* * *
Конец января. Крепкий мороз заледенил окна в домах, нарисовав на них загадочные витиеватые узоры. Земля укрылась пушистым белым снегом, который солнечными брызгами искрится на крышах домов, на скамейках и заборах.
Уже почти половина девятого утра. Я дышу на оконное стекло, грею его ладонью, чтоб проделать маленький иллюминатор, и то одним, то другим глазом смотрю на дорогу. Как зоркий часовой, боюсь хотя бы на минуту покинуть свой пост, чтоб не пропустить момент, когда из-за угла покажется стройная фигурка.
Проходит одна минута, другая, за ней третья... Стрелки ползут по циферблату, словно улитка, моё волнение нарастает. Но вот в облачке выдыхаемого пара появляется она – в приталенном сером пальто с песцовым воротником, кожаных сапожках на невысоком каблучке, щёки румяные от мороза, на губах играет лукавая улыбка.
Я пулей срываюсь с места и несусь навстречу, на ходу открывая одну за другой три двери, выбегаю к калитке и с волнением перекладываю в протянутые руки увесистую стопку тетрадей.
- Доброе утро, Маринка – ой, ты почему без пальто выскочила? Холодно ведь, - она обеспокоенно хмурится. – Ты как, всё успела проверить? – слегка прищурившись, переспрашивает, устраивая тетради в сумке.
- Конечно, Любовь Николаевна, всё сделала: орфографические ошибки отметила на полях птичкой, пунктуационные – чёрточкой, оценку не ставила, как вы сказали, - бодро рапортую я.
- Какая молодчинка! Спасибо большое, не знаю, как бы я обошлась без твоей помощи. Ну, беги в дом, а то простудишься. Встретимся на уроке! – и сапожки заскрипели по протоптанной дорожке в сторону стадиона, за которым моя школа.
Господи, как хорошо, что она не видит... От услышанной похвалы я краснею от пяток до макушки и, несмотря на то, что на улице минус пятнадцать, мне становится очень жарко. Но я горжусь оказанным мне доверием и тем, что справилась в срок, подумаешь – почти в полночь легла.
Как я могу подвести любимую учительницу?
* * *
- Придумайте как можно определений к существительному «кофе». На выполнение задания даётся три минуты, время пошло, - Любовь Николаевна поправляет воротничок сиреневой блузки и подходит к окну.
Наш шестой «Б» зашуршал тетрадками. Обожаю такие задачи, успеть бы только придумать побольше слов. Синий шарик моей ручки выводит на белом линованном листке первое, что пришло в голову: «горький». За окном, боясь спугнуть вдохновение, притихли каштаны, а мысли испуганной, ищущей выход на волю птицей мечутся в голове – мне ужасно хочется победить, пусть и в таком маленьком соревновании. И вот я считаю количество написанных определений, украдкой смотрю на Ирку Артемьеву, свою главную конкурентку, которая склонила голову над партой и от усердия даже закусила губу.
Время вышло. Любовь Николаевна подходит к первой парте, за которой сидит Люда Беляцкая, берёт в руку тетрадку и зачитывает вслух:
- Вкусный, сладкий, горячий, крепкий. Маловато. У кого ещё есть? – она с улыбкой оглядывает класс.
- Чёрный!
- Ароматный!
- Бодрящий!
С каждым произнесённым словом мои надежды на невидимый пьедестал тают, как лёд по весне. И вдруг – тишина... Неужели?
Я дрожащим голосом зачитываю оставшиеся свои:
- Обжигающий, пьянящий, остывший, зерновой, вчерашний...
- Молодец, Марина, - учительница одаривает меня тёплым взглядом лучистых серых глаз и переходит к новой теме.
* * *
В каждом человеке заложены определённые склонности, но при неумелом преподавании можно их загубить и даже привить стойкую неприязнь к тому или иному предмету.
На уроках русского языка я чувствовала себя исследователем Вселенной, пробираясь сквозь правила и исключения, осторожно смакуя каждое своё открытие. Где корень в слове «пить» или «пойми»? Что такое «беглая гласная»? А ещё до бесконечности удивляло то, как простая приставка может изменить смысл слова до неузнаваемости, от восхищения до похищения, от отвращения до превращения.
Женщина с лукавой улыбкой на губах и искорками в лучистых глазах – учительница русского языка, мой кумир, пример для подражания. Когда мы писали сочинение на тему «Мой любимый учитель», я ни секунды не задумывалась, о ком писать.
Красавица с девичьей фигурой, мать двоих мальчишек, обладательница удивительного голоса, который звенел на уроках тонким серебряным колокольчиком. Как-то однажды она подошла к окну и воскликнула: «Дети, смотрите, какой красивый на деревьях иней, он словно хрустальный!»
В тот момент я замерла от восторга, потому что картинка за окном перестала быть обыденной, одна фраза превратила мир в сказку. Признаюсь, я замираю до сих пор, когда слышу или читаю что-то подобное, не переставая поражаться людям, умеющим в простом увидеть прекрасное и нарисовать это словами...
* * *
Закончился урок, учительница проходит мимо моей парты.
- Любовь Николаевна, а вы умеете вязать? – смотрю на неё с надеждой. Она взглянула на меня из-под тонкой оправы очков:
- Хм... Умею, только давно не брала в руки спицы. А почему ты спрашиваешь?
- Да вот... – я достала из портфеля розовое полотно вязания и протянула ей. – Я всё сделала, только никак не могу вспомнить, как нужно вывязывать последний ряд и как закaнчивать. Светлана Ивановна показывала это несколько раз, но, если я к ней подойду, она будет ругаться, что я тупица и не могу запомнить элементарные действия.
Светлана Ивановна – учительница математики и мой классный руководитель, а ещё она ведёт кружок рукоделия, куда записалась и я. Мне нравится вязать, и дома я с удовольствием держу в руках спицы. Но на занятиях дела обстоят иначе. Под строгим взглядом холодных синих глаз «классной», направленных на меня, я втягиваю голову в плечи и стараюсь изо всех сил, но ладони от волнения жутко потеют, пальцы не слушаются, а спицы-тройки начинают вывязывать настолько тугие петли, что сквозь них невозможно продеть и булавку. Лицо учительницы моментально вспыхивает красным, она начинает кричать, что Боровая снова всё запорола, и я с трудом удерживаюсь от слёз.
Когда длинные пальцы Любови Николаевны ловко затянули петельку, а моим глазам предстал треугольный платочек, я просияла, и на душе стало легко и светло. И почему не она ведёт у нас кружок? Я связала бы себе английской резинкой шарф из клубка коричневой шерсти, которая без дела лежит дома в шкафчике.
Но любимая учительница и без того загружена работой, и мне ничего не остаётся, как вздыхать от такой жизненной несправедливости.
* * *
По вечерам я люблю выходить на крыльцо и смотреть на небо. Февраль нынче выдался многоснежный и тихий, по вечерам небо ясное и чистое, на его полотне один за другим вспыхивают яркие звёзды. Их таинственный свет будоражит фантазию, манит туда, вверх. В один из дней как-то сами собой рифмуются строчки:
Я смотрю на звёздочку,
Звёздочку высокую,
Словно бы на точечку,
Точечку далёкую...
А дальше слова не идут, как бы я не старалась. Показываю на переменке Любови Николаевне, она внимательно читает и говорит:
- Знаешь, неплохо. А почему не закончила мысль?
- Не получается. Как и в сочинениях, я не умею делать выводы, - грустно улыбаюсь я.
- Давай свой листок, дома подумаю над твоими стихами, - она складывает листок вдвое и кладёт в сумку.
На следующий день учительница появляется передо мной с продолжением:
- Смотри, что получилось:
Маленькая звёздочка
Чуть вдали мерцает
И в кого-то из людей
Зов мечты вселяет.
От восхищения я выдохнула весь воздух, что был в лёгких. До чего красиво! А главное, что написано просто, но мне бы в голову не пришло так сказать.
- Ну, что ты нос повесила? Это ведь только начало, а удача приходит не сразу.
- Терпение и труд всё перетрут? – вспоминаю я мамины слова.
- Именно! Чтобы получалось, надо много писать, а ещё больше читать, давать мозгу работу.
* * *
В школьном альбоме хранится фотография. На ней три молодые женщины, в центре – широко и искренне улыбающаяся Любовь Николаевна. На ней светлое летящее платье с тонким поясом, лёгкие босоножки, в левой руке украшенные искусственными цветами веточки. Она такая красивая, что глаз не оторвать, и мне, двенадцатилетней сельской девочке, хочется поскорее вырасти, чтобы носить такие же умопомрачительные платья, а больше всего хочется так же улыбаться, согревая своей доброй улыбкой всё на свете.
* * *
- Кем ты хочешь стать, когда вырастешь, Марина?
- Я хочу поступить в педагогический и стать учителем русского языка и литературы.
* * *
Соседушка, мой свет!
Пожалуйста, покушай". -
"Соседушка, я сыт по горло". - "Нужды нет,
Еще тарелочку; послушай:
Ушица, ей-же-ей, на славу сварена!" -
"Я три тарелки съел". - "И полно, что за счеты:
Лишь стало бы охоты, -
А то во здравье: ешь до дна!
Что за уха! Да как жирна;
Как будто янтарем подернулась она.
Потешь же, миленький дружочек!
Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек!
Еще хоть ложечку! Да кланяйся, жена!"
Так потчевал сосед Демьян соседа Фоку
И не давал ему ни отдыху, ни сроку;
А с Фоки уж давно катился градом пот.
Однако же еще тарелку он берет,
Сбирается с последней силой
И - очищает всю.
"Вот друга я люблю! -
Вскричал Демьян. - Зато уж чванных не терплю.
Ну, скушай же еще тарелочку, мой милый!"
Тут бедный Фока мой,
Как ни любил уху, но от беды такой,
Схватя в охапку
Кушак и шапку,
Скорей без памяти домой -
И с той поры к Демьяну ни ногой.
Я репетировала эту басню дома бессчётное количество раз, оттачивая мастерство чтеца.
На уроке все хохотали, когда я, меняя интонацию, двигалась по воображаемой сцене и показывала в лицах то безотказного Фоку, то назойливого Демьяна.
Не знаю, у кого в этот момент было больше радости: у меня, заслужившей высшую оценку, или у моей славной учительницы.
* * *
Снова зима, следующая после той снежной.
В класс входит приземистая пожилая женщина с круглыми очками на переносице. Узкие губы плотно сжаты в полоску, маленькие глазки медленно скользят по нашим удивлённым лицам:
- Здравствуйте, дети, садитесь. Будем знакомы, я ваша новая учительница русского языка и литературы, зовут меня Римма Макаровна...
Дальше я не слушала, потому что в этот момент рухнул мой сказочный мир, в котором жили серебряный колокольчик женского голоса, мерцающие звёзды, зовущие в крылатый полёт за мечтой – такой мир, где хрустальные зимы и сладкое предвкушение новых открытий.
Я училась исправно, механически выполняла домашние задания, но в душе что-то перегорело, а интерес к любимым предметам угас вместе с уходом Любови Николаевны.
Оказалось, её муж ушёл на повышение, получив место директора школы в соседней деревне, и семья переехала. Как я завидовала её новым ученикам, у которых с приходом новой учительницы появилось тёплое лучистое солнце, как тосковала по урокам, наполненным живым языком и яркими образами!..
Иногда я несколько других ребят пешком ходили к ней в гости, пили чай и рассказывали нехитрые новости. Конечно, она скучала, и это было видно по тому, с каким интересом задавала вопросы, осведомлялась об успехах каждого.
* * *
- Боровая, ты выучила наизусть отрывок?
Римма Макаровна, прикрывая белоснежным платком верхнюю губу с набухшим на ней герпесом, ставит напротив моей фамилии точку и держит ручку, не отрывая от журнала.
- Да, выучила.
- Тогда к доске.
И вот на меня смотрят двадцать шесть пар любопытных глаз. Что ж, это не Демьянова уха, это другое, я пытаюсь понять, как мог чувстовать себя семнадцатилетний мальчишка, выросший в монастыре и проведший на воле три самых насыщенных в своей жизни дня.
Ты хочешь знать, что делал я
На воле? Жил - и жизнь моя
Без этих трех блаженных дней
Была б печальней и мрачней
Бессильной старости твоей.
Давным-давно задумал я
Взглянуть на дальние поля,
Узнать, прекрасна ли земля,
Узнать, для воли иль тюрьмы
На этот свет родимся мы.
И в час ночной, ужасный час,
Когда гроза пугала вас,
Когда, столпясь при алтаре,
Вы ниц лежали на земле,
Я убежал. О, я как брат
Обняться с бурей был бы рад!
Глазами тучи я следил,
Рукою молнию ловил...
Скажи мне, что средь этих стен
Могли бы дать вы мне взамен
Той дружбы краткой, но живой,
Меж бурным сердцем и грозой?,.
Бежал я долго - где, куда?
Не знаю! ни одна звезда
Не озаряла трудный путь.
Мне было весело вдохнуть
В мою измученную грудь
Ночную свежесть тех лесов,
И только! Много я часов
Бежал, и наконец, устав,
Прилег между высоких трав;
Прислушался: погони нет.
Гроза утихла. Бледный свет
Тянулся длинной полосой
Меж темным небом и землей,
И различал я, как узор,
На ней зубцы далеких гор;
Недвижим, молча я лежал,
Порой в ущелии шакал
Кричал и плакал, как дитя,
И, гладкой чешуей блестя,
Змея скользила меж камней;
Но страх не сжал души моей:
Я сам, как зверь, был чужд людей
И полз и прятался, как змей.
В классе звенит тишина, а Римма Макаровна, выводя в журнале «пять», произносит с сожалением:
- Ты читаешь просто замечательно. Очень жаль, что ты не выучила наизусть всю поэму.
* * *
Постепенно я оттаяла, приняв и пропустив через ум тот факт, что Любовь Николаевна никогда не вернётся в нашу школу, да и невозможно долго обижаться на того, кого любишь всем сердцем.
Сейчас, когда вспоминаю те дни, я отчётливо понимаю, что моя судьба сложилась бы иначе, если бы она довела наш класс до выпускного, если бы вместе с ней мы прочитали Достоевского, Маяковского, Толстого, Ахматову, Цветаеву. Я бы гораздо лучше разбиралась в литературе, возможно, писала бы более грамотно и была красноречивее. Вот только... только прошлое не знает сослагательного наклонения, и всё сложилось так, как сложилось.
Надо ли говорить, что я не стала учительницей?
* В рассказе использованы басня И. А. Крылова «Демьянова уха», отрывок из поэмы «Мцыри» М.Ю. Лермонтова и детские стихи автора.