Сдача шестиклетевого стана явно срывалось. Бригадиры, мастера, прорабы бегали как очумелые, толпы рабочих и «солдат из стройбата» бессмысленно дергались от противоречивых приказов.
Шуму было много, но дела шли явно не так. Ситуация у нас усугубилась тем, что заболел опытный бригадир Михайлович, сердце старого строителя не выдержало. С моей точки зрения только он один знал, что, зачем, почему и вносил какой-то порядок в этом хаосе.
Прошло пару дней в полном бардаке, когда меня вызвал начальник участка Брусенцов. Шел я к его вагончику бодро, тем более, что по слухам мне грозило повышение.
Наш начальник участка был стройный русоволосый красавец, настоящий офицер и дворянин, при виде которого я вспоминал героев фильма «Белая гвардия». Ему бы в кино сниматься, а не на стройке материться. Впрочем, матерился он редко, интеллигент!
После короткой беседы на тему организации работ, Брусенцов предложил мне временно исполнять обязанности бригадира, с чем я и согласился.
Бригада была достаточно разношерстная, небольшой процент вольных был густо замешан условно-заключенными и солдатами из стройбата. Все это не мешало ей быть комсомольско-молодежной, и это никого особо не смущало.
Мы с Брусенцовым по-своему начали наводить порядок, кроме кучи других обязанностей, у меня появилась еще одна – после работы ходить на планерки к начальнику нашего управления Харченко.
Харченко был полной противоположностью Брусенцова. Огромный, грузный мужик с бесформенным носом картошкой на красной роже, громким голосом, безапелляционным и самоуверенным, если из его речи выкинуть маты, то останутся бессвязные термины типа: бетон, арматура, график.
На первой же планерке он меня удивил изощренностью своих команд и предлагаемых стимулов. На мастера первого участка он не кричал, а ревел:
- Если ты, сука, завтра не примешь пятьдесят кубов, я этот графин тебе в ж… засуну, разобью и пинцетом буду вытаскивать осколки!
- Вот это по-нашему, по-русски, - придурковато хихикнул Гордеев с техотдела, видимо радуясь, что не ему этот графин собираются совать.
Харченко одобрительно взглянул в его сторону, изобразив улыбку. По тому, как Гордеев засиял, ясно было, что такая честь выпадала ему не так часто.
- Ловко лизнул, - процедил сквозь зубы сидевший рядом со мной бригадир Линнер Володя.
Вся «галерка», сидевшая сзади подальше от начальства, одобрительно взглянула на Володю.
Тем временем Харченко продолжал изощряться. Среди бесконечной череды матов, крика и угроз поймать какую-нибудь разумную мысль становилось все трудней.
Очередь дошла и до нас. Резко сократив количество матов, Харченко снизошел до замечаний по анкерам. Брусенцов, глядя прямо ему в глаза, не то с упреком, не то с насмешкой немного презрительным тоном сказал:
- Николай Петрович, эти замечания устранены неделю назад, монтажники у нас все анкера приняли и уже ставят оборудование.
Харченко, не привыкший, чтобы с ним так разговаривали, осекся, но кричать на Брусенцова почему-то не стал. Вся его ярость обрушилась на Гордеева.
- Какого х… вы тут сидите, ж… отрастили, скоро в дверь не пройдете, выйти из кабинета не можете, х… всякую суете. И швырнул в лицо Гордеева кучу бумаг.
Брусенцов встал и холодным спокойным голосом перебил его:
- Ну, вы тут разбирайтесь со своими, а мы пойдем, нам надо с бригадирами разобраться по монтажными проемам.
Затем спокойно встал и вышел, а раз наш начальник ушел, то и мы, мастера и бригадиры, собрались к выходу.
- А куда собрался этот маленький бригадир? – крикнул он мне.
Я резко повернулся и, чувствуя, что сейчас услышу поток брани и матов, неестественно громким голосом,не скрывая намерения ответить «матом на мат», крикнул:
- У меня есть свой начальник.
Красная рожа Харченко начала медленно багроветь. Не дожидаясь ответа я вышел. Следом за мной просто и без разрешения стали выходить и другие, чего обычно не было. В курилке возле здания управления стоял Бруснецов и несколько мастеров и бригадиров. Я подошел к ним.
Импульсивный Гайнутдинов, жестикулируя, рассказывал про Харченко:
- Вы его фото в городской газете видели? Б…, рукой машет, как Ленин на броневике, позу такую состроил козел х…, тоже мне, генерал Панфилов!
Контора находилась как раз на улице Панфилова, наверное поэтому он и был упомянут.
- Ты тоже кончай материться как он, - перебил его Линнер, интеллигентного вида мужчина, бывший преподаватель.
- Вот если обратиться к истории, один из его земляков, - он кивнул в мою сторону, - комбат Момышулы в 41 году как-то под Москвой сидел и пил чай у генерала Панфилова. К ним прибыл военный фотокорреспондент газеты «Правда» и говорит:«Товарищ генерал, нужен Ваш снимок на передовицу. Вы вот тут встаньте, руку вперед вытяните и как-будто командуете «Старший лейтенант Момышулы, отбросить противника контратакой!». На что генерал ответил: «Зачем, обычно я так не командую». «А как?» - спросил фотокорреспондент. «Давай, садись к самовару, чай попьем с баранками, потолкуем», - пригласил его генерал. Корреспондент сел и говорит: «Хорошо, но как тогда будет называться снимок? «Дружба народов, что ли?». «Зачем, так и назови «Комдив Панфилов за работой», - ответил генерал. Видишь, какие люди были, настоящие русские, а не те, которым ж… лижет Гордеев.
- Есть предложение, пойдем ко мне в вагончик, потолковать надо насчет монтажных проемов, - скомандовал Брусенцов.
- А за одно и по стопке чаю выпьем, - пошутил Линнер.
Оживленно обсуждая, чем отличается стиль управления Харченко от Панфилова, мы пошли в сторону прорабской.
То ли под впечатлением мыслей Линнера, то ли каким-то своим мыслям, Брусенцов, оглянув нас, тихо сказал:
- Без разницы, по-татарски, по-казахски или как, но задачу мы выполним. Каждый день с утра собираемся к семи у меня. Вечером, после планерки, у Харченко, опять ко мне. Все разрулим по-русски, как Панфилов.
Внимательно выслушав каждого, он толково раскидал всем задания. Так как решения принимались коллегиально, все старались по-максимуму. Да и Брусенцов всегда оказывался в нужном месте и в нужное время, где подскажет, где подбодрит, где и поругает.
После этой планерки Харченко неделю беспробудно пил и матерился, а потом как-то странно исчез. Последний раз его видели в районе листопрокатного цеха во вторую смену. Предположили, что он пошел пешком домой через степь, заблудился и замерз. Другое предположение было еще ужасней. Кто-то мог просто толкнуть его случайно в опалубку и "отправить в монолит". Фундаменты и монолитные стены были серьезные, за смену до 100 кубов бетона принимали. В принципе, условно-заключенные (в обиходе их называли химиками), да и солдаты стройбатовцы его недолюбливали за маты, всякое могло случиться.
Потом, какие-то "в штатском", ходили по цеху, заходили домой к Харченко, многих допросили и успокоились. Семья его особо не настаивала на розыске и его оформили как без вести пропавшего.
С исчезновением Харченко работа пошла даже лучше, исполняющим обязанности поставили Брусенцова, без лишнего шума и эмоций все стало выстраиваться в четкую цепь, исчез хаос, крик и маты, конечно не без недостатков и замечаний.
Объект мы сдали четко к ноябрьским праздникам, даже в лучшем виде, чем ожидали. Как обычно, немного что-то доделывали, что-то докручивали, как же без этого, времена были советские доперестроечные.
Награды посыпались как из рога изобилия, кому орден, кому медаль. Пришел день "раздачи слонов", награды достались многим, Брусенцову вручили орден Трудового Красного знамени, а мне вручили грамоту обкома комсомола, тоже неплохо. Заслужил!
В годы перестройки Брусенцов стал предпринимателем и достаточно успешным, говорят сейчас руководит крупной строительной фирмой в Ленинградской области.
Счастья и удачи тебе! Рули «по-русски» дальше, Сергей Николаевич!