Санечка, милый, она уходит, уходит... - кричала в телефонную трубку Людмила, - что ещё мне сделать? Помоги! - Людмила, возьми себя в руки, ты же врач, врач... Ну не Боги мы, не Боги. Всё, что ты смогла - сделала. Агония у неё, агония. Это всё. Понимаешь? Дай ей отойти с миром.Не мешай.
Бабушка была для Людмилы всё. Мать умерла рано, в двадцать семь лет. От горя, - говорила бабушка. Горем было то, что от неё ушёл муж, Людочкин отец. Ушёл к другой женщине и она затосковала. Не просто затосковала, а произошло что - то ужасное: она перестала есть, спать, ходить на работу, мир вокруг неё исчез. А бабушка то кричала на неё, призывая к разуму, то плакала. Не помогало ничего. Она гасла. Когда Люда подходила к ней, она долго на неё смотрела пустыми глазами, потом клала ей на голову руку, но не гладила, а просто держала на голове пока рука не падала от бессилия. В такие моменты Людочка её побаивалась. Последний раз Люда видела её в больнице, мать лежала полуотвернувшись к стене и прозрачной рукой водила по этой стене, задерживаясь на шероховатостях. Бабушка стояла у Люды за спиной, придерживая её за плечики. В двух шагах от них молча, опустив голову, с большими руками безвольно висевшими вдоль туловища, как привязанные, стоял отец. Это было прощание. Больше Людочка мать не видела.
- Мачехе Люду не отдам,- заявила бабушка отцу. И они остались жить вдвоём. Люде было шесть лет.
Люда скучала по матери долго. Плакала по ночам. И бабушка плакала вместе с ней, они сидели вцепившись друг в друга и плакали. Мать ей помнилась не больной, а здоровой и весёлой, наверное детский организм отторгал всё негативное и ей во сне являлись совсем другие картинки. Она рассказывала бабушке свои сны и та говорила:- Скучает она по тебе, зовёт.
И они ехали на кладбище. Бабушка вначале вела её в церковь, молилась, и Люду заставляла молиться:
- Перекрестись, детка, рука не отвалится. Говорят неумные, что Бога нет, а ты не слушай. Как это нет. Всегда был, а тут нет. Вот мать зовёт тебя во сне, а не было бы Бога и мать звать бы не могла. А как он её к себе забрал, она там в разум вошла и стала тосковать по тебе, видеть хочет. Мечется её душа, беспокоится о тебе.
На могиле бабушка зажигала свечку, затем они садились на скамеечку и бабушка начинала:
- Ну вот, привезла тебе дочку, любуйся. А была бы умнее сама бы её рОстила. Это ж надо, из - за паршивого кобеля, Господи, прости, все они кобели, до смерти себя извести. Меня бы хоть пожалела, такую ответственность на меня взвалила, а как у меня здоровья не хватит, кому её оставить
подумала?
Бабушка всегда причитала долго, а Люда сидела тихонечко рядом, слушала, смотрела как трепещет огонёк на свечке. Потом они крошили на могилу хлеб или сыпали пшено, для птичек, чтобы мама не скучала без неё до следующего раза.В другие разы, тоскуя, Люда сама просила:
- Давай съездим к маме, поразговариваем.
Так они и жили. Людочка росла, ходила в школу, горе притупилось, отошло на второй план. На первый план встала бабушка, Людочкины страхи её потерять когда та болела. Может и врачом стала из - за этих страхов, потому что не помнила, когда пришло такое решение, казалось всегда этого хотела. Бабушка воспитывала её по - своему, много не ругала, свободы не лишала.
- Что ж ребёнку и пошалить нельзя, - выговаривала она жалобщикам, - без матери и отца растёт. Её и так жизнь обидела, хотите, чтобы ещё и я её наказывала. Не выйдет! Своих воспитывайте.
Тут они стояли спина к спине. А Людмила росла боевой, подчиняться не любила никому и драки с дворовыми авторитетами были часто.
- Нашла о чём реветь, - говорила бабушка, замазывая ссадины и синяки, - душевные раны больнее, а эта уже завтра болеть не будет.
Кого имела в виду бабушка, себя, Людмилину маму или мир вообще, Люда не знала, но что это такое было понятно.
В школе она училась ровно, особенно не старалась, помочь ей бабушка не могла, была малограмотная, но видно сама Людмила толковая была. Как - то им на каникулы дали задание: записать в тетрадь все праздники, какие они знают. Людочка старательно вывела в тетради самые лучшие, какие знала: Рождество, Крещение, Вербное воскресение, Tроица, Пасха, Красная горка, день Ангела.
- Учительку твою жареный петух не клевал, вот она и выкобенивается, - говорила бабка после того, как её вызвали в школу по поводу неправильного воспитания внучки, - Бог её не устраивает, молодая ещё мне указывать, а как петух жареный клюнет куда побежит? В церковь. Все туда бегут, когда помощи ждать неоткуда.
Повзрослела и превратилась в хорошенькую девушку Людмила рано, в четырнадцать лет ей давали шестнадцать, а в шестнадцать все двадцать. Она была рослая, с тонкой талией, высокой грудью, на зависть всем своим недозревшим подругам, и мальчишки,бывшие когда - то обидчиками превратились в её кавалеров.
Бабушка сняла с камода картонку с приклеенными на неё тремя
фотографиями и провела своеобразную беседу:
- Видишь, это три мои мужа. Первый самый любимый, мы только поженились и детками обзавестись не успели, как война и он там погиб. Мы были первые друг у друга и были очень счастливые. Вот этот, - бабушка ткнула пальцем во вторую фотографию, - уже после войны появился. Первого я долго ждала, всё надеялась, что ошибка, ни на кого смотреть не хотела. А этого, второго, мне на дом доставили, где - то он меня увидел и я понравилась ему, вот тётка моя и расстаралась. Неделю вместе с мамкой меня уговаривали, что б я согласилась на смотрины. Мужиков - то вокруг раз два и обчёлся, а я, вишь, даже посмотреть не хочу. Не приглянулся он мне, долго я не соглашалась, мне всё хотелось так полюбить, как я первого своего любила, да видно это только молодости дано. Мамка уж вся перезлилась на меня:
- Что все - то, больно по любви живут? В старые времена вообще никого не спрашивали, и жили.
Ну,я и согласилась. Пожалела. Он ведь тоже вдовец, вернулся с войны, а жена с сыном погибли и могилы нет. Полюбила же его жена за что - то, думала я, может и я полюблю. Вот так и сошлись, потом дочка родилась, мамочка твоя, он её очень любил, правда, когда выпьет, посадит её на колени и плачет, что дочка, а не сын. Очень он по сыну тосковал.
Ну, а потом что ж, отошёл от горя, окреп, загулял, поколачивать меня начал. Ревновать, что раз я не девка была, так значит по мужикам ходила. И ведь не докажешь обратное. Ну, я терпела, терпела, а потом себе думаю, он гуляет, а мне тумаки достаются. И завела себе дружка. Если б не бил, не изменила бы ему. Он узнал про это, мир не без добрых людей, доложили и дом показали, где наши встречи происходят. Стал следить за мной. Однажды подкараулил и так избил, что забоялась я дочку сиротой оставить. Оклемалась да и сбежала от него к своему дружку вместе с ней:- Говорил, что любишь, вот и бери, вот она я, и дочка моя. Не прогнал и на том спасибо. А муж караулил меня, звал обратно, но не вернулась я к нему. А теперь все они у меня на одной картонке, никого уж нету. В церкви всех поминаю, а на том свете встретиться хочу только с моим милым Ванечкой. Так что мой тебе наказ - прежде всего себя блюди и люби. Мужикам от нас одно нужно, а у нас другая задача - детей в любви рожать, иначе никому счастья не выпадет.
Людмила себя блюла, кокетничала, целовалась, бегала на свидания, но замуж выскочила девушкой. Думалось по любви. Муж был намного старше, военная выправка, грудь в орденах, суровость во взгляде, надёжность. Боевой генерал, герой! Его дочь от первого брака была старше Людмилы. Забота, внимание, подарки обволокли Людмилу, что ей искренне поверилось в свою любовь. А как приятно звучало: Мой генерал! Бабушка предупреждала, не ошибиться бы, но Людмила и слышать не хотела. От него исходила надёжность, которой она была лишена всю свою жизнь. Бабушка не в счёт, она уже сама нуждалась в заботе и защите.
Несколько лет жили очень хорошо, правда Людмиле не нравились его пошлые армейские шутки, её прямо передёргивало, когда он хвалился перед своими подвыпившими сослуживцами:- Посмотрите, какая у меня кобылка в стойле стоит. Но в остальном всё было нормально. Людмила училась, дочка воспитывалась няней. Генерал баловал их обеих, особенно малышку, она ни в чём не видела отказа. У Людмилы даже шевелилась ревность к дочке.
Но годы шли, генерала "ушли" в отставку и он сдал, выглядел не бравым военным, а дряхлеющим стариком, к тому же почти всегда пьяным, нудным и раздражительным. Людмила всё чаще после работы наведывалась к бабушке, сидела у неё до поздна, домой не хотелось, пошлости стали доставать не на шутку, а точек соприкосновения души не было. Ещё один несчастливый брак. С дочкой тоже дружбы не получилось. Избалованная дeвочка никому не подчинялась, институт бросила, тусовалась где - то с такими же как она, ночевать приходила не всегда, навешала на тело заклёпок. Людмила eё отлавливала, приглядывалась, принюхивалась, да разве удержишь. Молила Бога, только бы не наркотики. Переживала в одиночку, кому пойдешь жаловаться? Сама виновата. Подруг как - то не случилось заиметь, коллеги - мужики считали её своим парнем, находить общий язык с ними было легко, но поплакать о своём, о женском, ей было не с кем. Бабушка была не в счёт, она была всем в её жизни, это как печка в доме и согреет и накормит, но расстраивать её она не хотела. Всё держала в себе. Заходила к ней почти каждый день, отогревалась душей, благо, что работала на соседней улице.
И вдруг, инсульт, тяжёлый, вылечиться от него в таком возрасте безумие, она это понимала, но вдруг, вдруг...
Людмила всё делала, что б отсрочить её смерть, каждый день с ней сидела медсестра, ставила капельницы, в помощь ей сидела старушка из воцерковленных, читала молитвы за здравие. И сама она все дни, каждую минуту тут, рядом, отпуск взяла, переворачивала, меняла памперсы, поила, кормила, консультировалась со своими. И всё же наступил последний момент.
- Санечка, милый, она уходит, уходит... - кричала в телефонную трубку Людмила. - Что ещё мне сделать? Помоги! У неё пена пошла. - Люда, возьми себя в руки, ты же врач, врач... Ну не Боги мы, не Боги. Всё, что ты смогла - сделала. Тебе не в чем себя упрекнуть. Агония у неё, агония. Это всё. Понимаешь? Дай ей отойти с миром. Не мешай.
И тут она услышала благостный голос старушки:- Господи, счастье - то какое! Она уже у врат божьих стоит. Бога зреть будет.
Людмила устало опустила трубку и заплакала.
2014