Одна знакомая женщина, назовем ее тетей Радой, не имела детей. Она стирала простыни и вывешивала их сушиться за скрипучее окно. А детей все не было. Лето сменяла осень, день сменяла ночь. А детей все не было.
Иногда мне казалось, что в плещущихся глазах тети Рады можно было увидеть сверкающие пятки ее сыновей, которые несутся в погоне за козленком через все поле. Но сыновей не было. Не было и дочерей, чьи косы заплетались и расплетались ежедневно в глубоких и влажных глазах соседки.
Она была одной из тех людей, кто обретает седину намного раньше положенного срока. Она была неустанна в своем поиске. И это был поиск смысла.
Один знакомый мужчина, назовем его дядя Давид, не умел пить. У него была прекрасная жена. А когда она ушла, хлопнув дверью, и увела за собой все его проблемы, обязательства, грязные носки, квартплату и воскресную стирку, он внезапно остался бескрылым брошенкой без цели и радости. В картонных стенах своей жизни он хотел было спиться. Но не смог. Потому что не умел. А спиться хотелось. Потому что смысл был изъеден молью и прожжен утюгом. Смысл был дряхлый и седой. Смыслу уже ничего не хотелось. Ничего не хотелось и Давиду.
Одна знакомая собака, назовем ее Герда, жила очень искренней и многорадостной собачьей жизнью, пока хозяйка Герды не ушла от хозяина, из-за нестерпимой боли, которую собаке не понять. Хозяйка не могла родить хозяину ребенка. И ушла, осыпав штукатурку ударом коричневой косой двери о проем. А потом собаку выгнали. Из пустой квартиры через ту же прореху, куда утекла хозяйка, надежды и мечты.
Но эта история случилась настолько давно, возможно в прошлое воскресенье, что Герда уже и не могла ни вспомнить, ни оправдать той причинённой ей горечи, что испытывает ребенок, жующий холодную кашу с комками в детском доме, когда вспоминает ноздрями молочный запах матери.
Собаку выгнали в этот же день.