Спустя пару лет у нас родился Васька. Это был наш шанс. Я
был счастлив, а она нет, вернее, нет, как же мать может быть не
рада рождению своего ребенка. Мы оба были очень счастливы, мы
радовались его появлению, только она ждала... ждала перемен...
Ждала моего возвращения из мира грез, в который я провалился,
но никак не мог найти обратной дороги. Бедная, бедная, бедная...
Мы прошли с ней дорогу длиной в десять лет, точнее, она про-
шла, а я нет. Я остался там, даже не понимаю, где именно. Гера мне
в юности сказал: «Жизнь — это праздник, и прожить ее надо весе-
ло». И я сдуру превратил это наивное юношеское высказывание в
лейтмотив своей жизни. Я не заметил, как веселое празднование
чего-либо стало для меня потребностью. Она шла, шла вперед, а
я все отмечал, отмечал. Дело перемешалось для меня с потехой,
грань стерлась. Я работал в кабаке, добывал деньги, не выпуская
из руки пивной кружки. Очень нравилось мне высказывание Конфуция
о том, что надо найти себе занятие по душе, и тогда не придется
работать. Ба! Да вот же оно — это дело, совмещающее в себе
и работу, и веселье, я счастливчик, нашедший золотую середину.
Был у меня еще один фиговый лист — я добытчик! Единственный до-
бытчик! Жена приучена есть икру на завтрак, так что расслабляться
некогда — надо впахивать!
Я не любил бывать дома, в кругу семьи. Меня словно все
время тянуло куда-то; мне становилось нестерпимо душно за
семейным ужином. Все во мне мучительно зевало. Она встре-
чала меня по вечерам в коридоре и на ее лице было написано,
как прошел ее день... А мне хотелось видеть радость на ее лице,
искреннее удовольствие от моего появления дома. Потом на-
чинался скучнейший разговор от том, что она сегодня делала
по дому, а у Васьки в садике ветрянка, нужно купить ему новые
ботинки, а то из этих он уже вырос, и она хочет купить новый
диван, так как этот ей уже не очень нравится, а тренер по фитнессу
сделал ей сегодня комплимент. Я начинал куда-то проваливать-
ся от скуки. Потом начинались упреки в том, что я редко бываю
дома, что денег опять не хватает, а ей нужно оплатить обучение
в университете, в котором она учится по два года на каждом
курсе и закончит, вероятно, к пенсии. Что я очень много пью,
совсем не занимаюсь семьей и прихожу домой только для того,
чтобы поспать, и что она так больше не может. Интонации ее
голоса постепенно приобретали гневные оттенки, моя зевота
сменялась напряжением. Дальше шел черед шантажу: если я не
одумаюсь и не вернусь к нормальному образу жизни, не пере-
стану пить, не займусь нормальным делом, например, не пойду
работать в фирму отца, не возьмусь за ум — то она подаст на раз-
вод, мы разведемся и Васька будет расти без отца! Я должен об-
ратиться к врачу, подшиться, закодироваться, заминироваться,
сделать с собой что-нибудь, прекратить наконец этот кошмар,
иначе... иначе... иначе...
Я не вернулся. Точнее вернулся, но это был уже не я, не тот
я, которого она когда-то полюбила. Это был новый человек. Да,
современные достижения наркологии практически всемогущи,
способны вывести человека из длительного запоя, остановить раз-
витие алкоголизма, снять химическую зависимость. Но вернуть
прежнего человека им не под силу. Воскрешение невозможно. Это
будет совсем другой человек.
Я переменился. Мир, окружавший меня, летел под откос, он
изменился до неузнаваемости, всесокрушающая перемена скру-
тила меня. Я никак не мог понять, где это я вдруг очутился. Ощу-
щение, будто я улетал куда-то на время, а когда вернулся, место,
покинутое мной, оказалось обезображенным. Пропали некогда
нежные запахи, краски, ясные формы. Исчезла былая прелесть,
глубина, высь. Словно мне в глаз попал осколок кривого зеркала.
Все виделось каким-то блеклым, померкшим, плоским. Как я не
силился, не мог выжать из своей памяти прежних чувствований и
переживаний. Мне хотелось обратно.
Она же была счастлива. Теперь-то, думалось ей, у нас впереди
безоблачные дали, все беды позади. Теперь-то сбудется все, о чем
мы когда-то с ней мечтали: большая, веселая, счастливая семья,
дом — полная чаша, целая благополучия и гармонии. Она охот-
но строила планы, вот теперь-то мы купим новую квартиру, новую
машину, можно будет всерьез подумать про второго ребенка. Но
увы. Все мои желания умерли. Я не смог найти вкус к новой, навя-
занной мне жизни, увидеть ее смысл. Не смог найти в себе преж-
ней радости и задора. Как будто у меня подрезали крылья сзади.
Шутил не смешно, смеялся не весело, любил фальшиво. Я часто
вспоминал, как мы ехали из церкви, когда я не чуял себя от счастья...
Все тщетно, — тот полет оборвался...
Татьяну я воспринимал как ниточку, связывающую меня с прошлым,
хватался за нее как за спасительную соломинку. Я думал,
что она вытащит мою разваливающуюся душу из бездны. Спасет
мой тонущий мир. Я надеялся воскресить былую жизнь, прежнюю
нежность, страсть, любовь...
Но, увы, любовь — чувство, которое не поддается культивиро-
ванию. Все мои ухаживания, реверансы, заигрывания с ней вы-
зывали отвращение даже у меня самого. Могу себе представить,
что испытывала она. Все было как-то приторно-фальшиво и слащаво.
Я вел себя как провинившаяся собака, которая заглядывает
в глаза к хозяину, подлизывается к нему, надеясь увидеть в них
прощение и любовь.
Правда, у нас был Васька. Он неожиданно для меня оказал-
ся четырехлетним ребенком. Я, конечно же, не знал, что делают
с детьми такого возраста. Я пытался найти к нему подход, зада-
ча, прошу заметить, не из легких. За эти годы он привык жить без
меня. И вдруг, на тебе, здравствуйте, я ваша папа. Один раз он на-
звал меня на «вы», не знаю, случайно ли. Надеюсь, что да. А может,
просто моя мнительность. Он подошел ко мне, когда мы с утра
на кухне пили чай, сел ко мне на колени, посмотрел мне в глаза
и, обращаясь ко мне, сказал: «Пойдемте гулять». (Он обращался
именно ко мне, не к нам с женой, а только ко мне.) Краска давно не
заливала мое лицо, с детства, наверное, а тут вот тебе раз — я пре-
дательски покраснел. А Татьяна в этот момент пристально смотрела
на меня и в ее взгляде отчетливо читалось: «Ну что, получил,
папаша?».
Да, положение почище абстинентного синдрома будет. Я оказался
лишним, ненужным. Чувствовал себя гостем, не членом семьи.
Я не вписывался в их уклад жизни, шатался по квартире, не
находя себе места, не зная куда себя деть, куда приткнуться. Я стал
чужим для них.
В то время у нас появилась традиция, вроде национальной идеи,
призванной сплотить народ в лице ячейки общества: каждое утро
в выходные дни мы пили чай, кушали разные вкусные плюшки,
иногда пекли блины, болтали, шутили, изображая семейную идиллию.
Приглашали в гости ее друзей на званые обеды. Моих друзей
к тому моменту уже не осталось. В доме поселились громкие раз-
говоры, смех песни под гитару, веселье, витали сладостные ароматы
жареных котлет и домашней выпечки, говорящие о теплоте и надежности
этого семейного очага. Такое ощущение, что мы дали себе
установку: «Так, с сегодняшнего дня — мы счастливая семья! Всем
надеть радостные лица!». Мы отчаянно пытались склеить разбитую
чашку, где-то в подсознании подозревая, что все это бесполезно.
Мы не смогли обмануть даже Ваську, а уж тем более себя. Наши
часы остановились.
Ей было отчаянно скучно со мной, как я ни старался, как ни
пыжился, не смог увидеть в ее глазах даже тени былой нежности
и любви, только едва уловимая тяжелая грусть, вперемежку с пе-
чальным безразличием. Она потеряла ко мне интерес, ей не хоте-
лось меня. Я ничего не мог ей больше дать, да и не хотел. У меня
появились неприятные болезни, действовавшие на нее отталкивающе.
Интимная наша жизнь осталась в прошлом. Я вызывал у нее
порой едва скрываемое отвращение. Все мои высказывания вызывали
у нее кислую усмешку. Она устала от меня.
Моя личность за время блуда изменилась до неузнаваемости. Я
растерял всех своих друзей, а имя им было — легион. Гера, с которым
мы вместе искали сакральный смысл бытия, и тот махнул на
меня рукой. Я сильно подвел его однажды. Я всех подвел. Мой некогда
перспективный и прибыльный ремонтный бизнес сошел на
нет. Помню, однажды у меня сорвался заказ. Как я потом узнал, заказчик
объяснил моему приятелю, что он еще может понять, когда
человек, то есть я, постоянно ходит с бутылкой пива в руках. Но вот
понять, почему человек, то есть я, путает порядки цифр, он не может.
Я перепутал не только порядки цифр, но и порядки смыслов,
все перепутал, дело с отдыхом, правду с ложью, моя жизнь превратилась
в какую-то немыслимую мешанину кошмарного бреда
и жестокосердной яви. Я брался за новые заказы, не доделав начатые
и уже оплаченные. Я обманывал, выдумывал, изворачивался,
одалживался. Если бы не масштаб и плачевный финал моего предприятия,
я мог бы составить конкуренцию изобретателям финансовых пирамид.
Я сделал ремонт почти всем своим друзьям и приятелям,
— друзей не стало, денег тоже. Я создал финансово-строительную
пирамиду, которая рухнула в один прекрасный момент. Но моя
давнишняя привычка жить на широкую ногу осталась. Я погряз
в долгах. Вязкая трясина смрадного болота из вероломной лжи,
бесконечной вереницы кредитов, невыполнимых, но щедро раз-
даваемых мною обещаний, казалось, вот-вот поглотит меня. Я за-
путался. Смертельно запутался. Мне было жизненно необходимо
выбраться, вырваться из чудовищного, непролазного лабиринта.
Я уезжал в Тверь, к родителям, сегодня тридцать первое декабря.
Я садился в поезд отправлением двадцать два часа сорок семь
минут, вагон номер ноль! место — семь! Сколько хороших цифр.
Приеду я ведь в Новый год. Завтра-то будет новый год! Новый!