ЗАПРЕТНАЯ ГАВАНЬ.
Часть 1.
ГОСУДАРСТВЕННОЕ ДЕЛО.
Глава 5.
ДВА ГОДА.
И вот мы стали жить все вместе в нашем новом доме, занимались своими новыми обязанностями, и уже даже подумывали о том, что если так всё хорошо и мирно, не завести ли нам всем по второму ребёнку. Но пока наши жёны были озабочены не пополнением семьи, а повышением благосостояния и улучшением дел на Верпте.
Обязанностей вначале было много, потому что в первую осень только наша компания и занималась всем вместо разогнанного Большого Сборища. Понятно, что Петрик и Мадинка занимались самыми сложными и самыми всеобъемлющими вопросами, не гнушаясь вникать и в мелкие тоже. Я был как бы на подхвате, и лучше всего у меня получалось всё то, что касается торговли. Я очень прекрасно ориентируюсь в этом и понимаю пользу замечательного дела. Ещё как-то само собой вышло, что мы с Натой занимались школами и прочими учебными заведениями. А Ната ещё контролировала навигацию на здешних маленьких речках. Их, судоходных, было всего три. Две на Большом острове, одна на Малом. Да, они были узкими и неспешными, у нас дома такое могли называть ручьём, но по этим ручьям успешно передвигались непривычно крохотные полуразрушенные судёнышки. Ната, как опытный человек, задалась целью привлечь к речному судоходству внимание и людей и потребовала для развалюх осмотра и ремонта. Я был рад, что Ната занимается этим. Чем лучше навигация, тем оживлённее торговля, чем оживлённее торговля, тем выше доход, чем выше доход, тем лучше платятся налоги, тем быстрее пополняется казна, тем больше денег можно выделить на школы и другие подобные учреждения. Мы и глазом моргнуть не успели, как повсюду открылись лавки, как в порту начали швартоваться суда не только из ближайших городов и Иверы, но и с наших западных рубежей, а время от времени, даже из Тонки, Акети и Джаты.
- Миче, - полушутя, сказал мне как-то Петрик, - если ты правитель – не мешай людям жить и заниматься своими делами. Тогда они как-то сами справятся и станут благополучны. А у тебя будет больше свободного времени.
- Не у меня, а у тебя, королевич, - усмехнулся я.
- От такого и слышу. Да, надо давать людям свободу, но в нашем случае строгий контроль ещё необходим. Переложим его на чьи-нибудь подходящие плечи – и будет легче. Ты учись пока.
Петрик вызвал из Някки опытного человека Феоктиста, сына дяди Фокта – самого главного казначея в стране, и мы с облегчением сдали ему бухгалтерские книги и всё это хозяйство.
В первую осень рынки Верпты поражали пустотой и убогостью, больше всего там было пыли и голодных собак. На вторую осень картина стала иной. Люди, возвращавшиеся или переселявшиеся на Верпту, или просто открывшие здесь своё дело под наблюдением управляющих, оживили фермы, сады, поля и огороды, привели в надлежащий вид виноградники, навезли товаров. На прилавках уже наблюдалось радующее душу изобилие. Бока псов круглились и лоснились. В магазины было приятно зайти. Ни о каком отделении от Някки теперь и речи не шло.
Между Дейтой и Верптой курсировали несколько отличных паромов, люди и подводы сновали туда и сюда. Достраивать мост мы не спешили: не настолько пока велик доход, поснуют и на паромах. Тем более, перевоз хоть и не дорог, но не бесплатен.
Пару раз я задумывался, а почему, собственно, те мои родители, которые король с королевой, отстранили меня от должности главы Някки? А те мои родители, которые МОИ, их так здорово поддержали? Двенадцать дней я хорошо справлялся с обязанностями, и здесь, на Верпте, уже очень долго, тоже пока не осрамился. Наследник престола своей сомнительной властью объявил меня главой Верпты. Ему самому, понятное дело, никаких таких назначений не требовалось, а моё было чистой воды самоуправством. Но Петрик, как я уже говорил, не в меру заботился о моём статусе, положении и авторитете. Мы ждали ругательных писем из столицы, но не дождались почему-то. Эту тему родители старательно обходили молчанием.
Кстати, я, и все мы, получали положенное жалование. А уже первой зимой имели помощников и соратников, выписанных из разных мест или найденных, как бриллианты в куче прошлогодних листьев, в Дейте и окрестностях или даже здесь, на Верпте.
Отдельно хочется сказать о Лёке. В Някке он с большим трудом избавился от опостылевшей службы в таможне, на которую, согласно старшинству в семье, был обречён навечно. Традиция у Мале такая. И тут вдруг он с упоением и великой охотой взялся за свои прежние обязанности. Я думаю, дело здесь в том, что, во-первых, начальство в лице самодура дяди Тумы не грызло Лёку, во-вторых, он знал, что в любой момент может уйти, в-третьих, Малёчек занимался таможней и портом, даже портами, не под давлением родни, а добровольно. В-четвёртых, в свободное время он мог делать, что угодно, никто не осуждал его за писание картин и другие художества, никто не ломал его кисточки, не давил каблуком краски на паркете и не лишал выходных, лишь бы он не занимался «ерундой». Кроме того, просто некому было взвалить на себя всю эту стройку, и рекламу, и организацию специальных служб. Сознательный Лёка взялся за это уже на второй день после приезда, когда мы вернулись из кафе в красивой Дейте и с тоской обозрели место, где когда-то стояли здания порта и складов, а нынче не было даже скамейки. Зато болтался одинокий колокол, верёвку которого щипала голодная коза. Я думаю, жалость к козе сыграла главную роль в том, что Лёка мигом сказал, что не оставит это просто так, потребовал разные необходимые документы, составил план и занялся подбором помощников. И очень здорово проявил себя в рекламе, лично рисуя плакаты и листовки, которые затем печатались на Няккском берегу. В независимой Верпте в ту пору типографии не было. Когда Малёчек в первый раз, как положено, получил жалование, он так изумился, что даже заикаться стал. Почему-то он считал, что работает на общественных началах, то есть бесплатно. Просто помогает другу в свободное от писания шедевров время.
Аня, жена Лёки, занималась тем, чем заниматься обещала свёкрам: расширяла семейный бизнес Мале. Сначала была открыта небольшая лавка, куда повадились приезжать дамы из Дейты. Шутка ли: такая модная в столице одежда всего лишь через пролив! Через полтора года появилась лавка на Малом острове, а на Большом открылся хороший магазин. Но душа у Ани лежала больше к общественной деятельности. Она открыла литературный салон и то, что в этих местах полно творческих личностей.
В голове мы держали план сделать Верпту местом посещения экскурсий и туристов, здесь имелись места, которые идеально годились для курортов, где люди смогут поправлять здоровье при помощи минеральной воды и лечебной грязи и повышать тем самым благосостояние области.
Жизнь на Верпте начинается рано, и рабочий день заканчивается рано, поэтому, если всё шло хорошо, во второй половине дня у меня оставалось время для игр с Розочкой и другими нашими малышами и для личных художеств. Воодушевлённый обещанным мне участием в Великих Состязаниях мастеров, я почувствовал непреодолимую тягу к своему ремеслу. И то сказать: я был лишён возможности заниматься им с конца весны и почти до конца первой осени на Верпте. Только тогда, когда зарядили дожди, и стало холодно, когда я перестал разбираться с печами и печниками, а некоторые обязанности с моих плеч сгрузили соратники и помощники, мы с Рики, наконец, оборудовали себе в пристройке мастерскую и занялись любимым делом.
Прямо напротив наших ворот мы с братом арендовали лавку, наняли продавцов и охрану и начали продавать свои изделия, которые, по сути, амулеты и талисманы. Ко мне привозили вещи для продажи другие ювелиры. Я делал заказы местным подросткам и женщинам – рукодельницам на подвески, браслеты из бисера и кожи, на сделанные из коры коробочки и плошечки и на прочие сувениры. Пройдя через наши с Рики колдовские руки, они приобретали новые свойства и продавались очень хорошо.
Лала с восторгом снова начала торговать в лавке. Это такая девочка! Когда она вырастет, то станет очень заметным в государстве человеком, популярным, известным. Чем бы она ни занималась. Я, конечно, не хотел, чтобы ребёнок вместо того, чтобы играть и бегать с подружками, все дни торчал в помещении. Позволял ей работать только в строго оговоренное время. Покупатели нахвалиться не могли на бойкую и вежливую девочку, я был ею очень доволен. Лавка была окружена всеми видами магической защиты, известными мне, Рики и Петрику: всё-таки, золото и драгоценные камни чересчур привлекательны для грабителей, особенно на нищей Верпте. Лале я не позволял находиться там без Масика – наш пёс специально обучен защищать хозяев. Время от времени Рики замещал в лавке заболевших продавцов, но отдавал предпочтение работе в мастерской.
Мичика была ещё малышкой. Очень обаятельной, очень нежной и светлой девочкой. Я познакомился с ней, когда маленькая сирота долгое время уже жила на улице среди беспризорных и была совершенно самостоятельна. Только очень грязна и напугана преследованием слуг Косзы. И этот самостоятельный ребёнок прилип ко мне и Нате, и было её от нас не отцепить. Она норовила быть с нами там, где мы вершили свои взрослые дела, и даже по-детски пыталась вникнуть в те сложные вопросы, которые мы обсуждали при ней. Она норовила забраться к нам в постель, без конца мастерила нам подарки, ласкалась, как котёнок, старалась радовать отличной учёбой. И вдруг начала звать Нату мамой. Я уже ожидал, что скоро стану для неё папой, хотя, как я говорил, сначала было договорено, что мы считаемся братом и сестрой. Иначе получалось, что мы с Натой стали родителями лет в пятнадцать – шестнадцать. А в Някке у нас такие сплетники! Но сейчас, понимая, что для Мичики я и вправду скорее отец, думал: а не всё ли равно? Ну, две у меня дочки – кому какое дело? Ната тоже сказала: наплевать на всё, лишь бы девчоночке хорошо было. Так сам собой решился вопрос с документами…
Это я преувеличил. Потому что бумажная возня была долгой и нудной. Оказывается, девочке, пока она являлась пленницей королевского дворца, присвоили другую фамилию, а также статус сироты. И даже заговаривали о другом имени, напирая на то, что такого, как у неё не существует вовсе. Нет женского варианта для имени Миче. Но малышка проявила твёрдость и не согласилась, а Рики и Лала её поддержали. Мы с Натой всё исправили, официально удочерив Мичику.
А я уже видел, что девчоночка имеет большой интерес и талант к ювелирному делу.
Было странным то, что нас оставили в покое. Что детям: Рики, Лале и Мичике, разрешили остаться с нами. Что не явились соответствующие службы и не увели их от нас под конвоем.
А ведь мы, едва покинув территорию порта, честно отправили телеграммы всем нашим родителям, о том, что дети не сгинули где-нибудь, а приехали к нам. Пусть не волнуются. В ответ получили лаконичные «хорошо» и «спасибо». Только Лёкины мама и папа написали длинное эмоциональное письмо, где делились своими переживаниями по поводу бегства ребят и рассказывали новости. Я чувствовал, что они гораздо более на нашей стороне, чем МОИ мама и папа. Наши с Рики родители на стороне родителей наших с Петриком.
Давайте, я всё-таки расскажу про родителей, чтобы вы больше не путались? Понятно, что такое количество мам и пап у одного человека вызывает недоумение. На самом деле всё просто. Едва родившись, я был отдан на воспитание в семью ювелира Арика Аги, друга нашего короля и его же, короля, родной сестры, также когда-то отданной на воспитание. Потом у этих людей родился Рики, мой любимый младший брат, а у моих кровных родителей подрастал Петрик, с которым мы двойняшки. Зачем меня и мою маму следовало младенцами отдать из семьи? Просто мы унаследовали внешность наших предков – народа анчу. А долгое время, с самых Мрачных времён, нельзя было тем, у кого в предках анчу, занимать престол. Охти боролись за власть, скрывали своё происхождение и нашли такой выход из положения. Детишек, родившихся с очень светлой кожей, белыми волосами и светлыми глазами, отдавали в другие семьи уже несколько веков. И всегда все дети знали об этом. Только мне не сказали, поскольку я считался сильно не в себе из-за непонятного другим предчувствия ужасных событий, мучившего меня с детства. События произошли, но мнение обо мне не изменилось. Надо пояснить вот что: я никого не осудил, я очень люблю приёмных маму и папу, я уважаю кровных родителей, как своих государей, ну а Рики и Петрик – это мои братья, и этим всё сказано. И всё было бы хорошо. Однако, теперь родители, и те, и другие, придумали очередную нелепость. Будто я плохо влияю на Рики и способен причинить Петрику вред. Не знаю, с чего они это взяли. Я устал раздумывать об их непонятых умозаключениях, и больше не хочу. Теперь я знаю, конечно, кто я такой. И очень рад, что положение дел изменилось: уже никогда Охти не отдадут в другую семью новорожденного с внешностью анчу. Это положение изменили мы: Петрик и я. Очень горжусь этим. Понимаете, мне-то здорово, а каково было Чудилке скрывать, что я его брат, от меня же! Мы дружим лет с восьми, а этой тайной его озадачили в тринадцать.
*
И всё было хорошо у нас на Верпте, и, казалось бы, вот, наконец, то место, где мы все живём самостоятельно и более-менее спокойно, где можем проявить себя, где мы уважаемы. Конечно, бывало всякое. Временами случалась ужасная суета, работа с утра до ночи, ссоры и стычки с приверженцами старого, утомительные поездки, болезни детей, попытки ограбить магазины – мой или Мале. И убытки, нанесённые штормом, и смешной набег каких-то типов на корабле, даже, вроде, и не пиратском, и древняя баржа, спущенная на воду речки вопреки запретам, и развалившаяся на глазах тех, кто на неё смотрел. И оказалось вдруг, что Верпта – это какой-то невиданный притон контрабандистов, и Лёка Мале немедленно включился в борьбу.
Строгие меры, которыми пригрозил наш королевич тем, кто, вопреки недавно проведённым реформам, продолжал засорять реки и море грязными стоками и использовать двигатели, дымящие, чадящие и шумящие, привели к неожиданно бурному возмущению. Недовольные не сразу согласились на диалог, пытались побить нам окна, и потом разбирательства по поводу реформ и штрафов длились целую неделю, и некоторое время мы были вроде как в осаде, и боялись выпускать детей за ворота. Но всё как-то утряслось, потому что Петрик не самодур, а человек, способный проявить гибкость и понимание, оказать помощь и убедить. Я думал, что такой нерациональный всплеск эмоций местных промышленников произошёл потому, что они помнили: старые Корки, которым благоволило Малое Собрание, были против реформ, и сами они ждали чего-то ужасного от требований королевича Охти. А оказалось, что ничего такого страшного и разорительного.
Однако, Лёка Мале принёс весть о том, что у недовольных был лидер, подбивавший всех этих людей на поступки, направленные едва ли не именно против нас: Петрика и меня.
- Я кое-что узнал, - крикнул Лёка, с топотом ворвавшись в холл в конце этого переполоха. – Эх вы, волшебники! Знаете, кто мутил всю эту братию?
- Кто?
- Что ты узнал?
- Только не говори, что это Корки, - поморщилась Мадинка, дочь славного рода бунтовщиков и заговорщиков.
- Человек по имени Остюк! – победно объявил Малёк.
- Что за Остюк? Кто таков?
- Его узнал уборщик, который работал в Малом Собрании. Кто обращает внимание на уборщиков? Но он уверен, что тип, который пятого дня возглавил митинг – волшебник, нанятый прежним правительством. Уборщик видел его, когда тот явился с предложением своих услуг.
- Волшебник Остюк… - протянул Петрик. – По-прежнему, значит, ошивается на Верпте.
- Вот как, значит, зовут нанятого Малым Собранием мага, - подхватил я. – Но почему мы не получили этих сведений из столицы после допросов? Ты, Чудилка, специально интересовался именем прохиндея.
- Я вам скажу, почему, - воскликнул Лёка и, шутя, бросил в Красавчика шапкой. – Потому что никто и не знал. Он объявил, что назовётся, когда его наймут. Вот к нему и прилипла кличка Безымянный. Представляться потом, в той кутерьме, что вы устроили по приезде, у него, наверное, не было времени. Спросите меня, почему уборщик знает, как его зовут? А потому, что когда колдун вышел на крыльцо и увидел его, кинул ему монету и велел выпить за здоровье Остюка. «У меня, - будто бы сказал он, - намечается выгодное дельце». Уборщик сделал вывод, что щедрый тип и есть Остюк. И очень удивился, когда увидел его на митинге разодетого в пух и прах. Одежда, сказал он, и впрямь прах. Подобрана на свалке и вся в пуху. Уборщик был нанят выбрасывать мусор в дом, где затеяли ремонт. И как раз отволок на помойку кулёк со шмотками и старую перину. А Остюк, стало быть, подобрал, нарядился – и давай речи толкать. И никого не смутило, что на нём кафтан доисторический и в перьях. Неряха этот ваш маг.
Лёка был не совсем прав. Как мы потом узнали, пух и перья сыграли свою роль, отвратив сердца некоторых смутьянов от союза взбудораженных промышленников.
- Ну, вы гляньте, кого на трибуну выпустили! – возмущались они. – Натуральный леший заморский!
Противно стало и самим промышленникам. Они не уполномочивали Остюка за них выступать перед народом, потому что планировали решить всё в узком кругу заинтересованных лиц. Они отметили, что тот выражает не то чтобы их интересы, а скорее озабочен тем, чтобы науськать верптцев на новую власть. Ну и малость побили его.
После этого страсти пошли на убыль, а заинтересованные лица легко пришли к компромиссу.
Остюк попал в больницу с незначительными повреждениями. И у нас был шанс его сцапать. Ну да, был шанс, но совпало так, что Петрик, ничего ещё не зная об участии в волнениях нанятого мага, явился в это учреждение всего лишь решить текущие дела, а Остюк узнал и подумал, что по его душу. И дал стрекача. Как всегда.
Потом на пароме видели всклокоченного человека в больничной одежде и с заплечным мешком. Он спрятался в углу и там переоделся.
В волнениях на Верпте Остюк в этот раз выступал не как волшебник, а как обычный такой баламут. Я вам говорю: боялся открытой схватки, а кроме того, себе на уме. Что за корысть преследовал он? Тогда мы не понимали.
Отчасти понимал Красавчик. Он сказал нам:
- Берегитесь, ребята, этого типа. Как бы не был он тем, о ком я думаю. Сыном одной пиратки. И при этом паршивым и гнилым, как язва, с младенчества самого. Матушка звала его нежнее, но созвучно. А прозванье очень уж подходящее: колючка засохшей травы. Он не трус, как вы, может, решили. Ежели надо ему чего, ежели задумал цели добиться, он не отступит. Вынюхивает, ищет подходы, пробует так и сяк. А то затаится и выжидает для лучшего удара, как самая подлая и завистливая из змеюк.
Мы приняли к сведению, но Остюк, как видно, пока затаился.
*
Ко мне имели претензии вейты. Сначала люди по привычке бегали гадать к ним, а потом потянулись к нам с Рики. Получается, мы лишили их части заработка. Воровать на Верпте в первое время было не у кого, кроме как у меня и у Лёки, вот они и старались. Да ещё Лёка обвинил кое-кого в пособничестве контрабандистам. Пришлось принимать меры. Кое-кто вылетел с Верпты, как пробка из бутылки. Я требовал, чтобы вейты посылали детей в школу, чтобы там, где они живут, было чисто и никакого воровства. Я даже настаивал на том, чтобы они прекратили набеги на Дейту, а то тамошний глава уже предъявлял нам претензии. Я говорил, что есть же большое количество достойных дел, которыми неплохо бы заняться в свободное от прохиндейства время. Можно даже деньги зарабатывать законным путём. Они злились на меня, как на конкурента, и не желали слушать. Но среди них тоже были разумные люди вроде царька Нолла и его трёх жён. И они помогали мне. И тоже как-то всё утряслось. И к лету мы с Натой были уже желанными гостями в поселении. Нолл говорил, что поверил мне благодаря какому-то загадочному гаданию королевича Петрика, которое тот быстренько провернул в день приезда на Верпту.
- Да-да-да! – кивали, соглашаясь, жёны. Их дети лезли к нам на руки, совали в рот пресные лепёшки и вейтские сладости и заплетали Нате косички. Маленькая шустрая Мичика, что бегала за нами хвостиком, но, в то же время отлично могла постоять за себя, была здесь всеобщей любимицей.
Когда отношения были налажены, я мог позволить себе смеяться и шутливо уверять, что это пока ко мне бегают гадать все, кому не лень, а вскоре я буду вейтам не конкурент. Ещё чуть-чуть, и я перестану быть просто Миче или даже господином Миче, к которому можно легко обратиться на улице. И вот, когда все окончательно осознают, что я, по сути, господин глава или того хлеще – ваше высочество, доход у вейтов однозначно повысится. Можно ли представить, чтобы какая-нибудь девица, торгующая яблоками на рынке, пристала к высочеству с просьбой погадать? Разве что это смелая девица и случай уж очень необычный. Или я сам угляжу, что ей необходима помощь. Я действительно предвидел такие времена, но с этим оставалось только смириться.
*
Мы заметили, что на Верпте буянят, в основном, люди, чьи предки родом с Няккского берега. Коренные верптцы, потомки высокорослого народа, занявшего острова в Мрачные времена, настолько послушны и покорны властям, что оторопь брала. Казалось, послушание у них в крови. Они неторопливы, вдумчивы и к превратностям судьбы относятся философски: мол, и это когда-нибудь закончится. Или ещё того хлеще: «Нет, это всё не со мной!» Словно они откладывали жизнь на потом, а когда плохо – терпели и ждали. И я даже подумал… Да что там, прямо так и спросил у Лёки: может, то, что он много лет не мог уйти из-под начала дядюшки Тумы, наплевав на дурацкие традиции, это отголосок привычки его земляков покоряться обстоятельствам и начальству?
- Да, - не стал отпираться Малёчек. – Да, Миче, возможно, ты прав. Я сам всё думал, что мне мешает послать дядю к чёрту? Ну, полез бы он драться. Так ведь я его моложе и владею разными приёмами. Что-то мешало, да. Наверное, отголосок.
Да просто дядя Тума – это истинный правнук диктатора, вот что. Таким уродился.
*
Да, много забот и волнений было, а мы называли это спокойной жизнью. И вы понимаете, почему, если читали о том, что нашей компании довелось пережить.
Но вот странность – чем больше порядка и больше свободного времени становилось у нас на Верпте, тем больше мы все тосковали о доме. О Някке. О городе, где мы выросли.
Там тенистые, влажные улочки, здесь всё больше пыль да песок.
Там горы, величавые, дивные, на которые можно смотреть бесконечно, с которыми мы привыкли общаться, словно с друзьями. Они все заросли лесами, от которых веет прохладой и запахом хвои. Здесь – каменистые холмы да скалы местами - вот и весь рельеф.
Реки! Какие у нас в Някке реки! Широкие, как небо, громкие, непокорные, с целебной водой! После такого сложно считать реками здешние невразумительные потоки.
В Някке наши друзья. Наши старые друзья. Которых мы не можем забыть, по которым скучаем. Здесь – наши новые приятели, с которыми тоже весело и интересно, но… вы же понимаете.
В Някке такие сады! Плодовые деревья пробиваются даже сквозь камни мостовой, если кто-то сидел на скамейке, ел вишни да абрикосы и бросал косточки. Здесь, в засушливой южной области, хозяева должны были неустанно заботиться о саженце, прежде чем тот превратится в плодоносящее дерево. Садовые деревья на Большом острове растут трудно.
ДомА в Някке пахнут деревом внутри. Они весёлые, потому что Някка не видела горя репрессий. На Верпте каждое здание помнит беду и слёзы, и такое ощущение, что стены вот-вот рухнут от невыносимости тяжких воспоминаний и смешаются с пылью.
Здешнему морю не хватало красок. Морю положено быть сине-зелёным, ярким, сверкающим. Не таким нежно – голубым и белёсым. Мы тосковали по многоцветью нашего берега.
Рики и Лала без конца писали письма, выспрашивая друзей об их жизни дома. Строили планы на будущее – и все они были связаны с Няккой. Но никто не жаловался, не говорил, что жалеет о переезде, о ссоре с родителями.
Я видел, что наши жёны стремятся создать уют и красоту в доме, но видел и то, как Ната вышивала золотой нитью шторки, но они не подходили по размеру к здешним окнам. Они подходили к окнам нашей с ней спальни в Някке. Я видел, что Аня с особой любовью ухаживает за цветком, росток которого привезла из столицы. А Мадинка сказала как-то, что боится, что наши малыши, подрастая, станут считать родиной Верпту, и будут тосковать, когда мы вернёмся в Някку.
Ну да. Если вернёмся.
Когда мы сделаем то, что должны сделать на Верпте, было бы хорошо вернуться. Но это казалось невозможным. По крайней мере, пока.
Но нельзя быть неблагодарными. Скучая по родине, мы всё равно полюбили наш приют, тускловатую, пыльную Верпту и старались сделать её веселее и красочней. Мы гуляли по берегам речушек, отмечая их скромную красоту, любовались закатами и восходами, изящными, рано желтеющими от жары и засухи травами, разнообразием степных цветов, серебристыми листьями зарослей по берегам. Мы устраивали балы, пикники и вечеринки, и детские праздники. Мы не уставали восхищаться талантом нашего Лёки – казалось, он расцвёл просто как никогда от соприкосновения с землёй и воздухом родины предков. Мы гордились своим домом, радовались тому, что живём все вместе, под одной крышей. Я любил и был любимым мужем, обожаемым отцом и братом. Я купался в любви своих близких, я знал, что меня никогда не предадут, не обидят нарочно. Скажите, многие ли могут похвастаться этим? Я отдавал себе отчёт, что это счастье. Несмотря ни на что, годы на Верпте были счастливыми, восхитительными годами.
Почему же нас так тянуло в Някку?
*
Однажды, в середине первой весны, Лёка вызвал меня на берег моря поболтать об этой нашей проблеме. Он только что вернулся из Дейты с единственной не проданной на выставке картиной.
- И зачем я за неё такую цену запросил? Куда мне её теперь девать, такую огромную? – печалился наш художник.
- Повесь у меня в лавке, если поместится. Авось продадим. И давай, говори, что тебя так гнетёт, Лёка. Ведь не стоимость картины?
Оказалось, Малёчек встретил на выставке каких-то своих знакомых из Някки, поболтал с ними и совсем расстроился.
- Мы должны побывать дома, - сокрушённо говорил мне мой друг. – Хотя бы просто побывать. Нас так грубо и внезапно оторвали от наших дел! Может, имей мы время настроиться и решиться на переезд добровольно, было бы по-другому. После того, как мы вернулись с Навины, вы с Чудиком даже недели не побыли в Някке.
- Может, знай мы, что в любой момент можем вернуться или просто приехать погостить, было бы легче, - согласился я.
- Вот что я подумал, Миче, - тоном заговорщика произнёс Лёка. – Пусть мы не вернёмся насовсем. Но мы должны завоевать себе право бывать в Някке, когда захотим. Это не должно стать для нас унижением. Мы должны вернуться с триумфом. Пусть сперва всего лишь на каникулы. Но ты меня понимаешь: С ТРИУМФОМ! Не как наказанные детки, которых, так уж и быть, простили до следующей шалости, а как достойные граждане своего города. Нас должны позвать не король с королевой, а просто люди. Нас должны встретить с восторгом, а проводить со слезами. Понимаешь, как это важно для Петрика? ТЫ, Миче, устроишь нам триумфальное возвращение. На тебя вся надежда.
- Я? Что? Ты что?! – вскричал я. – Стоп, Лёка, стоп. Посмотри на меня. Видишь, это я, Миче Аги, опальный сын четырёх родителей. Вы все здесь из-за меня.
- Я не упрекаю тебя! – сверкнул глазами Малёк. – Я-то могу вернуться когда угодно.
- Я знаю. Я к тому, что от меня ждать триумфа не приходится.
- Рано или поздно, - после паузы заговорил Лёка, - Петрику, как наследнику престола, приказано будет вернуться. Это пока ему позволено резвиться. Дескать, гляди, сынок, мы не такие деспоты, как ты считаешь. Пожалуйста, ты много времени жил, как хотел, с кем хотел, вся страна знает о твоих заслугах в этой самостоятельной жизни, и это замечательно. Но пора возвращаться к своим обязанностям дома. Чудилка ответственный. Он должен будет уехать. Понимаешь, раз родители так себя ведут, значит, они по-прежнему видят в нём своего преемника. Но слушай теперь внимательно. Ты чуешь, какая ведётся игра? Вас всё равно разлучат.
Я чуял. Невозможно не чуять и с горечью не думать о неизбежной разлуке.
- Как же ты можешь допустить это? Миче, вы с Петриком двойняшки. Достаточно того, что вас при рождении разлучили. Ты вспомни, как далось Чудику его молчание. Он совсем расчудился! Давай, сделай что-нибудь ради него. Хотя нет, дружок, ради себя. Ради себя – понятно? Ты в первую очередь должен быть победителем. Вы с Петриком должны видеться, когда захотите.
Я рассмеялся горьким смехом:
- Почему я не дома, Малёчек? Ты помнишь это или нет? Меня, в числе прочего, обвинили в том, что я будто бы, более популярен, чем Петрик. Чем Петрик, наследник престола. Это не так, это просто глупый королевский страх, но я не имею права быть победителем. Ради себя я палец о палец не ударю. Но вижу, что надо что-то делать. Ради других. Твои предложения, Лёка.
- О! – поразился этой речи мой друг. Он ожидал большого сопротивления с моей стороны. Но вчера мне пришлось утешать Рики, такого уже большого мальчика. Он задержался, а было уже темно, я бросился за ворота его искать и увидел, что он горько – горько плачет на крыльце запертой лавки. Он плакал от тоски по Някке. Понимаете? А когда я в печали вошёл в нашу с Натой спальню, то застал её за рассматриванием альбома с фотографиями: все они были посвящены красивым видам нашего города. Я серьёзно собрался выслушать предложение Лёки.
- Держи, - он протянул мне запечатанный конверт.
- Письмо от папы, - ахнул я. – Думаешь, по поводу Состязаний?
- По какому же другому поводу? Я знаю, что дядя Эрнст задумал отговорить твоего отца от участия.
- Но папа писал мне, что, мол, за блажь? Почему я не могу участвовать одновременно с ним? Что я в последнее время не совершенствуюсь в мастерстве, поэтому могу не опасаться занять призовое место. Но имею право потешить своё самолюбие. Папа говорит, что каменные шарики на нитке с нацарапанными на них значками не могут составить конкуренцию даже тем мастерам, кто ещё не окончил школу. Он просит меня не чудить и спокойно присылать свои магические штучки судьям конкурса по магическим штучкам. Не пойму, как это могло случиться. Папа так радовался, так гордился моими успехами в ювелирном деле, и вдруг ни во что не ставит меня, как ювелира.
- А я не понял. Что за камушки на верёвочке? – нахмурился Лёка.
- Те, что я заказываю горстями и продаю девчонкам и мальчишкам для счастливой любви и хороших оценок.
- А-а! Так это ведь не твои работы.
- Папа считает, что я опозорил род Аги такими делами. Ладно, давай письмо.
К моему удивлению, послание начиналось словами:
«Дорогой мой сын Миче, на каком основании твой друг Лёка, которого я считаю племянником, в такой резкой форме отчитал меня в письме, как мальчишку?»
- Ой! – сказал я и схватился за сердце. Разве Лёке может быть известна резкая форма?
«В этом году вы все, наши дети, словно с цепи сорвались. Волшебник Афр из Сароссе объяснил, что это оттого, что на планете Ви появились и быстро исчезли непонятные тёмные пятна. Мне не нравится упорство, с которым все вокруг стараются отстранить меня от Состязаний ради тебя. Чего ты боишься на этот раз? Мне говорят, что боишься выиграть у меня. Большое искушение повторить тебе то, что я уже писал. Но слова Лёки, мальчика, к которому я искренне привязан, убедили меня. Может, я немного неправ. Прости, если обидел. Ладно, Миче, так и быть. В этом году твоя очередь участвовать в Состязаниях. А мы с мамой, возможно, приедем к вам на Верпту, повидаемся с внучкой. Тогда и поговорим насчёт этой новой твоей проблемы».
- Ты писал моему отцу и отчитал его, как мальчишку! – укорил я Лёку.
- А что было делать? Миче, это первая часть моего плана. Твоё участие в Состязаниях. Ты победишь, это точно. А там посмотрим. На носу семисотая встреча, и кто знает… Я чувствую, из этого может что-нибудь выйти.
- В семисотой я уже не участвую. Лёка, если таков твой план, то триумф нам обеспечишь ты. Как художник.
Но Малёчик был уверен, что суетиться в этом направлении – моя задача. Он упёрся и не раскрыл мне свой план до конца, объяснив, что и сам ещё не всё продумал, да и времени полно впереди: пока-то мы переделаем все дела на Верпте!
Я не возражал суетиться. Теперь я стал больше времени проводить в мастерской, готовя к конкурсу тонкий женский пояс и набор серебряных с золотом столовых приборов на подставке, названный «Лесные птицы»: в узоре из веток разных деревьев – разные для каждой ложки, вилки или ножа пичуги. Все говорили, что для конкурса достаточно одного набора, уж очень он сложен, разнообразен и красив.
- Как живые! – каждый раз ахала Мичика, разглядывая и трогая листочки и птичек.
Но я трудился ещё и над поясом с цветочным узором. Пусть после Состязаний его носит мама. Работы было очень много, я торопился, сидел ночами, и всё-таки успел.
Это была такая радостная, хоть и утомительная, работа! Моё сердце пело, едва я касался инструментов. Мои руки вплетали эту мелодию в узоры и блеск металла. Никакого волшебства: как вы помните, это непозволительно.
Рики и Мичика так и крутились возле меня. Они не имели права оказать мне какую-либо существенную помощь, но всегда были на подхвате – подшлифовать, например, или ещё чего.
Ближе к концу весны приехали наши друзья из Някки: молодые Корки, братья Кохи и Хрот, с жёнами и детьми. Приехали родители Наты, её сёстры, их дети и мужья, и кое-кто из моих любимых двоюродных сестёр. А ещё – наши управляющие с аттракциона на Дведи, бывшие пираты.
Приезд друзей был настолько радостным событием, что все дни слились в моей памяти в одно: в ощущение ослепительного солнечного света. Нам было ещё негде разместить всех гостей, поэтому кто-то остановился у госпожи Ольги, кто-то у других родственников Мале. Именно тогда мы закатили первый бал в зале, в котором стояли ещё леса и пахло краской. Мы беззастенчиво хвастались своими успехами, устроили поездку для гостей по всем островам… и где-то потеряли Хрота и Лалу.
- Ничего страшного, - легкомысленно махнула рукой Терезка, его жена. – Где-нибудь записывают очередные легенды.
Ну, если так, то волноваться нечего. Хрот у нас нынче известный историк и фольклорист, а Лала Паг, это все знают, пошла по его стопам. Мы, обитатели Верпты, нет-нет, да и добывали для Хрота парочку древних сказок. Одну только скрыли: о Мелиораке и чернокрылых людях. Разве можно выдать Кануту?
Было интересно обмениваться опытом с Кохи, как-никак он глава Някки. А ещё – автор потрясающе смешных пьес. Пребывание наших близких закончилось домашним спектаклем. Да, сначала мы играли его дома, а потом, дважды, на площади. Хохот был такой, что я боялся за часовенку, стоящую поодаль несколько кривовато. Каждый раз перед спектаклем Хрота приходилось ловить в толпе желающих что-нибудь поведать ему из древних времён.
Все эти дорогие гости приехали к нам не только ради того, чтобы навестить, но и для того, чтобы забрать у нас и отвезти судьям Великих Состязаний наши работы. Ведь участвовал не только я, но и Лёка, Петрик, Мадинка и Аня.
- Ты молодец! Какой ты молодец, что решился на это! – говорил мне Рики прямо даже с придыханием.
- Я обидел папу, - нудел я в ответ.
- И так тебе не хорошо, и этак не здорово, - сердился младший брат. – Вот увидишь, в следующем году я выставлю свои работы. Подумаешь, соревноваться с папой! Он должен гордиться нами, тем более, если мы победим.
- Не задавайся. Ты ещё маленький, и папу тебе не обскакать.
- Это я сейчас маленький, а потом вырасту. И когда будет семисотая встреча, мы с тобой…
- Всё, Рики, всё. Я больше не участвую.
- Не будь ты моим братом, Миче, я бы сказал тебе, кто ты есть.
- Ну, скажи. Давай, скажи, как наши родители, что я трус и сумасшедший.
- Никогда в жизни! Ты просто Миче Аги, понятно тебе? Ни на что не похожий тип.
*
Мы стояли на берегу, провожая наших гостей обратно в Някку. Мадинка была грустна, расставшись с братьями, Лала и Мичика всхлипывали, обняв друг друга. На шее у Лалы болталась жуткая штука из перьев – вейтский амулет. Из-за этих собирателей легенд - из-за неё и Хрота, «Фея моря» отошла от берега позже на десять минут. Эти двое примчались последними, на вейтской повозке, все в перьях, пыли и соломе, зато с толстыми тетрадями в обнимку с эскортом из Нолла, его трёх жён и семи дочерей.
- Я пришлю тебе, Хрот, что ты просил, не бойся, не подведу. Сам съезжу, всё запишу и пришлю. Я умею писать! – надрывался Нолл, аж подпрыгивая.
- Лалочка! Ребятки! – кричали сверху капитан и его помощник. – Отчего вы не с нами? Айда в Някку! Будет веселей!
Дети качали головами. Они не согласились покинуть нас даже на каникулы, опасаясь, что им запретят вернуться.
В молчании и печали мы возвратились в опустевший дом, дивясь тишине и отсутствию суеты. Потоптались в гостиной и собрались уже разбрестись по детским – пора было укладывать малышей. И вдруг обнаружили у двери разрумянившуюся, с горящими глазами, похорошевшую Кануту. Она тоже была с нами в порту, только к пристани не подходила, пряталась поблизости. Ну боится бедняжка мест, где много народа.
- А хотите, - воскликнула она, - я спою вам легенду о Таитае, хранительнице Песчаных сокровищ? Честное слово, никто из вас не слышало ней! О том, как она полюбила Раита, младшего сына покровителя садов ночи. Только, чур, пусть Лала уберёт свою тетрадь. Вы же помните, всё, что касается моей родины – это тайна.
- Ты умеешь петь? – поразилась Мадинка, но Рики уже сунул в руки Кануты читру.
- Эта сказка с хорошим концом? – спросила Мичика. Общаясь с Хротом, она узнала, что большинство легенд как раз с плохим.
Но Канута уже запела, и голос у неё оказался низким и прекрасным, а читрой она владела очень хорошо. И так она пела, что по спине бегали мурашки, и было удивительно, что на лице одного человека отражается столько чувств. Нынче реже, чем раньше можно услышать песенное исполнение легенд, но здесь мы наблюдали даже не песню, а целое представление, словно Канута долго репетировала, прежде чем вынести результат своих трудов на суд публики. И сказание это было такое… Ни на что не похожее. Хорошо, что Хрот уже уехал, а то, ручаюсь, понесло бы его на Запретную Гавань себе на беду. Странная история любви странных созданий, о которых мы никогда не слышали. Удивительные подробности их быта, даже описание посуды на столе и свадебного наряда невесты. Если представить себе всё это, получится, что мы такого не видели. Приключения, в чём-то схожие с приключениями героев на нашем берегу. И – о радость! – счастливый конец! Просто небывалое что-то. Мы молча сидели, полные впечатлений, когда Канута уже перестала петь.
- Не понравилось? – расстроенно спросила она. – У вейтов я считаюсь лучшей певицей.
- Обалдеть! – это первое, что сказали мы, причём хором и единодушно, а потом уж вразнобой принялись выражать восторг.
Но больше ничего о Запретной Гавани мы в тот раз не узнали. Кроме одного.
- Любить следует рационально, - внезапно побледнев и затрясшись, как от холода, произнесла Канута. – Из-за таких легенд погибли мои родные.
Я пошёл за успокаивающей настойкой.
*
Тем не менее, Петрик считал, что раз судьба послала нам Кануту, мы должны мало-помалу узнать от неё всё, что она способна нам рассказать о враждебном континенте.
Лёка твердил:
- Отстаньте от девочки. Вы видите, она сама не своя делается от ваших расспросов.
Мы видели. Но не теряли надежды. Нельзя же вечно закрывать глаза на пристанище торговцев магическим оружием.
Кто правит на родине Кануты? Конечно, Познавшие Всё.
Как они выглядят? Этого никто не знает.
Что для них главное? Чтобы всё было разумно и рационально.
Сколько их? Познавших Всё может быть много, а может – всего один. Этого не дано знать простым людям. Тем более, потомкам племени Отца Морей, которые неполноценны. На страже мудрости стоят чернокрылые люди. Они следят за послушанием.
Каким боком это всё касается подданных? Они должны слушаться.
Что за требования у чернокрылых людей? Чтобы все были послушны.
Ладно. Что за требования у Познавших Всё? Чтобы их слушались.
В чём? В рациональном соблюдении правил мудрости.
Что это за правила? Это правильные правила.
Но о чём они говорят? Что в них особенного? Что делать надо? То, о чём сказано в правилах.
Вот, простите, ёлкина палка!
- Однажды, - рассказала Канута, - было прекрасное море и большой остров на нём. Мои предки, потомки Отца Морей, жили себе своей жизнью. Да, мы не любили тех, кто являлся с вашего берега, и шли в своей нелюбви даже против воли доброго Мелиорака. Даже против воли Радо. Что там Радо! Даже против воли прекрасной Аринар! Но считали мы, что это необходимо, чтобы сберечь наш уклад, наши традиции и природу. Чтобы не допустить чужаков к территории Покровителей. Ведь мало ли на что способны чужаки! Они могли нарушить жизнь тех, кто не похож на них. Могли попытаться захватить их исконные земли и построить на них свои дома. Распахать и засеять Золотые холмы. Так нельзя! Это кощунство! Те, кто не похож на вас и на нас, должны жить спокойно и там, где привыкли ещё со времён битв Радо и Мелиорака с Чёрной Нечистью.
- Что-то новое мы узнаём! – потёр руки Петрик.
- Что такое территория Покровителей? – пожелал знать я.
- Кто такие те, кто не похожи на нас? – прищурилась Ната.
- Отстаньте от девочки, - как всегда заступился Лёка.
- Ничего секретного, - улыбнулась Канута. – На территории Покровителей живут Покровители. Они, мне кажется, не желают, чтобы им докучали люди. Не знаю, может, Эя и Радо обитают в другом месте мира Эсьняи, но дом Аринар стоит именно там. Кроме того, в самом центре, у Водопадного озера, живёт Мелиорак, и он-то как раз допускал к себе людей. Но не всех, и после испытаний. К нему можно было прийти с просьбой о помощи, и он помогал, пока один злой человек не погрузил его, бедного, в сон.
- Канута! – с непонятным упрёком в голосе произнёс Лёка.
- Ах, да. Так вот. Те, кто не похож на нас – это те, кто не похож на нас. Другие существа. Вы, запредельщики, вряд ли с ними общались. Сейчас они живут закрыто, территория Покровителей окружена волшебной границей. Не пройти. Но это не значит, что они враги для людей или не согласны жить там, где обитаем мы. Раньше жили. Кое-кто, кому это нравилось, строил свои дома в наших городах. Невидимо селились на наших чердаках и в амбарах. Открыто или тайно берегли наших домашних животных. Или просто носились по воздуху вместе с ветром и солнечными зайчиками. Их песни и проказы веселили сердца. Они разные, древние. Если в природе плохо, у них редко рождаются детки, к тому же, они долго растут. Зато и живут дольше людей. Этих существ теперь не настолько много, чтобы расселиться по всей Винэе. Но они населяли её раньше. Давно. Ещё до того, как людей стало великое множество. Они были союзниками Радо в его борьбе с Чёрной Нечистью. Но, говорят, что есть и такие, кто вынужден был воевать против него.
Петрик поднял руку:
- Ты сказала: «Если в природе плохо»…
- О да! Эти непохожие существа потому отделились и спрятались за волшебной границей, что плохо. Но не потому, что у нас сводят леса – их, наоборот, берегут! Не потому, что засоряют озёра и реки, нет-нет! Нет и нет!
- Так из-за чего же? Изменился климат?
- Это всё знаете из-за чего? Это всё из-за… О, нет! Разве время сейчас говорить? Я не знаю. Ещё не время.
- Почему нет?
- Никто мне не сказал, что можно. Но ладно, - затравленно оглядевшись и опять застучав зубами, проговорила Канута. – Когда племя Отца Морей вынуждено было искать прибежища на вашем берегу, оно ведь не просто так пересекло океан.
- Да-да, трудно представить, что это всё для того, чтобы просто порезвиться. Расскажи о захватчиках. Кто они? Почему были так жестоки к морякам других стран? Наверное, захватчики тоже… берегли природу и дома наших Покровителей?
- Я скажу, ладно…
- Канута! – опять отчего-то возмутился Лёка.
- Или не ладно, - пискнула она и замолкла. Но потом продолжила, опасливо косясь на Малёчка и кутаясь в Анину шаль. – Это из-за оружия, что было у племени, которое напало на нас. У племени чернокрылых людей, которых направляли Познавшие Всё. Познавшие Всё – это их вожди, а вовсе не вожди племени Отца Морей. Мы о них и не слыхивали раньше. О чём я? Оружие, да. Иначе как бы нас победили? Те существа, о которых вы, несчастные запредельщики, знать не знаете, но которые ничуть не хуже вас или нас, не выносят его присутствия вблизи своих жилищ. Вот и удалились в центр острова. Или, как вы считаете, континента. Одни затаились на территории Покровителей. Другие, это мы, племя Отца Морей, бежали за море, к вам. Но не все ведь. Познавшие Всё, непостижимые в своей рациональной мудрости, допустили, чтобы мы покинули свою родину, воспользовались кораблями нашего же флота. Корабли несколько раз возвращались за переселенцами, но потом были потоплены все до единого. Поэтому часть нашего племени осталась на Старой Акети, как вы говорите. Мои предки остались. Но потомки Отца Морей были изгнаны за Большой Язык с наших плодородных земель, из наших красивых домов. Стали считаться неполноценными. Склонными к нерациональному. Но нас не могли уничтожить всех, нас защищал добрый Мелиорак. Даже чернокрылые люди боялись его. Он один может противостоять Познавшим Всё. Сначала было плохо для нас, побеждённых. Но потом стало терпимо. Мы работали на захватчиков, но могли петь свои песни и своих обычаев придерживаться. Наказывали только тех, кто был очень непослушен. Если уничтожить или изгнать всех, кто будет работать? Потом были Мрачные времена. Тогда было хорошо. Правда. Всё стало проще, спокойнее. Там, где мы жили, у нас была своя власть. О другой мы даже почти забыли. Сказать по правде, во время Мрачных времён у чернокрылых было полно своих забот. Например, часть их соплеменников взбунтовалась. Они захватили флот, который был построен для нападения на Някку, и – фьють! – улетели.
- Куда?
- Канута! – опять за что-то упрекнул её Лёка.
- А что Канута? – вздохнула она. – Сбежали туда, куда положено было идти кораблям. В Някку куда-то. У нас все бегут сюда или в Иверу. Это ближе всего. Если бежать с западного побережья, то удобнее в Някку. Стало быть, потомки бежавших соплеменников наших захватчиков живут среди вас, - и Канута тоненько рассмеялась. Лёка развёл руками.
Мадинка спросила:
- Чернокрылые захватили флот, построенный для нападения на Някку?
- Время от времени Познавшие Всё требуют от чернокрылых победы над Запредельем. Время от времени строится сильный военный флот. Время от времени начинают воодушевлять народ и правильные идеи ему внушать. Сразу делают много оружия и всё, что положено. Но послушайте. Это очень важно: всегда находился кто-то, кто проходил все испытания, добирался до центра территории Покровителей и сообщал нашему доброму Мелиораку о том, что задумано. Смельчаки, стремящиеся предотвратить войну, писали свои имена на Камне Клятв и брались помочь Мелиораку. Да! Их совместные усилия так или иначе приносили плоды каждый раз, из века в век. Вот так. Вот что делал наш Мелиорак и наши герои для Запределья и для наших мужчин и женщин: предотвращали кровопролитие. До вторжения наш народ не поощрял путешествий ваших моряков вглубь континента, задерживал всяких учёных на побережье, но пальцем их не трогал. Да и корабли с вашего материка были очень и очень редки. Маленькие, плохонькие были в ту пору корабли, и наши, и ваши. Ходили всё больше вдоль берегов. Захватчики ввели новые правила и запугали вас в Запределье. И время от времени готовились воевать с вами.
- Ты хочешь сказать, Канута, что готовятся и сейчас?
- Я была школьницей, когда покинула родину, несколько лет не слышала новостей. Но скажу так: если да, то я не удивлюсь.
Канута сжалась в комочек на кресле, обняла руками колени и закачалась туда и сюда. Я сунулся к ней с успокоительной настойкой. А она заслонилась ладонью и вдруг выпрямилась и сверкнула глазами:
- Самое главное вот что: больше Мелиорак не встанет на вашу защиту. Вот так. Он усыплён одним злым человеком…
- Канута!
- Навсегда, господин Лёка. Навсегда. Кто бы ни написал теперь свои имена или прозвища на Камне Клятв, эти смелые люди не справятся без хитрости, доброты и магии Покровителя Мелиорака.
Мы не нашлись, что ответить на слова о Мелиораке.
Я спросил, лишь бы что-нибудь спросить:
- Почему ты, дочь племени Отца Морей, называешь свой континент как угодно, но не так, как полагалось бы тебе: Мидар.
- Ну… Я бы рада, - ответила Канута, – но не думала, что кто-то из вас знает это название. Да, мы до сих пор называем свой дом так. Но только мы, за Большим Языком. Многие наши города и прекрасные места переименованы. И это ужасно неблагозвучно. Ужасно. О! Вот бы разделаться с теми, кто вечно требует войн, вот бы сделать так, чтобы с нашим народом считались, чтобы он обрёл прежние права! Есть, есть, смельчаки, которые готовы побороться за это! Тогда я, может, навестила бы свой дом, свою Мидар.
- Свергнуть Познавших Всё? – догадалась Ната.
Канута опомнилась, моргнула и уставилась на мою жену непонимающе:
- Познавших Всё, госпожа Ната?
- Ты так сказала.
- Ах, нет. Ах, да! Познавших Всё. Свергнуть. Да.
Вот тут-то я и заподозрил ложь. Что-то у Кануты не всё гладко выходило в рассказах о Познавших Всё. Любой бы решил, что она только что говорила о них, виновниках всех несчастий. А она ведёт себя так, будто имела в виду кого-то другого. Тем более, что девушка тут же схватилась за чашку с успокаивающей настойкой.
- Канута, - велел я, - не вздумай падать в обморок. Отвечай, кто из людей, из обычных людей, сейчас главный на Запретной Гавани. Как его зовут? Где живёт? Обычный человек. Не чернокрылый. Или чернокрылый, но самый главный.
Она уставилась на меня завороженно, словно суслик, увидевший прямо перед собой раскрытую пасть змеи.
- Ах, да… да. Человек, о котором ты спрашиваешь, господин Миче, это светлейший Моро. Его зовут Моро. Он главный у нас. Уже давно. Он имеет право пересекать священный луг и жить на территории Познавших Всё. Он озвучивает для других их волю. Он может разговаривать с ними. И достоин за это всяческого почитания и послушания.
- Значит, если отбросить суеверья, легенды, слухи и страхи, сейчас правителем Запретной Гавани является некто Моро.
- Нет-нет. Считается, что правят Познавшие Всё. Волю Познавших Всё передаёт чернокрылым людям великий светлейший Моро. Он живёт за Вратами Сна, за священным лугом, в доме большом и стеклянном. Его любимая сестра и её муж помогают светлейшему Моро во всём. И вот ещё что: они очень не любят Запределье. Они очень не любят потомков Отца Морей. Они очень не любят детей. Никаких. До самого их совершеннолетия. Светлейший Моро сам отдал приказ расправиться с моей семьёй. Я знаю.
Девушка опять затряслась и застучала зубами по пустой чашке.
- Познавшие Всё – они злые? Всегда были злыми? – неожиданно спросил Лёка. Обычно он воздерживался от вопросов Кануте. Она охотно ответила:
- О! Сначала да, были очень злыми. Потом про них, бывало, и не помнили даже. Правили просто люди. Просто правительства разные. И вовсе не говорили, что их законы –это воля Познавших Всё. Но вдруг они давали понять, что живы, и надо их слушаться. Тогда и законы, и расправы за непослушание становились ужасными. Порой Познавшие Всё вспоминали, что надо бы повоевать с Запредельем. Когда я была маленькой, было как раз так, что о них едва ли не позабыли. Но вся моя родня была уверена, что вот-вот они вновь дадут о себе знать. Они боялись: Мелиорак ведь был уже усыплён. Ну и вот… Господин светлейший Моро опять действует от их имени.
- Это всё одни и те же Познавшие Всё? Они живут вечно?
- Не знаю. Может, это их детки, - равнодушно отозвалась Канута.
Это было едва ли не всё, что мы узнали от Кануты за два года, не считая разных географических сведений, песен и легенд её родины. На вопросы о том, к какому племени принадлежали захватчики, принёсшие на Запретную Гавань странное какое-то оружие и о том, что это за оружие, существует ли оно до сих пор, или, может, это просто такая магия, основы которой унёс с собой в могилу состарившийся волшебник? Канута знай, бормотала:
- Нет-нет, не могу сказать, не время, да и не знаю я толком, нет, - и Лёка просил не расстраивать «бедную девочку» нашей настойчивостью.
- Ладно, Канута, - сказал Петрик. – Прости, пожалуйста, что мы так настырны. Отдыхай. Мы поняли, что человек по имени Моро пришёл к власти, и это жестокий человек. Угнетатель народа Отца Морей. Истребитель непокорных. Распространитель теории рационального послушания. Ненавистник обитателей Запределья. Он окопался в окрестностях города Врата Сна, и он нам не друг. Зато друг Познавших Всё, которыми, надо полагать, умело управляет и вертит. Я делаю вывод, что этих бедолаг раз-два и обчёлся. Будь их больше, они не позволили бы Моро сесть себе на шею. И он же руководит карательными отрядами чернокрылых. А они, по сути, волшебники, и их на Запретной Гавани много.
Канута слабо улыбнулась:
- Ты как-то всё упрощаешь, господин Петрик. Примитивно всё это звучит. Но это так.
Я отметил про себя, что она не стала отрицать утверждение насчёт того, что светлейший Моро вертит Познавшими Всё, как хочет. История знает такие случаи. Например, малолетний наследник престола и наставник, правящий от его имени – похоже, не так ли? Или слабовольный государь и его советник… Интересно, как выглядят Познавшие Всё?
Я начал потихоньку вытягивать из Канутиной руки пустую чашку и коснулся её пальцев. Она вдруг подняла на меня огромные глаза и заговорила потусторонним голосом:
- Если удержишься на краю, Миче, знай, что вступаешь в игру, где привязанность приведёт к обречённости, а дар – к погибели, если только не разделён пополам будет в момент прозренья, а он…
Я испугался, честное слово, отдёрнул руку и закричал:
- Да ну тебя, Канута, с твоими предсказаниями! Ступай спать! Не смей мне пророчествовать. Никогда!
От переживаний тяжёлого разговора, девушка опять впала в транс, и снова наговорила мне каких-то ужасов. Я ринулся из комнаты к своим картам и другим гадательным принадлежностям. И они мне сказали всего лишь о радостном событии, связанном с творчеством. О другом событии, очень опасном, страшном, угрожающем жизни близкого человека, женщины. О болезни и преодолении. О встрече со злым человеком, что повлияет на множество событий, о приобретении через него чего-то нужного мне. О других встречах и дальней поездке. О приятном путешествии без происшествий и любви к женщине, которой угрожала опасность. Значит, к Нате. Обычными способами не гадают на далёкое будущее. Человек, впавший в транс, может предсказать событие любого года, и попробуй-ка догадаться, какого.
Некоторое время я избегал Кануту. Я почему-то чувствовал себя виноватым перед ней и боялся за Нату. Но потом мы помирились.
В моём сердце поселился страх, сходный с тем, что мучил меня в детстве и юности. И я уже знал его имя: предчувствие беды.
ПРОДОЛЖЕНИЕ: http://www.proza.ru/2015/04/06/1745
Иллюстрация: Мелитополь. Каменная могила - памятник природы и истории. Люблю всегда.