Анна

               
      День был яркий. Солнце светило так, что болели глаза. Температура воздуха -30. Такая погода в тундре устанавливается обычно в марте. Всем рабочим-геофизикам выдают солнцезащитные очки. Наша партия в тот далекий зимний сезон 80-х располагалась за полярным кругом Большеземельской тундры в устье реки Сандивей, которая впадает в Колву, а та в свою очередь в реку Печору. С вертолета или со спутника тундра кажется безмолвной и безжизненной белой пустыней, где глазу не за что зацепиться. Но это видимость. На самом деле в тундре есть жизнь! Здесь живут геологи - это временные обитатели, а так же коренное население ненцы и коми. Это оленеводы, которые в зимнее время мигрируют вместе со своими стадами оленей по тундре на север до самого моря-океана. Они путешествуют вместе со всем своим скарбом и жилищами по мере поедания оленями мха-ягеля, который они добывают себе сами с помощью своих копыт. Иногда пути-дороги геологов и оленеводов пересекаются и между ними происходит общение, которое заключается в основном во взаимновыгодном товарообмене. Это многовековая традиция для малых народов Севера, которую никто не отменял и она успешно действует до сих пор. Им всегда бывают нужны какие-то товары первой необходимости, продукты, водка, бензин. Взамен они предлагают мясо оленя, шкурки белого песца и обязательно камус. Камус - это тоже шкуры, но обязательно с нижних частей ног оленя. После выделки из них шьют женские пимы. Обувь красивая, практичная, удобная и очень теплая. Женщины на Севере давно оценили их и носят с удовольствием. Геологи к оленеводам относятся терпимо, снисходительно и не обижают. Как к младшим братьям. Хотя иногда они своей простотой и непосредственностью, а то и надоедливостью просто мешают работать. У нас называли их чертями. Не знаю, почему, но так повелось.
        Я понял, что приехали оленеводы по звону колокольчиков, которыми была увешена упряжка. Они, как всегда, подъехали к вагончику, в котором жил радист. У него с ними были свои отношения, а еще потому, что он всегда на месте и они знали, что он наиболее близок к начальству. Радист в экспедиции – это фигура значимая, так как стабильная связь с большой землей - залог успешной работы и жизнедеятельности всей партии. Упряжкой управляла  Анна, глава семейства оленеводов, которые пасли свое стадо неподалеку. Она это делала ловко и умело с помощью хорея - длинного, ровного деревянного шеста, как будто всю жизнь этим делом занималась. Да, наверное, так оно и было. Мы были знакомы и у нас были неплохие отношения. У нее было шестеро взрослых сыновей, которые работали в бригаде и постоянно находились в тундре, со стадом. Сейчас мы бы сказали, что это семейный бизнес или подряд. Но это был их обычный уклад жизни. Анна была бригадиром, хозяйкой, матерью. Не знаю, как в других бригадах, но в этой был полный матриархат. Но сегодня она приехала с младшенькими, которых мы еще не видели. Дочка- девятиклассница и мальчишка лет шести. Девчонка ловко выпрыгнула из нарт и перед нами предстала красавица-снегурочка, как будто из сказки. На ней была красивая малица из белого оленя почти до земли, расшитая узорами, на руках такие же варежки, на ногах пимы. Яркий румянец на ее белом, чуть скуластом, чистом личике делал ее фантастически красивой. Заиндевевшие, длинные ресницы, казалось мешали ей смотреть. Края капюшона, как овальная рамка, обрамлявшая лицо, так же были в белом инее от ее дыхания и мороза. И весь ее такой светлый, солнечный облик никак не вписывался в суровое окружение природы и таких же суровых людей. Мальчик крутился вокруг оленей и делал вид, что занят каким-то очень нужным и неотложным делом. Я попытался с ним поговорить. Он сначала от меня молча отворачивался, а потом просто рухнул лицом вниз прямо в сугроб. Я опешил. Девчонка сказала, что это он так стесняется чужих людей. Анна уже зашла к радисту и заняла собой половину его жилой комнаты. Она попросила меня разрешить продавцу открыть магазин и показала кое-какие вещи, предназначенные для продажи. Среди них было несколько мужских шапок из пыжика. Пошиты они были профессионально и шила она их явно не сама. Я ей как-то заказывал, вот она и привезла. Пыжик - это новорожденный олененок и при хорошей выделке из него получается очень приличный мех, который по качеству напоминает норку. В те времена не каждый мог позволить себе иметь норковую шапку. Да и в пору тотального дефицита достать-купить ее тоже было не просто. Я подобрал себе шапку и, недолго торгуясь, заплатил ей 150 рублей. При моей зарплате 450. Да и откуда мне было знать ее истинную цену?
             День геолога мы отмечаем в первое воскресение апреля. Сезон подходит к завершению(геофизики работают только зимой), план мы выполнили и есть все основания, чтобы отметить это событие. Гулять на глазах у подчиненных было негоже, в партии сухой закон и мы, уже по традиции, едем в ближайший поселок оленеводов Хорейвер. Мы - это начальник партии, ближайшее окружение из ИТР и доверенный водитель тягача. До поселка 70 км. Для таких просторов это не расстояние. Хорейвер - это базовый поселок оленеводов, где они живут летом. Там есть вся необходимая социальная инфраструктура: медпункт, магазин, школа, баня и т.д., к чему они с трудом привыкали и не очень любили. Кстати, в нем проживала семья Анны. Главой администрации был Ахмет, бывший геолог, татарин по национальности. Как он попал на эту работу, для меня осталось загадкой. Он встречает нас с радушием, да и мы не с пустыми руками. Гуляем! Потом он ведет нас на склад готовой продукции артели народных промыслов. Это тоже традиция. Мы должны привезти своим женщинам подарки. Это, как правило, пимы. Их много. Выбор большой, но нет двух одинаковых пар. Все красивые, но некоторые очень красивые, не менее, чем произведения искусства. А вот и шапки. Мужские из пыжика, женские из белых песцов, крашеных под голубых. Мне не надо, но я спрашиваю, сколько стоит мужская? 25 рублей!               
               Как-то ко мне приехал один из сыновей Анны на снегоходе "Буран" и пригласил меня в гости на их стоянку, в чум. Мне туда ехать было незачем, но я не стал обижать оленеводов, для которых пригласить "начальника геологов" в гости - немалая честь. Ехать было неблизко, мороз, как всегда и чтобы я не замерз по дороге, он привез для меня малицу и на ноги торбаса. Торбаса - это зимние сапоги  из оленьих шкур, высокие и мягкие, закрывающие бедра и привязываются они к поясу. Он надел на меня малицу, я не стал одевать их торбаса, а одел свои валенки и мы поехали. "Буран" - это снегоход на резиновых гусеницах, что-то вроде мотоцикла, только в зимнем варианте. Технический прогресс не обошел и консерваторов-оленеводов, которые по достоинству оценили преимущества этого транспортного средства, давно его освоили и с удовольствием пользуются.                Тундра только кажется ровной. На самом деле она изрезана оврагами, ручьями с довольно крутыми берегами и холмами. Ехали быстро, иногда дух захватывало, а встречный воздух обжигал лицо. Мой юный друг, его звали Федор, уверенно рулил, но иногда мы ехали по склону оврага с таким креном и скоростью, что мне казалось, что  неминуемо должны были свалиться на самое дно этого крутого склона. Обошлось! Часа через полтора мы приехали. Чум, собраный из оленьих шкур и деревянных шестов ,стоял посреди тундры, открытый всем ветрам. И ничего лучшего для жилья оленеводов еще никто не придумал. Нас встретила свора собак дружеским лаем. Конечно, не маламуты и не хаски, но что-то от северной лайки в них все-таки угадывалось. Олени паслись недалеко, в поле зрения и их было много, может быть несколько сотен. Никогда оленеводы не знают точно, сколько в стаде оленей, потому что количество их постоянно меняется. Часть откалываются от общего стада, уходят в тундру и совсем дичают. Бывает, что оленей задирают волки. А еще самки оленей в стаде рожают детенышей. Попробуй, посчитай. Возле чума свободно гуляют несколько оленей. Это ездовые. На них оленеводы перевозят свою стоянку на очередное стойбище. Они хоть и ручные, но совсем близко не подпускают и трогать себя не позволяют. Только хозяевам. Не любят панибратства. Раньше я думал, что олени крупнее. Но они совсем небольшие, ненамного больше крупных собак, например таких, как доги. Дверей нет, а есть лаз, который завешан шкурой и чтобы попасть внутрь чума, надо было сильно прогнуться, а лучше проползти на коленках, что и было мне предложено сделать. Первое, что я почувствовал, когда просунул голову в помещение - это мощная волна густого воздуха, этой дыхательной смеси, которую воздухом назвать язык не поворачивается. Если кому-то приходилось бывать в деревенском курятнике, тот поймет всю остроту ощущений. Мне приходилось. Но пахло не курами. Я думаю, что пахло шкурами, рыбой "специального засола",какой-то едой и человеческим потом. Пахло жильем! Первое невольное желание было скорей вырваться наружу и глотнуть чистого воздуха, но отступать было уже поздно и я огляделся. Мне казалось, что этот воздух можно было не только нюхать, но видеть и даже пощупать. Посреди чума гудела печка-буржуйка и на ней что-то варилось. Где-то вверху горела маленькая электрическая лампочка. Наверное от аккумулятора. Пол был плотно устлан широкими, крашеными, толстыми досками. Этим жилье коми отличается от жилья ненцев. У ненцев полы земляные. По внутренней окружности на полу плотно лежали шкуры и это были спальные места. Часть их была отделена занавеской. Наверное, это была женская половина. На перекладинах висели какие-то вещи и транзисторный то-ли приемник то-ли магнитофон. Федор разделся и оказался в приличном джинсовом костюме и выглядел вполне цивильно. Оказывается, он совсем недавно отслужил в армии, хотя по закону, мог этого не делать. В чуме было тепло и я разделся. Про запахи я скоро забыл. Анна сидела на низкой скамеечке недалеко от печки, лицом к входу. Она была в малице, но голова была открыта и волосы, темные и густые были гладко зачесаны и заправлены назад. Судя по всему, Анна была крупной женщиной, но насколько, определить было трудно из-за ее просторных одежд. Рядом стоял низкий импровизированный стол, собранный из каких-то ящиков. На нем кусок ткани, некое подобие скатерти. Недалеко, но в сторонке, сидел мужичок и что-то мастерил. Безучастный и молчаливый. Это муж Анны. Анна, не вставая с места, ловкими движениями рук, доставала откуда-то то кусок оленины,то какую-то банку консервов, то замороженную рыбу. На столе появилась бутылка водки, покрытая инеем, как будто ее только что вытащили из сугроба. Кушали мы строганину из мороженой оленины и сига. Это мясо, нарезанное острым ножом мелкой стружкой от замороженного куска и есть его надо руками, пока оно не оттаяло, макая в соль, смешанную с черным молотым перцем. Особым лакомством они считают так же замороженную печень оленя. Это, как они говорят, шоколад. И правда, сладковатая на вкус, нежная, она таяла во рту. К моему приезду они накануне зарезали молодого оленя. Муж к столу так и не подошел. Ему подавали выпивку и закуску, он не отказывался и молча продолжал рукодельничать. Потом был чай с карамельками и разговорами. Про шапку я Анне, конечно же, ничего не сказал. Обратно мы приехали быстро. И было совсем не холодно.
          18.02.2014г.