- Что вы от меня хотите? - в голосе Морхэрти прозвучало что-то, очень похожее на обречённость.
- Всего лишь поблагодарить. Вы спасли мне жизнь.
- И вы из чувства благодарности готовы погубить мою? - Морхэрти усмехнулся.
Холмс оглянулся вокруг и сделал рукой жест, как бы обводящий комнату.
-Здесь никого нет, - сказал он. - Наш разговор не слышат.
- Все впадают порой в такое заблуждение, - проворчал Морхэрти. - Вам надо объяснять, что некоторым оно стоит жизни?
- Вы сейчас Тиверия Стара имеете в виду?
- Пожалуй, в большей степени его дочь и её подругу.
- А-а, - сказал Холмс.
- Просто «а» - и всё?
- Нет, не всё, конечно. Но продолжения я жду от вас.
Морхэрти снова сел - вернее сказать, упал на свой стул.
- Какие вы мне можете дать гарантии?
Холмс покачал головой:
- Никаких. Но вы уже сидите на пороховой бочке, и фитиль её горит. Разве нет?
Морхэрти молчал.
- Я читал о ваших работах, - вдруг проговорил Холмс, основательно усаживаясь на стул с другой стороны стола. - Вы начинали в Италии. Ваша фамилия, правда, звучала тогда несколько иначе - Моргарти.
- Мягче, - поправил Морхэрти. - Скорее, Мориарти. Это что-то должно значить?
- Фонетика - забавная сфера, - сказал Холмс. - А хирургия головы и того забавнее. Особенно забавно, когда они пересекаются. У меня есть пара работ по лингвистике - доктор Уотсон вам подтвердит мой интерес в этой области. Да что, он сам - литератор, он знает вкус к слову. Например, ему нетрудно уловить общий корень в фамилиях «Моргарти» и «Морган».
Морхэрти вскочил со стула:
- Что вы хотите сказать? Что вы себе позволяете?!
- Я позволяю себе всего лишь несколько безобидных умозаключений на основе собственных наблюдений. Вы покинули медицинское сообщество Италии. Почему? Что вас вынудило ехать в чужую страну, с чужим языком
Морхэрти снова сел - вернее, рухнул на стул.
- Вы что-то знаете? Что вы знаете?
- Я могу только догадываться. Я могу догадываться о том, как превратить человека в такой вот существо, как Страж. Но я надеюсь, что вы заговорите сами, потому что вам я не враг и, вопреки вашим опасениям, портить вам жизнь - для меня не цель. Я совсем другого хочу. Однако, если вы решите играть со мной в головоломки и умалчивание, предупреждаю вас, - тут он качнулся вперёд, и его взгляд стал таким пронизывающе - острым, что даже у меня дыхание занялось от предчувствия. - Я умею разгадывать головоломки, и тогда, когда мне удастся, я уже не буду руководствоваться ни вашими интересами, ни христианским милосердием, ни снисходительностью и жалостью. Вам остаётся либо безоговорочно довериться мне, либо встать супротивно со всеми отсюда вытекающими обстоятельствами. Даю вам, - он вытащил из кармана часы и, щёлкнув крышкой, положил перед собой, - три минуты на размышление - это тот максимум, который я могу предоставить, прежде чем начну действовать. Время пошло.
Он сжал губы и замолчал, глядя, как стрелка совершает круг по циферблату.
Морхэрти закрыл руками лицо и слегка покачивался, как человек, охваченный горем или крайними сомнениями, если не тем и другим вместе. Я сидел, опустив голову, прислушиваясь к тиканью часов Холмса.
Наконец, Холмс протянул руку и щёлкнул крышкой, захлопывая её. Мы оба вздрогнули от этого звука.
- Время вышло, - сказал Холмс бесстрастно. - Решайте, на чьей вы стороне.
Он убрал часы в карман и поднялся.
- Мне пришлось оставить Италию из-за операций на мозге, - сказал Морхэрти, и в голосе его зазвучало явное отвращение и к нам, и к своему прошлому, и к своему рассказу.
Холмс снова сел.
- Я изучал влияние лоботомии на врождённые преступные склонности. Вслед за Ломброзо я сделал вывод о зависимости асоциального поведения от заложенного в человеке асоциального хабитуса, но я пошёл дальше, я нашёл центр агрессии - одно из образований лобных долей мозга. «Если попробовать удалить это образование, - рассуждал я, - с ним вместе удалится и агрессия». Я начал опыты на животных. Они были успешны. Самые свирепые крысы, лишившись лобной доли, становились ласковы, как ягнята - их можно было гладить, таскать за хвосты, а они только благодушествовали. Пора было переходить к опытам на людях. Лучше всего, как материал, конечно, подходили преступники. Я снёсся с одним из исправительных учреждений в забытой богом деревушке - мне было на руку безлюдье - и начал свою деятельность. Первые опыты оказались настолько успешными, что я, боюсь, немного потерял почву под ногами и возомнил себя чуть ли не богом. А потом пришла полоса неудач. Один за другим погибли сразу пятеро моих пациентов подряд. Начальство тюрьмы, опасаясь скандала, тут же забыло обо всех договорённостях и начало настаивать на моём отъезде. Да я и сам был рад убраться оттуда. Я был убит, раздавлен, потерял точность руки, веру в себя - всё. Я начал бояться браться за скальпель. И мне, и руководству тюрьмы было бы удобнее спрятать концы в воду - мы так и поступили. Документы на арестантов просто уничтожили, как будто бы их и не было, а я покинул местечко. Теперь во мне вовсе не было дерзновения - я искал местечко поспокойнее, и нашёл его здесь Случайно оказался проездом, когда скоропостижно скончался бывший директор санатория. И вот тут-то я понял, что судьба послала мне выигрышный билет. Именно такая работа и была мне нужна - с людьми тяжко больными, умирающими, но не требующими каждодневной суеты.
Я легко освоился - тем более, что администрирование у меня всегда получалось хорошо, и уже решил было, что жизнь наладилась, но вот тут-то моё прошлое и стало догонять меня.
- В чьём лице? - спросил Холмс. - Тиверия Стара?
- Д..да, - поспешно ответил Морхэрти, но по тому, как он запнулся, мне показалось, что он солгал, воспользовавшись подсказкой Холмса, а по лицу Холмса, осознавшего эту свою оплошность, скользнуло тёмное облачко досады.
- И вас в итоге шантажировали прошлым? Были какие-то доказательства?
- Разумеется, были. Я же вёл записи. Там было всё - операции, чертежи, отчёты, в том числе и посмертные эпикризы. Всё это оказалось в чужих руках. Я понял, что погиб.
- Как же ваши записи попали к Тиверию Стару?
Морхэрти заёрзал на стуле;
- Их у меня… их у меня выкрали. Да, выкрали.
- И что он за них хотел?
- Он просил присматривать за сумасшедшим. Каково же было моё удивление, когда я узнал в этом человеке своего непутёвого брата. Севастьяно всегда был позором семьи. Он получил изрядное образование, закончил военную академию, перед ним было блестящее будущее, но он связался с какой-то певичкой из кафешантана или танцовщицей из варьете - я даже не знаю хорошенько, уволился из полка… Словом, я его долго не видел и вдруг увидел - вот именно таким. Что же я мог поделать! Он - мой брат, а я попал в зависимость, меня терзал страх, и я… я, может быть, закрывал глаза…
- На убийства?
Морхэрти молча уставился в пол, бледный, как смерть. Я чувствовал себя едва ли не хуже, чем он. Смерть Евы, смерть Мэри Фрейзер, которые, как мне казалось, как Холмсу, уверен, тоже казалось, имели прямое отношение к гибели Стара, теперь получили совсем другое толкование, и при мысли об этом мне сделалось невыносимо - невыносимо прежде всего смотреть на человека, говорящего сейчас об этом с позиции жертвы. Я почувствовал тошноту отвращения и, должно быть, это слишком явственно отразилось на моём лице, потому что под столом я вдруг почувствовал, как рука Холмса сначала сильно сжала моё бедро над коленом, а потом, расслабившись, мягко успокоительно похлопала. От сознания того, что он заметил моё состояние и даже счёл нужным постараться успокоить, мне немного полегчало, но всё равно одна только мысль о том, что я вручил заботу о Мэри этому человеку, меня начало тошнить и страшно разболелась голова - так ,что я едва не начал постанывать, а руки так и тянулись зажать виски.
- Вам не удалось уследить за вашим подопечным, - ровным голосом - таким ровным, что это казалось почти пугающим, уточнил Холмс, - и он совершил нападение на девушку? Вы пришли в негодование, напугались до ужаса, может быть, даже наказали его, но постарались сокрыть улики, насколько это было возможно?
- Ну нет, нет! - Морхэрти прижал руки к груди в умоляющем жесте. - Напротив! Я сам подбросил полиции тело, когда…
- Когда он убил ещё одну женщину?
- Я…
- Вы хотели направить полицию по ложному пути, отвести подозрения. Я понимаю. Вы - неглупый человек, доктор, вы прекрасно поняли, что скрыв оба трупа вы заставите полицию задуматься - уж лучше направить её по ложному следу. Но с тех пор вы уже боялись оставлять своего подопечного без присмотра. Так кто следил за ним, пока вы были заняты в санатории?
- Никто. Я старался выкроить побольше времени, я…я проклинал Стара, который устроил мне всё это, я даже подумывал… страшно сказать, мистер Холмс: я подумывал убить своего брата, чтобы не подвергать опасности других, но я… не смог, - на глазах у Морхэрти показались слёзы, он всхлипнул.
- Ложь! - Холмс вдруг с такой силой ударил кулаком по столу, что даже я подпрыгнул от неожиданности, а Морхэрти и вовсе побелел, как бумага, близкий к обмороку.
- Что… - хрипло выдавил он.
- Вы нагородили столько лжи, что во мне крепнет желание немедленно сдать вас в полицию, и пусть они там сами развязывают вам язык так, как умеют это делать - а они умеют, поверьте!
- Я не…
- Вот что, любезный, я теряю терпение, и если вы не прекратите плести ваши кружева… неужели вы сами не чувствуете, как неправдоподобно и глупо пытаетесь увернуться от полной меры ответственности. Похоже, я напрасно назвал вас неглупым человеком.
Морхэрти сжал губы, но больше ничего не возразил.
- Хорошенькое дело, - продолжал Холмс свистящим шёпотом. - Вы производили на заключённых... как это называется, Уотсон?
- Лоботомию, - подсказал я.
- Да, совершенно верно, лоботомию. Вы даже убили таким образом несколько человек, и вот у вас чудом выкрадывают записи, и коварный Тиверий Стар под угрозой шантажа приводит к вам лоботомированного пациента - вашего брата и поручает вашей опеке? Именно Тиверий Стар, который мёртв, и которого не спросишь. Отчего вам не хватило фантазии сказать, что за вашим братом приглядывал Аль-Кабано? Это так прекрасно вписывалось в фабулу сюжета, - он помолчал и некоторое время, потупя взгляд, гладил рукой край столешницы, стараясь взять себя в руки.
- На самом деле, - проговорил он тоном ниже, - дело, думаю, было так: возможно, вас и шантажировали, но лоботомию Севастьяно Моргарти, носящему на английский манер переиначенную фамилию Морган, делали вы сами. Делали здесь, и вам ассистировала, скорее всего, сестра Мур. Убить вы его не могли, но не потому, что ваши родственные чувства не позволяли вам это сделать, а потому, что кто-то настаивал на сохранении ему жизни. Не Стар, конечно, не то вы после его смерти живо отправили бы Стража Водопада вдогонку. Кто? Людка или сама Красовская?
Морхэрти вдруг рассмеялся:
- Людка? Крассовская? Да Крассовской глубоко наплевать на всё, что не является великосветским скандалом, а Людка… Людка сама бы с радостью прикончила разом Севастьяно, будь у неё довольно сил и храбрости на это.
- Тогда кто?
- Моя жена, - хриплым голосом сказал Морхэрти.
- Ваша жена? - не сдержал своего изумления я. - Вы женаты?
- Удивлены, коллега? Да, моя жена. Не в моих интересах было кричать об этом на всех углах, и не ваше дело, почему.
- Вы напрасно снова пытаетесь взять агрессивный тон, - сказал Холмс. - У вас не так уж много для него оснований. Кто она, ваша жена, и какое ей дело до вашего вами же искалеченного брата?
- Как до любого человека, мистер Холмс, - Морхэрти, действительно, агрессировал, но я видел, что он на пределе и готов вот-вот соравться в истерику. Разумеется, видел это и Холмс. - Она ещё, видите ли, верит в понятия морали и нравственности и жалеет людей, большинство из которых, честно говоря, свиньи свиньями.
- Боюсь, что ваше суждение о греховности рода человеческого не совсем уместно при данных обстоятельствах, - холодно проговорил Холмс. - Да и напоминает мне больше всего, честно говоря, ту чернильную завесу, которую выбрасывает каракатица, чтобы замутить воду, когда у неё реальный шанс быть пойманной. Бросьте это, Морхэрти, Моргарти или как вас там! Вам задали конкретный вопрос: если вы женаты, и если ваша жена приняла участие в судьбе искалеченного вами брата, на то должны быть причины. Я хочу знать, кто ваша жена, и каковы эти причины.
- Вы её знаете. Её девичья фамилия Мур.
- Сестра Мур? - ахнул я.
Морхэрти снова опустил голову.
Холмс резко поднялся с места.
Тут же, как пружиной подброшенный, вскочил и Морхэрти.
- Вы же не будете! - вскричал он. - Пообещайте мне, мистер Холмс, что вы не будете расспрашивать мою жену! Мы не афишировали наши отношения, и она мало, что знает о моём брате. О, боже, мистер Холмс! Она даже не знает, что Севастьяно - мой брат.
- Не слишком ли много лжи? - поморщился Холмс. - Поистине, гордыня - смертный грех. Не возомни вы себя равным богу и не начни улучшать скальпелем хирурга человеческую природу, вам самому было бы легче. Успокойтесь, я не собираюсь ни о чём говорить с вашей женой. Не потому, что вы попросили.