Кукла по имени Девочка
Повесть
1.
Нет, определённо это был её день. С утра Леру никто не разбудил, как это обыкновенно бывает по субботам, когда мама затевает свою традиционную постирушку, а баба Настя, собираясь на рынок, встаёт ни свет, ни заря, бренча при этом тазами и передвигая зачем-то стульями. И потом, когда Лера, заспанная и с ямочками на розовых после сна щеках, пошла умываться, никто не попенял ей, что, мол, завтрак давно остыл и что она, вообще, махнула на себя рукой, если даже в вопросах режима позволяет себе недопустимые вольности. И ленивого пса Радю, оказалось, не надо выгуливать, потому что его уже в доме не было. И даже утро в оконце её комнаты улыбалось во весь свой солнечный рот бездонно голубым небом и колыхало тюлевую штору тёплым, невесомо щекочущим кожу весенним ветерком.
Тоненьким колокольчиком пропикало спрятанное где-то в глубине бабушкиного уголка радио и, не обнаружив никакого к себе внимания, беспечно забренчало бодрым маршем утренней гимнастики.
Сколько помнила себя Лера, она никогда так сладко не высыпалась. Приученная вначале строгим отцом (он ушёл из семьи, когда Лере было шесть лет), а потом под призором бабы Насти, она и в детстве ощущала необъяснимое чувство ответственности за непременное исполнение утренних процедур и всех последующих ритуалов вхождения в будни, даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости. А потому её утренний сон был всегда таким зыбким, что она просыпалась от любого звука и после этого уже не могла заснуть.
Сладко потянувшись, Лера подошла к зеркалу и машинально провела ладошкой по щеке. Ещё не просветлённое утренним солнышком отображение глянуло на неё заспанными, чуть припухшими глазами и, недовольное собой, зябко дёрнуло оголившимся плечиком. Лера вообще-то не любила смотреться в зеркала. Она с детства завидовала подружкам, не упускающим ни малейшей возможности покрутиться возле любого появившегося где-нибудь у них на пути своего отображения. А что ей было высматривать в зеркалах? Свою невзрачную физиономию со светлыми рыжеватого отлива и реденькими, зачёсанными для объёма волосиками? Невысокую худенькую фигурку с еле обозначившимся бюстом?
Леру в её девятнадцать лет все принимали за школьницу. И это была её большая, труднопереносимая трагедия. Она не встречалась с парнями, ни разу не целовалась. Вообще-то, если не считать той вечеринки, когда на Веркином балконе её вдруг начал лапать полузнакомый парень, которого привела в компанию какая-то из Веркиных подружек. Конечно, нельзя сказать, что на неё так уж никто и не заглядывался. В школе она чувствовала заинтересованное отношение к ней «пана спортсмена» – Сергея Чернышова, а на выпускном вечере её взял да и пригласил на танец Вася Гущин, тот парень, в которого она была безнадёжно влюблена, кажется, с первого класса. Но то всё было мимолётным и случайным.
Жизнь проходила мимо, утекая струйками воды весенних ручейков, истаивая легкими облачками летнего высокого неба, растворяясь в ночи стылым зимним ветром. Школьные деньки, упорхнув в глубину вчерашних волнений, остались за спиной ярким солнечно-оранжевым пятном. И ожидание новой взрослой жизни делало окружающую действительность нестерпимо вялотекущей. Как-то всё не так получалось у Леры, как ей мечталось, когда она заканчивала школу. Институт, в который она решила по настоянию мамы поступать, уже сразу, как вошла Лера в массивную дверь и на неё пахнул из глубины его коридоров затхлый запах пыльных бумаг, показался ей холодным и недружелюбным. Она потому как-то непонятно для себя и набрала, наверное, такое число баллов, которого оказалось недостаточно для поступления. И всё бы ничего, но Лере было обидно до слёз, что Верка, которая вечно перебивалась с тройки на четвёрку, в тот институт поступила.
Но пережив обиду, Лера вначале неосознанно для себя, а потом вполне реально вдруг ощутила некую закономерность своей неудачной попытки. Она как будто кем-то была предупреждена от ложного шага, могущего привести её совсем не туда, где ей быть должно, в соответствии с её жизненными представлениями.
- В конце концов, могу я сделать выбор сама, - сказала она однажды маме, когда та предложила пойти к ней на завод работать чертежницей в конструкторское бюро.
- И каков он – твой выбор? – поинтересовалась тогда мама.
- Хочу быть юристом.
- И как ты себе это представляешь? – мама чуть не выронила из рук вымытую тарелку.
- Пойду учиться в юридический…
- Но в нашем городе…- начала было мама.
- Поеду в областной центр. Ты же меня отпустишь, мамуля, - заискивающе глядя маме в глаза, промурлыкала нарочито театральным голосом Лера.
- Не знаю, не знаю…- мама всматривалась в глаза дочери, сбитая с толку неожиданной смешливостью концовки разговора. – А что потом? Ты хоть представляешь, чем они занимаются – юристы?
- Юриспруденцией.
- Я серьёзно…
- Мамочка, не беспокойся…я представляю.
- И работать в конструкторское бюро поэтому не пойдёшь?
- Я уже ходила в городской суд.
- В суд? Зачем?
- Меня берут на работу секретарём.
- Ну, когда ты всё успела? – всплеснула мать руками. – Даже не посоветовалась…
- Я хотела, но так всё быстро получилось.
- А учиться будешь на заочном? – чуть подумав, спросила мама. – Так, ведь, оно удобнее будет. Без нас-то с бабушкой ты там в чужом-то городе…
- Пока не знаю? – не смогла соврать Лера, твёрдо уже решившая уехать из дома.
Она как будто подошла к краю пропасти и, с ужасом вглядываясь в острые уступы её дна, решительно занесла ногу на скользкую от песчаных наслоений еле приметную тропку, уходящую вниз. Она понимала, что только такое крутое решение поможет ей отрешиться от постепенного сползания в болото будничной рутины, в котором если и суждено вспыхнуть сполохам искренних чувств и желаний, то этими сполохами, в конечном счёте, окажутся никчемные болотные газы.
…А денёк и вправду оказался незаурядным. После обеда, когда Лера засобиралась в давно уже числившуюся у неё в неотложных планах парикмахерскую, в прихожей зазвонил телефон и мама, взявшая трубку, вдруг удивлённым голосом позвала её:
- Тебя просит какой-то незнакомый мужской голос…
- Алё, - стараясь не выдать волнения, бодро сказала в трубку Лера.
- Мне бы хотелось услышать Валерию, - вкрадчиво отозвался приятный мужской баритон.
- Я слушаю…
- Это говорит Стас Васильев. Ты меня знаешь. Мы учились вместе до пятого класса. А потом меня родители перевели в другую школу…вспомнила?
- Да… - неуверенно отозвалась Лера.
- Тут такое дело… - замялся Стас,- вобщем, мне твой телефон дала Вера, твоя подруга.
- Зачем? – не поняла Лера.
- Я хочу пригласить тебя сегодня в нашу компанию. У меня день рождения, понимаешь? Пацанов много, а девчонок мало…Вот Вера и предложила.
- Но я, наверное, вашу компанию не знаю, - выдавила из себя Лера, ощутив неожиданный жар на щеках и ушах.
- Меня знаешь…и Веру знаешь.
- А сколько всего будет людей…ну, народу, в смысле?
- Человек десять. Так ты согласна? Если да, то я тебя жду в пять вечера. До встречи.
Посидев в прострации на пуфике минут пять, Лера взяла снова трубку телефона, накрутив номер Веры.
- Слушай, подруга, - начала она без обиняков, - ты почему меня не предупредила о вечеринке?
- О вечеринке? – словно удивившись, переспросила подруга, - а ты что, не рада?
- При чём тут: рада - не рада…
- Ты не боись, Лера, парни все надёжные. Стас, между прочим, уже сам зарабатывает…в оркестре играет на трубе.
- Ну, ты даёшь, Верка! – ужаснулась Лера, - и с каким подарком я пойду к этому…трубачу? Ты хочешь выставить меня на посмешище?
- Вот тут ты очень неправа, - невозмутимо возразила подруга, - Стас специально оговорил эту тему – подарки от девчонок он принимает только в виде поцелуя в щёчку.
- Вера, не темни…
- Да ты не думай ничего плохого, подруга…Что ты, в самом деле, как дева…орлеанская.
- Ты с ним дружишь? - пропустив мимо ушей Веркину колкость, поинтересовалась осторожно Лера.
- Со Стасом? – Вера задорно хихикнула. – Мне и Витька за глаза хватает.
- Какого Витька?
- Того самого, у которого фамилия Зверев…Знаешь такого?
Ещё бы Лере было не знать своего многолетнего соседа по парте. От одного только упоминания об этом хитроглазом, с вечно снующими в поисках бестолковых занятий короткопалыми лапками хомячке ей стало весело и забавно.
- Так он тоже там будет? Чего же ты сразу о нём не сказала.
- А то что? Твои сомнения вмиг развеялись? Колись, подруга, я что-то пропустила?
- Да, всё нормально, Вера. Витёк, хоть и балабол, а всё равно свой человек.
- Не говори…доморощенный.
…И в парикмахерской очередь оказалась небольшой. И мастер, смуглая блондинка с пышными формами, мило улыбнувшись, взялась делать ту прическу, какую попросила Лера, показав пальцем на румяный портрет синеокой красавицы, висевший над входом в зал. Всё указывало на то, что день до самого своего заката обещал быть для Леры везучим.
Даже сиреневая блузка, висевшая раньше на Лере каким-то балахонистым мешком, вдруг оказалась вполне по размеру – в меру свободной и в меру облегающей. Только с туфлями пришлось немного подумать: те, что были приличными, требовали небольшого ремонта. Хорошо, выручила мама, достав из своих обувных заначек довольно даже симпатичную пару, хотя и немного вычурную – с легкомысленными бантиками на застежках.
Стас жил в двухэтажном доме на восточной окраине их городка, которую в последнее время местные жители стали в шутку называть «суходойскими дачами». Почему «дачами» - понятно: коттеджные застройки все сплошь утопали в буйно разросшихся на местных черноземах зарослях сиреней и черемух. А вот «суходойку» понимали только местные, потому что название той окраины шло от стариков, утверждающих, что так называлась речушка, когда-то там протекающая, а потом якобы высохшая. Но даже и те старики не могли толком объяснить: а почему все-таки «суходойка»? Ведь, уж поскольку «дойка», то само по себе – мокрая.
Дом был старым (с деревянными лестничными пролетами и массивными перилами на старомодно резных опорах). И все в нем указывало на добропорядочность и самоуважение его жильцов. На подоконнике коридорного окна необычно для мест общего пользования желтенькими огоньками весело подмигивали из керамических опрятных вазочек мясистые экзотические цветы. Полы были свежепомытыми, стены – чистыми, опрятно побеленными. И даже под плакатиком с безапелляционно суровым призывом «Не курить!» в углу лестничной площадки на втором этаже стоял вполне пристойный столик с массивной стеклянной пепельницей, наполовину заполненной окурками.
Лера, поначалу чувствовавшая привычную оробелость, неожиданно для себя быстро освоилась и уже к третьему тосту ощутила уверенность и привычную общительность. Она несколько раз очень удачно вставила шутливые реплики в застольные приколы, с непринужденной кокетливостью ответила на прямолинейно-дебиловатый комплимент одного из гостей и, наконец, сказала загодя припасенный тост в стихах для именинника, чем вызвала всеобщее восхищение и неподдельный восторг.
Квартира Стаса была четырехкомнатной, а потому, когда дело дошло до танцев, гости стали разбредаться из гостиной.
- Друзья! – предупредил Стас, щелкая кнопками музыкального центра. – Танцуем в моей комнате, а в спальню моей маман прошу не заходить.
- Оп-паньки…- покрутил пальцем у виска Витёк, - а в порядке исключения?
- Я дважды не повторяю, - вскинул на него свои белёсые ресницы Стас.
- Да ты зря боишься, обойдемся без оргий, - хохотнул было Витёк, но осекся и примирительно добавил, - раз нельзя, значит нельзя…
Леру пригласил вначале малоразговорчивый парень с невыразительной внешностью. Не представившись, он заговорил о каких-то своих друзьях, о которых Лера совершенно не знала, но молчала и поддакивала, потому что парень был явно неадекватен, а таких она интуитивно побаивалась. Потом она танцевала с Веркиным Витьком, сразу начавшим её демонстративно лапать.
- Давай-ка поаккуратней, - тут же резко оборвала его Лера, на что Витёк, ухмыльнувшись, возразил:
- А Верке нравится…
И музыка металась меж колеблющимися на позолоченных обоях тенями и тяжелыми портьерами пурпурных штор, меж потолком с хрусталём раскоряченной крестом люстры и цветным линолеумом пола, между разгоряченными танцем молодыми телами, не находя выхода и впитывая в себя все те эмоции, какие возгораются от весёлого ощущения близкой вседозволенности. То тут, то там танцующие пары замирали, прильнув друг к дружке и встретившись губами. То тут, то там проскальзывали, словно случайно, откровенные телодвижения и недвусмысленные жесты. Музыка то ускорялась, провоцируя немедленное претворение в действие всех тайных желаний, то вдруг замедлялась, помогая сосредоточиться на осознании наиболее благостных эмоций. И всё то замкнутое пространство, на котором действовало это неуёмное смешение пульсирующих в такт разгоряченным сердцам мелодий и ритмических звуков, определяло такое настроение, от которого становился безвольным любой здравый рассудок.
В какой-то момент Лера почувствовала, что за пурпурной завесой штор, как за сполохами июньской молнии, затрепетали листьями нестройные ряды деревьев – то ли осин, то ли берёз. В дальнем проёме раздвинувшегося за ними пространства ясно проступили контуры скособоченного строения. Закрытые резные ставни…деревянное высокое крыльцо…кольцо, вместо дверной ручки…И маленькая девочка на крыльце. В сиреневом платьице и в синих туфельках. С кукольным фарфоровым лицом…
…У Стаса стал откровенно заплетающимся язык.
- Я…как будто…ты понимаешь? Могу твердо сказать…но тебе же все по барабану…верно?
Лера, положив руки на его угловатые плечи, думала о чём-то своем и улыбалась.
- Ну, так и зайдем сюда…не в коридоре же целоваться…
Он неожиданно нажал коленкой на дверь спальной и увлек в открывшийся проем Леру.
- Ой! – вскрикнула Лера и зачем-то добавила. – Здесь темно.
- А мы…темноты не будем бояться…- Стас крепко стиснул объятия и впился губами в Лерины губы.
Лера слабо оттолкнулась и задрожала, ощутив настойчиво ищущую низ её живота руку Стаса. И тут до её слуха вдруг донесся хотя и приглушенный, но явственно живой звук чьего-то сдавленного кашля.
- Тут кто-то есть, - испугалась она, - пусти…
- Да никого нет…я же сказал.
- Есть кто-то…и кашляет…включи свет.
- Слушай, девочка, ты чего тут раскомандовалась, - Стас ослабил объятия и шагнул в темноту.
И тут же пьяно загремел, споткнувшись:
- Какая же скотина поставила здесь стул у дверей?
Лера пошарила рукой по стене и, нащупав выключатель, робко щелкнула клавишей.
Взгляд ее, скользнув по фигуре комично раскорячившегося на полу Стаса, упёрся в глядевшие на неё с кровати, стоявшей у дальней стены, внимательные глаза худенького востроносого мальчишки. Нет, он не был осуждающим, тот взгляд. Мальчишка глядел на Леру глазами скорее понимания и сочувствия. И ей было нестерпимо стыдно под этим добросердечным взглядом. «Что он мог подумать? И кем теперь представляет меня, - застучало звонкими молоточками в висках.
- Ну, всё, спектакль окончен… - встал, наконец, на ноги Стас и, как ни в чем ни бывало, взял Леру за руку, - пойдём отсюда…
- Это кто там был? – спросила Лера, когда они вышли из комнаты.
- Брательник…- махнул рукой Стас, явно не желая разговаривать на эту тему.
- Но почему он тут? Зачем он один в тёмной комнате? – Лера с ужасом посмотрела на громоголосую компанию, топчущуюся в углу гостиной.
- Сам не захотел уходить…сказал, что мы ему не мешаем…
- Но как это – не мешаем?
- Да так…он у нас инвалид…мы привыкли…
- Инвалид? – Лера оглянулась на дверь закрытой комнаты и тут же взгляд внимательных глаз снова пронзил её сквозь мрак, качающегося в волнах музыки, хмельного веселья.
2.
На следующий день Лера проснулась от какого-то звонкого и однотонного гудения, которое во сне вначале исходило от автомобиля, катящегося на неё с крутого пригорка, а потом – от большой птицы, прячущейся в темноте длинного коридора. Она открыла глаза и прислушалась. Под кроватью что-то с хрустом шевельнулось. И в ту же минуту к её руке, которую она не успела отдёрнуть, прикоснулось что-то мерзкое и влажное.
- Мамочка! – взвизгнула от испуга Лера и тут же улыбнулась, увидев на полу перед собой бесхитростно внимательную мордочку Ради.
- Как ты меня напугал, - прикоснулась босой ногой Лера к блестящей рыжей собачей шерсти, - небось, опять тебя выгулять некому?
На кухне привычно громыхала кастрюлями баба Настя.
- Бабуля, дай попить! – просунулась в дверной проём Лера.
- Ну, подружка, заставила же ты нас вчера с матерью поволноваться…- взглянула на внучку прищуренным глазом бабушка, - ведь, поди, под утро пришла?
- Да, что со мной должно было случиться, бабуля? Я же с Веркой была…
- То-то и оно, что с Веркой. Не нравится мне твоя подруга.
- И чем это она, спрашивается, не заслужила твоего доверия, бабуля? Какая-то ты у нас придирчивая…
- А ты сама не знаешь?
- Не знаю, бабуля…просвети.
Лера налила в кружку из заварочного чайника и жадно глотнула.
За окном шумно зачирикали воробьи. И только тут Лера вспомнила, что ей на двенадцать часов назначена встреча с кадровичкой суда. Она тоскливо поглядела в окно, взяла со стола украдкой от бабушки (та всегда была недовольна такой манерой еды) горячий блин и вприпрыжку поскакала в свою комнату.
Электронный градусник на столбе у городской мэрии показывал «плюс десять». И эта цифра, слабо различимая в свете солнечного дня, уже сама по себе вселяла в душу Леры веселую надежду на скорое пришествие настоящей весны. Она быстрым шагом пересекла площадь с обсиженным голубями памятником Ленину и вышла к остановке автобуса, на которой одиноко стоял с хозяйственным пакетом в руках худощавый парень. Лера, машинально скользнув взглядом по его невыразительному лицу, уже было отвернулась в сторону привычно забренчавшего своими изношенными железяками автобуса, как вдруг тот парень, улыбнувшись, громко ее позвал:
- Лера…так, кажется, вас зовут?
- Да…- удивленно уставилась она на него.
- Вы меня не узнаёте?
- Не…совсем.
- Я Миша…ну, в общем, брат Стаса.
Лера тоже неловко улыбнулась и, сама не зная почему, смущенно заоправдывалась:
- Ты извини…так получилось как-то глупо…я же не знала, что ты там был…а Стас ничего не сказал про тебя.
- Я ведь не хотел вам мешать.
- А у нас ничего и не было.
- У меня просто очень болела голова, и я принял снотворное…
- Но ты не спал.
- Нет, я после уснул и ничего не слышал. Вы мне нисколько не мешали.
Лера взялась за поручень автобуса и поставила ногу на подножку:
- Тебе на какой маршрут?
- На этот же, - суетливо дёрнулся к ней Миша.
- Я до горсуда…
- И я туда же…
Они сели рядышком на одно сидение и замолчали, глядя в залитое дождевой водой оконное стекло.
- А ты совсем не похож на брата, - вдруг сказала шёпотом Лера, взглянув лукаво на тщетно пытающийся сделаться невозмутимо отрешенным профиль Миши.
- И это все находят странным, – не только ты: ведь, мы близнецы.
- Близнецы? – удивилась Лера, - но ты выглядишь моложе.
Миша повернул голову к окну и, обиженно поджав губы, медленно ответил:
- Я родился больным…это понятно?
- Что понятно? – растерялась от своей невольной бестактности Лера. - Я что-то не то сказала?
- Да, нет…все нормально…нам выходить на следующей остановке.
Они вышли, разделенные людьми, из маршрутки и, не глядя друг на друга, зашагали в разные стороны. Лера, чувствуя себя виноватой, тоскливо сжимала в кулачке носовой платок, который почему-то оказался в кармане пальто, и смотрела по сторонам ничего не соображающими глазами. Ей было мерзко из-за того, что Миша обиделся на её слова. Но и особых намеков на оскорбление или уязвление самолюбия она никак не могла найти в тех своих словах, какие Мишу могли обидеть. «Да, он просто псих, - успокаивала Лера себя, досадуя на свою излишнюю эмоциональность, - шел бы своей дорогой и не знакомился, коли нервы никуда не годные».
В суде её никто не ждал. Кадровичка, предупредив свою соседку по столу, уехала куда-то «по служебным делам», и Лера отправилась домой пешком, решив сократить путь через городской парк. Она любила эти молчаливые, пахнущие свежестью и просвеченные солнцем заповедные места. Какой-то необъяснимый зов притягивал её к высоким, резным воротам парка, за которыми мирно дремали старые липы с клёнами.
Лера шла по скользкой от оттаявшей наледи дорожке, и душа её пела от тихого восторга. Она машинально посмотрела на вспорхнувшую с крыши далёкой беседки стаю красногрудых свиристелей и ей показалось, что в этой неприкаянной будничности весеннего дня и кроется разгадка её настроения и какого-то важного желания. «Ведь, не может быть не наполненным смысла любой прожитый день, - думала она, - Куда мы двинемся без обстоятельств? Они необъяснимы, но они есть. Они непредсказуемы, но воля их появления смутно всегда обозначена…Чего я хочу от жизни? Разве не толкают меня обстоятельства к тому, чего я пока не понимаю?».
Но солнышко беспечно сверкало с вышины безоблачного неба, хрустел под ногами талый ледок и где-то за высокой деревянной оградой парка непрерывно крякали приглушенные расстоянием гудки автомобилей. И ничто не указывало на скорую отгадку вопроса, который все последние дни мучил Леру: «Как жить дальше?».
За поворотом на главную аллею дорожка стала суше. Лера пригляделась и в просвете высоких клёнов, вплотную подступивших к дорожке, она вдруг заметила на дальней скамейке недвижно склонившуюся фигуру человека. Лере как-то в голову не приходило, что в парке в такое дневное время кто-то мог ещё находиться, кроме неё. «Что за чушь…- прошептала она, невольно замедляя шаги, - вот трусиха…».
Фигура на скамейке пошевелилась и подняла голову.
- Послушай…это снова ты?
Лера в нерешительности остановилась и, молча, смотрела на приближающегося к ней парня.
- Ты как тут? – невпопад спросила она, узнав своего недавнего собеседника и не понимая: нужна ей эта встреча или нет.
- Библиотека закрыта…а домой идти не хочется.
- У меня, между прочим, тоже облом получился…
- И куда идешь?
- Домой.
- А живешь где?
- У дворца…
- Далеко…
- Ничего…
Они вдруг оба замолчали. И Лере почему-то стало неловко за свою неуклюжесть и заплетающийся от внезапной оробелости язык. Она вымучила улыбку и неожиданно для себя предложила:
- Ну, так проводи…если никуда не спешишь.
- А ты не боишься? – взяв бесцеремонно у Леры пакет с документами, Миша зашагал чуть впереди от нее.
- Кого мне бояться? Тебя?
- Ходить здесь одной…
- Да нет, как-то не думала.
- А зря…недавно в газете писали…
- Про бандитов, наверное? Угадала?
- А ты не смейся…раз на раз не приходится.
Они снова помолчали, потому что Миша оступился и, неловко подпрыгнув, вдруг начал прихрамывать.
- Ты только не обижайся, - прервала молчание Лера, - я тебя спросила тогда в автобусе…
- Да, я ни от кого не скрываю, что больной. Но ты же, ведь, должна понимать, что мне от этого не делается радостно. Я привык чувствовать на себе жалостливые взгляды, но мне до того тошно от них, что хоть руки на себя накладывай. Все видят во мне жалкое, обиженное богом существо, которое надо во что бы то ни стало пожалеть. Вот и тянутся ко мне со своими словами поддержки, словно пытаясь показать всему миру свои красивые душевные качества.
- А я и не хотела твоих признаний. Тебе зачем рассказывать каждому встречному о своих проблемах. Тебе не кажется, что ты на них зациклился и в каждом слове собеседника ищешь одному тебе понятный подвох.
- Ты так думаешь? – Миша даже хромать перестал.
- Ты жалеешь себя и, наоборот, злишься на весь мир…ведь, так?
- Я не злюсь, мне просто обидно.
- Вот-вот…а у тебя нет разве никаких надежд? У тебя какой диагноз?
- Диагноз? – Миша неестественно рассмеялся, - Так я тебе и открылся…тебе не все ли равно?
- Ну, не хочешь, не говори, - постаралась не обидеться Лера, - я же – не от праздного любопытства…
- Ты мне прямо скажи: тебе зачем знать про мои болячки? - немного помолчав, спросил Миша, - если не от праздного любопытства…
- Не знаю, - простодушно отозвалась Лера, - если я скажу, что хочу тебе помочь, то ты опять будешь говорить мне всякие гадости.
- Помочь?
- Да, помочь…или тебе безразлично чье-то к тебе внимание?
Лера и сама не заметила, что сказала то, о чём она никогда никому не говорила. «Я что, призналась ему в том, что к нему неравнодушна? - удивилась она про себя. Ей показалось, что она и вправду начинает понимать этого нескладного, но чувственного парня. «Да, он и симпатичнее своего братца…если присмотреться к нему внимательнее», - вдруг решила она, искоса бросая на Мишу оценивающие взгляды.
- Я ещё ни с кем из девчонок не дружил, - Миша повернул к ней улыбающееся лицо,- я же не такой, как все.
- Я уже это поняла…я тоже не такая…и что с того?
- Я не понимаю девчонок…я не знаю, как себя вести в их обществе, о чем разговаривать.
- Здрасьте…- рассмеялась Лера, - а со мной ты о чем говоришь?
- Сам не понимаю, - развёл руками Миша, - но ты же согласишься, что не о том, о чем нужно?
- Нет, не соглашусь…уж не воображаешь ли ты, что тема разговора устанавливается исключительно сильным полом? Или, может быть, ты думаешь, что разговор парней более содержателен?
- Ты меня не так поняла.
- Вот…я уже тебя и не понимаю…
- Кстати, о понимании…- вдруг сделал нарочито серьезное лицо Миша. – Как говорили древние: «Чтобы понять собеседника, надо просто постараться услышать то, что он говорит».
- Ах, какие же мы умные…и ты меня слышишь?
- Ты не смейся…по-моему, да…
3.
Капризны вёсны на северном Урале. Только, глядишь, затренькали капели, зажурчали ручейки…а утром, бац, - и снова зима: тихо кружится уже никому не нужный снег, а жгучий ветерок снова щиплет уши спешащим по своим делам прохожим.
Лера, запоздало жалея о забытых дома перчатках, привычно вклинилась в поток пешеходов, спешащих в одном направлении – в сторону большого завода, дымы которого уже явственно ощущались в утренних запахах города. Завод источал эти дымы, как змей Горыныч - исподтишка и злонамеренно. И всякие разные меры, доводимые словоохотливыми журналистами местной газеты до сведения горожан по снижению вредных выбросов, этому змею были – как слону дробина. Дымы стали визитной карточкой города, как и снеговые шапки далёких гор, отчетливо видимые по утрам из окна рабочей комнаты конструкторского бюро.
Лера улыбнулась, вспомнив своё первое появление в этом заваленном чертежами и бумагами помещении на четвертом этаже заводоуправления. Веселый лысый человечек со смешной фамилией Зелепукин, приставленный к ней начальником в качестве наставника, проводив её к рабочему столу, без обиняков поинтересовался:
- Ты представление-то о работе имеешь?
- В общих чертах – да…
- Не смеши меня, дорогуша…Тут ребята после техникума – и то барахтаются, как котята, первое время…
- У меня по черчению…- начала было Лера, но Зелепукин захохотал:
- Только не надо мне про школьное черчение.
И, замахав рукой, пошел в коридор курить.
Жизнь её, до последнего времени отзванивающая веселыми колокольчиками романтических планов, не сразу согласилась с железобетонной логикой маминых доводов. Ей долго казалось, что приземление детских устремленностей – это пускай неявное, но всё же предательство каким-то своим дотоле незыблемым идеалам. Ей думалось, что уступка сегодняшним обстоятельствам когда-нибудь аукнется ей в далёком будущем разочарованием несостоявшихся надежд. И только неосознанная привычка к пониманию любого труда, ценность которого бесспорна, примирила её с необходимостью подчиниться этим обстоятельствам.
И корявенькая вначале графика, начала постепенно крепнуть основательностью. Вполне сносной стала получаться текстовка. Лерины чертежи, которые, правда, пока были доработкой зелепукинских проектов, уже стали появляться в ремонтно-строительных подразделениях завода, что доставляло Лере ни с чем несравнимое удовольствие.
Скорее всего, жизнь её поворачивалась туда, куда постепенно и неминуемо сворачивают все девичьи жизни: поначалу поиск самой себя после выхода из детства, а потом поиск суженого…И все, что сопутствовало всему этому, запрограмированно сопровождало её быт и её мысли.
Снова пришлось задуматься о поступлении в политехнический институт.
- В конце концов, там вполне даже можно найти себе подходящего парня, - резонно высказывалась по этому поводу Вера, - у меня уже есть один на примете…
- А Витёк? – подкалывала подругу Лера
- Витёк…он и есть Витёк.
- И как у тебя с тем, который на примете?
- Всё, как надо… мы за одним столом с ним сидим…общаемся…
- И только?
- Ты, подруга, давай-ка не лезь ко мне в душу. Он у нас недавно появился – перевелся с другого факультета…и пока осматривается
А у Леры пока всё было глухо, как в танке. После той неожиданной встречи на улице с Мишей ей вначале показалось, что он ей вдруг стал интересен. Да, именно интересен. Но это же было совсем не то, чего ждала она от дружбы с парнем. Да и потом этот интерес как-то сам собой начал потихоньку испаряться. Она пробовала искать, но не находила причин встречаться с Мишей. Утешать его и быть жилеткой для слез? Ей это надо? А ему? Скорее всего, он уже и сам сконфуженно вспоминает те свои откровения, в которых он выглядел жалким и слабым…Возможно, он ее любит…Скорее всего. И что с того?
…Но цепкие запоздалые заморозки всегда рано или поздно отступают под лучами заспанного и удивленного в синем родниковом пространстве вешнего солнышка. И неосознанные предчувствия заставляют мысли течь совсем по другим направлениям. И поступки совершаются не в тех сложившихся ориентирах, какие до этого казались правильными, а в других, - совсем не логичных.
Миша позвонил, когда Лера собиралась принять ванну. Она уже набрала воду и только щелкнула задвижкой, как мама постучала:
- Лера, тебя кто-то спрашивает…мужской голос, - добавила она, когда Лера высунула из ванной голову.
- Мамочка, ну, ты же видишь…- хотела было отмахнуться Лера, но вдруг, передумав, пошла, шлепая босыми ногами, в гостиную.
- Алё, - сказала она и посмотрела на свое настороженно озадаченное отражение в зеркале.
- Добрый день, Лера…- отозвался показавшийся ей веселым голос в трубке, - боюсь показаться тебе навязчивым, но я хотел бы пригласить тебя сегодня вечером в кино…
- Это Миша? – немного опешила Лера.
- Он самый.
- У меня вообще-то другие были планы…- Лера опять взглянула на зеркало и вдруг ни с того, ни с сего ляпнула, - на какое время сеанс?
- На восемь.
- Спасибо, Миша…пойду
- Вот и прекрасно. Я зайду за тобой. В половине восьмого. Согласна?
- Да…
Она не сразу поняла, что оделась явно не погоде. Зачем-то напялила на себя шерстяную кофту. Но возвращаться домой было поздно: Миша пришел с некоторым опозданием. Шли быстрым шагом, и Лера от сумасшедшего тепла чувствовала себя очень дискомфортно.
Кино оказалось так себе: боевик со стрельбой и погонями. Когда вышли на улицу, Миша предложил зайти в кафешку, но Лера, пришедшая в себя на свежем воздухе, отказалась, и они пошли к набережной посмотреть на вскрывающуюся ото льда реку.
- Ты, знаешь, мне предложили лечь на операцию, - посмотрел искоса на Леру Миша, - в областной центр…
- Это же здорово! – схватила его за рукав Лера. – И что врачи говорят?
- Пока ничего определенного…
- Но ты сам-то веришь?
- В операцию?
- Ну, в то, что все будет хорошо.
- Ты имеешь в виду выздоровление?
- Ну, а что же еще мне иметь в виду? – удивленно посмотрела на Мишу Лера.
- Ты знаешь, моя болезнь плохо лечится…
- Что значит, плохо?
- Такая вот болезнь мне досталась, - горестно усмехнулся Миша.
- Но, если тебе назначили операцию, значит, шансы какие-то есть?
- Шансы минимальные…
- Знаешь, что Миша, - Лера поправила на голове шапочку, - ты это чего расхандрился? Ну-ка, давай бери себя в руки.
Лера вдруг прыснула от смеха:
- Слушай…а я тобой уже командовать начала.
- Командуй, если нравится…мне безразлично.
- Даже так?
- Я шучу.
- Миша, - чуть забежав вперед, обернула лицо с лукаво искрящимися глазами Лера, - скажи мне честно: я тебе нравлюсь?
- А ты сама как думаешь? – смущенно пробормотал Миша.
- Нет, только честно?
- Если я тебя пригласил в кино…- зачем-то опять выдавил из себя он.
- И что? Может, тебе просто скучно стало.
- Конечно, нравишься…- наконец произнес он такие ожидаемые Лерой слова, - а я тебе?
- Тоже нравишься, - бесхитростно прощебетала Лера и улыбнулась, смело взглянув в немного растерянные глаза Миши.
Они до глубокой ночи бродили по звонким от хрустящих под ногами льдинок городу и болтали всякую несусветную чушь, от которой было весело и просторно на душе. Не хотелось ни есть, ни пить, а хотелось, чтобы время в часах остановилось.
Когда подходили к Лериному дому, Миша, вздохнув, попросил:
- Можно, Лера, я завтра вечером зайду к тебе…попрощаться.
- Как попрощаться? – остолбенела Лера.
- Мы с мамой уезжаем послезавтра.
- На операцию?
- Да.
- Так что ж ты молчал?
- Я говорил…
- …Что послезавтра.
- Не знаю…наверное, думал, что тебе это не интересно.
- Серьезно?
- А ты удивляешься? Что мы знали с тобой друг о друге до сегодняшнего дня?
- Я все поняла…
- Что ты поняла?
- Миша, ты не только не волнуйся. Все у тебя будет хорошо.
- Знаешь, если честно…если бы не ты, я бы не поехал…
4.
В Лериной жизни всё так круто поменялось, что она напрочь забыла про недавно такую необходимую для души потребность общения с подружками. Их у неё когда-то было немало: почти весь их дружный выпускной класс. Но со временем часть подружек повыходили замуж, часть – уехали из города. Вот и ограничился круг общения до пяти – самых верных и близких.
И когда одна из них, Катя Бегункова, - вдруг позвонила Лере на работу, та вначале даже не поняла, кто её беспокоит.
- Боже ж ты мой, да, Катя это…Катридзе…значит, богатой буду.
Катридзе…ну, как могла Лера забыть свою шебутную подружку, которая внешностью действительно напоминала женщин восточного типа.
- Извини…Катя. Немного закрутилась…вот и заклинило в мозгах.
- Выручай подруга, займи, пожалуйста, тысяч двадцать. Тут такие обстоятельства…Вобщем, всё так круто получилось: замуж выхожу, а жениха моего в армию забирают. Свадьбу решили делать по минимуму, но всё равно мани-мань не хватает, будь они неладны…
- Но, Катя…
- Ты только не боись, верну месяца через два…или три. Это железно.
- У меня нет таких денег, я только недавно устроилась на работу – ты же знаешь.
- У мамки займи.
- Да, нет у нас, Катя…
- У стариков всегда есть заначки…я же тебя, как лучшую подругу прошу.
- Нету, Катя…
- Ну, нет, так нет…Спасибо, подруга, - уважила.
Лере сделалось очень мерзко на душе. Её не столько огорчила беспардонность Кати, сколько своя необъяснимая мягкотелость, которая трепетала перед дерзкой наглостью, как загипнотизированный кролик перед удавом.
Посидев немного в задумчивости, она набрала телефон Веры и сразу без обиняков спросила:
- Ты не знаешь, что там у Кати случилось?
- У нашей Катридзе? Денег, небось, тоже просила?
- Просила…
- Не вздумай давать. Не отдаст. Она за женихом собирается в армию ехать.
- А кто жених, я его знаю?
- Еще как знаешь, подруга. Если стоишь, то сядь – Стас Васильев.
- Боже мой… - вырвалось у Леры.
- Вот и я чуть со стула не упала, - захохотала Вера.- Понимаешь, они толком и дружить не дружили…так, перепихнулись по пьяни…а Катя на него запала. Проходу бедному Стасу не давала. Вот он от безысходности и драпанул от неё в армию. Просто Фан-Фан Тюльпан какой-то…
- Да уж, кино…
- Я и говорю…И со свадьбой – тоже комедия получается. Его родители категорически против – Катю они на дух не переваривают. А Катиным предкам – все пофиг, мол, брачуйтесь, коли есть такая нужда. Ну, Катя…ты её знаешь…собирает узкий круг в кафе. Пойдешь?
- С чего это я пойду? – удивилась Лера, - Она же меня не пригласила.
- Она меня попросила всех её подруг пригласить.
- Нет, Вера, не пойду…
- А что? Подарок купим вскладчину…повеселимся…оторвемся по полной…а?
- Не хочу, - твердо отрезала Лера, - извини…
Едва Миша скинул курточку, накинув её воротником на вешалку, Лера сразу спросила его:
- А почему ты про свадьбу брата ничего не говоришь?
- А тебе это интересно?
- Какая разница. Только я не понимаю, зачем скрывать то, что известно всему городу.
- Кто там пришел, Лера? – послышался из кухни звонкий голосок бабы Насти.
- Миша, бабушка, - отозвалась, отыскивая шлепанцы, Лера.
- Так пусть проходит на кухню, я чай вскипятила…с шанежками и поужинаем…
- Сейчас, бабушка…Нам надо поговорить.
- Слушай, давай чай попьем сначала, - улыбнулся Миша, я что-то немного проголодался.
Они прошли на кухню к явному удовольствию бабы Насти.
- Кушай Мишенька, - пододвинула она тарелочку с вкусно пахнущей стряпней и озабоченно осмотрела худенькую фигурку Лериного ухажера.
- Мы с братом давно уже живем в параллельных мирах, - сказал Миша, когда баба Настя отошла от стола к плите, - Понимаешь, у здорового человека всё в жизни – намного проще.
- Ты хочешь сказать, что болезнь делает человека мудрей?
- А разве не так?
- Значит, здоровый образ жизни - уже заведомо ложный путь?
- Образ – это идея…а я имею в виду состояние. Здоровое тело – это ложный посыл к неоправданно безмятежному представлению о жизненных реалиях. И душевное состояние…Помнишь, еще Пушкин заметил, что не испытавший духовного кризиса человек никогда не сможет сделать свое творчество заметным и востребованным.
- Значит, болезнь, по-твоему – это единственный путь к самопознанию? Но это же абсурд.
- Лера… - улыбнулся Миша, прожевав огромный кусок шаньги, - а ты не считаешь, что здоровье и нездоровье – понятия относительные? И что они очень часто меняются местами?
- …и значит, желательно, чтобы вначале было нездоровье?
- У любого правила есть исключения…
- Нет, Миша…не хитри. Признайся, что это и есть прокол в твоих рассуждениях.
- Ты думаешь, что я вот так-то уж абсолютно и не прав?
- Абсолютно – нет…но нельзя же подводить знаменатель под действительно похожие факты.
Лера почувствовала, что сказала, что-то не то. Она вдруг поняла, что своими доводами внесла некую сумятицу в дотоле безупречную Мишину логику. И это её скорее огорчило, чем обрадовало. Ей показалось, что Миша как-то потускнел. Он сразу засуетился и засобирался домой, сказав, что утром очень рано надо вставать.
В коридоре он долго мотал на шею шарф, а потом, неуклюже ткнувшись Лере губами в щеку, конфузливо попрощался.
Лера долго не могла этой ночью уснуть. Она по мгновениям разбирала сегодняшний вечер и пыталась понять, дал ли он ей отгадку на все вопросы, касающиеся перспектив дружбы с Мишей. Она чувствовала, что внутренне не готова с самопожертвованию, если у Миши здоровье не восстановится. Не готова…да, не готова, потому, что искорки, которой она так ждала от этой встречи, между ними так и не проскочило. И в тумане надвигающегося сна она смутно различила двигающийся где-то вдалеке по направлению к ней силуэт энергичного и смелого мужчины с развевающимися от ветра полами пальто.
5.
Во второй половине дня Леру неожиданно вызвал начальник. Оторвавшись от бумаг, он скользнул внимательным взглядом по её раскрасневшемуся от волнения лицу, осведомился по поводу работы, а потом неожиданно спросил:
- А с институтом у вас какие планы?
- Осенью буду поступать.
- Факультет?
- Строительный…
- Специализация?
- Промышленно-гражданское строительство…
Начальник удовлетворенно хмыкнул и, взглянув внимательно Лере в глаза, как бы невзначай поинтересовался:
- А на личном фронте как дела? Вы ведь не замужем?
- Нет, - удивленно вскинулась Лера.
- Ну, и ладненько, - удовлетворился ответом начальник и хлопнул ладошкой по бумагам, давая понять, что аудиенция закончена.
До самого окончания рабочего дня Лера думала об этом странном разговоре. Если с вопросами об институте было все понятно, то что означало начальниково любопытство по поводу ее гражданского состояния? И в самом деле, не за этим же она была оторвана от работы…и не проще ли было спросить об этом любого ее сослуживца.
Она и домой шла все с теми же мыслями, а потому вздрогнула, когда её кто-то позвал:
- Лера…подожди.
Она не сразу поняла, что это за красивый брюнет с узенькой полоской щегольских усиков шагнул к ней из стеклянных дверей киоска.
- Стас…ты что тут делаешь?
- Тебя стоял…ждал.
- Меня? Зачем?
- Давай отойдем в сторонку, - он взял осторожно Леру за рукав пальто.
Улица, как это обычно бывает в часы окончания рабочего дня, уже начала заполняться потоками довольных от предвкушения домашнего отдыха людей.
- Лера, - почему-то заметно волнуясь, сказал Стас и посмотрел ей прямо в глаза, - ты, наверное, тогда обиделась?
Рядом с ними какая-то девчушка заливисто захохотала. Громко хлопнула дверь киоска. Пронзительно рявкнул сигнал легковушки.
- Я дурак был…выпил лишнего – вот и съехал с катушек.
- И зачем ты мне всё это говоришь? – наконец пришла в себя от неожиданной встречи Лера.
- Сам не знаю…но только неправильно как-то получилось.
- И что ты этим хочешь сказать?
- Я, Лера, влюбился в тебя…ты понимаешь?
Если бы среди этого весеннего, но с еще дышащего легким морозцем дня вдруг разразилась летняя гроза, Лера была бы ошарашена гораздо меньше. Она сбросила со своей руки ладонь Стаса и на шаг отступила.
- Ты…ты…как ты можешь?
Подступившие слезы мешали мыслям, и она смогла только выдавить из себя:
- Зачем…тебе это нужно? Почему так подло?
- Но что мне делать, если я теперь только и думаю о тебе.
- Обо мне? А женишься на Кате?
- Не женюсь! Ты слышишь меня? Не женюсь.
- Как не женишься…если женишься?
- Не же-нюсь, не же-нюсь.
Идущие мимо них прохожие удивленно заооборачивались.
- Мне пришла повестка…в армию, - стал снова серьезным Стас, - я же из института ушёл…дурацкая затея – в артисты хотел податься…дело прошлое, я мог откосить – ты же знаешь мои связи... - Он снова взял Леру за руку и улыбнулся. – но решил себя испытать…ты меня будешь ждать?
- Ты ненормальный? – ничего не соображая, снова попыталась вырвать руку Лера, - пусти, мне больно.
- Да, ненормальный…и голову мне снесло от любви…и я тебе это докажу.
- А ты знаешь, что я уже встречаюсь с парнем?
- С Мишей? Не смеши меня…
- Тебе смешно?
- А тебе не стыдно? Брось мне тут рассказывать про то, чего нет и быть не может.
- Чего мне должно быть стыдно?
- Да ты же сама не веришь в серьёзность ваших встреч. А Мишка потом страдать будет.
Теперь она всё поняла. И её уже готовое поверить в неожиданное признание Стаса сердечко тоскливо сжалось от жёсткой обиды. Оказывается, о братце своём больном решил озаботиться этот самовлюблённый павлин. Он, может быть, заодно и отомстить ей хотел за ту неудавшуюся вечеринку.
Её женское самолюбие криком кричало, заставляя глаза слезиться от безысходной печали. Она шла домой, чтобы спрятаться от всех навалившихся на неё несчастий в скорлупе домашних стен, но дома, непонятно по какому случаю вырядившаяся, мама уже с порога начала пытать Леру вопросами о работе и институте.
- Да все у меня в порядке, мама, успокойся, пожалуйста, - хмуро срывая с себя шарфик, отвернула сердитое лицо Лера, но мама упорно не хотела отступаться.
- А с Мишей у вас отношения серьезные?
- Мама…- в сердцах бухнула сапог на пол Лера, - я сама ещё не знаю…
- Но я же просто спрашиваю, дочка…не хочешь – не говори.
- А что, Лерочка, знать-то надо, - вмешалась в разговор выглянувшая в дверь из кухни бабушка, - мальчик хороший, воспитанный…
- Вы, я смотрю, уже всё за меня решили… - Лера погладила вышедшую к ней из спальни с виляющим хвостом Радю, - с чего это вы вдруг о нём заговорили?
- Ничего мы не решали, - засмеялась мама, - ты чего это, дочка, так разволновалась?
- Мама…а ты знаешь, что Миша – инвалид?
- Знаю, - сразу посерьёзнела мама, - но ты ведь с ним встречалась?
- Хочешь, чтобы я тебе честно призналась?
- Хочу, дочка.
- Я его не люблю…
- Лерочка, а зачем ты ему голову морочишь? – снова подала свой голос бабушка.
- Не морочу, - отрезала Лера, проходя в комнату, - я с ним дружу.
- Дружит она, - развела руками мама за ее спиной.
Лера прошла в свою комнату, но тут же вышла, потому что запахи печёного теста и мамин праздничный вид вдруг навели её на мысль, что она что-то пропустила.
- А у нас какое-то торжество? – громко сказала она, стараясь перекричать загудевший миксер.
- Папа проездом через наш город…дал телеграмму, что хочет повидать.
Мама сказала это так, как будто речь шла о заезде в город какого-нибудь очередного артистического гастролёра.
- Папа? – не поверила своим ушам Лера.
- Ну, заедет и заедет…- сказала мама, не глядя на Леру, - что же, через дверь с ним разговаривать?
- Ну, вы даёте…и молчат, как партизаны…
- Я так и знала…
- Я, мама, видеть его не хочу…а не то, что разговаривать.
- Дочка…
- А ты его, я вижу, простила?
- Нет…но я его любила. И потом…он – твой отец.
- Отец? Ты предлагаешь мне считать его своим отцом? Да, мне дядя Слава гораздо больше отец, чем он.
- Не верю своим ушам… – мама чуть не выронила из рук сервизную чашечку, которую она доставала из серванта, - а не ты ли мне ставила, когда он к нам ходил, ультиматумы?
- Маленькая была…не понимала.
- Вот полюбуйтесь на нее, - примиряющим голосом сказала мама и, отодвинув бабушку, заинтересованно вышедшую из кухни, устало махнула рукой, - да, что уж там…он тоже для меня не подарок.
6.
…Та весна пролетела для Леры, как кадры кино, поставленного на ускоренную прокрутку. Отдельные эпизоды тех звонких и безоглядно невозвратных дней так сильно переплелись меж собой, что порой теряли свою независимость друг от друга и виделись одним сплошным наслоением запечатлённых в них событий. Переживания сменялись радостями, ожидания уступали место разочарованиям – все эти чувственные обрамления жизненных обстоятельств делали свои неприметные, но, несомненно, памятные зарубки на душе Леры.
Она полюбила в синие летние сумерки выходить на балкон и следить за неспешной жизнью их захолустной улицы. До рези в глазах она вглядывалась в дальний её изгиб, где за нестройными рядами деревьев – то ли осин, то ли берез – в дальнем проеме раздвинувшегося за ними пространства ясно угадывались контуры скособоченного строения. Закрытые резные ставни…деревянное высокое крыльцо…кольцо, вместо дверной ручки…И маленькая девочка на крыльце. В сиреневом платьице и в синих туфельках. С кукольным фарфоровым лицом…
У той девочки еще не был затуманен взгляд и мысли были – о прекрасном принце. И яблочки ещё не налились янтарной спелостью, и коварный змей-искуситель ещё только подкрадывался из зарослей сада. Прятались до поры демоны и прочая нечисть…и ждал своего часа всевластный Распорядитель Духовного Начала, чтобы вовлечь её в неисповедимо запутанную игру, которая зовется человеческой жизнью.
…Миша исчез из её девичьих мыслей так же, как и появился. Она поначалу порывалась узнать о нём хотя бы самую малость, касающуюся предполагаемой операции: решился ли он на неё и если да, то, что же теперь с ним. Но, получив унизительный отказ его чиновных родителей общаться с ней, Лера успокоилась и стала терпеливо ждать какого-либо знака от самого Миши. Но летели недели, утренние рассветы сменялись сумерками, и как-то само собой мысли о нём вытеснились другими – обыденными и приземлёнными.
И с Верой теперь она встречаться стала реже – после того, как не пошла на ту свадебную вечеринку в кафе. Ей вообще казалась абсурдной сама даже мысль о том, что Стас её не отменит. «Какая свадьба?» – думала Лера, вспоминая подробности их разговора со Стасом, - Он, что – дурак?». Но то, что свадьба все-таки состоялась, её и не трогало, и особо не удивляло. Ей даже было забавно представлять брачующихся своих друзей, мысли которых были так далеко не приличествующими торжеству момента. Она вполуха слушала захлебывающийся от эмоций голос Веры о проводах Стаса в армию, которые состоялись на следующий день после свадьбы, и удивлялась человеческой безалаберности.
- Понимаешь, она лезет его целовать, а он её отталкивает и говорит: «Все равно ждать не будешь»…а мама его стоит, будто в рот воды набрала…а папа вообще не пришел провожать…
Ей почему-то было искренне жаль этого непутевого Стаса, который как будто специально затеял всю эту незадачливую кутерьму, чтобы сделать себе больно. Она не верила, что армия была поводом сбежать от невесты, как и в то, что свадьбы никак было не избежать. Ей даже казалось, что Стас действительно начал «съезжать с катушек» и все его попытки выскочить из сложившихся обстоятельств просто были глупыми выходками больного и бестолкового мозга.
Все потихоньку менялось в природе: солнышко подолгу стало задерживаться в синей хмари летнего неба, делая чувства сонными и непамятливыми. Только у Леры ничего не менялось. Она, усердно засев за учебники, поздно ложилась спать, а потому на работе особенно после обеда голова её туманилась легковесными мыслями, провоцируя коварно подкрадывающийся сон. Вот однажды именно в такой момент и сказал ей улыбающийся Зелепукин:
- Ну, что, дорогуша, завтра едешь на конференцию…
- Куда? – переспросила сразу очнувшаяся от дрёмы Лера.
- В областной центр на три дня, - он протянул ей яркий проспект.
- А что я там забыла? – хотела отшутиться Лера, но Зелепукин к шуткам не был расположен:
- Давай дуй в бухгалтерию за командировочными.
- Но вы хотя бы объясните, куда меня посылают.
- А ты не поняла? Еще раз для непонятливых…
- А если я не поеду? – обиженно сверкнула глазами Лера.
- Ну, я не знаю…- развел руками Зелепукин, - если есть весомые причины, то тогда иди к шефу…что я тебе скажу…
…Леру на вокзал поехала провожать мама. Она стояла на перроне худенькая и озабоченная и беспокойно вглядывалась в вагонное окно. Поодаль от нее, у морщинистой от известковой шелухи гипсовой фигуры лыжницы, обступив перронную скамью, расположилась шумная компания подростков, песня которых то и дело тонула в регулярно подающих признаки жизни утробных звуках станционного громкоговорителя:
- О-о-о-о-о-у-у-у-а-а-а-о-у.
И была совершенно неприкаянной в этой нереальной, живущей своими законами и со своими едкими запахами перронной суете ее милая и родная мамуля, что-то шепчущая своими тонкими бескровными губами.
7.
Лере не пришлось, как она опасливо думала, искать Дом профсоюзов в многолюдном областном центре, куда ей предписывалось прибыть. На вокзале она сразу приметила группу людей с плакатиком «Конференция технического творчества» и поняла, что ей туда.
Через час Лера оказалась в гостинице, а еще через час – в большом конференц-зале. И только пробравшись к указанному в пригласительном билете месту, она поняла, почему эта возможность оказаться среди солидных и уважаемых людей в залитом софитами и заполненном снующими между рядами фотографами зале была любезно предоставлена именно ей. Ее соседом, улыбающимся во весь свой усато-бородатый рот оказался не кто иной, как начальник КБ – Лев Иванович.
- Как устроились? – вежливо осведомился он и смешно покрутил шеей, поправляя галстук.
- Спасибо, нормально, - оглядываясь по сторонам в поисках знакомых лиц, покосилась на него Лера.
- Позавтракали?
- Нет…не успела.
- Это вы зря…здесь есть хороший буфет.
- Я утром вообще мало ем.
- А вечером? – сморщил усики в интимно-вкрадчивой улыбке Лев Иванович.
- Вечером – много…- прыснула неожиданно для самой себя Лера, - могу целого барана…такая голодная бываю.
- Вот и прекрасно…я хочу пригласить вас в ресторан. Вы же не откажетесь?
- Откажусь…- помолчав, вдруг сказала Лера и снова посмотрела искоса на соседа.
Но Лев Иванович, окликнутый кем-то из глубины зала, отвернулся и что-то начал громко отвечать. И потом вплоть до перерыва он ни разу даже не взглянул в сторону Леры, внимательно щурясь на выступающих. А после перерыва, вернувшись с газетой в руках, уткнулся в неё.
…В гостиничном номере её ждала соседка, Софья Михайловна, фигуристая брюнетка, тоже приехавшая на конференцию, но по причине задержки поезда на неё опоздавшая. Она уже распаковала вещи и, облачившись в ярко-красный японский халат, сидела в глубоком кресле у журнального столика.
- Тебе хорошо, Лерочка, - сказала, мило улыбаясь и доставая из сумочки сладости к чаю, Софья Михайловна, - ты незамужняя...я угадала?
- Да…это хорошо? – не поняла Лера.
- В известном смысле, девочка…Ты знаешь, я уже пятый год использую любой повод, чтобы оказаться в этом паршивом городишке…да-да, паршивом…потому что я здесь задыхаюсь от газов и дыма. И ничего не могу с собой поделать…понимаешь меня?
- Несчастная любовь?
- Любовь? Я, Лерочка, извини, не понимаю этого слова…может быть, и любовь…но у меня есть муж, которого я глубоко уважаю…дети…у меня есть все, что нужно женщине, чтобы чувствовать себя счастливой. И, знаешь, я мужа своего никогда ни на кого не променяю.
- А что же вы тогда мне завидуете?
- Это не зависть, Лерочка…это нытье избалованной дурочки…ты извини меня…но я, как та наркоманка…ну, не могу, понимаешь, не могу без мужчины, который бы знал все мои слабости…
Лера, не ожидавшая подобного поворота разговора, смущенно уставилась в чашку, в которой веселым хороводом кружились бестолковые чаинки.
- Мы с ним с юности знакомы…встречались-целовались…а потом я увлеклась заезжим музыкантом…глупая была.
- И вышли замуж?
- Нет, что ты…я о замужестве тогда не думала. Поехали мы с ним Москву покорять…да там и разбежались.
- Мужа в Москве встретили? – наконец, тоже присела к столику Лера.
- Ты не стесняйся, - придвинула к ней сладости Софья Михайловна, …нет, Лерочка, вернулась домой…в родную Тмуракань…там и нашла своего суженого, - она, склонив голову набок, принялась нарезать ровными ломтиками бисквит и вдруг бесцеремонно спросила, - Ну, а у тебя есть бой-френд?
- Нет…- швыркнув из кружки, буркнула Лера, и в этот момент в дверь кто-то вежливо постучал.
Не обмануло предчувствие Леру: в дверях, неловко приглаживая свой белесый ершик, стоял улыбающийся Лев Иванович. Его лицо лоснилось, а глазки блудливо ёрзали по открытым частям Лериного тела.
- Да что же вы стоите…- искренне забеспокоилась Софья Михайловна, внимательно выслушав сбивчивое объяснение причины его появления в их номере, - садитесь к столу, почаёвничаем…
- Нет, нет…я пришёл пригласить вашу соседку к себе в номер…там уже и стол накрыт.
- Ну, Лера, - подмигнула украдкой Софья Михайловна, - а туману напускала…
- Вы подождите меня за дверью, - пролепетала Лера сухим от волнения голосом, - я оденусь…
Суетясь под смешливыми взглядами соседки, она вдруг почему-то вспомнила эпизод месячной давности, когда, поднимаясь по лестнице заводоуправления, она чуть не уткнулась в спину Льва Ивановича, идущего впереди. Она спешила в приемную за корреспонденцией, а потому не сразу сообразила тогда притормозить и добрых два пролета машинально скакала за обтянутыми добротной тканью игривыми ягодицами шефа. Она пыталась отворачивать глаза, но взгляд невольно то и дело снова упирался в эту картинку пошлой непристойности. И почему-то вспомнившиеся сейчас некстати шефовы ягодицы как будто отрезвили её:
- А не пойду я никуда…- она села на кровать и вытянула свои длинные еще не освобожденные от капрона ноги, - не хочу…понимаете?
- Ну, милочка…тут дело такое…- Софья Михайловна картинно подняла бровь.
- Он – мой начальник…
- Даже так? Тогда, конечно, Лерочка…
- Мне будет стыдно потом…понимаете?
- Тебе эти приключения, конечно, ни к чему. У него, сукина сына, я понимаю, и жена есть, и любовница имеется?
- Не знаю…мне это неинтересно…он вообще не в моем вкусе.
- И что ты теперь ему скажешь? Он ведь отказу твоему явно не обрадуется…
- Не знаю…- простодушно ответила Лера и пошла в ванную смывать макияж, который от слёз потек по щекам.
К удивлению Леры её сбивчивые объяснения Лев Иванович выслушал спокойно и даже улыбнулся:
- Ну, что вы так оправдываетесь? Просто вы мне симпатичны…и узнать вас хотелось поближе…
- Так и сказал – поближе? Вот прохвост…- расхохоталась Софья Михайловна, когда Лера по возвращению в номер рассказала ей о своем коротком разговоре с шефом.
- Мне показалось, что он даже не обиделся…
- Не обольщайся, милочка, мужики подобных отказов не прощают.
- Вы думаете?…
- А ты сама посуди: у него ж весь кайф обломался…если не было запасного варианта.
- Но я бы заметила…ведь он улыбался…
- Да Боже ж ты мой…что я тут тебе наговариваю, Лерочка…живи своим умом. Будто сама понимаю этих непредсказуемых мужиков…
8.
Лев Иванович и вправду не обиделся. Во всяком случае, даже вида не подал, что у них что-то было, помимо служебного общения. И вскоре Лера поняла причину этого, увидев вечером следующего дня Льва Ивановича, в вестибюле конференц-зала галантно державшим под руку симпатичную разбитную особу. Более того, по возвращении домой Леру ждал на работе приятный сюрприз: по случаю досрочного окончания проектных работ, курируемых отраслевым главком, её в составе избранной группы конструкторов поощрили хоть и небольшой, но такой, оказавшейся кстати, денежной премией.
Но разве могло укрыться от внимательной и бдительной женской общественности отдела такое вот милое совпадение командировочного отсутствия начальника и их молодой сослуживицы? А тут еще – и премия…Пускай даже по делу…
И вот оно – плохо скрываемое осуждающее шушуканье – поползло вначале по их крылу конструкторского бюро, а потом легким пламенем перекинулось на соседние помещения. И вскоре веселые всполохи бабьих сплетен, осыпаемые шипящими искорками немыслимых подробностей запоявлялись то тут, то там, оставляя после себя едучие шлейфы нехорошего запаха. И Лера стала ловить на себе иронические ухмылки даже тех женщин, которым по возрасту полагалось, чтобы им давно уже всё должно было быть «до фонаря».
- …а на вид – тихоня… - долетали до нее обрывки оживлённых разговоров, - но он-то…он-то хорош…дома жена, дети…и ведь не Людмилу взял на этот раз…а что, Людмила? Людмила – пройденный этап…вот, девочки, всем нам – наука.
…Пламя со временем сошло на нет. Страсти улеглись, и оказалось, что так ожидаемой всеми любовной интрижки вроде как и не было вовсе. Как-то подозрительно ровными оставались отношения начальника с Лерой. А вскоре и вовсе у начальника обнаружилась какая-то желудочная болезнь, и он надолго слёг в больницу, оставив вместо себя балбеса и дамского угодника Зелепукина.
А тут как-то незаметно подошла осень. С середины августа зарядили бесконечные дожди. Лера после работы брала в руки учебники, подобранные ею для подготовки к вступительным экзаменам и подолгу вслушивалась в уличные звуки. В её голову лезли всякие бестолковые мысли, от которых становилось тоскливо и грустно. Она всё чаще стала вспоминать Мишу, особенно после того, как он ей неожиданно позвонил.
- Ты меня не потеряла? – спросил он так, будто они расстались только вчера, - меня прооперировали…
- И как ты? – соскочила со стула Лера.
- Говорят, что успешно…но пока никаких авансов…
- А ты сам? Как себя чувствуешь?
- Хорошо чувствую. Ты знаешь, я почему-то сомневался…
- Не верил?
- Ну, да…я, понимаешь, слишком сросся со своей болезнью…и слишком хорошо её понимал.
- Ты так говоришь, как будто не рад выздоровлению…
- Да ты что…тут другое…я чувствую себя другим человеком…в жизни которого теперь будет все по-другому…а это непривычно…и немного пугает.
- Если бы ты, Миша, знал, как я рада за тебя…
- Тут, Лера, мама рядом со мной, - вдруг замялся Миша, - она просит передать тебе привет…я ей о тебе всё рассказал.
- Что рассказал? – не поняла Лера.
- Всё…- засмеялся Миша, - кроме того, что мы целовались.
- Вот дурачок, - охнула от неожиданности Лера и хотела ещё что-нибудь добавить, но телефон загудел короткими гудками.
Она долго тогда прождала повторного звонка, но ни в тот вечер, ни в последующие дни Миша не позвонил. И от этого тоскливого ожидания ей было ещё муторнее на душе, чем прежде. Она теперь начала явственнее ощущать свои чувства к Мише. Та дружественная привязанность, замешанная на сострадании, что была прежде, как-то незаметно переросла в желание телесной близости с ласками, поцелуями и слезами. Её сердечко сладко обмирало от этих ещё только мысленных объятий, нежных взглядов и невыразимо будоражащих ощущения поцелуев.
В самый канун экзаменов, когда Лера, взяв специально для их сдачи двухнедельный отпуск, сидела дома в обнимку с учебниками, вдруг позвонила Вера и, не поздоровавшись, спросила:
- Ты, подруга, не могла бы сейчас приехать на завод? Понимаешь, тут такое…
- Пожар, наводнение? – раздражительно отозвалась Лера.
- Хуже…совет трудового коллектива директора собирается скидывать.
- Ну, и..? – не поняла Лера, - я-то здесь при чем?
- А при том, что докладывать на том совете будет твоя мама.
- Что? А ты ничего не путаешь? Она же экономист.
- Вот! Она и знает лучше других про все махинации.
- Но ей-то это зачем? – Лера никак не могла поверить в то, что её такая спокойная и рассудительная мама вдруг полезет в склоки, в которых, судя по всему, замешана администрация завода.
- Я тебя предупредила, подруга…через час начнется.
Лера не могла не замечать, что на заводе давно уже все стало идти наперекосяк. Мама приходила домой уставшая и неразговорчивая от своих рабочих проблем. Цеха перешли на односменный график работы, а готовая продукция, не вмещающаяся в складские помещения, заполонила территорию до самой проходной. И самое неприятное – начались задержки с выплатой заработной платы.
Что-то неладное происходило не только у них на заводе. И на других производствах, словно по мановению злого волшебства, тоже вдруг все закособочилось. Как будто бы кто-то специально в ответ на призывы моложавого руководителя страны, заступившего на смену дряхлому, приступить к строительству социализма с человеческим лицом, озаботился этому помешать.
В заводских подсобках, в столовках и курилках люди, не боясь чужих ушей, резали такую правду-матку, что делалось нехорошо и муторно на душе. И профсоюзные собрания перестали быть унылым словесным поносом. Бодро полезли на трибуны какие-то плешивые дядьки с хитрыми глазками и ехидным, ладно подвешенным языком. Они, как опытные артисты, гримасничали, смешно шутили и делали к месту многозначительные паузы, срывая бурные и веселые аплодисменты. Заявив о себе, они оставляли свои рабочие места в каких-нибудь задрипанных кочегарках и перебирались в красносуконные кабинетики освобожденных заводских активистов. И заводское начальство, недовольно морщась, тупо терпело их наглость, но ничего не могло с ними поделать, потому, что на дворе, объявленные властями, вошли в свою необоримую силу ускорение, гласность и перестройка.
9.
Когда Лера вошла в актовый зал заводоуправления, там свободными были только задние ряды. За длинным столом, стоящим на сцене, на котором, кроме привычного графина больше ничего не было, сидели пятеро человек – четверо мужчин и одна женщина, в которой Лера сразу узнала маму. Они что-то горячо обсуждали, не обращая внимания на нетерпеливые крики из зала, требующие начинать собрание.
Наконец один из мужчин встал (им оказался дядя Слава, давний мамин ухажер), пригладил торчащие невпопад реденькие волосы и, явно волнуясь, хрипло начал:
- Мы, товарищи, собственно, решили вынести на повестку дня…- он остановился, чтобы перевести дыхание и успокоиться, - один очень серьезный вопрос…давайте выслушаем информацию, которую нам доложит Елена Дмитриевна…
Он обвел взглядом зал и неожиданно сел.
Вжавшаяся в деревянную седушку Лера увидела, как вытянулись внимательные лица оторванных от работы людей в сторону неспешно шагающей к трибуне мамы.
Мама говорила обычным будничным голосом, даже интонациями не выказывая волнения.
- …мы провели проверку, и оказалось, что часть готовой продукции ушла не к постоянному нашему покупателю, а некому частному предприятию – обществу с ограниченной ответственностью…мы подключили компетентные органы, спасибо Вячеславу Андреевичу (мама многозначительно посмотрела на окаменело уставившегося в зал председательствующего)…и выяснили, что учредителями этого общества являются…
Зал зашумел, кто-то что-то выкрикнул. Председательствующий постучал по столу карандашом.
- …Наши многоуважаемые начальник конструкторского бюро и начальник отдела сбыта, – мама взяла в руки листочек бумаги и начала читать, - …за период с января по июнь месяцы…этому предприятию было отпущено продукции на сумму…почти полмиллиона рублей (зал громко охнул)…однако на счёт завода поступила только половина этой суммы. Но самое главное даже не в этом…продукция была продана по цене, намного заниженной относительно оптовой отпускной…в результате чего, заводу нанесен ущерб в сумме сто двадцать тысяч рублей…
- Товарищи, какие будут мнения? – грузно поднялся со своего стула председательствующий, может быть, послушаем Льва Ивановича…он здесь присутствует…
- А что его слушать, передать дело в суд!
- Пускай говорит!
- Всех их, сволочей – на чистую воду!
- Зажрались за наш счет!
- А нам талдычат, что спрос упал!
У Леры сердце упало, когда она увидела понуро взбирающегося на сцену Льва Ивановича. Ей почему-то очень захотелось, чтобы все эти обвинения каким-нибудь чудесным образом развеялись и чтобы сказанные мамой факты оказались неправильно истолкованными.
Но Лев Иванович, выйдя к трибуне, как будто бы не поняв услышанного, принялся подробно рассказывать о трудностях сбыта продукции.
- Уже по горло сыты этими байками! – тут же крикнул бойкий мужичок, сидящий рядом с Лерой.
- Этих сбытовиков в шею гнать надо!
- Какой сбыт, когда они из кабинета носа не кажут!
Лев Иванович терпеливо переждал крики и продолжил:
- Вот мы и решили найти потребителей посредством сотрудничества с торгово-закупочными биржами…наше частное предприятие купило брокерское место… и дело с места сдвинулось. Вы спросите меня: «А почему это надо было делать через посредников, то есть через нашу фирму?». И это будет вопрос по существу. Но я на него отвечу так: «А знаете ли вы, что как раз с января по июнь все заводские счета были заблокированы из-за налоговых долгов?». Вы понимаете, те деньги, что прошли через нашу фирму – это были реальные деньги, которыми можно было заплатить вам зарплату и купить сырьё.
- Лев Иванович, – вдруг прервала его Лерина мама, - но вы же не отвечаете на вопрос об отпускной цене.
- Мы продавали по ценам, установленным биржей.
- Но это же – себе в убыток…
- А у нас не было другого выхода.
- Неправда! – тихо, но твердо возразила мама, - я специально узнавала…и потом…а почему вы эти убытки пытались скрыть от бухгалтерии?
- Можно подумать, что отпуск продукции производился без ведома директора…- буркнул в ответ Лев Иванович и пошёл на свое место.
- Что вы хотели этим сказать? – крикнул ему вслед председательствующий, но Лев Иванович только махнул рукой.
Домой они шли вместе. Мама, как ни в чем не бывало, что-то пыталась вспомнить весёленькое из своей жизни, но Лере было неуютно на душе.
- Мама, а зачем ты все это затеяла? – наконец, спросила она.
- А спроси меня дуру, - как-то невесело улыбнулась мама.
- Тебя дядя Слава попросил?
- Знаешь, дочка…я сама не понимаю, как это получилось.
- А последствия? Неужели ты не боишься? Тебя же сожрут и не подавятся…эти – толстозадые…
- Не то слово…понимаешь, когда копалась в цифрах, только и думала, что борюсь с несправедливостью…больше ни о чём не думала…о себе не думала…
- А зачем на трибуну полезла? Больше некому было цифры твои прочитать?
- Так все же знают, что проверка была поручена мне.
- Интересно…- вдруг внимательно посмотрела Лера на маму.
- Что интересно?
- А как они тебе разрешили? Ну, копаться в бухгалтерских документах…ты же не ревизор какой-нибудь…
- Зачем тебе это знать, дочка…девчонки помогли…из бухгалтерии.
- А все шишки теперь повалятся на тебя…
- То-то и оно, что так…кто меня сейчас поддержит? Съедят меня большие дяди с портфелями и не подавятся.
- А дядя Слава?
- Его съедят в первую очередь…
- И ты это так спокойно говоришь…- бросила на маму удивленный взгляд Лера.
- Да, ладно уж, небось, не помрём…перемелется всё – мука будет.
Потом они заговорили о предстоящих покупках на следующие выходные и только, подходя к дому, мама вдруг тряхнула головой и как-то не совсем по делу сказала:
- Ничего, дочка…прорвемся…
10.
…А Миша, оказывается, уже две недели, как жил дома. Он позвонил Лере, когда она собиралась в библиотеку и уже стояла в дверях.
- Лера! – радостно прокричал он в трубку, - ты меня не забыла?
- Ой, Миша, это ты? – не поняла сразу Лера.
- Я дома, только пока у меня – реабилитация.
- Тебе нельзя ходить?
- Нет, ходить можно…только понемногу.
- А я к экзаменам готовлюсь, сейчас вот иду в библиотеку.
- А ко мне не зайдешь?
И сказал он это так запросто, будто их отношения не прерывались.
- Зайду…- подумав, ответила Лера, - только ненадолго…хорошо?
Но подойдя к двери Мишиной квартиры, она вдруг заволновалась: «А вдруг родители дома…». Ей почему-то совсем не хотелось встречаться с ними. Лера стеснялась этих грузных и малоулыбчивых людей, которые, казалось, уже родились такими и никогда не были молодыми. С папой Лера никогда не сталкивалась: он работал где-то в жилищно-коммунальных службах, а маму Мишину она раза два слушала из зрительного зала дворца культуры на лекциях о международном положении.
«Боже мой, - думала она, взявшись за дверную ручку, - как я буду выглядеть и что они подумают, если первыми подойдут к двери?». Она не была уверена, что Миша рассказал о ней то, что не могло бы бросить на неё дурной тени.
…Она не узнала его. Перед ней стоял улыбчивый, с матово-смуглым лицом, на котором очень симпатично смотрелись черные аккуратные усики, парень, стройность которого подчёркивала суженная в талии синяя рубашка. Он шагнул к Лере, но она, засмущавшись, наклонилась, чтобы расстегнуть замки на сапожках.
- Ты один? – спросила она, пытаясь справиться с волнением.
- Естественно…ты проходи…я тут новые диски купил.
- А ты изменился…
- Подурнел?
- Нет, наоборот…
- Лера, ты извини меня…- Миша приблизился к Лере и нежно взял в ладони её пальцы, - я хотел сказать, что вёл себя довольно по-скотски…понимаешь, я не знал, что смогу когда-нибудь жить, как все. – он заглянул в её глаза и улыбнулся, - я до сегодняшнего дня не хотел признаваться самому себе в том, что давно люблю тебя…и уже не могу жить без общения с тобой…
- Я тоже тебя люблю…- прошептала сухими губами Лера, медленно клоня голову к его груди, - у меня никого не было до тебя…и я тоже ничего не понимала…
Она чувствовала, что воля её настолько стала подвластной Мишиной воле, что он мог лепить сейчас из неё, как из пластилина, кого угодно и что угодно. И когда они подошли к тахте и легли на неё, то счастливое блаженство любви пересилило все доводы разумности и житейской осмотрительности.
…Они подошли к тахте. Да-да…так оно и было. Лера долго потом прокручивала в мыслях все детали той их встречи – до самой малюсенькой. Вот они осторожно, рука в руке, сели на краешек тахты…потом – нежный поцелуй…куда-то в шею. Потом – скороговоркой бессвязный шепот. Потом…
Но ведь потом она почему-то, как будто увидев себя со стороны, вдруг ощутила до того банальную пошлость происходящего, что ей стало стыдно.
- Ты чего? – не понял Миша, когда она, оттолкнув его, резко встала с тахты и решительно направилась в прихожую.
- Ты за этим меня звал? – не оборачиваясь, спросила Лера.
- Нет…ты обиделась?
- Ты, Миша…- она хотела сказать: «разочаровал меня…», но это были бы совсем не те слова, которые бы соответствовали тому, что она чувствовала. – ты прости…что всё у нас с тобой не так получилось…
- Лера, но я тебя люблю…- Миша взялся за ее курточку, как будто пытаясь отнять.
- Не знаю…
- Я думал, что ты готова была к близости…ведь это всё равно когда-нибудь должно было случиться…и что бы изменилось, если бы мы с тобой…
- Помолчи, Миша, я прошу…
- Ты оттолкнула меня, потому что это был я? Ну, ответь мне прямо…ты не хотела конкретно меня?
- Не знаю…Миша, дай мне одеться…
- Прости, Лера, может быть я что-то не то говорю…но ты же должна меня понять…
- Я все поняла…
- Послушай… мы сейчас оба несём несусветную чушь…и потом будем горько жалеть об этом.
- А чего я тебе сказала не так?
- Лера… - Миша попытался встать на колено, но потерял равновесие и, взмахнув рукой, снова выпрямился. Лицо его было растерянным, а глаза блестели, - я теперь себя буду ненавидеть. Что мне сделать, чтобы ты меня простила?
- Не знаю…- снова бестолково буркнула Лера, толкнув массивную дверь – туда, на свежий воздух.
Вечером, когда Лера легла пораньше, машинально взяв почитать перед сном учебник по физике, к ней подошла мама и протянула конверт:
- Вот возьми…я забыла тебе его днём отдать…какая-то войсковая часть…- мама лукаво улыбнулась, - солдатики заигрывают? Если кто-то незнакомый, то сразу порви…не теряй, дочка, на эту ерунду времени…
Лера протянула руку, но мама, внимательно глядя на неё, вдруг строго спросила:
- С тобой что-то не так, дочка?
- С чего ты взяла? - встрепенулась Лера.
- Ну, я же вижу…
- Да, все нормально, мама…- повернулась на другой бок Лера, - просто устала, наверное…
- Ну, ладно…не хочешь – не говори…
- Мамочка…- повернула вдруг заплаканное лицо Лера, - мы с Мишей поссорились.
- Когда же это вы успели? – села осторожно на краешек кровати мама.
Но именно в это время на кухне пронзительно засвистел чайник, и мама пошла выключать плиту.
«Ну, не дурочка ли я, - вдруг запоздало подумала Лера, глядя на мамину сухую спину, - у неё своих проблем – выше крыши… а тут мои любовные разборки…». Она повернулась к тумбочке и взяла с неё принесённое мамой письмо.
«Читать или порвать?» - была первой мысль, когда она поняла, что письмо от Стаса. Ей больше всего не хотелось сейчас вникать в какие-то новые душевные излияния, а именно их она и ожидала прочитать после их последнего несуразного разговора. Но маленькие ровненькие буковки на линованной бумаге каким-то волшебным образом успокоили её, и она очень явственно представила себе Стаса в непривычном военном камуфляже, и ей даже стало почему-то немного весело.
Проглотив обязательные слова шутливого приветствия, она вдруг наткнулась на непривычно серьезный тон, каким Стас никогда не изъяснялся: «…Никогда не верь пустым словам, они – ничто, если не подкреплены общением. Ты можешь судить о человеке по тем его поступкам, какие он совершал, не будучи самим собой. Старик Толстой не зря сказал когда-то в своих дневниках, что «человек – существо текущее». Ты ведь совсем не знаешь меня. Такого меня, каким я существовал только «для внутреннего пользования». Но ведь долго так жить не получается. Рано или поздно надеваемые по случаю маски становятся такими привычными, что уже и сам не понимаешь, какая из них хуже (или лучше?). Более того, уже начинаешь терять суть той игры, в которую по беспечности своей втянул и себя, и всех окружающих. Понимаешь, Лера, взросление происходит не тогда, когда ты начинаешь понимать разницу между добром и злом, а тогда, когда ты верно понимаешь свою суть…Разве я когда-нибудь мог подумать, что кто-то сможет меня сломать. Нет, я далеко не тот, каким себя мнил до армии. Я тоже легко гнусь под грузом обстоятельств. Меня легко заставили смириться с тем, что я считал унизительным, и я даже не заметил, как это так вышло…И если ты когда-нибудь захочешь увидеться со мной изменившимся, то заранее прошу тебя, не удивляйся…».
11.
В тот день, когда Лера отправилась в институт на первый экзамен (а им был – математика письменно), мама на работу не пошла.
- Я, дочка, не хотела тебя тревожить…понимаешь, ухожу я с завода, но теперь уже твердо знаю куда. В кооператив по производству сварных металлоизделий…там Вячеслав Андреевич – за председателя, - сказала она, доставая из шкафа Лерины платья.
- И кем, мамочка?
- Главным бухгалтером. Когда-то ж надо попробовать себя в роли собственника.
- Какого собственника?
- Кооператива. Я в нем на долевых правах.
- И кто ещё будет там работать?
- Ну, человека три-четыре, возможно, понадобятся.
- И ты веришь, что всё у вас получится?
- Кто не рискует, тот не пьет шампанского, - засмеялась мама, но вышло это у неё как-то не очень весело.
…А вечером, удивительно легко ответившая на все экзаменационные задания, Лера застала дома празднично накрытый стол и чинно ждущих её маму, бабушку и дядю Славу.
- Это по какому случаю? – спросила она, весело впорхнув в гостиную.
- Понимаешь, дочка…- замялась мама.
- Да, замуж выходит мамка твоя, - отозвался дядя Слава, задумчиво глядя на запотевшую бутылку водки, - вот мы и решили, так сказать, к кругу семьи…
- То есть, как бы свадьба?
- Ну, не так громко…без гостей да без подарков…- дядя Слава, наконец, взялся за бутылку.
- А почему невеста без фаты? – погрозила Лера пальчиком маме.
- Так ведь и жених без чёрного костюма…- ехидно встряла бабушка.
- Да будет вам, - смущенно улыбнулась мама, - вы еще «Горько!» начните кричать.
- А и закричим, когда выпьем, - снова отозвалась бабушка.
- И где же мама теперь будет жить? – выпив первую стопочку за «молодых», деловито осведомилась Лера.
- Лера…- покачала мама головой, а дядя Слава чуть не уронил с вилки кусочек поддетой селёдки.
- Вопрос справедливый… - сказал он, обтерев салфеткой усы, - отвечаю…жених пока что своей жилплощадью не располагает…но…- он поднял вверх растопыренную ладонь, - вопрос скоро должен решиться…в положительную сторону.
- Мы ждем квартиру в новом доме, - пояснила мама, глядя на дочь виноватыми глазами, - должны дать дяде Славе, а меня нет в том списке…
- Все с вами ясно, - сделала вид, что не заметила маминого замешательства Лера, - ну, так что? Горько!
- Ой! - вскрикнула мама, неловко встав, - ужасно стесняюсь публичных поцелуев, - но сама тут же потянулась губами к усатому рту дяди Славы.
…И все эти события, связанные с экзаменами и маминой свадьбой, как-то вытеснили из Лериной головы такие горькие поначалу мысли о размолвке с Мишей. Она никак не могла понять его поведения. Ну, в самом деле, какая глупость – так прямолинейно домогаться? Он ожидал другой ее реакции? Но тогда это было свинством с его стороны. Это было оскорбительным унижением, потому что получалось, что он посчитал ее легкомысленной дурочкой.
И вообще…это был как будто бы другой парень – со слегка измененной внешностью Миши, но совершенно раскованным поведением. И Лера терялась в сомнениях: как ей теперь себя с ним вести? Оттолкнуть? Но вдруг вся эта бравада – напускная. Сделать вид, что она не придала приставаниям серьёзного значения? Но тогда не этой ли любовной утехой всё у них и закончится?
Но самое главное: оказалось вполне очевидным, что никакой такой любви у неё к Мише совсем и не было. «Наверное, сначала что-то было…- думала она, ложась спать с тяжёлой от экзаменационной горячки головой, - от жалости или уважения за непохожесть на других…конечно, было…но можно ли назвать это любовью?». И слёзы то ли обиды на несчастную судьбу, то ли разочарования от несостоявшихся отношений то и дело наполняли влагой глаза.
И Миша, как будто чувствуя эти Лерины переживания, не спешил напоминать о себе, хотя Лера от подружек прекрасно была осведомлена о том, что он пока нигде не работает, ни с кем не встречается, а сидит дома и «бьет баклуши». Правда, замечали его в компании каких-то подозрительных и, судя по всему, иногородних парней. Но чем были обоснованы их встречи – никто о том толком ничего сказать не мог. Да и кому, это, по большому счёту, было интересно?
И когда Лера прочитала в списке абитуриентов экономического факультета, вывешенном на доске объявлений, свою фамилию, никаких особых эмоций она не испытала – такой была утомлённой от всех последних передряг.
Занятия в институте начались не в октябре, как обычно, а были отложены на две недели из-за каких-то организационных недоразумений. В конструкторском бюро, которое во время Лериного отпуска изрядно обезлюдело (из-за финансовых заводских передряг почти половина всех управленцев была отправлена в месячный неоплачиваемый отпуск), её встретили без особого энтузиазма. А через неделю и она была отправлена домой.
А потому у Леры появилась возможность немного передохнуть. Вот она и решила позвонить Вере. Просто так – поболтать. Но Веры дома не оказалось, а её мама, как будто запыхавшись, ответила:
- А ты ничего не знаешь? Вчера Катеньку Бегункову…ну, вашу одноклассницу…нашли дома убитой…на съемной квартире…а с кем она была – пока никто не знает…
- Катю? Убили?
- Да…Лерочка…что делается…
- А Стасу сообщили? – почему-то этот вопрос вырвался у Леры первым.
- Ну, наверное…
- И что же мне никто не позвонил? Вера-то куда убежала?
- Да, к родителям, наверное, пошла…вот ведь беда-то какая…ты только подумай: в квартире ничего не тронуто, а она лежит посреди гостиной…и кровь из виска…и какая-то ваза рядом…видать, этой вазой и хряснул кто-то нашу Катеньку по голове.
Лера оторопело пошла одеваться. «Бедная Катя…- в её голове снова и снова прокручивалась ужасная сцена с лежащим на залитом кровью полу бездыханным телом подруги, - сколько раз мы тебя удерживали от сомнительных связей». Ей, многократно видевшей все подробности насильственных умерщвлений с экрана телевизора, и в голову не могло прийти, что подобное может случиться с кем-то из её близких. Первое, что пришло ей в голову: «Не иначе это был кто-то из многочисленных Катиных ухажёров». И ей рисовалась это ужасное действо в таких нехороших красках, что мелкая дрожь то и дело сковывала её суетливые движения.
12.
В Катину квартиру Леру не пустили. У дверей, которые по заказу продвинутой Кати вдохновенно, но бездарно размалевала какая-то очень популярная местная знаменитость, стоял, широко расставив ноги и постукивая свёрнутой в трубочку газетой об ладонь, милиционер и усталым голосом повторял какой-то незнакомой Лере женщине:
- Ничего пока не известно…работает следственная бригада…убийство это или смерть по неосторожности – пока не установлено…
- А родители её здесь? – робко спросила Лера.
- Нет, уже уехали, - не меняя хмурого тона, ответил милиционер, - только что…они, кажется, поехали к родителям её мужа…
- К Васильевым?
- Да…вроде, так они называли их фамилию…
Лера шла по городу в произвольном направлении: она никак не могла принять решения относительно того, стоит ли ей сейчас разыскивать Мишу, который, как почему-то полагала она, знает о Катином несчастье гораздо больше, чем положено знать всем остальным. У светофора, загоревшегося красным цветом, она остановилась и машинально глянула на проезжающую мимо белоснежную «Газель» с размашистой надписью на борту «Свободные регионы». И хотя машина пролетела перекрёсток, совсем не сбавляя скорости, Лера успела разглядеть в кабине лицо человека, сидящего рядом с водителем. «Стас!» – охнула она. «Неужели так быстро сумел он добраться со своей службы? - подумала она, но тут же прикинула и поняла, что это как-то странно: ведь убийство случилось только вчера. «А почему он дома? Может, отпуск получил? Но тогда…а что тогда?». У неё от страшного предположения даже мурашки поползли по спине. «Нет…не может быть…а если может?».
Лера остановилась у витрины универмага и вдруг в отражающем улицу стекле увидела приближающуюся к ней знакомую мужскую фигуру. Она резко обернулась, и её глаза встретились с прищуренным, немигающее внимательным взглядом Стаса.
- Ну, здравствуй, любимая, - сказал он, прижав растерявшуюся Леру к груди, как будто не замечая её слабого сопротивления.
- Не надо, Стас…пусти…- только и могла сказать Лера, потому что в ту же минуту Стас закрыл её рот страстным поцелуем.
- Ты…ты… как ты можешь, - оттолкнула всё же его Лера.
- Соскучился, понимаешь, - снова потянулся к ней Стас, - а ты, я вижу, не очень?
- А Катя…Катя…что ты сделал с ней?
- Да, всё, Лера, у нас с ней закончилось…если считать, будто что-то начиналось…мы ведь – люди взрослые…поговорили, обсудили – и поняли друг друга…ты не думай, Лера, что она очень-то обо мне скучала…на нашей квартире у неё жил какой-то Игорь, которого она и не думала скрывать от меня…так что если кому-то и придёт в голову считать себя обиженной стороной, то этим чуваком буду я.
- Так ты не знаешь, что она убита? – догадалась Лера.
- Как убита? Я вчера с ней… разговаривал…- Стас выпустил Лерины руки.
- Вчера её кто-то и стукнул вазой по голове.
- Слушай…вот идиот…я ведь догадывался, что этим кончится, когда уходил от неё, - Стас скорчил гримасу и махнул рукой, - она была вся не своя, какая-то взвинченная…кричала на нас.
- Ты был не один?
- Ну, да…я же говорю, что Игорёк у неё был…в халате, между прочим, меня встречать вышел.
- А кто этот Игорь? Ты его знаешь?
- Кто он – я не знаю, но мне очень даже хорошо известно, что он каким-то образом связан с моим братцем.
- Мишей? – недоверчиво посмотрела на Стаса Лера.
- Мишей…
…А после кафе, куда Стас почти силой затащил Леру пообедать и где Лера решилась выпить почти две рюмочки водки, они пошли к какому-то Сергею Максимовичу, с которым Стас решил посоветоваться относительно своих дальнейших действий. Лера, сбитая с толку и потрясённая событиями дня да ещё расслабленная действием спиртного, к которому она, разумеется, была непривычна, туго соображала и покорно следовала за Стасом.
- Дружище, ты попал в очень неприятную ситуацию, - пыхнул на Стаса дымом из трубки его друг, выслушав сумбурный рассказ. Заложив руку за широкие помочи, и роняя пепел на обвисший свитер, он грузно осел в кресло, - тебе нужен хороший адвокат…и ты с этим не тяни…а это кто с тобой? – бесцеремонно показал он глазами на Леру.
- Невеста…
- Не понял…
- Да вы не слушайте его, - возмущённо подала голос Лера, - никакая я ему ещё не невеста.
- Нет, ты действительно не вмешивай в свои дела посторонних. Ей-то зачем твои проблемы? – поддержал Леру Сергей Максимович, - как только подозреваемым назначат тебя, она автоматически становится свидетелем, понимаешь?
- Подозреваемым? С какой это стати? У меня есть алиби…железное.
- Ты особенно-то не гоношись…алиби…ну, и какое у тебя оно – это алиби?
- Я после Кати попал в ДТП.
- Сразу, как от неё вышел?
- Практически, да.
- Ну, и…
- Время гаишники зафиксировали в протоколе.
- Слушай…что-то, дружок, ты темнишь…- Сергей Максимович заколыхался в кресле своим большим животом, - алиби подогнал действительно железное…тогда какого же рожна, извини за выражение, ты волнуешься? Живи себе в своё удовольствие, - он взглянул на Леру, - со своей невестой…а, кстати, что за ДТП с тобой произошло, коли ты такой живой и здоровый?
- Да так – ерунда: «Жигуль» из-за меня бочину поцарапал…
- Так ты ещё и виновник ДТП? Поздравляю! – он снова колыхнулся животом, - вину признал?
- Куда я денусь? Там полно было народа…
- Ну, вобщем, если не возражаешь, я, пожалуй, возьмусь...- Сергей Максимович, кряхтя, встал и подал Стасу свою большую пухлую руку, - как только получишь повестку, звони…и давай не раскисай…только один мой тебе совет: про невесту пока никому ничего не говори…а ещё лучше – на время с ней, - он, посмотрев на Леру, пожевав губами, - наберись терпения не встречаться.
13.
Лера долго не решалась рассказать свои девичьи тайны маме. Но мама, сама уставшая от жутких своих хлопот, связанных с работой в кооперативе, исхитрилась всё же догадаться о переживаниях дочери и вечером, забежав домой попроведовать своих домочадцев и прежде, чем уйти к своему дяде Славе, неожиданно спросила её:
- Ты, дочка, молчишь, будто у тебя ничего не случилось?
- Мамочка, долго рассказывать…
- А я не спешу, - остановилась в дверях мама, - давай-ка посидим и поболтаем…я же вижу, что у тебя на душе кошки скребут.
- Ты думаешь, из-за Кати?
- Жалко, конечно, девчонку…но не она же у тебя сидит в голове…какая она была тебе подружка? Жениха в армию отправила и тут же нашла ему замену…непутёвая она – эта твоя Катя-Катерина.
- Я, мама, запуталась…понимаешь, как-то враз всё на меня свалилось…Миша, Стас…
- Какой ещё Стас? – нахмурила мама брови, - Который Катин муж? Который в армии?
- Он, мама, уже три дня, как дома…мы с ним встретились случайно на улице…но он клянётся, что не убивал…
- Дочка… - схватила мама за плечи Леру и прижала её голову к своей груди, - какая ты у меня ещё наивная…и что он ещё тебе сказал?
- Ты помнишь, мама, то письмо из армии? Это был Стас…
- Так-так…и о чём это он тебе сообщал?
- В том-то и дело, что ни о чём…но тем письмом он хотел, чтоб я поняла…ну, понимаешь, он же перед уходом в армию мне объяснился в любви…прямо на улице.
- Стас? Не поняла…а как же Миша? Или он был не в курсе ваших с Мишей отношений?
- Мама, ну, какие такие у нас с Мишей были отношения?
- Почему были? Их у вас уже нет? Я, дочка, что-то пропустила? Вы поссорились?
- Нет…мы просто дружим… - Лере совсем не хотелось рассказывать сейчас маме о своей размолвке с Мишей, потому что неминуемо бы пришлось назвать и её причину. А это и расстроило бы маму, и повлекло бы непредсказуемые выводы. Лера в глубине души понимала, что Мишина бесцеремонность могла быть спровоцирована какими-то неизвестными ей мужскими природными мотивами, против которых он не смог устоять. И раскаяние его, по её предположениям, было тоже вполне искренним. И Лера давно бы простила его, если б он не пропал.
- Весёлая семейка…- покачала головой мама, - один дружит, другой любит…а если, не дай Бог, всё у них перепутается?
- Мама…я же серьёзно…
- И я, дочка, не шучу…ты же сама сказала, что запуталась…тебе Стас в сердечко запал? И с Мишей не хочешь рвать отношений? Ведь так?
- Я сама не понимаю…
- А ты пойми, дочка…разберись в своих чувствах и будь самой собой…но если ты хочешь услышать моё мнение…
- Хочу, мама…
- Я бы выбрала Мишу…
Вот чего она боялась, так это связываться с милицией. Это был какой-то природный, рождённый подсознательной неприязнью, страх. Уже само здание местной милиции, серое от выцветшей извести, обшарпанное, с унылыми прямоугольниками мрачных окон, внушало Лере необъяснимое чувство тревоги. Внушённые людской молвой сплетни, где главным лейтмотивом была мысль о неизбежной неотвратимости сумы и тюрьмы, заставляли видеть её в серых форменных дядьках не очень вежливых и недружелюбных людей.
И когда её вызвал повесткой в эту самую милицию следователь со странной фамилией Кролик, Лера очень испугалась, хотя в первый момент всё же подумала: «а почему не удав?». Но, к её удивлению, Кроликом оказался очень даже симпатичный молодой человек с большой лысиной и чёрными, маслянистыми глазами, который всем своим видом пытался казаться доброжелательным.
- Расскажите мне всё, что вы знаете о Кате Бегунковой, - вежливо поухаживав за Лерой, когда она снимала пальто, спросил он и начал сосредоточенно что-то штриховать на бумаге, - вы с ней были близкими подругами?
- Нет, не очень… - скрипнула казённым стулом Лера, - она была моей бывшей одноклассницей.
- Когда вы с ней виделись в последний раз?
- Очень давно…не помню…
- А по телефону общались?
- Тоже давно…перед уходом Стаса в армию…
Лера заметила, как дёрнулась бровь следователя, и она поняла, что главные вопросы он задаст ей после того, как она попривыкнет и расслабится и потеряет, по его мнению, осторожность.
- Но почему вы отсутствовали на тех вечеринках, где ваши одноклассницы вместе с Катей собирались?
- И что я должна ответить? – удивилась Лера, - значит, наверное, были причины.
- Хорошо…- согласился следователь, - а что вы можете сказать о её муже? С каких пор вы знаете его?
- О Стасе? – нервно пошевелила пальцами Лера, - что сказать? …да, мы знакомы с ним еще со школы…он учился со мной до пятого класса…потом я его встречала только мимоходом на улице, он даже со мной не здоровался…а весной этого года вдруг пригласил на день рождения…
- В качестве кого?
- Подружки…у них девчонок в компании не хватало…
- Отношений у вас тогда с ним не завязалось?
- Почему – тогда? – Лера решительно воспротивилась следовательским намёкам, - у нас и после этого никаких отношений не было.
- Хорошо…- опять согласился следователь, - но вы же не будете отрицать, что встречались с гражданином Васильевым после убийства Бегунковой? Заходили в кафе…распивали спиртное…
- Да…- ответила после некоторого замешательства Лера, - мы с ним случайно встретились на улице.
- Но если у вас с ним ничего, как вы утверждаете, не было, то что же вы тогда отмечали в кафе?
- Почему отмечали? Просто посидели и поговорили…
- И куда потом пошли?
Лера была в полной растерянности. Она понимала, что если Стас невиновен, то и скрывать ей ничего не надо, чтобы не создавать ненужных подозрений, но и рассказывать всю правду ей очень не хотелось из-за того, что она тогда и в самом деле вела себя как-то вымученно и неадекватно.
- К Сергею Максимовичу…адвокату…
- Но зачем – к адвокату? Да ещё предварительно выпив водки? Вам это не показалось странным?
- Вы хотите сказать…
- Я ничего говорить не хочу…я просто жду от вас правдивого рассказа об убийстве вашей подруги.
- Правдивого…от меня?
- А какой вам смысл выгораживать Васильева, если вы утверждаете, что у вас с ним ничего нет?
- Вы шутите? – нашла в себе силы возмутиться Лера, - я вам могу рассказать только то, что узнала от Стаса. И если он вам что-то расскажет другое, то я-то здесь при чём?
- Вот только не надо мне тут умничать…- помолчав, сказал следователь, - пойдите и подумайте, всё ли вы сделали для того, чтобы помочь следствию.
Он встал, прошёлся по кабинету до подоконника и взял с него какую-то бумажку:
- Просто у нас имеются факты, которые заставляют сомневаться в подлинности показаний гражданина Васильева, вы понимаете? И мы хотим, чтобы вы нам помогли найти истинного убийцу.
14.
И только тогда, когда за спиной Леры, бесшумно порхнув тяжелой своей статью, закрылась дверь милицейского учреждения, ей вдруг стало ясно, что она (конечно,бессознательно) рассказала следователю далеко не всё, что знала об убийстве подруги. Как будто бы она чего-то или кого-то боялась… А если бы и боялась? Собственно, какая ей разница, найдут убийцу или нет. И кто убийца – тоже, положа руку на сердце, для неё не такой уж очень важный факт. Так думала Лера, завернув за угол и направляясь к остановке автобуса. «А если это всё же Стас? - вдруг подумала она, - хотя…похоже, что и следователи в этом сомневаются…иначе бы они так легко меня не отпустили. Но почему я промолчала про таинственного Игоря? И следователь про него тоже не поинтересовался. А если Стас про него ничего следователю не сказал? И что из этого? А из этого следует, что никакого Игоря не было. Но какой смысл было его придумывать для меня, если я к этому делу не имею никакого отношения?».
…Когда Лера, робко постучав, снова вошла в знакомый кабинет, следователь Кролик, ничуть не удивившись, весело показал на стул:
- Рад нашей новой встрече. Что-то вспомнили?
- Вы меня не спросили, а я не сказала…- неловко ответила Лера.
- Внимательно вас слушаю, - вскинул на неё свои маслянистые глаза следователь.
- Я со слов Стаса…он мне рассказал…
- Ну, смелее…
- Он рассказал, что у Кати в тот вечер был какой-то Игорь. Стас приехал неожиданно, и этот любовник был в халате, понимаете?
- Так…дальше.
- Дальше? Стас говорит, что Катя на них кричала…
- На них – это, получается, на Стаса и на Игоря?
- Получается, да…
- А они что?
- Ничего…Стас после этого ушел…
- А Игорь остался?
- Когда Стас ушел, остались Игорь и Катя…Катя была живая…
- Стас вам не рассказывал об этом Игоре? Кто он, как его фамилия?
- Он сказал…
- Что сказал?
- Сказал, что он как-то связан с его братом.
- Михаилом?
- Да…
Следователь посмотрел на часы, висевшие над входной дверью, и засуетился:
- Извините… вы нам очень помогли…большое вам спасибо…
Лера вышла в коридор и остановилась у лестничного марша. Мимо неё прошли, дружно обернувшись, трое мужчин в гражданской одежде. Девушка в милицейском мундире тоже оглядела её с ног до головы. И лишь следователь Кролик намеревался проскочить мимо Леры, глядя куда-то поверх её головы.
- Извините, я хотела спросить… - Лера шагнула навстречу ему так неожиданно, что он чуть не сбил её с ног.
- Леонид Васильевич…- хмуря брови, сказал он и, не останавливаясь, добавил, - так зовут меня…извините, не представился… и если вы о чём-то хотите меня спросить, то быстро спрашивайте. Я очень спешу.
- Вы подозреваете Стаса? Это он…вы считаете его виновным?
- Да, мы его вчера арестовали, как подозреваемого в убийстве собственной жены. Он уже дал признательные показания.
- А как же его алиби?
- Алиби? Вот только не надо, милая девушка, соваться в криминал, если вы в нём не замешаны…вам мой вам совет: выкиньте, пожалуйста, из своей наивной девичьей головки этого Стаса…а мы с ним разберёмся…не спеша и никуда не гоня лошадей…
Странно, но в городе как будто никто не заметил Катиной смерти. Даже близкие её подруги, придя на похороны, выглядели совсем даже не в соответствии с трауром прощальной церемонии. Глаза их блестели от рвущихся наружу новостей, и была совершенно неприкрытой их непоседливая суетливость в ожидании конца поминальных разговоров.
- Ты хоть знаешь, что директора завода попёрли? – шепотом спросила Леру одна из Катиных подружек, с которой она постоянно сталкивалась, когда ходила за бумагами в канцелярию, - представляешь, приехала какая-то комиссия…а он заводской дом отдыха в свою собственность сидит с юристом оформляет…видать, кто-то капнул, не без того…
- И кого на его место назначили? – рассеянно спросила, занятая своими мыслями, Лера.
- Не поверишь, - Зелепукина!
- Да ты что? – некрасиво искривила рот Лера, - вот уж повезло заводу, так повезло…
- А говорят, что он уже шашкой замахал…половину управленцев поразогнал, к чертовой матери…
- А в замах кто остался?
- Да никто, - торжествующим шепотом отозвалась подружка, - главный инженер теперь – твой бывший шеф Коробейников…
- Лев Иванович? – не поверила Лера.
- Он самый…
- Странно, ведь Зелепукин был у него на побегушках…
- А это теперь без разницы, понимаешь? Кто сегодня смел, тот и съел. Значит, кому-то это так было нужно…совет трудового коллектива было рыпнулся, да задвинули сразу всех его членов…знаешь куда?
- Куда?
- Известно – куда…уволил их Зелепукин…по сокращению штатов.
15.
…
А потом наступила зима. Яростный ветер в клочья рвал рекламные афишки, сдирал со щитов улыбающиеся физиономии очередных кандидатов в депутаты. Скрипели в морозном воздухе торопливые шаги пешеходов, захлёбывающихся ледяными сгустками холода, которые сипло изрыгал север через вырубленные заключёнными (с тридцатых годов их было – как мошкары на болотистых лесах Северного Урала) огромные проплешины тайги. По вечерам глохли все уличные звуки, кроме тоненького потрескивания оконных рам и скрежета шершавых снежных мочалок по заиндневелым коростам стекла. Лишь изредка прилетали из какой-то очень дальней дали явственно различимые в ночном метельном кошмаре коротенькие, как азбука Морзе, гудки тепловозов посреди еле уловимых ухом вагонных стуков. И над всем этим онемевшим от холода пространством то неясным мерцанием сквозь мерзко пахнущие алюминиевым производством заводские дымы проглядывали вечные ночные звёзды, то пробивалось несмелое утреннее солнышко, окрашивая городской пейзаж неживым подрумяненным цветом.
Что-то непонятное происходило с людьми. Уставшие и задёрганные бытовыми проблемами, которые после приглаженных годов «застоя» вдруг завыпячивались самими неожиданными сторонами, люди провинциальных городов за неумением понимать их причин либо замыкались в себе в соответствии с добрыми русскими хмельными традициями, либо ожесточались, находя повод поссориться с близкими, из-за неправильно пришитой пуговицы.
На предприятиях, где выпуск каких-нибудь задрыпанных табуреток, был любовно и технически изобретательно отлажен на многие века вперёд, вдруг начались разговоры о целесообразности сложившихся производств, технологий и отношений. Стало считаться признаком хорошего экономического тона реформирование всего, что имело отношение к оплате труда. Метод бригадного подряда…цеховой и бригадный хозрасчет…коэффициент трудового участия. О, как упоённо рассказывали о всех этих экономических новшествах директора и экономисты производств с торжественно возвышающихся над притихшими залами трибун своим трудовым коллективам.
А в это же самое время с магазинных полок вдруг стремительно начали исчезать продукты и товары первой необходимости. Испуганные этим исчезновением, а ещё больше, - слухами, что это только начало, люди начали сметать с полок даже то, что им раньше никогда было не нужно. Томатный сок со вкусом жженой резины…прогорклое подсолнечное масло…зубной порошок…соль…спички – даже эти злополучные товары стали горделиво обзываться «дефицитом». И что же случилось с экономикой нашей такой сверхмощной страны? Куда, объясните, люди добрые, всё в одночасье подевалось? Но в телевизоре паники вроде бы не наблюдалось. Улыбающийся президент, как заклинание, повторял никому не понятные фразы про «перестройку, гласность и ускорение», где установившимся рефреном было: «…главное, начать» (с ударением в слове «начать» на первом слоге). А умный премьер-министр говорил мало и всё намекал на временный характер перебоев, связанный почему-то с вредительством (кого и зачем и почему не пресеченный компетентными органами?).
Ну, и естественно, в обиход стали входить позабытые старшим поколением, а молодым – встреченные с очень большим изумлением – продовольственные талоны. За водкой вообще (даже и с талонами) выстраивались такие очереди, что нормальному человеку там было делать нечего. И ведь именно тогда, явным издевательством над здравым смыслом прозвучал призыв руководства страны ввести повсеместно «элементы сухого закона».
…Что памятного осталось у Леры от тех заполошных дней? Да, что дней? – года полетели с таким обилием событий, что вспоминать их все (эти события) никаких не предусмотрено человеческих возможностей.
…Проучившись три года на вечернем факультете института, она перевелась на заочное отделение, а потому сессионные экзамены ей теперь приходилось сдавать в областном центре. С завода Лера уволилась, как только там начались массовые увольнения. Ни шатко-ни валко огромные цеха стали выдавать такую скромную продукцию, что вырученных денег едва хватало, чтобы закупить сырьё для новых заказов. К задержкам заработной платы все уже давно привыкли относиться понимающе сдержано: мол, всё равно когда-нибудь она насчитается, коль производство продолжает крутиться.
Но и в других местах деньгами труд не всегда мог компенсироваться, даже чисто теоретически. Стал повсеместно практиковаться расчёт за работу натурой. Это когда на хлебокомбинате зарплату выдавали хлебом, на мясокомбинате – колбасой, на пивзаводе – пивом, а в столярке при агентстве ритуальных услуг – гробами.
Вместе с мамой, которая после банкротства кооператива мыла полы в городской больнице, Лера тщетно искала такую работу, где бы можно было заниматься каким-то серьёзным делом и где бы при этом деньги, хоть иногда, но платили. Дядя Слава – тот даже работу в их городе не искал, а сразу поехал на тюменский север, откуда вместе со скупыми приветами слал нехитрые суммы, чтобы им вместе с дряхлыми бабушкой Настей и собакой Радей можно было смело смотреть обстоятельствам в глаза.
Вьюга, выворачивая свои мглистые внутренности, кидалась, как одичавшая собака, по сторонам бестолково и остервенело, пугая своим неослабным упорством. И ни о чём хорошем и возвышенном думать не хотелось. Весь мир казался вот таким же мерзко остылым, как метельное пространство за окном. Какие сострадания, влюблённости, умиления, восторженности и прочий другой чувственный трепет? Какая вера в искренность дружеских общений? Везде при первом же пристальном взгляде сразу обнаруживался меркантильный интерес или банальное проявление обычных человеческих инстинктов.
…И что с того, что Стас оказался действительно невиновным? Он вёл себя и со следователями, и на суде так дерзко и вызывающе, как будто речь шла об убийстве не его жены, а какого-то чужого и неинтересного ему человека. Зачем-то настойчиво пытался всех убедить, будто к преступлению причастен ни сном, ни духом ничего не понимающий про всё про это Миша. «И этому человеку я чуть было не поверила, - с ужасом думала Лера, глядя в суде на неопрятную и дурно пахнущую физиономию «существа текущего». Но как и почему в человеке могли так мирно уживаться серьёзные философские мысли с помойной дребеденью дебиловатой логики? Какие закоулки самосознания мутного взъерошенного орангутанга становились по странной прихоти природы хотя бы на короткий промежуток времени осмысленным взглядом на окружающий мир, причем даже таким болезненно чутким, что мог казаться признаком глубоко страдающей души?
Стас не просто исчез из её исковерканных чувств. Вместе со своими дружками, которых она помнила ещё по злополучной Веркиной вечеринке, он вначале ославился созданием в их городке филиала финансовой пирамиды с непритязательным названием «Свободные регионы». Потом после ожидаемого падения пирамиды он поучаствовал в выборах главы городской администрации, в котором на полном серьёзе заявлял себя «гражданином города», озабоченным решить все проблемы, начиная от благоустройства дворов, кончая строительством «крупнейшего в стране завода по переработке лесных грибов и ягод». Его отретушированная художниками физиономия месяца два мозолила глаза с фасадов домов и обшарпанных заборов, пока новая власть не распорядилась удалить всё это трепыхающееся разноцветным занудством безобразие. А когда его хватились искать «компетентные» органы, Стас с уворованными деньгами обманутых вкладчиков предсказуемо растворился на необъятных просторах нашей страны. Исчез, проклинаемый доверчивыми земляками, никак не приспособившимися к реалиям капиталистических отношений, потерявшими всё, что у них ещё оставалось заначкой от советских нищенских зарплат.
16.
А Мишу Лера встретила, когда зашла на почту за переводом от дяди Славы. От неожиданности она вдруг заволновалась и, наверное, как девчонка, покраснела.
- Привет, - сказал он, таким будничным тоном, как будто расстались только вчера. Его взгляд был усталым и тревожным, и только на мгновение мелькнула искорка радостного удивления.
- Привет…- эхом отозвалась Лера и зачем-то добавила, - давно не виделись…
- Вчера только приехал…за женой.
- Ты женился? – Лера попыталась улыбнуться, но у неё это получилось вымученно.
- Почти…ещё не расписались.
- А кто она? Я её знаю?
- Нет, Лера…она приезжая…
- Ты с ней счастлив?
- Не знаю, Лера…- Миша внимательно посмотрел ей в глаза, - по-моему, с тобой мне было лучше…
- Ты не шутишь?
- Нет… и ты сама прекрасно об этом знаешь…
- О чем я знаю?
Миша осторожно взял её руку и вздохнул:
- Я же не знал, что у вас со Стасом ничего не было.
Лера ждала этих слов. О, как она их ждала их, когда от тоски и одиночества сходила с ума. Но сейчас они ей показались какими-то легкомысленно нереальными. Она каким-то внутренним чутьём понимала, что с Мишей у них ничего уже больше не будет, а потому запоздалое сожаление получалось неестественным и вымученным. Она, ещё по-настоящему не познавшая счастья большой и всепоглощающей любви, чувствовала себя уставшей от всех этих земных страстей, которые по большому счету всего лишь – суть основного инстинкта. И этот мужественный парень, что сейчас держал её руку, мог тоже быть достойным объектом влюблённости, потому что вполне подходил для роли, прописанной природой. И всё для этого сходилось: и лёгкое подташнивание при одном только прикосновении его рук, и удовлетворённость от эталонной мужественности его внешнего вида, и гордость от понимания своей привлекательности, сумевшей обратить на себя его внимание. Мог быть? Но ведь не стал. А начинать всё сначала ей уже почему-то расхотелось.
…А после зимы была бурная и скоропалительная весна. Сугробы, которые подпирали крыши дворовых сараев, истаяли так быстро, что Лера даже не поняла, как это произошло. Хотя…если разобраться, при чём тут сугробы? Она сейчас не замечала не только природных изменений окружающего её пространства, даже самые рядовые бытовые события не могли заслонить собой главное: её предстоящую свадьбу. И хотя жених полностью освободил Леру от всех предсвадебных хлопот, ей было очень некомфортно от всех этих обязательных приготовлений. Все радовались за неё, всем казалось, что и она должна была быть счастливой. А счастье получалось каким-то куценьким. Не таким, о каком она мечтала девчонкой.
Она смотрела на весёлого и жизнелюбивого жениха, самозабвенно занятого свадебными приготовлениями и удивлялась самой себе:
- Боже мой, какое ужасное сочетание получилось – Кролик Валерия Львовна…Кролики со львами…смешно…
А ночью она снова смотрела в окно, где за почерневшими от вечной сырости стенами соседних домов снова, как в детстве угадывались контуры скособоченного строения. Закрытые резные ставни…деревянное высокое крыльцо…кольцо, вместо дверной ручки…И маленькая девочка на крыльце. В сиреневом платьице и в синих туфельках. С кукольным фарфоровым лицом…
Та девочка не перестала ждать принца. Жизнь проносилась над её головой, всё старело и ветшало, а её кукольный мир оставался всё тем же юным и наивным в своих ожиданиях. А счастье, - оно, конечно, понятие очень личное. Ведь как сказал поэт про счастье:
«Бери от него – по сердцу, бери от него – по силе,
Ведь даже берущий много, может быть вечно нищ…»
Она тоже потом научилась быть счастливой. Как и все мы. Девочка по имени Кукла. А может быть, наоборот – кукла по имени Девочка.
2015 г.