-- Ой, батюшки! Ой, Божечки! Убили! Убииииили! – в окнах хутора один за другим вспыхнули огни. Спустя несколько минут на единственную улочку, напяливая на ходу нехитрые одежки, вывалили люди.
Солнце еще лизало верхушку сопки, прикрывающей от ветров ложбину, где и расположилось селение в 26 сельских дворов, а на задах по стогам и осиновой голи уже всплывало огромное оранжевое в это время года ночное светило.
Растрепанная полупьяная женщина со съехавшим платком хлопала себя по бедрам и надрывно речитативила:
-- Убили, убили… Боженьки ж ты мой!
-- Кого, Валентина? – пытались достучаться сквозь ее неподдельное горе собравшиеся до кучки крестьяне.
-- Да, кого ж еще? Мальца Олькиного! – сквозь рыдания выкрикнула она в толпу и, развернувшись, пьяным бегом устремилась к дальнему дому.
-- Дак, чо? Надо урядника вызванивать… -- заменживались мужики.
-- Тык, вызвали ж, наверно. – зло сплюнул сухонький хромой хуторянин.
-- А убили-то кого? Внука, что ль? – переспрашивали друг у друга бабы.
-- Чо стоим? Пошли, чой, ль? – и толпа устремилась к Ольгиной усадьбе.
-- Дак, а внука-то за что? Ему ж три годочка всего… -- недоумевали идущие.
Ольгин двор лет с десяток, уж, как был брюхат непроходимой нищетой. Разлопатившийся палисадник держался на одной гнилой доске. Окнышки с облезлыми скосившимися ставенками туманились немытьем от царя Гороха, а крыльцо съехало, будто спьяну, и щерилось на белый свет разошедшимися досками. В доме горели лампы и метались тени.
-- Иди ты, что ль, Витек. – обратился толпа к очкастому любопытному в «каждойдыркезатычка» мужику в резиновых сапожищах на босу ногу. Тот, высоко спятив голову, словно возгордившись доверием односельчан, быстро вбег в избу. На несколько минут в толпе воцарилась тишина ожидания. Наконец, из двери на двор, уже заполненный людьми, вышел Витька.
-- Ну, и чо?
-- Чо-чо… Убился…
-- Кто? – охнула толпа.
-- Андрюха. – ответил Витька и с видом тамплиера обошел столпившихся.
На крыльцо выползла Ольга.
-- Милые мои, посторонитесь, сейчас милиция приедет.
Люди вывалили на улицу и уже там стали дергать затихарившегося Витька.
-- Чо, насмерть убился?
-- Ну, а как еще можно убиться? – вопросом на вопрос отвечал Витька.
Подъехал милицейский «бобик», и трое в форме устремились в дом.
-- Да… -- зашептались бабы. – Этим все и должно было закончиться. Скока ж пить-то можно? Почитай, недели три, уж, как не выходят из запоя. То тетку хоронили – справляли, наче праздник. То, вот, Сашку конякой шибануло, глаз выбило – тоже кубрячили. А вчера они ж все собрались: и старшой, Андрюха, приехал с детями и женой, и Макар тут же был…
-- А Макар-то где сейчас?
-- Так у Вальки ж – день рожденья празднуют.
-- Да, ну… Андрюха сам себя, что ли?
-- Тык, он же уже травился месяца с два, как. Обожрался таблетками от туберкулеза.
-- Больной он. СПИД у него… -- донеслось из толпы, и народ загудел:
-- Марьянку-то эту, дурковатую, Андрюха из жалости подобрал, когда из тюрьмы вышел. Вроде, и колоться перестал, и за второго они «материнский» получили – домишку, вон, под кладбищем каку-никаку купили… Чего ему вдруг убиваться-то захотелось?
-- Дык, попей ее, родимую, столько…
Пило семейство и, впрямь, как не в себя. Ольга -- мать двоих сыновей и пять раз бабушка -- жила необычной для села жизнью. Беззубая, высохшая на нет к пятидесяти своим годам, она, тем не менее, веля себя, как леди, плывя по селу, словно пава. Никогда в жизни Ольга не работала. Скотинку тоже не держала, считая себя выше достоинством, нежли в гуне копошиться. В маленькой их избе на две комнаты было всегда грязненько, но уютно. А жизнь Ольге обеспечивали аж… двое мужей.
Как это случилось, уже никто и не помнил, но, родив от первого мужа, сбежала когда-то Ольга, да и вышла замуж вдругорядь, родив и от второго. Братья росли вместе, а вскоре и оба мужа оказались в одном доме, поскольку Ольга где-то в городе разыскала первую свою любовь, да и привела его в дом, поставив слабохарактерного своего второго муженька перед фактом: будем жить все вместе.
Тому деваться было некуда: он свою квартиру продал, на часть денег купил Ольге этот домишко, а другую спустили меньше, чем за полгода. Так и повелось у них – одна баба на двух мужьях и от каждого по сыну…
Братья росли. Но родными будто и не были: первенца своего, Андрея, Ольга любила больше. Да и с отцом его спала в одной постели. Другой же сынок, как и второй муж-недоумок, раздражали ее и зачастую выступали объектами для битья да руганья. В общем, не было мира-покоя в этом семействе. Зато пьянки-гулянки не затихали.
Андрей за наркоту попал, было, в тюрьму. Вытащил его оттуда какой-то крутой Ольгин родственник. Оба брата женились, но к матери наведывались постоянно. Особливо, когда текла там ручьем водка.
Так было и в этот раз. Что, уж, они там отмечали – соседи запутались, да только кончилась эта попойка вот таким страшным событием.
Милиционеры пригласили понятых.
В доме было странно прибрано – вроде, и не пили здесь три недели подряд. У обшулупанной холодной печки на полу лежал белый, как пенопласт, еще несколько часов назад живой Андрей. Одет он был в чистое, вроде перед ментами выкупали его, да поднарядили. Ни крови, ни еще каких-либо признаков непорядка на низкой кухоньке не обнаруживалось.
-- А кто нож –то вынул? – спросил ведший протокол милиционер.
-- Так, а, вот, сестра его троюродная. – ответили родственники. – Сразу и примчалась из соседнего села.
Милиционеры переглянулись, и старший твердо произнес:
-- Спасибо. Все свободны.
До утра не спал хутор. Соседи ходили друг к другу. Шептались. Переговаривались.
-- Непонятное что-то. У Андрюхи на морде явные побои – и у скулы, и на переносице. Я вчера его видел, он не был побит.
-- Так они ж с Макаром, братцем, как сойдутся вместе, так и мордобой. Мать же только Андрюху любила. А этому – обидно.
-- Не-е-е, мужики, не верю я, что Андрюха сам себя поронул. Ну, повеситься – еще куды ни шло, а вот так взять, и самого себя зарезать насмерть…
-- Так и крови ж не было! И полы помыты… Чот тут не то…
Андрюху хоронили всем хутором. И, хоть и был он человеком – так себе говно, но бабы всплакнули, а мужики повздыхали горестно, провожая низко несомый на рушниках гроб до асфальтной дороги, откуда уже повез его грузовик.
На «горячий обед», как это заведено, пригласили всех, кто был на кладбище. Стол накрыли скудный, зато водки было море. Уже к сумеркам подъехала ко двору серая «Волга». Вышел оттуда водитель, пошел в дом, да и возвратился почти сразу. Еще несколько минут стояла машина – пока водитель что-то рассказывал седовласой в каракуле солидной старушке, горестно утиравшей глаза кружевным платком.
-- Видал, -- шептались в окнах соседи, -- это Ольгиного первого мужа мать приезжала. Она у него большим была начальником, да, вот, сынок не вышел. Окрутила его эта… Живет теперь в караван-сарае. А мать, есть мать – сердце у нее болит.
С месяц, наверное, гудел хутор, как улей. Никак у односельчан не складывалось в голове: как и почему оказался зарезанным Андрюха. Тайной покрыто было все. И Ольгино семейство молчало, как вкопанное, пока однажды не проговорилась та самая тетка, что подняла крик «Убили!» по всему хутору:
-- Не сам он… Не сам зарезался. Убили его.
Охочая до сплетен соседка, к которой тетка Валентина забежала на огонек, да осталась на пробу гонимого под праздник самогона, хитро переспросила:
-- А хто ж его так?
-- Кто-кто… -- заговорщицки произнесла захмелевшая Валька. – И брат, и мать виноваты, вот, что я тебе скажу!
-- А как же пронесло-то, что и дела не было заведено?
-- Дак, снова ж родственничек постарался Ольгин! – авторитетно высказала Валька. – Списали, как несчастный случай. Спидовый, да и спидовый, кому ж он нужен? А я тебе так скажу: если б они нож не трогали, да вовремя «скорую» вызвали, а не следы замывали – то можно и спасти было…
Чуть позже и еще чудоватей пошла весть: мол, Макар, братец егоный, это. Потому и рожа у мертвеца была битая, и нож помытый. Да и в доме – сначала прибрались, а, уж, потом милицию вызвонили.
До сих пор гуляет по хутору подозрение на подозрении. К тому ж и Макар стал каким-то другим. Пьет без просыпу, да просит селян: «Вы, уж, зовите, коли бить кого. Я завсегда…».
Однажды спросил его сосед, позвавший зарезать свинку:
-- Чо, Макар, адреналинишь потихоньку, когда бьешь?
Мутным и глубинным взглядом окинул подвыпивший Макар соседа:
-- Да, знаешь, дядь Толь… я уже без этого, вроде, и не могу…
Пьет по-прежнему и Ольга с двумя своими мужьями. Как надерется, так и давай выть-голосить, Андрюшу, мол, жалко. С каждой пенсии так и порывается поехать, оградку ему заказать. Да все недосуг – привезет почта деньги, и пошла-поехала в Ольгином дому очередная катавась. И мужья пьют, и Макар с ними, даром, что отец троих малолетних. И ругань там сызнова стоит, и мордобой нередко случается. Ей бы, Ольге, ножи б хоть прятать, когда «веселье», а то, неровен час, захочется кому-то опять адреналинчику хапануть, как-никак -- двое мужей-отцов за общим столом сидят…
***
Примечание: название слизано у одноименного сериала, пусть простят меня его авторы.