепко целую, Соня.

18 июля 52 г.
Надеюсь, письмо успеет с тобою встретиться в этом самом Воробьево. Я долго не писала, так как ждала хоть каких-нибудь намеков на решение своей судьбы.
Сейчас, кажется, в основном решилось, и я таки еду на юг в течение ближайших 10 дней. На будущее смотрю, как всегда, оптимистически, хотя реальных оснований особенных нет.
Теперь, когда определился отъезд, вдруг оказалась масса дел. Решили подготовить как следует геологию со всеми к ней приложениями, чтобы доказать В.А. самостоятельность этой главы. По объему она вышла неприлично большой (150 стр.), нужно также срочно готовиться к новому и ликвидировать некоторые долги перед Н.Г.
Одинокое житье летом в городе производит очень странное впечатление. Если бы не мой ничем не поколебимый оптимизм, я возможно затосковала бы. Особенно странное ощущение бывает по утрам, как только проснешься – это тяжелое чувство чего-то недоделанного и недодуманного.
Недавно в случайном разговоре с ужасом узнала, что о нас с Н.Г. по институту ходили темные сплетни. И в этом свете стали понятны некоторые поступки окружающих. Все-таки, жуткая вещь – сплетни. Как ни жаль его дружбы, но наверное хорошо, что я так переключилась на совсем новое, и буду с ним мало связана.
Я все больше сдружаюсь с Леной – последний остаток Уральской экспедиции. Но случилось так, что все мои здешние знакомые – семейные, поэтому себя ощущаешь все время не совсем полноценным человеком, и равенства в дружбе не выходит.
Как путешествуешь? Вопрос впрочем праздный. Пиши пожалуйста на Салтыковку. У меня будет договоренность, как и что пересылать дальше. Но на всякий случай никаких особенных рассуждений по разведке.
Крепко целую, поклон Жене.
Желаю удачи в трудном твоем, почти непосильном предприятии.
Соня

Август 1952 г., Салтыковка
Конец лета. За окном серое нелетное небо. Холодно, немножко желтеют листья. Где-то далеко на синем море меня ждет незнакомая и ответственная работа. А я живу в Салтыковке уже более 2-х недель.
Теперь кажется все уже готово – на руках билет на самолет, красный паспорт и благие пожелания десятка людей. Но может быть в такую погоду самолеты не летают? Если бы не беспокойство, то было бы неплохо вот эдак пожить в родном доме. Только вчера от нас уехала тетя Лёля с мужем. Живет Анька, которая становится очень забавно сознательным человечком. В доме, как всегда, толпятся гости, немножко ссорятся между собой из-за одного ребенка 4 бабушки. Но несмотря на это можно было даже немножко поработать.
Родители этого ребенка вернулись с Кавказа, довольные, загорелые. Алеша уехал в Ильменский заповедник туристом. Из москвичей видела только Ирину – она собирается по путевке на Кавказ.
Когда думаю о вас, сибиряках, и о замерзающих тиманцах, мучит совесть за праздную жизнь. Твою экспедицию я расцениваю как самую трудную  из всех моих знакомых. Как-то ты там?
Буду в Москве не раньше ноября проездом. Надеюсь тогда застать тебя.
Желаю успеха, Соня.

29 октября 52 г. Наталья Николаевна – Кате Сахаровой.
Милая Катя! Ваше письмо получила вчера. Соня пишет редко и письма идут долго. Пишет, что кончат они работу не раньше, чем их прогонят зимние дожди, а дожди начинаются в ноябре. Ждем ее не раньше середины или конца ноября, а если они назад поедут пароходом, то и в декабре. Так что Вы, конечно, приедете раньше и увидитесь с ней, даже если она пробудет здесь недолго.
Она перед отъездом говорила, что хочет сначала поехать в Ленинград (заехав в Москву мимоходом). написать отчет, а потом уже просить отпуск для диссертации. Впечатлений новых у нее очень много, но работать ей было трудно. Она возглавляет отряд из 12 человек, все хозяйственные хлопоты на ней, а она этого не любит и не умеет. Посоветоваться не с кем. В начале работы один ее помощник болел, вообще было много неполадок. Живут они в небольшом городке и ездят на работу на машине. Примерно через месяц переехали в другой городок. В окружении много русских.
Ну вот, кажется, и все. Два Ваших письма будут ее ждать. Но по всей вероятности Вас она увидит одновременно с письмами. Послала бы их по почте, да могут не дойти: письма идут дней 20.
С Вашей мамой и Машей я виделась раз, была у них. Поразилась тем, как выросла Маша. У нас дома все по-прежнему. Оля  вернулась с Волго-Дона и ее послали на Вытегру, на подобное же строительство. Однако оттуда она вернулась через 10 дней: строительство еще в самом начале и работы по специальности для нее нет. Теперь ходит в Москве по учреждениям, отказывается от направления в Сибирь, на Урал и т.п. Хочет устроиться в Москве.
От наших всех Вам привет. Всего лучшего,
Ваша Н. Фадеева

Ноябрь 1952 г.
Милая Катя!
Собираюсь приехать числа 1-ого декабря. Если будут изменения, напишу. Так что ты празднуй свои именины, не дожидаясь меня, а потом устроим праздник под каким-нибудь другим предлогом.
В Ленинграде я убедилась в своей полной измене и нахожу, что жизнь от этого много проще. Хотя я наверное никогда больше не увижусь с гордым хромым мальчиком, который признавался мне в любви за стаканом отвратительной водки, но все-таки я ему здорово благодарна за то, что он сам того не зная, избавил меня от лишних унижений и обид в Ленинграде. Учти при этом, что мое человеческое отношение к бывшему начальству ничуть не стало хуже. Он, кстати говоря, принял на себя шефство над моей постылой диссертацией, заставил расписать все сроки по дням и очень настойчиво зовет меня снова на Тиман и Урал, который ему возвращают, - с будущего года. Однако я кажется не смогу в этом году изменить своим албанским друзьям, если не увижу, что мой уход пройдет для них совсем безболезненно.
Борис чуть не женился на Маргарите, как я узнала с ужасом. Ирине об этом не рассказывай. Лучше я расскажу сама, после того, как поговорю с ним и вообще пойму ситуацию.
Ну всего доброго, мир упавшим (до свидания, по-албански). Всем поклоны.
Соня.

Февраль 53 г.
Добрый день, дружок!
Я бессовестно давно тебе не пишу, по моим расчетам дней 20. Все это из-за каждодневной суеты и из-за этих 10 страниц диссертации в день, которые я должна переписать согласно своему графику. А сегодня я уже все равно безнадежно отстала от графика.
Не могу отвечать грустно на твои грустные письма, так как в общем к своему удивлению не теряю жизнерадостного состояния. Никаких видимых причин для этого нет – все это складывается из довольно напряженной работы и из в общем не очень плохого коллектива, из того, что есть все-таки в Институте очень хорошие люди… кто его знает, может быть скорее всего тут мой природный оптимизм.
Сейчас мой день складывается из возни с образцами до 5 часов и переписывания диссертации после 5. К счастью, в работе с новым отчетом у меня нашелся хороший советчик – начальник соседней съемочной партии. Если бы не он, я чувствовала бы себя довольно-таки беспомощно. Начальница наша как-то очень мало нами интересуется, а мои помощники абсолютно равнодушны к работе.
Так что видишь, ты напрасно жалуешься на своих помощников – хватит с тебя одного хорошего – это уже везение. Тебе не хватает других партий, других людей в Университете, которые работали бы параллельно, в общем всего того, что есть наш Институт.
Петькины дела, как ты их осветила, меня очень огорчили. Если это могло бы ему как-нибудь помочь, я послала бы ему горячие-горячие пожелания поскорее благополучно снять с себя этот крест, который для него еще тяжелее, чем для всех нас. Ведь ничем больше не поможешь.
Я начала понемножку кататься на лыжах. Всегда с большой неохотой выезжаю, и потом с неизменным наслаждением укатываюсь до изнеможения.
Н.Г. приехал веселый, загоревший и оживленный, но теперь вовлекся в институтские дела, и снова стал хуже.
Ну, целую крепко. Всем твоим низкий поклон. Передавай приветы и не забывай Иринку. Если у нее есть что-нибудь новое, пусть она напишет.
Переехала ли ты на Воробьевы Горы? По-прежнему всех зову в гости.
Соня.

9 марта 53 г.
Только что отгудели гудки и отзвучали последние звуки траурного марша, наш народ немножко растерянно разбрелся по кабинетам. То там, то здесь короткие сдержанные разговоры; трудно снова приняться за работу…
Как-то ты восприняла все происшедшее? Я не спрашиваю, я только хочу увидеть всех вас, москвичей, и особенно моих родных, которые лучше всех должны меня понять.
Меня очень огорчило твое письмо, мой дорогой неудачник. Не обижайся. Я почти уверена, что ни с кем из нас, кроме тебя и Наташи, не могло случиться, чтобы за работу, вытянутую на твоих плечах, отчитывался от своего имени прохвост и чтобы ты при этом не сказала слова в свою защиту. Ты не можешь отстоять большого дела настоящей работы (по сравнению с Аэрогеологией, с 3-им Управлением) только потому, что не хочешь ссориться с человеком, которого ни на грош не уважаешь,  и от которого ты по-существу даже и не зависишь (он даже приличной зарплатой не может обеспечить). Дело не в том, чтобы защищать свои личные интересы – положим, ты этого не умеешь. Но имей мужество защищать свое дело, которое ты считаешь хорошим, и которое теперь опорочено в глазах студентов и всего вашего коллектива (например, Татьяны Васильевны). Мне кажется совершенно невыносимым то, что ты, самостоятельный и сильный человек, выступаешь в роли приспешника негодяя и не хочешь иметь своего лица.
Прости, я совершенно искренне возмущаюсь. Ты всегда была для меня образцом честного работника. А то, что с этой стороны тебя знают только очень немногие, а для большинства ты объединена в представлении с С.С. (Воскресенским), мне кажется совершенно недопустимым.
Знаешь, оправдывать себя тем, что все люди мерзавцы или дураки, это политика трусливых. Смею заверить, что на свете есть очень хорошие люди. И еще больше людей наполовину хороших, которые поддержат твой протест против С.С.
Пишу под настроением твоего мрачного письма. Ты оправдываешься тем, что всем тоже плохо. Но ей богу, все виноваты сами. Петька – тем, что не умеет быть скромным, размахивается не по силам. А Глеб Удинцев – я думаю, что у него преходящее, и не пройдет нескольких месяцев, как он будет на месте.
Я наверное пишу все зря, потому что тебя не переделаешь, и я сразу напомнила сама себе Сюзен из «Маленькой лаборатории», и их ночной разговор (твоя ситуация, на мой взгляд, прямо взята из этой книги). Что советовать, не знаю. Но думаю, что нужно идти на разрыв с С.С., а потом в крайнем случае уходить. В такой обстановке я думаю с диссертацией у тебя ничего не получится.
Дела у меня не так блестящи, как думает мама. Вряд ли я дойду до защиты до отъезда.
И насчет поездки в Москву уверенности у меня нет. Начальница едет завтра по вызову министерства и, боюсь, сделает там все, за чем  я собиралась ехать. Но не теряю надежды быть в Москве если не в марте, то в апреле во всяком случае.
В.А. собиралась быть в Ленинграде в марте. Не знаю, может быть теперь ее планы изменились, но пока я ее жду.
Как вернуть тебе бодрость и веру в себя? Чем помочь?
Ты сильна своим честным подходом к делу и своей непоколебимой уверенностью, что иначе нельзя. Почему это не дает тебе сил подавать свой голос в может быть и плохом, но не совсем отпетом коллективе геофака?
Целую крепко, всем поклоны, Соня

Март 53 г., Ленинград
Послала тебе на днях свирепое письмо, и теперь меня мучит совесть за резкие слова. Если ты собираешься как-то переходить в геологию или куда-нибудь – не в Аэрогеологию – то прежде всего нужно имя, свое трудовое лицо.
Ведь не всем на пути встречаются такие люди как Н.Г., который с такой энергией и настойчивостью вытащил меня сюда, имея очень смутное представление о моих рабочих качествах. На это ставку делать нельзя.
А получается так, что и в ГИДЭПе, и в Университете отчитывается за тебя С.С., искажая твои заслуги, или даже игнорируя тебя; создает твоей экспедиции дурную славу.
Как восприняла наша Аэрогелогия свое упразднение? Куда они будут переданы? Каковы в тех кругах переживания?
У нас всех больше всего заботит судьба ВСЕГЕИ – хотят, воспользовавшись случаем, кое-кого переманить к себе.
Сейчас проводится конференция по генезису нефти, и к нам съехались из Москвы высокие министерские чины. По коврам, пахнущим нафталином, ходят откормленные генералы с голубыми лампасами и солидные академики. Наш народ сразу стал как-то мельче и скромнее.
На днях приедет из Москвы Мишунина с летними планами – по-видимому решится сразу и вопрос о моем лете, о моих летних спутниках, и о возможности приехать в Москву в марте или в апреле (скорее апреле).
Диссертация написана и переписана вплоть до заключения.
Осталось много работы по оформлению чертежей. Н.Г. читает и пока в основном одобряет (считает по-видимому дальнейшую критику бесполезной).
Весной я скорее всего не кончу – дело вероятно будет отложено до осени.
Возникла мысль просить В.А. пригласить в оппоненты Шанцера. Но боюсь его светлой головы. Что посоветуешь? Целую крепко, Соня

Не успела я отправить тебе письма, как пришло твое, коротенькое. Оно мне так понравилось, что я даже рассмеялась от радости, как всегда, когда встречаются по-настоящему художественные вещи. Мне никогда не удавалось  вот так ярко выразить настроение, а сколько бы хотелось выразить!
Отвечаю на твой конкретный вопрос. Наш Институт, конечно, очень далек от идеала. Есть даже мнение о том, что это «лавочка», что здесь «черт знает что творится». Есть у нас склоки, совершенно загнившие экспедиции, грязные сплетни и все что полагается.
Но кроме того есть, и это главное, по-настоящему хорошие люди, пусть их меньше 10%, но они задают тон на Ученом Совете, в том кругу, с которым они имеют дело. Для меня круг этих настоящих людей не исчерпан – и может быть в этом какая-то частица моего оптимизма. Такие люди есть везде (ведь в Университете тоже есть, например, Витвер), но у нас они не случайно присели, чтобы при первом удобном случае убрать, и потому, что они ничего другого не хотят.
Кроме того, наш Институт – какая-то удачная середина между чистой наукой и производством; нефтяная геология – это самый интересный раздел геологии; а всесоюзный масштаб не позволяет Институту замыкаться в очень узких рамках.
Удовлетворена?
Кстати об оптимизме. Был у нас тут с Борей мучительный откровенный разговор (самой объясняться трудно, но как тяжело объясняться за других!). И так как Борис совсем повесил нос, я выступила с неожиданно горячей и искренней проповедью оптимизма. О том, как интересна жизнь вообще, а наша, с ее непрерывным потоком новых впечатления в особенности.
Если бы только уметь писать!
Тебя не удивляют эти юношеские восторженные слова?
Может быть ты ищешь в моем оптимизме каких-нибудь тайных причин? Напрасно.
Еще раз целую, Соня

53 г., Ленинград
Неожиданно оказалась одна в комнате, чего уже давно со мной не случалось, и как раз в это время принесли твое заказное письмо с трапповыми схемами (для правильного восприятия не хватает верхней части скал).
Сегодня я проводила свою гостью – младшую аспирантку В.А. Она оказалась симпатичной, очень старомодной девочкой – такими я представляла себе наших матерей в старших классах гимназии.
В последнее время у нас дома было ужасно суетно – бесконечные гости, телефонные звонки, хозяйственные хлопоты. Только около часу ночи в темной комнате под одеялом я могла о чем-нибудь немножко задуматься – и то сейчас же засыпала. А утром судорожные сборы, глотанье горячего чая, погоня за трамваем (так что даже не успеваешь разобрать, какая с утра погода) и потом 10 часов не очень продуктивной деятельности, бесконечных деловых и шутливых разговоров. И за все сутки (ты мне напомнила своим письмом, что на свете есть лес, снег и солнце) ни одного впечатления от природы – только в редкие ясные часы солнечные блики на стеклах противоположного флигеля или мерцающий Сириус в переулке между домами.
Из-за своей гостьи, а может быть за отсутствием Н.Г. давно не была за городом. В ближайшие дни может быть соберусь на каток в холостой компании своих албанских коллег. Обязательно холостой. В компании женатых и замужних приятелей (а таких у меня большинство) всегда бывает ощущение своей неполноценности – как будто у меня нет прав на дружбу, большую, чем шутливо-условная институтская, когда случайно выражаешь какие-нибудь «высокие» идеи, пренебрежение к жизненным мелочам и быту, бескорыстие или легкомысленное отношение к будущему – и слышишь или подразумеваешь в ответ – Вам мол не о ком заботиться, как Вы можете понять нас. семейных. И правда, наверное, психология совсем другая – тебе-то это должно быть понятно, так как ты тоже в числе семейных.
В общем, несмотря на всю свою почти не изменяющую мне бодрость, меня, как и тебя, не покидает ощущение пробегающей мимо «настоящей жизни». И только потому я не воспринимаю это трагически, что теперешнее мое состояние кажется временным, и все думаю, что вот-вот включусь в какой-то настоящий поток жизни – только сброшу со своих плеч гнет диссертации…
Из дому давно ничего нет. Так что о выставке ничего не знаю. Думаю, что в конце концов тебя не забудут. Бывала ли Маша еще в Салтыковке?  Как Петька. Как все другие друзья? Может быть все-таки кто-нибудь приедет? Несмотря на некоторую усталость от гостей (главным образом не моих),  я буду всем очень рада.
Целую крепко, Соня

7 мая 53 г.
Перед окном на фоне серой стены кружатся крупные хлопья снега.
Первый раз за 10 лет провожу день рожденья не дома. И ведь какой знаменательный день! Все пытаюсь настроить себя на серьезные мысли о зрелости, но получается все в шутливом тоне, как это принято в нашем веселом институте. День (кроме отвратительной погоды) ознаменовался еще тем, что я составила на основании сейсмических материалов с моей точки зрения гениальный профиль, в котором мне удалось увязать со сложными тектоническими построениями все скудные и противоречивые данные. Теперь никак не могу сама на него насмотреться, и, конечно, подсовываю его каждому встречному – он встречает всеобщее, правда весьма сдержанное одобрение.
Отчет заканчиваю на днях, и пока мне он, в отличие от диссертации, нравится. Событие последних дней у нас то, что наш самодур-директор решил выгнать из института Васю Горского за его крамольное выступление на конференции.
Все возмущены до глубины души, но не знаю, удастся ли переупрямить директора.
Видишь, я опять уже включилась в институтские будни, и мое короткое путешествие в Москву уже далеко в прошлом.
Пиши о сроках своего отъезда. Пете, конечно, ничего не передавай. Хоть я на него и рассердилась, но что с него взять сейчас. От души желаю ему удачи.
Всем поклоны, Соня
На днях я собираюсь переехать к Вике, чтобы немного помогать ей и не мешать молодоженам.

Май, 53 г.

Ты не пишешь мне почему-то, негодный товарищ! Не знаю, чем объяснить.
Сейчас над Ленинградом сгустились тучи, и гремит гром, первая за лето гроза. Я живу у Вики на Петроградской стороне. Каждый день езжу через Неву, и вижу как с каждым днем густеют липы в Летнем саду, и покрывается цветами Марсово поле, завидую всей душой тем, кто катается по Неве на лодках в ясные вечера и тем, кто подолгу гуляет по роскошным ленинградским паркам.
У Вики очень хорошая дочка – спокойная и жизнерадостная. Не могу сказать, чтобы я Вике в чем-нибудь помогала, скорее мешаю. Но по всей вероятности сочувствие и готовность с интересом слушать ее рассказы, ей приятны.
Что уж, теперь до отъезда не так далеко.
Ты ведь кажется должна уехать к концу мая? Правда ли это?
Отчет подала на прочтение. Заканчиваю проверку графики. Пишу автореферат, и подгонять некому, так как Н.Г. уехал в Сибирь.
Жду письма, Соня.

Июнь 53 г., Ленинград
Спешу тебе сообщить, что Комарова  появилась, и благополучно доставило мне сердитое письмо с упреками за молчание – видно одно мое письмо пропало или попало в чужие руки. Его поручение ко мне касается геологической части их отчета, который Комарова должна здесь защитить.
Мне ничего не пишут о диссертации, и теперь я окончательно решила, что или она не состоится до осени, или будет во время отпуска, который я возьму как только защищу отчет (а он печатается).
Как я мечтаю об отпуске! О зеленой Салтыковке, о том, чтобы не готовить, обо всех вас. Все зеленеет и зацветает, а за город ездить я не решаюсь, трудно. И вся природа для меня оборачивается забитыми народом парками. Больше всего я люблю тот парк, в котором мы когда-то обсуждали проблему поездки в Албанию. Помнишь, он самый зеленый и тенистый.
Как твои дела? На обижаешься ли на то что я в прошлом письме усомнилась на счет диссертации? Мне просто ужасно жалко твоих сил. А в будущем году будем вместе устраиваться в наш институт.
Как твое лето? Я ведь так и не знаю. Я поеду в Москву после 10-ого, так что ты успеешь наверное мне ответить. Мне сейчас никто не пишет, ни из дома, ни ты, ни мама.
Целую, Соня

9 июля 53 г.
Подъезжаем к Одессе. За окном полосы акаций, поля, пересеченные оврагами, белые хатки, подсолнечник и кукуруза. Со мною рядом в купе мои 4 лодыря, а за стенкой после вчерашнего литра вина мой старый приятель, хромой пьяница .
Я так отвыкла ездить в обществе, что сейчас все путешествие кажется необычно праздничным – а впереди еще 7 дней плавания по синему морю, купание в Одессе и еще масса всяких приятных развлечений.
Дома была только 3 дня – и все они были заполнены заказыванием билетов, отправкой имущества и т.д. Успела только с Алешкой в коридоре ночью (так как из всех комнат нас выгнали) обсудить некоторые важнейшие вопросы современности, а также напомнить о себе своей племяннице и купить ее обещанием привезти ей массу интересных и вкусных вещей.
Одесса. Гостиница «Интурист». Сегодня же отправляемся дальше – грузиться на пароход, и завтра утром отплываем, даже не знаю, успеем ли искупаться.
Петьку я успела увидеть только из окна трогающегося поезда – даже не разглядела, как он выглядит. Надеюсь, что мама не забудет поздравить его от моего имени.
Я получила 2 твоих письма, с дороги и из Кежмы. Живо вспоминаю речку Иркинееву с запахом тайги, дыма и криками Эсфирь Азриэлевны.  Наверное, очень странно возвращаться на прежние места после такого перерыва и в совсем ином обществе. Наверное, будут одолевать воспоминания.
Пиши по адресу: Албания, Тирана, Торгпредство СССР, Бызовой. Письма ходят очень медленно, так как авиасвязь временно прервана. Так что следующее письмо мое из чужой далекой страны ты получишь очень нескоро, но все-таки я напишу на Мотыгино и Стрелку.
Целую крепко, Соня.

17 августа 1953 г., Албания
Здравствуй, дорогой друг!
Принимаюсь писать второй раз. Первый раз мне помешали, и начало быстро устарело.
Все у меня идет более или менее нормально. Великолепным было путешествие по морю, описание которого оставляю до встречи. Работа за исключением небольших неполадок ладится, и район оказался интереснее, чем я думала – стоит тех детальных работ, которые мы делаем. Но весь стиль работы и жизни так ужасно непохож на ваш таежный, что мне иногда совестно делается за раскладные кровати и  тумбочки в палатке, за штат хозяйственников и за голубой лимузин, который каждый выходной день возит нас на пляж. Мы избалованы здесь заботой, и я, как единственная женщина в партии, особенно.
Боюсь, что после этой праздничной жизни наша родная тайга покажется серой и трудной.
Может быть это очень безнравственно. Но мою жизнь красит мой прошлогодний хромой собутыльник, с которым с момента выезда из Москвы я не расставалась до сих пор более чем на 3 дня. Знаешь, я даже не могу сказать, нравится ли он мне – во всяком случае он очень далек от моего приблизительного идеала. Мне всегда казалось, что сила в людях – главное, а он не силен ни в каком отношении. Но за последнюю неделю он стал для меня таким родным, что будущее мне грозит тяжелой тоскою о нем, потому что иначе не может быть.
Пишу это тебе, так как нужно хоть что-нибудь выразить словами, а больше некому. Но когда письмо доберется до тебя, если оно доберется, все кое-что уже сильно изменится, так как события развиваются с неожиданной для нас обоих быстротой.
Целую крепко. Прости за одностороннюю информацию. Привет Жене. Жду известий, но мало надеюсь получить.
Соня

54 г..январь, Ленинград
Здравствуй, дорогой путаник!
К твоему сведению в Ленинграде 8 Советских улиц, а моя ВТОРАЯ (хорошо еще, что я прописана, и меня нашли через адресный стол).
Я, конечно, быстро вошла в здешнюю деловую и будничную, но все-таки веселую жизнь. Полевые материалы пришли еще не все – поэтому я одну неделю просидела и сделала все возможное и срочно необходимое, а теперь в ожидании карт и образцов, начала переписывать диссертацию (уже 67 стр. из 420), отрываясь только для того, чтобы обеспечить работой своих помощников.
Моей партии дали отдельный кабинет, но я никак не могу уйти от своих болтливых уральцев. Нас теперь скопилось в комнате 6 диссертантов, которые забросили свои отчеты и строчат и корректируют диссертации, задумчиво поглядывая друг на друга.
Чоч уехал на Кавказ кататься на лыжах, не очень уверенный в том, что там есть снег.
Мне между прочим предсказали, что я с ним поссорюсь, так как в присутствии Наташи как-то резко его раскритиковала. Говорят, что Наташа не преминет этим воспользоваться,  чтобы нас поссорить. Но мне очень не хочется верить этому. И, конечно, будет жаль этой дружбы и моего к нему уважения.
Скажи маме, что костюм тут всеми одобрен, сегодня  отдала шить к нему шелковую блузку. Плащ привел Милку в неистовый восторг, который был омрачен только тем, что придется ходить в нем весною с большим животом.
Сегодня, в воскресенье, всякие лыжи отменены, так как идет дождь, и мы пошли в Эрмитаж, показывать Вале Барской (аспирантке В.А.) красоты Ленинграда. Кажется, в последний раз я была там с тобой. Как всегда, не знали меры и зверски устали.
Милка уедет через неделю на два месяца – или не уедет совсем. В будущем я собираюсь уходить из этой комнаты и предоставить ее ей с Вадимом, так как он будет учиться в Ленинграде.
Вот, кажется и все.
Ленинград, а скорее каждодневная работа в Институте, действует на меня успокоительно, особенно если я дома одна. Тревожные заботы о судьбе как-то скользят мимо сознания – вероятно из-за обилия не очень глубоких разговоров, и из-за равномерных порядочных порций труда.
Георгия Петровича я не забываю – слова, которые он тогда мне наговорил, вероятно не забываются. А то, что мы с ним вряд ли встретимся, я знала уже в тот самый вечер. Я знаю что он в Москве, и в феврале нам нужно будет обмениваться отчетами. Но по-видимому он, как саратовец, участвовать в этом не будет.
Знаешь, иногда приходит в голову, что нужно было иначе вести себя летом, но, во-первых, я по-честному не подозревала о его ко мне отношении, а во-вторых, давно знаю, что нельзя жалеть о несделанном.
Как отпуск? Как отпускные деньги? Как философия? Твоя ситуация, я согласна с тобой, очень похода на «лабораторию», но участие в ней студентов по-моему делает ее менее безотрадной. Возьмись за свою диссертацию так, как это делают многие вокруг. Отпихни сомнения, и представь себе ее на время благородной целью.
По философии я писала о причинности, и рукопись кажется в правом ящике буфета в бабушкиной комнате; но точно не знаю.
Шевалдышев, говорят, время от времени появляется, но я редковато захожу в магазин, и деньги не всегда при мне. Обещают, что будет на днях.
Поклон всем: твоим, Наташе, Ирине, Лёле, Мамонтовым, Жене, Вале.
Твоя Соня

24 февраля 54 г.
Милый дружок! За большое письмо – большое-большое тебе спасибо. Сейчас, когда мое положение в жизни осложнилось, я как-то особенно чувствую незаслуженную теплоту людей.
Как раз вчера мне удалось переломить очень мрачное настроение, связанное с диагнозами врачей, и теперь я чувствую как свойственная мне бодрость опять возвращается ко мне. Диагноз мой таков: по состоянию сердца при моем желании всегда могут прервать беременность, но от доведения дела до конца меня никто не отговаривает. Говорят, что мне необходимо очень строго следить за состоянием сердца и в случае малейшего ухудшения ложиться в больницу. Наконец, говорят, что рожать в плохонькой больнице вроде нашей Кучинской мне нельзя, так как при родах нужна будет высококвалифицированная помощь. Вот и все.
Теперь я ощущаю такую необычную для себя потребность – беречь себя – и как на зло ко мне привязался грипп, стоят морозы, одежды теплой у меня не хватает, а на работе – чередование духоты и сквозняков, дома суета до самой глубокой ночи. Одним словом, масса непрерывных забот и неудобств, с которыми так легко было мириться, когда была здоровой. Все это довольно скучно.
Слух о моих делах пущен по институту без усилий с моей стороны. Толя видимо догадался сам, Н.Г. сказала Вика, кроме того я пытаюсь под предлогом своего состояния просить комнату в новом доме (только не у директора), это вызвалась мне устроить Ксана. Никаких разговоров я решительно не боюсь – настолько мне все это кажется мелким по сравнению с опасностями, которым подвергается мой маленький детеныш. Не хочу только, чтобы слухи достигли Албании.
Я не так сильно скучаю о нем, как ты думаешь, и не так как ты наверное скучала бы на моем месте. От этого меня спасает сознание твердого решения и фотография его мальчуганов, которая стоит у меня перед глазами. И только когда я вспоминаю его искаженное сдерживаемыми рыданиями лицо, когда он, уже пьяный, последний раз поднялся прощаться на пароход, мне становится страшно за него. И тогда я начинаю вспоминать все те случаи, когда у меня не находилось для него ласки, которой он так просил. Очень хочется увидеть его, и показать сколько у меня еще в запасе теплоты и нежности, к этому беспутному мальчишке.
Вряд ли тебе все это интересно. Я становлюсь большим эгоистом, и могу без конца говорить о себе…
Целую крепко, Соня

Март  54 г.
Милая Катя!
Я все еще ючусь по чужим углам – и никогда меня так не тяготило отсутствие своего угла. В Институте у нас есть новые начинания, меня очень звал Василий Дмитриевич Наливкин на восточный склон Урала. Большая экспедиция с далеким будущим, с хорошим составом и хорошим начальником. Но мне пришлось ответить, что я не поеду этим летом никуда. А если бы могла поехать, меня бы по-видимому всякими уговорами и угрозами заставили бы ехать опять в Албанию. Жалко мне наш институт. Полно новых перспектив и коллектива, но что делать. Поскольку мне не дали комнаты, жить здесь, конечно, в дальнейшем нельзя.
Я все еще не решаюсь раскрыть свои карты – очень не хочется, пока нет крайней нужды. И не столько меня пугает предстоящее злословие, я ведь чувствую себя глубоко правой, но просто трудно сделать этот шаг. Знают – только Вика, Ксана и Милка, которые мне очень помогают советами и сочувствием.
На днях в консультации мне сказали: У вас сильный порок сердца, еще неизвестно, разрешат ли Вам рожать. Послали на всякие анализы и к врачу, так как окончательного ответа еще нет. Но представляешь себе, как испугало меня не то, что запретят (это уже кажется поздно), а то, что может быть придется мне закончить полевую жизнь, без которой трудно представить себе будущее. Мила меня успокоила. Прослушав, сказала, что не так уж плохо. Но это напоминание о сердце – первое после 48 г. – меня  выбило из колеи.
Работаю вяло и над отчетом, и над диссертацией – но так кажется всегда бывает по приезде в первые полмесяца, до первого какого-нибудь толчка. Насчет рассекречивания ничего не выйдет – не так уж быстро все у нас делается. Я опять дезориентирована насчет места защиты, и это тоже расхолаживает. Ну вот и все. Кажется, получилось невесело. Неужели прибавлять, что я очень тоскую о далеком друге, несмотря на весь свой здравы смысл?
Соня

Март 54 г.
Милая Катя!
У меня еще нет окончательного решения покидать институт. Вика советует хлопотать о переводе в Москву только постфактум, после родов и всех отпусков.
С В.А. виделась и очень хорошо разговаривали. Рассказала ей о своих делах и опасениях, и она отнеслась с большой неожиданной теплотой.
Сегодня кончаю автореферат. Завтра сдаю диссертацию в переплет. По-видимому решено, что защита будет в Пединституте. Думаю, с готовым авторефератом  поехать в Москву на несколько дней и  уладить все дела, чтобы потом приехать прям о на защиту, если она все-таки состоится.
Над отчетом работаю понемножку, но уже с удовольствием.
В Московском ВНИИГРИ ходят всякие неважные слухи, но по-видимому там тоже есть неплохие люди, и работящий народ им нужен. Нужно будет в один из моих приездов в Москву выяснить обстановку.
Может быть сразу же удастся и тебе туда устроиться. Как твои творческие дела? Двигаются ли?
Всем приветы, особенно твоим домашним, Соня

14 марта 54 г. Ленинград.
Милая Катя!
Сейчас у нас солнце, как в Москве, и тепло. Я собираюсь съездить куда-нибудь подышать свежим воздухом, а вечером пойти в гости к Чочиа .
После поездки в Москву (или может быть это тоже физиологический закон), я чувствую себя как-то необыкновенно бодро и радостно, и никакие прежние и новые заботы меня не касаются. На днях меня вызвал директор для вопроса о поездке в Албанию. И когда я им сообщила о своих делах, у него и у представителя министерства так забавно раскрылись рты от удивления, что мне стало весело. Мишунина  отнеслась очень сдержанно, и пока никто не сделал попытки уточнить, что и откуда.
Что касается моего детеныша, то он так стремительно растет, что в консультации даже встревожились, а Мила  меня уверяет, что их будет двое. Во вторник (16-ого) я переезжаю по адресу: Литейный 51 кв.33. Об условиях напишу попозже. Диссертационные дела остановились пока В.А. (Варсанофьева) не пришлет реферата. Я написала маме о копии диплома – если ее не найдете дома, придется снять у нотариуса, и я попрошу это сделать тебя, так как маме наверное очень трудно.
Мои сожители ради выборов ругаются между собой, и писать поэтому с чувством невозможно.
Пока всего доброго,
Соня

Апрель 54 г.
Милая Катя!
Очень рада за Петьку. Жалко, что не могу принять участия в празднествах по этому поводу.
Что у тебя с экспедицией? Какие неприятности? Когда намечается отъезд? Я буду в Москве после 15-ого, может быть после 20-ого.
Осталось оформление и защита.
Кроме того, нужно написать новый проект  В.А. уехала во Львов, причем никакого ответа на последние главы я от нее не получила, так что все остается в том виде, как есть. Приложения будут готовы и автореферат написан.
Все дела у меня уже включены в предотъездный список, и довольно быстро вычеркиваются.
Ты мне очень неаккуратно пишешь, что я объясняю неопределенностью твоих дел и тем, что у тебя уже нет потребности со мною делиться.
Когда приедет Валя? Зайдет ли она ко мне?
От Вики привет. Пиши, Соня.

Апрель 54 г.
Здравствуй, друг!
У меня все благополучно – чувствую себя вполне хорош, расту в объеме, как и положено.
Дела мои двигаются по-прежнему, немножко не согласуясь с физиологическими сроками. С отчетом я уже сижу по вечерам. С диссертацией все решено (от меня не зависит почти ничего больше, поэтому я спокойна: успею – ладно. Не успею – тоже ладно).
На майские дни я решила съездить домой. Приеду дня за два, а уехать нужно точно второго или на худой конец третьего. Так что когда подойдет время, попытайся мне заказать билет. Защита, если будет, то только в середине или конце мая.
На днях уезжает моя гостья. Она у меня занималась – очень много оказалось дел. С ней я собираюсь послать все нужные для защиты документы. Оппоненты у меня – Борисевич и Сирин.
Мой любимый пьяница не пишет, также как и я ему. Но я не пишу потому, что боюсь ему повредить – а мысленно все время с ним беседую, то ласково, то почти враждебно.
Мама писала, что Ольга начала проявлять активность и звонила тебе. Жаль, что мы не можем ей помочь. А насчет того, чтобы взять ее с собой, ты ничего не говорила? Кое-куда не стоит, так как она все-таки не совсем неприкаянный человек. Но и отсрочка на год не может быть лишней.
Целую крепко. Соня

Апрель 54 г.
Милая Катя!
Заказывай мне билет на 8-ое, на тот поезд, который приходит в 8.30 в Ленинград, или на более ранний.
Меня глубоко трогает то участие, с которым ты относишься к моему любимому. В основном ты его понимаешь очень правильно (и действительно, может быть даже лучше чем я), но немножко литературно, так как наверное я скрыла от тебя некоторые темные пятна на его совести. Воспоминания о них и возбуждает во мне враждебные чувства.
Мы скоро увидимся, и поэтому не хочется писать много. У меня все вполне благополучно. Если я мало пишу, то в основном из-за холода, который стоит у нас.
В воскресенье буду смотреть французов в телевизор. Вчера у меня был Владимир Сергеевич – сегодня он едет домой со всеми моими поручениями к маме.
В праздники приеду обязательно – чего бы мне это ни стоило, хотя бы уже для того, чтобы застать маму, она уезжает 4-ого. Целую. До скорой встречи. Соня.
В день приезда, не заезжая домой, хочу сходить на кафедру. Сообщи пожалуйста маме о точном времени моего приезда.

Май 54 г.
Милая Катя!
У меня все благополучно. Мое отсутствие прошло незамеченным. Загадочная Комарова так и не появилась – не знаю, что и подумать, не слишком ли ты сурово с ней обошлась по телефону?
Наконец, и у нас установилась солнечная теплая погода. Парки начинают зеленеть – просто удивительно как сразу похорошел Ленинград.
Теперь ходить одно удовольствие, и я свою норму благополучно выхаживаю. Детеныш мой расти стал еще быстрее – так что все мои надежды, что удастся сохранить к защите приличный вид, по-видимому не оправдаются.
Наши понемножку начинают разъезжаться. Первая партия албанцев уезжает 15-ого. Может быть с ними уедет и Мишунина.
Меня это огорчает, с той точки зрения, что некому будет по-существу раскритиковать мой отчет.
Он у меня движется благополучно – через несколько дней кончу тектонику, а к отъезду на защиту кончу наверное все, кроме корректирования и проверки чертежей.
Все никак не соберусь сходить к терапевту – когда нет никаких тревожных симптомов, это всегда трудно. Но зато поневоле пришлось срочно вытащить зуб, что мне сделали очень ловко.
Ну всего доброго. Целую, Соня


Вера Александровна Варсанофьева – Соне. 10 августа 1954 г.
Дорогая Соня!
Узнала сейчас от Вас, что у Вас родился сын. Крепко Вас целую, поздравляю от всей души. Желаю и надеюсь, что он будет любить Вас так же нежно. Как любила бы дочка, что он будет Вашим другом и с малых лет уже будет ездить с мамой на полевые работы; а когда вырастет, легче чем девочка попадет в геологический ВУЗ и станет порядочным человеком.
Как Вы себя чувствуете, какой вес малыша, какой нрав? Я все хотела побывать у Вас, но так разрывалась на части, что выбраться не смогла. Вспоминала о Вас в Устюжне, куда уехала 25 июля и откуда вернулась 8 августа. Ездила туда повидать двоюродную сестру и писать письма. Написала 45 писем и 24 открытки. Но Вашего адреса у меня не было. Целую Вас и малыша. Прошу передать привет Вашей маме.
Ваша В. Варсанофьева

Июль 54 г.
Милая Катя!
Пацан у меня оказался стандартный, с красной физиономией, длинноголовый, с мутносерыми глазенками, с редкими волосами темного цвета. Хотя он и мой, и к нему у меня шевельнулись самые теплые материнские чувства, но прямо скажу, красотой он не отличается.
Зато проявил он изрядную жадность,  и в течение получаса жадно сосал мою еще пустую грудь. Так что в жизнеспособности его сомневаться не приходится, хотя пищит он жалким жалобным голосочком.
Со второго раза пацанчик показался мне более индивидуальным, очень смешным и симпатичным. На кого похож, непонятно.
Спасибо за посылку тебе и всем твоим. Как будто бы все что нужно.
Спрашиваешь, трудно ли было? Трудно, конечно. Но так как скоро, наверное лучше, чем многим другим. Осложнения только в больших разрывах, которые до сих пор болезненны.
О том, вернусь ли вовремя, не ясно. Мне не хочется, чтобы ты откладывала отъезд, но и конечно очень интересно будет поглядеть пацана.
Целую крепко, Соня.

Июль 1954г.
Милая Катя!
Мне, конечно, очень хочется увидеться с тобой до твоего отъезда.  И не только для того, чтобы ты поглядела на моего малыша. Я только теперь разглядела, что он очарователен, но ведь ты это все равно с первого раза не заметишь. Мне очень будет не хватать тебя, чтобы поделиться этим новым большим жизненным опытом. Но очень боюсь, что я застряну здесь сверх срока на несколько дней, а задерживаться тебе с отъездом никак невозможно.
Напиши, пожалуйста, какие у тебя планы, на какое число намечается отъезд. Если же ты его хоть как-нибудь будешь связывать с моим выходом – как бы мне тебя не подвести. В самом благоприятном случае, который кажется уже исключен, я выпишусь 21-ого.
Сегодня меня переводят в клиническое отделение – в этом нет ничего зловещего – просто следствие немножко повышающейся температуры. Там лучше медицинское обслуживание, так что я не спорю. Но кто знает, может быть все это немножко затянется.
Напиши, возьмешь ли ты с собой «Джен Эйр », я тогда верну. Сейчас читаю хоть и не легко, но с удовольствием.
Самое замечательное у моего малыша – это ротик тонко очерченный классической формы. Когда несут кормить, он ее на ходу широко его разевает, а потом засыпает и только почмокивает –тогда нельзя им не залюбоваться. Все остальные черты лица нужно внимательно разглядывать, чтобы понять, что они очаровательны.
Пишу уже из нового помещения. Беспокоиться не о чем. Просто там понадобилось место, и всех, кто может задержаться. Поторопились распихать по другим отделениям.
Мой малыш уже перестал терять вес (остановился на 3,6 кг). За передачу спасибо. Посылай всем ответные приветы. Если тебе не трудно, позвони Алеше на работу, что меня перевели.
Целую крепко. Соня.

Июль 54 г.
Милая Катя!
До 25-26 я, наверное, выбуду, даже в случае не совсем благополучном. Сейчас у меня повышается температура – только 37,2 и приняты приличные меры, чтобы ее сбить совсем. Однако швы делают меня совсем неподвижной и беспомощной, так что когда встану, наверное, не сразу смогу ходить. Слабость после потери крови тоже очень сильная – это я сужу по тому, что когда мне разрешили вставать, мои ноги так и качает.
В остальном самочувствие у меня хорошее. Но известное беспокойство, хватит ли молока для малыша, есть. Он мне милее с каждым днем. Теперь мне уже непонятно как я могла считать его  стандартным, и не очень привлекательным.
Перед отъездом в Тарусу ты вряд ли увидишь меня. Заходи сюда, здесь выходной – первая половина понедельника.
Когда будешь следующий раз, не забудь принести «Литературку» с продолжением статьи Симонова.
Дома у нас все еще болеет мама. Ната уже живет в Москве. А Алеша важно говорит – «Семья-то большая, да два человека всего мужиков-то…». За посылку спасибо. Мне всего хватает и ничего особенного не хочется.
Привет всем, Соня

27 августа 54 г.
Милая Катя!
Очень жаль, что до тебя не добралось мое длинное письмо, в котором я описывала своего мальчика, и где были первые фотографии моего Лёньки. Сейчас Андрюшка уехал, и в нашем доме очень пусто и тихо. Мальчишки очень непохожие. Мой крупнее, смуглее и на данном этапе красивее. По-настоящему белобрыс – это Натин, беленький-беленький. В чертах лица ничего общего, даром, что братья. Маме видимо больше нравится Лёнька, а того она больше жалеет, так как он уже кормится искусственно, и хуже растет.
Лёнька ровно в месяц начал улыбаться – прищуривает глазки снизу и разевает рот – получается такое озорное личико, в ответ на которое невозможно не улыбнуться. А когда он первый раз утром улыбнулся маме, она весь день ходила под впечатлением этой улыбки. Начал немного толстеть телом. В глазах уже не столько глубокого раздумья, как в первые 6 недель, а больше удивление перед нашим миром. Голодный он совершенно неистовствует , жадно присасывается к предмету, который оказался у рта. Плакать умеет очень жалостливо, так что невозможно устоять и не взять его на руки.
Я буду очень рада, если ты его полюбишь как родного. Правда, он стоит того. А когда ты приедешь, он будет еще очаровательнее. И как ни много у него любящей родни, но все-таки такой большой прорыв в родственном круге ему как-то нужно восполнить. От его отца ничего нет, значит он не знает о сыне. То ли он послушался меня и перестал писать, то ли нет подходящей оказии. А я несмотря на все свои решения, не перестаю тосковать о нем. Вернее не о нем – даю себе отчет, что мы друг для друга не приспособлены, а о том большом чувстве, которое он во мне разбудил, и которого он сейчас является воплощением. Может быть лучше было бы для нас обоих, если бы наши отношения не затронули такие глубокие чувства.
Со своими материнскими обязанностями я пока справляюсь прилично, даже обхожусь без прикорма. Но увы, как ни радует меня мой очаровательный сын,  сидеть дома безвылазно месяцами все-таки скучно. Иногда  удается подкинуть его
Ненадолго бабушкам – тогда с удовольствием иду в магазины, на почту и т.д. А тут как-то в воскресенье мама отпустила меня в баню в Москву, и я ехала как на праздник.
И об экспедициях уже мечтаю. Иной раз выйдешь вечером на закате на улицу и вдруг вспомнятся какие-то далекие закаты в тайге или в Албании, и невольно задумаешься о том, что все проходит, и что уже так много прошло. Уходят и покрываются туманом впечатления такой необыкновенной красоты, и такого глубокого невысказанного значения, что просто непонятно, зачем они были даны нам судьбой и зачем так бесследно проходят.
Эти лирические строки навеяны мне увертюрами Бетховена, которые звучали по радио. Целую крепко, Соня

10 сентября 54 г.
Милая Катя!
Получила от тебя три письма, и пишу уже третье. Неужели ни одно еще до тебя не дошло?
Прежде всего выполняю просьбу твоего первого письма. Частота точек при структурно-геологической съемке масштаба 1:100000 – 2,9 на 1 кв.км. Распределение может быть неравномерное. Норма площади на партию без прораба – 300 км.кв. на 4 месяца. Все это при геологическом строении средней сложности. При сложной геологии естественно меньше. Не знаю, нужно ли тебе все это сейчас.
У нас все благополучно. Сын растет, толстеть начинает, держит голову и хохочет. Я все еще обхожусь без прикорма. Недавно Ната привозила своего Андрюшку – он очень похорошел, и вообще кажется будет умнее и красивее моего Лёньки. Но сейчас мой пацан очень, очень мил. А как жаль, что ты его не видишь. Мне очень хочется, чтобы он был тебе совсем близким. На той неделе я возила его знакомить с твоими. Боюсь, что он произвел неважное впечатление, так как нахально орал несколько часов.
Я не скучаю, некогда. Недавно начала кататься на велосипеде и это мне заменяет далекие прогулки, так как на нем можно объездить очень много. Мы увлекаемся составлением альбомов – и у меня в программе наведение порядка в фотографиях, начиная с нашего детства. Но для всего этого урываются редкие часы между кормлениями, пеленками и утихомириванием мальчонки. А кроме того запланировано много хозяйственных дел.
Вопрос о службе начинает меня беспокоить. Без поездки в Ленинград вряд ли удастся что-нибудь устроить. А ехать от моего малыша очень жалко – молоко сразу станет пропадать. Да и его голодным оставлять страшно. Начинаю подумывать, что может быть никакого перевода не выйдет, и придется увольняться. Так или иначе очень большие надежды возлагаются на Н.Г., - он должен будет по приезде выхлопотать для меня перевод.
У нас тепло, ясно. Начали желтеть деревья. Мальчик мой проводит дни на улице – загорел, окреп. Приезжай посмотри.
Соня.

22 сентября 54 г., Салтыковка
Милый друг!
У меня все благополучно. За окном льет безнадежный осенний дождь, а рядом со мной в кроватке спит мой очаровательный толстый малыш. По мере потолстения он становится очень похож на образцового 2-3 месячного ребенка, каких рисуют на картинках. Толстые ножки, гузочки, которые невозможно не шлепнуть, круглые локотки, перетянутые ниточками запястья, круглая морда, в глазах внимание и недоумение, очень курносый нос. Теперь общим мнением установлено, что на отца у него похода только верхняя часть лица – глаза и брови, а его курносый носик и очаровательный ротик – мои (когда-то может быть тоже был очаровательным). Все домашние не понимают, как они могли жить без Леньки, а моя мама, моя спокойная мама, когда я как-то задержалась с ним в Москве, устала после работы и голодная прибежала встречать нас на станцию. Ты задала мне массу вопросов, о том как я тут с ним справляюсь – пока все идет легко, потому что он растет здоровым, и потому что ежедневные заботы по дому (готовка и пр.) с меня целиком сняты. Кроме того все бабушки охотно берутся его опекать, и поэтому я успеваю ходить на базар, работать в саду, и кататься на велосипеде и даже ненадолго (в баню) ездить в Москву. Очень связывают только часы кормления, так как к своему изумлению, до сих пор обхожусь без прикорма. Натин Андрюшка растет хуже, и пока еще худенький.
Как всегда, сын занял целых две страницы, а я еще забыла написать, что он уже держит голову, и произносит звуки, когда доволен.
На днях меня телеграммой вызвали в Министерство по поводу моих албанских дел. Министерский геолог вдруг надумал другой вариант тектонических выводов на основании моего материала. Согласно этому варианту, направление разведки должно быть совсем иным. А она (разведка) уже начата. Меня он не убедил, хотя его вариант и не исключен, но мне мой кажется более правдоподобным.
Из разговора я поняла, что несмотря на то, что надо мною пять весьма опытных начальников, считающих себя знатоками албанской геологии, они все всячески стараются сделать меня ответственной за пробуренные глубокие скважины, в случае, если они окажутся неудачными. Кстати, это дело почти  подсудное. Наш разговор не был окончен из-за Лёньки, которого нужно было кормить. Мне придется ехать еще раз, и тогда я собираюсь высказать свое глубокое возмущение всей постановкой дела. Не знаю, хватит ли у меня храбрости. Но даже сейчас, когда я пишу и вспоминаю всю ситуацию, я негодую. Кстати в разговоре между прочим он успел очень пренебрежительно обругать всех исполнителей в Албании – Егупова и Шантара (моих коллег по съемке) и Георгия Петровича. И, я думаю, совершенно также он за глаза отзывается и обо мне (в глаза он был весьма вежлив).
В общей сложности, хотя моя албанская работа и кончена, но последствия возможно предстоят еще очень неприятные.
В отношении устройства еще ничего нового. Рассчитываю получить отпуск за свой счет еще на месяц или больше. От моего Г.П. по прежнему ничего нет, и мое отношение к нему по прежнему колеблется между нежностью и враждебностью.
Вы с Женей не очень-то рассчитывайте на меня в смысле устройства в Нефтяной. Я что-то потеряла веру в свою карьеру.
В прошлом письме я тебе что-то наврала. Кажется написала, что все это для масштаба 1:100.000, когда на самом деле эти цифры применимы к съемке масштаба 1:50.000. Впрочем, для вас это наверное не имеет значения, так как вы уже на пути к дому. Когда тебя ждать? Целую крепко. Не унывай. Жене привет.
Соня
Была у меня как-то Марина (Сенилова) со своей Леночкой. Была ей очень рада, и мы с ней очень хорошо поговорили. Ленька был весьма одобрен. Впрочем, иначе и быть не может. Он ведь такой хороший. Если он кому-нибудь не очень нравится, я это объясняю только завистью.
Еще раз целую, и уже начинаю поджидать.

4 октября 54 г.
Пора уже тебе привыкать к моему мальчику. Правда, хорош? Я становлюсь односторонним любителем фотографий – заставляю Алёшу без конца снимать и печатать только один объект.
Недавно первой ласточкой заезжала ко мне по пути в Ленинград Вика. Она довольно долго двигалась вниз по Енисею по пятам за тобой – через 2-3 дня, видела твои запоздавшие письма на почтах, и жгла костры на твоих пепелищах. В основном она картировала породы выше эффузивного девона. Но занималась также девоном и будет его детально обрабатывать петрографически.
Она довольно серьезно поссорилась с Н.Г., или вернее разочаровалась в его организационных способностях, которые я считала его лучшим качеством. Видимо, он из тех людей, которые расцветают в лучах увлечения им или хотя бы очень хорошего отношения, а при холодном отношении он как-то теряет свой такт, становится суетливым и подозрительным. Все это очень жаль. Очень грустно думать, что этот человек по всей вероятности уже пережил свою лучшую пору.
Вика повезла в Ленинград мое заявление об отпуске за свой счет или о переводе в Москву, и обещала информировать о ходе дела. А Н.Г. проездом (около 13-15 октября) должен будет составить мне протекцию у московских уральцев. Не знаю, как все это получится. Пока еще с чистой совестью догуливаю свой очередной отпуск.
Дома у нас главная новость – телевизор (со вчерашнего дня). Подарен тете Лизе богатыми родственниками  вскладчину. Пока это только забава – ничего еще толком не смотрели. Интересно, когда мы его начнем проклинать и как нам удастся отвадить соседей, не поссорившись с ними.
Приезжай, жду.
Жене привет.
Соня. О твоих ничего не знаю уже месяц. Завтра мама обещала позвонить с работы.

15 октября 54 г.
Милая Катя!
Дела у меня обстоят довольно скверно. Не думай, что что-нибудь с Лёнькой – он здоров и растет. Но сегодня уже второй день, как мой отпуск кончился, и мой прогул никак не оформлен. Викины хлопоты о Ленинграде закончились тем, что мне разрешили перевод в Московский ВНИИГНИ. С тем условием, чтобы приехать в Ленинград для переделки проектов бурения по Албании. В Ленинград я ехать отказалась, так как там одним днем не отделаешься, а ехать на больший срок – значит нарушать так хорошо наладившееся кормление сына.
Просила разрешения сделать работу по проектам в Москве в министерстве у того геолога, с которым я говорила. Ответа на все это еще нет, но последний мой визит к министерскому геологу, третий по счету, закончился тем, что ему, как в свое время Э.А. Фальковой, удалось убедить меня, что работа по Албании сделана плохо, и что я плохой работник вообще, хотя все дело в том, что небрежно составлены некоторые чертежи,  но настроение у меня теперь такое, что я готова принять на себя любые обвинения и признать себя никуда не годной. Заодно мне кажется, что и диссертация защищена по недоразумению, и что сын у меня не так уж хорош…
Понимаю, что все это смешно и со временем пройдет, но сейчас, как и тогда, в 1947-48 гг., чувствую себя скверно. С таким настроением устраиваться на новое место без протекции просто немыслимо. Я была там в отделе кадров, узнала, что вакантных штатных единиц нет, но если уральский начальник мною заинтересуется, то сможет найти пути для оформления. Так как заинтересовать кого-нибудь своей ничтожной личностью я сейчас не могу, то жду Николая Григорьевича, который где-то запропал.
И вот сижу дома. У нас золотая поздняя осень, Лёнька лежит под окном. Хотя он и не так хорош, как мне казалось в эпоху самомнения, но мне и маме очень мил, мой родной дорогой мальчик, опора и оправдание жизни.
Я оторвалась от письма, а тем временем успел приехать и уехать Н.Г. Он не успел встретиться с уральским геологом. Только рассказал мне, что он за человек и в каком тоне с ним разговаривать. Завтра буду пробовать.
Ну и чтобы закончить о себе, скажу еще, что с какого-то момента я почти перестала скучать о Г.П. Мечтаю о нем только по привычке, без волненья, не сержусь и вспоминаю его тепло с благодарностью. Конечно, появись он сейчас, может быть все бы у нас началось сначала, но пока какой-то этап наших отношений благополучно закончился, и слава богу.
Ты прости, что я все о себе и о себе.
С нетерпением жду твоего приезда, прямо дни считаю до праздников, так хочется, чтобы ты приехала, познакомилась с Лёнчиком и полюбила его.
Твою неудавшуюся попытку поехать в Мотыгино я не расцениваю как большую беду. Трудно поверить, что именно там есть какие-то уникальные материалы и потом не так уж необходимо иметь весь исчерпывающий материал, а у тебя ведь его очень много.
Лёнька окреп, требует, чтобы его купали. Кончаю.
Тем более что скоро нужно смотреть «Бродягу» в телевизоре. Целую, Соня

Октябрь 1954 г.
Милая Катя!
Не знаю, успеешь ли ты получить это письмо, но мне бы хотелось, чтобы ты была в курсе моих сильно изменившихся планов.
В Нефтяной институт я не поступаю. Как и почему, расскажу при встрече. Сейчас собираюсь месяца 2-3 покормить сына, а потом заново думать о своей судьбе. К нефтяной геологии вернусь только в том случае, если мои приятели найдут, что мой уход – для них большой урон, и примут какие-нибудь экстренные меры, что надо думать, вряд ли произойдет.
Но в общем я думаю, что моя счастливая звезда мне не изменит и сейчас, и что все будет к лучшему, и без особо энергичных действий с моей стороны.
Мне жаль, что я тебя смутила, и ты возможно теперь испытываешь разочарование. Но не грусти.
По приезде все обсудим.
Очень жду, Соня.

17 июня 55 г., Красная Поляна
Сегодня в первый день нашего пребывания здесь мы нечаянно ушли в такой далекий маршрут, что я только сейчас, поздно вечером, с трудом от него очухались. Не так уж много прошли – километров 10-12, но по горам это трудно, особенно с непривычки. Не знаю даже, что больше устало – ноги или сердце.
Горы меня по-прежнему, если не больше прежнего, пугают. Самые вершины не вылезают из облаков. И лес – густой, буйный, сплошным чехлом одевает все склоны, только вертикальные обнажены. И чего тут только не растет! Обнажений не очень много, и, главное, на них натыкаешься случайно в лесу. Со стороны видны редкие.
В будущем я надеюсь меньше уставать. Буду стараться не увлекаться дорогой, а то на обратный путь обычно с трудом хватает сил.
Немец мой очень мил. Мало прихотлив, жизнерадостен, доверчив и к геологии относится с живым интересом.
Мы поселились у первой хозяйки, с которой встретились по выходе из автобуса. Так надоело волочить вещи, что не захотелось выбирать. Оказались греки. Четверо ребят греченят, родной язык греческий, а по фамилии почему-то Поповы и русские имена. Маленькая девчушка на два месяца старше Лёньки, но гораздо самостоятельнее. Недалеко от дома на дубу – радио, так что принудительно выслушиваем все известия.
Рядом почта, хлебный магазин с дикими очередями, сельсовет, чайная и пр. атрибуты большого поселка.
Ко мне подсела пятилетняя девчушка, гречанка – Валя, и мешает писать, все болтает, а прогнать не могу.
Катя, родная, не грусти, не скучай. Пиши почаще. Передай большой привет твоим – я совсем забыла проститься с ними. Машке большое спасибо за часы, они мне очень кстати, но все время боюсь потерять.
Катя, если удастся получить деньги по счету, возьми сколько нужно себе. Я имела это ввиду все время, но просто забыла сказать.
Моих это все равно не устроит, все равно удобнее им снабжаться через Нату, только Алёше нужно вернуть 650 рублей.
Не появлялся ли мой Г.П.? Я все-таки иногда о нем вспоминаю, особенно когда что-нибудь напоминает Албанию.
Целую тебя крепко, Соня.

24 июня 55 г., Красная Поляна
Здравствуй, дорогой мой друг!
Жду письма от тебя с сегодняшней или в крайнем случае, с завтрашней почтой. Как дела у Маши?  Удалось ли ей вытянуть на медаль, здорова ли она? Мы все еще как следует не работаем – нет карт. Приехали еще двое студентов. Ажгирей (Дима, сын начальника экспедиции) со своей подружкой, и теперь их у меня трое. Ребята все хорошие, и мне с ними просто. Из всех самый веселый и разговорчивый и самый интересный – немец, он и постарше других. Девочка очень обыкновенная, и вообще они с Ажгиреем уж очень молоды – живут какой-то другой юношеской жизнью.
Вчера мы решили слазить на одну из высоких гор около Красной Поляны – на Аибгу (высота 2400; над Красной Поляной – 1900 м). Дорогу расспросить поленились. Сначала все шло как следует. Какая-то тропинка вела нас прямо в гору мимо старых черкесских садов с черешневыми деревьями. Наконец, вышли мы на крутой безлесный склон, тропинка повела по каменистому руслу и исчезла незаметно, а мы все лезли и лезли вверх, цепляясь за скалы и ветки рододендрона, пока не оказалось, что вверх лезть уже невозможно, и назад страшно. Были минуты, когда я ужасно боялась за себя и за всех. Достаточно было сорвавшемуся камню задеть кого-нибудь, на минуту ослабить напряжение, и дело кончилось бы непоправимой катастрофой. Но обошлось. До верха горы так и не добрались. Измученные, стали спускаться после первого снежника. Для нас это хороший урок на будущее – не относиться к этим горам легкомысленно.
Меня радует, что мое сердце хорошо вынесло это страшное напряжение сил, только мускулы сегодня все болят. Сегодня устроила выходной день. Но когда мы пришли на озеро, где плавали и плавали на лодке курортники, мне вдруг стало так скучно и так тоскливо без моего мальчика, без родных и близких, что я ушла одна в лес, а потом вернулась домой, и вот пишу тебе.
Пиши почаще обо всем. Целую тебя крепко. Маше и маме привет.
Соня

2 июля 55 г., Красная Поляна
Опять у нас выходной день. С утра шел дождь, да и вчера мы здорово устали – так что сегодня отдыхали с удовольствием. До сих пор не пришла машина. Выехала 24-ого и до сих пор ее нет, а без нее мы все еще не настоящие полевики – ни спальных мешков, ни молотков для всех, ни мешочков для образцов. Кроме того, не решен вопрос с лошадьми – а без них нельзя выехать в горы. Кстати, ты когда-то спрашивала, буду ли я отъезжать от Красной Поляны. Много больше половины нашего района из Красной Поляны пешком недосягаемы, - придется уезжать на долгое время – эти районы самые недоступные, меня и пугают больше всего. Как только будут лошади, сейчас же тронемся в путь и надолго.
А то, что останется около Красной Поляны, мне нетрудно будет сделать осенью. У нас все еще толком не выработана методика съемки. Пожалуй, если бы здесь не было Славина, дело пошло бы активнее – он меня сковывает. Но вообще он человек очень симпатичный – веселый, открытый, доброжелательный. Ходя с ним в маршрут, можно многому поучиться – а поскольку все время подъезжает новый народ, мы все время оказываемся вроде экскурсантов.
…Сегодня дождь почти весь день, облака окутали поселок. Молодежь к моему удовольствию ушла в кино – все-таки от их шумного общества я устаю, хотя все они очень хорошие ребята. Приехала Козловицкая, и я теперь не так одинока среди ребятишек. Славин ведь все время со своей семьей.
Горы, Конечно, мне трудны. Тяжесть подъема не искупается их красотой. От Ферганы они отличаются гораздо большей залесенностью – очень трудно ориентироваться на карте – иной раз трудный маршрут с хорошими скалами в лесу может почти свестись на нет из-за плохой ориентировки – на карте все это ровный склон высотой 1000 – 1300 м. Снимков пока нет.
… Катя, милая, напрасно ты не взяла денег больше – мои ведь все равно снабжаются через Нату. Если наладится наше снабжение деньгами, а на это сейчас как будто есть надежды, я обязательно буду посылать тебе. Как обещала. Маше мой большой привет и поздравление с медалью. Маме твоей тоже привет.
Ленечку моего не забывай. Сегодня я получила сразу 3 письма от тебя, от Вики и от мамы. Все в один голос меня уверяют, что он очень весел и видимо вполне хорошо себя чувствует. Знаешь, Вика видела его мельком (заезжала) и, судя по письму, пришла в восторг. Признала его лучшим, чем ее собственная дочка, это очень меня тронуло. Хотя в тайне души я глубоко уверена, что он лучше всех на свете. Я не могу сказать, что очень о нем скучаю. Постоянно вспоминаю его, но скорее с радостью, чем с тоской из-за разлуки, и очень тревожусь за маму, которой, конечно, трудно.
Ты ничего не пишешь о своем труде. Как он двигается? Уехал ли Женя?
Целую тебя крепко, Соня

10 июля 55 г. Красная Поляна
Милая Катя!
Пользуюсь минутой ожидания машины, и поэтому пишу карандашом на маленьком листочке.
Твоя идея насчет приезда мне нравится. Лучше будет согласовать приезд с отъездом моего начальства, так как оно меня стесняет, а он уезжает наверное через месяц. Кроме того, нам нужно будет закончить самые далекие районы, с отъездом на месяц и более, а это наверное будет продолжаться весь июль и август. Так что выходит – действительно лучше приехать в сентябре. От жары я пока совсем не страдаю – маршруты сейчас в лесу, по ручьям, в тени возле воды. Вообще, очень понемногу начинаю к этому рельефу привыкать и немножко соизмерять свои силы, и некоторая заинтересованность в районе тоже появилась, хотя мне очень не нравится тектоника зверская, а также падения и простирания меняются прямо на глазах. Складки лежачие, и заваливаются они хоть как придется, безо всякого порядка.
Наши все съехали. Вернее, почти все – но и так народу было более чем нужно.  4 исполнителя и 7 коллекторов. Живем в эстонском доме в хорошем саду, две комнаты, тут же раскинутые палатки, так что довольно шикарно. На работу нас развозит машина – прямо как в Албании. Завтра намереваемся тронуться в путь, поначалу – по единственной дороге на машине, и там простоим с недельку. Так что в письмах будет небольшой перерыв.
Дома у нас было очень трудно, ты, наверное, и сама это знаешь. Мама, конечно, держится героически, но после такого напряжения и она может слечь.
Ты совершенно напрасно огорчалась по поводу предполагаемого звонка Татьяне Ивановне. Я, правда, думаю, что это был действительно он. Может быть его заставило позвонить только чувство долга, и тогда даже лучше, что он ограничился такой короткой информацией. Я, конечно, немножко мечтаю о встрече, но мне хотелось бы, чтобы она была настоящая, и не зависела от таких пустяковых случайностей. А не будет такой настоящей – и не надо!
Маму мою, я думаю, в этом деле больше всего тревожит вопрос отцовства для Леньки.
Я ходу в основном с Вронским, так он не столь самоуверен, как студенты, и темпы его не такие резвые. Вообще же весь народ у нас очень симпатичный, не знаю, как по одиночке, но коллектив жизнерадостный и ладный.
Будь здорова и не унывай, Соня.
Приезжай, я буду очень и очень рада. С деньгами со временем у нас все утрясется, и я без труда обеспечу тебе проживание и дорогу, а здесь будешь жить с нами. Маме и Маше привет, Соня.


19 июля 55 г., Красная поляна

Теперь нас собрался максимум, и даже завтра ожидаем Богданова и Ажгирея, а потом понемножку, надо надеяться, народ начнет разъезжаться. Мы неделю прожили лагерем (7 человек(, и в этом же составе собираемся выехать высоко в горы (на Чугуш), как только достанем лошадей. Состав отряда хороший, правда уж очень молодой. Если бы не Вронский, я чувствовала бы себя совсем старой. Но ребята хорошие, жизнерадостные, веселые. Одна девочка – была бы она совсем хорошей, если бы не была уверена, что очень всем нравится. Мальчик-рабочий, который хорошо варит нам кашу.
Но знаешь, все-таки очень трудно. Несмотря на то, что мы голодаем, не мерзнем и время от времени попадаем в места цивилизованные и курортные, все это не искупает физических трудностей – каждодневных подъемов на 500-800 , а то и более метров, преодоления скал, осыпей, зарослей и прочих прелестей Кавказа.
Надеюсь, что к твоему приезду самые трудные районы будут уже сделаны и останется нам излюбленная гора туристов Ачишхо – открытое место без страшных скал и ледников. Кстати, геоморфологии я не понимаю. Могу сказать только одно – что это очень молодая страна, где домены совсем не выработаны, что поднимается она вся одинаково быстро. Как при этом строить геоморфологическую картину – понятия не имею.
Может быть удастся что-нибудь выжать из снимков – они кстати будут на днях.
В сентябре у нас народ сильно убудет, особенно во вторую половину сентября, так что твой приезд никому не помешает. Получила поздравления и все письма, посвященные мальчикам. Очень скучаю о сынишке и очень жалею, что не вижу их обоих – это ведь так интересно. Целую тебя крепко. Привет маме. Маше и тете Тане.
Соня.

2 августа 1955 г.
Милый друг!
Что-то ты давно мне не пишешь. Что у тебя нового? Как Машенька?
Мы уже вылезли в самый свой трудный район, на высокогорные луга. В хорошую погоду (а это бывает редко) здесь все-таки очень хорошо. Далекий горизонт, цветущие луга, неизведанные страны за каждым перевалом, рыжие серны, которые спокойно разгуливают перед носом и почти совсем обнаженная геология – все это понемножку перебивает мое заранее враждебное отношение к Кавказу.
Иной раз вылезая на хребет, чувствуешь глубокое волнение перед открывающимся видом, как бывало в Фергане. Но для этого нужно солнце, а оно что-то перестало к нам заглядывать. Холодно. Жалкий костер (дров нет). Снежная вода, топим снег, дожди. Поневоле хочется поскорее спуститься из этих благословенных мест пониже, к теплу, к голубому небу, которое виднеется вдали над морем.
Вообще же трудно.  Трудно подниматься на 1000 с лишним метров с тяжелым рюкзаком, ночевать под пихтой у костра, то есть почти не спать, мокнуть каждый день. И почти также трудно разбираться в геологии, чувствуя себя школьником в этих местах.
Удовлетворительный отчет я все-таки, наверное напишу, но только серенький. А будь на моем месте человек, побывавший здесь ранее, как много больше он увидел бы и понял.
Странная вещь – геологическая партия! Вот соединила судьба семерых людей, ничем ранее не связанных. Людей, которые недавно еще не знали о существовании друг друга, и вот теперь делишь с ними трудности и досуг, и каждую минуту времени. А кончится полевая жизнь и также разойдемся все, прочно забыв друг о друге. .. В этом году у меня, пожалуй, не заведется новой дружбы.
Не появлялся ли вновь Г.П.? Он видимо уехал в отпуск к себе домой и теперь должен бы объявиться снова в Москве. Я знаю, что это была не последняя его попытка найти меня,  но может быть другую попытку он отложит до осени.
Жду в сентябре. Но только имей в виду, что у нас совсем не жарко, а холодно. Может быть, приедешь в августе? Славин уже уехал.
Соня.

30 июня 1956 г. Кавказ
Милая Катя! Тебе, конечно, непривычны такие темпы, но я ехала всего 2-ое суток, и сегодня была уже 3-ий день в маршруте. Ходу пока в легкие маршруты и чувствую себя вполне хорошо. Кельцев, который у нас завхозом, ведет хозяйство очень спокойно и расторопно, не в пример Юрию Сергеевичу (Вронскому), который постоянно ворчал и нервничал. Новый сотрудник Володя пока мне очень нравится – очень мило держится и в отличие от аспирантов болеет за всю работу. 4 девочки оказались лучше, чем можно было ожидать, все они очень маленькие, вроде Машки. Район пока не очень горный, для туристов не выигрышный – леса и леса, только на юге хребты с лугами.
Поселок с клубом, баней и магазином, хорошая хозяйка. Для начала пока все. Пиши.
Твоя Соня

Соня – Наталье Николаевне в Симферополь. Октябрь 1956 г.
Милая мама!
Леня, когда его спрашивают, куда уехала бабушка, отвечает – «ам!». Наверное, на него очень большое впечатление произвело то количество еды, которое вы с собой взяли.
Дома все благополучно. Бабушка  совместно с Юлей и Елизаветой Ивановной  отлично со всем справляется и, представь себе, почти без моей помощи. У меня все не проходит тошнота, и я не могу ни есть, ни думать о еде. Сегодня Алёша взялся за лечение и, надеюсь, все кончится. Сегодня получила твою открытку. Аврал у нас прошел. На будущей неделе может быть удастся получить отпуск. Целую Лёлю, Борис Петровичу привет,
Соня

Июль 57 г. Ново-Прохладное, Кавказ
Здравствуй, дорогой друг!
Неужели ты до сих пор не уехала? Надеюсь, что да, и что это письмо пустится за тобой вдогонку.
У нас очень спокойно и очень благополучно. Сравнительно мало дерганья. Дела идут. Ко мне относятся с почтительным уважением внешне. И девочки. Которые сначала были настроены очень настороженно, теперь потеплели. Но какие они маленькие1 лес. Горы. Грозы; дым костра и здоровая усталость к вечеру. Я сейчас с трудом вспоминаю свои предотъездные общечеловеческие тревоги, и газеты, которые нам время от времени привозят, не читаю.
Жду Нату с Владимиром Сергеевичем главным образом для разговоров. Хотя думаю, что и эти разговоры не разобьют моего спокойствия.
Так тебе понравился Дон Кихот? Интересно, чем он не понравился Стере(?). его можно было показать смешным и жалким, но мне кажется. Что так правильнее – сохранение достоинства во всех случаях.
У нас Ажгирей. Трудно сопоставить зимнего начальника с громовым голосом и с непрерывным потоком панических приказов и того человека, который весьма доброжелательно знакомится с нашим материалом, строит общие планы. Все время со смехом вспоминаю, как его внезапно возненавидела Эсфирь Азриелевна (я тебе рассказывала). Ну вот и все. Кавказ как Кавказ.
Целую тебя крепко. Маме и Маше поклон. Пиши, Соня. Что-то главное мы в жизни конечно упустили, когда мы жили правильнее, тебе не кажется? Сбрось с плеч свой груз.
Еще раз целую крепко, Соня


Июль 1958, Адлер
Милая Катя!
Мы живем в Адлере второй день и впечатлений уже на неделю. Здесь сняли комнату в 5 минутах ходьбы от моря. Завтра я уезжаю в горы к своим, которые уже начали работу, не ахти как, но начали.
Лёня вообще мал для такой поездки. В поезде все-таки его больше всего заинтересовали плевательницы, и хотя он очень внимательно смотрел в окно, но как мне кажется, мало что вынес. Слишком быстро все менялось для его уменья воспринимать. К его наблюдательности не хватает живости.
Море ему очень понравилось, на пляже он занимается «своей работой», то есть с удивительным трудолюбием собирает камешки, обмывает их в море и укладывает в кучки. По-видимому уверен, что со временем переберет и перемоет так все камни на пляже (пляж каменистый длиной не менее полу-километра). Сегодня он первый раз зашел в море по грудь – и у меня на руках учился плавать. Сейчас обгорелый лежит у меня под боком и тяжко стонет. Обжегся он не сильно, но совершенно не умеет переносить боль. Вчера ездили в Сочи – туда на пароходике, обратно на автобусе. Пока я занималась делами, они с бабушкой провели несколько часов в дендрарии. Сегодня я спросила его, о чем написать тебе. Вот его ответ: «Напиши тете Кате что у меня на море очень много работы, и что я видел 4 бассейна с лилиями (в дендрарии) и что я около моря в Сочи «залезал в беседку».
Как сложится работа. Мне еще не совсем ясно. Володи почему-то до сих пор нет, и по погодным причинам вся партия недели на две скопилась на съемке.
В течение ближайшего месяца я буду довольно часто бывать в Адлере и даже думаю Ленечку на день взять в маршрут и на ночь ночевать в палатке. О работе в отличие ото всех предыдущих годов думаю без всякого энтузиазма.
Всего доброго. Желаю удачи.
Пиши Адлер до востребования.
Целую крепко, Соня

29 июля 58 г., Кепш
Привет, друг!
За весь месяц, пока у меня гостили мама с Леней, я не собралась тебе писать, так как все время моталась между Адлером и Кеппшом (35 км по шоссе), и все свободные минуты старалась отдавать им. Они уехали. Как доехали, еще не знаю. Посадила их в вагоне и последнее, что видела, это леничкино заплаканное лицо. Он плакал и все повторял: «А как же ты останешься?». За месяц он очень освоился с Адлером, не боялся соседей, и вообще его страсть к новым местам проявилась и здесь. К морю он относился все-таки с опаской до самого конца. Как всегда, он во все вносит раздумье: «Ты знаешь, почему волны никогда не проходят? Потому что одна волна подбегает к берегу и разбивается, другая спешит ей на помощь и тоже разбивается, третья опять спешит на помощь, и так они никогда не проходят». Это после долгого задумчивого смотрения на море. Так и остался в уверенности, что Турция на горизонте, и когда видел на горизонте пароход, считал, что он в Турции.
Мне было очень грустно с ним расставаться и теперь в Адлер будет тяжело заезжать, если случится. Но и маме сильно надоела неуютная курортная жизнь, и мне все-таки для дела лучше не отвлекаться. Один раз я их привезла к нам в горы, в наш лагерь. Мама была в восторге от гор. Леня пожалуй их оценить не сумел.
Работа у нас идет, хотя и не блестяще. Район очень трудный по всем статьям, и выручает только то, что через него по диагонали проходит шоссе. По шоссе ходят уже много лет неисчислимые толпы геологов, и внести что-нибудь новое нелегко.
Славин в Москве нанял для нас нового геолога – женщину, но сразу после его отъезда от нас после первого же трудного маршрута она решила отказаться от работы, так как почувствовала, что она ей непосильна в основном физически. Сейчас нас не хватает, и боюсь, что мне опять придется много ходить по трудным местам.
Народ у нас неплохой, хотя, пожалуй, обстановка несколько хуже, чем в прошлом году. Мы с Володей еще не разобрались кто в чем должен командовать (я отвечаю за геологию) и иногда от этого путаница. Володя в роли начальника проявил некоторые свои нехорошие черты – мелочность и деспотичность. Правда, все это несерьезно.
Маша твоя мне еще не писала.
Мой адрес: пос. Кепша Адлерского района Краснодарского края.
Соня.

19 августа 1958 г.
Дорогой друг, привет1
Сегодня ночью мне вдруг приснилось твое письмо, в котором ты меня  жестоко попрекаешь за невнимание к Маше. Проснувшись, я срочно написала ей в Москву письмишко. Жду от нее известий – пока нет, но в Адлере бываю редко, и все твои письма получаю с запозданием. Я думаю, что если Маша соберется, она могла бы заехать в Салтыковку и обо всем расспросить маму или Юлю.
Еще ни одного письма не получила от тебя по адресу Кепш, а уже мы скоро собираемся переехать. Новый адрес будет: Михельрипш, Абхазская АССР, геологическая партия. В этом году я как никогда чувствую перепроизводство геологов – по краснополянскому шоссе двигается непрерывный поток экспедиций и партий. Правда, только нам приходится лазить в бок по очень трудным горам. Большинство обходится доступными дорогами.
К нам непрерывно заезжают гости – всех приходится водить по легко доступным разрезам, которые успели опротиветь нам до предела.
В результате я совсем не чувствую нашу работу нужной. Все эти тяжело дающиеся нам маршруты дают лишь детализацию того, что известно было до нас. А при переносе наших детальных данных на топоснову 1898 года, все они, естественно, теряются.
Сейчас у нас неплохой коллектив – нет, пожалуй, прошлогодней сердечности, и порядка меньше, но в основном ребята хорошие. Как всегда, много смеха и шуток. Объявился один карикатурист и подражатель, есть музыканты, есть предметы для насмешек. Мне ближе всех, конечно, Эля Готтесман и Лена прошлогодняя.
Дома у нас все благополучно – Лёньку отдают в детский сад, не знаю еще, удастся ли, 68 заявлений на 12 мест. Была беда с Андрюшкой – он упал в бетонированную яму глубиной 2 м и было сильное сотрясение мозга – 2 недели пролежал в больнице. Сейчас здоров. Нестеровы живут в Обнинске – очень хорошая квартира и очень приятный город в лесу и в садах. Но Ната что-то недовольна работой.
Целую тебя крепко, Соня

Август 1959 г., Кавказ
Милый друг, привет!
Снова я попала на знакомые до мелочей альпийские луга на вершинах гор и снова поражалась их красоте и яркости. То видно вдали голубеющее пятно – это незабудки, которые здесь почему-то нежно пахнут, то попадаются огромные лилии и много других, которые у нас считаются садовыми. Особенно я люблю ходить одна. Как только оторвешься от людей – невольно глубоко вздохнешь, и при этом одиноком хождении по горам как-то особенно сильно чувствуешь, что полно живешь.
Впрочем, есть у нас и тяжкие заботы – пропала лошадь, стоящая 4000 рублей, и я не уверена, что не мне придется выплачивать ее стоимость. Рабочий попался (Тамара нанимала его без меня) легкомысленный мальчишка с ленцой. И что меня особенно беспокоило, в первые дни я видимо перетрудила сердце, и по утрам у меня отекают глаза. Но кажется теперь все это прошло.
Вчера мы спустились с гор, где было все время прохладно, и угодили в страшную жару. Сижу в комнате, на улицу страшно выйти. Общество у нас хорошее, и даже с Тамарой (Ильиной) я вполне в ладу.
Таню Камшилову  жду с удовольствием, так как оказалось, что наша девушка ждет ребенка и уже через месяц-другой выйдет из строя.
Я надеюсь, что ты  в твоей тайге и на болотах тоже живешь полной жизнью. Пиши. Соня

6 августа 59 г.
Милый мой друг, здравствуй!
Получила от тебя пока только одно письмо из Сольвычегодска. Как твоя язва? Отправляю второе. У нас все благополучно и необычно спокойно, без суеты. Нам удалось нанять нового рабочего – взрослого, не совсем понятного происхождения, но очень делового и с высокоразвитым чувством ответственности. Не знаю, как удастся нам списать пропавшую лошадь, но за оставшихся мы теперь можем быть спокойны. Объехали мы все свои старые (1956 год) листы и, представь себе, каждый новый маршрут заставляет исправлять карту – так она все-таки была далека от истины. А ведь казалась мне неплохой картой. Боюсь, что и за теперешним новым вариантом еще много придется кому-то переделывать.
Я очень довольна своим парнишкой, беда только, что с Тамарой у него почему-то неважные отношения. С моей точки зрения он безотказно выполняет всю мужскую работу, но она почему-то на него поваркивает. Мы с ним как-то тут прожили вдвоем в избушке 4 дня и жили очень дружно. В маршрутах он в меру интересуется геологией и помогает мне в трудных местах лазать, к чему я совсем не приучена всеми своими предыдущими спутниками. Кроме того, он оказался интересным собеседником на социально-исторические темы и очень ценит мои рассказы (что тоже бывает редко).
Тамару я ничем не могу попрекнуть, но чем-то неуловимым она меня временами раздражает, то ли неискренностью, то ли это предубежденность. Она очень неплохо справляется со своим делом – описывает разрезы и разыскивает фауну.
Приехав сюда вчера, я рассчитывала встретить Таню Камшилову, но вместо нее получила телеграмму о том, что она едет только 15-ого (на полмесяца?) и с сестрой, что мне в общем дело осложняет и проку будет меньше. Машке сегодня напишу.
Целую тебя крепко. Пиши. Дома все благополучно. Лёня мне пишет (диктует маме) письма. Она записывает под его диктовку дословно. Очень неплохо.
Соня.
После 1-ого сентября мой адрес будет Даховская до востребования.

21 августа 59 г.
Я вижу, ты стала типичным начальником экспедиции, который координирует работу и сам наслаждается природой. Осталось только освободиться от угрызений совести.
Приехали целых две Камшиловых – Таня и Катя, и еще два мужа – Тамарин и Наташин (студентки), и я немного паникую – третья лошадь у нас так и не нашлась, а на этих двух бедняг приходится слишком много груза. Девочки очень милые, но приехали почти босиком.
В остальном у нас все благополучно. Работаю с удовольствием и очень строго по плану – успеваем все, что было задумано. Надеюсь, так и подойдем к концу.
Дома у нас неприятность. Борис Иванович  довольно грубо заявил маме, чтобы она искала квартиру на зиму, и она с Лёнькой немедленно выехала – поехала сначала в Обнинск, потом собирались к Тане Баршевой , к другим знакомым и потом, наконец, смогли снять комнату на сентябрь и далее, так как дом еще далеко не готов. Она могла бы и не жить в Салтыковке, но жалко отрывать Лёню надолго от детского сада.
Сейчас по причине приезда гостей съели коробку шоколадных конфет. И 10 вобл – небывалое пиршество. Целю крепко, Соня.

8 сентября 59 г.
Милая Катя!
Пишу я тебе редко, но все-таки пишу. Мы переехали в Даховскую (это около нашего Сахрая), и мне осталось отработать здесь 12-15 рабочих дней. Больше без машины и лошадей мне не сделать. Нас осталось всего трое: я, Саша и Таня (Камшилова), которая очень мила. Мы уговорили ее, пожертвовав педагогической практикой, остаться до конца. Машу я уже не жду. Думаю, что она побоялась ехать без Риты, и мама твоя еще не совсем здорова.
Нас постигло одно неприятное событие, которое меня все еще продолжает мучить. Виновато излишнее доверие мое к людям, переходящее в соблазн. Нас рабочий утащил у нас 2.500 рублей и скрылся. Родные его настояли, чтобы я подала на него заявление в милицию, что я и сделала. Но если бы они взялись возместить хотя бы часть суммы, я бы его не подавала, так как отношусь к нему по-человечески хорошо, и ситуация жизненная у него была сложная. Теперь, говорят, его посадят лет на пять. Что касается моих убытков, то их частично удалось компенсировать за счет продажи лошадиного корма (лошадей пришлось сдать раньше срока) и за счет Тани, которая работает у нас даром, между тем как ей идет зарплата нашей студентки, кончившей работу из-за беременности. Если мне возместят убытки, я с нею расплачусь.
У нас стало холодно и  сыро. Сегодня первый раз за все лето не вышли на работу из-за дождя.
Буду здесь до 20-25-ого. Потом до 1-ого пробуду в Ессентуках. Мои поселились в Салтыковке  в деревенской избе недалеко от ул. Луговой. Лёня опять ходит в детский сад – теперь уже в старшую группу. Целую тебя крепко, желаю всего лучшего. Соня.

Июнь 60 г.
Катя, здравствуй!
Жду с нетерпением твоих заграничных впечатлений. Я сегодня в маршруте уже пятый день. Сейчас живем опять в нашем старом Сахрае (Ново-Прохладное). Куда нас забросили с Вадимом. Сами мои приятели (Лена  и ее сотрудники) укатили на побережье моря, где у них живут семейства. Погода – неустойчивая, часто дожди, разлились реки. Но я стараюсь по возможности не терять ни одного дня, так как не исключено, что лето у меня будет испорчено. Паренек мне попался довольно хлипкий. Я, немолодая женщина, с пороком сердца, загоняла его в первый же день. Он скис, и я уже второй день хожу одна в районе деревни. Сейчас сижу на бревне и жду машину, чтобы она перевезла меня через реку – одна в брод идти боюсь. Речка пустяковая – но сейчас сильно разлилась.
В лесу очень много соловьев. Много грибов белых (никогда не видела их в такой массе), а на вырубках уйма земляники. Вчера объелась ей до рвоты. Теперь даже не смотрю на нее. Прибегали мои старые знакомые (по 57 году) и рассказали все Сахрайские новости за три года: Иван Егорович, оказывается, купил машину, и иногда приезжает на ней.
Честно говоря, мне ужасно жалко было отдавать свою голубую кофточку. Будет случай, завези ее в Салтыковку, м.б. я буду просить прислать посылку. Целую крепко. Привет маме и Маше,
Соня

6 июля 1960 г., Сочи
Здравствуй, друг!
Получила вчера бандероль, а сегодня длинное твое письмо, в котором тебе удалось с моей точки зрения очень много выразить. Я надеюсь, что несмотря даже на развалившуюся экспедицию, ты не жалеешь об этом сумбуре впечатлений, в котором несмотря на всю противоречивость, есть какая-то настоящая мудрость. За кофточку спасибо. Вчера, когда я получила ее без единой строчки письма, я даже решила, что ты обиделась на мою жадность. Но мне она правда очень нужна будет недели через две, когда обстоятельства заставят меня попасть в Сочи. Первый раз за все шесть лет экспедиции собираюсь дважды пересечь хребет по туристической тропе, и несколько дней провести на море. Сложность моей жизни заключается в том, что у меня завелся детеныш, и я устала уже думать и решать его судьбу. Ты об этом может быть узнала, если была в Салтыковке. Здешние женщины знают об этом, так как ничего не объясняя, мне было неудобно увиливать от работы и капризничать в еде. Они устроили мне визит к знакомому врачу в Сочи, ради чего я и предпринимаю всю эту историю. Мама очень взволнована и хотя и не отказывается нянчить еще одного внука, но сейчас кажется склоняется к тому, чтобы его лучше не было. А мне его жаль. Свое мнение об этом напиши по адресу: Сочи, главпочтамт, до востребования. Не могу сказать, чтобы я ждала совета. Перед лицом таких решений, как я тебе уже говорила, человек бесконечно одинок. Но мне интересна твоя реакция. Послезавтра в нам прямо с гор свалился на голову Славин. С ним мы отправляемся  в далекий вьючный маршрут, к концу которого я и думаю попасть на южный склон (после 20-ого).
Живем сейчас в поселке, занимаем целый домик даром – у него нет хозяина. Электрический свет, радио. Хозяйство ведет повариха Лениного отряда, так что я у них под крылышком живу довольно-таки беззаботно. Сегодня первый день после нескольких недель меня не тошнит, то ли оттого, что у нас появились свежие овощи, то ли по иным причинам. Сердце в порядке.
Итак, жду твоего письма в Сочи.
Твоя Соня

Наталья Николаевна – Кате. 12 августа 60 г.
Милая Катя!
Сонин адрес: Гузерипль Краснодарского края, Тульского района, Геологический отряд МГУ. Примерно до 10 сентября – потом она вернется домой.
Внук или внучка у меня все-таки будет.
Мы с Лёней приехали из Каширы (из Б. Ильинского) и сегодня едем в Обнинск на недельку.
Всего Вам лучшего, Н. Бызова

Август 60 г. Соня – Катиной маме Евгении Александровне

Дорогая Евгения Александровна1
Я очень давно ничего не получаю от Кати. Последнее знаю из Машиного письма. Знаю о ее ноге, и о том, что Катя Вам пишет. А мне почему-то нет. Я, правда, тоже плохо пишу, но все-таки пишу. Мне пришлось очень трудно в этом году, и по работе трудно, и много всяких бед. Скоро (через 15 дней) поеду, наверное, через Крым, чтобы повидать родных в Симферополе.
Если Вам не трудно, и если будет не поздно, напишите мне пожалуйста о Кате. По адресу: Адлер, до востребования, если авиапочтой, то идет 2 дня.
Всего Вам доброго. Как Маша? Ей передайте пожалуйста приветы.
Соня

19 сентября 60 г.
Здравствуй, друг!
Получила ли ты хоть одно мое письмо? Я посылала домой и в Сыктывкар. Боюсь, что ты считаешь, что я не пишу тебе умышленно. Я уже третий день в Москве. Звонила твоей маме и скоро собираюсь зайти к ней. У нас все благополучно, если не считать, что в Казахстане умерла тетя Лиза – уже полгода положение ее было безнадежно. Если прибавить к тому, что Оля в декретном отпуске (роды в начале ноября), а Вася приобрел подержанный «Москвич» и, обезумев, занимается только его ремонтом, то представляешь, какая там была обстановка. Мама собиралась туда поехать, дождавшись меня, но теперь уже нет смысла.
Лёня очень изменился – первый день или два он мне казался чужим, с трудом к нему привыкала – такой стал взрослый. Со мною очень нежен. Совершенно очаровательный Бориска.
У меня более или менее благополучно, но все никак не решусь идти к врачу, так как уверена, что меня будут страшно ругать.
Сегодня я уже берусь за работу, которая у меня будет очень напряженная, так как времени очень мало – не больше трех месяцев до отпуска. Никто ничего еще не знает. Только Эле я сказала. Но через какой-нибудь месяц все станет очевидным.
Сейчас все родные уже смирились с моим решением и даже согласились, что может быть так и нужно было.
Воображаю, как вы там мерзнете. Скоро ли домой? Пиши в Салтыковку.

Соня

12 февраля 61 г. Роддом
Даже жалею, что я просила тебя заходить: ничего особенного мне не нужно, а тебе придется урезать свою лыжную поездку. Если бы ты вела не такой светский образ жизни, нам бы лучше поговорить по телефону. Но нам разрешают только от 6 до 8 вечера, а тебя в это время нет.
У меня все благополучно. На фоне настоящих сердечников я одна из самых здоровых. Но все же меня и колют, и дают чего-то глотать. Судя по ощущению, роды близко, но может быть дотяну до 20-23 февраля. Скучно здесь, конечно. Прошло всего несколько дней, а уже кажется, что я здесь очень давно.
Неужели еще неделя или две? Это ведь совсем не то, что послеродовая палата. Там уже знаешь, что все благополучно, радостно и некогда. Надеюсь получить  от тебя новости о Пете, о моих сослуживцах и других.
Я здесь наверное надолго, так как сердечников держат не менее 3-х недель после родов – самая большая опасность декомпенсации наступает на 3-й неделе после родов. Можешь передать это Эле и др.  – до половины марта буду скорее всего недоступна.
Во вторник, когда будет звонить мама, попроси привезти ее мне носков или чулок.
Соня

Наталья Николаевна – Евгении Александровне Олигер (Катиной маме). 15 августа 61 г.
Дорогая Евгения Александровна!
Катя прислала письмо Соне с указанием Вашего адреса, как обратного, так как свой дать затрудняется. А Соня, уезжая, просила меня распечатать Катино письмо и ответить ей.
Итак сообщаю Сонин адрес: п\о Нижний Яловец, Черновицкой области, Путильского района, Геологическая экспедиция, С.Л. Бызовой. Это я пишу для Кати, или перешлите ей это письмо, или перепишите). Соня уехала 10 августа, а вернется между 20 сентября и 1 октября. Ехала она с удовольствием, хотя и с ребятами, особенно с девочкой, расставалась с трудом.
Я осталась с ребятами одна. Облегчает дело то, что Алеша в отпуску и навещает нас два раза в день. Для черной работы я нашла женщину, которая приходит два раза в неделю. В общем, я справляюсь неплохо.
Катюша растет очень хорошо. Уже сидит самостоятельно, хотя ей полгода еще нет.
Леня дохаживает последний месяц в детский сад, занимается английским и без мамы ведет себя лучше, чем при маме.
Самое досадное для меня это то, что я никуда не могу вырваться из дома, - только до ближайшего магазина (с коляской). Но к концу августа обещает приехать из Крыма сестра Лёля и, надеюсь, мне будет немножко посвободнее.
Всего лучшего Вам, Маше и Кате. Ваша Н. Бызова.

22 августа 61 г.
Милый друг!
Прислали мне твое письмо, и я пишу как ты распорядилась по Машиному адресу. Сегодня я уже десятый день в маршруте. Работаем с лихорадочной быстротой, в погоду и в непогоду.
Сделано без меня на той части листа, который доверен Виктории Яковлевне, - почти ничего не было, и я начинаю как будто с начала.
Уже намечается много интересного. Но, пожалуй, Карпаты оказались очень холодной страной. Мы мерзнем уже сейчас, а что будет в сентябре – страшно подумать. Думаю, что в конце сентября я окажусь уже дома. Тем более, что я приехала  без допуска, и в фонды ни в какие не попаду.
Дома у нас пока как будто, как пишет мама, все благополучно. Девочка, которую теперь никто не дразнит грудным молоком, спать стала лучше. Много помогает Алёша. Два раза в неделю приходит женщина на 4-5 часов. Соседки все на перебой предлагают свои услуги.
Что-то я не уверена, по старому ответу, что письмо дойдет до тебя, поэтому много писать не хочется.
Целую, Соня

5 сентября 61 г., Карпаты
Здравствуй!
У меня все благополучно и здесь и дома. Лёниных первых  впечатлений о школе еще не знаю, а доченька в полгода уже стоит в кроватке и даже пробует ходить. Приехала тетя Леля.
Здесь тоже все более или менее в порядке, вернее, как я постоянно внушаю В.Я., беспорядки совершенно не стоят переживаний, особенно на фоне общего неблагополучия. Числа 20-ого сентября организуем совещание партии и после этого начнутся разъезды. Я думаю уезжать числа 25-27-ого. Организовано все здесь так (дело рук Славина), что вся молодежь – геологи – и даже дипломники – работают сами по себе, держатся очень самоуверенно и связаны с партией только хозяйством. Поэтому коллектив огромный (25 человек), но не очень дружный, хотя многие ребята неплохие. В сентябре стало солнечно и днем даже жарко. Но в целом наш участок – самый холодный на Карпатах. Здесь кроме картошки ничего неи растет.
Получила ли ты мое предыдущее письмо?
Машеньке привет,
Соня

Август 62 г., Карпаты
Милая Катя!
Прошла уже четвертая часть полевого сезона, а дел еще видимо-невидимо. Стараюсь не терять времени и хожу каждый день. В.Я. (Добрынина) в этом году еще злее и взбалмошнее чем в прошлом, и хотя она и не ссорится со мной, но я ее стараюсь избегать.
Народу много, я близко подружилась с нашей университетской микропалеонтологичкой , у которой с собой сынишка – ровесник Лени, а дома дочка – ровесница Катюшки. Дома у нас гости из Казахстана: Оля и Вася (Жерягины ) с тремя детьми. Леня ездил с Натой и Владимиром Сергеевичем на Оку, жили в палатке в 16 км от Калуги . Впечатлений его еще не знаю.
От тебя получила письмо и попытаюсь послать свое по одному из твоих адресов. Как твои? Когда будете кончать? Что нового?
Целую, Соня

1 сентября 62 г.
Пошла вторая половина моего полевого сезона, второй месяц. У нас уже очень холодно, конечно, еще не то, что будет к концу сентября, но уже ватники в ходу.
Недавно, как всегда на короткое время, приезжал Славин. На этот раз он внес некоторый порядок в беспорядочное руководство В.Я. Меня освободили от разведки руды. И еще было сделано несколько полезных дел. Я подсчитала все необходимое на этот год, и свои возможности – при большом напряжении постараюсь закончить к концу сентября.
Места все те же, прошлогодние, только выше немного . Те же темно-зеленые еловые леса и вырубки, розовые от Иван-чая и полные малины. Каждый день выходим на полонины – водораздельные хребты, где свищет уже не летний ветер.
Съемка у меня идет неплохо – уже есть новые интересные данные и мысли. Со мною ходит студентка с 3 курса – тоненькая девочка с мохнатой головой и в узких брючках. Иногда посылаю ее самостоятельно и мне в пару дают одного из наших нескольких школьников-пацанов. По своему уровня они очень близки к Ленечке, только один думающий.
В коллективе у меня нет близких людей, как и у тебя, вероятно. С удовольствием поздно вечером остаюсь одна в своей палатке и рада бы подумать или почитать, но почти сразу же засыпаю.
Дома пока все благополучно. Лёня очень доволен поездкой и готовится к школе с бабушкой Лёлей. Катеришка набирает запас слов и умнеет, но надеюсь, что с настоящим разговором дождется меня. Летом у нас была настоящая гостевая толчея – перебывали наверное не менее 20 человек и многие гостили, так что мама устала от гостей, и дети ей кажутся уже не нагрузкой, а удовольствием.
А я уже отсчитываю дни до встречи, хотя и не так давно рассталась. Так что в этом отношении я уже не настоящий полевой работник.
Как ты? Долго ли еще будешь в плавании? Очень рада, что Маша вырвалась, наконец, из своего учинского заточения . Даже не знаю, дождусь ли ответа от тебя.
Очень уж медленно проворачивается наша переписка. Помни, что к октябрю я уже буду дома.
Соня

26 июня 63 г.
С трудом вспомнила твой адрес (м.б. неверно). Почтовое отделение не помню.
У меня все в порядке. Уже три маршрута за плечами. Правда из них два были с дождем, но мы приспосабливаемся пережидать дожди под ёлкой с костром, так что не очень страшно. Народу как всегда человек 20, большинство незнакомые мне молодые парни, среди которых мой Славка кажется великовозрастным. Девушек только 4 и очень милые (как будто).
Карпаты сейчас полны цветов, правда вырубки еще не приобрели свой розовый цвет – от Иван-чая, но луга в самом разгаре цветения. Ребятки меня провожали до поезда, и Лёня всплакнул напоследок. Катя была так взволнована движущейся лестницей, что не обратила особенного внимания на меня. Правда, она сказала один раз шепотом: «Не надо уезжать».
Пиши. Обрати внимание на то, что адрес немного не такой, какой ты запомнила. Изменился район. Целую крепко, Соня

13 июля 63 г.
Не хватило чернил на тебя, а от базы мы уехали на 10 дней.
Очень понимаю твое ощущение своей ненужности. Меня оно периодически охватывает, - также спасаюсь мыслью о детях, но это ведь лазейка, не имеющая прямого отношения к делу, - к нашему делу. В утешение тебе я могу сказать, что в данном случае именно для дела ты все-таки нужна (и Роману, и Николаю Ивановичу), а ощущение ненужности ведь исходит от Наташи.
Меня сейчас очень поддерживают мои глыбовые горизонты – за них ухватились местные геологи, для них это ключ к пониманию геологии. А что касается моей будничной съемочной работы, то с нею бы справился любой мало-мальски опытный и небездарный геолог.
У меня дела идут неплохо – хорошие подобрались ребята. Никто не вызывает раздражения, кроме В.Я., но с нею уж ничего не поделаешь. Представляешь себе какой-нибудь аврал из-за дров – любо смотреть на азартную, дружную работу. А сейчас веселая компания играет в штандер – сплошной смех. Иногда я чувствую себя совсем чужой среди них, иногда наступает конфликт между моей ответственностью за карту и безвластием. Но все-таки как правило, они тоже относятся ко мне неплохо.
Недавно я оказалась случайным свидетелем начинающегося романа с тремя героями, из которых все трое вызывали  мое полное сочувствие. Я пожалела тайно, что девушка была не Машкой. Не потому что я спешу ее сосватать, но просто хорошо пережить такое в юности. Все окончилось тем, что девушке пришлось уехать в Москву, так как она нарушила правила техники безопасности, и оскорбила этим нашу начальницу. Я же все это время остро вспоминала 1953 год в Албании.
Сегодня  день рожденья Лёнчика – и ты наверное побываешь у наших. Не собирается ли Машка к нам – она нам всегда пригодится (если не на нашу зарплату, а в командировку). Впрочем, может быть можно и на зарплату рабочего.
Впрочем, может быть можно и на зарплату рабочего.
Не хватает людей на не очень приятную работу – брать металлометрические пробы из аллювия рек; но вообще это совпадает с ее заданием.
Пиши, Соня

3 августа 63 г.. Львов
Выехала, как видишь, с большим запозданием и не совсем в благополучном состоянии. Со мною едет Сережа Рудаков, тоже полубольной. Сегодня мы двинемся дальше и, вероятно, встретимся с нашей машиной, а завтра уже будем в первом маршруте.
Дома все благополучно. Лёня путешествует с Натой и Вл. Сергеевичем и Аней . Правда, в Подмосковье в этом году не было тепла и, кажется, не будет. Катюшка – прелесть. У нас живет тетя Лёля с Борисом Петровичем и талочкин Саша (Александр Майкапар), который играет на пианино с утра до вечера.
В Чивчинской  партии, насколько я понимаю, без нас с Сережей  дело не сдвинулось, хотя они живут уже месяц. Как у тебя? Как ваши дома?
У нас на факультете произошла большая беда – пострадали ребята, проходившие военное обучение после 2-ого курса. 5 погибло на месте, и еще многие в больнице.
Письмо отправлю, когда встречусь с машиной, чтобы уточнить адрес.
Итак, мы на машине, и едем в горный лагерь. Адрес на конверте. Пиши.
Соня.

4 августа 63 г.
Здравствуй, дружок!
Наверное, уже вернулась? Как первые впечатления от Кавказа? Здорово устроилась – к бархатному сезону на курорт.
Как Маша, не раздумала ли к нам ехать?
Мне очень нужен был бы человек на сентябрь. Славе  моему придется уехать в первых числах сентября, чтобы пройти практику по скульптуре, и у нас очень плохо будет в это время с коллекторами. Я оплачу ей месяц из того, что недоработает Слава, правда это, наверное, не окупит всей дороги (рублей 50 или 60) и пропитания. Но зато – какое удовольствие!
У меня все благополучно, но правда, темпы взятые сначала, сохранить не удалось. Много транспортных перебоев и вынужденных потерь времени: - слишком много народу, в т.ч. и начальства.
Определилось будущее еще на один год вперед – Славин предлагает мне руководить маленьким отрядиком по теме.
В случае, если Маша решит приехать, (и я очень на это надеюсь), к нам нужно добираться так: Черновцы, Путила на автобусе, оттуда на автобусе до Шепота а там на попутке до Нижнего Яловца. Может быть мы в это время будем в Шибенах. Туда нужно ехать через Ивано-Франковск и Ворохту автобусом.
Маше желательно телеграфировать о своем решении по двум адресам.
Целую, Соня

Сентябрь 63 г.
Здравствуй, друг!
Породы, которые ты не можешь определить – это туффиты зеленые и серые разных оттенков, очень плотные, тонкополосчатые. Это морские осадки. В которых тонкий осадочный материал перемешан с диффузионным. Очень тесно связаны с туфопесчаниками, туфоконгломератами и туфобрекчиями. Цвет чаще всего светло-зеленый. В разрезе Ачишхинской свиты их описание есть.
С какой легкостью я бы тебе сейчас определила все виды гальки!
Мы стояли когда-то в Эстосадке в доме. Обнажение чуть ниже. У моста – это кстати единственный коренной выход триаса на южном склоне Кавказа, фаунистически доказанный.
В устье Кепши мы тоже стояли – на склоне над фабричкой. Там произошла беда с Элей. Дружили с пчеловодом дядей Ваней.
Маша у нас, и даже успела уже взять несколько проб. После Кишинева у нас холодновато – особенно ночью морозы.
Ее мальчик-студент зачислен рабочим и эксплуатируется вовсю. Машу и Олю мы тоже в какой-то мере используем, но не в ущерб их делу.
День мы прожили тут почти одни, а вечером приехала армия полезников, и стало ужасно людно.
Я очень скучаю о своих непохожих друг на друга ребятках.
Здесь у меня не совсем благополучно – слишком много взяла на себя и сделать как следует не удалось. Очень много недопонятого, недохоженного. Сейчас предстоит приемка материалов – ничего кроме ругани не ожидаю. Все это сильно угнетает – все чудесное впечатление от золотой осени, задушевных бесед с ребятами, при свечках – или у костра. Правда, мой глыбовый горизонт нашел блестящее подтверждение, есть еще несколько очень увлекательных открытий, но все это, к сожалению, меркнет перед требованиями кондиции и перед пунктуальной инструкцией. В которую я боюсь заглядывать.
Целую тебя крепко. Будем в Москве наверное вместе с Машей в начале октября.
Соня.

10 октября 63 г.
Вот я и дома.
В яркий солнечный день меня встретили на вокзале двое моих детей и две бабушки. Я своих ребяток с трудом узнала обоих и весь день мы стеснялись друг друга взаимно. На следующий день я убедилась, что они у меня очень хороши, но стесняюсь это признавать, так как смотрю на них еще со стороны. Лёня очень вырос и посерьезнел. А Катька очаровательное существо, совершенно для меня новое. Оба теперь крепко держатся за меня, и меня удивляет, как я могла так долго без них обходиться.
Мама держится бодро на удивление всем соседям, но стала тяжеловато ходить. Однако мы тут успели на второй день моего пребывания съездить в лес за грибами. И не она устала первая, а Леня.
Теперь о твоем «ребенке».
Машка мне очень понравилась. На мой взгляд, она выгодно отличается от других девочек наших и от своей подружки – и наружностью, и манерами – скромностью и отсутствием кокетства. Если можно так выразиться – это сорт выше. Не знаю, все ли так думают, но один наш сотрудник (неподходящий) успел мне выразить свое восхищение ее наружностью. Наши женщины как будто немножко ревновали биологичек, и были не очень довольны их приездом. А в глазах В.Я. Машка оказалась даже безнравственной (это – Машка-то!), так как они с Олей в холодную ночь ночевали в палатке у ребят. Маша, наверное, тебе все это опишет, или расскажет по приезде.
Я была рада узнать. Что их дружба с некоторыми нашими ребятами продолжается.
Спутники Машины мне пришлись не очень по душе. Девушка манерна и слишком современна, а парень – ужасный, почти карикатурный интеллигент, в духе героев Саши Черного, очень много говорящий и ничего не умеющий делать.
Мы прилично защитили полевой материал (заслуга не наша, а наших очень любезных приемщиков). Но удовлетворения не чувствую, так как особенно к концу года, носились высунув язык, затыкая дыры точками. Во многом разобраться не успела. Хотя, конечно, есть много интересного, нового. Мой глыбовый горизонт продолжает распространяться, и один почтенный геолог даже выразился как-то, что мне «нужно поставить обелиск» за него.
В этом году на меня большое впечатление произвело общение с людьми – среди нашей армии (доходило до 45человек) было много интересных ребят, было много задушевных разговоров и теплоты. Даже если ничего не сохранится на будущее, останется впечатление сердечности и размышления по поводу разговоров. Мне особенно понравился наш новый «полезник» (Николай Сергеевич Видякин), он человек очень тонкий душевно и с хорошей светлой головой. К сожалению, почти алкоголик.
Пиши. Как ты там на наших местах? Получила ли мое письмо с геологией?
Целую крепко, Соня

24 августа 64 г., Карпаты
Прости за то, что я открыла письмо, но мне не хотелось посылать его без весточки от тебя.
После вашего отъезда  погода испортилась как еще не бывало – два дня ни клочка голубого неба. Тучи идут уже не  с юго-запада, а с северо-востока, холодно, мелкий моросящий дождь. 23-ого мы все камералили в Костылевке , а сегодня дома, на Кэвеле .
Маришечка (повариха) уехала. У нас пока готовит Коля (младший брат Миши Беэра) и новый местный мальчик – Юрко – очень симпатичный. Жена шофера, которая все еще не вылезает из машины, по-видимому очень скучает, и томится. Мы с Мишустиком сделали карту, получилось довольно сложно, но любопытно. Владимир Ильич (Славин) определил аммонитов из эффузивов Ломизе , получилось много древнее буркутской свиты . Мы пытаемся освоить этот факт, но пока не очень успешно.
Как доехали? С нетерпением жду сообщений. Соня.
По общему мнению вы были гостями на редкость необременительными и приятными. Оба Миши, Рудик и все прочие передают тебе поклон.
Саша и Борис уехали на следующий день. На очереди Коля и Алла.

29 сентября 64 г.
Дорогой друг, здравствуй!
Сегодня дала Алле (Хасиной) для передаче тебе 80 рублей. У нас все благополучно. Отряд наш поредел. Только сегодня снялись с лагеря  на Кэвеле и уезжаем через хребет на р. Косовскую. Наступил, наконец, давно обещанный вам осенний антициклон. Уже третий день совершенно ясно, днем жарко, ночью звездно и холодно, обильная роса. Мне очень грустно смотреть на эти места, где еще недавно были вы. И на горы с полонин  смотрю вашими глазами – перебираю названия, как это делал Лёня или наслаждаюсь простором, как ты. В воздухе установилась такая ясность, что видно гораздо дальше и четче, чем при вас. Чуть-чуть начали желтеть буки на склонах. Моя цветная пленка, как оказалось, не проворачивается, так как я ее плохо укрепила. Укрепив заново, тороплюсь доснять ее сейчас, особенно те места, которые знакомы вам.
Письма отчего-то приходят с большим запозданием. До сих пор мама не ответила на присылку денег (14 августа!), и нет ничего о вашем приезде, кроме открытки из Львова. Моим спутником будет теперь мальчик Миша, который работал с Вадимом (Черновым). Я бы предпочла походить одна, но и он как будто не плох.
С Аллой мы расстались хорошо, тепло, но без сожалений с моей стороны.
Целую тебя крепко, Соня

30 июля 65 г., Карпаты
Здравствуй, дружок!
Пока я не отправила ребят, на приличное письмо никак не раскачаюсь. Они уезжают на днях из Мукачева – вдвоем. Мы уже объездили Тересву и Тереблю и все у нас в порядке. Правда Лёня переболел желудком довольно серьезно – и вся его поправка пошла насмарку, так что он едет отъедаться домой. Здесь куча всяких детей – Славинская младшая, Леня, Аня, старший сын Хаина , сын Нины Ивановны . Но Лёня дичится и ни с кем кроме Ани из них не общается. А Анютка очень повзрослела, и предпочитает общество взрослых девиц. Она прекрасно выполняет обязанности коллектора, но как обычно немного слишком занята собой. Здесь изредка льют дожди. Как-то ночью, была страшная гроза и всеобщее наводнение. Река текла прямо через палатки и пришлось экстренно сниматься с места. Но вообще не мокрее прошлогоднего, а временами я даже страдаю от жары. С завтрашнего дня к нам присоединится Алла Хасина – вместо моей Анютки, но ходить в основном будет не со мной. Леня отпраздновал свой день рожденья шикарно – с вином и костром, с песнями под гитару. Мы с ним раза 4 были в маршруте вдвоем, и он был полезен.
Поджидаю Петю, хотя никаких сведений о нем у меня нет.
Мой адрес будет теперь Хуст, до востребования. Но боюсь, что ты не успеешь им воспользоваться – слишком далеко мы друг от друга.. Я собираюсь уехать домой в середине сентября . Да, у нас очень тяжело переболела Надюшка. Оказалось, что Катькина простуда – это корь. А у Нади после кори было тяжелое осложнение на голову. Ее только недавно выпустили из больницы.
Мама очень загружена обслуживанием тёти Наташи  и ее гостей, так что отдыха у нее не получилось – а теперь с приездом Лёни и Ани вообще начинается уже полная нагрузка. Мне очень жаль, что ей так и не удалось толком отдохнуть. Боюсь, что это скажется на ее зимнем здоровье.
Целую тебя крепко, от всех приветы, Соня.

Август 65 г.
Здравствуй, друг!
Сижу в нашем солнечном лагере на Рике, откуда я 1 августа отправила ребят домой. Было тогда длительное ненастье, холод, дождь. А теперь наступило долгожданное тепло. Сегодня дали отдых шофёру, и поэтому отдыхаем сами – моемся, стираем и я разбираюсь с картами. Мы потянули наши зоны (помнишь их?) уже далеко на Запад, и всюду они сохраняют свои особенности (более или менее). У меня отряд женский – кроме меня и поварихи, Алла Хасина, Таня , молодая будущая мама – студентка-дипломница, которая очень бодро несет свое бремя, шофер и один студент – мальчик. Это сын сотрудницы нашей кафедры Саша Лебедев. По его рассказам, он вырос совсем без отца – никогда его не видел, но воспитан прекрасно. Меня особенно трогает его мужественная готовность всегда помогать всем женщинам, не засчитывая это себе в заслугу. Очень мне нравится его почтительно нежное отношение к матери, а вместе с тем он спортсмен – парашютист, любитель слалома и других видов мужественного спорта. Ты, конечно, догадываешься, что я вижу в этом пример для себя и Леньки.
Сегодня, стирая и разбирая весь день, слушаю радио. И музыка, почти всякая, трогает меня почти до слез – вот что значит долго ничего не слушать.
Ребятки пожили у меня хорошо, остались очень довольны, но и уехали тоже радостно. Особенно потому что их отправили одних – такие торчали из окна в Мукачеве две сияющие загорелые мордочки. В Москве их встретили мама и Катюша.
У нас опять (я кажется писала тебе) очень удачная повариха. Относится ко мне превосходно и уговаривает меня взять в будущем году Катюшку – она берется за ней ухаживать. Она моложе меня. Но уже вот-вот станет бабушкой, а ее мать, которой 54 года – прабабушкой. Торопятся жить.
Вот уж вечер, солнце заходит за невысокий (палеогеновый) склон, воздух после жаркого дня свежеет; пахнет сеном и цветущей гречихой.
«От морей и от гор веет вечностью, веет простором. Только взглянешь – почувствуешь, вечно, ребята, живем», - так поет одна наша девочка под гитару – конкурент Миши Беэра . Ведь вроде бы хорошо все в целом. И делаем мы вроде бы нужное дело, а все-таки мне все время в разных видах снится сон о том, что я делаю в жизни что-то не то. Недавно приснилось, что я  учусь стать учительницей младших классов и с горечью вспоминаю, что в сорок с лишним лет это уже поздно.
Ну ладно, кончаю под «Ночи безумные» Чайковского. Целую, Соня.


Леня и Соня – Кате. 14 июля 1966 г.
Дорогая тетя Катя!
Мы опять в Костылевке и люди все незнакомые. Было два маршрута, два дня сидели без дела. Аня приехала 11 июля 1966 года. Мы приехали 9 июля. Первый день шел дождь. Три последующих дня погода была хорошая. Сегодня – 14 июля – мы уезжаем на р. Косовская в с. Косовская Поляна.
Леня

Здравствую, друг! Прочитала Лёнин деловой отчет, ты уже представляешь, как мы тут живем. Вчера получила открытку от тебя, но мне ее прочитать не удалось, так как ребята успели ее потерять.
Я ужасно заканителилась – отчет дописывать, маршруты, куча подопечных студентов и т.д. – и потому писать не могу.
Целую крепко, Соня

Июль 66 г. (конец письма)
… В этом году что-то плохо получается то, что удавалось мне в прошлом году, особенно это касается Лени, который не склонен работать, если кто-то это может сделать за него. В маршруты он, к сожалению, ходит только третьим (если не пятым).Очень редко мы оказываемся с ним вдвоем в маршруте. А жаль – мне так хотелось, чтобы с него был серьезный спрос. Что-то не видно Пети : поехал ли он в Карпаты? И его студентов не видно.
Целую, Соня

Сентябрь 66 г.
Здравствуй, дружок!
Что-то давно потеряла тебя из виду. Наверное ты уже дома – тундра уже покрылась снегом.
Я приезжаю в районе 20-ого (18 или 19) из Мукачева.
Мы сейчас заканчиваем самый запад – бассейны рек Латорица и Уж. Не все до конца выяснили, но у нас еще впереди несколько лет.
Завтра провожаем последних студентов и остаемся с Мишей Беэром и его мамой, которая приехала к нему посмотреть на Карпаты. Мы с ней горячо обсудили Петю и его дела, а также дела всей кафедры кино. И мне удалось ее убедить в Петиной правоте.
Много не пишу, так как скоро увидимся. Целую, Соня
Лето было необыкновенно холодным для здешних мест – а осень ничего, приличная.

Июль 1970
Милая Катя!
Получила твое письмо из Кербо. Надеюсь, что дела у тебя уже в разгаре и что твой труднейший маршрут уже за плечами. Я часто невольно сравниваю здешних здоровенных мужиков – геологов, которые спят до 9 часов, отсиживаются дома при малейшем дожде и ходят пешком по 3-4 км в день, с тобою и твоим стилем работы. Все наши трудности в основном психологические. Опять прорва людей. Мой маленький отряд (кстати, единственный, который работает непосредственно для отчета) тонет в толпе отдыхающих и праздных, или занятых только своим. Уязвленные самолюбия, потасовки из-за кокетливой барышни и т.д. Собираюсь оторваться ото всех и выехать в отдельный лагерь. Они, пожалуй, все не плохи, но в сумме слишком много сталкивающихся интересов. Как выразился один из наших гостей, - «неуправляемая система». С Викторией Яковлевной  у нас все благополучно, а Вадим Чернов  таит глубокую ненависть, которая временами прорывается в виде откровенного хамства.
Лёня со мною еще до 10 августа. Несмотря на обилие людей, он был последнее время моим единственным коллектором и я его загоняла.
Мама с Катей давно уже уехали, и Катя пишет очень милые письмеца.
Нашли истину мы еще на одном участке – где много было сломано копий в сражениях. Как мне кажется, истина оказалась очень простой – даже вызвала некоторое разочарование. Правда, мое решение вопроса еще не признано. Таким образом этот элемент творческого, которого мне не хватало, сейчас объявился.
Да, Коля Столов благополучно поступил к вам по специальности физическая география. Ужасно гордится! И Лёня, узнав об этом, взбодрился.
А дочка В.Я. – Лена – которую всю зиму репетировали, заболела от переутомления и не сдала.
Целую тебя крепко, Соня

28 августа 1970 г.
Дорогой дружок! Как ты там?
Мне очень совестно признаваться, но на своем карпатском курорте я очень устала. Правда, больше не физически, а морально. Устала спорить с инакомыслящими (по геологии), устала обсуждать и осуждать ближних, что неизбежно в обществе Виктории Яковлевны, устала приноравливаться к трудным характерам, устала без детей, плохо спать и т.д., так как при большом количестве людей всегда кто-то ночью дебоширит. Все время приходится решать какие-то сложные комбинации с людьми и машинами и собственно геологическая работа во всем этом тонет. А тут еще брюшной тиф. У нас сейчас Виктор Ефимович Хаин  – мы сидим и ждем машины, и он на ходу, конечно, пишет очередную статью.
Помнишь, я тебе писала, что мне было поручено в этом году разобраться в сложном участке, о котором идут споры уже 20 лет . Представь себе, я разобралась, все получилось очень красиво и складно, но все наши за исключением моей студентки, не поняли и не приняли моих построений, в основном за то, что они слишком просты. Мне кажется, что В.Е. (Хаин) в результате даже разочаровался во мне, но не могу же я в угоду им усложнить ситуацию нарочно. Все это меня очень утомило и огорчило, и я вспомнила о том, как давно уже у меня не было порядочного отпуска. Но ничего не поделаешь, и приходится извлекать радости жизни из того, что она подсовывает. Сейчас, например, опять тепло и солнечно, после долгого перерыва. Общество В.Е. (Хаина) интересно даже урывками между писанием статьи, и Наташа  моя, хотя иногда и проскакивает между нами небольшой черный котенок, все-таки – моя отрада.
Я очень надеюсь, что твои дела уже в значительной мере завершены.
Дома мои дети отправились путешествовать. Леня – в поход на 3 дня , Катя – в Б. Ильинское с Натой. Все отдыхают по разным местам.
Целую тебя крепко, Коле  привет. Соня