Аннотация. Статья основывается на материалах исследования, проведенного Институтом социологии РАН в октябре-ноябре 2014 г. В ней содержится попытка проанализировать состояние массового сознания россиян, сформировавшееся в 2014 г. под воздействием событий в Крыму и на Украине, и получившему неофициально название «Крымской аномалии». Как показывается в статье, в массовом сознании произошла актуализация пластов архетипического сознания, отражающих «должное» место России в мире и взаимоотношения между обществом и властью. Большинство россиян консолидировалось вокруг действий властей, как это обычно бывает в периоды мобилизации, однако, в данном случае эта мобилизация произошла на фоне глубокого ценностного раскола, массовой радикализации под влиянием радикальных политических и идеологических флангов, на фоне немобилизационных актуальных, а не архетипических, ценностей и установок. Поэтому, как полагает автор, «крымская аномалия» не приведет к формированию национального единства а, напротив, поставит общество перед угрозой гражданского противостояния.
Ключевые слова: ценности, установки, архетипический пласт сознания, мобилизация, внутренний и внешний враг, автостереотип, Крымская аномалия, европейский выбор, Евразия.
The Ukrainian crisis 2014, in the context of major socio-political and socio-cultural processes that shape the mass consciousness of Russians
Abstract. The article is based on a study conducted by the Institute of Sociology in October-November 2014. It contains an attempt to analyze the state of the mass consciousness of Russians, formed in 2014 under the influence of events in the Crimea and Ukraine, and became known informally as "the Crimean anomalies". As shown in the article, in the mass consciousness has occurred updating the archetypal layers of consciousness, reflecting the "must" Russia's place in the world and the relationship between society and the authorities. Most Russians have coalesced around the actions of the authorities, as it usually happens in times of mobilization, however, in this case, this mobilization took place against the backdrop of a deep schism of values, mass radicalization under the influence of radical political and ideological flanks, against nemobilizatsionnyh actual, not archetypal, values and installations. Therefore, according to the author, "Crimean anomaly" will not lead to the formation of a national unity but rather put in the face of civil society opposition.
Keywords: values, attitudes, archetypal layer of consciousness, mobilization, internal and external enemies, autostereotype, Crimean anomaly, European choice, Eurasia.
1. «Крымская аномалия»
Как показали результаты исследования, и как это видно и из других данных, приводимыми различными службами изучения общественного мнения, взаимоотношения общества и власти в России переживают явно необычное, аномальное состояние. Его можно охарактеризовать как мобилизация общества вокруг власти, когда различные и часто справедливые претензии, связанные с внутренними проблемами, отходят на второй план, а на первый выходит внешняя угроза, неважно реальная или мнимая. Взаимоотношения между обществом и властью характеризуются «Крымской аномалией» - мобилизацией общественной поддержки вокруг президента страны и его внешнеполитического курса. Мобилизация изменила, пока неизвестно надолго или нет, ранее наблюдавшийся долгосрочный тренд, связанный с постепенным снижением уровня поддержки власти в результате моральной усталости общества и элит и нарастанием нерешаемых внутренних проблем страны.
Количественная социология, массовые опросы общественного мнения вплоть до весны 2014 г. с большим трудом фиксировали происходящие перемены, которые очень мало отражались в конкретных цифрах и данных опросов. Глядя на них, было трудно предположить, что в стране произойдет что-то важное, необычное, скорее наоборот, они свидетельствовали о политическом «болоте» и общественной «спячке». Всеговорило о том, что в стране продолжают сохраняться долгосрочные тренды, многократно зафиксированных социологами в минувшие 5-10 лет. Накопились, как это обычно бывает, сразу несколько важных факторов, способствующих переводу общества в новое социально-политическое состояние. Это смена поколений, приход в политическую жизнь нового поколения молодежи, «детей нулевых», уже не переживших революционных событий двадцатилетней давности. Это активное формирование т.н. «креативного класса», верхушки среднего класса, способного обойтись без поддержки государства и психологически независящего от него. Это моральная усталость от политического застоя, мельтешения одних и тех же лиц, произносящих одни и те же слова. В силу безальтернативности власти, эти тренды не приводили к значительному количественному снижению показателей доверия к президенту страны и основным государственным институтам, но качество этой поддержки существенно снижалось, все больше становилось тех опрошенных, кто выражал критическое отношение к власти и готов был ей оказать электоральную поддержку лишь в силу отсутствия приемлемой альтернативы. Вплоть до присоединения Крыма относительно стабильным в течение всего периода наблюдений оставался уровень доверия к руководству страны, в первую очередь, к президенту В. Путину. Несмотря на то, что в течение последних лет социологами неоднократно высказывались прогнозы о начале падения рейтинга В. Путина (моральная усталость общества от несменяемого лидера, потеря динамики в экономическом развитии страны, резкая критика со стороны либеральной оппозиции), негативные тренды не получили своего развития. Все колебания рейтинга носили волнообразный характер, и не привели к формированию заметных устойчивых тенденций. Из следующих данных хорошо видно, насколько изменились отмеченные тренды в результате «крымской аномалии» 2014 г. Уровень доверия к Президенту РФ (не персонально к Путину, а именно Президенту) вырос с 59% до 78%, менее значительный, но все же отчетливый рост коснулся и других институтов власти – Правительства РФ (с 43% до 55%), руководителей регионов и губернаторскому корпусу (с 43% до 48%), Государственной Думе (с 29% до 32%), Совету Федерации – с 31% до 34%. В меньшей степени перемены коснулись общественных и политических институтов. Произошедшая мобилизация носит отчетливо персоналистский характер, не случайно, по словам Д. Пескова, «Путин – и есть национальная идея России», с какой бы иронией не отнеслось экспертное сообщество к подобному заявлению. Очевидно, что рост рейтинга других институтов носит скорее характер отраженного света, поскольку они так или иначе тоже встроены в вертикаль власти, которая на самом верху замыкается Владимиром Путиным. Мобилизация вокруг В. Путина привела не только к росту количественных показателей его рейтинга, но и к росту доли тех, кто его поддерживает безусловно: за полгода эта цифра выросла больше чем вдвое – с примерно 25% до 57%. Думская оппозиция давно уже во многом выполняет роль спойлеров власти, договариваясь с ней по большей части важных вопросов, а уличная, более радикальная оппозиция отпугивает неготовых к революционным потрясениям россиян своим радикализмом и маргинальным стилем поведения. Как результат, при выборе между властью и оппозицией более 50% опрошенных россиян в марте 2014 года выбирали власть (55% в ноябре 2013 г. ), и лишь 13% - оппозицию (эта цифра продолжала снижаться после декабря 2011 г., когда оппозиция пользовалась наибольшей поддержкой). В то же время поддержка власти носила в значительной степени условный характер. Только 13-15% опрошенных заявляли о своей безусловной поддержке власти. Их больше всего среди пожилых (16-21%), социально пассивных, малообразованных людей (18-27%). Поддержка же остальных примерно 40% россиян связана с инерцией, негативным образом оппозиции, боязнью перемен, а не с позитивным восприятием самой власти как таковой. Это означает, что политическая стабильность в стране может в любой момент смениться нестабильностью, в случае, если возникнет реальное видение альтернативы. В октябре 2014 г. уже 55% опрошенных россиян оказались готовы поддержать власть при выборе между властью или политической оппозицией, и всего лишь 7% - оппозицию. 37% не готовы оказать поддержку ни власти, ни оппозиции. В целом умеренно позитивная динамика на протяжении последних лет присутствовала и в социально-политических оценках. На вопрос о том, идут ли дела в стране в правильном направлении, в ноябре 2011 г. положительный ответ давали 24% опрошенных (полностью или скорее согласны), а отрицательный – 30%. Весной 2012 г. наблюдался явный рост позитивных оценок (30% против 20%). За 2013 г. эти показатели немного ухудшились, хотя позитивный баланс оценок продолжал сохраняться (27% против 22%). Однако «после Крыма» численность «оптимистов» по данным ИС РАН, сразу выросла более чем вдвое – до 75%. Таковы лишь самые внешние контуры «Крымской аномалии». Аналогичные тенденции – постепенного снижения уровня доверия к власти как основного тренда, и «крымской аномалии» - отмечали и другие исследователи общественного мнения, в частности, Л. Гудков . «Уровень доверия к власти с некоторыми колебаниями, вызванными предвыборными «накачками», устойчиво снижалось вплоть до марта 2014 года. В этот период в обществе накапливалось огромное раздражение властью, шел устойчивый, казалось бы, необратимый процесс ее делегитимизации. После присоединения Крыма все социологические показатели резко устремились вверх…».
Сделаем некоторые обобщения. По четырем вопросам (степень доверия к президенту Путину, выбор между властью и оппозицией, готовность поддержать власть, оценка правильности того пути, по которому идет нынешняя Россия), нами был составлен суммарный показатель, отражающий среднюю долю анти-властных, протестных настроений в различных группах российского общества.
Возрастная группа Доля протестности (в %)
До 25 лет 24,8
До 30 лет 26,0
До 35 лет 23,0
До 40 лет 25,4
до 45 лет 23,5
До 50 лет 21,6
Ло 60 лет 20,9
Свыше 80 лет 17.9
Несмотря на то, что получившееся распределение носит не слишком выраженный характер, так как уровень недовольства властью определяется не столько возрастными характеристиками, сколько более тонкими, связанными с системой ценностей, видно, что наибольшее недовольство характерно для молодой части россиян, особенно в интервале 26-30 лет, а в группах старше 45 и особенно 50 лет происходит значительное снижение доли недовольных. Также отчетливо видно, что недовольство властью значительно более сильно проявляется в крупных городах, особенно с численностью населения от 500 тыс. до миллиона жителей – до 37%, что даже превышает показатели традиционных источников протестной активности – мегаполисы (26%). И, наконец, что представляется наиболее важным. Недовольство властью сегодня сконцентрировалось в достаточно локальной группе «русских западников», сторонников европейского выбора, эта группа невелика по объему. Ее ядро – те, кто готов поддержать на выборах партию европейского выбора – составляет не более 3%, а периферия, частично разделяющая европейские ценности – еще 10-15%. Значительно снизилось на «крымской волне» недовольство властями со стороны русских националистов – почти вдвое, хотя и остается относительно высоким. Очевидно, что больше половины националистов, еще накануне «крымской эпопеи» относившиеся резко критично к российским властям, примкнули к мобилизованному властям большинству (что и показал «Русский марш» в ноябре прошлого года).
Каким общественно-политическим силам Вы больше всего симпатизируете? (Дайте один ответ). Первая цифра характеризует численность ответивших, а вторая – долю в этой группе недовольных властью.
симпатизируют всего Доля недовольных властью
Социалистам, сторонникам сильного и социально ориентированного государства 16 18
Сторонникам сочетания сильного государства и рыночной экономики 19 14
Русским националистам, выступающим против наплыва в Россию приезжих из других стран и регионов 6 31
Сторонникам возрождения страны как великой державы на основе ее исторических и духовных традиций 19 15
Тем, кто выступает за сближение с Европой, с Западом, за имеющуюся в западных странах демократическую и 3экономическую систему 3 60
Никаким силам не симпатизируют 23 26
Затруднились ответить 16 29
Воспроизведем вкратце основные этапы, приведшие общественное мнение к нынешнему состоянию .
Начало зимы 2011. Нарастает недовольство властью, и ощущение ее слабости – толкни, повалится. Вокруг городской разночинной интеллигенции ставшей ядром протестных акций, собираются и либералы, и левые, и значительная часть националистов и просто популисты – разоблачители коррупции. Маячит угроза объединения всех недовольных против власти.
2012 год. Власть делает все, чтобы не допустить объединения недовольных. Ради этого с помощью политтехнологий (дело Пусси райот, законы о гей-пропаганде, НКО, защите святынь) вбивается клин между либералами и недовольными из «простых». Либералы демонизируются, и простой недовольный жизнью обыватель выбирает власть как меньшее зло по сравнению с либералами. Уровень протестности несколько снижается, но главное – протесты приобретают разное направление и взаимно гасятся.
2013 год. История с присоединением Крыма создает атмосферу внешней угрозы исходящей от США и их фашистских прихвостней на Украине. Внимание недовольных переключается с внутренних проблем на внешние, защитить от которых может только власть. Почти до нуля падает протестность в левом секторе, среди бедных слоев общества, вдвое снижается протестность среди националистов, половина которых перешла к поддержке власти, протест локализуется в крайне ограниченном сегменте «русских западников», последовательное ядро которых составляет 3-4%, а колеблющаяся периферия – еще 16-17%. Среди лояльных власти сегментов начинают полностью доминировать национал-социалистические идеи – социальной справедливости и национального единства перед внешней угрозой. Но об этом мы подробнее поговорим ниже. Сейчас же отметим, что поддержание высокого уровня лояльности в консервативных сегментах общества возможно потребует дальнейшей эволюции политического режима в национал-социалистическом направлении.
Программу такого рода выпукло изложил Ю. Селиванов . «Учитывая этот украинский урок, самой России жизненно важно использовать время, оставшееся до практически неизбежного пика конфронтации с Западом, для максимально полной подготовки страны к этому столкновению в экономической, социальной, идеологической и военной сферах. И если потребуется — вплоть до переустройства всей жизни общества на военно-мобилизационных основах. При этом должна произойти своего рода психологическая перезагрузка российского общества. Народ должен сполна ощутить безусловную заботу о нем, высшую справедливость действий государственной власти, отсутствие сильных внутренних раздражителей (типа пятой колонны и вызывающе наглых «сливок общества») а также прекращение нынешнего тотального засилья разлагающей, прозападной пропаганды в стране. Разгульная жизнь нынешней «элиты» с ее фантастическими зарплатами, золотыми парашютами, километровыми яхтами, «царскими» охотами и т.п. должна быть в корне пресечена. Восстановление трудовой морали, господства принципа «кто не работает, тот не ест», жесткое преследование тунеядства, пресечение избыточной спекуляции как источника нетрудовых доходов, отбивающего желание заниматься производством, должны быть положены в основу воспитательной политики». А. Левинсон («Левада-центр») отмечает противоречивость массового сознания россиян, в том числе и в плоскости отношения к власти. «В обществе чрезвычайная ситуация — такая, при которой не действуют обычные причинно-следственные связи. «Госдеп», как считают у нас, стремится вызвать недовольство масс Путиным, ухудшив экономическое положение в стране с помощью экономических санкций. «Нас гребут, а мы крепчаем, мы вообще такие». Нашей экономике от санкций даже лучше.. Находятся люди и силы, которые спешат воспользоваться чрезвычайной ситуацией в обществе, его временной нечувствительностью к противоречиям: чем сложнее экономическое положение, тем больше мы будем вкладывать туда, откуда никаких прибылей и не жди, и отдавать тем, кто не подумает возвращать ». Политолог Кирилл Рогов задается вопросом, который во многом является центральным и для настоящего проекта. Каково качество «путинского большинства», сформировавшегося вокруг внешнеполитического вектора власти? По его мнению, «сторонники «нереальности» пресловутой цифры апеллируют к двум политологическим и социологическим гипотезам – эффекту «сверхбольшинства» и эффекту «спирали молчания» Элизабет Ноэль-Нойман. В результате средний избиратель, не имеющий четких политических представлений (что нормально), вынужден присоединяться не столько даже к точке зрения телевизора, сколько к мнению большинства людей, которые, как он знает, думают примерно так, как говорят в телевизоре. Гипотеза «спирали молчания» описывает несколько иной эффект и социологические реакции другого уровня. В центре ее — предположение о страхе изоляции, страхе человека оказаться вне общности, в которой он живет. Эффект «сверхбольшинства» увеличивает число тех, кто говорит «да», т. е. поддерживает режим. В то время как «спираль молчания» сокращает число тех, кто говорит «нет». Некоторые «социо-скептики», так сказать, выдвигают для объяснения «крымской аномалии» более простоя объяснение – опрашиваемые в условиях частичной мобилизации просто боятся говорить свое истинное мнение, и дают неправдивые общественно одобряемые ответы. Мы же склонны предположить, что в массовом сознании произошла реанимация архетипического массового сознания, проявляющаяся в ценностях укрепления державы, антизападничества, русского мира. Настроение общество в целом стало носить более радикальный характер, чем официальная политика власти. Общественному мейнстриму резко противостоит группа либералов-западников, ориентированных на европейский тип развития, ценности демократии и свободного рынка. Голоса же центристов практически не слышны, информационная среда в стране глубоко поляризовано. Однако все это лишь видимая. надводная часть развития событий. Не раз приходилось фиксировать внимание на том обстоятельстве, что консерватизм современных россиян в значительной степени носит показной, декларативный характер и слабо подтверждается их образом жизни, поведенческими установками, готовностью к мобилизации, и другими важными ценностно-мотивационными атрибутами. На практике мы наблюдаем атомизированное посттрадиционное общество, живущее в соответствии с индивидуальными стратегиями выживания и ориентированное на ценности массового потребления, с во многом разрушенными семейными традициями, низким уровнем солидаризма и самоорганизации. Это тот случай, когда матрица общественного автостереотипа, представлений общества и нации о самих себе, резко противоречит с объективными оценками состояния общественной морали и правосознания. Однако сфера политического выбора, формирования массового сознания в государственно-политической сфере во многом относится также к сфере «идеального»; декларативного, и как результат на практике в большей степени воспроизводит архетипические пласты сознания, чем реальные интересы и мотивации.
2. Произошли ли сдвиги в ценностных ориентациях россиян?
Даже невооруженным социологическими методиками взглядом отчетливо видно, насколько изменилась психологическая атмосфера в обществе за последние 2-3 года. За этими переменами не может не стоять эволюция системы ценностей, определяющих отношение россиян к происходящим в стране событиям. Если общая тенденция к формированию консервативного большинства возникла не вчера и не сегодня, а еще в самом конце 90-х годов, и лишь набирала силы последние 15 лет, то в последние годы на этот естественный процесс наложилась ценностная переконфигурация, наметившая глубокую ценностную поляризацию за счет распада политического центра («Путинская метаидеология», характерная для «нулевых», вобравшая в себя ценностные парадигмы с различных сегментов общественного мнения) и усиления влияния флангов, в частности радикально-консервативной идеологии, так отчетливо проявившей себя в ходе украинского кризиса. Более десяти последних лет отслеживается процесс ценностной эволюции российского общества. Среди прочих тенденций, еще в 2001-02 гг. мы выделили феномен неоконсервативной волны , тогда еще многими не признававшийся магистральным. Сегодня разговоры о «консервативном большинстве» ведутся и политиками, и экспертами как о доминирующем в обществе тренде. Но при этом – если в начале «нулевых» феномен неоконсервативной волны связывался с ценностной унификацией, преодолением идеологического раскола, формированием ценностного синтеза, то сегодня, спустя десятилетие, противопоставление «консервативного большинства» «либеральному меньшинству», «оживляет призраки» времен жесткого ценностного раскола, поляризации, характерные для предшествующей политической эпохи – первой половины 90-х годов. Многочисленные эксперты уже давно называли В. Путина лидером новых консерваторов, и в своем Послании ФС президент это сам обозначил («Владимир Путин решительно выступил в защиту консервативных ценностей, благодаря которым Россия сможет противостоять идущему с Запада размыванию норм морали и "хаотической тьме средневековья" ). Среди части интеллектуальной элиты страны все сильнее укрепляется мнение, что опорой нынешней власти является консервативная периферия российского общества, численно в разы превосходящая его либеральное городское ядро. .На основании данных исследования как минимум до двух третей россиян (65-70%) вполне могут быть отнесены к устойчивому консервативному большинству. Относительно немногочисленные либералы с их установками на модернизационное развитие по образцу Запада, в этих условиях обречены на бессильные протесты, внутреннюю и внешнюю эмиграцию. Тренд неоконсерватизма, по замыслу тех, кто пытается найти в нем новую российскую идеологию, основывается на семейных, традиционных ценностях, государственничестве, патриотизме, державности, тяге к порядку и стабильности. В этот тренд прекрасно вписались и события на Украине в начале марта 2014 г., когда и В. Путин, и большая часть близких к Кремлю элит почувствовали вкус «собирателей русского мира». В то же время нижеприводимые распределения говорят о том, что в целом значительного количественного роста самого консервативного большинства в последнее время не произошло, скорее поменялся «градус» его настроений, став более разогретым и радикальным.
Так утверждение, что Россия должна быть великой державой, разделяется 2/3 опрошенных, примерно столько же, сколько в 2012 и 2013 гг. Среди опрошенных старше 60 лет, таких 73%, среди молодежи до 30 лет – 63%. Как это следует из результатов ряда более ранних исследований ИС РАН, в частности проекта «Русская мечта» 2012 г., именно ориентация на Россию как державу является важной составной частью социокультурного кода, выработанного обществом в ходе становления и развития нации. Это традиционное представление о роли российского государства, в последнее время все более оспариваемое «новорусскими» группами, особенно молодыми русскими националистами, сторонниками создания национального русского государства европейского типа. Всего великодержавную позицию разделяют 66% опрошенных россиян, среди консерваторов, как радикальных, так и умеренных, эта цифра достигает отметки в 73%, а в либеральных сегментах общества ограничена уровнем в 52%. Достаточно стабильной при общем направлении к снижению в период 1998-2014 гг. является установка на то, что Россия должна жить по тем же правилам, что и современные западные страны (с 29% до 25%). Сегодня с этим соглашаются 32% молодых россиян и всего 18% старше 60 лет. Антизападничество сегодня является также важной составной частью социокультурного кода сегодняшнего консервативного большинства. Украинский кризис показал, что это большинство охотно солидаризовалось с представлениями о том, что «никаких международных законов не существует», все решает сила, интересы, чувство справедливости, как в случае присоединения Крыма, и справедливость важнее законов и международных соглашений. Необходимость в стране «жесткой руки», которая наведет порядок, даже в ущерб свободам и политической демократии, находит поддержку 70% опрошенных, на 7% больше, чем два года назад. Однако эта позиция не является консенсусной, так как с ней согласны лишь около 35% представителей либерального, «новорусского» сегмента общества. Зато мечту о твердой руке поддерживают 89% консерваторов.
Данные исследования, при всей видимой яркой поляризации общества, все же позволяют говорить, что реальное идеологическое соперничество происходит не между двумя полюсами – консерваторами и либералами, а учитывая сохраняющееся преобладание в центральной части политического спектра синтетической, частично консервативной, частично либеральной идеи – скорее между тремя. Это лево-консервативная идея, связанная с укреплением национальной государственности и восстановлением базовых принципов социальной справедливости. Это лево-либеральная (социал-демократическая) идея, делающая акцент на тех же идеях социальной справедливости в пакете с общедемократическими свободами, европейскими политическими ценностями, экономической и социальной модернизацией. И, наконец, это либерально-консервативная идеология, во многом совпадающая с основным вектором политического курса, связываемого с эпохой «нулевых», и которая как бы потерялась.сегодня, в условиях ценностного противостояния флангов. Безусловно, в последние годы произошла реанимация многих архетипов, входящих в социокультурный код российской нации. Однако эти архетипы далеко не всегда затрагивают мотивационный блок массового сознания. Те, кто сегодня пытается в качестве «нового путинского большинства» предложить консерваторов-традиционалистов, не учитывают качество этого самого «традиционализма», существующего подчас лишь как элемент автостереотипа наряду с представлениями о соборности, коллективизме, духовности, и прочих атрибутах русского самосознания. Не всегда верная интерпретация содержательной составляющей данной группы часто приводит к ошибочному мнению о том, что в современном российском обществе продолжают доминировать идущие от общинных ценностей, настроения.
Итак, ценностное противостояние «традиционалистов» и «либералов» имеет место. Но оно касается весьма незначительных групп общества, не более 5% каждая, расположенных на отдаленных флангах политического спектра. Не это противостояние определяет динамику общественного запроса. Гораздо важнее то, что связано с взаимодействием, притяжением и отталкиванием более значимых групп – государственников-державников, социал-государственников и либерал-государственников. Всех их объединяет ценность государства и порядка, хотя многое и разъединяет.
Подтверждает сделанные выводы и таблица ответов на вопрос о том, какие идеи и лозунги в наибольшей степени выражают представления опрошенных о желаемом будущем России. В отличие от вышеприведенной таблицы, вопрос предполагал возможность выбора до трех вариантов ответа. Лидирующие позиции и в этом случае занимают базовые ценности консервативного большинства – социальная справедливость (47%), национальные традиции, моральные и религиозные ценности (35%), а также ценности великой державы, империи (32%). Ценности из либерального сегмента- свободный рынок и сближение с Западом – находятся на отметке в 10-11%.
Какие из нижеприведенных идей и лозунгов в наибольшей степени выражают Ваши представления о желаемом будущем России? (Дайте не более трех вариантов ответа)
2014
октябрь
1 – Права человека, демократия, свобода самовыражения личности 27
2 – Сильная жесткая власть, способная обеспечить порядок 26
3 – Возвращение к национальным традициям, моральным и религиозным ценностям, проверенным временем 35
4 – Сближение с Западом, с современными развитыми странами, вхождение в «общеевропейский дом» 11
5 – Свободный рынок, частная собственность, минимум вмешательства государства в экономику 13
6 – Социальная справедливость 47
7 – Россия, в первую очередь, для русских, создание русского национального государства 10
8 – Россия должна снова стать великой державой, империей, объединяющей разные народы 32
9 – Ни один из этих лозунгов не выражает мою личную мечту о будущем России 9
Когда «ценности» трансформируются в идеологии, требующие более жесткого выбора, складывается такая политическая «бухгалтерия»: 35% опрошенных поддерживают идеи консервативного большинства, 16% из них делают акцент на социальной справедливости, 19% на традициях и могуществе державы («левый и правый уклоны»). Еще 19% занимают промежуточную позицию между консервативными и либеральными ценностями, выступая за сочетание идеи сильного государства и рыночной экономики. И, наконец, лишь 3-5% составляет поддержка партии «европейского выбора», последний показатель сократился с 10-11% в 2008 и 2010 гг. до цифры, которая уже не позволяет данной гипотетической партии даже пробиться в Государственную Думу. Еще 5% составляют политически убежденные националисты, место которых в рамках противостояния консерваторы – либералы остается не до конца выраженным, хотя события 2014 г. и подтолкнули данную группу в сторону консерваторов-державников и консервативного большинства в целом. Таким образом, можно отметить умеренную консолидацию и рост сторонников консервативных ценностей, и одновременное сокращение числа сторонников либеральных перемен. Все это позволяет сделать вывод о том, что вспышка либерально ориентированной активности 2011-12 гг. осталась позади или не получила своего дальнейшего развития. Этот тренд не должен вызывать удивления, так как скорее всего является реакцией массового сознания на тональность СМИ, последние полтора года все чаще апеллирующих к традиции, консерватизму, патриотизму и чаще всего резко негативно отражающих мнения либеральной части общества. Вопросом является скорее другое насколько этот тренд отражает более глубинные черты общества, чем парадные пласты массового сознания.
Другим важным индикатором системы ценностей и установок является вопрос, связанный с тем, какие идеи и лозунги опрошенные готовы поддержать на выборах, в случае если их выдвинет одна из политических партий. Опрошенным предлагалось выбрать до трех вариантов предложенных закрытий вопроса. Несколько более низкие цифры ответов за 2014 г. связаны с большим числом тех, кто не смог или отказался отвечать на поставленный вопрос. Наиболее значительный рост поддержки получили такие лозунги как «возвращение к традициям» (+6%), «Россия для русских» - +4%, «Социальная справедливость» - +5%, а снижение на 7% зафиксировано в отношении лозунга «Права человека, демократия». Это сравнительно незначительная динамика, которая лишь подтверждает сделанный ранее вывод о небольшой консолидации в обществе консервативных, антилиберальных ценностей и установок. Причем этот тренд, согласно результатам исследования, скорее направлен в сторону лево-националистической части политического спектра. В то же время, наиболее популярными лозунгами как были, так и остаются – сильное государство, заботящееся о своих гражданах, социальная справедливость, сильная жесткая власть, возвращение к традициям, проверенным временем, а также права человека, демократия.
Возвращаясь к высказанной выше гипотезе о глубоком противоречии между пластами архетипического и бытового массового сознания, приведем некоторые данные, прекрасно демонстрирующие соотношение между консервативными «парадными» ценностями, идущими от архетипического социокультурного кода, и теми коррективами, которые внесло в них время – эпоха частной жизни и личных интересов. Несмотря на «консервативный поворот», как и 13 лет назад, 67% опрошенных не готовы жертвовать личным благополучием даже ради важных общезначимых целей и 56% полагают, что личные интересы – это главное для человека. Приводимое ниже распределение результатов исследования 2014 г. в разрезе возрастных групп, как это и можно было предположить, показывает, что ценность частной жизни и личных интересов в большей степени (на 8-10%) характерна для молодой части опрошенных россиян.
2001 2014
1. Ради высоких, общезначимых целей можно пожертвовать личным благополучием 34 32
2. Не готовы жертвовать личным благополучием даже ради важных общезначимых целей 63 67
2009 2014
1 – Людям следует ограничивать свои личные интересы во имя интересов страны и общества 45 43
2 – Личные интересы – это главное для человека 54 56
Как утверждает Лев Гудков, «мне кажется, ни о либеральных, ни о консервативных ценностях в России не приходится говорить всерьез. Есть настроения и реакция на действия власти. В нашей стране, в отличие от других стран, общество как тип социальной организации чрезвычайно слабо. Общество не идеологизировано. Именно поэтому я не стал бы говорить ни о консервативных настроениях, ни о либеральных. Они характерны для маргинальных групп, небольших по численности ». Ту же точку зрения излагает В. Петухов: «Деление общества на консервативное большинство, причем обязательно инертное и лояльное и меньшинство активное, либеральное, оппозиционное, – …выдумка. Эмпирически это никак не подтверждается – хотя бы на том основании, что либеральный сегмент (если мы даже его признаем таковым) и консервативный – оба они меньшинства, причём меньшинства не очень значительные. А большинство – это огромная, неструктурированная масса населения, около 60%, которая вообще не имеет никаких идеологических, политических предпочтений. Если уж её характеризовать, то это скорее консьюмеристское большинство, ориентированное на потребительские, жизненные стратегии, которых по большому счету вообще не интересует, что-либо, выходящее за рамки их интересов и интересов их ближнего круга» .
3. «Крым – наш» и евразийский выбор
События вокруг Украины до предела обострили ситуацию в стране.. Тем не менее нынешний вектор внешнеполитических приоритетов россиян складывался не последние полгода, а все 15 лет «путинского» периода в истории страны, когда сформировались основные тренды, фиксируемые социологами сегодня. Среди этих трендов:
1. Общее разочарование в «Западе» как собирательном образе западной цивилизации и негативная оценка его влияния на Россию и ее перспективы развития;
2. Повышенное внимание к российской, русской идентичности, т.н. «русскому миру», в который, как показывают социологические исследования, общественное мнение включает некоторые регионы, лежащие за пределами территории РФ, и, напротив, исключает ряд территорий в пределах РФ (например, часто включало Крым или Приднестровье, но столь же часто не включало Северный Кавказ);
3. Глубокий раскол общественного мнения в отношении «Запад – Россия», в рамках которого убежденные сторонники «Запада» практически исчерпываются частью т.н. «либерального меньшинства»;
4. При этом на бытовом, житейском уровне россияне относятся к Западу, особенно к Европе значительно лучше, чем на словах – охотно посещают страны Запада, состоятельная часть общества держит там свои сбережения, покупает недвижимость, обучает детей и т.д.;
5. Все более негативное отношение к военным организациям, представляющим Запад, в первую очередь, к НАТО;
6. Весьма противоречивое отношение к странам бывшего СССР – растущая неприязнь к мигрантам, усиление позиций русских националистов, требующих ограничить трудовую миграцию, и позитивная оценка Евразийского и Таможенного союзов, ориентированных как раз на экономическое объединение постсоветского пространства;
7. Сложное отношение к Китаю, на который надеются как на союзника, и одновременно опасаются;
8. И, наконец, все более драматическое развитие ситуации с Украиной, негативное отношение к которой (как к политико-государственному субъекту), несмотря на отдельные колебания, все это время продолжало и дальше ухудшаться.
Чтобы подтвердить преемственность всех этих трендов, напомним основные выводы проведенного в 2009 г. ИС РАН исследования «Внешнеполитические ориентиры россиян. Россия и мир».. «…Интерес россиян к внешней политике находится на среднем уровне, но выше, чем к внутренней политике России. Именно достижения «путинской эпохи» в сфере укрепления международной роли России, стали одним из главных факторов позитивного отношения россиян к нынешнему политическому режиму. Возросший уровень конфронтационности внешней политики России, в особенности в отношениях США и НАТО, воспринимается россиянами как признак твердости проводимой политики и ее соответствия национальным интересам России… В качестве основной цели российского внешнеполитического курса россияне видят возвращение России в ряд ведущих держав мира, наиболее влиятельных и экономически развитых. Тем не менее, россияне остаются народом, ориентированным на европейские ценности, Европа в целом, Евросоюз, ведущие европейские страны оцениваются россиянами наиболее позитивно» . Насколько подобная переоценка может оказаться долгосрочной, пока говорить рано, потому что очень сильное воздействие на настроения россиян оказывает «украинский кризис», резко обостривший интерес к внешней политике, и придавший этому интересу несколько односторонний характер, а развитие украинского кризиса малопредсказуемо. Но все исследования, проведенные с конца 2013 г. по настоящий момент нельзя не рассматривать в контексте событий вокруг Украины, Крыма, Донбасса.
Как справедливо отмечают обозреватели «Коммерсанта», «Крым стал поводом для очередного столкновения интеллектуалов: славянофилов и западников . После крымской истории в России оформились две партии: "крымнашевцы" и "крымненашевцы". Отношение и к крымскому казусу, и к России, и к мировой политике разделяет их на враждующие лагеря. Вместо того чтобы говорить друг с другом, объяснять позицию, аргументированно критиковать, они наспех объявляют друг друга "ватниками" или "бандеровцами". Всю пеструю картину российской политической жизни можно свести к противостоянию этих двух интегральных сил: "российской партии" и "западной партии". Сегодня, когда схлынула волна первой эйфории («Крым – наш!»), далеко не все получилось так, как многими ожидалось, все чаще стали звучать голоса тревоги и сомнений. Так даже в кругах русских националистов, сочувствующих расширению влияния России, сильны опасения о негативных факторах во внешнеполитическом векторе страны. «Плохая новость заключается в том, что нас настиг фатум «крымской войны» — ролевая игра «все против России», в которой мы оказываемся столь же внезапно и неожиданно для себя, как и в середине позапрошлого века. Всё, что делает Москва с момента начала операции «Остров Крым», она делает в целом правильно и местами даже блестяще. Но сам факт того, что мы вынуждены на это идти, — следствие провала целого направления российской внешней политики на протяжении минувших 20 с лишним лет », - пишет русский националист, философ Михаил Ремизов. Политические элиты страны раскололись на «партию войны» и «партию мира», хотя эти противоречия пока еще и не приняли публичного характера. Уже в августе нынешнего года известный специалист по Ближнему Зарубежью Модест Колеров утверждал, что «политика России по отношении к Украине провалилась. Россия так долго закрывала глаза на строительство режима этнократии всеми без исключения властями в Киеве, что в итоге Украина превратилась в агрессивную страну, которая, пользуясь поддержкой Запада, угрожает нашей безопасности. Так что Украина — это жесточайшее поражение России уже сейчас. Вне зависимости от перспектив героического сопротивления Донецка и Луганска и чуда возвращения Крыма» .
Вся эта сложность резко контрастирует с тем видимым общественным единомыслием, которое установилось в России после февраля. Это касается и общественного мнения (более 85% поддерживали и продолжают поддерживать политику В. Путина), и политических элит (единогласные голосования в СФ и один голос воздержавшегося в Государственной Думу – при голосовании «по Крыму»). Власть, которая до этого все чаще воспринималась как коррумпированная, эгоистическая, некомпетентная, повела себя в соответствии с традиционными архетипами "супердержавы": вернула Крым, продемонстрировала всему миру свой неуступчивый характер, резко повысив тем самым свой символический статус в глазах россиян: Эффектом пропаганды телевидения, но и не только, стало практически исчезновение различий в поддержке власти среди разных социальных групп. Это связано опять-таки с традиционной готовностью общества объединиться, забыть внутренние разногласия в период активизации «внешней угрозы». При этом даже если волна патриотических переживаний и крымской эйфории может спасть в ближайшие месяцы, то последствия этой политики будут ощущаться на протяжении десятилетий - как и последствия чеченской войны. Директор Левада-центра трактует этот процесс как пережиток советской идеологии: "в более серьезном и долговременном плане мы имеем дело с незавершенным процессом краха советской системы и неспособностью переработать и преодолеть советское тоталитарное прошлое" , - отметил Лев Гудков. Однако, как мы полагаем, не вполне серьезно ссылаться на одно лишь советское прошлое, так как подобные настроения встречались на протяжении всей русской истории, а так называемое «оборонное сознание» впитало в себя народную мудрость, выработанную на протяжении не одного столетия. Как в связи с этим отмечают И. Задорин и Д. Коноваленко , «прежде всего следует сказать , что сегодняшнее российское общество ,на наш взгляд ,продолжает по инерции сохранять ряд привычек прошлых лет, и этой инерционностью общественного сознания можно объяснить некоторые особенности восприятия россиянами внешнего мира и внешней политики .Сегодня, как и 10-15 лет назад россияне сохраняют и повышенный интерес к важнейшим событиям зарубежной жизни и сравнительно высокий уровень информированности о них .Как правило респонденту оказывается гораздо проще высказаться по поводу очередной зарубежной поездки Президента РФ нежели оценить, например ,целесообразность введения нового Трудового Кодекса (хотя последний в гораздо большей степени затрагивает интересы респондента».
Конечно, российская правящая элита, обладая фактической монополией на телевидение, может формировать общественное мнение практически по любому вопросу. Общество, в свою очередь, в выражении собственной позиции балансирует между безразличием и разными типами радикализма. В любой момент власть может отказаться от компромиссов – и получить поддержку общества. Однако все списывать на одни лишь политтехнологии было бы тоже несправедливым. «Посткрымская» картинка наложилась на целый комплекс архетипов, установок, фобий, которые в совокупности и образуют нечто, что можно охарактеризовать как социокультурный код нации или архетипический пласт его сознания. Внешнеполитическая повестка дня затмила собой в 2014 г. внутриполитическую, включая, социально-экономическую проблематику, и стала определяющим фактором для формирования общественных настроений. Достаточно отметить в этой связи то, что 79% россиян поддерживают экономические санкции против Запада, введенные российским правительством, а также возможные ограничения на выезд зарубеж – по принципу «на войне как на войне». А ведь еще совсем недавно население страны было крайне чувствительным к любому ущемлению их непосредственных интересов, в отличие от интересов политических и общегражданских. Синдром «крымской мобилизации» оказался намного сильнее, во многом потому, что разбудил в россиянах частично спавшие до нынешнего момента, но, как оказалось, всегда готовые проснуться, выработанные историей страхи, мифы, архетипы (восприятие и оценки самих себя, других народов и стран, образы "внутреннего" и "внешнего" врага). Напомним в этой связи некоторые результаты проекта «Русская мечта», проведенного ИС РАН два с лишним года назад . «…к цивилизационным характеристикам русской мечты, которые в значительной степени коррелируют с тем, что мы определили как социокультурный код, эксперты относят:
• Православие;
• Сильную централизованная власть;
• Имперскую внешнюю политику;
• Духовность в противовес меркантильности.
Все эти четыре важнейших пункта, выделенных экспертами, являются своего рода культурологическими штампами, содержание которых, особенно в настоящее время, представляется далеко не столь очевидным. Если эти ценности более или менее точно отражали цивилизационные доминанты исторической России, Российской империи, то остается открытым вопрос о том, в какой степени эти доминанты работают в России сегодняшней. Тем более, что как показали результаты опроса населения, эти ценности воспроизводятся консервативным большинством в качестве «парадных», но «по жизни» носители этих ценностей далеко не всегда готовы им следовать». Особенно сильно проявляется следование «державному» архетипу о представлениях места России в мире среди россиян старшего поколения, однако данные исследования не позволяют говорить о пропасти, разделяющей россиян по возрастным группам.
В этой связи более показательна таблица, которая демонстрирует различия в отношениях к государственному статусу России со стороны представителей противостоящих друг другу носителей системы ценностей. Наиболее активными сторонниками «державности» выступают представители консервативного большинства – как левой так и правой направленности – 38% и 32%, соответственно. Это почти в три раза превышает уровень поддержки «державничества» среди группы либералов-западников (13%). Что же касается группы русских этнических националистов, то они занимают промежуточную позицию между консерваторами и либералами, но все же их позиция ближе к консерваторам-державникам (26%). Таким образом, события нынешнего года раскололи националистов, и ранее активная их часть, ориентированная на евро-национализм, небольшое этнически однородное государство – на сегодняшний день оказалась скорее в меньшинстве. А признанные лидеры «новых националистов», такие как К. Крылов, В. Соловей, А. Демушкин – выступили с поддержкой планов собирания «русского мира» и проекта «Новороссия».
К каким целям должна стремится Россия в 21 веке? всего Левые консерваторы Правые консерваторы националисты Либералы-западники
Вернуть статус супердержавы, какой был в СССР 26 38 32 26 13
быть одной из наиболее экономически развитых и политически влиятельных стран мира 52 47 55 48 60
быть лидером на постсоветском пространстве 9 8 7 14 4
России не следует стремиться к глобальным целям 4 3 4 4 11
затрудняюсь ответить 9 5 2 8 11
Данные исследования хорошо демонстрируют также, насколько сильно различается отношение к курсу внешней политики, проводимой В. Путиным. Левая часть консервативного большинства, равно как и консерваторы-центристы полагают, что политика В. Путина в целом сбалансирована в отношении Запада и Востока (60 и 66%, соответственно). В то же время национал-патриоты и в еще большей степени националисты полагают, что лидер страны делает слишком много уступок в отношении Запада (40 и 63%, соответственно). И лишь небольшая группа либералов-западников скорее уверена в противоположном - В. Путин проводит излишне жесткую политику в отношении Запада (44%). Это означает, что В. Путин, воспринимаемый общественным мнением в качестве политического ястреба, с точки зрения большей части россиян является, напротив, скорее голубем мира. Консервативное большинство, пробужденное к жизни Кремлем. Теперь само формирует повестку дня, в том числе и внешнеполитическую. Также уверено консервативное большинство и в том, что основные угрозы России лежат в области агрессии со стороны стран Запада, а не внутри самой страны, в ее зависимой от сырьевой конъюнктуры экономике, неэффективном управлении и всеобъемлющей коррупции. Так полагают 61% опрошенных против 18%, отстаивающих противоположную точку зрения. И в этом случае единственной группой, в которой преобладает мнение о приоритете внутренних угроз являются либералы-западники (60%). 49% опрошенных готовы в случае необходимости воевать за Российскую Федерацию, если начнется война – против 21% опрошенных, к этому неготовых. Наибольшее число готовых взять в руки оружие среди радикальной части русских националистов – 62%, меньше всего – 20% - среди либералов-западников. Но еще интереснее в этой связи обратиться к главному политическому событию нынешнего года – одностороннему присоединению Крыма к РФ. Опрос проводился осенью, когда самая громкая волна воодушевления по поводу «Крым – наш» начала понемногу спадать. Лишь 47% опрошенных россиян видели в воссоединении с Крымом только позитивные стороны, 5% - только негативные. Наиболее позитивное отношение к «Крым – наш» - у русских националистов – 58%, наименее позитивное – у либералов (22%) при том, что чуть больше – 25% либералов – видели в этом событии исключительно негативные стороны.
Отношение к присоединению Крыма Позитивные последствия И позитив, и негатив Негативные последствия Затруднились ответить Всего
Левые консерваторы 54 18 2 25 100%
Правые консерваторы 49 18 9 24 100
Консерваторы-центристы 54 19 2 25 100%
Националисты 58 12 2 27 100%
Либералы 22 34 25 18 100%
Если консервативное большинство в целом скорее позитивно восприняло режим санкций, в том числе и встречный запрет РФ на ввоз западного продовольствия (около 25% видят в этом только позитивные последствия и еще 25-30% - как позитивные, так и негативные), то отношение к российским санкциям либералов носит негативный характер 953% видят только негативные последствия). Довольно легкое, спокойное отношение россиян к экономическим санкциям заслуживает отдельного анализа. С одной стороны, это проявление инфантилизма («пусть об этом думает власть»), с другой – некоторая переоценка роли и экономической мощи России. Согласно результатам чуть более раннего опроса того же Левада-центра , менее 10% опрошенных в начале марта 2014 г. были очень обеспокоены возможной международной изоляцией России, столько же – политическими и экономическими санкциями против нашей страны, всего 4% - прекращением поставок в Россию товаров и продуктов с Запада, 6% - возникновением препятствий к поездкам на Запад. Сами же санкции вызывали смешанные чувства возмущения (35%) и недоумения (27%), а их введение – проявлением враждебного отношения к России, стремлением воспользоваться моментом (58%). Правда, в тот период введение жестких санкций еще представлялось не слишком вероятным, и лишь после сбитого Боинга ситуация резко изменилась.
Уже цитировавшиеся выше авторы «Коммерсанта» выделяют противостоящие друг другу в российском обществе партии «Крым-нашевцев» и «Крым – ненашевцев». «По мнению "крымнашевцев", в основе тех перемен, которые фиксируют сейчас социологи, лежит отнюдь не ликование по поводу "Крым наш". Гораздо сильнее на тектонический сдвиг рейтингов повлияло то, что миллионы людей признали, что "Путин — наш", что политика Кремля совпадает с интересами страны и народа. В сентябре 62% опрошенных "Левада-центром" россиян считали, что демократия России пока еще нужна, но 55% высказались за "совершенно особую систему, соответствующую национальным традициям и специфике страны" (год назад так думали 34%). 39% респондентов заверили социологов, что западная модель политического режима с учетом местных особенностей подходит России, но 45% уверены, что западная демократия разрушительна. Что же касается противостоящему лагерю, то «для "западников" нет ничего удивительного в том, что события весны воспринимаются как агрессия России против соседнего государства. В конце концов, даже президент России признал, что войска были введены на территорию Крыма, тогда еще не провозгласившего независимость — что это, если не нарушение суверенитета». В 2014 г. было высказано немало суждений о природе ценностного тренда российского большинства, консолидировавшегося вокруг неоднозначной украинской политики. А. Муравьев приводит в этой связи мнение И. Задорина : «В нашей беседе с социологом Игорем Задориным появилась модель, которая может прояснить кое-что. Картина выглядит так: большая масса народа на эмоционально-ценностном уровне не приняла передела СССР и постсоветской фиксации границ (оставшись в позиции «мы с этим не согласны»). Однако эмпирическая реальность, в которой политики Беловежской пущи такие решения принимали, требует какого-то отношения к себе. И это отношение было взято из тезауруса нашей культуры – «игнорирование начальства». Решения начальства люди признали не как факт, а как жест. Фактически же ничего не изменилось: как были Крым и Донетчина в составе УССР номинально, так и остались. Конечно, паспорта, граница эта липовая, какие-то бумажки надо заполнять – но это нужно, чтобы «начальство отстало». Мы - по-прежнему единое государство, единое пространство, единая культурно-политическая полоса. И когда произошел Майдан, а за ним националистическая реакция с отменой закона о региональных языках, люди поняли это так, что «на нас напали». И они стали отстаивать тот порядок вещей, к которому они привыкли: имитационные политические статусы. Игры начальства отдельно, а мы – отдельно. И вот таких людей и правда около 80 %. Это не «рост путинского большинства», это солидаризация людей против нападения извне. Но если в умах людей мы находимся в ней, то где же «реальная» Россия?» Что есть «Русский мир?» По мнению Льва Рубинштейна , «Русский мир - это совокупность по-русски думающих и изъясняющихся людей, живущих в самых разных точках современного мира и объединенных не только родным языком, но и тем, что русская, российская тематика, от политики до культуры, их заботит и беспокоит, может быть, сильнее, чем все прочие. "Русский мир" - это пространство диалога людей, мыслящих по-русски. Что значит "русские Донбасса" или "русские Новороссии"? Это кто? Это те, кто думает и говорит по-русски? Так и практически все мои киевские, одесские, харьковские друзья и знакомые думают и говорят по-русски, хотя при этом хорошо знают и украинский. И практически все они видят будущее своей страны, то есть Украины, как связанное с Европой и европейскими ценностями. В Украине, говорите, обижают русских? А в России их, конечно, никто не обижает...»
Украинский кризис заставляет задуматься и о более глобальных вопросах, связанных с будущим местом России в цивилизационном контексте. За последние годы на фоне общего антизападнического тренда, общественное мнение все сильнее стало склонять в пользу не европейского, а евразийского выбора. Так в 2006 г. по данным ВЦИОМ примерно поровну раскалывалось общественное мнение при ответе на вопрос о взаимоотношении российской и европейской цивилизации. Поддерживаемая западниками точка зрения, согласно которой «Россия – часть Европы и в ХХ1 веке их судьбы будут все теснее переплетаться» находила поддержку 38% россиян, а альтернативная, поддерживаемая «почвенниками», согласно которой «Россия не является в полной мере европейской страной и никогда не сможет стать частью Европы» - находит поддержку 45% россиян. В 2013 г., согласно данным того же ВЦИОМ («Электоральная панель»), численность сторонников первой точки зрения сократилась до 19%, то есть вдвое, а второй – выросла до 67%. Перевес «почвеннических» настроений в обществе, наблюдаемый с конца 90-х годов (бомбардировка Югославии) связан с реакцией общества на 80-е и 90-е годы, когда сдача Россией (а сначала СССР) своих позиций на международной арене не вызвала практически никаких встречных позитивных действий, напротив, привело к ужесточению требований к стране. Именно поэтому начало складываться мнение, что чего-либо позитивного добиться можно только с позиций силы, как военной так и экономической. И сегодня 59% россиян склонны считать, что усиление России представляет угрозу для европейских стран, которая способна заставить их считаться с интересами нашей страны, и лишь 15%, напротив, продолжают считать, что европейские страны заинтересованы в подъеме и укреплении России и то, что «Россия начала подниматься с колен» не вызывает на Западе ни особых тревог, ни опасений. История любой страны часто бывает полна непредсказуемых парадоксов, которые, впрочем, потом находят для себя вполне логичные объяснения. Рывок к современной западной цивилизации, под знаком которого прошли 80-е и 90-е годы, обернулся все сильнее набирающей ход «азиатчиной», проникающей и в наш быт, и в систему политических институтов, и в общий нравственный климат нашего общества. Сегодня новое консервативное большинство, которое часто политкорректно называют «евразийским», диктует в стране политическую моду, на него опирается власть, а «русские европейцы» - городское либерально ориентированное меньшинство, продолжающее связывать свои надежды с интеграцией в западную цивилизацию, рассматривается властью и общественным большинством как неблагонадежный класс, ведущий страну к размыванию собственных традиций и идентичностей. Миграционное наступление на коренные российские регионы выходцев из дальней и ближней Азии дополняется политикой на укрепление Евразийского Союза, нравы и обычаи восточных диаспор скорее сами превращаются в норму жизни, чем адаптируются к русской культуре и к русским традициям. Хотели на Запад? Так получите же Восток по полной программе. Налицо картина, вполне укладывающаяся в известную теорию С. Хантингтона о войне цивилизаций, и, если судить по ее предварительным результатам, эту войну восточно-христианская русская цивилизация постепенно проигрывает азиатской, евразийской. По крайней мере, у многих мыслящих людей присутствуют подобные опасения. Эти процессы стали предметом интересной дискуссии в «Русском журнале», инициированной статьей Александра Морозова «Дрейф в Евразию », и с большей частью ее выводов трудно не согласиться. Но все ли так просто и однозначно?.
Представляется, что здесь имеют место две противоречащие друг другу и направленные в разные стороны социокультурные тенденции. То упрощение, вульгаризация социальных отношений, снижение массового уровня культуры, которые отчетливо проявляются в российском обществе последние 20 лет, некоторые связывают с наступлением традиционализма на отношения модерна и постмодерна, своего рода сползанием в средневековье. Однако более внимательный анализ показывает, что все эти процессы являются следствием распада государства и социальных структур, и, как следствие» примитивной самоорганизации социума. Но новый традиционализм так возникнуть не может, для него просто не существует социальной базы в виде общины, неформальной традиционной иерархии со своими символами и мифами. Традиционное общество, как это показано во множестве исследований, обладает огромной потенциальной энергетикой, высвобождающейся при его разложении, что мы и наблюдали – в первой половине ХХ века в России, когда коммунистическое общество строилось именно руками вчерашних крестьян, переехавших в город, но во многом сохранивших ментальность и ценности традиционной общины. То же или почти то же самое мы сегодня наблюдаем в поведении диаспор, до поры до времени ведших тихую неприметную жизнь в своих «аулах», а сегодня, вырвавшись на «оперативный простор», превратившихся в грозную, неудержимую силу, с ее высокой витальностью, готовностью подчинить свои интересы общим целям, национальным или религиозным, готовностью жертвовать жизнью ради этих целей. В то же время можно предположить в высокой долей вероятности, что через те же два-три поколения во многом аналогичная участь постигнет и выходцев из нынешних диаспор, хотя европейский опыт способен заставить скептически отнестись к этой перспективе. Они адаптируются – нет, не к русскому миру, связи с которым теряют или уже почти потеряли и сами современные русские, а к унифицированному и почти вненациональному образу жизни человека эпохи массового «шопинга», присущая им пассионарность улетучится, а религиозные обычаи превратятся в ритуал, о котором вспоминают от случая к случаю, по большим праздникам. Именно поэтому «западные фобии» в сегодняшней России далеко не во всем следует интерпретировать буквально. По своей социально-культурной составляющей, Россия является сегодня страной индивидуализированной и во многом вестернизированной. «Восток» с его культом «коллектива», подавлением личности, патриархальной семьей, в отличие от «Запада» и культурно, и социально чужд современному россиянину. И, думается, никакие политические и геополитические устремления на Восток этой реальности не отменят.
Александр Морозов пишет о правовой системе, которая будет дальше подстраиваться под азиатский дрейф. Можно согласиться с тем, что, пожалуй, главным отличием правовой и политической системы России было и остается верховенство неписанных, нигде не зафиксированных законов и договоренностей над формальным правом. Это очень важно. .И сегодня является главным социокультурным барьером, преграждающим путь страны в сторону мировой цивилизации. Уже приходилось отмечать, что наша политическая система так и осталась фактической квази-монархией, очень своеобразной, при которой должность монарха, «отца нации» передается по очень сложной, нигде не прописанной процедуре внутриэлитного торга, а республиканский строй с выборами, парламентами, разделением властей является если не во всем, то во многом некоторой бутафорией. Фактическими монархами становились и генсеки, и всенародно выбранный первый президент «свободной России», и его политические наследники. Значит, это не столько злая воля или неумеренное властолюбие наших правителей, сколько объективное требование системы. Впрочем, и здесь можно предположить, что дело тут не только и не столько в Востоке как таковом, сколько в самой конструкции чрезвычайно сложно устроенной и ассиметричной территориальной империи, которая просто не может управляться на основе общих и прозрачных правил, предусмотренных нормами современной западной демократии. Не случаен в этой связи настрой определенной части российских националистов, выступающих за демократическое национальное государство по образцу европейских стран. Их называют «кляйн-националистами», которые в отличие от «гросс-националистов» стремятся не увеличить территорию государства, а уменьшить, сведя до коренных русских областей. В чем-то они правы: в той стране, которой сегодня является РФ западной демократии в обозримом будущем не будет.
Важно то, что Россия все в большей степени пытается определиться как сверхдержава, а не как локальное государство. В 2007-09 гг. до 34% россиян видели ее будущее в качестве сверхдержавы, а 45-48% видели ее в качестве одной из наиболее влиятельных и развитых стран мира, входящих в первую десятку стран. .При этом только 7% полагали, что России вообще е следует стремиться ни к каким глобальным целям. Согласно данным ИС РАН, в 2013 г. уже 42% опрошенных выступали за статус сверхдержавы, и 42% - за вхождение в «десятку» наиболее развитых стран мира. За сторонниками и противниками идеи России как сверхдержавы» во многом стоят и идеологические различия, восходящие к спорам «либералов» и «консерваторов». Современные российские либералы, полагающие, что «Россия должна всемерно стремиться к тому, чтобы войти в Европейское общество, став частью общеевропейского экономического пространства» выбирают будущее России как одной из великих держав мира (64%), со значительным перевесом над такими целями как «восстановить статус сверхдержавы» (21%), или вообще отказаться от решения глобальных задач (9%). Современные российские консерваторы, по мнению которых «России не обязательно, а может быть, и не нужно входить в Европейское Сообщество» с небольшим преимуществом отдают предпочтение идеи «России как сверхдержавы» - 63%, что ненамного опережает идею вхождения в число 10-15 ведущих стран мира – 29%. Важный разговор о ценностях и особенностях русской и европейской политической культуры поднимает российский исследователь И. Василенко .По ее мнению, «споры о цивилизационной идентичности российской политической культуры продолжаются уже не одно столетие, и сегодня они не менее жаркие, чем во времена западников и славянофилов. И какие бы социокультурные проблемы мы ни затронули: о ценностных ориентациях россиян, о новых гранях российской социокультурной идентичности, о национальной идее и национальной идеологии, до сих пор не достигнут консенсус по поводу их решения». Как язвительно заметил А.И. Миллер, российская политическая культура не предполагает плодотворную дискуссию, «но понимает производителей интеллектуального продукта как враждебные друг другу группировки, борющиеся за умы массы, потребляющей этот продукт ». Действительно, в России нет консенсуса по широкому кругу базовых тем, но это отнюдь не является специфической особенностью нашей политической культуры, как полагает А.И. Миллер. Напротив, сегодня сложно назвать какую-либо страну, где такой консенсус по поводу базовых проблем был бы достигнут. Переходные политические и экономические процессы чреваты стратегической нестабильностью во всех сферах общественной жизни, в т.ч. и интеллектуальной. В России же на протяжении двух последних десятилетий происходили достаточно резкие колебания общественно-политических настроений, наблюдались инверсии в ценностных ориентациях россиян, взлеты и падения политической активности, перемены политического курса. Не удивительно, что все эти сложные бифуркационные процессы по-разному оцениваются политологами: прошло еще слишком мало времени, политические страсти еще не улеглись, чтобы сложился долгожданный консенсус по поводу базовых ценностей.
Стоит немного сказать и о перспективах «русского мира», какими они видятся в свете бурных событий 2014 года на Украине и вокруг Украины. Сторонники объединения «русского мира» под эгидой РФ, и обосновывающие активность России на «новороссийском» направлении именно этим устремлением, упускают, на наш взгляд, из вида некоторые существенные обстоятельства и тенденции. В середине позапрошлого, 19 века много литературных копий было сломано вокруг идеи объединения славянства в единое государство под эгидой Российской империи, собирательницы земель и народов. Можно вспомнить хотя бы известные труды Н. Данилевского, наиболее крупного теоретика славянофильства. Лишь, наверное, один К. Леонтьев , из числа мыслителей, во многом близких почвенническим идеям, еще в начале 70-х годов, споря с Н. Данилевским, высказал мысль о несовместимости уклада жизни и менталитета русских, южных славян, болгар, а также западных славян, чехов. Идеи славянофилов так и остались красивой утопией. Сегодня они оживают под знаменем идеи объединения русских, русского мира. Но существует ли этот мир в действительности по прошествии через горнила и катаклизмы века 20-ого? Каковы основные тенденции, определяющие его будущее?
Культурологический анализ российской части «русского мира» позволяет высказать предположение о том, что он несет в себе гораздо больше отпечатков от событий ХХ века, в особенности его первой половины, чем это можно было бы предположить. Именно в этот период российский социум стал своего рода «плавильным котлом», перемешавшим этносы и сословия. Огромные массы людей оказались сорванными со своих корней, бывшие крестьяне устремились в города, значительная часть населения погибла в ходе революций, войн и государственного террора, произошел социокультурный разрыв с жизнью предшествовавших поколений. В этот период сформировалась российская протонация, окончательно оформившаяся в ходе Отечественной войны и в первые послевоенные годы. Ее ценности представляют собой синтез традиционных российских и советских ценностей и идеологий, для них характерны консерватизм, патернализм, антизападничество, тяга к сильному государству, стоящему над индивидом, идеи национал-социалистической направленности, это своего рода «Россия-1», выражаясь языком А. Дугина. Сегодня «Россия-1» трансформировалась в то самое «консервативное большинство», о котором шла речь выше. Оно не столь цельно и монолитно, как это можно представить себе из результатов массовых опросов, от него постоянно «оттаивают» и отходят группы, этносы и регионы, в основном находящиеся на периферии «России-1», эти группы в их наиболее последовательном виде скорее обращены на Запад, к западной системе жизненных и политических ценностей, обществу массового потребления, ограничению роли государства, политической демократии, самоценности индивида и его частной жизни, неготовности к жертвам и ограничениям. Параллельно «России-1» формируется «Россия-2», новорусская нация, отличающаяся собственным архетипическим кодом, социокультурными и социальными характеристиками. Появление «России-2» вызвано на свет теми социокультурными трансформациями, которые произошли в России и ее ближайшем окружении уже во второй половине ХХ века – ценностной революцией 60-х, распадом СССР и формированием постсоветского среднего класса, сменой поколений. Граница между «Россией-1» и «Россией-2» находится в постоянном движении, во времена политических «оттепелей» значительная часть общественной «середки» по многим параметрам переходит в «Россию-2», а во времена «заморозков» - снова начинает примыкать к «России-1». В спокойные, стабильные периоды обе России относительно мирно сосуществуют в рамках найденного баланса сил и интересов, во времена политической напряженности – между ними вспыхивают боевые действия, в основном на идеологических фронтах, и тогда появляются такие ярлыки как «красно-коричневые» или «пятая колонна», и оживает угроза гражданской войны. Фактически налицо раскол старого «русского мира» на два субэтноса, склеить который оказывается во многом не проще чем во времена Константина Леонтьева – Российскую империю, чехов и болгар. А идеологи единства «русского мира», в основном примыкающие к «России-1», стремятся сегодня объединить русский мир именно на своем поле, подавив противостоящие им субэтнические группы из «России-2». Во многом точно то же самое, только с обратным знаком, мы наблюдали в первой половине 90-х, когда политически победившая в то время «Россия-2» пыталась организовать силовое подавление «России-1».
Посмотрим через призму этих процессов на события в Украине. В первые 10 с небольшим лет существования независимого украинского государства можно было видеть отчетливый раскол на правобережный «Запад» и левобережный «Восток», по разному голосовавшие на выборах, по разному видящих собственную историю и имеющих очевидно различные идентичности. Идейную повестку дня «Запада» задавали три западные области Украины, т.н. «Галичина», сохранившие скорее восточно-европейскую идентичность, а «Востока» - населенные этническими русскими восточные и южные области с их не столько исторически русской, сколько скорее советской идентичностью. Собственно «Украина» или «Малороссия» - центральные области Украины от Чернигова на севере, Полтавы на Востоке, Житомира на Западе и Винницы на Юге – во многом двигались в русле политических идей, шедших из «Галичины». Однако после «майдана» 2004 года эта картина стала усложняться и обрастать новыми деталями. Как показали результаты выборов 2014 г., «Галичина» скорее утрачивает идейно-политическую инициативу в процессе построения украинской национальной государственности. Представляющие этот регион политические партии и их лидеры не пользуются поддержкой за пределами «Галичины», с ее даже не столько украинской, сколько еще австрийской идентичностью, с ее культом С. Бандеры и других «героев» сопротивления советскому режиму. Последние по времени усилия во времена президентства В. Ющенко формировать украинскую государственность вокруг подобных ценностей зашли в тупик. В политической изоляции, перешедшей в гражданские военные действия против современной «послемайдановской» украинской государственности оказались те русские регионы РФ, которые сохранили идентичность, близкую к «России-1» - Крым и Донецк с Луганском. Стоит вспомнить, что когда говорят о «русском Крыме», часто упускают из вида то, что большая часть русских, проживающих в Крыму, являются не коренными крымчанами во многих поколениях, а потомками тех, кто поселился в Крыму после событий 1944-46 гг. – переселенцев из центральных областей РФ, до которых доля русских в Крымской АР была ниже 50%. Осью же нынешней украинской государственности все в большей степени становится вновь образовавшийся союз Центральной Украины и той (большей) части русскоязычной Украины, которая все активнее принимает черты «России-2» (Днепропетровск, Запорожье, Одесса, Харьков и т.д.). Именно населению этих регионов принадлежит решающая роль в блокировании экспансии «России-1» на их территорию. Именно с территории этих регионов воевать на Восток Украины едут отряды добровольцев. Выдвиженцами именно этих регионов являются нынешние президент и премьер Украины. Трагические события 2 мая в Одессе по сути перечеркнули планы архитекторов большой «Новороссии» от Донецка до Тирасполя. А вот об участии в отражении угроз со стороны донецкого ополчения Полтавы или Житомира слышно куда как меньше. Похоже, что в сформировавшейся оси «Россия-2» + «Малороссия» последняя пока играет вторым номером. По иронии судьбы, нынешняя украинская государственность стала формироваться именно как «Новороссия», противостоящая «Староросии» (России-1). Основная линия раскола прошла не между русскими и украинцами, а между старороссами из «России-1» и новороссами из «России-2». Надо сказать, что причиной, правда, далеко не единственной, по которой произошла подобная переориентация большей части русского населения Украины, стала политика самой Российской Федерации. Нарушение внутриполитического баланса между новороссами и старороссами в РФ в пользу последних, привело к консолидации колеблющейся части россиян внутри самой России вокруг идей «России-1», а вне России – к консолидации вокруг идей «России-2». Если вы – на Восток, в Азию, то мы – на Запад, в Европу. Самое удивительное и печальное тут то, что все эти в общем-то очевидные процессы оказались совершенно неожиданными и непонятными и для российских властей, и для огромной массы аналитиков и идеологов, продолжающих уповать на «перспективы возрождения и объединения русского мира» после «взятия» Крыма и начала гражданской войны в Донбассе. «Русский мир» все же существует, но только как культурное и языковое явление. Политически и идеологически он глубоко расколот. Даже Церковь, позволяющая втянуть себя в политическое и идеологическое противостояние (вспомним хотя бы «антилиберальный молебен» весной 2012 г. да и многое другое), начинает восприниматься как орудие войны со всеми вытекающими последствиями. 2014 г. ясно показал, как тонка грань, которая отделяет «худой мир» от настоящей войны, как легко переходит в гражданскую войну противостояние разных цивилизационных миров, невзирая на общую этничность и длительный исторический путь проделанный вместе.
Леонтий Бызов, в.н.с. ИС РАН . Центр комплексных социальных исследований.
Leontiy13@mail.ru 8-916-963-60-50 8-495-529-92-98