Через десять минут после того, как «Челюскин» затонул, Шмидт отдал распоряжение о перекличке. Сбежались быстро и сплоченным полумесяцем опоясали ледяной холм, на котором стояли оба начальника - Шмидт и заместитель по политической части Бобров.
Бобров хрипло выкрикивал очередную фамилию. Голос из «полумесяца» громко отвечал «жив» или «здесь». Когда ответ запаздывал, сердце падало. Перекличка продолжалась семь минут. Все живы. «Из всех митингов, какие я когда-либо видел, этот – как «цветок неповторимый», - вспоминал секретарь экспедиции Сергей Семенов.
Выступал один Отто Юльевич, говорил как начальник экспедиции, как представитель партии и правительства, как вождь сотни людей, попавших в опасное положение. Помимо того, что перекличка выяснила мучительный вопрос, нет ли еще жертв, кроме Могилевича, она сыграла и большую организационную роль: в людях возникло знакомое «чувство общего собрания». Мокрые, замерзающие, усталые, голодные, без крова над головой, все вместе - привычно, точно в стенах кают-компании на «Челюскине», все снова ощутили себя коллективом.
Сельвинский писал:
Если б во льдах очутился один, Он бы сошел с ума. Если двое, Они поседели б от мрака и воя В диком безлюдье полярных льдин. Но сто человек на плавучей льдине - Это республика! Это народ! Здесь флаг единый. Здесь труд - единый. Здесь каждое сердце отчизну найдет.
Митинг сразу придал всей жизни лагеря бодрый, идейно высокоприподнятый тонус, который таким и остался на все время существования лагеря Шмидта. Значение первого митинга было огромно.
До позднего вечера продолжалась работа. Никто не отдавал никаких распоряжений. Все делалось как будто само собой.
…Так. Экипаж расписан по бригадам. С утра на льдине копошатся рядом Матрос, картограф, химик, адмирал, - Девятый день один сплошной аврал. Раскалывай, корчуй или копай – Здесь труд на сотни навыков и вкусов.
«Это была самая длинная, холодная, голодная и вместе с тем одна из самых замечательных ночей в моей жизни», - по словам того же Сергея Семенова.
Длина длины - 160 метров, ширина 150 метров. Оборудовали лагерь, получивший название «Лагерь Шмидта». По этому адресу шли телеграммы, правительственные и обычные. О нем печатали сообщения газеты всего мира.
После общего собрания, уже на четвертый день, как сошли на лед, родилась лагерная газета с гордым названием «Не сдадимся!» с адресом «Чукотское море, на дрейфующем льду». И первые же корреспонденции подтвердили название газеты.
«Эта газета, выпускаемая в такой необычной обстановке – в палатке на дрейфующем льду на четвертый день после гибели «Челюскина», является ярким свидетельством бодрости нашего духа. В истории полярных катастроф мы мало знаем примеров, чтобы столь большой и разнохарактерный коллектив, как «челюскинцы», встретил момент смертельной опасности с такой величайшей организованностью, - писалось в передовой статье.
«Мы на льду. Но и здесь мы – граждане великого Советского Союза. Мы и здесь будем высоко держать знамя Республики Советов, а наше государство о нас позаботится». Это - из статьи Шмидта, опубликованной в первом номере.
Федя Решетников нарисовал для газеты картинки, на которых морж, медведь и тюлень требовали от Шмидта предъявления паспорта с пропиской на льдине. В отделе информации сообщали о мерах, принимаемых правительством для спасения. Имелся в газете и «отдел науки». Уже первый выпуск стенгазеты много сделал для сплочения коллектива. За время пребывания в ледовом лагере вышло три номера газеты «Не сдадимся».
Огромное внимание уделялось моральному состоянию обитателей льдины. Сохранить твердость духа было даже более важно, чем физические силы, которых требовалось немало. Особая роль в этом возлагалась на коммунистов. Еще до выхода «Челюскина» в море Шмидт обратился в Ленинградский транспортный институт с просьбой выделить группу студентов старших курсов, толковых, честных и инициативных, которые стали бы партийным ядром экспедиции. После гибели корабля коммунистов распределили по палаткам.
В чем состоял долг комсомольцев в необычных условиях ледового лагеря? Быть примером не только в работе, в поведении, но и в состоянии духа. «Лагерь был для нас школой большевистской выносливости, дисциплинированности, организованности, смелости и храбрости, - вспоминал один из «орлят». – Все наши ребята после ледовых испытаний стали на голову выше. Мы передали четырех комсомольцев в партию…»
Так было принято: в самые трудные, порой трагические, моменты жизни вступать в партию. Причем, принимали только лучших. Коммунисты и комсомольцы всегда и во всем - первые, и первыми же погибали. Выживают чаще всего обыватели, те, чья хата с краю. Они-то и создали позже, в период застоя, «диктатуру посредственности», которая и развалила страну. А власть чистогана с культом частной собственности довершила дело. Герои канули в вечность, на смену пришли олигархи. Циники сменили романтиков.
Сначала природа благоприятствовала челюскинцам, но все понимали – благодушия хватит ненадолго, поэтому готовились к худшему. Уже через неделю, 21 февраля, выяснилось, сколь зыбок фундамент лагеря. Трещина, шириной 15-20 сантиметров, первоначально показалась безобидной. Но океан пошел в атаку, и черная полоска побежала к лагерю. Подвергся нападению лес, с таким трудом выловленный из ледяной воды – бревна начали снова падать в воду. Затем создалась угроза складу продовольствия. Трещина оторвала стенку камбуза, прошла под одной из мачт антенны. За время существования лагеря трещина смыкалась и размыкалась более двадцати раз.
Из правительства пришла телеграмма за подписью главных лиц государства и самого Сталина, что вызвало бурный подъем энергии. В ответ челюскинцы телеграфируют: «Мы знаем, что наше спасение организуется с истинно большевистской энергией и размахом, мы спокойны за свою судьбу, но не сидим без дела. Насколько возможно, продолжаются научные работы, упорно строим и улучшаем наш лагерь, чтобы пребывание на льду было достойно советской экспедиции…»
В морозы и пургу строили аэродром. На поверхности многолетнего торосистого льда расчистить хотя бы небольшую посадочную площадку оказывалось почти немыслимо. Многие полярные исследователи за границей, люди с мировой славой, в том числе Р. Ларсен и Х.Свердруп, не верили в успех спасения людей с ледяного поля при помощи самолетов.
Машинисты, научные работники, матросы, кочегары, строители быстро освоили технику аэродромостроения, и каждая бригада ревниво следила за тем, у кого быстрее, чище и лучше хаос льдин превратится в ровные площадки.
Люди неустанно боролись с природой. Но стихия беспощадна. В поисках подходящей льдины порой приходилось исходить десятки километров вокруг лагеря. И все же подходящее поле, наконец, найдено. Работали все, кроме больных: в три смены – с раннего утра до позднего вечера. Три-четыре дня трудились с огромным напряжением, чтобы сделать площадку, а на утро менялся ветер, и вся работа шла насмарку. Новое сжатие льдов, и они снова лезут друг на друга, образуя горы в несколько метров высоты. Опять поиски, опять сложнейшая работа… Океан играл с льдиной, то сжимая, то отпуская... Отсюда – трещины и торосы. Трещины приходилось срочно конопатить снегом и льдом, чтобы поскорее смерзлись, торосы – срубать.
Выдержат ли люди? Не сдадут ли? - с опасением всматривался в лица летчик М.Бабушкин. Но люди улыбаются. С песнями и шутками снова приступают к работе. Чувствовалась и твердая рука Шмидта, и зоркий глаз помощника по политчасти Боброва. Они - всегда в первых рядах, борются со стихией вместе со всеми, что и давало бодрую зарядку коллективу.
Строительство аэродромов стало главной работой для челюскинцев, которая требовала бездну сил. Все понимали: в любой час надо быть готовыми к приему самолетов.
Вечером, уставшие, собирались в бараке и слушали беседы Шмидта. Прежде всего Отто Юльевич сообщал о мерах помощи. А также читал лекции: о диалектике естествознания, о психоанализе, о полетах на луну, о творчестве Гейне (стихи которого знал наизусть на языке автора), о современной поэзии, о Пушкине, томик которого чудом сохранился и стал настольной книгой для полярников, об истории Южной Америки. Рассказывал о международных событиях, о новостях в стране. Вот когда пригодилась необъятная эрудиция этого человека, одного из самых образованных людей своего времени; он владел многими иностранными языками: латынью, французским, изучал английский и итальянский; выучил древнегреческий. Шмидт был живой энциклопедией, готовый дать любую справку по различным отраслям знания. Его, «лучшего среди нас человека», любили и относились бережнее, чем к себе самому.
«Что бы сделал англичанин на месте Шмидта? - говорил крупный английский государственный деятель Ллойд Джордж советскому послу академику Майскому. - Ну конечно, для поддержания духа сотоварищей он нагрузил бы их работой, занял бы спортом, охотой... Но читать лекции по философии!.. Ха-ха-ха! До этого мог додуматься только русский!»
Лучшим помощником Шмидту стал Федор Решетников, по-человечески и разносторонне творчески одаренный, морально поддерживая людей в этой трагической ситуации. Федя Решетников - «крупица золота среди нас» (говорили челюскинцы) был главным затейником. Организовывал выпуск стенгазет «Ледовый крокодил» и «Не сдадимся». Устраивал выступления самодеятельного джаз-оркестра (сам играл и на пианино, и на балалайке, и на мандолине, и на гитаре, и на гребешках), поэтические вечера, соревнования шахматистов и шашистов с музыкальным сопровождением и озорными остроумными призами. Писал стихи, частушки. Сами челюскинцы выступали авторами, режиссерами и исполнителями, с частушками гастролировали по палаткам. Иной раз устраивались массовые танцы. Федя играл, и кто хотел, плясал. Была, например, такая частушка: «Я на льдине сижу, льдина вертится, Ляпидевский не летит, только треплется».
Еще с первых дней похода на «Челюскине» начали издавать стенную газету под названием «СМП» - «Северный морской путь». Главное участие принимал поэт Сельвинский, чеканные остроумные эпиграммы которого надолго запоминались. Решетников периодически, как добавление к «СМП», выпускал номера «Ледового крокодила» и художественно оформлял.
Предстояли долгие дни пребывания на льдине. Чтобы спокойно и сплоченно прожить это время, коллективу требовалась организованность, бодрость, уверенность.
Вместе с ростками общественности шло формирование быта, который организовался удивительно быстро.
… И все-таки трагический пейзаж Уже смягчен рукою человека: По-прежнему багряный вымпел наш Восставлен историческою вехой. Вздымается бревенчатый барак – Он от воды и холода набряк, Его оконца несколько угрюмы. В зеленой мгле бутыльного стекла, Но от него пошли деревней чумы, С которых копоть мокрая текла, Но он дымится пригорелой кашей, Но в нем столярничают и куют, Но он звенит Наташей и Любашей И даже претендует на уют.
Времени хватило и на то, чтобы изготовить различные культурные игры. Плотники наладили производство деревянных портсигаров для папирос и даже медных футляров для очков. Иногда их выполняли с «шиком» - гравировали координаты места гибели «Челюскина». В бараке создали кустарно-промысловую артель под названием «техника на грани фантастики». Много деревянных изделий делали по рисункам Решетникова.
Соревновались за устройство образцовой палатки. Всякий опыт, всякое изобретение и открытие, способное облегчить жилищные условия, быстро распространялись по всему лагерю и немедленно применялись на практике. Изобретатели торжественно рассылали приглашение всем остальным с просьбой выслать представителей, и в палатке–имениннице проводился «семейный вечер». Придумали способы освещения: вставляли в окна бутыли, битую посуду, старые негативы. Впоследствии устроили неплохую кухню. Из обыкновенных бочек соорудили прекрасные духовки, на сковородках-самоделках даже блины пекли. Хозяева угощали гостей прекрасными пельменями из медвежатины и с гордостью показывали свою работу. Веселые песенки наигрывал патефон. В свободное время на такие праздники заходил и Отто Юльевич. А после Илья Леонидович Баевский раскрывал томик любимого Пушкина и читал вслух прекрасные стихи. Хозяева и гости сидели тихо, жадно слушая повесть «об авариях, которые терпел Руслан в поисках своей Людмилы».
Многие слушающие Пушкина навсегда стали поклонниками поэта. По приезде в Петропавловск, Владивосток и дальше в Москву бросились искать стихи в книжных магазинах. Особенно радовался один из плотников, когда удалось достать несколько пушкинских поэм! Пушкин на дрейфующей льдине… Он мирил с необычной обстановкой, создавал уют Большой земли, к которой стремились. И какими-то особыми штрихами характеризовал коллектив, «мужественно и стойко крепивший достоинство своей социалистической родины перед лицом изумленного мира».
После чая каждый брался за дело: «Пе Пе» (гидробиолог Ширшов) из маленького черного чемоданчика вынимал случайно захваченный американский журнал и словарь, и начиналась совершенно изумительная по упорству зубрежка английских слов. Изучением иностранных языков начали заниматься еще на корабле. На льдине занятия не прекратились. Особенно ревностно изучались немецкий и английский. Организовали ежедневные физкультурные занятия под руководством Решетникова, а затем стрелковый кружок. В стрельбе участвовали все.
«Мне выпало большое счастье быть свидетелем и участником выдающихся событий, которые происходили в начале 30-х годов на арктическом «фронте» в связи с освоением Северного морского пути. На борту ледокола «Сибиряков», на «Челюскине», затем после гибели корабля – в «лагере Шмидта» я в силу своих возможностей вел своеобразную изобразительную летопись. В своих рисунках, акварелях стремился запечатлеть наиболее характерные и значительные моменты из жизни славного коллектива челюскинцев, его нелегкой борьбы со стихией», - писал Федор Павлович, открывая персональную выставку, посвященную 50-летию спасения челюскинцев. Картины художника «Митинг на льдине», «Первый самолет на льдине» и другие хорошо известны. Широкой популярностью пользовались и дружеские шаржи.
Решетников вспоминал: «…Работать приходилось в трудных условиях. Краска свертывалась и быстро замерзала. Кисть примерзала к полотну, масло приходилось размазывать ножом. С натуры писать было очень тяжело. Иногда приходилось записывать цвета, а потом восстанавливать их по памяти». Между тем, когда погиб «Челюскин», погибли и все работы Решетникова.
Нелегче было и при выпуске газеты «Не сдадимся». «Оформлять и рисовать приходилось на четвереньках, потому что места и света в палатке было мало, освещала ее коптилка. Обстановка была такая, что работать даже в теплых перчатках было невозможно – коченели пальцы, а карандаш терял от сильного мороза свои свойства и возможности».
Полярные впечатления художника легли в основу многих будущих произведений. 40 небольших картин и рисунков на арктическую тему, показанные в 1935 году на персональной выставке «Челюскинская эпопея», зачли художнику как дипломную работу.
Повседневная жизнь в лагере проходила настолько насыщенно и одухотворенно, что произошел занятный случай. Когда на заседании бюро (1 марта) секретарь выступил с эффектным планом массовой работы, заслушав его, один из членов бюро заметил: «Предлагаю радировать правительству, чтобы оно не спешило с помощью нам: раньше 1 мая мы не успеем закончить учебную программу…»
Тяжелая обстановка на льдине, борьба за жизнь сблизили, как-то сроднили всех. Скрывая горести и опасения, люди более всего берегли спайку и крепость коллектива, понимая, какую великую силу придает этот коллектив. Однако не все сразу осознали это. Двум товарищам, которые при выгрузке с корабля спасли все личное барахло, общественный суд разъяснил основную заповедь лагеря: хочешь помочь себе, помогай коллективу - только помогая коллективу, поможешь себе. В постановлении суда о третьем провинившимся (отказался участвовать в авральной работе, мотивируя тем, что занят другим делом) вынесен вердикт: «При первой возможности выслать самолетом на землю в числе первых».
Когда началась эвакуация лагеря, многие предлагали уступить очередь другому, который казался физически более слабым, хотя знали, чем рискуют. Считалось недостойным коммуниста отправляться на материк раньше других, если даже имелись к этому серьезные медицинские основания. Доходило до обид. Некоторые женщины отказывались лететь раньше мужчин, поскольку считали себя равными членами коллектива и физически не менее сильными, чем мужчины. Даже пытались расценивать это как старый пережиток. С трудом удавалось их убедить.
Между тем, продуктов едва хватило бы на три месяца, запас энергии для ограниченной радиосвязи – максимум на месяц. Многочисленность коллектива, женщины, грудные дети осложняли положение, более драматичное, чем любой другой экспедиции за весь период научного исследования Арктики.
Заканчивался очередной день. Все расходились по палаткам, и каждый надеялся: быть может, завтра в лагерь прилетит самолет. Радистка в Уэлене Людмила Шрадер, «Людочка», как называли в лагере, держит полярников в курсе дела. В семь часов Люда сообщает: «Один мотор запущен». Через полчаса: «Запущен второй мотор…» Через несколько минут: «Один мотор как будто работает плохо». Еще через четверть часа: «Один мотор стал давать перебои и остановился. Второй летчики остановили сами. Слушайте нас через час…»
Через час все начинается сначала. Люда радостно сообщает: «Опять запущены моторы. Самолет рулит по аэродрому, делает пробежку…» Затем неожиданно скисает: «Ах, нет, подождите! Почему-то он остановился…» Неожиданно ее известие звучит как выстрел: «Самолет пошел в воздух… Скрылся из вида…»
В лагере радость. Очередная партия собирается на аэродром. Снова разговор с Уэленом, еще одна проверка – не вернулся ли самолет. Так происходило двадцать девять раз. Двадцать девять попыток сделал Ляпидевский, пытаясь пробиться в лагерь.
И все же наступил день, которого так долго ждали. 5 марта было холодно: около сорока градусов. Вскоре после обычной информации о сборах и вылете, которую передала Люда, на сигнальной вышке появился флаг, означавший: к ним летит самолет. Вышка представляла собой семи с половиной метровое сооружение, воздвигнутое на шестиметровом тросе.
Процессия женщин и детей двинулась к аэродрому. В воздухе показался самолет. Раздался радостный крик. Все кинулись вперед к аэродрому, но… дорогу перегородила огромная полынья в несколько километров и шириной более двадцати метров. Сколько огорчения это доставило женщинам. Хотели переправиться на большой льдине, но смельчак тут же упал в воду. Срочно пришлось доставлять шлюпку-ледянку. Наконец, преграда преодолена: женщин с детьми привезли к самолету.
Первым самолетом, который пробился к челюскинцам, управлял молодой летчик комсомолец Анатолий Ляпидевский. Разыскать лагерь с воздуха в хаосе ледяных глыб и ропаков – все равно, что найти иголку в стогу сена. Ляпидевский вспоминал: «Мы готовились к броску на льдину челюскинцев 29 раз. Вылетали, брали курс и каждый раз возвращались — стихия свирепствовала, мороз доходил до сорока градусов, а летали мы тогда без стеклянных колпаков над кабиной и даже без защитных очков, просто лицо оленьей шкурой обматывали и оставляли маленькие щелочки для глаз. Но от холода ничего не спасало. На самолетах не было и радиосвязи, то есть приходилось полностью полагаться на свой опыт. Но в конце концов на 30-й полет я обнаружил этот лагерь. Решил садиться. Захожу на посадку раз, другой - но для большой тяжелой машины площадка была очень маленькой, всего 400 на 150 метров. Промажу — ударюсь о льды, проскочу — свалюсь в воду. Сделал два круга и на минимальной скорости сел на льдину. Когда вылез, все вокруг кричали, обнимались, лезли целоваться. А у меня в голове одна мысль: черт, а как же я отсюда вылетать-то буду?!»
Машина у Ляпидевского была тяжелая, и посадить ее на такой ледовый аэродром едва ли удалось, если бы не упорная тренировка пилота. Он неоднократно, взлетая со своего аэродрома и возвращаясь на него, приземлялся на крохотный пятачок, отмеченный сигнальными флажками. Появление Ляпидевского в лагере Шмидта сразу сделало пилота всемирной знаменитостью и ввело в число лучших полярных летчиков мира. Ему было всего двадцать пять лет. Родился Анатолий в семье сельского священника. До призыва в РККА сменил много профессий. Хотел стать моряком, но все квоты в мореходные училища оказались выбраны. Предложили поступить в Севастопольскую школу морских летчиков. После окончания школы — за «непролетарское происхождение» — его услали служить на Дальний Восток, в транспортную авиацию. Несколько лет проработал «небесным почтальоном». По совету друзей подал рапорт - с просьбой зачислить на службу в Управление Главсевморпути, которое тогда открылось. Здесь и застало известие о катастрофе «Челюскина». Ляпидевский стал первым Героем Советского Союза. Золотая Звезда героя числится под номером - один. После возвращения из Арктики Толю прозвали «дамским летчиком», не только потому, что вывез из лагеря десять женщин и двух маленьких девочек. Среди них - рожденную на пароходе 31 августа дочь одного из зимовщиков, которую в честь Карского моря назвали Кариной. Вот как это произошло. Утром 1 сентября по судовой трансляции прозвучало: "Товарищи, поздравляем с появлением нового члена нашей экспедиции. Жена геодезиста Васильева родила дочку". Так в паспорте Карины Васильевой появилось место рождения - Карское море. Мать девочки Дора Дорфман родом из Владивостока. В конце 1920-х годов в городе трудно было найти работу, и девушка подрабатывала то в горпромхозе, то демонстрировала модели одежды. Как-то узнав, что можно устроиться работать на Чукотке, с двумя подругами уехала в Анадырь. Красивая и немножко авантюрная там сразу же познакомилась с геологом Василием Васильевым и вскоре вышла замуж. А затем Васильев завербовался зимовщиком на полярную станцию на остров Врангеля, куда вместе с другими и должен был доставить «Челюскин». Дора уже ждала ребенка, но скрывала это. Врачи не разрешали ехать. Помог Шмидт. Начальник станции Петр Буйко отправлялся на остров тоже с женой и полуторагодовалой дочкой. На самолет Ляпидевского Решетников сделал шарж под названием «Самолет матери и ребенка». Женская половина человечества одаривала холостого летчика огромным вниманием: письма и нежные записки, как говорили, носили ему чуть не «бельевыми корзинками».
Сегодня имя Анатолия Васильевича Ляпидевского практически забыто. Недавно совершенно случайно увидела знаменитого летчика по телевидению (старая видеозапись). Узнала о дальнейшей судьбе «первого героя», непростой, как почти всякая человеческая судьба, полная взлетов и падений. В той передаче выступала и жена Ляпидевского Ирина Александровна - уже старушка, которая рассказала о знакомстве со знаменитостью. Познакомил их в 1935 году некий адвокат Рабинович, личность в своем роде легендарная. Адвокат жил в шикарной квартире в Воротниковском переулке и постоянно устраивал приемы и рауты для высшего света Москвы. Ирина Александровна происходила из интеллигентной семьи врачей, танцевала в ансамбле народного танца и была вхожа в эти круги. Однажды Рабинович позвонил ей и пригласил в гости, предложив познакомиться с одним молодым героем. В 1937 году у Ляпидевских родился сын. Отец назвал его в честь известного полярного исследователя Роберта Пири. Чуть позже появилась дочь Александра. А зять Ляпидевского — народный артист Анатолий Кузнецов, товарищ Сухов из кинофильма «Белое солнце пустыни». Этот факт по негласному уговору семьи особо не рекламировался.
Сын Ляпидевского вспоминал, как отец рассказывал: На приеме в Георгиевском зале к нему подошел Сталин с бутылкой вина в руках. Увидев, что летчики пьют нарзан, он отдал отцу свой бокал и сказал: «Раз торжество, так надо пить не нарзан, а вино». И сам отхлебнул прямо из горлышка бутылки, а потом продолжил: «Запомни, Анатолий, у тебя отец - поп, я сам - почти поп, так что можешь ко мне всегда обращаться по любому поводу. Так Ляпидевский стал любимым «сталинским соколом». Тогда он попросил Сталина дать возможность продолжить учебу. Через несколько дней нарком обороны Климент Ворошилов поставил на рапорте Ляпидевского о поступлении в Военно-воздушную инженерную академию им. Н.Е.Жуковского знаменитую резолюцию: «Проверить знания тов. Ляпидевского: если подготовлен—принять, если не подготовлен—подготовить и принять».
После окончания академии Ляпидевский сразу же получил руководящий пост в наркомате авиационной промышленности, потом перешел в ЦАГИ—Центральный аэрогидродинамический институт, а перед войной назначен директором Омского авиазавода. Осенью 1941 года летчик попросился на передовую—на Карельский фронт, где стал командиром полевого ремонта 7-й воздушной армии. «Воевал он до самозабвения, - вспоминал генерал Николай Руднев. - На его плечах лежала забота о сотнях вернувшихся из боя машин, а что такое ремонт техники в условиях полевых аэродромов Заполярья - это понять может только тот, кто там сам служил».
После войны Ляпидевскому присвоили звание генерал-майора авиации и назначили на пост главного контролера Госконтроля, затем заместителем министра авиационной промышленности. Именно в этот момент журнал «Огонек» в апрельском номере, посвященном 15-летию первых Героев Советского Союза, поместил цветной портрет Ляпидевского - в парадном мундире, в россыпи орденов и медалей. Номер завистники из министерства передали Сталину: дескать, посмотрите, кем этот «герой» себя возомнил. Роберт Ляпидевский вспоминает: «Накануне первомайского собрания отцу позвонил министр Хруничев и сказал: «Ничего не могу понять, Анатолий Васильевич, но приказом вышестоящих инстанций ты снят с занимаемой должности». Опала длилась два месяца - отец остро переживал случившееся. Два месяца не выходил из кабинета, никого не хотел видеть, не отвечал на телефонные звонки… И все же Сталин не дал в обиду героя № 1. Возможно, имитируя свой гнев, просто проверял Ляпидевского на верность, готовя для знаменитого авиатора новое и куда более ответственное задание. В том же 1949-м Ляпидевский занял один из руководящих постов в сверхсекретном КБ-25 (ныне Всероссийский НИИ автоматики). Здесь, в тесном сотрудничестве с группой физиков-ядерщиков, И Е. Тамма и А Д. Сахарова, разрабатывались блоки автоматики для водородных бомб. "Нам он о своей работе ничего не рассказывал, - говорит сын. - А ведь тогда он был дважды награжден орденом Ленина. В той отрасли ордена давались без лишнего шума». Кем в действительности работал отец, семья узнала лишь в 1961 году, когда во время испытаний самой мощной в мире 50-мегатонной водородной бомбы над Новой Землей все участники правительственной комиссии получили жесткую дозу облучения. В том же году по состоянию здоровья он вышел в отставку. Но долго сидеть без дела не пришлось - пригласил Артем Иванович Микоян на пост ведущего конструктора в свое КБ. И до конца жизни Ляпидевский руководил разработкой истребителей Миг.
В самый первый день 1983 года на похоронах летчика Василия Молокова Анатолий Васильевич подхватил простуду. Человеку с диагнозом лейкемия опасен даже насморк. Несколько месяцев сражался с болезнью, но возраст взял свое. И первый герой СССР ушел из жизни последним - из той «великолепной семерки». Выступала по телевидению и Карина Васильевна Васильева - высокая статная черноволосая женщина. Так история входит в наш дом и благодаря телевидению создает ощущение причастности к далеким во времени событиям.
Вторая половина марта оказалась самым сложным, самым напряженным периодом в организации спасения челюскинцев. Все ближе и ближе самолеты, но в лагере тревожно. Радио сообщает, что из пяти самолетов группы Каманина три прилетели в Анадырь, а два из-за тумана не могли пробиться и остались в Наварине.
Следующая радиограмма еще тревожнее: Каманин вылетел с тремя самолетами в Ванкарем и … пропал. Сведений нет три дня. Новая радиограмма: с Аляски, из Нома, вылетел С.Г. Леваневский, во время полета в Ванкареме резко ухудшилась погода, началась пурга. Колючинская губа покрылась туманом. Летчик Леваневский, попадая в туман, пробивается кверху, чтобы уйти от гор. Но туман в полярных условиях - бич авиации: самолет быстро покрывается льдом, тяжелеет, теряет летучесть. Только спокойствие и опыт Леваневского спасают жизнь ему, бортмеханику и Ушакову, который находился в самолете.
Пилоту все же удается посадить машину среди ледяных нагромождений на краю берега Колюченской губы, но… машина вышла из строя. Ушаков, Леваневский и механик живы, Леваневский получил легкое ранение лица.
Жизненный путь Леваневского, поляка по национальности, русского по происхождению (родился в Санкт-Петерурге), тесно переплетается с Екатеринбургом и Уралом. В Гражданскую войну 17-тилетний Сигизмунд находился в 30-м батальоне Красной Армии, расквартированном в Екатеринбурге. Затем в качестве командира роты и батальона состоял в 51–ой дивизии В.Блюхера. В 1919-ом освобождал Екатеринбург от белогвардейцев, а в августе батальон под командованием Леваневского первым вошел в Шадринск.
После окончания военной школы морских летчиков в Севастополе, он работал начальником Всеукраинской школы Осоавиахима в Полтаве. С этого времени жизнь пилота накрепко связана с авиацией, перелетами по освоению Севера, Арктики. В 1933 г. Леваневский совершает перелет Севастополь – Ном (Аляска) и в 1934 участвует в спасении челюскинцев. Но сам никого не вывозил. В составе «Поезда Славы», который проследовал через Свердловск, Сигизмунд Александрович выступал перед общественностью. А через два года еще раз побывал в городе во время перелета Лос-Анджелес – Москва с посадкой на Свердловском аэродроме и снова встречался с горожанами в Доме работников искусств.
После Челюскинской эпопеи Леваневский тоже был удостоен звания Героя Советского Союза, что сегодня порой вызывает недоумение... Но дальнейшая судьба летчика закончилась трагически.
Леваневский мечтал совершить межконтинентальный перелет СССР - Северный полюс – Америка. 12 августа 1937 г экипаж уходит в полет на новом четырехмоторном самолете ДБ-АН-209. Самолет не вернулся. Долгие поиски результатов не дали. В поисках Леваневского участвовал в качестве бортрадиста в экипаже Молокова Василий Васильевич Ходов.
Да и Ляпидевскому только один раз удалось долететь до лагеря. Несколько раз пурга и туманы возвращали его в Уэлен. Однажды во время полета из Уэлена в Ванкарем Ляпидевский пропал без вести. На розыски выслали собачьи нарты. Полуживого пилота нашел близ Колючинской губы возле самолета (он поломал шасси во время вынужденной посадки) какой-то местный чукча, который привез летчика в ярангу, отогрел и накормил. Этот же чукча дал Анатолию Васильевичу собачью упряжку, чтобы тот съездил в поселок Ванкарем и изготовил в местных мастерских новую раму для ремонта сломанной лыжи шасси. Взлетал он тоже сам, а в газетах написали, что его спасла специальная экспедиция…
Число неудач на каждую удачу выпадало немало. Но и сама борьба с трудностями делала честь нашим авиаторам. Летчики упорно продвигались вперед, и, наконец, наступили решающие дни. 7 апреля на ледовом аэродроме приземлились и другие летчики.
Будни лагеря тянутся медленно. День проходит в подготовке аэродрома и думах о самолете. За свою судьбу никто не тревожится: уверенны, что все будут сняты с дрейфующих льдов. И все же в лагере тревожно. Авария с американским самолетом «Флейстер». Внезапное сжатие на трещине, поперек лагеря, разрушило камбуз... А главное – заболел любимый начальник, неоценимый товарищ и друг всего коллектива – О.Ю.Шмидт. Заболел тяжело. Лежал в палатке с высокой температурой, бледный, как-то сразу осунувшийся. Отто Юльевича любили за настойчивость, хладнокровие, прямоту, выдержку и невероятный оптимизм. В экспедиции не было человека, который имел бы такой огромный авторитет и пользовался таким бесконечным доверием.
В лагере великое горе. Из палатки в палатку, крадучись, ползли темные слухи: - Шмидту плохо, он в забытьи…
Чем же заболел Шмидт? Предполагали, что начальник стал жертвой инфекции, привезенной из Америки. Случаи инфлуэнции появились и среди других челюскинцев.
В ночь на 9 апреля спать легли рано. Намерзлись, устали, расстроены. Около часу ночи все вскочили от резкого толчка под самой палаткой. Высунувшись из кукулей (спальных мешков), сонные, люди недоуменно смотрели на дверь, напрягая слух. К толчкам, собственно, привыкли. Происходили частые подвижки льдов, разрывы и сжатия. Но такого резкого, близкого, точно под самым спальным мешком, удара еще не приходилось испытывать.
Стало тревожно. Треск и отчаянный грохот становился все сильнее и ближе… Без команды все сразу вскочили на ноги. Стоял предрассветный, серый сумрак. С норда неслись мрачные, темные тучи. Дул дикий, звенящий, порывистый ветер. Опрометью, спотыкаясь на ледяных пригорках, побежали к змеящейся посреди лагеря трещине.
Незабываемая, жуткая картина! Огромные глыбы льда со свистом и скрежетом переворачивались, становились дыбом, боком и с грохотом падали. Снова шли, напирая друг на друга. Ледяная мясорубка, словно слепая, беспощадная машина, стремилась стереть в порошок все живое и мертвое. Шло гигантское торошение. Высота ледяного вала достигала четырех метров. Он рос на глазах, дыбился и надвигался туда, где находились запорошенные снегом палатки.
Стало ясно: лед ненадежен. Лагерю угрожала опасность быть смятым жестоким ледяным потоком. Эта картина разрушения и полная беспомощность перед силами суровой природы отзывалась болью в душе.
Через час сжатие окончилось. От барака не осталось и следа. Он разъехался на две половины, как театральная декорация, (строители успели перепилить стены).
После тяжелой бессонной ночи заснули снова мгновенно. Проснулись от новой тревоги. Сжатие возобновилось. Выскочили из палатки, спасать лес – основной топливный запас. Льды с яростью напирали на лагерь, точно твердо решили его уничтожить.
У палатки задумчиво смотрел на сжатие Георгий Алексеевич Ушаков. - А где же барак, в котором вчера я вам делал доклад об Америке?..
Так жил дрейфующий лед! То отжим от берега – разрывы, трещины, полыньи, разводья, то нажим с неудержимыми грандиозными сжатиями. Так боролись челюскинцы, отвоевывая у стихии лагерь и собственную жизнь. Задержись операция по вывозке челюскинцев на несколько дней, при первом же отжиме лед разошелся бы по многочисленным трещинам, и половина палаток очутилась бы в воде. Женщин вывезли как раз вовремя, до того как произошел разрыв барака.
Несмотря на грядущую угрозу, человек 30 категорически заявили, что улетят в последней десятке. Создавались некоторые затруднения. Шутя, предложили Шмидту объявить, что последние 50 челюскинцев все вместе будут считаться последним десятком.
- Пожалуй, придется пойти на такое мероприятие, - улыбнулся тот.
В заключительные три дня Молоков, Каманин, Доронин и Водопьянов перебрасывали челюскинцев на материк с такой быстротой, что челюскинцы стали поговаривать о вновь открытой линии «дачных самолетов» между Ванкаремом и лагерем Шмидта. Линия действовала аккуратно, срочно и бесперебойно. Вывеска на палатке аэродрома – «Аэропорт» написана не зря. Одна машина уходила, другая поднималась и третья шла уже на посадку…
Самым результативным из летчиков-героев стал «дядя Вася», как называли его, - Василий Сергеевич Молоков. Он вывез тридцать девять человек. Первым начал грузить пассажиров не только в кабину своего Р-5, но и в парашютные контейнеры, что расположены под крыльями самолета. Вместо трех человек умудрялся на двухместном самолете каждым рейсом вывозить по шесть человек. Таких рейсов Молоков сделал три. На это тотчас откликнулся Решетников очередным шаржем «Аэротрамвай Молокова».
Немецкая газета писала: «Велики были подвиги человека и машины. Они в полном смысле слова летали наперегонки со смертью. Техника победила природу, господствующий над техникой человек победил смерть».
У Шмидта тяжелейшее воспаление легких. Он часто теряет сознание. Но непреклонное решение оставаться на льдине, пока на ней будет хотя бы один человек, знал с первого дня весь коллектив. Из Москвы пришла правительственная телеграмма - срочно сдать дела и вылететь в американский госпиталь на Аляску. Его хотели даже погрузить в самолет, когда совсем потеряет сознание. После того как отправили большинство людей, Отто Юльевича закутали, сунули в спальный мешок и уложили на нарты, соорудив под головой мягкую меховую подушку. И повезли на аэродром. Нарты шли довольно быстро, сопровождающим приходилось бежать за ними вприпрыжку. Старались поддерживать голову, закрывать лицо, которое он все время раскрывал - хотел видеть лагерь в последний раз и отчаянно ругался, когда снова закрывали лицо. Дорога после многочисленных торошений была трудной. Нарты часто поднимали и несли на руках, чтобы не трясти больного Шмидта. На руках внесли и в самолет. Многие не могли сдержать слез.
Шмидт улетал 76–м, самолетом Молокова. Молоков, Каманин, Водопьянов и Слепнев летали, как орлы, стремительно и сильно. Эти машины не так красивы, как «американка», но каким «ура» встречали их челюскинцы!
13 апреля последними покинули льдину Воронин и Кренкель с последнего, 13-го по счету, аэродрома.
Накануне стоял прекрасный вечер. Полнейший штиль. С вышки - отличная видимость на десять миль. Абсолютная тишина. Шестеро, оставшиеся на льдине, ждут сообщение о вылете самолета. И вдруг Людочка передает: «Летчики устали, машины требуют осмотра. Поспите последнюю ночь. Самолеты прилетят за вами завтра».
Но эту ночь никто не спал. Волновались за погоду, опасаясь новой подвижки льда и торошения: поломает посадочную площадку, а восстанавливать некому. Воронин, да и не он один, каждые пять минут выскакивали смотреть, не меняется ли погода.
К счастью, ночь была короткой: начинался полярный день. Чуть забрезжил рассвет, и порозовело небо, вызвал Ванкарем:
- Летчики проснулись. Летчики одеваются. Летчики завтракают. Моторы греются. Самолеты пошли к вам!
И последняя радиограмма: «Отправляем три самолета. Осмотрите лагерь, чтобы в нем не оставалось ни одного человека. Свободное место догрузите собаками…»
Да как же можно забыть собак?! Когда понадобились для лагеря собаки, председатель Чрезвычайной тройки Петров обратился к чукчам и от имени Советской власти попросил дать две упряжки собак, гарантируя, что собаки вернутся в полном порядке, и выдал вексель. Челюскинцы «боялись за собак больше, чем себя». Я, помню, очень расстроилась, читая Амундсена, как он перед возвращением, убил всех собак.
Томительные минуты ожидания. Самолеты должны прилететь через полтора часа. Внимательно следят полярники за точкой горизонта, где те должны появиться. Но проходят час, полтора, два… Ванкарем запрашивает:
- Самолеты у вас? - Нет, а разве они не вернулись? - Нет!
Беспокойство и на берегу и в лагере. А через некоторое время сообщение с материка:
- Самолеты вас не нашли. Вернулись обратно. Сейчас вылетают снова. Дайте дымок посильнее!
Разводят костер. Сжигают все тряпье, машинное масло, солярку, керосин, бензин, щепки. Но сложить последний костер не из чего. Не сразу приходит мысль, что можно сжечь весь лагерь: и палатки, и снаряжение, и продовольствие - все равно придется бросить. Наконец разложен огромный парадный костер. В дело пошли нераспечатанные рогожные кули с новенькими полушубками, палатки, великолепные спальные мешки, личные чемоданы, подушки, одеяла. Но более всего, по словам Кренкеля, он не мог забыть как заядлый курильщик брошенных в огонь двух огромных ящиков с папиросами первого сорта «Казбек» - «этого варварства».
Пока добирались самолеты, посадочная площадка дала трещину, причем самую опасную – по диагонали. Раскололась на глазах и стала расходиться…
«Мы, ни живые ни мертвые, ждем – чем окончится посадка, не произойдет ли на наших глазах катастрофа», - пишет в книге Кренкель.
Водопьянов сел благополучно. «От Хабаровска до Чукотского моря я пролетел больше тысячи километров, но они не запомнились мне так, как этот короткий, в сто пятьдесят километров, путь к лагерю, - вспоминал он. – От края до края я видел нагромождение льдов. Я внимательно смотрел вперед, стараясь увидеть черный дым. От сильного напряжения уставали глаза, они слезились, горизонт становился мутным. Протру глаза, дам им немного отдохнуть и опять вперед.
Ровно через сорок минут немного правее курса показался черный дым. Я даже закричал «ура» от радости».
За ним приземлились Молоков и Каманин.
«Я вытащил нож, взял спасательный круг, стоявший у входа в палатку, и отрезал от него кусок полотна, на котором черной краской было выведено слово «Челюскин». Эту ленту я имел потом счастье в незабываемый день, 19 июня 1934 года, на Красной площади подарить организатору нашего спасения, великому и мудрому Сталину», - вспоминал Воронин.
На взлетной полосе ревели моторы самолетов. Но Кренкель сначала с профессиональной скрупулезностью завершил ритуал закрытия радиостанции, передав в эфир по международному коду: «Всем, всем, всем… К передаче ничего не имею, действие радиостанции полностью прекращаю, я RAEM, RAEM, RAEM». После чего сделал последнюю предельно короткую запись в аппаратном журнале: «Снят передатчик 02, 08 Московского, 13 апреля». Оглядев хорошо поработавшую аппаратуру, на миг задумался и, отрезав ножом провода питания, схватил рацию (не пропадать же технике). Прыгая по льдинам, побежал к ожидавшим вдали самолетам.
Этого человека знал весь мир. Челюскинцы знали ближе. Общий любимец, удивительно прямой и честный, Эрнст Кренкель относился к себе с необычайной строгостью. За участие в экспедиции Кренкель награжден орденом Красной Звезды. Пройдет время, Э. Кренкель станет Героем Советского Союза. Депутатом советского парламента. Доктором географических наук.
«На другой день утром мы вылетели сразу на трех самолетах: Молоков, Каманин и я, - читаю в книге Михаила Водопьянова «Полярный летчик». - Это был последний рейс. В лагере оставалось шесть человек и восемь собак. Каманин взял на борт одного челюскинца и всех собак, Молоков – двух челюскинцев и вещи; я взял троих. Пока первые два самолета поднимались в воздух, я заметил – что-то торчит из-под снега. Толкнул ногой – два пустых чемодана. Решил взять: найдутся хозяева – спасибо скажут. И в самую последнюю минуту за торосами я увидел еще что-то – оказалась целая груда теплого белья, пар сто. Решил и это взять. Не оставлять – так ничего не оставлять.
Когда мы поднялись, Кренкель попросил меня сделать последний круг над лагерем, где среди пустых палаток гордо развевался красный советский флаг. Через сорок минут мы опустились в Ванкареме. Сколько было радости, трудно передать. Кренкель вышел из самолета и начал щупать землю.
- Как я по тебе соскучился, - сказал он, - родная моя земля.
Кто-то из товарищей крикнул: «Это еще не земля, а лед!» «Как, я на льду?» – испугался Кренкель и побежал на берег. А через час уже летели в Уэлен.
Лагерь Шмидта ликвидирован одновременно целой группой самолетов. Спасение челюскинцев стало самым героическим подвигом нашей авиации. Спасено было 114 человек и восемь собак.
Комсомольская бригада из восьми человек, в том числе Федор Решетников, отправились в Уэлен пешком. Большую часть длинного, около 500 километров, пути вдоль берегов Чукотки челюскинцы прошли пешком, только 60-90 каждый проехал на собаках. Дорога заняла 12 дней. Решетников то и дело отставал, вытаскивал блокнот и, встав спиной к ветру, зарисовывал суровый профиль утесов.
Специальным поездом отправились челюскинцы из Владивостока в Москву. По дороге подсаживались журналисты едва ли не всех существующих в стране газет и журналов. На станциях, малых и больших, в любое время суток их трогательно и торжественно встречали местные жители. Дарили цветы, конфеты, торты. Однажды вручили огромный (не влезал ни в окно, ни в дверь) шоколадный торт – с палатками и льдинами. Челюскинцы подарили его детям, которые приветствовали их на следующей станции.
В Красноярске встречу «освещал» Георгий Кублицкий.
…После лечения Шмидта, его и Ушакова на пути из Америки в СССР всюду встречали как героев. В Вашингтоне Отто Юльевича принял президент Рузвельт. На организованный в посольстве прием собралось около пятисот человек официальных лиц: сенаторов, депутатов, дипломатов, ученых, журналистов, чтобы пожать руку героям.
На этой встрече присутствовал 90-летний старик, бывший генерал Адольф Грили. Арктическая экспедиция Грили 1882—1883 годов, известная всему миру, закончилась трагически. Девять месяцев они провели в водах Гренландии. Направленные для спасения две экспедиции не увенчались успехом. Лишь третьей удалось обнаружить их. Из 25 человек в живых осталось только 7. Одного матроса за повторную кражу продуктов из общих скудных запасов генерал расстрелял. Единственной пищей оставался суп из остатков кожаных изделий. Грили лучше других понимал положение челюскинцев и с чувством выразил симпатии Шмидту и Ушакову.
Большой банкет устроили в Нью-Йорке Американский музей естественной истории и Русско-американский институт для культурных связей с СССР совместно с клубом исследователей. Председательствовал на нем известный путешественник и исследователь Эндрю. За столом президиума сидел старик-негр Мат Генсон — участник всех экспедиций Пири, единственный из оставшихся в живых людей, чья нога оставила след на Северном полюсе (6 апреля 1909года).
Говорили речи. Выступали представители всех организаций, сам Шмидт, Трояновский, посол СССР в Америке, знаменитый полярный исследователь Стефенсон. Наибольший интерес вызвала речь известного путешественника Уилькинса, который отметил: отдавая должное героизму челюскинцев и спасших их летчиков, «основное все же в политической системе, которая дает возможность последовательно и настойчиво изучать Арктику и вместе с тем организовать спасение погибавшей экспедиции „Челюскина".
В Нью-Йорке Отто Юльевич встречался и с русскими эмигрантами, с известным художником Давидом Бурлюком, который нарисовал портрет героя. После осмотра Нью-Йорка, усталые от речей и приемов, Шмидт и Ушаков через Западную Европу выехали в СССР.
И все же «Челюскин» выполнил свою задачу. Обычный грузо-пассажирский пароход прошел почти весь Северный морской путь (до чистой воды оставалось полмили). Это открывало дорогу будущим караванам судов в сопровождении ледоколов и самолетов ледовой разведки. Исследована наименее изученная часть Арктики – Чукотское море. Экспедиция много нового дала науке, и прежде всего океанографии. Она была своего рода первой дрейфующей научной станцией. Плавание могло закончиться удачно, если бы не опоздали с выходом на трассу, и помог на последнем этапе, как планировалось, ледокол. Но даже сами просчеты и недостатки обогатили полярный опыт моряков, летчиков, ученых. Дали ценнейший материал для разработки конкретных планов освоения Северного морского пути.
Наши летчики на наших машинах сумели разыскать в Северном ледовитом океане лагерь Шмидта, сесть на льдину, а затем благополучно вернуться назад. Доказали высокий уровень авиационной техники и высокое качество пилотажа, подтвердив, что авиация может начать постоянную работу на Севере. Так появилась полярная авиация.
Мир с огромным вниманием в течение многих дней следил за судьбой полярников. «Что вы за страна, - поражался Бернард Шоу. Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество. На роль главного героя ледовой драмы нашли настоящего деда-мороза с большой бородой. Шмидт завоевал вам тысячи новых друзей».
Правительство высоко оценило «исключительное мужество, организованность и дисциплинированность, проявленные отрядом полярников во льдах Ледовитого океана в момент и после гибели парохода "Челюскин", обеспечившие сохранение жизни людей, сохранность научных материалов и имущества экспедиции, создавшие необходимые условия для оказания им помощи и спасения». Все, до единого, кроме двух маленьких детей: от руководителя экспедиции и капитана затонувшего корабля до плотников и уборщиков - награждены одинаково – орденом Красной Звезды. Причем награда присуждена не за выполнение каких-то заданий и научных исследований, а как участникам лагеря Шмидта.
Большую роль сыграл в этом и сам подбор коллектива экспедиции, тем более такой обширной. Основное ядро команды составляла группа «сибиряковцев» во главе с полярным капитаном Ворониным. Научный состав - опытные полярные работники в различных областях из Ленинградского Арктического института. Имелись и молодые люди для накопления опыта. Особая группа – представители печати и искусства. Такие походы представляли интерес для страны и требовали профессионального освещения работы. К тому же, это были общительные люди, сыгравшие немалую роль в сплочении всего коллектива (вспомним Решетникова). Хорошо подобранный состав экспедиции и команды позволил героически пережить трагедию гибели парохода "Челюскин".
Значение челюскинской эпопеи в научном и практическом отношении далеко вышло за пределы целей, которые ставила перед собой экспедиция. Мужественное поведение челюскинцев вызвало восхищение во всех кругах, независимо от политических взглядов и настроений. Не менее поразили буржуазный мир та колоссальная энергия и огромные затраты советского государства, направленные на спасение челюскинцев. Советский посол в Великобритании Майский вспоминал: «Помню, в те дни Ллойд Джордж мне сказал: «Это потрясающе! Ни одно другое правительство не приложило бы столько усилий для спасения арктических исследователей... Это очень благородно и... очень умно! В глазах либерального лидера вдруг заискрились лукавые огоньки, и он неожиданно закончил: Поздравляю вас! Вы одержали большую дипломатическую победу».
По словам Майского, героическая челюскинская эпопея послужила одной из весомых причин дипломатического признания СССР. Правящие круги Англии окончательно убедились в силе и крепости СССР и пришли к выводу, что отныне «советский фактор» стал постоянным элементом мировой ситуации.
Популярность СССР в те дни поднялась столь высоко, особенно среди трудящихся во всех концах мира, как не смогли бы поднять ее и годы упорной пропагандистской работы: портрет О. Ю. Шмидта в течение многих месяцев не сходил со страниц буржуазных газет.
Новое время с пресловутой «гласностью» породило новые легенды, где вымысел перемешивается с правдой, зачастую в угоду самим творцам легенд. Нашлись «свидетели», которые с каким-то особым, я бы сказала, сладострастным цинизмом пытаются опорочить нашу историю, умалить героев. Широко распространился слух, что вместе с «Челюскиным» в походе участвовал еще один пароход - «Пижма» с 2-мя тысячами пассажиров, главным образом заключенными, которых везли для освоения рудников по добыче олова и цветных металлов на Чукотке. С ними находились охранники с семьями. Когда "Челюскин" попал в ледовый плен, и началась операция по спасению, якобы по приказу Сталина "Пижму" взорвали. Семьи охранников перевезли на санях к "Челюскину", а две тысячи заключенных ушли на дно с кораблем.
Первое публичное упоминание о тайнах, связанных с экспедицией «Челюскина», опубликовала газета «Известия» в 1997 г. Автор публикации Анатолий Стефанович Прокопенко, историк – архивист. Позже версию о наличии второго корабля в экспедиции «Челюскина» описал в виде рассказа сына человека, который выжил после гибели второго парохода «Пижма», Эдуард Иванович Белимов в работе «Тайна экспедиции «Челюскина». Это вызывало особо серьезное отношение к опубликованной информации. Затем версию воспроизвела газета «Промышленные ведомости» (№ 2, 2005г.)
Публикации вызвали огромный резонанс. Число «свидетелей», подобно «детям лейтенанта Шмидта», нарастало лавинообразно. Практически идентичную версию излагает газета «Версты» от лица гражданина Израиля Иосифа Закса. Даже телевидение не осталось в стороне от громкой сенсации. 30 августа 2001 г. российский телевизионный канал ТВ-6 в программе "Сегодня" показал сюжет про "Пижму.
Так что это – ложь или правда? Составить истинную картину попытался Лазарь Фрейдзейм в работе «Домыслы и правда об экспедиции «Челюскина». Проведя обстоятельные изыскания, основанные на объективных данных, он не обнаружил никаких фактов и сведений, которые подтвердили бы наличие второго парохода в составе экспедиции с «Челюскиным». Фрейдзейм даже пытался найти прототипов героев Белимова и установить контакт с автором (к тому времени он уже умер в Израиле) и редактором «Хронографа» - первым публикатором материала.
Не найдя данных, которые подтвердили бы наличие второго парохода в составе экспедиции с «Челюскиным», Лазарь Фрейдзейм, как в последнюю инстанцию, обратился на фирму «Бурмейстер и Вайн». Верфь, на которой построен «Челюскин», обанкротилась в 1966 г. Многие технические материалы уничтожены, но основная информация передана в музей. По этим данным, в 1933 г. для Советского Союза был построен только один пароход, предназначенный для плавания в ледовой обстановке морей Северного Ледовитого океана. Поэтому исследователь считает, проверка всех основных положений работы Э. Белимова или израильской версии закончена. Это позволяет на сегодняшний день поставить точку в расследовании «тайн» экспедиции «Челюскина». «Пижма» - литературный вымысел.
Откровенной «литературщиной» кишит весь, так называемый, «документальный очерк». Как выразился Фрейдзейм, в некоторых эпизодах характер изложения материала «подобен случаям изготовления фальшивых долларов с собственным портретом изготовителя». Меня же поразил сам язык изложения материала «кандидатом филологических наук» и откровенная тенденциозность, если не сказать больше - цинизм. Вот как, например, автор описывает разговор Кандыбы, начальника конвоя на «Пижме» и якобы отца Карины, с «хозяином Лубянки, генеральным комиссаром внутренних дел» Генрихом Ягодой, куда он был вызван вскоре после торжественного въезда челюскинцев в Москву.
- Все эти Каманины, Водопьяновы и Ляпидевские, - сказал Кандыба, - просто наивные мальчики, от них можно ждать чего угодно.
Наступила короткая пауза. Тогда заговорил сам Ягода:
- До поры до времени мы им заткнули глотку - специально для них придумали звание Герой Советского Союза, теперь они на седьмом небе.
Все присутствующие засмеялись, однако потребовали уточнений.
- А там действительно было что-нибудь героическое?
- Абсолютно ничего, - ответил Кандыба, не задумываясь. - Летали на новеньких самолетах и только в хорошую погоду, час туда и час обратно, садились на хорошо подготовленные площадки, каждый пилот выполнил около 20 вылетов без единого ЧП. Обычная работа, и ничего героического.
Поразительно, сколь велика во все времена страсть людей к мистификации. Будь то Лжедмитрий, княжна Тараканова или император Александр I (он же – сибирский старец Федор Кузьмич). Уже в наши дни распространялись слухи о «воскресшем» и живущем где-то в Европе Олеге Кошевом или Гагарине, детях растрелянной царской семьи…
Человек может не верить в Бога, но верит в Чудо. И воскрешает былых героев. Но зачем множить зло? трагедии? ужасы? Ими и так полна жизнь. Ведь реальная действительность страшнее самого изощренного вымысла. Для собственного возвеличивания? Мести? Компенсации былых комплексов?.. Хочется привести мнение на этот счет единственного, недавно жившего среди нас, челюскинца и земляка, бывшего члена Уральского общества краеведов, Ибрагима Факидова, который тоже считает версию Белимова выдумкой.
Выпускник физико-механического факультета Ленинградского политехнического института, деканом которого был академик Иоффе, остался работать в институте научным сотрудником. В 1933 году Факидова пригласили в состав научной экспедиции на "Челюскин". Скорые на клички челюскинцы прозвали ученого «Фарадеем» В 2000 году Ибрагим Гафурович возмущался: «Это какое-то колоссальное недоразумение! Ведь, если бы все было правдой, я, будучи на "Челюскине", не мог об этом не узнать. У меня со всеми на корабле был тесный контакт: я был большим приятелем капитана и начальника экспедиции, знал каждого научного сотрудника и каждого матроса. Два корабля попали в переделку, и их до смерти ломает льдами, а они не знают друг друга - чушь какая-то!».
Екатеринбургский профессор И. Г. Факидов, ученый-физик, возглавлял лабораторию электрических явлений в Свердловском институте физики металлов. Скончался 5 марта 2004 года.
В чем отличие беллетристики от истории? Беллетристика рассказывает то, что могло быть. История - только то, что было. Но люди хотят знать, что было на самом деле. Отсюда такой большой интерес к сенсационной публикации. Но пользу или вред она принесла?.. Мы так любим чернить прошлое. Бушуют «суды времени» на экранах телевизоров, страницах газет и журналов, в интернете, стремясь «сбросить с корабля современности» прежние кумиры. Не потому ли, что нынешнее, далеко не героическое, время не может никак примириться, что существовали иные времена и иные – настоящие герои.
«Обыватель любит отыскивать слабости у сильных, мелкое у крупных, обыкновенное в характерах и поступках необыкновенных людей. Это позволяет ему сравнить несравнимое и в чем-то его, обывателя, как бы реабилитирует. То, на что обыватель не способен, объявляется несуществующим, нереальным, показным. Очернять возвышенное – его низменное призвание: ухмыляясь, обыватель намекает, что герои совершают подвиги лишь для того, чтобы прославиться, и что за любым бескорыстием скрывается тайная корысть. Неверие в рыцарство, благородство, отрицание самой возможности их существования в наш век – эта агрессия цинизма и злопыхательства», - считает А.Алексин
А другой писатель Анатолий Рыбаков добавляет: «Человек, материально обеспеченный, не способен на жертвы, на энтузиазм, превращается в обывателя, в мещанина». Этим все и объяснимо. Недавно услышала из уст современного «мудреца», философа, культуролога, эссеиста - Григория Померанца: «Мы – не народ. Мы – обыватели».
Так что ярлык «преступление» никак не подходит к челюскинской эпопее. По словам Г.Буркова, настоящим полярникам глубоко чужды как политические инсинуации, так и колебания из стороны в сторону в оценках прошедших событий. Их работа, связанная с постоянной опасностью, требует предельного напряжения всех физических и духовных сил, а «пропагандистская чепуха от них чрезвычайно далека».
И все же, как считают некоторые, в истории с "зековским" кораблем не все так однозначно. В ту навигацию, 1933 года, очень тяжелую, по найденным косвенным подтверждениям, потерпело крушение какое-то судно с заключенными по пути из Владивостока на Колыму. Слух доходил и до полярной комиссии Русского географического общества. Большой знаток арктических катастроф, Юрий Еремин, секретарь воздухоплавательной комиссии Русского географического общества, тоже считает, что такое вполне могло произойти: в устье Лены в ту навигацию собралось около десятка судов. Некоторые пытались пробиться на восток вслед за "Челюскиным". Может быть, среди них была и "Пижма". Но в морском регистре судна с названием "Пижма" не значится. Специалисты предполагают, данные о погибшем зимой 1933 - 1934 годов корабле могут храниться в старых не разобранных архивах. А вот что сказал по этому поводу Вадим Федорович Воронин, племянник знаменитого капитана "Челюскина", тоже большой знаток истории освоения Арктики: «Относительно судна с названием "Пижма" дядя мне ничего не говорил. Но такая катастрофа вполне могла быть». По его словам, в 1932 году в структуре НКВД создали "особую экспедицию наркомвода". Эта организация обслуживала Гулаг, перевозила людей и грузы из Владивостока и Магадана на Колыму и в устье Лены. Флотилия насчитывала с дюжину судов, собранных "с бору по сосенке". В одну навигацию они не успевали пройти до Лены и обратно - зимовали во льдах. Водил караваны туда и обратно ледокол "Литке", тот самый, который из-за поломки не смог прийти на помощь "Челюскину". Документы "особой экспедиции наркомвода" хранятся в закрытых фондах НКВД. Вполне возможно, что там есть сведения и о затонувшем пароходе. Но к челюскинской эпопее они вряд ли имеют отношение. Возможно, следы "Пижмы" можно найти и в Америке. Но названия кораблей часто меняли. Тот же "Челюскин" в Дании строился как "Лена"...
То же подтверждает и Карина Васильева. Она стала геологом, объездила почти весь Союз. Вышла замуж за любимого человека. Муж - Ломери Александрович, хоть и потомок грузинских князей Микеладзе, - «убежденный коммунист». Печалится, что двое их сыновей, инженеры, вынуждены зарабатывать на жизнь коммерцией. "Пижма"… и в рассказы о том, что неподалеку от "Челюскина" в 1934 году было затоплено судно с зеками, не верит: откуда ему было взяться? Переброска двух тысяч заключенных из Мурманска на Дальний Восток северным морским путем в ту пору была просто невозможна. Его только начинали осваивать! Если катастрофа с "плавучей тюрьмой" где-то и случилась, то к "Челюскину" не имеет отношения.
А мне это напомнило недавнюю гибель атомной подводной лодки «Курск». Как все мы, вся страна, переживали за моряков. С каким нетерпением ежечасно, ежеминутно ждали очередное сообщение, то воспламеняясь надеждой, то вновь ввергаясь в отчаяние.
«Тогда плакала вся страна», - скажет игумен Митрофан в фильме о героях «Курска», снятом к десятилетней годовщине со дня гибели.
У поэта Николая Мережникова есть стихотворение, посвященное другой трагедии – гибели артистов в Цхенвальском ущелье. Там такие строки: «И сколько в мире наших бед большой бедою погребенных». В такие моменты всеобщей трагедии мы забываем о собственных несчастьях.
Но если «челюскинцы» на долгие годы стали кумирами для молодежи, примером для подражания, то у нынешних молодых кумиры – «другие персонажи». Мы много постарались для того, чтобы убить в молодежи чувство патриотизма (по словам того же игумена Митрофана).
Конечно, ситуации с челюскинцами и «Курском» не равнозначные. Те все–таки находились на твердой почве, хотя и ледяной, а последние - под водой. Чем совершеннее становится техника, тем беззащитнее перед ней человек. Возможность спасения была почти невероятной. Но как долго, вольно или невольно, держали нас в напряжении средства массовой информации, питая порою сомнительными слухами.