В один из этих дней я погибну. Возможно, это случится сегодня…
Утро. Я иду на работу. Ноги вышагивают по асфальту. В ушах – таблетки наушников. До платформы идти минут пять, и можно успеть покурить.
Я достаю из кармана новую пачку. Распечатываю. Бросаю под ноги обёртку. Закуриваю на ходу.
Через пару мгновений кто-то тычет меня в бок.
Я останавливаюсь и разворачиваюсь.
Тётка.
Ей на вид лет тридцать – тридцать пять, но она уже тётка. Из тех, что лицемерно блюдут всё и вся, орут на детей и пилят мужа. Она возмущённо артикулирует губами, но я ничего не слышу.
Вынимаю левый наушник.
-…пидор хренов! В хлеву родился?! Сейчас языком всё с дороги подберёшь!
Медленно оказываюсь в реальности, до меня доходит: только что я сильно насорил двумя кусочками фольги от пачки сигарет.
Моя реакция предсказуема и незамедлительна.
- Тебя ночью не долюбили?! Или месячные в голову ударили?! Иди вперёд и заткнись, мразь! Ты! Типичная тупая п.и.з.д.а!
Я не ожидал от неё последовавшей реакции.
Она всхлипнула, задыхаясь гневом. «Праведным гневом». Мои глаза успели увидеть быстрое движение руки в сумочку. Мозг ещё не идентифицировал предмет в её руках, а моё тело уже реагировало. Я уклонился влево, и струя газа прошла мимо моего лица. Я схватил её за запястье и быстро вывернул руку. Баллончик упал на землю. Я оттолкнул тётку от себя. Замахнулся на неё, но в последний момент моя правая рука разжалась в ладонь, и я пару раз хлопнул в ладоши.
- Браво…
И я вернул наушники в уши и пошёл дальше на электричку.
* * *
Осторожно, двери закрываются…
Запах.
Я не только знаю, когда умру. Я ещё, сегодня особенно, хорошо чувствую запахи.
Эти люди, наверное, не моются. Пот, кожаная куртка, туфли в гуталине, растоптанные кроссовки, дешёвая туалетная вода «лаванда», старческая хна от волос, молодой вонючий перегар со вчерашнего. Но сегодня как-то особенно сильно. Бомжом, прям. А вот и он. Лежит в углу вагона на полу.
«Россия определённо возрождается, - думаю я. – Уже два месяца я бомжа в электричке не видел. И стёкла в вагоне все целы. И на полу не наблёвано и крови не налито…»
Проталкиваюсь в другой вагон.
Ненавижу!
Бомжей, за то, что у них есть руки и ноги, квартира и возможность жить по человечески. Но они добровольно выбрали быть свиньями. Капитан очевидность.
Одиноких стариков, за то, что они так воспитали своих детей, что оказались на старости одинокими. Капитан очевидность.
«Матерей» со спящими детьми на руках, за то, что накачивают детей водкой, чтобы те всё время спали. А иногда они умирают не ночью, а днём, и «мамаше» приходится сидеть до конца смены с мёртвым ребёнком. Очевидность.
Милосердие? Бросить пару монеток и считать, что помог? Лицемеры. Какие же вы лицемеры! Хрен вам, а не национальная идея!
Вот только жалко брошенных детей, которые стали сиротами при живых родителях. Христа распятого не жаль, а их жалко…
Спокойно. Главное – не сорить.
Выхожу из электрички и иду через мост над рельсами. Утренний воздух июня звенит от прозрачности. Навстречу мне идёт девушка. Хотя какая она девушка – моя ровесница. Роскошная женщина. Дыша духами и туманами… По нам только известным признакам, по которым мы всегда узнаём своих, я определяю, что она – водолей. Смотрю в упор в её зелёные глаза. Она не отводит взгляд и улыбается. Я приподнимаю рукав на правой руке. Она видит у меня на руке, у кисти, чёрную тонкую резинку. Потом чуть заметно на ходу поправляет волосы, и я тоже вижу чёрный шнурок вокруг её правого запястья. Мы расходимся, как в море корабли, сохраняя ощущение сопричастности. Я не знаю, как её зовут. Но мне хочется догнать её и спросить, есть ли у неё свой скремлин?
Впереди канал имени Москвы. Но в этом мире нет тумана…
Тридцать восемь.
И я точно знаю. Даже примерно знаю, КАК это произойдёт…
Суббота, семь утра.
Поверхность воды гладкая, как стекло. Скидываю одежду. Ремешок от фотоаппарата удобно заправляется под чёрную резинку для волос на правой руке. Несколько шагов по бетонной лестнице вниз.
Вдох. Грань пройдена, мир изменился.
Жёлтый мир – вода из Волги. Камни на дне. Три метра – дальше темнее, 400 ISО. Каменный бычок с большой головой. Зацепиться рукой не за что, приходится выдохнуть воздух и лечь на дно. Вспышка - облако мути - наверх.
В прежнем мире – тучи. Жжёт голову – вода плюс 15.
Вдох.
Медленными движениями вниз.
Что делают люди в субботу в семь утра?
…Жена и ребёнок тоже спят дома, а мне – из воды и на работу. Тридцать восемь лет. Неплохая фотография каменного бычка.
Бетонные берега, вода из Волги. Детство осталось где-то здесь, в запахе цветущих лип у фонтана. На бетонной лестнице канала, шириною сорок метров.
Глубина – восемь. Совсем темно и вода ледяная. Несколько вспышек в темноту, уже понимая, что зря. Хочется дышать. И…
И впервые накатывает мысль, что самое любимое занятие не радует. Но это потом. Сейчас полный самоконтроль, и вверх. Выдох.
На берегу, не вытираясь одеться. Стуча зубами – на трамвай, вдоль берега.
Вдоль берега с огромными цветущими липами. Запах воды в носу смешивается причудливо с жёлтым дымом от лип. Мир кружится, тело ещё помнит невесомость. Детство, в которое можно вернуться. Шумит вода в фонтане, блестит в лучах восходящего солнца вода в канале, пахнут липы. Время тормозит, прокручивая со скрежетом свои адские жернова. И я иду к остановке трамвая несколько лет.
Озноб и электричество в пальцах. Как нарисовать эти полосы солнца сквозь мозаику круглых листьев? Как написать музыку льющейся воды? Как сфотографировать рассвет на канале? Как написать на листе из блокнота жизнь?
Мне тридцать восемь лет. С днём рождения…
* * *
Валидатор. Моё место справа и я должен его намочить.
Ветер в открытое окно. С волос капает. В мокрых ушах – наушники.
Poussi;re vivante,
je cherche en vain ma voie lact;e
Dans ma tourmente, je n'ai trouv; qu'un mausol;e
Et je divague
J'ai peur du vide
Je tourne des pages
Mais des pages vides
Живая пылинка
я напрасно ищу свой млечный путь
В своей муке я нашла лишь
мавзолей
И я заговариваюсь
Я боюсь пустоты
Я листаю страницы
Но страницы пусты
Трамвай со звоном режет раннее утро. Красный дребезжащий трамвай мчится к морю, высекая снопы искр. «Смерть – дело одинокое». Я – живая пылинка.
Холодный воздух, врываясь в открытое окно, леденит голову. В пыльном стекле я вижу отражение серых промытых блёклых глаз.
И листьями, мокрыми жёлтыми листьями, прилипшими к лужам, кружащимися в мутных водоворотах…. Но пока – раннее солнце, раннее лето, ранняя жизнь.
Моё поколение?
Когда в ушах начинает играть мотив…
Ти, та, ту – ти, та, ту
Ти, та, ту – ти, та, ту
Ту, та, ти – ту, та, ти
Ту, та, ти – ти, та, ту
Ти, та, ту – ти, та, ту
Ти, та, ту – ти, та, ту
Та – Да – Дам!
…то кажется, что это позывные. Которые слышит моё поколение. И словно поворачивается штурвал, и гремят консервные банки на верёвке, сигнал – общий сбор. И мы все бредём вперёд, по колено в болоте. И всё вокруг чёрно белое. И прошлое – память. А будущее – туман. И на всем этим сверху носится рыжеволосый суккуб Милен Готье (псевдоним – Фармер) и плачет своими стихами. Инфернально? А вы как думали: рыженькая дурочка со смазливым голоском?
Болото. Утро. Туман. Мы бредём в воде. Кто-то уже упал и отстал…
; quoi je sers...
* * *
Уснул, рефлекс, выскакиваю.
Немного пройти назад. Сберкасса, пардон сбербанк, уже открыта.
Смотрю на отражение в стёклах. Чуть сутулясь, вышагивает в кедах с небольшим рюкзачком на одном плече человек. С ещё мокрыми всклокоченными волосами, в не застёгнутой свободной ветровке и холщёвых летних штанах без ремня, футболка навыпуск.
«Я знаю, что здесь пройдёт моя жизнь – жизнь в стёклах витрин»
Внутри работают четыре окошка (всего их пять) и стоит очередь из трёх человек. Пристраиваюсь сзади очереди, но….
-У нас электронная очередь, - охранник возвращает меня ко входу в операционный
зал, где я долго пялюсь на экран, выискивая значок «ЖКХ». Тычу пальцем, беру бумажку с номером, прохожу обратно и сажусь, развалясь, на кожаный диванчик. Из кожи дермантина. Чтобы мыть удобно было, значит. А то обосрётся кто-нибудь от счастья, что кредит дали или пенсии дожидаясь…
Очередь (это три-то человека!) напряжённо всматривается в табло. Ну конечно, все же опаздывают в субботу в 8.45 утра! Загорается мой номер и напротив – номер окна: 11.
Я хмыкаю и продолжаю сидеть. Они, думаю, все пройдут, и я пойду. Окон – то ПЯТЬ всего. Очередь начинает волноваться, переспрашивая между собой: «Чей же это номер?».
«Мой» - говорю.
- Идите, - выдыхают возмущённо люди.
-Куда?!
Подходит охранник.
- У вас 27 номер? Пройдите к 11 окну.
- Совсем е.б.а.н.улись? – мирно спрашиваю я, вставая с чистого диванчика.
-Почему вы материтесь? Я сейчас охрану позову!
- А ты кто? – меня уже не только забавляет, но и настораживает ситуация. Я смотрю на окна – номера с 1 по 5. Потом на охранника, он моложе меня лет на пять, но крепче. В Рязани кормили видать хорошо.
- Я имею в виду милицию.
- Зови, - соглашаюсь я. – Заодно управляющего вашей богадельни вызови. Вместе одиннадцатое окно поищем.
Тут до него доходит что-то, наконец. Некий казус. Несоответствие программной ситуации. Одиннадцатое окно. И ведёт себя этот странный и мокрый развязно, но слишком спокойно. Именно спокойствие обычно пугает больше всего таких вот людей. Они путают его с силой.
А у меня в голове проносится быстро воспоминание: пару месяцев назад два таких же ближнероссийских дубка, но в форме полиции, предложили мне вытряхнуть содержимое рюкзака на ближайшую лавочку. Я знаю, что без понятых незаконно, но возникать себе дороже и народу вокруг хватало. Пластиковая миска с обедом, блокнот, мокрые трусы в пакетике, простенький фотоаппарат мыльница в футляре, диск с музыкой, водонепроницаемая «мыльница» и, уже посложнее: газета, книга.
- «Оседлать тигра». Детектив?
- Типа того, - говорю я, концентрируясь на том, что «подводную мыльницу» и книгу они никогда не получат. Но я уже унижен. И вовсе не тем, что их так забавит представленный набор. И настораживает…
- К третьему окну пройдите, - командует охранник-сбер. Обратился на Вы, отмечаю я про себя, значит можно расслабится. Но настроение уже испорчено. Сую в лоток квитанции, бросаю сверху две тысячи и с шумом сам задвигаю.
- Да, я оплачиваю всю сумму! Да, я знаю, что будет комиссия! Нет, мне не нужен лотерейный билет!
- Почему вы так разговариваете?
Упираюсь взглядом в восточный разрез… глаз. У меня вдруг появляется ощущение, что у бытового прибора, пылесоса например, сбилась программа, и он заговорил.
- Потому что матом мне здесь ругаться не разрешают. Я просто заранее ответил на все ваши вопросы. Помог вам работать, не задавая их. Или вы ещё что-то хотите спросить?
- Почему вы хамите? – она искренне, но покорно обижена.
-Я хамлю? Дорогая Айгуль Гоар, сокровище вы сбербанковское, я не хамлю. Цветочек вы лунный, я вот хотел сказать: чтоб этот банк сгорел! Но не сказал же!
Через минуту забираю квитанцию и направлюсь к выходу.
- Всё нормально? - окликает меня охранник. И не выдержав, добавляет – Хипстер хренов!
- Я хипстер? – делаю квадратные глаза. – Это несерьёзно!
Выхожу на улицу. Настроение подпорчено. Решаю его немного исправить. И так как я не пью, значит – чревоугодие. Побалую себя. Тихие радости. Недорогие удовольствия. Да чтоб они все обосрались!
Захожу в магазинчик. Тыкаю пальцем в упакованную нарезку карбоната на витрине и протягиваю деньги. Одна из двух продавщиц протягивает мне замотанный стрейчем пластиковый лоточек. Встречаюсь с ней взглядом, и что-то в её глазах на миг вздрагивает. Привычно понимаю, что что-то не так. Медленно разворачиваю плёнку. Под красивыми большими ломтиками мяса спрятаны сразу два «торцевых» куска.
- Сразу две «попы»? И втихаря? – говорю. Смотрю на продавщиц, они явно уже готовы к скандалу, а руки мои уже действуют. Аккуратно прицеливаюсь и закидываю один кусок ЗА стеллажи справа, а другой ЗА стеллажи слева. Чтоб не достать, когда протухнет.
- На счастье! – лучезарно улыбаюсь и выхожу из магазина.
Что ещё ждать в этой стране?
Захожу в другой магазинчик. Его я всегда посещаю перед работой. Это как ритуал: купить молоко и поговорить с продавщицей. Молоко там с ванилью или с шоколадом, но без мескалина. Но «Заводной апельсин» явно прошёлся по подсознанию, и поэтому каждое утро – молоко. Продавщица – моя ровесница, не тётка, хотя и довольно страшненькая и, скорее всего, хозяйка этой палатки. Пару минут говорим о погоде и о газетной заметке. Ну той, где писали о человеке, который убил и расчленил свою жену, а потом спрятал в багажнике машины. Это произошло в соседнем доме, тоже на Войковской. Обычный человек. Мясником работал. Теперь будет сидеть в тюрьме, а шестилетняя дочка в приюте будет ждать папу и маму.
Я очень устал от этой страны. Мне не хочется здесь умирать.
Иду через небольшой парк. Таджики сажают цветы на клумбы. Мне кажется, я вижу ковёр жёлтых цветущих бархатцев. И чувствую запах шашлыков из недалёкого кафе. И люди сидят на раскалённых солнцем лавочках. И велосипеды едут по весёлым летним лужам. И дети, с букетами и бантами, идут на линейку первого сентября. И серое небо сыплет мелкой взвесью. И жёлтые листья плавают в осенних чёрных лужах…
Иногда мне кажется, что я как Билли Пилигрим отключился от времени. Ну «Бойня №5», «Пьюти-фьють», «Такие дела» и всё такое…
От детской площадки ко мне бежит какая-то женщина. И кричит на ходу.
- Перестаньте курить! Здесь дети гуляют!
Я прикидываю расстояние до детской площадки. Метров десять.
- Но я же не… - делаю неопределённый жест рукой в сторону детей. -…там.
- Мой ребёнок не должен видеть курение! У меня муж и то на улицу выходит! Вот так!
- А как вы потом объясните ребёнку, ну когда он подрастёт, что в мире много гадких вещёй? И есть даже гораздо хуже курения.
- Мой сын вырастет нормальным! В отличие от вашего!
Медленно подхожу к урне и выбрасываю сигарету.
-Спасибо за подправку духовных скреп, товарищ, - говорю ей серьёзно. – Направили дурака на путь истинный. Вину свою осознал, больше нарушать не буду.
Она уходит. Я закуриваю и иду дальше.
На стоянке под стеклянными офисными небоскрёбами отбойными молотками ломают асфальт. Грохот… Наушники…
Poussi;re errante,
je n'ai pas su me diriger
Chaque heure demande
pour qui, pour quoi se redresser
Et je divague
J'ai peur du vide
Pourquoi ces larmes
Dis, ; quoi bon vivre
Скитающаяся пылинка
я не смогла найти свой путь
Каждый час вопрошает
Ради кого, ради чего распрямляться
И я заговариваюсь
Я боюсь пустоты
Ради чего эти слёзы
Скажи, зачем жить.
Где-то море бьёт о скалы. Где-то странные водопады тихо скатываются каплями по заросшим зелёным камням. Где-то озеро, затерянное в Подмосковье, у военного полигона, исполняет желание. Где-то на болотах чудит оршанское чудовище. Где-то в больших пещерах нет света. Но когда свет мы приносим с собой, становится довольно красиво. Пока не гаснет свет…
Перед входом на проходную торчит огромный засохший тополь.
Только он один в этом городе не хочет подчиняться обаянию лета и не хочет видеть ни лета, ни солнца.
«Буду жить спокойно, не делая зла, не тревожась и ничего не желая» - злорадно подумал я.
На проходной меня окликнул молодой охранник.
- Пропуск.
Молча иду мимо. Он догоняет меня и хватает за плечо. Оборачиваюсь.
- Руку убери.
Тон моего голоса заставляет его убрать руку. Говорю ему уже спокойно:
-Новенький? Я здесь шесть лет работаю.
- Но есть же правила. Для всех. Что тебе, трудно пропуск показать?
Он уже оправдывается. Все они так. И всегда так.
-Трудно… Иди. Обратно в свою будку. Живи по правилам.
Вхожу в ворота цеха. Я на работе.
* * *
Я опоздал, но у нас на работе сделка. И мой напарник знает, что мы наверстаем. И он не терял времени: станок включён, тираж подтащен к станку и распакован.
«Моя работа проста, я смотрю на свет». Пальцами правой руки захватить лист, движением руки накинуть его на рабочий стол станка, пальцами обоих рук воткнуть углы листа в упоры. Рама станка опускается, ракель движется и продавливает через сетку лак. Отпечаток на листе, рама идёт вверх. Пальцами левой руки захватить лист и положить его на ленту. И он уезжает под лампы сушиться. Это называется трафарет. Полуавтомат. А чтобы процесс стал безостановочно автоматическим нужен я.
Как мы шутили в нашем дурном, но дружном коллективе: мы жалкие придатки к станкам. Цикл трафарета занимает пять секунд. Пауза – ноль. Каждые пять секунд: правой рукой набросить, рама – вниз, рама – вверх, левой рукой снять. В час получается семьсот – восемьсот листов.
И такая дребедень – целый день.
Я не знаю, хорошо это или плохо, но очень скоро руки уже действуют сами, и голова может думать о чём угодно…
…правой рукой набросить…
… Фирму в которой я работаю, «Юбипринт», создал восемь лет назад мой бывший друг. Мы познакомились ещё раньше на торговой точке. Я там книги и журналы продавал, а он грузчиком подрабатывал и в полиграфическом институте учился. Потом он работал технологом, потом начальником цеха в большой фирме «LBL». И уведя часть заказчиков, купил огромный автоматический станок и стал самостоятельным. В России практически все фирмы размножаются почкованием…
…рама – вниз. Рама –вверх…
После первого же сделанного тиража трое печатников, генеральный директор – мой бывший друг, и главный бухгалтер – его жена напились до зелёных крокодилов, сели в «Москвич» и врезались в столб. Работа фирмы была на сутки полностью парализована. Все отделались лёгким испугом: порезы, ушибы, воротник вокруг шеи. Уже тогда я сказал, что крылья у ангела-хранителя фирмы размером с «Ашан»…
…левой рукой снять…
… Первый грузчик, которого приняли на работу, бухал как тварь. И в пьяном состоянии его постоянно «замыкало», и он уносился в свой инфернально-шансонный мир. Постоянно обещал меня убить, бросив под электричку. Один раз он набросился с топором на девочку, работавшую на ламинаторе. Та его, оказывается, не туда послала… Его не уволили после этого. Его уволили только после того, как он допился прямо на работе до белой горячки, упал и ударился затылком об пол. Возможно, ему помогли упасть…
…пальцами захватить лист…
…Все трое печатников были героиновые наркоманы. Мне не было страшно с ними работать. Было противно. Потом фирма встала на ноги и их уволили…
…накинуть. Снять…
…через пару лет в полиграфическом мире Москвы с нами уже считались. Все знали, что если ламинацию не могут сделать в «Юбипринте», её не сделает практически никто. И что таджики на вырубке творят чудеса скорости. И что мы можем отлакировать двадцать тысяч листов «сплошняком» пятью килограммами лака (предварительно разбавив его спиртом, чуть ли один к одному, но об этом всем знать не обязательно)…
…левой рукой – налево…
…личную жизнь шефа обсуждать, безусловно, не следует. Но он бухал, поигрывал в автоматах и изменял уже второй своей жене. В самом начале своей «карьеры» я весь взмыленный и взвинченный подошёл к нему и спросил: «Мы что - на пиратском корабле?». «Да» - ответил он. – «Что тебя не устраивает». А потом я стал преданным другом…
…лист уезжает под лампы…
…фирме уже шесть лет. Я полез в заброшенные каменоломни и познакомился там с молодым пареньком. Он был очень умным, но согласился поработать у нас. Так я намотал на свою карму пару лишних кругов в аду. А что? У нас уже работали тогда: миниатюрная девушка-гот, которая даже летом ходила вся в чёрном, включая высокие, до колен, ботинки на шнуровке; бывший десантник-мечтатель, который не был алкоголиком, но выпив пару раз в год, кидался шкафами в раздевалке; футбольный фанат восемнадцати лет, он ходил всегда в шарфе «Спартак» и с синяками разной степени свежести… Да и много ещё фриков чередой прошло сквозь кузницу кадров – «Юбипринт»…
Но у молодого умного паренька была неразделённая любовь. А в станке вырубки сломался тогда датчик планки аварийной остановки. И когда он подошёл ко мне, четыре пальца на его правой руке смотрели в другую сторону…
…рама вниз…
…я вызвал «скорую». Это был самый большой мой грех за всё время работы на фирме. Директор из бывшего друга превратился в нынешнего врага, но не уволил меня. А я не наделал глупостей. Такие дела…
…рама вверх…
Картинки прошлого чередой идут на экране в кинотеатре моей головы. Сто тридцать две паллеты, которые я снял за два часа «каром» из двух «фур»… Москва в дыму и наш менеджер встречает водителей в одном купальнике… Декабрьский холод, и в цеху замерзает вода… Вонь, грязь, деньги, веселье… Как там я спрашивал у девочки-гота: «Мне сегодня грустно, расскажешь что-нибудь весёлое?». «Представь, что ты умрёшь» - с улыбкой отвечала она.
Теперь мне не нужно это представлять. Но умирать, почему-то совсем не хочется…
Обед.
Мы собираемся на импровизированной кухне и греем по очереди судки с едой в микроволновке. У меня плохое настроение, но ко мне опять пристают. Через пару минут усердного жевания, кто-то вбрасывает вопрос мне
- Ну и что нам сегодня настрадает предсказамус?
- Отстань. У меня сегодня плохое настроение и я буду говорить правду, - вяло огрызаюсь.
-Отлично! Тогда говори, кризис будет?
-Будет, будет… - я отпиваю горячий чай с молоком.
- И как он будет?
-Как, как… Нефть подешевеет, доллар подорожает. Многие фирмы разорятся, включая эту. И мы разбежимся кто куда.
- И сколько будет бакс стоить? И когда?
- Около ста рублей. А нефть будет сорок долларов за баррель. А когда? Вот-вот. Максимум – через год.
-Сто рублей! – Все оживляются. – Врёшь ты всё! Он сейчас тридцать стоит.
-А война будет? – спрашивает человек с татуировкой сталкера в противогазе на всю руку.
- Будет.
- И кто будет воевать?
- Это очевидно: Россия с Америкой.
- Да ты гонишь!! – все уже курят и шумят, а не обедают. – И где?!
-Да хоть Крым не поделят… Или Приднестровье, или Калининград. Но вероятнее всего из-за хохлов нас стравят. И на их же территории.
- А что потом? – похоже, эта девочка мне действительно верит.
- Потом? Когда? Через миллион лет? Потом эта война кончится. Все опять привыкнут жить в нищете. Производство будет продолжать падать. Россия распадётся на множество суверенных государств… Но вероятнее, все как один, в едином порыве патриотизма и идиотизма проголосуют за крепкую руку. И крепкая рука, не дрогнув, затянет гайки и сохранит страну. Так что есть только два варианта. Нищета, тоталитаризм, целостность страны. Или нищета, разруха, распад и медленная деградация…
-У тебя нищета по-любому выходит.
-А я чем виноват? Страна такая, - я бросаю бычок в банку с водой и собираюсь идти работать.
- А у нас в семье родится мальчик или девочка? – у него жена на втором месяце.
- Мальчик.
- А я женюсь на Наташке?
-Всё, хватит! Это - уже за деньги!
…пальцами правой руки взять лист…
…за час я зарабатываю на один паровозик «Чаггингтон». Или на килограмм мяса. У моего сына уже сорок паровозиков, и он уже в три года читает с листа бумаги их имена. Вот такая вот мотивация к чтению. Надо будет ему книжку «Звёздные войны» купить…
…правой рукой набросить…
…бессмысленная тупая работа. Ради денег. В этой стране всё ради денег. Почему все молятся в церквях? Им надо бы молиться в банках. За деньги они готовы на всё. Вопрос только: кто и за сколько…
…рама – вниз. Рама - вверх…
… первый раз мне показали мою смерть в пять лет. Я увидел, что когда мне исполнится двадцать восемь, внутри меня загорится огонь, и я упаду и не встану. Через тридцать дней после моего двадцативосьмилетия меня увезли в больницу с приступом аппендицита. Но успели.
Я не вижу будущее точно. Я скорее вижу образы, а не картинки. И тогда, уже в больнице, в одном из послеоперационных снов, я увидел. Мне исполняется тридцать восемь. И я лежу на грязном асфальте, меня бьют ногами, и я закрываю глаза…
…левой рукой – снять…
Рамой – по рукам!! Успеваю отдёрнуть, но больно. Трясу кистью правой руки. Подбегает помощник. Отмахиваюсь: всё нормально. Будут синяки, да и только. Скорость может снизиться. Деньги…
…пальцами правой руки, больно, взять лист…
Poussi;re br;lante,
la fi;vre a eu raison de moi
Je ris sans rire, je vis, je fais n'importe quoi
Et je divague
J'ai peur du vide
Je tourne des pages
Mais des pages vides
Горячая пылинка,
Лихорадка взяла верх надо мной
Я смеюсь без смеха, я живу, я делаю что попало
И я заговариваюсь
Я боюсь пустоты
Я листаю страницы
Но страницы пусты
* * *
Выхожу с проходной и иду на электричку. На улице светло. Но на чистое небо наползает огромная туча. Причудливый сумрачный предгрозовой свет. Жёлтые цветы, пробивающиеся сквозь асфальт, кажутся цветной каменной скульптурой. Смысл жизни всегда только в том, чтобы жить. И больше ни в чём. Когда тебе суждено скоро умереть, возможно сегодня, понимаешь это на редкость отчётливо.
В электричке мало народа, и все переговариваются негромко. Словно страх надвигающейся грозы смог пройти сквозь стены вагона и сквозь тысячелетия генетической памяти. Плюхаюсь на сиденье, и тут же звонит телефон.
Звонит мой бывший коллега. И мы начинаем вдохновенно и монотонно обсуждать частности открытия собственного дела. Ну это типа как станок купить и самим ламинировать. Помечтать-то нам можно? Соседи по лавочки слышать мои фразы: «По рубль семьдесят за лист», «матовая медленнее», « и если таджикам можно и по 800 за ночь платить». Слева от меня сидит девушка лет двадцати пяти, страшненькая, читает брошюрку с формулами. Внезапно она больно пихает меня локтем в бок и говорит возмущённо: «Может хватит уже бубнить!». Я продолжаю разговор ещё минут пять, но потише. Потом выключаю телефон, поворачиваюсь к девочке. На моём лице – милая улыбка, а во взгляде читается: «Тебя из поезда выкинуть или за нос укусить?». И говорю:
- Я понимаю, что мешал Вам некоторое время. Но! – Я в принципе не хочу, не такая я уж и сволочь. Но меня уже несёт – не остановишь. – Но! Я готов оплатить это время Вам в десятикратном размере. Вряд ли Вы получаете больше ста рублей в час. – Окидываю её взглядом. – Поэтому, из расчета тысяча рублей в час, вот вам за шесть минут.
И протягиваю ей сто рублей.
Я ждал, что она мне влепит пощёчину. Или хотя бы обматерит. И тогда я бы запоздало извинился. Но…
Но на её лице я увидел отражение борьбы двух чувств. Стыда и алчности.
- Берите, берите – это ваше! Ну берите – заслужили! – дьявольски напирал я.
Она боролась секунд десять. Потом выхватила у меня бумажку денег, покраснела и убежала в другой вагон. Другие свидетели этого аттракциона не проронили ни звука. Я расхохотался и пошёл в тамбур.
Да, с этим народом можно делать что угодно. Главное – платить. Я смеялся, понимая, что я – сволочь. Мне было даже жалко её, там, в уголке злорадства.
Когда я вывалился на платформу, смех, готовый уже перейти в слёзы, закончился. На душе было мерзко и тревожно. Вдалеке, за чёрными облаками, прогрохотало, и первые крупные капли упали вниз. Я шёл по платформе и чувствовал, что из меня выдрали ещё один кусочек души.
Пусто.
Мрачно.
Страшно.
Они стояли у платформы за кустами. Их было восемь. Лет по двадцать двадцать пять каждому. «Вот и всё!» - подумал я. – «Дальше всё будет по сценарию».
Но страх не парализовал меня. Моя душа, в очередной раз только что обмакнутая в мерзость человеческую, начала привыкать. И что-то или кто-то там громко сказал: «Нет!»
Не зря же мне только что напомнили про деньги. Сколько стоит моя жизнь?
-Стой, стой, стой, красавец! Закурить не будет? Деньгами не богат?
Это не главный. Главный чуть в стороне. Руки в карманах.
Я подмечаю каждую мелочь. Кто где стоит. Кто может напасть первым. Куда бежать. И кого бить первым.
- Да нет, наверное, - задумчиво и заторможено говорю я. И одной рукой достаю пачку сигарет.
Они смелеют. Начинают подходить ближе.
- А если поискать?!
- Не стоит…
Главный, в засаленной бейсболке, делает шаг ко мне и достаёт из кармана руки. В одной из них – нож.
- Ты чё, самый борзый тут?!
Сколько стоит моя жизнь? Да рублей триста! В правом кармане – несколько бумажек и мелочь. И дома меня ждут те, кого я люблю.
-Всё, всё. Я всё понял. Сейчас.
Медленно достаю из кармана скомканные бумажки и горсть мелочи. Пару секунд стою с протянутыми занятыми руками. Потом резко бросаю пачку и деньги влево. И тут же бью под дых, стоящего справа от меня. Он ещё не согнулся, а моя правая нога уже врезается в пах главарю. Тот роняет нож и присаживается на корточки. Тут же бью его ногой в лицо. Подхватываю с земли нож. Перекатываюсь по земле направо. Вскакиваю. И несусь наперерез подходящей электричке.
Сзади раздаётся мат, и кто-то бежит за мной. Оглядываться некогда. Я должен успеть. Страха нет, есть только расчет. Электричка уже гудит, до неё метров десять. Я в три прыжка оказываюсь на рельсах. Последний прыжок, аж кольнуло ногу, и через миг сзади меня всё покрывает грохот состава.
Всё-таки падаю. Тут же вскакиваю. Бегу в кусты. Дальше – небольшой заросший ручей, болото и пруд. И по деревне можно добраться до дома, но с другой стороны рельсов. Ветки больно хлещут по лицу, ноги чавкают по осоке. Минут через пять останавливаюсь.
Замечаю, что мир вокруг шумит ливнем. Гулко бьётся в груди и хрипит в горле. Немного трясёт. Но, кажется, всё закончилось…
Можно опять жить.
Я поднимаю глаза. Сверху текут струи воды.
Так я и стоял статуей. С меня стекала вода. Сверкали молнии и гремел гром.
А потом я поднял руки и обматерил это небо.
Утопил в болоте нож. Замыл кое как штаны в ручье. Размазал воду по лицу. И пошёл домой. Странно, что плейер уцелел. Он у меня и под дождём работает. Люблю такие вещи. Они не ломаются.
Mais mon Dieu de quoi j'ai l'air
Je sers ; rien du tout
Et qui peut dire dans cet enfer
Ce qu'on attend de nous, j'avoue
Ne plus savoir ; quoi je sers
Sans doute ; rien du tout
; pr;sent je peux me taire
Si tout devient d;go;t
Но мой Бог, на что я похожа
Я не гожусь вообще ни на что
И кто может сказать в этом аду
Чего от нас ждут, я признаю,
Что больше не знаю, на что я гожусь
Несомненно, совсем ни на что
Теперь я могу замолчать
Если все станет отвратительным
…Уже открывая дверь подъезда, я услышал из мокрых сумерек пьяные голоса:
- Б.л.я.д.ь! Ё.б.а.н.ый в рот на х.у.й!
«Это они не меня зовут, это они просто лают», - подумал я и вошёл в дом.
Март 2013. Март 2015.