Спящие дети вселенной

Случайностью мы называем те события, в которых не видно до конца всю цепочку причины и следствия.

1.
Начинался вечер, похожий на другие сыростью тяжелым небом и мелким дождем. Холодная весна в этом году перешла в холодное лето, но если не следить за сменой сезонов можно было  решить, что сейчас осень, - длинная бесконечная серая осень, в которой ожидание солнца и праздника - единственное достойное занятие.
Сидя на металлической ограде старой детской площадки, я наблюдал за сестричкой. Тася играла в игру, мобильный телефон в ее руках то хрипел, то ойкал, то смеялся. Мне хотелось напомнить, что Саша просил не использовать мобильник для игры, но Тася вряд ли бы послушалась.
Она не была мне родной сестрой, просто мы выросли вместе, были почти одного возраста и отличались только тем, что Тася точно знала дату своего рождения, а мой возраст определили приблизительно. К тому же имя: Таисия она получила от мамы, а меня назвала Тимуром наш завхоз, тетя Люда.
В детский дом мы попали в один день. Незадолго до этого меня, напуганного и молчаливого, нашел на остановке автобуса какой-то мужик, он отвел меня в участок, так что, первый раз в милиции я оказался слишком рано, приблизительно в два года. В отделении, из меня пытались вытащить имя и фамилию, как зовут папу и маму, адрес или хоть что-то, что могло бы помочь поискам, но я молчал. О пропаже ребенка никто не заявил, и на третий день мой дом стал двухэтажным и с зелеными стенами, а семья большая и разношерстная. В этот же день, мама Таси написала отказ от ребенка и больше в ее жизни не появлялась.
Мы принимали жизнь в детдоме как должное, нашей большой мамой была тетка Люда, а нянями все, кто там работал. Как-то летом, к нам через забор перелез парень, почти на голову выше меня. Сначала меня удивило, что его выгоревшие волосы были намного светлее загоревшего лица, почти белыми, а когда он предложил заграничные жвачки, я проникся к нему доверием, даже уважением. Мальчик представился Александром и объяснил, что может достать, что угодно, и если у нас есть деньги, то он может принести лимонад, пирожные и даже сигареты.
Денег у нас не было, но это не помешало подружиться. Так у меня появился братик, а у Таси любовь ее жизни. Детдомовское детство закончилось, когда мне исполнилось 16, нам предложили поступить на учебу в местный техникум, и переехать в общежитие, но к этому времени предприимчивый Сашка уже имел двухкомнатную квартиру. Так мы стали жить втроем, и живем уже пять лет.
Я поднялся и потянулся, чтобы замлевшие мышцы перестали ныть. Мы ждали уже больше часа, и я начал беспокоиться. Таисия продолжала играть, не замечая, что усилившийся дождь оставляет на экране крупные капли.
- Почему его так долго нет?
Тася ответила не сразу. Мне пришлось подождать пока она завершит уровень. В своей серой кофте, натянутом на черные прямые волосы капюшоне, и белых джинсах она выглядела дерзко и привлекательно. Иногда мне казалось, что она так одевается для того, чтобы соответствовать Сашке.
- Ждет когда привезут андрюшу. – ответила сестричка.
- Но Леха сказал, что андрюша уже у него.
- А Леха всегда так говорит. Расслабься, Тим, в прошлый раз мы ждали столько же.
Расслабиться было уже невозможно, нарастающее напряжение перетекало в сомнения: а вдруг Сашка ничего не принесет?! Чтобы унять внутреннюю дрожь я стал думать на отвлеченные темы. Сколько людей живет в этом микрорайоне? Чем они, каждый из них, занимаются прямо сейчас? В какой-то момент мне захотелось себя жалеть: почему я стою здесь, мокну под дождем, когда мог бы как они сидеть дома, смотреть телевизор, заниматься тысячей мелких дел и не переживать медленной боли ожидания?! Мне хотелось поддержи от Таси, но она продолжала соревноваться с телефоном в ловкости.
- Тася!
- Что? - Сестричка выглянула из под капюшона.
- Как ты думаешь кого больше в мире хороших людей или плохих?
Таисия опустила голову и несколько раз кивнула, то ли взвешивая мой вопрос, то ли демонстрируя, что не хочет отвечать.
- А тебе зачем?
- Хочу узнать выживет Земля или нет.
Таисия нажала паузу.
- Не поняла.
- Если хороших людей на Земле больше чем плохих, то Бог пощадит Землю, и не станет ее уничтожать.
- А кого Бог считает хорошими? Мы с тобой хорошие?
Я задумался. Все мои поступки можно было разделить на хорошие и плохие. Сначала я стал перечислять сколько совершил хороших поступков, а сколько плохих и понял, что это неправильная затея. У поступков должна быть сила, один поступок может быть сильно хорошим, а другой немного плохим. Сестричка, тоже не всегда поступала хорошо, но когда я подумал про это, то понял, что не осуждаю ни одно из ее действий. Дело не в том, что она моя сестра и я как сестру ее люблю, просто каждый ее поступок, хороший или плохой, имел определенные причины, и часто эти причины от нас не зависели. А значит, Богу, если он есть, и если он учитывает каждое действие каждого человека надо учитывать те факторы, которые заставили совершить тот или иной поступок. Тася продолжала игру.
- Тася!
- Что, Тимур? - Тася снова не подняла глаза.
- Интересно сколько в этом районе наркоманов?!
- А это тебе зачем? Хочешь узнать где дурь быстрее пробивать?
- Просто интересно.
Тася нажала паузу, стала тереть мобильником лоб.
- В нашем подъезде - трое, в нашем доме три подъезда - получается девять. В районе около сотни домов, получается девять сотен.
Я стал думать о том, что они делают прямо сейчас, каждый из ни?! Кто-то так же как мы томится в ожидании на старой детской площадке, кто-то уже вмазался и ловит кайф или ползает в бед трипе, кто-то убеждает себя, что надо завязать. Кто-то из них прямо сегодня  переживет свой последний предсмертный кайф.
Таисия продолжила:
- А если добавить тех, кто торчит на сериалах, тех кто бухает, тех, кто висит в инете... Короче, все, Тим, наркоманы, а если ты мечтаешь о спасении - не забивай голову херней. Вон Сашка идет.
Я обернулся и увидел друга. Он приближался, перепрыгивая лужи, держал руки в карманах. Пока он шел я пытался определить несет ли он андрюшу, сильное напряжение сдавливало горло, почему-то я был уверен, что ничего у него нет. Когда Саша подошел, то помотал головой из стороны в сторону, он был пустой. Мне не хотелось ничего спрашивать и ничего говорить.
- Тася, дай мобилу.
Таисия протянула Саше телефон.
- Сейчас все будет. - Он достал из кармана свернутую бумажку, набрал с нее номер телефона.
Я слышал только обрывки фраз: "Степа! Степа мне номер дал Леха. Леха Длинный. Да. Есть что? А куда мне подойти?"
От сердца немного отлегло. Была надежда, что что-то сегодня все таки будет.
Сашка заверив, что вернется через пять минут, пошел обратно. Телефон он забрал с собой.
Я уселся обратно на ограду, почувствовал как сквозь джинсы просочилась влага, но менять положение не стал. Таисия, запихнув руки в карманы кофты, стояла рядом. Она подняла голову и смотрела на тучи. Я подумал, что она решает долго ли будет идти дождь, но оказалось, что она ловит капли языком. От такой картины мне стало немного веселее.
Минут через десять вернулся Сашка. Теперь он улыбался. Я его спросил:
- Андрюша?
Сашка отрицательно помотал головой. В принципе мне уже было все равно, что это будет, амфитамин, который мы называли андрюшей, экстези, от которого могло тошнить, или болотная дурь, которая росла за чертой городка, лишь бы снять напряжение, застилающее все поле внимания. Всю дорогу домой мы шли молча, впереди Сашка, рядом Таисия и в двух шагах за ними – я. Остановились только раз, возле ларька. Саша купил литровую бутылку Лимонада.

2.
Кухня в нашей квартире маленькая, если сидеть на табуретке за столом, то можно не вставая налить воды из крана, поставить чайник на плиту, и даже дотянуться до холодильника. Вся поверхность стены, возле кухонной мебели, облицована стандартной квадратной глянцевой плиткой, которая в некоторых местах потрескалась. Мебель была желтой, выцветшей, но все еще сохраняла стойкость. Возле столика, накрытого клеенкой стоял небольшой диванчик и одна потертая табуретка. В раковине лежала немытая тарелка, вилка и четыре чашки.
Когда мы оказались дома, Тася спросила Сашу:
- Что у тебя?
Но Сашка не отвечал до тех пор, пока мы не прошли в кухню, там он достал из кармана небольшую стеклянную бутылку. Надпись на этикетке рассказывала, что внутри глюкоза.
- Тебе, что сладенького захотелось? - Тася взяла бутылочку в руки, посмотрела сквозь прозрачную тягучую жидкость на лампочку.
- Поставь.
Сестра вернула бутылочку на стол.
Саша продолжал:
- Тимур найди шприц. Тася вымой чашки.
Шприц мог лежать в одной из шухлядок, рядом со штопором, камнем для заточки ножей и парой резиновых перчаток, но его там не оказалось. Мне удалось его найти только когда Тася закончила с чашками. Я протянул шприц Саше. Он разлил по чашкам лимонад, потом, в каждую добавил по два миллилитра жидкости из бутылочки.
- А что это? – спросила сестра.
Не думаю, что Тася беспокоилась, скорее это было проявление любопытства. Саша опустил в свою чашку ложку и стал ей помешивать, я засмотрелся на то, как лопаются пузырьки.
- Это не глюкоза.
- А что? - На этот раз вопрос задал я.
- А то, что через пятнадцать минут подарит нам освобождение. Давайте. - Саша поднял свою чашку, и без остановки выпил все до дна.
Таисия отхлебнула от своей:
- Вкусный лимонад.
Я тоже выпил все залпом, кроме вкуса лимонада в напитке присутствовала легкая горечь, но я не ощутил какого либо постороннего запаха.
Сестрица, допив свой напиток, поставила чашку в раковину:
- Что дальше?
Саша пожал плечами:
- Ждем, - достал из кармана телефон, посмотрел время. - Можем пойти в комнату.
Мы перешли в среднюю комнату, здесь был раскладной диван, и сервант, с отделением для телевизора. Мы включали телевизор только для того, чтобы подсоединить к нему игровую консоль. Фильмы смотреть было скучно, а новостями мы вообще не интересовались.
Иногда я задумывался: почему наша реальность такая маленькая? Но когда в кровь поступало волшебное вещество, внутренняя реальность становилась бесконечной.
Перед лицом этой необъятной бесконечности обычная жизнь обычного человека, суть которой – дорога на работу и обратно, чтобы иметь возможность иногда встречаться с друзьями, плюс походы на кладбище, чтобы поправить ограду на могилах старших родственников, плюс длинные столы на днях рождений, казалась микроскопической пылинкой, на которую не стоит обращать внимания.
Моя жизнь, свободная от стандартных социальных обязанностей тоже вдохновляла не часто. Не смотря на то, что у меня нет родственников, кроме Таси и Саши, мне не надо отсиживать однотипные застолья, и я не хожу по утрам на работу, все равно в моей жизни не хватало некоего главного элемента. По этому, когда на сером фоне одинаковых дней зажигалась лампочка приглашающая в волшебный сад, я не сомневаясь бежал ей навстречу.
В этот раз вход в волшебный сад оказался малознакомым. Саша объяснил, что не запомнил название вещества. Степан, наш новый дилер, предупредил, что передозировка опасна потерей контроля и выпадением в сон, из чего я решил, что жидкость применяют в медицине как наркоз.
Действие, как и обещал Саша, началось через пятнадцать минут – пространство комнаты стало жидким, между мной и стенами словно налили воды, причем эта вода была сладкой на вкус. Я переживал приливы радости и вдохновения, хотелось смеяться. К тому же неожиданно захотелось обнять Сашу и Тасю, мои лучшие друзья, моя единственная родня, сидя на диване, друг перед другом строили смешные рожицы.
Я опустился на пол, прислонился спиной к стене. Не имело смысла никуда перемещаться, ходить что-то делать. Все, что требовала волшебная вселенная - моего внимания, она просила: смотри на меня, восхищайся мной, люби меня, а мне ни капельки не было жалко своей любви, она истекала из меня физически ощутимыми струями, наполняла комнату, отражалась от стен и возвращалась ко мне, приумноженная.
Саша и Тася стали целоваться. Каждое их прикосновение друг к другу рождало в пространстве сгусток напряжения, которое оформляясь в плотное кольцо вокруг их тел, через мгновение взрывалось, рассыпаясь салютом на миллиарды мелких искорок. Брызги вдохновения и счастья пронзали меня, приковывали к стенке. Я не мог ничего сделать с лицом, улыбка была настолько откровенной, что через время от напряжения заболели мышцы, но мне нравилось это внутреннее напряжение, а когда я останавливал на нем взгляд, оно превращалось в отдельную независимую вселенную, со своими миллиардами звезд.
Я закрыл глаза. В комнату меня вернула музыка. Сашка включил радио, играл джаз, Тася танцевала, ее водяное тело вливалось в водяное пространство, вибрировало вместе со стенами с музыкой, единственной неподвижной фигурой в игре фантастических волн был Саша. Он стоял и смотрел на Тасю, я знал что он чувствует, я видел, осознавал, понимал каждый незначительный оттенок его переживания. Это была любовь смешанная с благодарностью, забота пронизанная грустью и намерением во чтобы то ни стало защитить это танцующее существо. Саша поймал мой взгляд, кивнул мне в ответ.
Тася подняла руки:
- Я лечу, ребята, посмотрите.
На лице Саши расползлась улыбка, я видел, что он напрягается, словно ищет слова. Потом от его уст оторвалась фраза:
- Да, в этом что-то есть.
Я снова прикрыл глаза, мне как будто хотелось спать, но когда я обращал внимание на это желание, оно надувалось пузырем и лопалось. Не знаю как долго я занимался надуванием и взрыванием внутренних пузырей, время остановилось.
Один раз я прервался от своего занятия, когда Тася стала рассказывать о простом счастье – жить. Она говорила о том, что самое большое счастье в жизни – это делать вдох и выдох, чувствовать то, как наполняется воздухом грудь. Она удивленно повторила несколько раз, что это простое волшебство доступно каждому. Потом она сокрушалась, что не может рассказать про это другим и спрашивала нас понимаем ли мы ее слова.
Саша лежал на диване с закрытыми глазами, он ответил тем, что поднял руку вверх и свернул кулак в победный знак.
Мое занятия по надуванию пузырей перетекло в спокойствие, в простирающуюся до бесконечности ровность, а потом все закончилось. Не сразу, сначала я почувствовал предупредительный укол. В одном месте океана, которым я был, появился темный синий островок, мне захотелось изучить этот остров, когда я приблизился к нему оказалось, что это грусть. Очень быстро таких островков стало много, они появлялись то тут то там. Каждое новое прикосновение с материальной грустью вызывало боль, и скоро ничего кроме тянущейся боли не осталось.
Я стал подниматься, отталкиваясь спиной от стенки. Синхронно со мной с дивана вставал Саша, от него тоже исходила вибрация грусти. Таисии в комнате те было. Проходя на кухню, мимо ванной комнаты, я услышал шум льющейся воды.
Саша выглядел хмуро, так, словно ему не дали досмотреть сон. Он достал из кармана мелкую купюру, сложенную в аккуратный пакетик. Догадавшись о его намерении я достал ведро, оно всегда стояло под раковиной, набрал в него воды. Тем временем Сашка вылил остатки лимонада в чашку, отрезал от бутылки дно. Вместо пробки прикрутил к бутылке сделанный из плотной фольги наперсток. Я поставил ведро на стол, Саша опустил в воду бутылку, развернул пакетик. Смолянистой, перетертой травы в купюре было совсем немного, но я знал, что нам на двоих ее хватит, чтобы переключиться с тягучей грусти на новую волну удовлетворения.
Саша бросил щепотку в наперсток, поднес к наперстку горящую спичку, потяну бутылку вверх. Было интересно наблюдать как струйки дыма, проникая через дырочки наперстка, наполняет бутылку, и превращаются в сероватое облако. Я покусывал губу. Первым дым вдохнул Саша, следующий наперсток был моим. Травы хватило еще на два раза, хотя уже после второго реальность снова поменялась.
Мне хотелось спросить Сашу почему так получается, что мы хорошо и радостно себя чувствуем только вмазанные. Не хотелось впускать в себя мысли про развивающуюся зависимость, но цикличность состояний становилась слишком очевидной. Я пытался начать разговор на эту тему несколько раз, но все время останавливался из-за чувства стыда. Казалось, что тревожные мысли о том, что мы превращаемся в наркоманов, приходят только ко мне. Когда я задавался вопросом: думают ли они о том же о чем и я – понимал, что их вполне устраивает все, что происходит.
Зазвонил телефон, Саша посмотрел на входящий номер и вышел для разговора в коридор. Когда он вернулся, то был одет и обут.
- Тимур, мне надо уйти, скажи Тасе, чтобы не ждала и ложилась спать.
Я кивнул в ответ.
Я не знал чем бы заняться, трава выключила тревогу не полностью. В груди оставалось значительное напряжение и надо было что-то делать. Я направился в свою комнату, отметив, что звука льющейся воды больше не слышно, сестричка либо уже вытиралась, либо нежилась в теплой ванне.
Завалившись на диван, я укрылся одеялом, и закрыл глаза. Почему-то хотелось плакать, но я не чувствовал грусти, скорее это был намек на приближение серьезных и непоправимых перемен. Когда внимание стало ускользать в сон в комнату вошла сестричка, она опустилась на пол рядом с диваном, взяла меня за руку, положила мокрую голову мне на грудь.
- Почему она меня бросила?
Я знал о ком она грустит:
- Мама?
- Да.
Собирая слова утешения я поглаживал ее тонкие пальчики, но ничего так и не придумал. Очень скоро я опять начал засыпать.
- Тимур!
- Что?
- Расскажи мне сказку.
- Хорошо. – Я некоторое время молчал, подыскивая слова. - Где-то очень далеко отсюда есть планета счастливых людей.
Сестра сжала мою кисть крепче, а я продолжал, рассматривая паутину в углу потолка:
- Эти люди живут счастливо потому, что у них никогда не было родителей, каждый из них появился на свет в специальной лаборатории. Каждого ребенка воспитывал специально запрограммированный робот, который всегда точно знал, что надо дать ребеночку.
- Что-то грустная у тебя получается сказка. - Тася повернула голову на другой бок. - Расскажи лучше про счастливых инопланетян, я не верю в счастливых людей.
- Почему?
- Потому, что человек не может быть счастливым.
- Почему?
- Ты счастлив?
Мне не хотелось отвечать на этот вопрос. Тася поднялась.
- Ладно, Тимур, я пошла спать. Что сказал Саша?
- Сказал, чтобы ты его не ждала.
- Спокойной ночи.
Выходя из комнаты сестра выключила свет. За стенкой заиграл грустный джаз. Проваливаясь в сон, я несколько раз хватался за идею, что согласился бы быть домашним животным у высокоразвитых инопланетян, если бы они меня кормили и время от времени давали свои инопланетные наркотики.
3.
Я открыл глаза когда небо за окном только начинало светлеть. Усевшись обнаружил, что так и не снял вчера штаны и рубашку. Бежевые вельветы, которые я носил еще в детском доме, помялись, а клетчатая рубашка стала влажной от пота. Я не помнил сон, но чувствовал себя бодрым и веселым. Хотелось открытий, действий, вдохновения. Я встал потянулся и вышел в коридор.
Дверь в комнату соседей была приоткрыта, Саша обнимал Тасю, оба они крепко спали.
На кухне, на диванчике лежал белый целлофановый пакет. Я заглянул во внутрь и этого хватило чтобы настроение мгновенно стало гадким липким и болезненным. Голова закружилась, пришлось присесть. Немного успокоившись я переложил все из пакета на стол.
Там нашлось три материнские платы, два винчестера, четыре видеокарты. Я точно знал, что ночью все это было украдено из какого-нибудь сервисного центра. Захотелось разбудить Сашу, но вместо этого я стал открывать дверцы кухонных шкафчиков и выдвигать шухляды в поисках заначки с травой, в нижнем шкафу за кастрюлями нашлась бутылочка с этикеткой "Глюкоза" в ней оставался тягучий состав.
Поставив бутылочку на стол, рядом с компьютерными деталями, я сел на диванчик, обнял колени и впал в странное оцепенение. Грудь горела, чувство безысходности тенью кружилось вокруг, я знал, что стоит раскрыться, например опустить ноги на пол, как безысходность попадет в сердце, и тогда всему наступит конец. Я еще крепче сжал колени, смотря то на баночку с отравой, то на платы. Не знаю сколько прошло времени, из ступора меня вывел Саша.
Он появился в кухне в одних трусах, на щеке просматривался отпечаток от складки на подушке, он щурился, пытаясь проснуться и выглядел довольным собой. Не обращая внимание на разбросанные платы Саша поднял баночку, посмотрел сколько в ней жидкости, дальше заглянул в холодильник, из дверцы достал миниатюрный бумажный сверток, бросил его на стол.
- С чего начнем, с этого или с этого? - Друг показал сначала на бутылочку, затем на сверток.
Мне не хотелось ни первого ни второго. В уме рисовалась картина, как пришедшие утром на работу работники сервисного центра находят взломанную дверь, или выбитое окно.
- Кто-то сегодня очень сильно расстроится. – сказал я очень тихо.
Саша собрал все запчасти в кулек:
- Кто-то расстроится, а кто-то будет очень веселится.
Он вынес кулек в коридор, и там продолжил:
- Тимур! Так устроена жизнь, кто-то расстраивается, кто-то развлекается. Мы с тобой сегодня будем развлекаться.
Через минуту Саша снова был в кухне, одетый в джинсы и желтую футболку. Устроившись напротив он продолжал:
- Ты в холодильник давно заглядывал? А нас там пусто. Тасю чем сегодня будем кормить?
Я молчал. Еда действительно заканчивалась. Под раковиной оставалось пол кило картофеля, пару луковиц. Было немного ячневой крупы, чуть-чуть макарон. В холодильнике ютились две полулитровых банки: одна с вареньем на дне, вторая с горошком, почти полная, закрытая полиэтиленовой крышкой.
Саша продолжал:
- Конечно, можно было бы крутиться, что-то где-то мутить, но что-то много крученых сейчас, не пробиться. Так что… - Саша сложил губы тоненькой полоской.
- Тебя посадят.
- Не сцы, Тимур, не посадят. Давай лучше бахнем дряни этой.
Саша поднялся, чтобы достать две чашки и шприц. Воду налил из крана, дальше добавил по два с половиной грамма вещества из бутылочки. Одну чашку поставил передо мной, вторую поднял сам:
- Давай, за любовь.
Я выпил все, что было в чашке без остановки. Вода отдавала трубами, хлоркой и была горькой на вкус. Саша бросил пустую чашку возле раковины и стал наполнять водой ведро. Водрузив ведро на стол, он опустил в него вчерашнюю обрезанную бутылку, вытрусив пепел из наперстка, прикрутил его к горлышку, развернул бумажку, которая оказалась вырезкой из журнала, насыпал в наперсток щепотку травы. Каждое движение Саши было настолько отрепетировано, что мне стало грустно. Я вспомнил, что когда мы были детьми в детском доме, наше будущее виделось совсем другим. Мне хотелось печь вкусный хлеб и знать много рецептов. Но так получилось, что все рецепты, которые я знаю – это способ выйти из этой давящей реальности, в ту, другую, где нет границ, и пока хватает силы зелья быть там настоящим.
Саша вдохнул первую порцию дыма, - вторая досталась мне. Травяной заначки хватило еще на один раз каждому, к этому времени жидкость из бутылочки начала действовать. Сашка убрал ведро, вышел из кухни, а когда вернулся - держал в руках миниатюрный мр3 плеер, с наушниками.
- Держи, это тебе. - Саша положил плеер передо мной.
Я знал, что плеер оттуда же, откуда компьютерные детали, но чувство негодования расплавилось в жидком воздухе, который уплотнился и стал сладким. Я потянулся к приборчику, и увидел, что его окружает облачко чужой обиды. Почему-то я понял, что работник сервисного центра совсем не переживал за потерянные запчасти, а пропажу плеера воспринял как личное оскорбление. Может, для того, чтобы его купить он долго откладывал деньги с зарплаты.
Я одернул руку. Саша подвинул плеер ближе:
- Бери, там Тиесто 2005-го, ты же мечтал слушать музыку перед сном.
Мне вдруг захотелось обнять друга, прикоснуться щекой к его щеке.
- Спасибо.
Сашка выставил вперед кулак:
- Давай, брат, сегодня будем отрываться.
Я тоже свернул ладонь в кулак, обозначая удар.
Когда Саша ушел, он объяснил, что идет сдавать аппаратуру, и попросил ничего не говорить Тасе, я поставил табурет у окна, так, чтобы можно было положить подбородок на руку, отодвинул в сторону горшочек с зачахшей мелиссой, и стал наблюдать состояние.
Одна часть меня падала в длинную сладкую счастливую пропасть. Стоило перевести взгляд на нее, как жизнь оборачивалась волшебным праздником, в котором живые деревья за окном осознанно шевелили своими ветвями и знали гораздо больше чем мы, люди. В этом волшебном пространстве не было ничего о чем стоило по настоящему беспокоиться, но удивляло не отсутствие беспокойства, а полнота и насыщенность жизни, которая все время была в мире и не замечалась раньше.
Однако, прямо в центре этого праздника сидел червяк беспокойства, если я не смотрел на него, то он как будто спал, но стоило перевести в его сторону внимание, как он оживал, разрастался до размеров кухни и съедал меня. В его утробе я постигал насколько моя жизнь ничтожна, бесполезна и уныла. Я отчетливо понимал, что все, что со мной происходит это наказание за очень древний и очень страшных грех, о котором я ничего не помню. В этом немыслимом давлении грусти, обиды и уныния оставалось только одно – упасть, отдаться, раствориться, исчезнуть. И я исчезал, чтобы проснуться сидящим на табурете возле окна, в сказочной счастливой реальности, с живыми деревьями и бесконечным праздником жизни.
- Все понятно. Мальчики ушли, девочек с собой не взяли!
Я обернулся. Таисия, закутанная в Сашин халат, с растрепанными волосами и заспанными глазами выглядела уютно и трогательно. Она была похожа на принцессу из диснеевского мультфильма, которая еще не успела одеть свое бальное платье, прежде чем появиться на экране.
Сестричка приподняла бумажку в которой была трава:
- Совсем ничего не осталось?
Я хотел рассказать, что в бутылочке еще есть немного раствора, но голосовые связки отказались слушаться, по этому просто отрицательно покачал головой.
- А ты я смотрю хороший, - уколола меня сестра.
Это призвало к жизни монстра пожирающего радость и я очередной раз ухнул в пучину самоосуждения и горести о пропавшей жизни.
- Ну ладно, я в душ.
Тася исчезла в ванной, а я открыл холодильник, достал банку с горошком, снял крышку и отпил немного жидкости. Вкус консервы вернул во мне радость существования, напомнил про лето, про то, что я живой, но буквально сразу я вспомнил, как однажды нас вывезли на уборку урожая, где мы очутились на гороховом поле. Меня пронзила мысль, что никогда больше я не испытаю той юности, ясности и радости которая меня окрыляла тогда. И все что мне теперь остается – открывать запретную дверь, когда есть такая возможность.
Мне нестерпимо захотелось протрезветь, сделать что угодно, лишь бы плотное переливающееся эмоциональной радугой состояние ушло. Я взял ложку и съел весь горошек, но это не помогло, теперь захотелось спать, даже не спать а просто лечь, я знал – заснуть будет невозможно.
Запихнув пустую банку в мусорное ведро, я вышел из квартиры. Вниз, с седьмого этажа я спускался пешком, на втором встретил соседку пенсионерку, она рассматривала стены.
- Тимур, - обратилась она ко мне.
Я притормозил.
- Тимур, давай покрасим стены, смотри какие обшарпанные.
Стены действительно были не очень на вид, в некоторых местах краска облупилась и отвалилась сама, в других ей помогли молодые художники. Надпись: «человек всегда получает то чего заслуживает» два года назад нацарапал я сам.
- Не могу, Антонина Николаевна, спешу на работу.
Бабка в ответ повздыхала.
На улице меня встретил яркий солнечный свет, городские звуки и запах молодого лета. Настроение, завершив круг, возвращалось в фиолетовое веселье, мне не просто нравились дома, деревья, люди – я переживал немыслимую восторженность от факта своего присутствия среди них. Мне хотелось кричать: смотрите, я живой, я здесь!
Радовался я не долго, ходить надоело, очень быстро устали ноги, почему-то появилась отдышка, захотелось присесть на лавочке, но те лавочки которые мне нравились были заняты то бабушками, то женщинами с колясками, то пьющими пиво мужиками. Мне хотелось тишины, чтобы все звуки исчезли. Можно было отправиться к котловану, еще десять минут ходьбы и я был бы там, но в груди начало жечь. Я остановился прямо посреди бульвара, облокотился об дерево, тело мелко тряслось, проходящая мимо женщина недовольно фыркнула, и обратилась к дочке:
- Леночка, не смотри на дядю… идем быстрее.
Я живой, я живу дышу, и это больно, это дико, нестерпимо больно. Пришли мысли про родителей, кто они? Почему они отказались от меня? Почему бросили там, на остановке. Кому они хотели лучшей жизни мне или себе? А может я просто потерялся? Тогда почему никто не заявил о пропаже? Может они испугались, может они заявляли? И если так, то они страдают не меньше моего.  Почему меня нашел тот мужчина? Почему я не умер?
Вот он я живой, стою возле дерева. Дерево живое? Если оно живое то оно тоже страдает, переживает боль. В каждой клеточке этого дерева течет боль, от листика к листику, по этому у дерева такие корявые ветки, они скрючились от боли. А я бестолковое чудовище, никому не нужное существо, живущее по милости вселенной просто так, ничего с этой болью не могу сделать.
Вдруг в меня вселилась еще одна ужасающая мысль: что если все, что со мной происходит – это наказание за проступок, который я совершил когда-то очень давно и не помню его. А это означало, что пока я не вспомню, что именно сделал, боги меня не простят, они будут заставлять меня страдать снова и снова. И чтобы страдания были настоящими они время от времени, на короткие пол часа будут давать возможность радоваться жизни, видеть ее волшебство, мне недоступное.
Я поплелся дальше по улице, дальше от дома. Этот район не был знаком, прохожих здесь было гораздо меньше. Когда мимо прошел мужчина я задумался о его судьбе, о том, что у него в жизни все на своих местах: дом, в котором его ждет семья и ужин, работа, где ему выдают зарплату. Почему-то я был уверен, что он не испытывает столько боли сколько я. Наверняка у него была небольшая дача с небольшим участком под овощи, скорее всего он имел маленькое хобби, вроде собирания старинных монет, еще он всегда смотрел по вечерам новости, и время от времени водил детей на аттракционы.
Будет ли у меня возможность прожить простую ничем не примечательную жизнь? Я вспомнил, тетка Люба, говорила, что назвала меня Тимуром, потому, что знала – я не такой как все. Она сказала, что увидела в моих глазах стремление отдаваться людям, помогать им. Я не хотел никому ничего отдавать, и брать у людей ничего не хотел.
Наконец-то нашлась пустая лавочка со спинкой, рядом с кустом сирени. Я опустился, облокотился и закрыл глаза. Внутреннее пространство закручивалось в спираль. Отдельные части этой спирали наваливались на меня, и тогда я сам становился этой спиралью уплывая в центр бесконечности, становился бесконечностью. В этом движении я осознавал, что длинная бесконечность никогда не сможет выплыть в простую человеческую жизнь.
Я проснулся когда начало темнеть, из-за того, что замерз. После сна внутри все было на местах. Не было ни дикой радости, ни пропасти уныния, жизнь стала простой и незаметной, оказавшись в ряду других таких же жизней. Я знал, что я Тимур, что дома меня ждет как минимум вкусный ужин, что было бы неплохо найти работу, и скоро я обязательно займусь ее поисками. Я понимал, что у меня есть моя, пусть не такая как у других, но все же семья. Они меня сейчас ждут, я был уверен, что Сашка избавился от запчастей удачно. Можно было возвращаться.
4.
Уходя из дома я забыл взять ключи, пришлось звонить в дверь. Мне открыла Тася. То, что я увидел сначала меня испугало, а потом развеселило. Сестра оделась в темный шелковый халат, опоясалась вязаным красным шарфом. Волосы стянула в курдулю, которую удерживала китайская палочка для еды.  Но главное не это, она нанесла на лицо очень странный макияж. Веки плотно покрывала светло-сиреневая краска, поверх которой были нарисованы черные длинные ресницы. Мне захотелось отвернуться но рисунок был настолько нелепым и откровенным, что я продолжал его рассматривать.
- Нравится? – Таисия улыбнулась, губы ее отдавали синевой и в свете коридорной лампы сильно блестели.
- Не знаю. – сознался я.
Сестричка посмотрела в зеркало, поправила прическу:
- Женщина всегда должна поражать мужчину, сводить его с ума, так она его вдохновляет на подвиги.
Разувшись я прошел в кухню, оставив Тасю возле зеркала, она нашла в своем облике заметный только ей изъян и опять взяла в руки косметический карандаш.
На столе с момента моего ухода ничего не изменилось. Только бутылочка из под глюкозы была пуста, похоже, остатки разбавила с водой Тася. Под столом стоял пухлый кулек с эмблемой местного супермаркета. Я заглянул во внутрь, сверху в кульке лежал козий сыр, в герметичной упаковке. Под ним – кулечек с конфетами, упаковка пирожных, нарезанная кусками ветчина. Глубже я заметил баночки с пивом.
- А где Саша?
- Саша ждет Андрюшу, - Тася продолжала издеваться над обликом.
- Давно?
- Не очень.
Я нашел в кульке небольшой пакетик черного чая, включив чайник подготовил  чашку.
Когда пришел Сашка я допивал чай, Тася была в комнате. Я услышал как она выскочила в коридор, когда в дверной замок въехал ключ. Потом я услышал как открылась дверь, сразу за этим прозвучали слова:
- Это что?
- Это для тебя!
Возможно Таисия попыталась поцеловать Сашку, т.к. тот сказал:
- Отойди, вампирша, иди умойся.
- Саша...
- Иди в ванную...
Когда Тася спряталась в ванной улыбающийся Саша прошел в кухню. Он сложил ладонь в кулак, изображая приветствие.
- У нас все хорошо. Даже замечательно. Это раз. - друг достал из кармана завернутый в журнальную страницу пакет травы. - А это два.
Рядом с травой на столе оказался смятый клубочек фольги, с  Андрюшей. Я непроизвольно облизнулся.
- А это три, - Сашка достал из пакета две банки с львовским пивом, - начнем с три...
Мне не хотелось пива, я бы начал с дорожки амфитамина и ей бы и ограничился, но признаться в своем нетерпении постеснялся, поэтому взял баночку и дернул за кольцо. Послышалось шипение.
Вскоре из ванной вышла Тася. Теперь она выглядела обыденно, в махровом халате, с мокрыми волосами. Я рассмотрел в ее глазах обиду, которую она пыталась скрыть.
- Давай, боевая подруга, сделай красиво на столе, - Сашка водрузил кулек с продуктами на диванчик. 
Тася отодвинула дурь на край стола, переложила мой плеер на подоконник, а бутылочку из под глюкозы выбросила, стала освобождать пакет. Из того, что можно было бы оставить на потом был только рис в полиэтиленовой банке с красной крышкой. Все остальное больше подходило под определение: закуска. Салатики, копченая рыба, два сорта нарезанной ветчины, твердый и плавленый сыр, пирожные разной конфигурации. Еще был армянский лаваш и упаковка соуса тартар. Тася распределила еду по столу, достала три вилки и одну тарелку для нарезки.
Пока мы ели,  происходило это в тишине, я поглядывал на пакетики на краю стола, размышляя о необъяснимой тяге, из-за которой мы себя отравляем. Вряд ли дело было только в удовольствии, тем более Андрюша не вызывал ни эйфории ни экстаза. Дело было в чем-то другом. Я даже подумал ради эксперимента отказаться, но эта идея вызвала приступ тошноты, словно внутри сидел другой я, который уже принял решение и отказываться от него не собирался.
- Значит так, - Саша отправил пивную банку в ведро, облизал губы, причмокнул и продолжил, - Тимур, рано утром идем на склад, надо пополнить запасы. Тася, тащи зеркало. А сейчас, ребята, оттопыримся.
Пока сестра ходила в комнату за небольшим зеркальцем мы переложили оставшуюся еду в холодильник. Саша положил зеркало на стол, из кармана своей рубашки достал дисконтную карточку аптеки, положил ее рядом. Потер ладони, взял фольгу, аккуратно развернул ее над зеркалом, высыпав горстку белого порошка. Дальше карточкой перетер порошок, вдавливая его и перемешивая. Затем сделал из порошка три тонких длинных дорожки.
- Ну, кто первый?
- Как это кто? - удивилась Тася. - Девочки вперед.
Саша достал из кармана пять гривен свернул из нее трубочку, отдал сестре. Та пошутив:
- Мальчики, скажите, когда мы будем вдыхать порошок через доллары? - Вставила трубочку в ноздрю, наклонилась над зеркалом и шумно вдохнула. Одна дорожка исчезла. Тася передала трубочку мне, облокотилась на спинку диванчика и запрокинула голову.
Я удивился, что не очень хочу это делать, но вставил трубочку в ноздрю и вдохнул вторую дорожку. В глубине носа появилось привычное жжение, я тоже запрокинул голову. После того как Андрюшу принял Саша, Тася забрала зеркальце, а я наполнил водой ведро. Трава была такой же как и в прошлый раз и после третьего вдоха я ощутил прилив счастья и снова удивился тому, что неожиданно стал самим собой.
Я чувствовал тело, каждую наполненную жизненной энергией клеточку, переживая вдох и выдох, рассматривал комнату, которая стала яркой вмещая в себя множество мелких деталей, на которые еще пол часа назад я не обращал никакого внимания. Саша сжав кулаки, прищурился, и пританцовывал одними плечами. Таисия убрала ведро под стол.
В голове крутились мысли: почему сейчас и только сейчас я чувствую себя настоящим? Откуда у меня берется столько сил и почему моя жизнь сейчас мне кажется правильной? А жизнь стала не только правильной, я видел, что каждое событие в жизни, шаг за шагом, подводило меня к тому, что произошло только что. К этому волшебному мигу прозрения, в котором идея моей  исключительности помещалась в центре. В этом существе, в которое я переродился, открывалась глубина понимания происходящего, та о которой не надо никому рассказывать.
Наркотики не давали мне это понимание, они открывали дверь к памяти, я словно вспоминал себя, свое предназначение, видел свой путь, поражаясь правильности каждого совершенного шага. Это чувство врываясь в сознание из дремлющей глубины окрыляло, хотелось танцевать, кричать, восторгаться.
Саша прижал кулак ко лбу, закрыл глаза, он улыбался. Глаза Таси тоже были закрыты, она водила по воздуху ладонями, повторяя:
- Офигеть, ребята, это офигеть.
Саша согласился:
- Да, отличная дурь.
Вскоре он предложил перейти в комнату. В коридоре друг придумал, что перемещаться надо как  будто мы жучки-светлячки. В комнату мы влетели странными насекомыми.
Саша жужжал, Тася шипела, а я гудел, мы кружились по комнате, время от времени срываясь на смех.
Вместе с тем, внутри меня росло удивление, что именно в этом простом и странном действии раскрывается вся пронзающая правда жизни. Я точно знал, что ничего кроме этой игры в светлячков у нас нет и никогда не было. Чтобы мы ни делали, чем бы мы не занимались, каким серьезным и правильным не казалось бы наше дело – все это не более чем веселая игра в светлячков.
Саша предложил опуститься на четвереньки, сказал, что нужно стать так, чтобы не было видно ног и представить, что руки - это ноги. Когда я это сделал – тело  сделалось смешным и незнакомым, я почувствовал себя странной нелетающей птицей на толстых ногах с длинными пальцами. Тася стала издавать воркотание. Когда мы приблизились друг к другу то превратились в стайку существ из неизвестной галактики.
Сестра поцеловала Сашку, а он повалил ее на спину. Я понял, что мне пора уходить в свою комнату. Я захватил плеер с кухни, устроился на своем диване. Из соседней комнаты раздавались стоны и всхлипывания.
Разобраться с управлением плеером оказалось очень просто, всего три кнопки с помощью которых можно было просмотреть содержание памяти и выбрать композицию. Я включил «P.O.S. Gravity» этот трек из альбома Tiesto 2005 года мне нравился особенно сильно. Я сделал громкость такой чтобы ничего кроме музыки не было слышно, и стал уплывать.
5.
- Тимур! Тимур, просыпайся.
В темноте надо мной висело Сашино лицо.
- Что надо? 
- Вставай. 
- Который час?
- Пятнадцать минут четвертого. Давай одевайся.
Я отбросил одеяло, натягивая штаны и свитер посмотрел в окно, пытаясь определить скоро ли восход. Сашка, достал зеленый армейский рюкзак, и фонарик. Когда я вышел в коридор он нажимал на кнопку, проверяя заряд батареек, луч света то появлялся, то исчезал.
Мы синхронно обулись и вышли в подъезд. На улице было очень холодно, совсем не по летнему. Даже показалось, что за нос берет легкий морозец.
- Пробежимся? - Предложил Сашка.
Я кивнул. До продуктового склада идти пешком около получаса, больше чем пол пути мы бежали, на шаг перешли когда согрелись и запыхались. Склад находился на окраине городка. Центральный въезд был открыт и ночью и днем. Мы приближались к нему по асфальтированной дороге, вдоль забора. Когда до ворот оставалось десяток шагов Сашка слишком громко заговорил:
- Ты представляешь, и потом она мне начала рассказывать, что я ей что-то должен, я ей звоню рассказываю, что она сама во всем виновата.
- И что? - Я посмотрел на друга.
- Что? Оказалось, что Светка ей что-то там нашептала.
- Что за Светка? – удивился я.
- Ну эта, с третьего этажа.
Весь этот спектакль мы разыгрывали каждый раз проходя мимо ворот. В это время суток проходящие мимо склада парни могли выглядеть подозрительно. Но когда мы что-то обсуждали становилось похоже, что мы торопимся на вокзал, который находился неподалеку.
Прошагав еще метров десять мы сменили тему:
- Двое. Третьего я не увидел. - гораздо тише произнес Саша.
- Я тоже насчитал только двоих. Но, в дежурке горит свет.
- Да, я тоже видел.
Ночью у склада дежурило трое охранников, двое сейчас были у ворот, третий в дежурке, значит, нам ничего не мешало пробраться на территорию.
Мы повернули за угол, продолжая двигаться вдоль забора. Дорога здесь была грунтовой, встречались редкие лужи. Радом с дорогой обрастала молодой травой канава, в которой бежал ручеек. За ним скучало заброшенное поле, с редкой дикой растительностью.
Через сто шагов у забора рост куст. Под этим кустом, еще осенью, мы вырыли яму, в которую можно было пролезть на территорию. Из-за куста яму не было видно даже днем, и мы пользовались лазом каждый раз, когда надо было восполнить запасы продуктов. С другой стороны забора были навалены старые паллеты, по этому про лаз никто не знал.
Первым под забор нырнул Сашка, как только он прошипел: "давай", я отправился следом. Дальше надо было преодолеть семь метров освещенных фонарями, между забором и рампой. Нам для этого хватало двух секунд. На воротах, через которые можно попасть в помещение склада, висел крупный ржавый амбарный замок, этим входом никто давно не пользовался. Но мы попадали внутрь не через ворота.
У стенки стоял старый стол, если сдвинуть его в сторону, то можно было, подтянувшись, пролезть в небольшое окно. Это всегда делал я, т.к. был легче и меньше друга, попав внутрь я открывал ему дверь в воротах, закрытую на засов изнутри. На обратном пути я проделывал туже процедуру наоборот. Закрывал дверь, пролезал в окно на стол. Потом мы отодвигали стол в сторону. О том, что на складе кто-то бывает никто не догадывался.
Оказавшись на складе, Саша прикрыл дверь включил фонарик и спросил:
- Что у нас сегодня в супермаркете?
Склад встретил нас запахом гнилых овощей и привычным нагромождением всевозможных ящиков. Пробежав по рядам и наугад проверяя содержимое, мы переложили в рюкзак несколько банок тушенки, несколько рыбных консервов. Мне даже удалось найти паллету с консервированной кукурузой, чему я обрадовался, - можно было угостить ей сестричку. Саша нашел макароны и сахар. Рюкзак был почти полный, когда луч света высветил что-то необычное. Это были ящики, которые отличались от других размером. К тому же они были прикрыты мешковиной.
Саша стянул тряпку и луч фонаря высветил логотип нанесенный сбоку: Marllboro.
- Охренеть! - Восторг Сашки был настолько громким, что он, испугавшись, выключить фонарик.
Мы вслушались - в помещении было тихо. Когда Саша включил фонарик снова мы пересчитали ящики, их оказалось пять.
- Выкладывай еду, переложим сигареты в рюкзак. - Скомандовал друг.
- Нельзя.
- Почему?
- Они заметят.
- Объясни.
Я стал объяснять:
- То, что исчезает пару банок тушенки можно не заметить, но если пропадут сигареты они поймут, что на склад кто-то ходит.
- Да, ты прав. - Саша выключил фонарик, некоторое время размышлял, потом продолжил, - давай тогда заберем все.
- Все пять ящиков?
- Да.
- Ты с ума сошел.
- Почему?
- Нас кастрируют, Сашка.
Друг включил фонарик, достал ключ от квартиры провел им по шву, разрывая упаковку. Стал выкладывать блоки на пол, один за другим.
- Что ты делаешь? - Испугался я.
- Хочу посмотреть сколько там сигарет.
- 500 пачек.
Саша замер:
- Откуда ты знаешь?
- Вот, написано на ящике.
Саша посветил фонариком туда где была надпись, а потом луч свет погас. Саша стал шептать:
- Значит в ящике пять сотен пачек, если сдать бабулям на вокзале по 7 гривен за пачку. То получается....
Друг задумался, а я продолжил:
- В одном ящике пятьсот умножить на семь. Три с половиной тысячи.
- А их тут пять, - Саша задумавшись стал мигать фонариком.
На подсчеты у меня ушло пять секунд:
- Семнадцать с половиной тысяч.
- Охренеть! - Саша включив фонарик, вернул блоки на место. - Берем по ящику.
Оказалось, что ящик с сигаретами совсем не тяжелый, я понес его по проходу к выходу, рюкзак болтался за плечами.
- Тимур! - Остановил меня Саша.
- Что?
- Тарахтишь банками, выкладывай еду.
Я  остановился, поставил ящик, выложил прямо на проходе все, что было в рюкзаке, кроме банки кукурузы, мне хотелось принести ее Тасе. Набросив рюкзак на плечи я схватил ящик и побежал дальше к выходу. Друг двигался за мной.
На улице было тихо. Мы спрятались за паллетами вместе с сигаретами, и только сейчас поняли свою ошибку: яма под забором была слишком мала, чтобы в нее протолкнуть ящик.
- Давай перебрасывать через забор. - Потребовал друг.
Мы взяли один ящик вдвоем.
- На счет три. - Сказал Саша.
На счет три ящик полетел, но ударился об колючую проволоку, накрученную над забором и шумно повалился обратно.
- Давай еще раз - настаивал друг. - подбросим выше.
- Нельзя! – ответил я.
- Почему?
- Помнем сигареты.
- Верно.
Саша открыл ящик, чтобы доставать по одному блоку.
- Лезь туда, я буду тебе подавать.
Я нырнул под забор. На дороге никого не было, однако, небо заметно посветлело. Я опустился на колени, в яме стали появляться по два блока. Перебрасывая их через дорогу, подальше в канаву, я пытался считать, но на тридцати сбился.
Не знаю сколько это продолжалось. Один раз я поднялся, чтобы посмотреть не сильно ли видны сигареты с дороги. Оказалось, что их легко можно заметить, т.к. блоки падали один на другой, образовывая бело красную кучу. Следующие блоки я зашвыривал как можно дальше, хотя и в поле за канавой они тоже были видны.
Скоро блоки в яме закончились, я услышал голос Саши:
- Тимур, давай сюда.
- Саша вылезай. - Мне хотелось, чтобы Саша увидел, что выходит из нашей затеи.
- Тимур, ползи сюда.
Я хотел объяснить, что здесь негде прятать сигареты в таком количестве, но на дороге послышался шум машины и я юркнул под забор.
- Давай на склад, возьмем еще два, - командовал Саша.
- Саша, их там некуда прятать.
- Потом разберемся, давай быстрее.
Даже не пытаясь услышать ответ, Саша рванул на склад. Я побежал за ним. Мы добрались до сигарет, взяли еще по ящику. Было страшно, казалось, что сейчас включится свет. Прежде чем бежать к паллетам, я выглянул на улицу, там было тихо. В паллетах Саша приказал ждать и снова побежал ко входу. Останавливать его было бесполезно.
Понадобилась длинная минута, прежде чем я увидел как он выскочил, и осматриваясь помчался в мою сторону, таща в руках последний ящик. В пространстве между паллетами и забором из-за трех ящиков стало совсем тесно. Я вылез наружу, встал на колени. Саша, вероятно, возился с открыванием, т.к. блоки не появлялись очень долго. Потом они стали выскакивать, сразу по три. Я зашвыривал их так далеко в поле, как получалось.
- Что это ты тут делаешь? - Услышал я грубый незнакомый голос по ту сторону забора.
Желтая липкая волна страха пробежала по телу, на секунду я перестал видеть мир вокруг, а потом рванул в сторону поля, в полтора шага преодолел дорогу, перепрыгнул через канаву, в которой валялись сигареты, чуть не упал, споткнувшись об кротовый горбик.
Я бежал не оглядываясь, нужно было посмотреть, что там происходит, но казалось, что если я обернусь, то увижу преследователей, эта мысль была очень страшной и несла тело вперед. Я высоко переставлял ноги, так чтобы они перелетали через неровности поля.
В конце поля был вспаханный огород, на котором подрастала картошка, пролетая через огород, я сбил пару кустов. За огородом находился большой сарай. В постройке было две двери, одна из них оказалась открытой. Я забежал внутрь и залез под крышу на балку, на которой сохло прошлогоднее сено. Отдышавшись я стал вслушиваться. Пели птицы, вдалеке, на вокзале, что-то объявляли. Я только сейчас заметил, что рюкзак с банкой кукурузы все это время висел на плечах.
Прошло не больше пяти минут, как послышался голос: 
- Слезай.
Голос звучал снаружи. Я вжался в сено сильнее.
- Слезай, я знаю, что ты там.
Делать было нечего. Я спрыгнул и вышел, готовясь к тому, что увижу снаружи охранника со склада, но там стоял дед. Он сутулился, может так казалось из-за того, что его темный пиджак был великоват. Под пиджаком выглядывала серая рубашка, заправленная в темные штаны. На голове сидела кепка, из под козырька на меня смотрели два маленьких красных глаза.
Дед был приблизительно моего роста и похожего телосложения, я расслабился, но напрягся снова, когда увидел, что он сжимает в руках вилы.
- Ты что там делал? - проскрипел он.
Я молчал, прикидывая, что будет если рвануть обратно в поле. В представлении рисовалось, что дед может запустить вилами мне в спину.
- Что ты там делал, я спрашиваю?
Дед выставил правую ногу вперед, перенес на нее вес тела, он был похож на партизана, который поймал испуганного немца, и теперь размышляет изобретая праведную месть за отечество. Его руки крепко вцепились в старое изогнутое древко вил.
- Как звать? – спросил он.
Я молчал.
- Что в рюкзаке?
Я сразу снял рюкзак и показал, что там банка кукурузы.
- Ясно.
Дед опустил вилы и почему-то стал смотреть мне на ноги.
- А ну снимай штаны.
- Зачем? - Испугался я.
Дед поднял вилы и легко толкнул меня в грудь.
- Снимай говорю, - требовал он. 
Я расстегнул пуговицу и стал стягивать штаны. Дед опустил вилы, подошел ближе, взявшись за пояс отвернул его в сторону, вытащил наружу карман. Там были остатки синего клейма.
- Детдомовский что ли? – спросил он.
Я выдохнул и кивнул в ответ.
- Что делал в сарае?
Я не знал, что отвечать. Предполагалось, что если рассказать про склад – деду придет в голову идея сдать меня. Я даже представил как он ведет меня по полю, подталкивая вилами в спину. С другой стороны, я уже был готов бросится убегать, скорее всего он не погнался бы за мной, но теперь этому мешали расстегнутые и приспущенные штаны.
- Зачем залез в сарай? - Повторил вопрос дед.
- Прятался. - выдохнул я.
- Прятался? От кого?
- Отпустите меня, - попросил я.
- От кого прятался? - снова взялся за вилы дед.
- Мы с другом на овощехранилище воровали еду.
Дед опустил выли.
- Отпустите меня, - еще раз попросил я, - мы успели взять только кукурузу.
- Идем, - дед направился в сторону сада, который рос сразу за сараем. За садом я рассмотрел ухоженный домик. На улице было уже совсем светло.
- Идем, - дед обернулся, - и штаны одень.
Я натянул штаны, набросил рюкзак на плечи. Поплелся за дедом.
6.
В саду, недалеко от дома, обосновался большой старый стол, вкопанный в землю. Рядом со столом теснились две длинных лавки, выкрашенные в зеленый цвет. Дед приказал сесть. Прежде чем я опустился на лавку ему пришлось повторить просьбу еще раз. Сам он ушел в дом, а когда вернулся, нес закопченный котелок, удерживая его грязным полотенцем. В другой руке он удерживал чайник. Оставив котелок и чайник на столе он опять ушел в дом, а вернулся с тарелкой, ложкой и чашкой.
Дед поднял крышку, из под нее вырвалось облачко пара, я почувствовал запах тушеных овощей. В котелке оказалась гречневая каша с овощами. Дед насыпал кашу в тарелку, придвинул тарелку ко мне, из чайника налил темный чай, судя по запаху, чай был травяной.
 - Ешь. - хозяин положил ложку рядом с тарелкой.
Я взял ложку, набрал немного каши, подул на нее, чтобы остудить, губами снял кашу с ложки. Скулы свело судорогой, каша оказалась очень вкусной.
Пока я ел, дед неотрывно наблюдал, временами поправляя кепку. В какой-то момент снова появилось ощущение, что я пленник, а он – партизан, и кормит он меня для того, чтобы не казнить голодного.  Когда я отодвинул пустую тарелку он спросил:
- Хочешь еще?
Я отрицательно помотал головой.
- Пей чай.
Чай оказался слишком сладким и очень ароматным.
- Я эти штаны знаю. - Вдруг сказал дед, - Я сам их в детский дом отдал. Ходила тут тетка одна, смешная такая, как утка с одной ноги на другую переминала. Спрашивала нет ли ненужных вещей.
По описаниям я узнал тетку Любу. Я и не знал, что она ходила по людям собирать вещи. Штаны, футболки, теплые носки, шапки, курточки, время от времени появлялись в детском доме, но никто из нас никогда не задумывался - откуда они.
- Зовут тебя как? - спросил дед.
- Тимур.
- Красивое имя.   
- Мне его в детском доме дали, я не знаю как меня назвала мама.
 - В детский дом как попал? - Спрашивая дед насыпал еще каши и подвинул тарелку ко мне. - Ешь!
Я уже насытился, но спорить не решился. Пришлось есть и рассказывать.
- Я не ничего не помню. Мне рассказала Любовь Александровна, это наш завхоз, это она раздавала нам одежду. Она рассказала, что меня привел в детский дом милиционер, он объяснил, что как только найдутся мои родители – меня заберут.
- А в милиции ты как оказался, тоже еду воровал?
Несмотря на обидный укол я продолжал:
- Я был совсем маленьким, приблизительно два года. Милиционер сказал, что в участок меня привел какой-то мужчина, а мужчина рассказал, что нашел меня на автобусной остановке.
- Понятно.
Все время пока я доедал кашу дед молчал. Теперь смотрел не на меня, его внимание ушло куд то вглубь, к его мыслям.
Я доел, отодвинув миску и спросил:
- Можно я пойду?
- Иди. - удивился дед.
Я встал и пошел в сторону огорода.
- Выход там, - услышал я за спиной.
Дед указывал в противоположном направлении.
- Спасибо.
7.
Домой возвращаться не хотелось. Я пошел длинной дорогой, размышляя, что сказать Тасе, я был уверен, что Сашу держат на складе, или сдали в участок.
Страх внутри перемешался с обидой. Крутились мысли: почему так получается, что жизнь заставляет сражаться? Я же не воин, не воинственный и даже не злой. В драках, которые временами вспыхивали в детском доме, не участвовал. Я даже ненавидеть толком не умел. Но битва за жизнь продолжается день за днем. И мне, хочу я это или нет, приходится в этом участвовать. Мне хотелось спокойствия, всегда хотелось тишины. Мелькнула идея, что если у меня нет желания бороться за жизнь, значит нет желания жить. Но жить как раз хотелось, только все было как-то не так, словно понарошку, а еще обидно и временами болезненно.
Дальше мысли переключились на чувство вины. Дались нам эти сигареты? Мы могли лазить на склад хоть каждый день, фактически, мы в еде не нуждались. А теперь из-за глупой жадности у нас ничего не осталось, только банка кукурузы, и Сашка неизвестно где. Я захлебывался от обиды, сжимал кулаки и ругал себя, что не смог остановить друга.
А потом я стал пересматривать свою жизнь, искал время, когда мог совершить выбор, который не привел бы к этой ситуации. Напрашивалось само собой, что надо было идти учится в техникум. Получил бы комнатку в общаге и пару нормальных соседей. Выучился бы на токаря или слесаря и, возможно, работал бы сейчас на заводе. Приходил бы вечером домой, в спокойную жизнь. Была бы она радостной?
Я вспомнил, что заводы в нашем городе перестали работать лет двадцать назад, это означало, что независимо от обретенной специальности, все равно пришлось бы торговать на базаре запчастями к велосипедам, или ядами для огорода, был бы я счастлив? Ведь я мог задавать себе те же самые вопросы будучи и слесарем и торговцем. По сути, понимал я, глубинное чувство неудовлетворенности, которое временами всплывало на поверхность, вряд ли зависело от специальности. Любое занятие, которое представлялось, окутывала та же безысходность и тоска. Возможно где-то там, в другом мире, в другое время меня ждала работа для души, но я сам до конца не понимал смысла этих слов. 
Спустя время я понял, что если бы я получил рабочую специальность, то мог бы вообще переехать в другой город, что тогда было бы с Тасей? Вспомнилось, как Сашка обещал: "Будем жить втроем – придумаем общее дело, чтобы было интересно и денежно". Захотелось обсудить это все с Тасей, но появился страх, он вытеснил все другие мысли.
Я пытался успокоиться, шумно дышал, приседал чтобы утомить ноги и переключиться. Больно щипал бедро. Когда показался дом – страх усилился и сковал тело, - я почти физически ощущал, что меня там ждут. Ум разрезали предположения, как Сашка рассказал, с кем был на складе. Я ругал себя: мало мне детского дома, теперь будет еще и тюрьма, хотя больше жалко было не себя, а сестричку – куда она без нас?
Возле подъезда пришлось совершить усилие, чтобы не развернуться. На этаж я поплелся пешком. Прежде чем позвонить в дверь прислушался, но ничего не услышал. Выдохнув, нажал кнопку звонка. Дверь открыл Сашка. На нем были домашние шорты и тапки.
- Ну наконец-то, - встретил он меня.
- Ты дома. - Я настолько обрадовался, что почувствовал как в жизнь возвращается смысл.
- А где мне еще быть? А ты куда пропал?
Я прошел в квартиру, стал снимать обувь.
- Ходил по городу. Я думал, что тебя запрессовали.
- Меня? - Саша сделал круглые глаза, а потом подмигнул, - меня так просто не возьмешь.
Сестричка была в кухне, увидев меня она улыбнулась:
- Ну вы, ребята, даете!
Саша рассказал, что когда увидел охранника, опрокинул на него стопку с паллетами и выскочил через дыру под забором. Он, оказывается видел меня, несущегося по полю, сам же побежал по дороге. Мне пришлось объяснить, что после того как пересек поле я спрятался в старом сарае. О встрече с дедом говорить почему-то не захотелось.
8.
Утром следующего дня состоялся небольшой совет. Саша настаивал, что надо проверить остались ли возле склада сигареты. Тасе не нравилась эта идея, но мы ее уговорили, объяснив, что купленная в маркете еда почти закончилась и нам нужны деньги. Тогда она попросила, чтобы к складу отправился кто-то один. Решили, что пойду я.
Когда я вышел из подъезда, было пасмурно, но достаточно тепло, как будто в атмосферу добавили теплого пара. В груди горел огонек радости, я даже подумал, что сам отнесу сигареты на вокзал, сдам их за пол цены дежурившим там бабушкам. Мысли блуждали вокруг дела, которое мы могли бы делать втроем, воображение рисовало небольшую пекарню. Я даже почувствовал запах горячей буханки. На пол пути мои мечты смыл начавшийся дождь, стало резко холодно, я пожалел, что не оделся теплее.
Центральный вход  в овощехранилище был открыт, вдоль забора одна за другой стояли самые разные машины. Я и не знал, что днем здесь такое оживление. Несмотря на дождь, внутри за воротами делались дела – кто-то куда-то тащил тележку с ящиками, кто-то изучал накладные, кто -то просто стоял курил. Мне даже показалось, что пробраться на склад днем гораздо проще, каждый настолько увлечен собой, что на меня никто не обратил бы внимание.
Я направился к тому месту где была яма под забором, эта часть дороги оказалась пустой. В движения вплелся страх, вся непринужденность исчезла. Только сейчас я понял, что если меня кто-то остановит и спросит: куда я иду? Ответа не будет. Я не знал куда ведет эта дорога. Вполне могло оказаться, что она заканчивается в поле.
Я прошел мимо нашего куста, всматриваясь в канаву, через десять шагов развернулся. На дороге никто не появился. Я прошел еще раз мимо куста, изучая поле. Сигарет не было нигде, ни единого блока.
Осмелев, я перепрыгнул через канаву, сделал круг в мокрой траве, чтобы убедится, что действительно нигде ничего нет. Можно было с досадой возвращаться домой, но на другом краю поля белела знакомая постройка. Не совсем понимая зачем, я пошел к сараю.
Дед стоял посреди сада, раскинув руки в стороны и запрокинув голову к небу. Костюм был все тот же: темно серый – большой пиджак и штаны заправленные в голенища сапог, а кепки не было. Оказалось, что под ней скрывалась обширная лысина. Хозяин стоял ко мне спиной, и не заметил как я подхожу.
- Здравствуйте, - решился я на приветствие.
Дед опустил руки, обернулся. Сначала мне показалось, что он плачет, потом я понял, что его лицо намочил дождь. Он достаточно долго присматривался, прежде чем произнести:
- А! Тимур! Снова со склада?
- Нет, - соврал я. - Я к вам. Давайте я вам помогу дров нарубить.
Дед достал из кармана брюк скомканную кепку, постучал ей об ладонь, и спрятал лысину. Это действие вернуло ему партизанский облик. Я заметил, что у него очень тонкая переносица, а на лице мало морщин.
- Зачем? - Спросил он.
- Ну, - я не очень понимал, что говорю, - вам может быть тяжело.
- Тяжело?! - Просипел дед. - Нет. Мне не тяжело, и дрова у меня есть. Целая гора.
- Может можно что-то другое сделать?
- Можно. - Дед оживился. - Иди за мной.
Мы обошли дом, с другой стороны, в продолжении сада расположился еще один сарай, больше первого в два раза. Три двери в строении были закрыты. Дед приказал:
- Стой здесь.
Пока я ждал, он скрылся за одной из дверей, вынес совковую лопату, поставил лопату у стенки, открыл следующую дверь и вывел наружу рыжую лошадь.
- Это Марс.
Удерживая лошадь за гриву дед улыбался, показывая прорехи в зубном ряду, теперь он совсем не был похож на партизана, скорее на сумасшедшего конюха.
- Марс, это Тимур, - продолжил он.
Лошадь фыркнула и кивнула головой. Я тоже кивнул в ответ, хотя понимал, что лошадь это сделала потому, что дед потянул ее за гриву.
- Там внутри, есть окошко, - указал дед рукой в сторону стойла, - навоз бросай в него.
Хозяин отвесил шлепок по крупу Марса, тот побежал в поле.
Я застыл не совсем понимая, что именно надо делать.
- Ты же хотел помогать? - Просипел дед.
 - Да. - Ответил я все еще не понимая, что от меня требуется.
- Вот и помогай.
Хозяин потопал вслед за лошадью, а я вошел в стойло и сразу все понял.
Помещение на две части разделяла деревянная перегородка. Меньшая заполненная сеном, похоже, использовалась как кормушка, а во второй пол застилал навоз, навоза оказалось много.
"Навоз бросай в окошко" – вспомнил я слова хозяина. Окно обнаружилось не сразу, оконным проем закрывала ставня, на противоположной стене от входа. Путь туда лежал через навоз, а я был в кедах. А еще был запах, воняло резко и откровенно. Я понимал, что испачкаю обувь, прованяюсь запахом лошадиной мочи, и проведу здесь как минимум пару часов, но мысли отказаться от дела не появилось. Я взял лопату, примеряя ее вес.
Сначала я освободил пространство у входа, перебрасывая навоз ближе к окошку, пол сделали бетонный и лопата легко собирала экскременты, оставляя после себя чистую полосу. Вскоре возле окошка собралась целая куча, к этому времени я вошел в ритм и немного привык к плотному запаху.
Потянув за ставню на окошке, я почувствовал поток свежего воздуха, а за окном заметил загородку, сделанную специально для навоза. Оставалось перебросить собранную кучу туда. В однотипном движении стали приходить мысли и воспоминания.
Вспомнилось как Сашка принес в детский дом прозрачную пластиковую бутылку с желтой жидкостью внутри. Я не сразу догадался, что это пиво. На заднем дворе, спрятавшись за трансформаторной подстанцией, я совершил таинство инициации во взрослую жизнь. Тогда мне было 14 лет. Не могу сказать, что горький напиток понравился на вкус, а хмельное состояние показалось неестественным и глупым, но с этого момента я прятался с Сашкой и пивом достаточно часто. Это было похоже на волшебство, таинство, словно там, в тесном пространстве между белым забором и кирпичной постройкой существовало посольство другого мира.
Каждый раз возвращаясь в объективную реальность я жевал траву, чтобы перебить запах алкоголя, а потом долго умывался, чтобы придать лицу свежесть, но Тася что-то заподозрила. Она сказала, что если я пропадаю с Сашей, и если не возьму ее в следующий раз с собой – она  все расскажет взрослым. Так в наш миниатюрный волшебный мир попала сестричка.
Саша приносил не только пиво, временами появлялись разные коктейли, энергетические смеси или водка с соком.
Заканчивая работу я осознал, что друг никогда не угощал сигаретами. Курить я попробовал с другим жителем детского дома, но от табачного дыма во рту сделалось настолько противно, что не докурив я бросился в умывальник чистить зубы.
Я осмотрелся. Мне понравился результат. Все пространство сарая, кроме того где хранилось сено, выглядело чистым. Если бы был шланг и вода я бы вымыл пол.
На улице я изучил кеды: левая подошва измазалась, пострадал конец шнурка, но в целом удалось работать так, что запачкались они не сильно. Можно было бы сполоснуть их в ручье по дороге к дому.
Деда я нашел в поле, он совершал странные движения руками, работая как регулировщик на взлетной полосе. То одна, то другая его рука поднималась вверх, или в сторону. Он мог внезапно опуститься на колено, снова подняться. Наблюдая за ним я не сразу понял, что эти позы для Марса. Лошадь, реагировала каждый раз, то отбегая, совершая круг по полю, то внезапно падая, то поднимаясь на дыбы. Эта странная забава завораживала, казалось, что маленькая фигурка человека общается с лошадью на особом языке. От этого далекого и малопонятного взаимопонимания мне сделалось грустно.
Я вернулся к сараю, прислонил лопату к стенке, заглянул в стойло, похвалил себя за чистоту. В саду нашелся островок высокой травы, вырвав пучок я как смог почистил кеды. Как и в прошлый раз чтобы оказаться на улице пришлось обойти дом и пройти мимо клумбы с соревнующимися по красоте и силе цветами.
- Тимур, - услышал я за спиной скрипучий голос.
Я успел открыть калитку, но обернулся.
- Куда ты собрался? - Хозяин стоял возле веранды.
- А я там уже все сделал.
- Иди сюда.
Мне показалось, что дедуля придумал еще какое-то дело, в его взгляде просматривалась нездоровая хитрость. Я направился к нему, а он скрылся в доме. Остановившись у входа я размышлял: что делать дальше, решил подождать. Минуты через две дед появился снаружи.
- На вот держи, - он протягивал мне деньги.
- Зачем вы, - испугался я.
- Как зачем? - удивился он, - Заработал. Держи.
Я взял купюры, их оказалось три по пятьдесят гривен, сказал: "Спасибо", а в ответ услышал: "Давай, держись там."
От его дома, по улице, я почти бежал. Спину грело вышедшее солнце. Мне не хотелось прятать деньги в карман, я сжимал их в кулаке. В центральной части города круглосуточно работал супермаркет, там я решил поменять деньги на продукты.
В магазине, вместе с тележкой я отправился в путешествие по разноцветным рядам пачек и упаковок. Сначала в тележку попали: два куска твердого сыра, банка маринованного манго, закрытый красивой крышкой пудинг, палка сервелата. Потом пришла идея, что надо взять консервы. В тележку с полок перекочевали: банка сардин, тушенка, две баночки с французским паштетом и шпроты.
Я направился к рядам с алкоголем. Выбирая между пивом и слабоалкогольными коктейлями я понял, что надо посчитать стоимость продуктов в корзине. Оказалось, что там еды на 180 гривен. Нужно было от чего-то отказаться. С одной стороны можно было выложить десерты, консервы важнее. С другой стороны я не ждал того, что у меня появятся эти деньги и можно было оставить десерты, устроив друзьям праздник.
Я решил выложить вообще все, что набрал, а потом начать с алкоголя, сразу высчитывая стоимость. Проехав еще раз по рядам, я вернул продукты на свои места.
Дальше пришлось выбирать между пивом водкой и коньяком. Водку я не любил, пива надо было брать как минимум шесть банок, выходило около шестидесяти гривен, коньяк стоил приблизительно столько же. К пиву можно было взять копченой рыбы, хлеба и сыра на бутерброды, а к коньяку каких то фруктов, консервированных или свежих. Но я не мог посчитать на что из этого хватит денег. В конечном итоге в корзину попали шесть бутылок алкогольного коктейля: водка с соком, по 15 гривен.
Я направился к лоткам с фруктами, взял ветку бананов, три больших желтых яблока, пару апельсин и крупную гроздь винограда. После взвешивания суммарная стоимость фруктов перевалила за 80 гривен, и стало понятно, что вместе с коктейлями денег опять не хватает. К тому же настроение стало портится.
Решать, что выкладывать из фруктов совсем не хотелось, по этому я выложил все, оставил только бутылки. С соседней полки снял банку с консервированными персиками, а по дороге к кассам нашел небольшую коробку шоколадных конфет.
Из пяти касс работала только одна, к ней выстроилась большая очередь. Досадное ожидание длилось недолго. Появилась новая идея. Недалеко от нашего дома, недавно открыли небольшой продуктовый магазин, я решил, что зайду туда, куплю буханку хлеба и пол кило докторской колбасы, а сдачу отдам Сашке.
К тому времени как я вышел на улицу, тучи полностью разошлись, солнечные лучи пронзали воздух, нагревая землю. По лестнице к магазину поднимался длинновязый Леха, наш драг дилер. Худой, почти два метра ростом, с рыжими волосами и веснушками, да еще и в цветных просторных шортах, он был похож на фавна из известной сказки. Мне не хотелось с ним пересекаться, я отвел в сторону глаза, но он меня окликнул:
- Тимур!
Пришлось сыграть удивление:
- О! Леха!
Он подошел слишком близко, говоря:
- Слушай, Тим, как там Саня?
- Ничего, нормально, - ответил я понимая, что состояние Сашки его интересует вряд ли.
- Слушай, короче прибыл груз из Абхазии, товар – супер. Скажи Сашке пусть заходит.
- Продай мне. - Сказал я прежде чем подумать.
- 1 и 2. - ответил он.
Этот код означал, что грамм конопли Леха продает за 120 гривен. Цена мена вполне устраивала.
- Хорошо.
- Оки, жди здесь. - Сказав это Леха направился в магазин.
Ждать пришлось долго, похоже очередь еще не рассосалась, и я успел несколько раз засомневаться. Хотел ли я наркотика ради интереса, или это было стремление поменять свою внезапную грусть на вспышку радости? Почему я так долго выбирал продукты и так легко согласился на коноплю?
Я не мог понять сам себя. Какая внутренняя сила заставляет так легко переступать через любые другие устремления ради того, чтобы пару часов провести в искусственном раю? Была даже мысль, что я могу уйти, мне не обязательно ждать Леху, который благодаря моей тяге скоро обогатится на 120 гривен. Так почему я не ухожу? Что такого привлекательного манящего сладкого в состоянии наркотического отравления? Я понял, что так или иначе дождусь дилера, приобрету пакет травы, вдохну ядовитого дыма, а как только произойдут внутренние изменения, буду внимательно за собой наблюдать.
В магазине Леха купил упаковку масла, баночку сгущенного молока и пакет соды, покупки он вынес в прозрачном полиэтиленовом пакете. Подмигнув мне он кивнул мол: двигай за мной. К его дому мы приближались молча, Леха переставлял ноги неспешно, как жираф на прогулке, но все равно я за ним не успевал.
Наблюдая за его состоянием я понимал, насколько он спокойнее расслабленнее и беззаботнее меня. Стало интересно: торговля дурью его основное занятие или он где-то работает, подторговывая травой от случая к случаю?! Когда мы подошли к подъезду, Леха протянул руку, я понял, что он ждет деньги, я отдал три заработанные бумажки.
С нова ждать пришлось долго. В какой-то момент мне даже показалось, что Леха решил меня кинуть. Длительное ожидание вызвало новый ряд сомнений, но теперь назад дороги уже не было. Состояние внутри стало похожим на грустного колючего ежика. Я пробовал ждать сидя на лавочке, но стоило телу замереть, как внутри усиливалось колючее давление. Пробовал стоять у дверей, перечитывал объявления перекрикивающие друг друга: сниму квартиру, металлопластиковые окна, высокооплачиваемая работа, опыт и пол не имеет значения. В груди жгло и временами накатывала грусть.
Наконец дверь приоткрылась, в проеме показалось рыжее лицо Лехи, он кивнул, предлагая зайти. В полумраке подъезда он схватил мою ладонь, вложил в нее пачку мелких купюр и миниатюрный бумажный сверток.
- Ну все, давай, - сказал он, - Сашке привет.
- Спасибо.
Я вышел на улицу. Хотелось посмотреть сколько мне досталось травы, я был почти уверен, что Леха меня обвесил, но на улице рассматривать содержимое пакетика я не решился. Положил его в карман. Пересчитав деньги, в основном там были купюры по две и одной гривне, я убедился, что сдача была вся.
По дороге к дому я представлял, что перед тем как сделаю вдох из бутылки буду особым образом настраиваться, правда совершенно не понимал как это сделать и на что именно надо обращать внимание, когда произойдут изменения.
Тася и Саша были дома. Они лежали на диване в своей комнате, смотрели телевизор, там показывали какой-то мультфильм. Увидев меня друг спросил:
- Ну что у нас там?
- У нас там грамуля вкусняшек.
- Ого! - Саша поднялся с дивана, - покажи!
Я достал коноплю, отдал другу. Саша приветливо улыбнулся и направился в кухню, я пошел за ним.
Все необходимые приготовления заняли привычные пять минут. Сестричка в кухне появилась когда ведро с водой стояло на столе, а наперсток с щепоткой травы был прикручен к бутылке. Мне показалось, что Тася грустная. Это вполне могло быть правдой, т.к. сестра часто думала про маму, и эти мысли всегда ее расстраивали.
- Откуда продукт? - Спросил Саша, наполняя бутылку дымом.
- Встретил Леху.
- Деньги выручил с Сигарет? - Спросил Саша, отодвигаясь чтобы Тася могла сделать вдох.
- Да, - соврал я.
- Сколько получилось? - Задал еще вопрос друг, насыпая в наперсток следующую порцию наркотика.
- Сто пятьдесят.
Сашка кивнул, натягивая мою порцию.
- Ну и фиг с ним, что-то придумаем. Давай...
Я сделал вдох, задержал дыхание, даже закрыл глаза. Внутри образовалось некое ядро решимости, которое не просто ожидало смены состояния, а готово было доказать, что новый я не буду лучше, радостнее, удачливее того Тимура, которым я был утром.
Никаких изменений не произошло, разве что исчезло раздражение, которое мешало дышать. Я дождался своей очереди и сделал еще один дымный вдох. На этот раз по телу прокатилась волна веселья. Все вокруг вдруг начало радовать. Наша маленькая кухня, друг Сашка, маленькая и любимая сестричка, все наполнилось светом. После третьего вдоха я внезапно понял, что свет, который я вижу в состоянии интоксикации, есть и в сестричке и в Саше всегда, просто он не заметен. А радость, которая сейчас сочится из всех уголков моего сознания – привычное и самое естественное состояние.
Но главным удивлением стал для себя я сам. В моей жизни вдруг появился смысл, не тот жалкий намек на силу движения, который заставляет искать еду и думать о деньгах, а другой. Смысл ради которого, я здесь сейчас делаю то, что делаю. Мое нынешнее положение, удивительное стечение обстоятельств, в результате которого у меня появились деньги, случайная встреча с Лехой и глубинная трансформация моего существа – вот, что казалось важным главным и правильным.
Мои друзья улыбались. Тася корчила рожицу и смотрела на меня, Сашка стоял с закрытыми глазами, а когда открыл их спросил:
- Еще?
- Давай. - согласился я.
После четвертого вдоха Сашка предложил: 
- Ну что? Полетели в комнату? 
- Делаем уши-крылья, - продолжил он, приставил развернутые ладони к ушам и жужжа уплыл в коридор.
Тася, улыбаясь, покрутила у виска и направилась следом. Я остался в кухне. Наблюдение за состоянием оказалось интересным занятием. Все внутреннее пространство превратилось в океан волн, каждая волна была особым сочетанием вкуса и осязания. Как будто я ел мороженое с фруктовым наполнителем, но вкус ощущал не языком, а переживал всем телом. Вкусовое давление то усиливалось, то полностью исчезало, чтобы накатить с новой силой.
Но больше чем волновые покачивания удивляло ощущение себя. Я был полон сил, решимости, уверенности. Я знал, что в мире есть правда, что мир наполнен истиной, и я знал эту истину. Более того, именно это состояние правдивого понимания сути вещей для меня было более естественным, чем утренние поиски сигарет или уборка навоза. Мне стало досадно: если это мое естество, если я могу и должен жить именно так, то почему эта истинность открывается только после приема наркотиков?
Мне захотелось покурить еще, понимая, что состояние и так достаточно пьяное я все равно высыпал щепотку в наперсток, подпалил спичку и втянул в бутылку дым. А перед тем как его вдохнуть, сам себе произнес что-то вроде тоста: "За понимание". После этого прошел в комнату.
Друзья лежали на полу, на ковре. Тася положила голову ему на живот. Она спрашивала:
- Если никакого более глубоко смысла всех наших действий нет, то зачем человеку душа?
- А что такое душа? - спросил Сашка.
- Вместилище опыта, - ответила сестра, так словно про это рассказывали в начальных классах школы, а Саша должен был изучать это на уроках.
- Вместилище опыта, - продолжала она, - который переходит из жизни в жизнь.
- А зачем? - удивился Саша.
- Что зачем?
- Зачем душа перетаскивает опыт из жизни в жизнь?
- Я не знаю зачем. Может у каждой души есть определенная цель.
Слушать их было очень интересно, я даже забыл о своем стремлении наблюдать все смены состояния. Пришлось присесть рядом на пол, облокотившись на диван.
- Ты как думаешь, Тимур? - спросила Тася.
- Про что?
- Про смысл всех действий человека. Зачем мы делаем то, что делаем?
- Я не знаю, я про это не думал.
На самом деле вопрос про смысл жизни частенько всплывал у меня в уме, но временами эти мысли были тревожными, а иногда очень невнятными, по этому я прятал их сам от себя.
- Ну расскажи, как по твоему устроен мир? - Настаивала сестра.
- Я не знаю. - Меня смущало такое давление, к тому же, эти вопросы возвращали меня в действительность утреннего навоза, я терял тотальную уверенность в праведности происходящего.
- А ты пофантазируй, - произнес Саша.
- Если фантазировать, - я прикрыл глаза, - то каждая душа - это маленькая точка на теле бога. У каждой такой точки есть своя исключительная, только ей известная цель. Каждая точка-душа стремится к этой цели, меняя не только тела, но даже целые миры.
- Давай, давай - поддержал меня друг.
- Так вот, - я продолжал, - это только так кажется, что у каждой души своя исключительная цель, на самом деле каждая душа должна прийти в особую точку, где все они соберутся вместе, и когда последняя душа прибудет в эту точку, они сольются в нового бога, который взорвется новой вселенной. Вот такой большой бабах и происходит снова и снова.
- Красиво. - похвалила Тася. - И тогда получается, что хоть у каждой души цель одна и та же: слиться в какой-то заранее задуманной точке, каждая душа идет к этой точке своим особым, только ей известным маршрутом.
- А перед тем как полностью слиться и бахнуть большим взрывом, - добавил Саша, - они пьют космическое пиво и рассказывают друг другу о своих путешествиях.
- Ну, где-то так. - Согласился я.
Дальше мы очень долго молчали, я следил за вкусовыми волнами, которые стали значительно меньше и за ощущением себя. Наполовину я остался понимающим волшебную тайну всезнайкой, другая половина внезапно озаботилась деньгами, точнее, их отсутствием. Дорога на склад была закрыта, а источников дохода у нас не было. Было бы неплохо что-то придумать. Мне захотелось поднять эту тему:
- Ребята, давайте подумаем как зарабатывать деньги.
Саша даже голову приподнял:
- Это ты к чему, Тимур?
- Мы же не можем все время воровать, и перебиваться чем придется.
Сашка поджал губы:
- Значит скоро сорвем куш и откроем свой бизнес.
- Где сорвем? - спросил я, в груди наметилась обида.
- Тимур! - оживилась сестра, - давай про это поговорим потом, сейчас так спокойно и легко... Давай завтра.
Завтра, так завтра, подумал я, хотя этого было достаточно чтобы обида выросла.
- Хорошо. - ответил я стараясь не выдать состояние.
Все замолчали, но не надолго. Тася предложила:
- А давайте играть, что жизнь это корабль, на котором мы все плывем, кораблем командует злой и противный капитан и он выбросит за борт любого, у кого нет билета.
Саша, поглаживая ее волосы спросил:
- А кто продает билеты?
- Ты сам. На билете написано почему ты имеешь право плыть на этом корабле.
- Т.е. суть игры – доказать почему ты имеешь право жить? - Уточнил я.
- Да. - Согласилась сестричка, - и если ты не сможешь доказать свое право плыть на этом корабле, капитан вышвырнет тебя за борт.
- Что-то слишком грустная игра, - ответил я.
Игра может и не была грустной, но я не смог найти доказательства своего права на жизнь. Представив корабль и капитана, который подходит и спрашивает: "почему ты плывешь на моем корабле?" Я увидел, что у меня нет ответа.
- А мне нравится игра, - произнес Саша.
- Тогда отчитайся перед капитаном. - Потребовала Тася.
- Хорошо. - Саша поджал губы, чтобы подумать. - Я имею право жить потому, что у меня есть цель.
- Что это за цель? - спросила сестра наигранно строгим голосом.
- Я хочу стать богатым и жить в свое удовольствие.
- Ну ладно, - продолжала сестра, - конечно таких как ты на корабле полно, но если ты веришь в свою цель...
- Верю, верю, - парировал Саша.
- Тогда плыви. - Дальше она обратилась ко мне - А вы, Тимур! Предъявите свой билет.
- Давайте сначала вы, - защитился я.
- Я? - Тася приподняла голову, чтобы посмотреть в мою сторону, - ну хорошо. На моем билете написано: я имею право жить, потому, что я - живая.
- Ну нет, - возмутился Саша, - я ведь тоже живой, тогда получается, что все, кто живут имеют право жить.
- А ты, что уверен, что все, кто живут действительно живые? - спросил я, понимая, что игра раздражает меня все больше.
- Не понял? - Теперь Саша приподнялся, чтобы посмотреть в мою сторону.
- Когда ты утверждаешь, что имеешь право жить, то вместе с этим правом ты получаешь ответственность за свою жизнь. И если ты осознаешь свое право на жизнь и эту ответственность, то не можешь посягнуть на другую жизнь, ни в каком виде.
- Это ты на что намекаешь? - спросил Саша.
- С другой стороны, - как бы не заметив его вопроса продолжил я, - если ты живешь но не осознаешь себя живым, не врубаешься, что ты живой, то и жизнь твоя абы-какая, и не жизнь вовсе, а так, трата времени.
- Ладно мальчики, - почувствовав как растет напряжение решила успокоить нас сестра, - давайте лучше другую игру.
- Хорошо, - согласился Саша.
Мы замолчали. Никакой другой игры придумать не удалось. Я еще немного побыл с ними, а потом ушел в свою комнату, лег на диван, и включил Tiesto.  Остатки вкусовых волн превратились в музыкальные картинки и прежде чем уснуть, я долго смотрел необычные внутренние мультики.
9.
"Ну уж нет!" - такой была первая мысль, когда я проснулся. Тишина в квартире предполагала, что сейчас, раннее утро. "Я знаю почему имею право жить", с этим убеждением я поднялся и отправился в кухню. Часы показывали половину шестого.
Я подошел к окну. Улица, освещенная молодым утренним солнцем еще дремала. Где-то в этом мире есть мое место, мне не будет там хорошо или радостно, я не буду переживать в этом месте эйфории, а буду просто знать, что это мое место, что мне надо быть именно там. В этом месте я не буду нуждаться в доказательстве своего права на жизнь, я даже не буду задумываться о том, что оно такое: жизнь. Что я буду делать там, в своем месте? Скорее всего найду какую-то маленькую никем не заметную работу, но эта работа будет приносить пользу людям, очень незначительную, и огромное удовлетворение мне. Так, что капитан корабля, так и знайте, я имею право жить потому, что в жизни я ищу свое место.
В холодильнике скучала банка кукурузы со склада. И все, больше никакой еды там не было. Зато в дверце, откуда Саша в прошлый раз взял траву, лежал вчерашний пакетик. Я прикинул, что продукта мне вполне хватит на два вдоха, и что-то еще останется.
Пока я готовил ведро и бутылку стало понятно, что менять состояние просто так, ради слепого наслаждения не хочется, тогда я решил, что все внутренние перемены буду отмечать, проговаривая словами, как будто записываю на диктофон.
После первого вдоха ничего не поменялось, разве что исчезли фоновые мысли про еду. Я сделал еще один вдох, но и он оказался безрезультатным. Тогда я насыпал еще одну щепотку травы в наперсток, поднес спичку, приготовился потянуть бутылку вверх. Обратил внимание на тело и увидел, что в животе ожил клубок чувств, словно там поселился маленький независимый зверек, когда я стал рассматривать зверька внимательнее, он стал расти и рос до тех пор пока не стал мной, или пока я не стал им. От внутреннего удара я на мгновение потерял сознание. А когда реальность снова собралась в понятную картину я уже был не я.
В голове крутилось: спроси меня сейчас, капитан корабля, имею ли я право жить, и я тебе отвечу – да имею, не потому, что я живу и осознаю свою живость, и не потому, что моя цель: обрести богатство и покупать наслаждения, а потому, что у меня есть предназначение, я родился для того, чтобы совершить что-то очень важное.
Правда, сколько я не всматривался в нового себя – понять, что же такого важного мне надо сделать я так и не понял. Зато заметил, что все внутреннее пространство порезано на отдельные куски, каждый такой кусок живет обособленно от других, своей независимой жизнью. Такое разделение на множество отдельных областей могло бы меня позабавить, если бы некоторые из них не изливались в общий хор ощущений болью.
Мне вдруг захотелось все это нарисовать. Сначала я долго искал бумагу, подошел бы даже небольшой листочек, но ничего, кроме валяющихся, то на подоконнике, то возле мусорного ведра вырезок из журнала, в которых раньше хранилась трава, не находилось. У меня в комнате было несколько книг: Граф Монтекристо, два тома приключений Шерлока Холмса и учебник биологии за девятый класс, который я украл в детдомовской библиотеке. Ни в одной из этих книг не было достаточно пустого пространства для моего рисунка.
Я вспомнил, что как-то Саша принес конфеты, пустая коробка все еще лежала на кухонном шкафчике. Правда, к тому времени, как я вырезал из нее достаточный для рисунка кусок картона, желание рисовать поменялось на стремление описать все происходящее словами. Осталось найти ручку или хотя бы огрызок карандаша. Я ощутил, что потратил на поиск бумаги слишком много сил, по этому запихнул пустую картонку обратно на шкафчик и опустился на стул.
В коридоре послышалось шевеление, это Тася прошла в ванную, а скоро и Саша появился в кухне. Заспанный, в одних трусах, он увидел ведро на столе и обрадовался:
- О! Папу ждет утреннее угощение.
Оставшейся травы хватило ему на два вдоха. К скомканной бумажке прилипла зеленая пыль, друг долго тер ее между пальцев, высыпая остатки в наперсток.
- Будешь?
Я отрицательно помотал головой.
Сделав еще один вдох, Сашка убрал ведро и направился к холодильнику.
- Что у нас на завтрак?
Открыв дверцу он некоторое время стоял молча, потом достал кукурузу, а к ней на стол положил три ложки.
- На завтрак у нас кукуруза, - обратился он ко мне, - ты чего не в настроении?
- У меня все хорошо, - ответил я.
Хотя настроение мое действительно портилось, да так, что ощущение особенности и понимание важного предназначения теперь казались глупой выдумкой.
- Это хорошо, что хорошо. Сейчас перекусим, а там что-то будем думать.
Мы дождались пока сестричка выполнит все обязательные утренние процедуры. В кухне она появилась в банном халате и с полотенцем скрученным на голове.
Саша открыл банку и мы все съели, выбирая кукурузу ложками прямо из банки, уступая друг другу очередь. Отправив пустую банку в мусорное ведро Саша обратился к нам:
- Ну, что будем делать? Давайте думать.
- Можно на поле накопать картошки. - Сказал я первое, что пришло в голову.
- Она конечно еще маленькая, как горох, - размышлял Сашка, - но как вариант подойдет. Еще?!
- Можно на вокзал, на разгрузку вагонов. - продолжал я.
- На вокзале на разгрузку очередь таких как мы, не подходит, думаем еще.
- Можно в лес поискать грибы или ягоду.
- До леса надо еще добраться, не вариант.
Мне стало казаться, что для Саши это как некая игра, в которой он чувствует себя лидером, если не победителем.
- Как было бы здорово если бы у нас был свой бизнес, - вздохнула сестра, - мы бы сейчас обсуждали всякие важные дела, решали бы как распорядится бюджетом.
- Ага, - сказал Саша, - и кого куда определить.
- А какой бы ты хотела бизнес? - спросил я.
Не знаю, - сестричка пожала плечами, - такой чтобы было интересно.
- Например, торговать крутыми тачками? - уточнил Саша.
- Ну почему сразу торговать, мы могли бы что-то придумать в сфере услуг. Например открыть модельное агентство.
Я не сразу решился, но все же высказал и свое мнение:
- А я бы хотел построить небольшую хлебопекарню.
- И мы бы напридумали много разновидностей пирожных, - поддержала Тася.
- Нет, - ответил Саша, - мы бы наняли повара, он бы нам придумал много крутых рецептов.
- А я и сам мог бы печь, - ответил я.
- Ладно, будешь печь потом, а сейчас надо что-то решать, и если толковых предложений нет, то я схожу к братику.
У Саши есть брат, так он говорил. Говорил, что брат живет в отдаленной части города, брат старше его на десять лет, у него есть свой бизнес. Когда дела у нас шли совсем плохо, как например сегодня, Саша шел к брату просить денег.
До поры до времени я ему верил, пока вдруг не понял, что Сашка промышляет как обычный карманник, в транспорте или на рынке. Как-то он вернулся с большим пакетом разных покупок, улыбался, рассказывал, что у брата сегодня было хорошее настроение. А я попросил сказать честно про брата, чем он конкретно занимается, какой у него бизнес? Тогда Сашка посмотрел на меня испуганно, и попросил не говорить ничего Тасе, я попросил его быть осторожным, и больше на эту тему мы никогда не говорили.
- Попроси брата, пусть возьмет кого то из нас на работу, - предложила Тася.
- Хорошо, - глядя на меня ответил Саша.
Где-то через час он ушел, мы с сестрой остались сами. Я ощущал необходимость поговорить. Она, сидя в углу дивана, листала старый журнал. Не зная как начать и толком не понимая, что именно меня беспокоит я сел рядом. Ощущение того, что мы обосновались на задворках жизни, понимание, что наше время проходит впустую в последнее время стало очень острым. Однако я не понимал как избавится от этого переживания и был почти уверен, что подобные мысли тревожат только меня.
- Мне кажется с нами что-то не так, - решился я.
Сестра отложила журнал и некоторое время просто на меня смотрела. Потом заговорила:
- А я знаю, что не так. От нас отказали родители. Они нас бросили.
- Мы не одни от кого отказались, но я думаю, что это не должно мешать найти свое место в жизни. К тому же у Сашки есть мама, она от него не отказывалась, и что?
- И что? - Удивилась Таисия.
- А то, что Саша тоже не может найти себя.
- Почему ты так думаешь? Саша себя нашел. Он знает свое место.
- И где оно?
- Рядом со мной! А мое место, получается, рядом с ним.
- И тебе не бывает грустно?
- Тимур! Не забивай себе голову вопросами на которые нет ответа. Мы живем, вечером будет еда. Завтра будет новый день. Нам не надо вкалывать на какого-то дядю толстосума, живем в свое удовольствие. Чего тебе не хватает? Если тебе кажется, что ты живешь зря – придумай себе занятие и занимайся им сколько влезет.
Я встал, чтобы выйти из комнаты, но сестра меня остановила:
- Тимур, скажи, чем бы ты хотел заниматься?
Этот вопрос я сам себе задавал не раз, но вразумительного ответа найти не смог. Сестра продолжала:
- Придумай себе дело, такое чтобы тебя увлекло.
- А тебя есть такое дело?
- А мне зачем? Я же женщина, женщина должна быть рядом с мужчиной, у которого есть такое дело. И это хорошо, что Саша разрешает быть рядом с ним, хоть я и не очень красивая.
- Почему ты решила, что ты не красивая? - теперь удивился я.
- Ну как почему, а почему меня мамка бросила? Если бы я была красивая она не смогла бы от меня отказаться. Родители отказываются от детей, только тогда, когда дети их чем-то не устраивают.
Тася открыла журнал, но тут же снова закрыла, чтобы продолжить размышления:
- А потом делают новых детей, чтобы исправить ошибку. И тогда очень может быть, что у тебя есть родная сестричка.
- У меня есть сестричка. - улыбнулся я.
- Я тебе не родная.
- Роднее чем кто либо, мы же выросли вместе.
- Спасибо. - Ответила Тася и углубилась в журнал.
Я отправился в комнату, усевшись на полу возле стенки стал размышлять. Очевидно, что деятельность человека вписывалась в простую схему: вырос устроился на работу, заработал денег, купил еду одежду, построил дом, лишние деньги потратил на развлечения. В нашем случае схема была еще проще – нашли еду – съели. Можно было сделать вывод, что мое неудовлетворение вызвано либо отсутствием работы, либо нехваткой развлечения. Я спросил себя: а хочу ли я работать? Если под работой подразумевать нудный способ менять время на деньги, за которые потом покупать еду, - то нет. Работа должна была мне нравится, увлекать меня. Но такая работа больше похожа на развлечение, тогда зачем совершать лишние действия, если развлекаться можно начать прямо сейчас?!
Я поднялся стал ходить по комнате в поисках чем бы развлечься. Перечитывать книги еще раз не хотелось, можно было порисовать, но надо было искать бумагу, взгляд выхватил плеер, слушать музыку не хотелось.
В кухне тоже ничего интересного не нашлось, я поставил табуретку к окну, и стал наблюдать за прохожими. Это занятие мне нравилось и раньше, можно ли его назвать развлечением? Я подумал, что может такое быть, что необходимость как-то развлекаться появляется от преизбытка свободного времени, но будь у меня увлекательная работа, которая занимала бы много времени, необходимость развлекаться отпала бы. Я понял, что запутался, положил руку на подоконник, на нее умостил лоб и задремал.
Разбудил меня Саша, его появление в кухне сопровождалось радостным возгласом:
- Ну что ребята, сегодня будем развлекаться.
В его руках было два пузатых пакета, которые он оставил на полу, а из кармана достал уже знакомую медицинскую бутылочку. Увидев ее я понял, что есть уже не хочу, но Саша настоя на том, что сначала надо перекусить. Продукты были разнообразными и куплены без всякой системы. Мне показалось, что друг, гуляя по маркету, просто собирал все, что красиво выглядит. Была даже баночка с детским картофельным пюре. Ели мы молча, я выбрал паштет который мазал на хлеб и запивал апельсиновым соком. Тася двумя пальцами брала маринованную тюльку, отправляла целиком в рот, а Саша открыл консервированную фасоль. После трапезы мы все, что осталось убрали в холодильник и расставили по полкам.
- Давай, - скомандовал друг.
Таисия поставила три чашки на стол, чтобы налить в них лимонад. В каждую чашку Саша отмерил по 2 с половиной кубика вещества, не говоря ни слова мы выпили. Я заметил как сестричка морщит носик от пузырьков. Теперь надо было подождать.
Мне стало интересно через сколько времени появится другое понимание себя. Прошло пятнадцать минут. Саша улыбался во всю ширь своей души, подмигивал сестре, та в ответ корчила рожи, а со мной никаких изменений не произошло, кроме того, что плотный мир стал жидким и переливчатым а настроение наполнилось ложной радостью.
О том, что она ложная я понял потому, что вместе со сладким ощущением счастья протекало течение глубокой печали. Между этими чувствами можно было выбирать, когда я направлял внимание на грусть, то именно она заполняла внутреннее пространство, и тогда счастье становилось небольшой струйкой в общей реке переживаний. Но стоило удерживать внимание в потоке счастья, как оно обрушивалось волной, заставляя рот растягиваться в улыбке, при этом сильно кружилась голова.
Никакого изменения с личностью не происходило. Среди сжатых чувств пробивалось понимание, что мир остался прежним, томительно скучным и безнадежным. Более того, предполагаемое будущее в этом всем, оформлялось плотной уверенностью, что ничего там хорошего меня не ждет.
- А можно еще? - Спросил я.
Саша расширил глаза:
- Зачем? И так прет нормально!
- Хочу попробовать, что со мной будет.
На самом деле мне не было интересно куда может завести передозировка, просто терпеть жесткие переливы томительного предчувствия было невыносимо. Друг пожал плечами и кивнул Тасе, чтобы она налила лимонад. Затем выдавил еще 2 кубика.
- Ну давай, космонавт, расскажешь потом.
Я выпил кружку с раствором небольшими глотками, отмечая, что почти не чувствую вкус, стены кухни плавали, а друзья напоминали полупрозрачных гоблинов.
Саша что-то рассказывал, но замедленное мышление не смогло собрать воедино смысл. Меня тянуло в комнату, сквозь блокаду жидких чувств пробилась мысль, что надо бы остаться с ними, эта мысль вызвала приступ тошноты и недовольства собой, т.к. одновременно с ней была уверенность, что я хочу быть один.
Ничего не объясняя, я вышел в коридор. Пространство сильно шаталось, грусть никуда не делась, она стала еще больше, еще плотнее. До понимания, как старушка по лестнице небоскреба, поднималась идея, что я не хочу этого состояния и лучшее, что могло бы быть сейчас – это внезапное отрезвление, но не было никакой возможности избавиться от вещества, блуждающего по телу.
В комнате я сначала лег, в этом положении идеи недовольства жизнью оформлялись в эпические картины. Мне мерещились катаклизмы, в которых я принимал участие. Иногда казалось, что это я создатель окружающего меня кошмара. Как только лежащее тело расслаблялось, на меня обрушивалось цунами цветного переживания, оно придавливало, и вызывало рвотные желания.
Я сел, так волны были меньше, однако в этом положении появлялась боль в груди, сперва боль была обычной судорогой в мышцах, но она просачивалась в жидкую часть моего естества, а там превращалась в материальную болезненную волну волной, в которой я тонул.
Это продолжалось долго, я просто сидел и сжимал колени, если бы в голове могли существовать обычные мысли можно было приступить к осознанию – что же со мной происходит, но любая мысль прежде чем стать понятными словами оборачивалась очередной тошнотворной волной.
Пришел Саша, он сидел передо мной. Периодически, когда я открывал глаза – видел его ухмыляющееся лицо, которое качалось, как краска растворенная в воде. Он что-то говорил, но для того чтобы понять смысл нужно было напрячь какую-то часть в голове, которая была не доступна.
10.
Я лежал на полу, свернувшись клубочком, прижимая колени к груди. На мне было одеяло, а в голове тишина и ясность. Я пытался вспомнить момент, когда внутренняя буря перетекла в сон, параллельно отмечая, прекрасное самочувствие. Через минуту вошел Саша и прошептал:
- Тимур, вставай! Нам надо двигать.
- Куда? - удивился я.
- Есть одно дело. Давай одевайся.
- Который час? 
- Уже утро.
Действительно, за окном томительно оформлялся новый день. Мне не надо было одеваться, вчерашняя одежда оставалась на мне.
Когда мы вышли из дома Сашка объяснил:
- Я вчера кое что нашел, хочу проверить. 
Очень скоро я понял, что мы идем в сторону вокзала, даже появились опасения, что Саша будет учить мастерству карманника, но мы прошли вокзал, а когда на горизонте показалось солнце очутились возле деревянного крашеного в зеленый цвет забора.
Забор был не очень высоким, за ним можно было рассмотреть деревянное строение, похожее на дом гнома. Строение хоть и выглядело древним – было ухожено. Прямо во двор, без крыльца и веранды, вела дверь, справа от двери одинокой глазницей смотрело окно, закрытое выцветшей занавеской. Во дворе росли беспорядочные ромашки. Здесь явно кто-то обитал.
К дому прислонился сарай, ему не хватило полуметра чтобы сровняться с покатой крышей основного строения. Я сразу заметил странность – сквозь щели двери сарая пробивался яркий свет.
- Увидел? - спросил Саша.
- Да, а что это?
- Там лампы дневного света.
-  И что?
- Там выращивают коноплю.
- Откуда ты знаешь?
- А зачем здесь нужна такая иллюминация?
- Там может быть оранжерея роз, - сказал я, понимая, что не похоже чтобы в этом доме жили любители цветов.
- Нет, - прошептал друг, - там точно дурь. Я чувствую.
- Ладно. - Согласился я, – что будем делать? 
Мы присели, чтобы не привлекать внимание. Если там действительно выращивали коноплю – то кустики были еще совсем молодые они могли дозреть ближе к осени, с другой стороны, если сарай утеплен – растения можно выращивать весь год, а значит должны быть и взрослые особи, метра по полтора высотой. 
- Значит так, - ответил Саша, - я лезу туда, ты ждешь здесь.
- А если в доме кто-то есть?
- Смотри. - Саша указал на старую доску, которая валялась под забором. - перекинешь ее мне.
- Зачем? - испугался я.
Сашка в ответ улыбнулся и подмигнул:
- Давай.
Я прижался к забору, согнул спину, уперся руками в колени, предоставляя возможность другу забраться на меня. Саша приготовился перемахнуть через забор, но резко присел. Там скрипнула дверь. Мы нашли щель в заборе, чтобы следить за происходящим.
Из дома вышел плотный мужик в полосатой майке, и протертых штанах - камуфляжах. Он нес небольшой тазик, как оказалось – в сарай. Когда хозяин открыл дверь, мы оба ахнули – в сарае, помимо молодых полуметровых растений, было несколько крупных созревших экземпляров с красивыми острыми листьями и смолянистыми шишками на верхушках. В тазике оказались удобрения – хозяин равномерно рассыпал их своим питомцам.
Мы дождались когда мужик закончит свое дело, выйдет из сарая и скроется в доме. Как только это произошло Саша скомандовал:
- Давай!
Я предоставил ему спину для прыжка, а затем перебросил через забор доску. Доской друг подпер ручку двери в дом – теперь ее нельзя было открыть изнутри. Дальше он шмыгнул в сарай и прямо с корнями выдернул первый крупный куст. Перебросив куст через забор, он рынулся еще за одним. Из дома долетел хриплый бас:
- Ах ты, ****ь!
Потом на дверь изнутри стали бросаться, пытаясь ее открыть. Я испугался, что хозяин ее выломает, удары раздавались громкие. Потом звуки стихли, к этому времени Сашка выдергивал третий куст. Раздался треск оконной рамы, из окна выглянуло дуло охотничьего ружья. Выстрел прозвучал слишком громко, я даже представить не мог, что ружья стреляют настолько громко, однако Саша успел перескочит через забор. Мы схватили коноплю, он один куст, а я два, и что есть сил бросились по дороге к окраине города.
Мы мчались минут десять, за нами никто не гнался. Прохожие тоже еще не успели появится на сонных утренних улицах. Мы остановились чтобы отдышаться и рассмотреть трофеи.
- Круто, - выдавил я сквозь сбитое бегом и впечатлением дыхание.
- Очень, - согласился друг.
Сашка извлек из кармана целлофановый пакет, я помог все упаковать. Пакет получился пухлым и вдохновлял радостным предвкушением. Мы направились в сторону дома.
По пути я думал о судьбе. Мне показалось, что судьба похожа на траекторию мячика, который отправился в полет благодаря сильному броску легкоатлета. Изменить судьбу невозможно, возможно повлиять на траекторию только во время броска, а дальше мячик летит сам по себе. Я озвучил эту идею, а друг добавил: значит таких мячиков в воздухе очень много, они сталкиваются друг с другом и падают.
11.
- Когда Саша водрузил комок скомканных растения на кухонный стол Тася скептически фыркнула:
- А зачем это вы дички набрали?
- А где это ты видела дичку в июне? – парировал  друг. 
Тася сорвала листик, потерла между пальцами, поднесла пальцы к носу и расширила глаза.
- Ничего себе! Где это вы взяли такое?
- А это секрет фирмы. - Улыбнулся Саша.
Потом скомандовал:
- Доставай сковородку, будем сушить. 
Сестра зажгла огонь, поставила большую сковороду на огонь, Саша отщипнул десяток листиков и оторвал верхушку с одного растения, бросил сушится. Оставшиеся растения переехали на вершину кухонных шкафчиков. Нагретая конопляная смола стала сильно пахнуть, мы втроем стояли у плиты и очаровано наблюдали как зеленые острые листья сжимаются, теряя влагу. Когда трава на сковородке стала полностью сухой, Саша перетер ее между ладонями над газетой. Получилась кучка размером приблизительно в полтора грамма.
- Ух! - выдохнул я. 
- Давай ведро. - ответил Сашка.
Пока я набирал воду, Тася чистила от пепла наперсток и прикручивала его к обрезанной бутылке.
Первый вдох достался ей. Мы подождали пока сестра выдохнет и что-то скажет, вместо слов она подняла большой палец вверх. Вторую бутылку вдохнул я. Трава действительно оказалась очень качественной, гораздо лучше и крепче того продукта, который мы покупали у Леши. Изменения осознания произошли сразу, но все равно я сделал еще два вдоха.
Мое тело наполнилось светом, а в голове оформилась простая и очень привлекательная идея, что это судьба подкинула мне подарок, чтобы я смог запомнить другого себя, в продолжительном трипе. Я успел прикинуть, что такого количества конопли нам на троих хватит на месяц, а значит я успею за это время, прибывая в благожелательном состоянии, найти для себя увлекательное и полезное дело.
Меня потянуло в мою комнату, там, прислонившись к стене я опустился на пол. Что-то странное происходило с мыслями, создавалось впечатление, что каждая мысль прилипала к окружающему пространству, и чтобы ее оторвать приходилось совершать волевое усилие.
Состояние продолжало углубляться, я слышал каждый удар сердца, словно прислонил к нему ухо, и вдруг стал задыхаться. Возможно тело продолжало дышать как ему было удобно, но мысли сплелись в идею того, что мне не хватает воздуха. Я понял, что переборщил с травой, теперь в крови ее слишком много и может случится непоправимое. Например, я элементарно могу забыть как дышать.
Переживая спазмы ужаса, держась за стенку, я перешел в кухню, к холодильнику. Там нашлись консервированные бычки в томате. Я ощущал себя героем страшного сна, которому чтобы не исчезнуть необходимо было как можно быстрее, съесть банку рыбы.
Саша и Тася смотрели на меня удивленно:
- Нагребает? - издевался друг.
Я ничего не ответил, опустошив консервы я понял, что это ничего не дает, казалось, что потеря сознания неизбежна и произойдет это прямо сейчас. Держаться за реальность можно было бы обращением к богу, но я был уверен, что ему нет никакого дела до падающего в небытие наркомана.
- Тимур, что с тобой? – Забеспокоилась Тася.
Я помотал головой, мысли не собирались в слова. Да и вообще было сомнительна сама способность произносить звуки.
- Пойди умойся холодной водой. – Продолжала она.
- Давай, братуха, - поддержал ее Сашка.
Под струей холодной воды, которую я направил прямо на макушку, сознание собралось в условную точку внутри головы. Мысли перестали метаться как взбесившийся огонь, а слиплись в понятную кучку. Я не терял сознание, был Тимуром, у которого случилась передозировка. Оставалось ждать когда вещество покинет кровь, часа два. Можно было закрыться в ванной, периодически пряча голову под воду. Был ли я сейчас все понимающим существом? Нет, я ощущал себя маленьким мальчиком, которого загнали в угол.
Мне показалось, что вода убрала внутреннее напряжение, можно было перейти в комнату, правда, там меня ожидал новый приступ. Я стал исчезать, в буквальном смысле. Внимание как будто оказывалось в зоне отсутствия какой либо информации, сразу за пустотой, или непосредственно перед ней стоял жуткий страх, в котором прорисовывалось понятное и обыденное переживание – я умираю.
Посреди комнаты я стал на колени, пытаясь выудить из памяти хоть какую-то молитву. Часть моего существа кричала – мне еще рано, мне еще нельзя туда, другая объясняла почему это со мной происходит.  В ее объяснениях был смысл: моя бестолковая никому не нужная жизнь проходит зря, зачем такой как я нужен природе?! Я ничего не умею, у меня нет ни цели ни конкретных увлечений ни вразумительных желаний. Зачем мне жить?
Кое как прочитав "Отче наш" я растянулся на полу, произнеся: "Если ты хочешь забрать мою жизнь – делай это прямо сейчас!". Под закрытыми веками разлилась пустота во все стороны, в этой пустоте образовался намек на бесконечное движение вниз, правда нельзя было понять кто именно падает, т.к. ни тела, ни себя как личность я больше не ощущал. Так же пропало и время.
Возможно я уснул, а может это было что-то другое, но когда я проснулся свет в моей комнате был выключен. Предположить, что в квартире все спят помешали протяжные стоны, которые издавала Тася. Они, за стенкой, занимались любовью.
Я сел, проверил состояние. Голова кружилась, я был собой, правда не очень понимал каким именно собой: тем, который сомневается в справедливости своего существования или тем, кто точно знает, что все идет именно так как должно идти. Появилось томление, захотелось чем-то себя занять: можно было пробраться в кухню и покурить травы, на этот раз соблюдая дозировку, а можно было лечь, чтобы перед сном посмотреть внутренние мультики.
12.
Травы хватило на две с хвостиком недели. Мы курили по два-три раза в день, первое время смена состояния происходила отчетливо, и без приступов страха, эти ежедневные изменения не давали понимания, а только порождали новые вопросы. Главным из которых был: так где же все таки правда? Какой Тимур настоящий? Тот который предается унынию и скорбит о потерянной и проходящей мимо жизни, или тот, который не знает ничего про жизнь, но полностью уверен в истинности и исключительности своего существования?!
Очень скоро граница между двумя личностями стерлась, осталось что-то среднее, причем эта усредненность не была ни грустной ни радостной. Все, как вокруг, так и внутри воспринималось ровно, без эмоций. Не было идей про какую-то значимость даже привычные умственные ходы, про все на свете, притупились.
Временами мне казалось, что я превращаюсь в огородное растение, например в капусту, поэтому нет никакого значения как именно проживается моя жизнь, т.к. жизнь капусты самой капусте не принадлежит. Она живет до тех пор, пока огородник не надумается ее сорвать, чтобы порезать на салат или отправить в борщ, или вообще скормить кроликам.
Часть конопли мы продали. Саша принес четыре блока спичек, спички перекочевали в трехлитровую банку, а коробки мы наполнили перетертыми листьями. Покупателей искать не стали – все сорок коробков отдали за пол цены, длинному Лехе. Он удивился такому щедрому предложению, и обрадовал нас тем, что забрал всю партию сразу, рассчитался, и не задавал никаких вопросов. Так, в один миг, почти без усилий мы разбогатели на 2000 гривен.
День когда мы скурили последнюю кучку пришел незаметно. Однако, казалось, что с тех пор как мы сушили первую веточку на сковородке, прошла вечность, и не одна. Я даже обрадовался тому, что травы больше нет и нет необходимости вдыхать едкий дым, который почти ничего не меняет.
После того как закончился наркотик я спал двое суток, мои соседи-друзья занимались тем же. Просыпался я только для того, чтобы сходить по нужде или стащить из холодильника какой-нибудь еды. Мне ничего не снилось, перед сном никаких внутренних картинок не было. Уходил я даже не в сон, - а просто проваливался в серую вату, где лежал, тяжело дыша, словно боец, которого сняли с несущейся лошади удачным выстрелом.
Еще двое суток я просто сидел в комнате, наблюдая глубокую апатию и удивляясь тому, что в мире на самом деле никаких красок нет, только серые тона и вялое перетекание из одного полутона в другой. Все красочные цвета, понимание, уверенность в себе и знание жизни – иллюзия, вызванная интоксикацией, не более того. В этой тишине я отчетливо понимал, что жизнь любого другого человека такая же бессмысленная как и моя, а мое успокоение и радость заключается в том, что мне удалось про это узнать.
Пару раз я бросался к листу картона на кухне, чтобы записать обнаруженную идею бессмысленности существования, но становилось очевидно, что и в этом действии никакого смысла нет. 
Было странно понимать: почему это люди, которые утром бегут на работу не видят, что их жизнь лишена смысла? Может потому, что пока они спешат, пока боятся опоздать, боятся не получить зарплату, боятся за детей, боятся и ждут мировой кризис, они не могут увидеть этот очевидный факт?!
Даже когда они уставшие мнимой усталостью возвращаются домой, и сидят возле телевизора, даже тогда их мысли продолжают бег по накатанной дороге, где как будто все на своих местах и все идет так, как должно идти. А потом, на следующий день, они снова отправляются на работу, и в этом круге люди, как на цирковой арене, отрабатывают свои цирковые номера, не подозревая, что ни зрителей ни даже цирка не существует.
Сразу, как только появился образ лошади, которая ходит по кругу, вспомнился Марс, а за ним и дед. Мне очень захотелось сходить к ним. Когда я обувался Саша, который лежал рядом со спящей сестрой, поинтересовался: куда это я собрался? Я ответил, что хочу пройтись.
- Купи пива, - ответил Сашка, когда я закрывал дверь.
По дороге к деду я снова думал про бессмысленность жизни, однако, люди попадавшиеся мне на пути выглядели довольными своей участью. Мама улыбалась своей маленькой дочке, парочка на лавочке перешептывалась о чем о своем радостном и вкусном. Даже бабуля, которая кормила голубей выглядела счастливой. Мне подумалось, что так происходит просто потому, что они не знают того, что их жизнь лишена смысла, вот если бы они узнали про это, то вряд ли смогли бы оставаться радостными.
Хозяина лошади я нашел в саду. Он тоже выглядел счастливым. Зажмурившись, стоял подставляя лицо лучам солнца и улыбался. Увидев меня он не удивился, продолжая свое занятие произнес:
- Лопата в сарае, Марса не бойся. Откроешь ему дверь, пусть идет в поле.
- Здравствуйте, - ответил я, направился в сторону стойла.
Взял лопату, открыл дверь коню, Марс пару раз стукнул копытами, фыркнул, кивнул и выбежал наружу. А я вошел во внутрь. Навоза смешанного с сеном было гораздо больше чем в первый раз, что меня обрадовало. Пользуясь уже проверенной техникой, я сначала перебросил весь навоз к дальней стенке, где было окошко. А когда открыл его - обнаружил, что кучи которая была за сараем – нет. Скорее всего к деду за навозом кто-то приезжает, не может же он сам его весь разбросать по огороду.
Работал я больше двух часов, вспотел, испачкал кеды, и заметил, что настроение улучшилось. Смысл существования так и не появился, зато теперь его отсутствие не тревожило. Через окно я видел как пасется в поле довольный жизнью Марс, он точно не задавался вопросом: почему он живет и зачем нужен на Земле?!
Когда я вышел, закрыл дверь и вернул на место лопату, меня встретил дед. Он протягивал полотенце и завернутый в школьную бумагу кусок мыла:
- Вымой руки, и давай к столу, будем обедать.
В сад из земли выползала ржавая труба, увенчанная краником. Я снял футболку, умылся, намочил плечи, отчистил кеды, напоследок тщательно вымыл руки.
Стол уже был сервирован: в центре стоял знакомый горшок, накрытый крышкой, рядом в миске лежал почищенный лук, с зелеными перьями, а в блюдце нарезанный черный хлеб и ломтики сала. Симметрично к краям, на против друг друга располагались две белые глубокие тарелки, рядом с тарелками были ложки, я подумал, что в горшке скорее всего суп.
- Присаживайся Тимур, - сказал хозяин, а сам куда-то ушел.
Когда я пристроился за стол, то понял, что очень проголодался. Вернувшийся дед поставил передо мной граненую рюмку, такую же поместил возле своей тарелки. Дальше он поставил в центр стола запотевшую бутылку водки.
- Голодный? - Спросил хозяин, откупоривая бутылку и разливая водку по рюмкам.
Я сначала пожал плечами, а потом пару раз кивнул и даже улыбнулся.
Дед устроился напротив, поднял рюмку сказав:
- Ты можешь называть меня дед Андрей. Давай, за знакомство.
- За знакомство, - пролепетал я.
После того как мы прикоснулись рюмками дед Андрей отправил все содержимое себе в рот, понюхал хлеб, отщипнул немного, но положил рядом с тарелкой, есть не стал. Я повторил его действия, водка оказалась очень холодной, дед хранил ее в морозилке.
Дальше дед Андрей разлил по тарелкам ароматный овощной суп, и снова наполнил рюмки.
- Ешь, - скомандовал он.
Я очень давно не ел суп, может по этому он показался таким вкусным, а может потому, что я наработался и проголодался.
Мы выпили еще по рюмке, после этого хозяин стал спрашивать:
- Расскажи Тимур чем ты занимаешься в жизни? Где работаешь, чем увлекаешься?
Единственное, что я смог ответить, да и то не сразу:
- Да так, я в поиске...
- Т.е. ты не работаешь?
- Нет.
- А живешь на что?
Мне снова пришлось подумать прежде чем ответить:
- Я живу с сестрой и ее мужем, моим другом, он подрабатывает.
- Понятно. - Дед Андрей налил по третей, после чего закупорил бутылку и отодвинул ее в сторону.
Когда мы выпили он продолжил:
- А увлекаешься чем?
Я пожал плечами. От этих вопросов внутри все сжималось, суп уже не казался вкусным, аппетит пропал. Хозяин настаивал:
- Расскажи о себе, кто ты, что тебе в жизни интересно.
- Я - Тимур. - ответил я. - Просто живу.
- И, что вот так живешь? Без интереса, без работы?
Я опять пожал плечами.
- Так нельзя, - резюмировал дед.
- Я исследую состояния - зачем-то сказал я.
- Это как? - расширил глаза дед Андрей.
- Наблюдаю как меняется состояние.
- Объясни. - попросил хозяин, уминая суп.
- Ну есть обычное состояние, а есть необычное. Я занимаюсь исследованием.
- А какое состояние ты называешь необычным?
Я слишком поздно понял, что разговор направляется в область, о которой мне совсем не хочется говорить. Дед настаивал:
- Расскажи какое это состояние ты называешь необычным.
- Я курю травку - выдохнул я. - это меняет состояние и я наблюдаю за происходящим.
- Какую это травку? Коноплю, что ли?
Все это время я рассматривал овощи, плавающие в моей тарелке, а когда поднял глаза заметил, что дед поменялся в лице. Его глаза превратились в две острые щелки, а со щек исчез румянец.
- Отвечай, - потребовал он.
- Да, - признался я.
- Таак. - Андрей положил ложку рядом с тарелкой. - Как еще ты меняешь состояние? Нюхаешь клей? Колешься?
Я молчал.
- Давай, рассказывай, сынок, что еще ты делаешь?!
- Нюхаю амфитамин - произнес я, подозревая, что подписываю себе приговор.
Дед стал тяжело дышать, лицо его покраснело, пока он молчал я сидел без движения, не зная чего ожидать.
- Пошел отсюда. - прошипел хозяин.
- Что? - не понял я.
- Давай, двигай отсюда, мне наркоманы тут не нужны.
Я оцепенел. Мне хотелось исчезнуть, или вернуться туда, где я мог изменить ход беседы. Какая-то часть меня пыталась найти оправдание моим словам.
- Вставай. - скомандовал Андрей.
Я встал.
- А теперь топай.
Я пошел. В сторону поля. Прошел мимо мирно жующего траву Марса, пересек вспаханный участок, забрался в траву, теперь она заметно выросла, прошел еще шагов десять, а потом опустился на землю, сжал колени и неожиданно расплакался. Обида волнами врывалась в голову, сжимала горло. В груди разгорался огонь.
- Почему? Почему? Почему? - спрашивал я не знаю кого.
Я ударил кулаком землю, обида сменилась злостью. Тело тряслось. словно его подключили к источнику электричества. Я злился сам на себя, вспыхнувшее понимание, что мое увлечение наркотиками мне никогда не нравилось, душило. Так зачем я тогда это делаю? Этот вопрос вернул меня в обиду, из глаз снова потекли слезы.
Приступ длился долго, я успокаивался, собирался встать чтобы пойти домой, но когда понимал, что там меня ждут тяжелые размышления о бессмысленности существования, снова начинал плакать. Потом я лег на бок, все так же обнимая колени и закрыл глаза.
- Поднимайся, - услышал я голос деда Андрея.
Он стоял надо мной.
- Зачем? - испугался я, поднимаясь.
- В милицию тебя отведу - произнес дед.
- Пожалуйста, не надо! - Взмолился я.
Тело напряглось, хотелось убежать, но я остался стоять.
- Идем, - махнул дед Андрей рукой в сторону дома. - Поговорить надо.
Возвращаясь обратно к дому, дед пинал ногами траву. Я плелся следом.
В саду мы снова устроились за столом. Посуды уже не было.
- Рассказывай - скомандовал дед Андрей.
- Что рассказывать?
- Все рассказывай. Как давно ты это делаешь? Как часто? Где берете наркоту? Друг твой тоже исследователь?
В голове вспыхнула идея, что этот дед, Андрей, мог быть бывшим следователем. Я посмотрел на его щуплое тело и подумал, что не похож он на милиционера, однако что-то было в его взгляде цепкое глубокое и страшное.
Пришлось говорить:
- Наркотики употребляю чуть больше четырех лет. Как часто? - Я задумался, - как когда, когда есть. Траву покупает Саша.
- Саша это друг?
- Да.
- Девочка его тоже с вами исследует состояния?
Я вздохнул:
- Да.
- Т.е. тоже, так же как вы долбит?
- Да. - Чем дальше тем больше грусть наполняла тело.
- Ты понимаешь, что это плохо?
- Да - согласился я.
- Тогда зачем ты это делаешь?
Я уставился в потрескавшийся рисунок на поверхности стола.
- Ладно не отвечай. - Сказал Андрей.
Какое-то время мы сидели молча. Я не поднимал голову, по этому не знал, что происходит с хозяином. Потом услышал его слова:
- Значит так. Тебе надо завязать.
- Хорошо, - кивнул я.
- Слушай сюда. - повысил голос дед. - Тебе надо завязать, но сделать это после четырех лет долбежки крайне сложно. Ты хоть понимаешь в какую западню угодил? Из зависимости выбираются единицы!
- Понимаю, - ответил я, хотя подумал, что раньше не задумывался про свое пристрастие настолько серьезно. Конопляные и амфитаминовые путешествия мне всегда казались забавой, скорее от нечего делать. Я всегда был уверен, что завязать смогу в любой момент, стоит только захотеть.
- Ничего ты не понимаешь! – Прорычал дед. - Ты убиваешь себя, убиваешь тело, данное тебе богом.
Мне снова стало очень обидно, чтобы подавить слезы, я прикусил губу, однако влага все равно выступила на глазах.
- Слушай внимательно. - Продолжал дед Андрей. - Ты больше этого не делаешь. Ты понял?
Я кивнул.
- Ты будешь приходить сюда, столько сколько надо. Чтобы занять ум – работу я тебе найду. Ты понял меня?
- Да.
- И другу своему скажи, чтобы девочку свою не убивал.
- Хорошо.
- Сиди здесь. - Скомандовал хозяин и ушел в дом.
Пока его не было я немного успокоился, и решил, что больше никогда здесь не появлюсь. Дед вынес двести гривен, положил передо мной, объяснив:
- Это тебе и друзьям на еду, не вздумай купить на них дурь, ты понял?
- Да. - Сказал я.
- Теперь иди.
Когда я выходил на улицу мне не верилось, что все это происходит по настоящему. Палящее солнце, зеленые деревья, проехавший мимо меня на велосипеде мужчина – все напоминало сон, страшный и непонятный. В руке я сжимал бумажку в двести гривен, хотелось выбросить ее в кусты.
Через несколько кварталов настроение изменилось. Я понял, что дедуля не знает где я живу, искать ему меня незачем, у меня были деньги. А значит жизнь не такая уж и плохая. Я решил, что надо зайти в маркет, купить Саше пива, а сестричке пирожных и банку кукурузы.
13.
В супермаркете я провел четверть часа, бесцельное блуждание между полками и размышления, какое пиво лучше взять, что купить к пиву, что купить сестричке, чего хочу я сам, быстро утомили. На улицу я вышел с уверенностью, что деньги отдам Саше, пусть сам покупает что хочет.
Друзья были дома, я застал их в кухне, за ленивым поеданием длинных макарон со слишком красным соусом. Я молча положил деньги на стол, возле Сашиной тарелки и ушел к себе в комнату, через минуту в комнату вошел друг, так же как и я не здороваясь, он спросил:
- Откуда деньги?
Мне совсем не хотелось пересказывать историю про деда Андрея, тем более что начинать пришлось бы со склада, поэтому я ответил просто:
- Оттуда.
- Откуда оттуда, Тимур?
- Ну, оттуда, - мне захотелось поиграть с другом. - Я ходил на вокзал.
- И что?
- Ну и как ты....
- Что как я? - Саша подошел ближе, а говорить стал тише.
- Нашел деньги.
- Ты что дебил?
- В смысле? - Я был готов обидеться.
- Нахера тебе шариться по сумкам?
- Но ты же это делаешь....
- Тимур, мля, я это делаю только если у нас нужда. Какая у нас сейчас нужда? У нас есть деньги, есть хавка, если надо я сейчас за Андрюшей сбегаю...
Я стал сожалеть за глупый розыгрыш, уставился в пол.
- Тимур! - Саша наступал.
- Что?
- Никогда больше это не делай.
- Но ты...
Саша меня перебил.
- Никогда, ты понял меня?
- Да.
- Все. Будьте здесь, я слетаю сейчас за лекарством.
Я услышал, что Саша зашел в кухню, скорее всего, чтобы поцеловать Таисию, затем он обулся и вышел из квартиры. Я остался в комнате. В голове сияло понимание, что нет никакого желания нюхать Андрюшу или пить густую гадость из бутылочки с надписью "Глюкоза". С другой стороны, было понимание, что другого занятия на сегодня все равно нет, по этому нет разницы, что делать. Еще у меня появился интерес к тому, какие именно изменения произойдут с моими представлением про меня, если воздействовать на эти представления будет амфитамин.
За те пол часа, во время которых Саша отсутствовал, я несколько раз приходил к идее, что сегодня откажусь от наркотика, не потому, что так велел дед Андрей, а потому, что представления о тех изменениях, которые произойдут после приема наркотика, не вызывали радости. Однако, я понимал, что отказ необходимо аргументировать – Саша и Тася обязательно спросят: почему я не хочу триповать вместе с сними. То "не хочу", которое я мог им выдать, не вызывало уверенности у меня самого.
Пару раз мысли срывались на вопросе: а зачем мы вообще это делаем? - Это интересно, это вызывает ощущение свободы, это приносит успокоение и радость, это наша маленькая тайна, которая открывает дверь в бесконечный внутренний мир, это единственное, что нам по-настоящему нравится делать. Каждый аргумент казался правдивым, настоящим… Правда, за каждым из них выглядывал антиаргумент. Если это свобода, то почему эта свобода продается за деньги? Если это интересно, то почему никаких других интересов кроме этих не осталось? Если это открывает дверь в глубины внутренней тайны, то зачем вообще надо открывать эти двери, а если надо, неужели это единственный метод?!
Я наблюдал не только за мыслями, которые хаотично перекрикивали друг друга. Когда в уме появлялись воспоминания про тягучую жидкость, напрягалось тело, телу явно не хотелось ничего такого пить. Но, несмотря на все это, чем больше я думал, тем больше был уверен, что сегодня мое состояние снова поменяется.
Сразу как только хлопнула входная дверь, я услышал голос друга:
- Мальчики и девочки, прошу всех к столу, у нас сегодня сюрприз.
Я еще раз спросил себя, есть ли возможность остаться в комнате, пропустить сегодняшнее представление, но получив отрицательный ответ, я пошел в кухню.
На столе стояла знакомая бутылочка, рядом лежали три овальные оранжевые таблетки.
- Это что? - поинтересовалась Тася.
- А это то, - ответил Саша, - что откроет тебе глубины космоса. Давай.
Последнее слово обозначало команду разлить по чашкам лимонад, что сестричка и принялась делать.
- А может не надо мешать? - задал я вопрос, приблизительно понимая, какой последует ответ.
- Может и не надо, - кивнул друг, - но узнать мы это сможем только проведя следственный эксперимент.
Саша вылил часть жидкости из бутылочки в пустую чашку, оттуда шприцом набрал 2 кубика и смешал их с лимонадом, повторив процедуру дважды, вымыл шприц, спрятал его в шухлядке. Взял одну из таблеток, повертел ее между пальцев, положил ее на язык, замер так на пару секунд, затем язык спрятал за губами, после чего залпом выпил весь лимонад.
Мы повторили его действия синхронно с сестричкой. Почему-то сразу за этим мне стало страшно. Я вдруг понял, что назад дороги уже нет, и если в таблетках яд, то ничто меня уже не спасет.
Через пятнадцать минут тело расплавилось равномерной радостью, этим состоянием смыло все тревоги и сомнения. Саша запускал пальцы в волосы Таси, та щурилась и ухмылялась, эта медленная картина ублажала взор, в груди просыпалось древнее дикое ощущение глубокой тайны жизни.
Стены расширились, потолок исчез, в этом пространстве свободы нужно было что-то делать, почему-то я был уверен, что нельзя просто сидеть или просто быть. Я стал искать куда бы направить поток переживаний. В плавающем пространстве удалось отыскать кусок картона. Я положил его перед собой, надеясь записать несколько строк. Меня не смущало, что писать было нечем, смутило, а потом испугало то, что я забыл слова. До того, как найти картон, я не задумывался про важность слов, но как только обнаружилась их пропажа, к стенкам сознания прилип страх.
Нужно было срочно вспомнить хоть какое-то слово, однако место, которое отвечает за производство слов, перестало работать.
Друзья продолжали наслаждаться друг другом, я был уверен, что у них тоже пропали слова, заинтересовавшись, почему же их это не тревожит, я попытался об этом спросить, но на месте вопроса выросла улыбка.
Несмотря на внешнюю благость, которая заполняла грудь и через горло давила на рот, создавая улыбку, внутри головы я ощущал тревогу. Дело было не в исчезнувших словах и не в том, что взгляд не мог найти твердой опоры в плавающем мире. Состояние углублялось, и пункт назначения, к которому оно двигалось, меня пугал. Там меня ожидала уже знакомая потеря самоидентификации.
Плавающий кафель кухонной стенки, застывшие фигуры моих друзей, расплывающиеся пальцы, которые невозможно посчитать – все внешние спецэффекты стали вызывать приступы тошноты. Таблетка, скорее всего только начинала действовать, а мне уже не хотелось этого всего. Можно было бы пойти спать, но я отчетливо понимал, что стоит только лечь, как начнется стирание моей сути.
Я направился в ванную, чтобы умыться. Холодная струя, под которую попали руки, на ощупь напоминала пластилин, я даже замер от неожиданных ощущений, однако очень быстро пришлось переключиться на думание, т.к. отсутствие мыслей в голове приводили к тому, что внимание падало в пропасть, и в этом падении тот Тимур, который себя помнит, сгорал.
За мной в ванную прошла сестра. В зеркале, которое висело над раковиной, я заметил, что ее лоб мокрый от пота. Она, не говоря ни слова, пыталась протиснуть руки под струю, но это была моя струя, я ее нашел, и имел право за нее бороться.
Буквально через пол минуты мы уже обливались водой, набирая в ладоши и целясь в лицо, выплескивали ее друг на друга. На шум заглянул Саша, я увидел его радостное лицо, которое появилось в дверном проеме. Саша посмотрел на нас, потом исчез, а когда появился снова, то держал в руках чайник. Из чайника он окатил сначала меня, а потом сестру.
Теперь у нас появился новый противник, правда у него было серьезное преимущество против наших ладоней – чайник.
Когда Саша умчался в кухню, чтобы пополнить боевые запасы, мы наполнили водой тазик, который нашли под раковиной. Дальше сражение переместилось в коридор.
Мы смеялись, мокрые бегали в ванную, чтобы наполнить тазик, ждали Сашу, который заряжал свое оружие в кухне. Я один раз упал, поскользнувшись на мокром линолеуме. Я не заметил как на поле боя появилась подушка. Саша лупил Тасю, та смеялась, закрывала руками голову, я лил воду на обоих, то из тазика, то из чайника, в конце концов подушка порвалась.
Мы втроем замерли, наблюдая, как белый пух ложится в лужи на полу. Мы сами были в пуху. Мокрые, красные, счастливые. Мне показалось, что я полностью протрезвел, ничего кроме легкости и умиротворения во мне не осталось, но когда я попытался прокомментировать битву, понял, что слова так и не вернулись. Внутренний диалог в голове, отказывался переходить в горло, чтобы стать звуком. Я улыбнулся и развел руки в стороны, Саша кивнул в ответ. Дальше он, подтянув за волосы сестру к себе, поцеловал ее. Она не сопротивлялась и, почти сразу они опустились на пол, в мокрый пух, который превратился в белую кашицу. Саша своим телом прижал сестру к полу и раздвинул ей ноги.
Я прошел к себе в комнату, прежде чем закрыть дверь услышал Тасины слова:
- Любимый мой, я всегда, всегда буду с тобой, где бы ты ни был, даже если тебе придется уехать на край света - я поеду туда с тобой.
В комнате пришлось прижаться к стенке, поскольку пока мы обливались, я не только не протрезвел, состояние незаметно усилилось. Теперь таблетка действовала во всю мощь, а реальность, сейчас ее олицетворяли стены комнаты, обрушивалась на меня океанским штормом.
Противоположная стенка наезжала на меня, словно передняя поверхность сюрреалистичного яркого локомотива. Эта поверхность врезалась в меня, вытесняя сознание из тела. На мгновение я оказывался тесно зажатым между двумя ужасающими своей пестротой плоскостями, дальше эти плоскости смыкались и то, что я считал Тимуром, сплющивалось, теряло форму, а потом исчезало. На месте Тимура оставался сгусток боли, из которого развертывалась новая реальность и новое самопонимание.
Потом я делал вдох и видел стенку там, где она должна была быть. Если хватало воли и памяти знать, что я в своей комнате, то она сохраняла форму, но стоило хоть на секунду отвлечься, например, на неожиданную идею или на телесные ощущения, как стенка напротив приходила в движение, чтобы снова меня сплющить в ничто.
Это продолжалось так долго, что силы бояться иссякли. Через усталость я принимал накатывающуюся стенку снова и снова, повторяя себе, что действие наркотика  когда-то прекратится. Временами я просил бога, чтобы все закончилось побыстрее, проклинал Сашу с его таблетками и клялся себе больше не экспериментировать с состояниями.
Потом я или уснул или отключился, а в сознание пришел лежа на полу. Сначала я обрадовался, решив, что уже утро и трип закончился, но это была ошибка. На самом деле, с моей личностью меня связывало только волевое усилие, которого хватало минуты на две. Потом я отрывался и летел в пропасть, больно ударялся об твердое дно, чтобы из этой боли выстроить себя снова. Волевое усилие легко поддерживалось мыслями, что в трип я больше ни ногой, что хватит мне этих глупых и непонятных приключений. А дальше я снова отрывался. В одном из падений я решил, что не хочу больше себя создавать, пусть остается непонятное ничто, мне все равно. Эта идея пробила дно и, я продвинулся еще глубже. Здесь не было боли, здесь меня окутывала желеобразная благодать.
Время исчезло, а когда появилось снова ко мне пришли две ноги. Скорее всего, я лежал на боку. Я не понимал кто я, не мог говорить, не испытывал желаний и не слышал мыслей, однако я понял, что это ноги и, мне было интересно за ними наблюдать. Ноги постояли недалеко от меня, потоптались по полу и исчезли. Потом ног пришло четыре, они некоторое время гуляли рядышком, и куда-то убежали. Потом появилась грусть, она взяла меня за руку и вывела из желеобразной благости туда, где я вспомнил, что я Тимур и что вообще происходит.
14.
Я проснулся в своей постели, укрытый двумя одеялами. За окном во всю разворачивался солнечный день. Мое настроение держалось в благостном диапазоне до тех пор пока я не вспомнил подробности вчерашних баталий. Действие, которое вчера казалось радостным, даже счастливым, сегодня как будто рассказывало о несбывшихся надеждах, которые все время прячутся в уголочке сознания. Мы придумываем все что угодно, лишь бы не смотреть в этот угол, из-за этого паутина грусти и сомнений растет.
Я стал восстанавливать кусочки прошедшего дня и его событий с целью проанализировать, когда именно появилась радость. Не хотелось верить, что вещества, которые мы принимаем ради прикола, так сильно влияют на настроение. Появились подозрения, что все мои откровения, успокоение, понимание себя и своего места диктуют наркотики, и это все обман, а значит в трезвом состоянии я всегда буду оставаться грустным и с тысячей бесполезных вопросов в голове.
Мелькала идея все время находится под кайфом, отсыпаясь в трезвые дни, но мои трипы стали глубже, а случаи потери самоидентификации и вещественного мира приобрели регулярный характер. Можно было жестко контролировать дозу, и пытаться в состоянии наркотической гармонии искать ответы.
Все эти мысли съели остатки утренней радости. Мне показалось, что мысли – это  вредные зверьки, поедающие хорошие эмоции, и если это так, тогда никаких хороших эмоций не напасешься, т.к. мыслей у меня в голове всегда больше, чем надо. Безысходность и смятение пришедшее вслед за пониманием, что нет никакого смысла анализировать, заставили отбросить одеяла и сесть.
 Я стал думать про Сашу с Тасей – почему они не страдают от разных вопросов, размышлений и сомнений? Или страдают, только не признаются?! А если страдают, то где и как они это делают? Я попытался представить Сашу, который зайдя в ванную, снимает свою привычную улыбку, для того чтобы спросить у своего отражения: ну, и для чего мы все это делаем?
Решив прервать тоскливую цепочку размышлений, я побрел в кухню, по пути обратив внимание, что пол в коридоре сухой и чистый. В кухне я застыл у открытого холодильника, в попытке определить, что мне хочется больше – засохшей вяленой колбасы или салата, который мог быть уже прокисшим. Есть не хотелось, но надо было чем-то заняться.
Можно было сделать чай. Закрывая холодильник, я заметил в дверце баночку из под глюкозы. Моя надежда не просто оправдалась – в баночке оставалось больше трети жидкости – рядом с ней нашелся пухлый пакет с травой.
И баночка и трава переместились на стол. Прежде чем очередной раз менять свое состояние, я решил выпить чай. Стоя над шипящим от нагревания чайником, я наблюдал, что конкретного желания пить наркоз или курить коноплю нет. Это можно было бы сравнить с желанием кушать, когда есть голод. Желание переключить состояние не было похоже на голод, я не ощущал дискомфорта, просто под кайфом мир становился интереснее и понятнее, и в это понимание тянуло очень сильно. 
Я подумал: а что произойдет, если взять и поставить все на место? Что если не курить?! Ответ оказался слишком очевидным – тогда прием наркотика случится вечером, Саша скажет что-то вроде: «товарищи, наш поезд готов к отправке», и я молча, независимо от силы желания, буду делать это с ним и сестрой.
Когда щелкнул выключатель чайника, я забросил чай в чашку, налил кипятка и был готов вернуть наркотики в холодильник. Я даже согласиться с тем, что и вечером смена состояния ничего конкретного в мою жизнь не привнесет, но какая-то странная незаметная сила не позволила это сделать. Более того я развернул бумажку, чтобы проверить много ли внутри травы, а когда увидел, что ее больше чем полтора коробка непроизвольно облизнулся.
В голове снова нарисовалось два варианта развития событий: либо сейчас я делаю это сам, либо вечером это произойдет с друзьями, так зачем ждать?
Я достал шприц, потрогал чашку с чаем, он оказался слишком горячим, пришлось разбавить его водой из под крана. Из-за сырой воды на поверхности напитка образовалась белая пена. Дальше я отмерил и вылил в чай три кубика жидкости из баночки. Затем приготовил ведро и бутылку, для конопли. Пару минут были потеряны на поиски спичек или зажигалки, но в конце концов все приготовления совершились. Я не отрываясь выпил весь чай, обратив внимание на горьковатый привкус, затем сделал три дымных вдоха из бутылки и очень удивился тому, насколько резко изменилось состояние. Я снова стал другим: ощутил вкус жизни, нащупал смысл и обрел понимание.
Этот смысл вместе с пониманием нельзя было оформить в слова, но это и не требовалось, достаточно того, что теперь моя жизнь стала именно такой, как мне всегда хотелось – полноценной, красивой, правильной. Так же появилась непреодолимая жажда деятельности, однако, я не понимал чем именно мне хочется заняться. Вылив воду из ведра, спрятав шприц и вернув все в холодильник, я решил выйти на улицу, там меня ждали настоящие приключения.
На улице я услышал звуки: дети играют в футбол, где-то из открытого окна звучит голос телевизионного диктора, проезжающая машина, и еще тысяча мелких шумов, которые невозможно идентифицировать. Каждый звук гармонично дополнял другие и вплетался в общий строй так искусно, будто этой музыкой руководил гениальный дирижер.
Я потянул носом воздух и удивился еще сильнее – множество отдельных запахов, как и звуков, сплеталось в особый неподражаемый узор. Я внезапно осознал, что все, что я сейчас слышу, вижу и вдыхаю – в таком виде – просуществует незначительное время, чтобы потом исчезнуть навсегда, поменявшись на другой неподражаемый состав. Единственность момента, его неповторимость кружила голову. Я удивился: ведь каждый момент жизни неповторим, почему тогда такая простая мысль не приходила мне раньше? И почему сейчас это простое понимание так сильно меня вдохновляет?
Я пошел по тротуару, таращась на прохожих, на деревья, на припаркованные автомобили. Красота увиденного заключалась не в том, что все выглядело как-то особенно, а в том, что их соотношение и взаимное расположение я мог видеть один единственный раз.
Во время рассматривания деревьев меня потрясло свежее удивление – их ветки похожи на застывшие перевернутые и уменьшенные в размере молнии. После этого я вспомнил школьные уроки анатомии и понял, что человеческая нервная система тоже удивительным образом похожа на ветви деревьев. А это означает, что закон по которому растет дерево, устремляется к земле молния и формируется человеческое тело – один и тот же.
Я шел очень быстро, почти бежал, информации о том, что и я и дерево созданы по одному и тому же принципу сильно тревожила. Почему тогда я так сильно озабочен проблемой своего существования, а дерево просто живет? Я стал всматриваться в форму ветвей каждого дерева – все деревья отличались друг от друга настроением. Создавалось впечатление, что каждое дерево своей формой выражает отношение к миру, в котором находится и обладает характером.
Потом я стал пересчитывать деревья, это занятие оказалось тоже очень интересным и добавляло радости. Получалось уравнение с одной переменной, и жизнь показывала свое простое решение.
Одно из деревьев поманило к себе. Не знаю почему, я его выделил. Это блыла обычная береза, среди других таких же берез, в палисаднике пятиэтажного дома. Прямо возле столба деревца лежала бумажка в 20 гривен. Сначала это меня удивило, но удивление прошло, когда я понял, что так деревья меня отблагодарили за то, что я проявил к ним внимание.
Возник вопрос: что сделать с деньгами? Я был уверен, что деньги надо потратить как можно быстрее. Первое, что пришло на ум – купить блокнот и ручку, чтобы в моменты, когда мне надо что-то записать, иметь его под рукой.
Я решил, что если эта идея верная, то через сто шагов найду магазин канцтоваров. Выйдя на дорогу я стал отсчитывать 100 шагов, наблюдая камушки под ногами. Их смена, во время моего передвижения, тоже создавала определенный ритм, и этот ритм тоже был похож на ритм звуков и настроение деревьев. Досчитав до ста, я остановился, и опять удивился. Магазин канцтоваров действительно был рядом. Чтобы в него попасть необходимо было перейти перекресток.
В магазине было двое людей: продавщица, молодая курносая девчонка, немного толстая, но вполне приятная на вид; и какой-то старикашка в запачканном землей пиджаке. Старикашка, низко наклонившись, рассматривал судоку, продавщица стояла над ним, облокотившись рукой об прилавок.
- И что здесь надо делать? – Спросил старик.
- Вот здесь надо смотреть какие есть цифры, а каких нет, и достраивать до линии.
Старик некоторое время помолчал, а потом ответил:
- Нет, это не надо.
Дальше он свернул в трубочку несколько газет, за которые заплатил, и собираясь уходить, развернулся. Когда я увидел его лицо, а это был дед Андрей, по моей спине пробежал физически ощутимый ужас.
Дед Андрей приблизился ко мне и стал рассматривать мои глаза, мне показалось что внутри его есть маленький сканер, который определяет уровень наркотической отравы у меня в крови.
- Ссука, - прошипел дед и вышел из магазина.
Возможно, некоторое время я стоял в оцепенении, из которого вывели слова продавщицы:
- Молодой человек, Вам что?
- Мне блокнот и ручку, - бросил я на прилавок денежную бумажку.
- Какой?
Меня очень тревожило то, что дед ждет за дверью, я был в этом уверен.
- Мне любой, чтобы денег хватило, – ответил я.
- Такие подойдут?
Продавщица выложила пять разных блокнотов, на выбор.
- Девушка выберите что-нибудь сами, так чтобы вместе с ручкой было 20 гривен.
- Вот.
Продавщица достала ручку с прозрачным корпусом и оставила один из блокнотов.
- Подойдет, - забрал я приобретение себе.
- Двадцать одна гривна, семьдесят копеек.
- В смысле? – удивился я.
- Блокнот и ручка вместе стоят двадцать одну гривну и семьдесят копеек.
- У меня есть только двадцать – показал я скомканную бумажку.
Продавщица шумно выдохнула и заменила ручку на другую.
- девятнадцать, двадцать.
- Спасибо, - отдал я деньги – сдачи не надо.
Выходить на улицу было страшно. 
- Что-то еще? – отреагировала продавщица на мой застывший взгляд.
- Да, - решил я потянуть время, – покажите еще вон те тетради.
Продавщица недовольно поморщилась, но положила передо мной стопку разнообразных тетрадей. Я сравнил толщину и мягкость обложек, качество линий на страницах, прочитал информацию про изготовителя. Все это время пытался понять, что именно меня так сильно напугало. В конце концов, я свободный человек, имею право делать все, что хочу, и если моя свобода – это эксперименты с наркотиками, то это – мое личное дело. Деньги дед отдал добровольно, более того я их заработал, куда их тратить – решать мне.
Немного успокоившись, я деловито покачал головой, поблагодарил продавщицу и вышел из магазина. Дед Андрей стоял прямо возле входа, увидев меня, он сказал:
- Пойдем со мной.
- А я не могу, я сегодня занят.
- Это чем? – спросил дед и поправил кепку.
- Мне нужно помочь сестре, - выпалил я первое, что пришло в голову, - она меня ждет возле вокзала.
Дед отмахнулся:
- Сестра подождет. Ты пойдешь со мной. Надо убраться у Марса.
- Вы знаете, я сегодня правда не могу. – настроился я защищаться.
- Я заплачу.
Сказав это дед поправил кепку и улыбнулся. Перспектива получить еще двести гривен меня очень порадовала, я кивнул в ответ.
Дед Андрей двинулся по улице, я последовал за ним. Всю дорогу, а шли мы минут десять он молчал, то поглядывал на меня, то поправлял кепку. Я пытался определить где мы, не никак не удавалось узнать район, а когда мы неожиданно вышли в частный сектор, как раз на улицу, где  был дедов дом, он спросил:
- Так ты с друзьями живешь?
- Да, - ответил я.

15.
Подойдя к сараю дед Андрей снял замок с крайней двери. Помещение плотно упакованное разным хламом выглядело так, словно сюда несколько десятилетий подряд сносили ненужные вещи.
- Это все надо вынести наружу. – сказал хозяин.
- Зачем? – спросил я пытаясь сообразить сколько эта процедура займет времени.
- А затем! - отрезал дед, и смягчившись добавил – вынесешь все, дам денег.
- Хорошо,- согласился я.
Сначала выносить вещи было интересно. Старый телевизор, чемодан внутри которого звякнула посуда, смотанный в рулон ковер, обшарпанный журнальный столик, поржавевший велосипед со спущенными колесами, большой картонный ящик с разнообразной обувью, несколько пожелтевших рулонов обоев, еще один картонный ящик заполненный грамотами в рамках – все это было частью незнакомой истории. Но со временем, внутри меня стала появляться грусть. Как будто освобождая место в сарае, я открывал внутри себя ячейки заполненные тягучими синими переживаниями. Когда вещей внутри оставалось немного (нашлась даже гармошка с прогнившими мехами, и гитара без струн) я устал и начал раздражаться. От пыли скопившейся среди вещей чесался нос, моя одежда испачкалась. Возле сарая выросла гора хлама. Дед все это время стоял недалеко, наблюдал за моей работой.
В конце концов внутри осталась только кровать с серым быльцем и провисшей сеткой, на таких мы спали в детском доме. Справится с ней один я бы не смог, дед Андрей сказал, чтобы я ее оставил. Я обратил внимание, что помещение когда-то было устроено также как соседнее, где живет Марс. Даже окошко для навоза, закрытое плотной дверцей, было на том же месте. Я решил, что дед надумал завести еще одну лошадь.
- Дерни окошко, - попросил он меня, - открывается оно или нет.
Я потянул за небольшую ручку, но дверца не поддалась.
- Давай сильнее, – попросил дед.
Я дернул так, что заболели суставы, но дверца даже не пошевелилась.
- Стой там, - скомандовал дед, - я сейчас гляну с другой стороны.
- Хорошо – ответил я.
Сначала я не понял, что произошло, свет который попадал через открытую дверь исчез. Через мгновение я бросился к закрытой двери, навалился на нее плечом но открыть ее не удалось. Дед меня запер.
- Что вы делаете? – заорал я.
- Посидишь там, протрезвеешь, потом поговорим.  – Услышал я голос хозяина.
- Эй, эй!
Я кричал во всю мощь, колотил руками дверь, бил ее ногами, пока не выдохся. Мне никто не отвечал. А потом мною овладела паника. Бесконечное множество болезненных мыслей врывались в рассудок, и не могли поместится в голове. Зачем я пошел за дедом? Почему так быстро согласился на деньги? Что теперь будет? Почему он меня запер? А вдруг он хочет сдать меня в милицию? Сколько он собирается меня здесь держать и зачем ему это надо?
Опустившись на пол я обхватил колени руками и стал скулить проклиная этот сарай, Марса, который в соседнем помещении мирно жует траву, и девочку продавщицу, которая могла бы справится с объяснением мудрости судоку побыстрее, так чтобы с дедом мы не пересеклись.
Привыкшие к темноте глаза различали сочащийся под дверью свет, которого хватало только на то, чтобы высветить тусклые блики на ножках кровати. Это давало смутное представление о размерах моей тюрьмы. Я вспомнил, что в другом сарае, в который меня занес случай, после происшествия на складе, не было потолка, - пространство под общей крышей разделялось перегородками на несколько отдельных комнат, если этот сарай был устроен также то я мог попытаться перелезть через стену, например в стойло к Марсу. Одновременно с этими мыслями пришло понимание, что если бы это было так – я почувствовал бы запах лошадиной жизнедеятельности, здесь же пахло сыростью и пылью.
Можно было бы попытаться нащупать потолок, или изучить все пространство, но мне было удобно сидеть, прислонившись боком к двери и обхватив ноги. Я точно знал, - чокнутый дед не выпустит меня отсюда просто так.
Когда сидеть надоело, я пробрался к кровати, и улегся на жесткую сетку. Разбудил меня страшный грохот. Прежде чем вернуть меня в бодрствование, звук пробрался в сон, там была война и кто-то совсем рядом стрелял из пушки. Мое стремление спрятаться от этого звука рождало недоумение – почему эти удары слышны со всех сторон.
Наконец я открыл глаза и увидел все туже щель под дверью. Удары раздавались по противоположной стене и было очевидно, что кто-то забивает в нее крупные гвозди. Стало интересно зачем. Скоро все стихло, а потом кто-то снаружи шумно открыл окошко. Внутри сразу стало светло. Я вскочил, окно находилось на высоте моей груди, а по размеру было таким, что можно было без труда пролезть. За окном стол дед, он держал полтора литровую бутылку воды и целлофановый пакет. Прямоугольник оконного проема, между мной закрывала ржавая решетка из металлических прутьев. Дед выглядел немного растерянным.
- Ты ****ь, - навалился я на решетку, - Козел. Выпусти меня. Ты что придурок, охренел?
Моя ярость сдавливала горло, руки тряслись, я не чувствовал что решетка царапает кожу на пальцах. Не понимая что делаю я пытался вырвать решетку, осыпая деда ядовитыми ругательствами. Когда ярость на секунду прошла и я замолчал, дед ответил:
- ну – захочешь пить – позовешь меня, я тут недалеко.
- Говно! – Заорал я снова.
А потом бросился на дверь. Несколько раз я пытался выломать ее плечом, пока не появилась резкая боль, которая испугала, вдруг я поломал сустав. Дальше я бил ногой, со всей силы. Но дверь не поддавалась, она даже не шевелилась, будто с той стороны к ней прислонили бетонную глыбу. Под конец я стучал по двери кулаком и что есть мочи выкрикивал ругательства. В основном это были угрозы, что когда выйду – деду будет конец.
Через время я снова опустился на пол, обхватил колени руками и стал скулить. Живот сжимало от самоосуждения – почему я пошел за ним, ведь у меня были дурные предчувствия?! Я думал о Саше и Тасе, если уже прошла ночь и сейчас утро – что они думают о моем исчезновении?!
Я поднялся чтобы подойти к окошку. Через проем хорошо было видно поле, и часть сада. Очень вкусно пахло подсушенной солнцем травой.
- Эй. Хозяин! - Крикнул я. Называть его по имени не хотелось.
- Чего тебе? – дед Андрей появился в поле видимости сразу.
- Воды дайте.
- Воды дам. – Ответил он. Исчез, и появился снова с бутылкой в руках.
Я просунул руку через решетку, как будто хочу взять бутылку, на самом деле планируя схватить старикашку за рукав пиджака и притянуть к решетке, размазать его лицо об прутья. Дед остановился в двух метрах от окошка.
- Отойди в глубь. – скомандовал он.
- Не пойду. – огрызнулся я.
- Не пойдешь – останешься без воды. – ответил он.
- Ну зачем я здесь вам? – спросил я, пытаясь вложить в голос как можно больше жалобности.
- Ты мне здесь незачем, - услышал я ответ, - протрезвеешь и выпущу, пойдешь к своим друзьям наркоманам.
- Так я трезвый уже. – расширил я глаза, - трезвый - посмотри.
Для убедительности я попытался просунуть сквозь решетку и вторую руку, но это делало позу нелепой и очень неудобной.
- двадцать один день. – отрезал дед.
- Что двадцать один день? – от страха сердце застучало сильнее, раньше чем до разума стала доходить абсурдность и безвыходность ситуации.
- Через двадцать один день кровь очистится от дерьма, которое ты принимаешь, вот тогда и выпущу, а пока – посидишь здесь.
- Слышишь ты! – где-то внутри опять вскипела ярость.
- Слышу! – кивнул он. – Вода нужна?
- Говно! Урод! Сука! Выпусти меня. – заорал я, и стал трясти решетку, скорее сам трястись об нее, т.к. прутья оставались неподвижными. 
Дальше я бросился к кровати – попытался выломать из быльца металлический прут. Возможно это удалось бы, если бы ладони не болели так сильно. Обессиленный я повалился на сетку, и заплакал.
16.
До самого вечера я лежал на кровати почти без движения, выгоняя из головы болезненные мысли. Днем дед Андрей просунул через решетку воду, бутылка грохнулась на пол, но я не поднялся за ней, хотя в горле пересохло. Мысленно ответил хозяину, что если я здесь умру, то так ему и надо.
В конце концов жажда победила. Прежде чем поднять бутылку я помочился прямо на дверь. Через открытое окошко просматривалось темнеющее небо. Грудь сдавливала грусть по друзьям, которые наверняка гадают: куда я пропал.
Я открыл бутылку и сделал два глотка. Прохладная вода показалась вкусной, она немного горчила, этот горьковатый привкус сочетался с моими переживаниями. Опустившись вдоль стены на пол я стал пить, осторожно, небольшими глотками, почему-то это простое действие пробуждало глубинные почти мистические переживания. Только когда в бутылке оставалось меньше половины до меня дошло, что это за привкус. Дед подмешал в воду снотворное.
- Ах ты, урод! – швырнул я бутылку в стену.
Бросившись к решетке я снова попытался выломать ее из стены. Очень быстро это действие обессилело. Плакать хотелось не долго, минут через десять я стал воспринимать действие вещества. Тоска исчезла, на ее месте появилась беспричинная радость. В теле появилась легкость, а тускнеющее пространство странным образом расширилось. Во мне появилась уверенность в том, что мои игры с состоянием позволят преодолеть желание спать. По опыту я знал, - продержаться надо пару часов, потом действие вещества начнет ослабевать.
Еще немного посидев на полу, возле стены, я восхищался собой и радовался, что дед допустил такую грубую ошибку. Не на того напал, думал я. Т.к. снотворное он добавил для того, чтобы зайти сюда, и переместить меня в другое место, он откроет дверь. Надо дождаться когда это произойдет. А потом я просто дам деру, побегу настолько быстро, насколько хватит сил.
Я поднялся и стал ходить по комнатке. Стало совсем темно, за окном можно было видеть звезды на небе, невероятно свежий вечерний запах вдохновлял. Казалось, что у меня появись крылья, если бы не решетка на окне, я улетел бы в далекую страну, где нет людей, которые так странно живут.
Мне захотелось попробовать насколько мое тело невесомое, сначала я решил подпрыгнуть, но вспомнил, что здесь слишком низкий потолок и можно ударится головой. Тогда я представил что за моей спиной есть сотканное из воздуха кресло, что оно способно выдержать мой вес. Я перенес вес тела назад и оторвал ноги от земли. Да, - мне удалось зависнуть над полом. Тело потеряло вес, преодолело гравитацию, я мог летать. Но если я могу летать, то могу также легко раздвинуть крышу над головой. Хватило легкого усилия воли, чтобы прямо над собой увидеть звезды.
Взлетев высоко над сараем, я испугался, что не смогу приземлится, одновременно с этим рассматривал маленькие дома внизу, знакомую дорогу вдоль складского забора, поле. Мне очень захотелось домой, вместе с этим желанием появилось стремительное движение, похожее на гипер пространственный скачок, который показывали в одном из фантастических фильмов.
Саша с Тасей были дома. Они спали, Саша обнимал Тасю, их тела окружало свечение, которое на вкус было похоже на карамельные конфеты. Как хорошо что я дома, как хорошо что у них все хорошо.
Я проснулся на кровати. Уже было светло. Сначала я подумал, что действительно дома и что все это приключение мне приснилось, однако повернувшись я услышал как скрипит подо мной растянутая старая решетка.
В комнатушке произошли изменения. У дальней стенки дед бросил свернутый спиралью матрац. Сразу за ним, ближе к окошку пристроилось жестяное ведро. Когда я понял зачем он его сюда поставил, мне стало обидно. Но обида быстро прошла, сквозь нее прорвалась густая ярость.
Я подскочил к проему, схватился за прутья, намереваясь их выдавить наружу, и встретился глаза в глаза с хозяином. Ярость сменилась страхом. Такое ровное спокойствие я видел всего один раз, когда Сашка, ради эксперимента, вколол себе псевдоэфидрин. Мы с сестричкой два часа наблюдали за его равнодушием. Саша сидел на табуретке в кухне и повторял: да, вот так и надо. После встал и направился к выходу. На наши вопросы: куда ты собрался? Он отвечал немигающим взглядом, словно там, внутри его головы, он слышал голос, который убедительно рассказывал как правильно поступить.
- Что? – спросил я, чтобы скрыть испуг.
- Что? – услышал в ответ. Дед стоял в полутора метрах от проема.
- Отдайте мне мой блокнот. – протолкнул я слова сквозь сжатые губы.
Я не очень помнил куда его дел, скорее всего блокнот лежал среди хлама который я укладывал словно тетрис у сарая. Мне он не нужен был, хотелось хоть как-то зацепить деда.
- Блокнот отдам, но прежде нам необходимо поговорить, - ответил он.
Я не видел его кистей, хозяин спрятал их за спину. Мне показалось, что он до боли сжимает костяшки пальцев.
- Нечего нам говорить. – выплюнул я, - и, кстати, Саша меня уже ищет.
- Да, - кивнул дед, - поди в милицию уже заявил о пропаже друга наркомана.
- Я не наркоман! – Схватился я за прутья, изображая ярость, которая вот-вот освободит проход.
 - Ты знаешь почему ты так сердишься? – спросил дед.
- Да! Потому, что ты меня здесь запер, - выкрикнул я.
- А вот и нет, - старик поправил кепку, - потому. Что у тебя начался абстинентный синдром.
- Что это? – удивился я незнакомому словосочетанию.
- Ломка. Голод. – хозяин снова поправил кепку, я стал догадываться что так он пытается быть более убедительным.
- Я не голодный.
- Каждый зверь лишаясь еды становится яростным. Ярость свидетельство голода, которое невозможно удовлетворить.
Я в который раз схватился за прутья:
- Слышишь ты… - напряжение в голове достигло такого предела, что я не смог найти слов. Я трясся, схватившись за прутья, чувствовал как по подбородку течет слюна, крутил глазами в поисках слов, которые могли бы быть достойным продолжением, в конце концов они нашлись, - слышишь ты, открой дверь, если ты это не сделаешь, я приду к тебе ночью и задушу.
- Ах так, - протянул дед Андрей, в его глазах появились хитрые искорки. – Подожду тебя тогда дома.
На этих словах он решил закончить наш диалог, сделал несколько шагов в сторону, и исчез из поля зрения.
- Куда пошел? – с новой силой бросился я на решетку, каждое содрогание тела выдавливало из глубинного озера обиды порцию сжиженной эмоции, очень быстро потекли слезы и я сполз по стенке на пол.
Остывшая обида сменилась кратковременным спокойствием, мне даже показалось, что это состояние похоже на то, которое появляется через 15 минут после белой дорожки Андрюши. Как только я вспомнил про порошок, в уме вспыхнула надежда, она тут же перевоплотилась в мечту, а потом я понял, что найти в карманах случайную заначку будет невозможно, но все равно вывернул карманы в штанах, вытряхнул из них пыль. Проверил два задних кармана, заглянул внутрь кармана на рубашке.
Мне не удалось остановить поток мыслей, который развернулся в историю о том, как было бы здорово и радостно найти сейчас полоску фольги с завернутым в нее амфитамином, или вырезку из журнала в котором спрятана конопля. Мысль погуляла немного в голове, а потом опустилась в живот, где превратилась в область глухой боли.
Эта боль не была сильной. Я даже прощупал мышцы на животе и то, что под ними в поисках источника боли, оказалось, что эта боль никак не связана с физическими переживаниями. Боль была горькая темная и похожая на жидкий пластилин, стоило остановить на ней взгляд как она заполняла собой всю область внимания, начинало казаться, что кто-то заставляет меня кушать едкое смердящее блюдо. Хоть боль и не была сильной никакой возможности не смотреть на нее я не находил.
Я выпрямился, обратив внимание, что за прямоугольником окошка ничего не изменилось, сделал несколько шагов по комнате, наблюдая как боль реагирует на движения. Перетаптывания на месте делали так, что внимание отвлекалось от болезненной области. Топтался я так не долго, скоро это надоело. Стараясь не пускать в голову мысли о том, насколько ужасно мое теперешнее положение и размышления на тему: что думают друзья о моем исчезновении, я прошел к кровати, лег на живот, подложив руки под лоб.
Старая сетка растянулось подо мной, тело выгнулось в дугу. В этом положении совсем не чувствовалось боли, и мне удалось задремать. Когда я проснулся, болели ладони, кожа на них страдала от вдавленных квадратов решетки, и ныла поясница. Еще хотелось пить. Я поднялся, нашел бутылку, выпил всю воду которая в ней оставалась. Дальше опорожнил мочевой пузырь прямо на дверь.
Я подумал о боли: есть ли она, и она появилась, словно я сам, своими мыслями ее включил. Теперь область была больше, она тянулась от низа живота, по левой стороне через грудь до горла. Как и в прошлый раз болезненные переживания не были слишком сильными, но они каким-то образом связывались с мыслями и вниманием. Нужно было постоянное волевое усилие, чтобы не допускать размышления о себе и своем местоположении, иначе они примешивались к боли, превращая ее в острую волну напряжения.
Я поочередно то топтался возле окошка, выглядывая наружу, сдерживая эмоциональные импульсы в сторону хозяина, то сидел в углу, сжав колени, в этом положении чтобы отвлекаться от боли приходилось ритмично кивать головой. Когда на улице стемнело я развернул матрац, прямо на полу. В этом месте ощущалась прохлада поступающая из окна. Мне понравились ощущения мягкого матраца, который не выгибался в дугу под весом тела, но расслабленно лежать стараясь не думать быстро стало опасным. Я стал терять самоидентификацию. Тимур и все, что с ним связано растворялись в расслаблении, место понимании себя занимали непонятные древние жуткие воспоминания, они были похожи на переживания глубокой вины и раскаяния.
В этом месте своего внутреннего мира получалось совершить выбор только из двух действий – либо волевым усилием расслабиться еще больше – тогда густое выливающееся из бесконечности раскаяние превращалось в примитивные формы существования, давящие со всех сторон, либо – волевым усилием запускать мысли про мир в котором я живу. В этом случае воспоминания про сестру, которую я бросил из-за, вызывали жгучее чувство вины. Убеждать себя, что попал в эту тюрьму я не по своей воле было бесполезно, среди мысленных потоков обязательно находились те в которых я действовал сам, например, это я решил зайти в магазин за блокнотом, а перед этим мне захотелось выйти на улицу, приняв предварительно наркотики.
Мучительно длинная ночь, в которой я то исчезал в синем облаке самосожаления, то искал положение тела, в котором полосы нудной боли не так ощутимы, закончилась.
Утром комнатушка остыла, лежа на полу я видел тучи, закрывающие небо, а по равномерному шуму догадался, что там моросит дождь. Я немного полежал, потом сел и заметил, что рядом с дверью появился большой целлофановый пакет. Я решил, что ночью мне все таки удалось поспать, и подумал про деда Андрея, который караулил пока я усну, чтобы открыть дверь.
Я знал, что в пакете найду еду, интерес победил вспыхнувшее раздражение я встал, чтобы изучить приобретение. В пакете нашлось две банки кукурузы, козий сыр, бутылка лимонада, хлеб и мой блокнот. Ручку дед вставил в пружину, скрепляющую листы.
Забрав пакет  вернулся на матрац, сел так, чтобы видеть небо в окошко, отломал кусочек хлеба. Прежде чем положить его в рот несколько раз втянул носом воздух поражаясь тонким переливам аромата. Пока я наслаждался запахом вежей выпечки взгляд сполз от окошка в угол комнаты, там стояло ведро, в которое по замыслу деда мне пришлось бы справлять нужду.
Ну уж нет, обиделся я, и вернул хлеб в пакет. Кушать хотелось, запах раздразнил так, что рот наполнился слюной. Понадобилось всего несколько секунд за которые голод смешанный с обидой превратились в ярость. Я бросился на решетку.
- Сука! – заорал я, выдавливая из легких воздух, а из живота спазмы злости. Услышав в ответ равнодушие дождя я стал сквозь прутья решетки вываливать наружу еду. Первыми уши кукуруза, за ними лимонад. Миг, когда бутылка преодолевала оконный проем я сомневался, лимонад можно было и оставить, однако лимонад выскользнул из руки и шлепнулся где-то внизу в траву. Хлеб пришлось разломать на несколько кусков, между прутьями буханка целиком не проходила.
Разделавшись с едой (последним что я пропихнул в окошко был сам пакет) я устроился на матраце, открыв блокнот. Вместо того, чтобы что-то написать, или нарисовать, я вырвал листик, скомкал его, превратив в шарик, зашвырнул за кровать. Это было хоть какое-то занятие, я и не заметил как от блокнота осталась пружинка с шариковой ручкой, а пол в комнате украшали мелкие белые шарики.

17.
Пока я развлекался дождь закончился. Посреди щебечущих птиц и прочих местных звуков появился голос деда:
- Абстиненция при морфинной наркомании наступает спустя несколько часов после приема последней дозы наркотика, длительность ее в пределах 5-7 дней.
Я поднялся в сторону окошка, намереваясь вывалить на хозяина следующую порцию своего справедливого негодования, но то что я увидел меня рассмешило. Дед Андрей сидел на табуретке, читая книгу, лежащую на его коленях. Сгорбленная фигура старика, сползающая кепка, которую он все время поправляет, великоватый старый пиджак в этот раз дополнились крупными очками. Старик водил пальцем по странице, читал громко, выделяя каждое слово:
- Отмечаются разнообразные соматовегетативные, психонев…. – дед облизнулся, поправил кепку и очки и продолжил еще медленнее, - пси-хо-нев-роло-гичесике симптомы. Зевота, потоотделение, выделения из носа, тремор, тошнота, спазмы мышц живота.
- Доброе утро. – отвлек я его от работы.
Хозяин поднял глаза.
- Доброе, Тимур. Послушай, тут интересно написано, - старик перевернул страницу, повозил пальцем, в поисках нужного абзаца, затем продолжил, - в данном случае больной систематически принимал повышенные дозы наркотика. В результате изменился характер, он стал несдержанно раздражительным, частые вспышки агрессии привели к тому, что от него отвернулись друзья. Особенно тяжело у него проходили абстинентные состояния.
- И что? – спросил я замечая, как к горлу подкатывает ярость.
- А то, - ответил дед, не поднимая головы. – Вот, слушай дальше. - Хроническое отравление происходит постепенно, при длительном употреблении препарата. Некоторые из больных испытывают чувство невесомости, появляются иллюзии и галлюцинации.
-  Я не больной, - прервал я его излияния.
- Ты болен, Тимур, - дед прикрыл книгу, оставив внутри палец. – Наркоманы крайне редко признают свою болезнь. Но наркомания – это болезнь.
- И что? Вы собираетесь меня вылечить?
Я стал рассматривать прутья прикидывая возможно ли их выбить дверцей от окошка, если саму дверцу выломать из петель. Старик продолжил чтение:
- К кокаину привыкают довольно быстро. Работа начинает тяготить больных. Память постепенно снижается. Наркоманы становятся черствыми, эгоистичными. Делаются мнительными, подозрительными. Появляется сухость в полости рта, шум в ушах, сердцебиение.
- Я никогда не принимал кокаин. – решил я поспорить.
- Амфитамин – это кокаин для бедных, - парировал хозяин, потом продолжил читать, – Кокаиновый психоз характеризуется внезапно появляющимися галлюцинациями, имеется бред преследования.
- У меня нету бреда преследования.
- Больные совершают агрессивные поступки, нападая на воображаемых противников. – старик повозил пальцем по странице, - при кокаиновой зависимости вредное влияние препарата сказывается прежде всего на самом наркомане. Отмечаются фурункулезы, обостряются хронические болезни.
- Дайте пить. – сказал я.
- Пить? – дед закрыл книгу, - пить сейчас принесу.
Сказав это он поднялся, через миг я перестал его видеть. Сообразив, что у меня около двух минут я уперся ногой в стену, навалившись на оконную дверцу. Дерево хрустнуло, а я повалился на пол, отломанная дверца врезалась в подбородок. Я застонал от боли, но поднялся на ноги, подскочив к окну. Хозяина не было видно.
Я, собрав в один удар всю волю, приложился к решетке дверцей, дверца треснула, а вот решетка не шелохнулась. Я замахнулся еще раз, но ударить не успел – в проеме появился хозяин. Я опустил дверцу возле стенки, взялся руками за решетку. Дед остановился на безопасном расстоянии от окна. Он держал бутылку с водой.
- Отойди вглубь. – скомандовал он.
- Зачем?
- Отойди вглубь, иначе не получишь воды.
- Это вы меня так лечите? – я решил не сдавать позиции.
- Как хочешь. – пожал плечами хозяин.
- Освободите меня. – попросил я.
- Не могу, - покачал головой дед. – извини.
- Что извини?! – вспыхнул я, - отпусти меня, слышишь! Я не просил меня лечить, и денег я не просил давать, я просто живу, ясно тебе, живут так как умею, я сам решаю как мне жить.
- Я тебя отпущу, - дед пытался делать слова мягкими, - отпущу, когда буду уверен, что ты не вернешься к наркотикам.
- Сука, - зашипел я, - я не наркоман, ясно тебе!
- Ясно – ответил старик. – Мне все ясно. Тебе нужна вода?
- Да пошел ты!
Я прошел к кровати, чтобы лечь. Когда пружины подомной заскрипели, я услышал как об пол шлепнулась бутылка с водой. Сквозь обиду просочилась идея сосчитать: сколько дней дед меня держит в заточении, все это время я ничего не ел. Возможно желание кушать где-то приютилось, но его не было видно из-за обиды и злости.
- Тимур! – проник в комнату скрипучий голос, - ты не обижайся. Я правда хочу тебе помочь.
Мне захотелось ответить, что за такую помощь можно оказаться в тюрьме, вместо этого я отвернулся к стенке и закрыл глаза. Из-за сырости стало прохладно, хотелось сжаться, укрыться одеялом, а лучше всего оказаться дома. Вера в то, что все происходящее реально таяла как сахар в теплой воде. Но проснуться из дурного сна (а иногда создавалось впечатление, что я сплю) никак не удавалось.
Обида исчезла достаточно быстро. Я даже успел насладиться внутренним спокойствием, пока не появилась боль. В этот раз она не стала ждать моего мысленного разрешения. Мысли лишившись контроля перекочевывали от одного факта моей странной судьбы к другому, не задерживаясь где-либо надолго. Весь мыленный маршрут компоновался в короткую схему: родители бросили, вырос в детдоме, превратился в изгоя, живу на отшибе жизни, из-за нелепой случайности оказался запертым в лошадином стойле сумасшедшим дедом.
Внимание нашло боль как находят сгнившую картофелину, которая закатилась в угол под раковину. Болезненное ощущение не имело физической локации формы или цвета. Я чувствовал боль так, словно тонкая острая игла проткнула мое естество. Эта болезненная точка  с не отпускала внимание.
Мне стало интересно, что будет если позволить вниманию влиться прямо в центр боли. Как только я позволил себе провалиться туда – тело попало под удар едкого желтого огня. Словно при помощи мощного насоса через все доступные каналы, внутри тела, прогнали горячий ядовитый газ.
Волна длилась недолго, секунду или две, но дыхание сбилось, а ноги сжало от судороги. Дальше все стихло, а после короткого отдыха игольчатая боль появилась в новом месте. Подозревая, что если обращу внимание на точку, меня снова окатит волной, я стал рассматривать дальний угол стойла. Воли чтобы не пускать внимание в боль хватило на пол минуты, потом оно упало и процедура прокачки ядовитого газа повторилась.
Когда дыхание выровнялось, мышцы на ногах стали мягкими и тело расслабилось, болевая точка появилась опять. После пятой или шестой волны мне пришлось встать. Ощущение реальности пропало полностью. Мне все это снится – это факт, только где конец этого сна и есть ли он – не известно. Все, что со мной происходило напоминало состояние наркотического опьянения, голова кружилась, бросало в жар, стены то приближались, то удалялись, мне иногда казалось, что я внутри огромного баяна, на котором сухие пальцы деда Андрея играют для меня последнюю симфонию.
Разница была в том, что я не испытывал никакой эйфории, не переживал значимое осознание себя и ничего не принимал, а это означало, что я не знаю, когда все это закончится. Пока я топтался на месте или бродил по комнатке, боль, хоть и воспринималась, не превращалась в ядовитую атаку, но стоило остановиться, присесть или прилечь, как волна находила меня и забирала с собой. Появился страх, что теперь эта боль будет со мной всегда.
Периодически в этой эмоциональной буре были видны мысли обиды, я обижался на боль, что не дает спокойно подумать о происходящем и на себя, что так непонятно живу. В микроскопические паузы я успевал завидовать нормальным людям, которые сейчас работают чтобы вечером спокойно и благостно сидеть у телевизора в кругу любимой семьи.
Я не заметил как стемнело. На некоторое время боль отпустила, радуя возможностью послушать цикад и другие ночные звуки. Однако, скоро появилось новое переживание: судорогой сдавило грудь. Из-за невозможности сделать полноценный вдох я стал задыхаться. Пришлось напрягать волю, чтобы делать вдох и выдох. Я был полностью уверен, что стоит мне отвлечься, как процесс дыхания остановится и я умру.
В комнатушке определенно заканчивался кислород, я просидел здесь слишком долго, помещение не проветривалось, по этому кислорода больше не осталось. В голову ворвалось осознание, что если я задержусь здесь еще немного, то до утра не доживу. Смерть от удушья мерещилась из каждого угла стойла.
Я бросился на дверь. Три раза врезался в нее плечом, не обращая внимания на боль и опасения сломать кость. Дальше стал бить дверь ногой, перед ударом отходя назад для большего замаха. Наконец-то что-то произошло, что-то снаружи хрустнуло. Между дверным полотном и коробкой появилась маленькая щель.
Дальше я не считал удары, исчезло ощущение времени, я просто отходил, замахивался, и бил ногой, вкладывая в движение не только силу мышц, но и всю накопленную ярость. Каждый удар расширял щель, придавая уверенности. Так или иначе она должна была поддаться. Очередной толчок открыл дверь настежь. В первую секунду я даже не поверил, что мне это удалось. В нос ударила плотность ночного воздуха. Дневные тучи разошлись, теперь на небе были видны звезды.
Я вспомнил про деда. Если он услышал шум – то уже бежит к сараю, с вилами. Я обогнул постройку и помчался по полю к дороге возле складского забора. Радость победы приподнимала над землей, я почти летел.
18.
В подъезде моего дома горело несколько лампочек, в том числе этажом выше. Ключей от квартиры у меня не было. Я толкнул дверь, но она была заперта, хотя иногда мы забывали запереть ее на ночь. Звонить в звонок я не решился, не хотелось будить друзей среди ночи.
Нужно было подождать, часов пять – шесть, учитывая, что обычно Саша и Тася просыпались около девяти. Я решил подняться на чердак. Там, по соседству с голубями можно было привести мысли в порядок. Под крышей, растянувшись на деревянной балке я стал рассматривать свои чувства. Боли, которая меня мучила в заточении не было, тело наполняла ровная радость, в голове играло незнакомое предвкушение чего-то нового.
Мне вспомнилось, как я выходил из квартиры, около недели назад, то туманное веселое состояние не было похоже на ту радость, которая наполняла внутренние резервуары сейчас. Куда-то делись сожаления о пропавшей жизни, сейчас мне все нравилось. Воркование пернатых соседей, твердая балка под спиной (мне пришлось упереться ногами в пол чтобы лежать равно) и утро, в котором я наконец-то вернусь домой.
Странно, что я не ощущал чувство голода, казалось, что теперь кушать совсем не обязательно. В этом покое я задремал, а проснулся от прикосновения чего-то мокрого и холодного. Оказалось, что сквозь большое окно в крыше, падает снег. Скорее всего спал я долго, т.к. снега вокруг было много. Весь пол чердака, спрятался под белым покрывалом, я никогда не видел такой простой и в тоже время непостижимой красоты. Крупные хлопья кружились перед лицом, касались кожи, таяли.
Я поднялся, опустив ноги в пушистых ковер, в заднем кармане брюк нашел купюру в двадцать гривен. Я знал, что с ней надо сделать, по этому опустился на колени, погрузившись в сугроб почти по пояс, свернул из денег трубочку, вставил ее в ноздрю, и резким вдохом втянул в себя, как можно больше белого снега.
Едкий и одновременно приятный взрыв наполнил внутренности носоглотки. Теперь я понимал, что деньги мне больше не нужны, ведь я могу лечь прямо в снег и дышать им столько сколько захочется. Я так и сделал. Снежное одеяло спрятало меня от большого странного пугающего непонятного мира. А я мог вдыхать снежинки, переживая щекотание в носу и бесконечное блаженство осознания, что я есть.
А потом появилась боль. Она была такой же мягкой как снег, от снега ее отличало только то, что это была боль, а не блаженство. Я понимал ее как боль, которая длится снизу вверх. Эта боль мешала лежать в мягком снегу, т.к. превращала снег в нечто твердое, что впивалось мне в спину. Я решил, что если буду есть снег, а не вдыхать, то смогу перебить боль блаженством, но сделать так, чтобы снег попал в рот не удавалось, он испарялся, приближаясь к губам.
Пора было просыпаться, теперь по настоящему. Спина ныла, ей не очень понравилась деревянная балка, на которой я уснул. Где-то внизу жил своей утренней жизнью город. На полу чердака солнце нарисовало прямоугольник с неровными краями. Свет проникал через голубиное окошко.
Я спустился на наш этаж, но прежде чем нажать кнопку звонка замер, стараясь расслышать хоть какие-то звуки из квартиры. Ждать пришлось почти минуту. Дверь открылась и я увидел сестричку в пижаме, с растрепанными волосами. Она ахнула, втащила меня в коридор и повисла на шее:
- Тимур! Как хорошо, что ты вернулся.
Я высвободился, она задела ссадину на плече, стал снимать обувь. Все здесь казалось мне одновременно и родным и незнакомым, словно я отсутствовал год или больше. Нос щекотал кислый запах перегоревшей конопли.
На столе в кухне лежали знакомые бумажки. Две пустые, в одной осталась щепотка травы, мне едва хватило бы на два вдоха. Сестра прошла за мной. Она улыбалась, но только губами. Ее глаза выражали испуг и грусть.
- Как у вас дела? – Спросил я.
- Тимур! – Тася взяла мена за локоть и добавила шепотом, - Сашу чуть не убили.
- Значит приключения были не только у меня…
Мое настроение начало привычное передвижение от хорошего к минусу, уже можно было предсказывать атаку печали и чувства безысходности. Сестра продолжала:
- В  тот же день, вечером, как тебя запрессовали к нам пришел участковый.
- Что значит запрессовали? – удивился я.
- Когда тебя забрали в милицию.
- Меня? – Еще больше удивился я, раздражаясь из-за того что никаких других версий, кроме той, что я оказался в милиции друзья придумать не могли.
- Тимур! Происходит что-то очень плохое.
Я уселся на табуретку, сестра опустилась напротив, обняла себя за ребра.
- Саши не было целую ночь, я чуть с ума не сошла. А утром он вернулся с порезом на лице. И одежда была вся в крови.
Не знаю что больше меня волновало рассказ сестры или ее настроение, чем больше я слышал слов, тем сильнее сдавливало живот и это давление порождало мысли выкурить оставшуюся траву, хотя бы для того чтобы во всем разобраться.
- Что дальше? – Выдавил я.
- А дальше – он все время молчит, ничего не говорит, ходит как приведение по квартире. Он только курит и спит. Я устала гадать что происходит. Мы даже сексом перестали заниматься.
Последние слова сестры смешались со слезами, я не знал как ее утешить.
- Сашка спит?
- Да, - всхлипнула Тася.
- Когда проснется – я все выясню. – Пообещал я.
- Я боюсь, Тимур.
- Не бойся, сестричка, - улыбнулся я в ответ, мы придумаем что-то.
- Скажи, Тимур, почему мы так живем?
- Потому, что нас никто не научил жить по другому.
Мы услышали как хлопнула дверь в ванную.
- Сашка проснулся, - сестра вытерла слезы ладошками, - Тимур поговори с ним, пожалуйста.
В кухне друг появился в трусах и старом джемпере. Левую часть его лица украшал расплывшийся синяк. На подбородке, справа, был ножевой порез. Раны не смертельные. Саша поджал губы, уставившись на меня
- Привет. – От его взгляда, мне стало неловко.
Друг выглядел так, словно узнал тайну, о которой никому не стоит рассказывать. Он как будто повзрослел. Эта тайна смыла весь его задор и привычную надменную улыбку. Передо мной стоял взрослый незнакомый мужчина, который вернулся с войны.
Саша достал ведро из под стола, там плавала бутылка с накрученным наперстком. Высыпав в наперсток всю оставшуюся траву друг обратился ко мне:
- Будешь?
Я помотал головой.
Друг втянул дым в бутылку, поджигая траву зажигалкой, втянул его в легкие, задержал дыхание, потом выдохнул, сложив губы трубочкой. Поставил ведро под стол и вышел из кухни.
Тася смотрела на меня. Я не знал, что говорить. Происходящее с Сашей действительно было пугающе странным. Надо было все обдумать. Мы услышали как открылась входная дверь. Сестра выскочила в коридор, я услышал ее вопрос:
- Сашенька, ты куда?
- Ждите дома. – Скомандовал он.
Вернувшись в кухню сестра снова устроилась на табуретке, стала говорить:
- Это все очень странно, что все именно так. Хотя, что в этом странного? В кого мог вырасти верблюжонок брошенный мамой и выращенный крокодилами?! Верблюжонок хочет к маме, а мамы нет. Верблюжонок даже не знает кто он, и думает что он крокодил. – Губы сестры стали дрожать, а глаза наполнились влагой. – Как же обидно понимать, что никому я на самом деле не нужна.
- Ты мне нужна, - придумал я утешение.
- Зачем? Чтобы бросить?
- Я не собираюсь тебя бросать.
Сказав это я задумался: а действительно, зачем мне Тася? Ведь, фактически, единственное чем мы занимаемся вместе – это курим траву и втягиваем Андрюшу. Так зачем я здесь? Почему? Только потому, что я привязан к сестре и обязан Саше? Но Саше я ничего не должен, а значит мне незачем здесь оставаться,  и если я захочу уйти, то смогу это сделать когда угодно.
- А это не важно, Тимур, - продолжала сестра, - все это неважно. Нам отсюда не выбраться. Просто есть закон по которому распределяются судьбы, и наша с тобой судьба родится не в том месте и не в то время. Вот и все. Что нам остается?
- А вот и не все, - стал я спорить, понимая что она права, – мы что-то придумаем.
Я ощущал, что там в сарае у деда что-то со мной произошло. Во мне как будто появился стерженек, на который можно было опереться и который подпитывал надеждой. Я понимал, что этот стержень тонкий и может лопнут в любую минуту, но пока я за него держался, видел намек на светлое будущее, где все происходит иначе.
- Тимур, мне страшно. – сестра заплакала.
- Тася, мы живы. А это главное. Помнишь игру про вредного капитана? Покажи свой билет, почему ты имеешь право жить?
- Точно! - Сестричка сморгнула носом, растерла слезы по лицу. – Я живу для того, чтобы быть рядом с ним, чтобы ни произошло. Если я буду рядом с ним, во чтобы то ни стало, он со всем справится. Так что пусть ничего не рассказывает, мне все равно.
Саша появился где-то через час. Теперь он выглядел лучше и был больше похож на привычного друга. А когда на стол плюхнулись сверток из фольги и пухлый пакет с коноплей я понял, что жизнь возвращается в привычное русло. Я предвкушал, что буквально через пятнадцать минут буду совсем другим и тогда все пойму.
19.
Пока сестра растирала на зеркальце Андрюшу и сооружала три тонюсеньких сладких дорожки я думал про деда Андрея. А вдруг он прав? Вдруг вся это дрожь, скачки настроения, бесконтрольная ярость и туман в голове – последствия нашего увлечения наркотиками? Ведь может быть такое, что я уже не могу без них жить?! За этими мыслями вспыхнул страх. В таком режиме я живу уже четыре года. можно было бы проверить, как я буду себя чувствовать если перестану менять состояние. Но для этого надо было отказаться, и сейчас и завтра. А мог ли я сказать себе «нет»? Мог ли я отказываться положенные 21 день? И хватило бы мне этого срока, чтобы узнать возможна ли жизнь без наркотиков?
Чем больше я про все про это думал, тем больше понимал, что отказаться я не смогу, например, не хватит смелости или уверенности. Я без наркотиков, который возможно живет в далеком будущем мерцал неясной надеждой, а возможность оказаться в бесконечной сказке была явной, совсем рядом. Достаточно наклониться и сделать вдох.
От порошка появилась привычна боль в носу. «Ну вот и все», сказал я себе словно подписывая приговор. Амфетамин начал действовать гораздо раньше чем обычно. Скорее всего, этому поспособствовало длительное голодание.  К тому времени, как свою дорожку вдохнул Саша и Тася, и на столе появилось ведро с бутылкой я испытывал прилив счастья. Я радовался тому, что нахожусь среди друзей, я был уверен в том, что у нас все замечательно. Коноплю можно было и не курить, но на внутренний вопрос: может обойдемся Андрюшей, кто-то презрительно фыркнул.
Я сделал вдох, а после круга – еще один. Теперь Саша выглядел знакомым счастливым другом. Кроме шрама на подбородке и сине-зеленой щеки ничего не указывало на то, что что-то не так. После того, как бутылка  сделала еще один круг Саша произнес:
- Эх ребята, прет то как!
С ним можно было бы согласиться, но я ощущал обратный эффект. Мое настроение медленно ползло в черную дыру, по пути считывая со стен внутренней пещеры фразы: «теперь шансов выбраться нет», «мы просто наркоманы», «мы живем от дозы к дозе», «мы воруем деньги, чтобы купить дурь». Я пытался сопротивляться таким утверждениям, но тот кто их печатал внутри мозга спросил: «Почему Саша купил амфетамин, а не еду?»
- Ну что, кузнечики?! Поскакали в комнату. Будем там играть и чувствовать мир, - продекламировал Саша.
Я почувствовал насколько в его словах много фальши. Словно это был и не Сашка, а амфетаминовое чудовище, которое сладкими словами завлекает в свой мир, чтобы там забрать единственное что у нас по настоящему есть, - наши жизни.
В коридоре я подумал, что было бы лучше запереться в своей комнате, дождаться когда наркотик выветриться, но друг скомандовал: «Не отстаем!».
В течении полутора часов мне пришлось наблюдать как Сашка кружиться по комнате, машет руками, дергает ногами, некрасиво улыбается. Когда он обращался ко мне, спрашивая: «Ну как?», я выдавливал улыбку, чувствуя при этом отвращение. Тася заняла дальний уголок дивана, со своего места, возле дверей, я мог видеть ее грустные глаза.
Мне не нравилось все, что происходит, мой маленький уютный волшебный мир, в котором я мог спрятаться рушился, более того я готов был сам взорвать его остатки, понимая, что если мы провели в наркотическом угаре четыре года, то наши судьбы действительно ничего не стоят.
Снова вспомнилась игра про корабль и капитана, что я могу ему сказать сейчас? Зачем я живу? Чтобы гнаться за бессмысленным кайфом, в котором мы прячемся от жизни?!
Мне хотелось к себе в комнату, сесть на пол и дождаться момента, когда организм справиться с отравой, - до утра, а может и до вечера следующего дня, если амфетамин качественный. Я вышел в коридор, услышал вопрос друга:
- Куда это ты ушел? Тебе что, брат, с нами не интересно?
Устроившись в центре комнаты, я стал смотреть на разноцветные волны, удивляясь, что раньше это пьяное неадекватное состояние вызывало интерес и восторг. Давление наркотиков временами исчезало и тогда я видел боль, которую скрывал сам от себя. Эта боль была во мне всегда, до наркотиков, до знакомства с Сашей, я помнил ее также давно как помнил себя. Это не физический дискомфорт, не нытье желудка, который получил некачественную пищу, не острое проникновение зубной боли и не тянущее давление похмельной головы. Моя боль это сгущенное, выращенное за годы взросления, сложенное в бесполезных попытках осознать непостижимый окружающий мир разочарование. Я разочарован в себе в своей жизни, в своей судьбе и в первую очередь в своих родителях. Кто бы они не были они не имели права бросать своего сына.
Мне захотелось вспомнить подробности того, как я маленький попал в участок. Пришлось долго сосредотачиваться и напрягать волю. Сколько я ни пытался, ничего кроме большой руки, в которой тонули мои пальцы, и кого-то большого и доброго рядом мне вспомнить не удалось.
Я вставал, чтобы походить по комнате и размять ноги, снова опускался в центре и ждал, сам не зная чего. Ближе к утру ко мне зашел Саша. Он, как всегда, скомандовал:
- Одевайся, бери рюкзак, нам пора двигать.
- Куда?, - Спросил я не имея желания куда-то выходить.
- За едой, ты же видел, в холодильнике пусто.
- Надо было деньги потратить не на дурь, а на еду. – пробубнил я.
- Ты что, борзишь, брат?
Прежде чем ответить я подавил волну негодования:
- Дай мне пять минут, мне надо собраться.
- Жду внизу.

20.
Улицу пронизывала предрассветная красота. Последние пару часов тишины перед началом городской суетливой дневной жизни казались чудом. Вот только я не мог соотнести себя с этим волшебством, я ничего не чувствовал, как будто был мертвецом, зомби. Я выполнял программу, ничего не переживая, бесчувственным телом пронизывая пространство мира. Микроскопическим остатком своей живой части я понимал, что должен чувствовать как утренний воздух наполняет грудь, как ноги отталкиваются от земли, как вдохновляет пение птиц и каким красивым мог бы быть восход, но я ничего этого не видел не слышал не осязал.
Мои предположения, что мы идем на овощехранилище сменились удивлением. Саша выбрал другое направление. Когда небо наполнилось утренней синевой мы были далеко от дома, на окраине города. Здесь двух этажные дома прятались в листве яблонь, перемешиваясь с рыжими постройками сараев и гаражей.
Я почувствовал толчок в бок, и через миг был прижат к стенке из потрескавшегося кирпича. Саша одной рукой держал мне грудь, а локтем другой давил горло. Прежде чем я успел понять, что происходит друг закричал:
- Ну что, урод, давай рассказывай, как ты нас сдал.
Боль в горле мешала сосредоточиться и осмыслить вопрос. Саша отпустил руки, отпрыгнул на пол шаг, бросился на меня, вдавливая плечи в стену.
- Говори, сука, что ты им рассказал?
- Кому им? Саша, что происходит?
- Ах, ты тварь!
Саша отпустил мои плечи, и ударил в живот. На миг я перестал видеть, и долгих пол минуты не мог дышать. Я присел на корточки и обнял колени. Наконец, когда способность сделать вдох вернулась, я решил, что если Саша ударит еще раз – брошусь бежать.
Сашка стоял в двух шагах, сжимая кулаки. Я прочитал в его глазах не ярость и не гнев, а обиду. Если друг на меня обижается с такой силой, значит по его мнению я совершил что-то по настоящему страшное.
- Саша, объясни, что происходит? – поднимаясь спросил я.
- Ты где был? – Зарычал он.
- У деда.
- У какого деда, Тимур? – Саша не говорил, он словно швырялся в меня пенящимися словами.
- У деда Андрея.
- И что же ты там делал?
- Сидел в сарае. Он меня запер.
- Тимур ты что, больной?
- Нет, я не вру.
- Хорошо, - произнес друг, успокоившись, а затем снова налетел на меня, схватил за рубашку и ударил обо стену. Я ощутил как щека зацепилась за острый край старого кирпича.
Мне удалось вырваться, потеряв при этом пару верхних пуговиц. Я сильно толкнул его в грудь и заорал:
- Я не вру! Эй! Послушай меня.
Саша не упал, от толчка, он даже не обратил на него внимание, сделав шаг назад, спросил:
- То есть ты хочешь сказать, что ты был не в ментовке?
- Нет! – Крикнул я.
- А кто нас тогда сдал, Тимур?
Я провел рукой по щеке, на ладони остался кровавый след.
- Саша, объясни, что происходит.
Друг смотрел мне прямо в глаза, но теперь мне не было страшно. Ситуация прояснялась и я не был виноват.
- Я не был в ментовке, я вообще ни с кем не встречался, не разговаривал, вообще ни с кем, ясно тебе?
- Сука! – Уже не в мой адрес, а куда-то в сторону выдохнул друг.
- Что происходит, Саша?
Он молчал достаточно долго, я просто стоял и ждал, периодически трогая щеку, пытаясь определить глубокая ли там рана. Наконец-то друг стал говорить:
- Помнишь того афганца с дурью?
- Теплица в сарае?
- Да!
- И что?
- В общем, - Саша вздохнул, прежде чем продолжить, - пресанули нас Тимур за эту дурь.
- Это как?
- А вот так. Ты куда-то делся. А вечером звонок в дверь. Я открыл, а там товарищ старший лейтенант в синей форме и улыбкой на пол морды.
- Ого! – удивился я.
- Он назвал мое имя и фамилию, сказал, что мне надо идти за ним.
Друг снова надолго замолчал. Я решил ничего не спрашивая дождаться продолжения рассказа.
- Мы вышли во двор. А там меня ждал этот афганец и еще один, такой же. Мент куда-то делся, а эти двое завели меня в подвал и там, Тимур, от****или меня так, что мне теперь страшно снимать перед Тасей одежду.
- Ого! – выдохнул я.
- Ого! – перекривлял меня друг, - они объяснили, что кустики, которые мы вырвали, это редкий селекционный сорт и каждая особь тянет на 5 тысяч гривен.
- Да ну! – мне не хотелось верить в эту историю, - не может конопля стоит так дорого.
- А это и не важно, брат. Расклад такой, что висим мы им теперь 15 тысяч и они знают где мы живем ну и мент этот… - Саша вздохнул и поджал губы.
- А как они узнали, что это мы?
- А вот как? – уставился на меня Саша.
- Саша, это не я, клянусь.
- Так где ты был?
- Я был у деда, у одного придурковатого старого деда. Я лучше тебе потом расскажу. Что нам делать теперь?
- Что делать? – Саша пожал плечами, - давай еды наберем, домой вернемся и там будем думать.
По поводу еды у Саши был простой и наглый план. Мы нашли сарай с замком на ржавых петлях, вырвать которые не составила труда. Внутри мы нашли банки с консервацией и два мешка прошлогодней картошки. Похоже, что картошку оставили, чтобы кормить свиней, она была мелкая, сморщенная и с проростками. Половину рюкзака мы заполнили ею, в оставшуюся часть вместилось 3 литровых банки с овощным салатом.

Тася ждала нас в кухне.
- Ты почему не спишь? – удивился Саша.
- Вас жду.
- Мы вернулись, у нас все хорошо. Правда, Тимур?
- Да, - ответил я и повернулся так, чтобы сестра не заметила царапину на щеке, - у нас килограммов пять картошки и салатики.
Пока Саша готовил ведро с бутылкой я спрятался в ванной, чтобы осмотреть щеку. Оказалось, что царапина незначительная и после промывания почти незаметная. Когда я вернулся друг уже делал первый вдох. Второй наперсток он зарядил для меня, но я отказался. Простое «нет, не хочу» которое я произнес вслух вызвало внутри целую бурю противоречивых чувств. Саша ответил: «Ну как знаешь.» и больше не предлагал, он сделал три захода, Тася – два.
Пока варилась картошка, мы решили ее не чистить, я стоял над кастрюлей с бурлящей водой и вдыхал аромат пара. Наконец-то проснулся настоящий голод и я мог наслаждаться предвкушением. Оказалось, что недельное голодание превращает мелкую сморщенную кормовую картошку, сваренную в кожуре, в необыкновенное блюдо, с незнакомым и в тоже время проникновенно известным вкусом.
Я съел две картофелины, потом еще две. Дальше мы открыли салат, но мне не понравился запах, по этому я не стал его есть, а съел еще две картофелины. После этого сказал друзьям, что хочу спать и ушел в комнату.
Как только я лег на диван в животе появилась сильная острая боль. Возможно не стоило так нагружать отвыкший от привычной работы желудок. Я лег на бок поджав колени к груди. Боль усиливалась, казалось, что тело разрывает медленная бомба. Когда боль доходила до своего остроконечного пика вспыхивал страх, что я испортил свое тело и оно теперь не сможет нормально функционировать.
Я постанывал и надеялся, что все обойдется. Через час боль прошла, но уснуть не удалось, в крови все еще был Андрюша, вместо сна я проваливался в тягучие и неприятные обрывки невнятных воспоминаний. Каждый обрывок прошлого был пропитан грустью и обидой. Мне не хотелось признаваться, что обижаюсь я на свою судьбу, странную неуместную и никому не нужную. Как будто если я выпущу такие мысли из головы и их увидит моя судьба, то поведет меня в еще более странную и сложную жизнь.
Пока я лежал грусть стала главной составляющей моего естества, превратившись из эмоционального переживания в физическое, еще чуть-чуть и я мог бы потрогать ее руками. Тяжесть в районе груди перетекала в идеи, что ничего в жизни изменить невозможно. Теперь я стонал не от боли в животе, а от колючих мыслей. Между этими мысленными колючками мелькала идея, о конопле в кухне, если прием наркотика хоть на чуть-чуть снизит внутреннее давление, то почему бы это не сделать?
Проходя по коридору сквозь полуоткрытую дверь я увидел друзей, они спали обнявшись.
Трава ожидала меня на столе в красочном бумажном пакетике. Набирая воду в ведро я пытался уговорить себя, не делать это. Придумывал идеи, что возможно победить грусть как-то иначе, например можно было бы выйти на улицу и долго гулять. Но руки продолжали совершать отрепетированные действия. Когда бутылка погрузилась в воду, с щепоткой травы в наперстке, я сказал сам себе:
- ну что же, посмотрим что будет.
Ни первый ни второй дох ничего не изменили, грусть не собиралась уходить. Зато после четвертого все, что меня угнетало выключилось. Не только обида, и угнетающее состояние исчезло, поменялся ход размышлений.
Теперь я был точно уверен, что все сделал правильно, и моя судьба такая какая есть прекрасная и единственная. Кроме этого просматривалась уверенность, что в жизни меня сопровождает некая высшая сила, и она ведет меня в счастливое будущее. Чтобы туда попасть мне не надо совершать никаких особых усилий, можно просто довериться и плыть по течению.
Я сделал еще один вдох, чтобы закрепить уверенность в себе, после чего вернулся в комнату, снял одежду и счастливый лег спать.

21.
Разбудил меня Сашка, он тряс меня за плечо.
- Тимур?! – услышал я его полушепот.
- Что? – мне хотелось досмотреть красивый сон.
- Я все понял!
- Что?
- Идем, - сказал он.
- Куда?
- В кухню.
Пришлось открывать глаза, натягивать футболку и штаны.
В кухне Саша насыпал травы в наперсток, набрал дым в бутылку, протянул мне:
- Давай!
Я сделал вдох, потом еще и еще. Это позволило полностью проснуться и ощутить огненную бодрость.
- Это Леха нас сдал.
- Как это Леха, - не понял я.
- Мы ему отнесли 20 коробков с товаром, - то, что Сашка пытался говорить в пол голоса выглядело смешно, он был похож на школьника, который открывает приятелю по парте тайну о том, кто дал списать домашнее задание.
- И что?
- А то! Если афганец дружит с ментами, значит бизнес у него серьезный.
- А причем здесь Леха?
- А при том, что город у нас не такой большой и все друг друга знают, Леха может брать товар у афганца.
- Возможно и что?
- Они могли прижать рыжего урода и выяснить не пытался ли ему кто-то продать большую партию дури.
Я не ощущал такого возбуждения как мой друг, по сути мне было все равно, как вышли на Сашу. Меня больше интересовало есть ли та необъяснимая сила, присутствие которой я ощущал вчера. Она был незримо рядом и желала мне добра. Все остальное меня не интересовало, друг который попал на деньги, суетливые земные проблемы, Леха с его противозаконным бизнесом, и мужик в полосатой майке - никто из них не знал и не должен был знать про мою силу, про мои открытия.
- Я предлагаю к нему сходить, - продолжал Саша.
- Зачем?
- Как это зачем? – прошипел Саша, - надо объяснить товарищу, что он не прав, что своих не сдают.
Я подумал, что Рыжий Леха никогда и не был своим, это просто торгаш, которому все равно кто его покупатель, но сказал другое:
- Нет, Сашка! Надо найти деньги и вернуть. А Леху трогать не надо. Тем более, если он берет товар у афганца, они за него подпишутся.
Друг взъерошил себе волосы.
- Ладно. Мне надо подумать еще.
- Думай, Саша, а я пойду прогуляюсь.
Саша стал готовить себе наперсток, а я вышел в коридор, а потом в подъезд и на улицу.
Я знал куда мне необходимо отправиться, и несмотря на страх я добрался до овощехранилища быстрыми шагами. С дороги был виден Марс, лошадь паслась. Вряд ли ее тревожили человеческие судьбы и людские проблемы. Поле я пересек вприпрыжку, перескакивая через густое разнотравье. Огород деда выглядел ухоженным, картошка прополота, на кукурузных стеблях красовались крупные початки.
Я прошел мимо пирамиды, которую недавно сам соорудил из старых вещей. Обратил внимание, что выбитая дверь так и осталась открытой. Хозяина я нашел в саду, он что-то выкапывал и не заметил моего приближения. На всякий случай я не стал подходить близко, остановился в десяти шагах.
- Дед, Андрей! – выкрикнул я, хотя для этого пришлось собраться духом.
Старик повернулся, знакомым жестом поправил кепку.
- А, Тимур! Молодец, что пришел, - прежде чем продолжить он выбрал пару лопат земли из ямы, - стойло открыто, Марс гуляет, иди чисть.
- Вы правы, - подойдя немного ближе произнес я.
- Прав, в чем?
- Я – наркоман.
По дороге к деду я прокручивал в мыслях, что скажу это и постараюсь объяснить о силе, которая не принимает отказа, я удивился насколько тяжело произносить эти слова вслух. Сразу как только слова превратились в звук и вырвались наружу я почувствовал облегчение, словно теперь мне нет необходимости удерживать внутри страшную тайну.
Старик воткнул лопату в землю, подошел ко мне и протянул руку.
- Спасибо, что сказал это, потом заглянул мне в глаза и добавил улыбаясь, - а ты под градусом?!
- Да, я немножко.
- Множко, немножко, а остановится ты не можешь.
- Да. По этому я и пришел.
- Хочешь чтобы я тебя запер?
- Нет. – я сделал шаг назад. – Я пришел поговорить.
- Иди за мной.
Хозяин направился к дому, я за ним. Проходя мимо ямы я заметил, что она прямоугольная и длинная, и совсем не глубокая. Дед Андрей приказал подождать возле стола, сам скрылся в доме. Вернулся с двумя кружками и чайником, из носика которого шел пар, снова ушел в дом. Я опустился на лавочку. Когда старик снова вышел, он держал сахарницу и потрепанную книгу в темно-синей обложке.
Дед Андрей молча налили чай, меня порадовал травяной аромат, сказал, чтобы я насыпал себе сахара сколько захочу, и добавил:
- Это судьба, Тимур, что я храню эти фото столько лет именно в этой книге.
Я прочитал на обложке: «Тимур и его команда». В детском доме тетка Люда читала нам эту книгу вслух, я смутно помнил содержимое. Старик извлек черно-белый фотоснимок и дал мне. На фото как-то воздушно открыто и по доброму улыбался черными густыми волосами и живыми глазами. Сначала я подумал, что это дед Андрей в юности, но если бы это был он фото должно было бы выглядеть гораздо старше.
- Это мой сын Михаил, - сказал старик, - это он сразу после школы, ему здесь 17 лет.
- А где он сейчас? – спросил я.
- А это, - старик протянул другое фото, - тоже он, здесь ему 25.
Со снимка на меня смотрели пустые ничего не выражающие черные глаза, обрамленные худым лицом. На сухой коже в некоторых местах просматривались темные пятна. Губы, которые на первой фотографии улыбались ,на второй выражали надменность и презрение. Парень на втором снимке был коротко пострижен и это дополняло неприятное впечатление.
Я понял почему дед Андрей показал мне эти снимки. Во мне вспыхнула паника, ведь я за четыре года наркотических экспериментов тоже мог сильно измениться.
- Он умер? – Догадался я.
- Его нашли на заброшенной скотобойне. – Прежде чем продолжить, старик ложечкой выловил из чашки травинку и стряхнул ее на землю. – мед-эксперт сказал, что смерть наступила в результате передозировки, а я знаю, что убило его одиночество.
Дед Андрей замолчал, я ждал пока он продолжит.
- Мы с его матерью ничего не замечали, ведь у нас мальчик был спортсмен, победитель нескольких турниров по легкой атлетике, сам себе чемпион. Я был увлечен работой, мать занята хозяйством, а потом в доме стали пропадать деньги. Я дурак до последнего не хотел верить правде. Надеялся, что он просаживает их на девок, в крайнем случае проигрывает в карты. Я ни разу не спросил зачем они ему. Ни разу, понимаешь?
Я кивнул.
- Я все списывал на юношество и спесь в заднице. Даже с матерью ругался из-за него. Доказывал, что он повзрослеет и образумится. Позволил жить ему как он хотел, дал слишком много свободы и никогда не расспрашивал про его жизнь. – старик забрал фотографии, вложил их в книгу, - вот такая история Тимур.
Потом продолжил:
- Ты давай, пей чай.
Я сделал глоток. Мне хотелось задавать вопросы: что он употреблял? Как и почему это началось? Кто были его друзья и где он доставал наркотики? Но я не решился выпускать вопросы наружу, спросил только:
- А где ваша супруга?
- Света что ли? Жива она. После того как похоронили Мишу мы перестали с ней общаться, не могли друг другу смотреть в глаза. Она собрала вещи и вернулась жить к матери.
Я сделал еще глоток, хозяин продолжал говорить:
- Ты прости меня за тюрьму за эту. Не знаю о чем я думал в тот момент. С этой дрянью надо бороться по другому.
- А как?
- А как я не знаю. После смерти Миши мне надо было во всем разобраться. Я поехал в наркологическую клинику, познакомился там с некоторыми врачами. Так вот там мне рассказали, что никакой гарантии освобождения от зависимости нет. Многие после длительного лечения все равно возвращаются в эту западню. Сами возвращаются, никто их не заставляет. Вот ты, Тимур, зачем это делаешь?
Сначала я спрятался, поднял чашку и стал дуть на воду, раздвигая плавающие травинки, ответил не сразу:
- Мне нравится состояние.
- Пьяная эйфория отравленного мозга?
Я промолчал на его резкое заявление.
- Вот ты сегодня что-то принял. Тебе понравилось? Ты взлетел? Почувствовал себя героем? Плясал как демон или смеялся без остановки, что с тобой происходило?
Меня обижал его тон, но я ответил:
- Нет. Ничего такого не было.
- А что было?
- Ну… - выдохнул я, - я как бы собой стал.
- Собой стал! - Дед Андрей обнажил лысеющую голову, положив кепку рядом с чайником, - да ты хоть понимаешь, что ты собой стал тем, кто никогда это дерьмо в рот не брал?!
- Это как?
- А вот так! Это только в начале ты в экстазе, у тебя кайф, измененка. А потом тело привыкает, да так привыкает, что жизнь без наркотиков кажется адом. И все. Потом ты делаешь это только для того, чтобы вернусь себе нормальное состояние. То нормальное состояние, которое у человека без наркотиков постоянно. Понимаешь теперь?
- Не очень.
Я вспомнил о своих вчерашних изменениях. Да, прошла боль, резко исчезла грусть, но кроме этого было еще что-то, волнующее ощущение настоящего волшебства, которое дарит себя мне. Я был уверен, что это ощущение недоступно тому, кто никогда не пробовал наркотики. Возможно, можно было бы курить траву реже.
- Есть причина, - продолжил старик, - по которой ты и другие наркоманы продолжают это делать. Найди ее, найди эту причину.
- Хорошо. – Согласился я чтобы остановить его напор.
- Допил чай? – Спросил хозяин поднимаясь и возвращая кепку себе на макушку.
- Еще нет.
- Допивай и убери у Марса.
- Хорошо.
Чай остыл, хватило трех больших глотков, чтобы опустошить кружку. В стойле давно не убиралось, навоза накопилось много. Где-то через час монотонной работы я вспотел и устал. Мне не хотелось прерываться на отдых, понадобилось усилие, чтобы закончить работу. В этот раз жилище Марса было убрано не так тщательно.
В саду я вымыл руки, смочил лицо холодной водой, заметил что в этот раз смог сохранить в чистоте обувь. Хозяин продолжал копать яму, теперь она была глубиной по колено. Я подошел к нему, чтобы сообщить что все сделано.
- Хорошо, Тимур, спасибо.
Я ждал, что он отправится в дом, чтобы заплатить за работу, но дед Андрей сказал:
- Денег не дам. Все равно потратишь их на дурь.
- Хорошо, - ответил я, почувствовав укол обиды. – до свиданья.
- Ищи причину! – Сказал старик напоследок.
Сразу за калиткой, на прогретой солнцем улице, меня поджидала грусть. Она навалилась всем своим весом, рассказывая о моей маленькой, незаметной и никому не нужной жизни.
Я решил, что было бы здорово, если бы у меня была мечта, она поддерживала бы и придавала сил. Стимулировала бы действовать, наполняла жизнь смыслом. Я стал вспоминать мечталось ли мне в детстве. Все что вспомнилось, - это обжигающее болезненное желание, чтобы родители меня все таки нашли, чтобы забрали меня домой. Это желание сопровождало меня вплоть до выпускного вечера, после которого я получил на руки свои документы и стал хозяином своей жизни. Сразу после этого мы с сестричкой переехали жить к Саше, и я настолько воодушевился его идеями и стремлениями, что ничего своего выдумывать не стал.
Еще в детском доме я мечтал, чтобы у меня был свой велосипед, и чтобы можно было выезжать за ворота детдомовской территории. Мне стало интересно, что было бы если бы велосипед появился у меня сейчас?! Я мог бы поехать далеко за город, например, к речке, или стал бы исследовать окрестные села. Или вообще мог бы путешествовать по стране.
Все эти мысли не вызывали радости, велосипед так и остался неосуществимой мечтой, а моя одинокая пустая жизнь переправила меня из общей спальни на втором этаже в свою комнату в квартире многоэтажного дома. Со времен жизни в детском доме ничего не изменилось, только забор моей территории стал шире и призрачнее.
На середине пути к дому мечта появилась, она была простой естественной и очень знакомой. Мне мечталось, что Саша не выкурил всю траву, а значит я смогу перейти в просторы внутреннего волшебства и там от всех спрятаться. Одновременно с этим желанием вспыхнул гнев на самого себя. Я сердился, что так легко сдаюсь. Оставшуюся дорогу к дому эти два голоса спорили друг с другом, вызывая то отвращение, то боль, то обиду. Мне как будто надо было выбрать кто из них прав. Я сначала вслушивался в аргументы одного голоса, находил в них достоинства и изъяны, затем слушал второй голос и понимал, что и здесь есть свои плюсы и минусы. Как в этом споре возможно принять правильное решение было не понятно.
Наибольшее успокоение принесла идея, что если будет что, то покурю, а если Саша все использовал, то и спорить незачем. Правда, я понимал, что если конопли вдруг не окажется, мне придется запереться в комнате и отдаться грусти полноценно.
Дома меня ждал очень радостный сюрприз. Тася и Саша были дома, я заметил их обувь. Закрытая дверь в их комнату говорила о том, что друзья или спали или занимались любовью. В кухне на столе лежала развернутая газета, а в центре ее кучка сухой перетертой на скорую руку травы. Эта кучка была размером в два или даже три коробка. Я понял, что не стоит гадать откуда взялась конопля, а лучше поблагодарить мир за такой подарок.
Минут через десять я уже был в своей комнате, сидел в центре на полу и переживал приливы счастья и успокоения. Я пытался найти хоть одну грустную идею, но их не было, ни одной. Это удивляло: почему здесь и сейчас я не страдаю от одинокой неуместности, от того что я оказался не нужен своим родителям и что у меня нет мечты.
Если все дело в наркотике, если это он растворяет мысли, то сами мысли, то что кажется призрачным абстрактным фоном имеют ту же природу, что и вещества в конопле. А значит, - мысли это набор химических соединений, как магниты в магнитофонной ленте, или как микроскопический текст на бумажных полосках.
Размышляя так я испугался неожиданной догадке: кто тогда видит и слышит мысли? Ведь не может быть такого, чтобы одно химическое соединение наблюдало за другим химическим соединением, а значит тот кто видит мысль еще более абстрактен и призрачен. Мне понадобилось усилие воли, чтобы разорвать эту логическую нить, т.к. она вела к идее, что все, что я знаю о себе как о Тимуре, - это набор различных по качеству мыслей, а значит я не только не Тимур, но имею необъяснимую и страшную природу. От одного  лишь намека на ощущение себя безымянным призраком становилось жутко.
Я ходил по комнате, повторяя: я Тимур, парень, мне 21 год, у меня есть тело и множество мыслей про жизнь. Я понимал, что останавливаться нельзя, стоит замолчать хоть на пол секунды, как в эту паузу ворвется ужасная тайна, которую мне знать пока еще рано.
В комнату вошел Саша, он меня спас, выдернул из зоны потери идентификации фразой, которую я не сразу понял:
- Я был у владельца теплицы.
- Ты о чем?
- Я ходил к афганцу домой.
- И что?
- Нормальный оказался мужик.
Мне стало понятно откуда в доме появилась трава.
- Он простил долг?
- Нет. – Прежде чем продолжить Саша опустился на мой диван. – Он дал одну интересную наводку. Если все сложиться нам хватит и долг вернуть и нам еще останется.
То, что друг сказал меня напугало.
- Саша, не надо!
- Почему вдруг?
- Это все может плохо закончится.
- Может плохо, а может и не плохо. Не паникуй, Тимур, все под контролем. Тем более на дело идти нам не завтра. Успеем все обдумать как следует.
- Нам? – испугался я еще сильнее.
- Да. Одному мне там не справится. Ну и дурь мы вместе скурили, так что брат, мы в одной лодке.
- Саша давай что-то придумаем другое, - мне совсем не нравилось то, что предлагает друг.
- А что тут придумаешь?
- Давай я устроюсь на работу.
- А куда тебя возьмут, на 15 тысяч? Максимум что ты сможешь получить это полторушку, курьером бегать по городу.
- Ну вот, - обрадовался  я такой идее, - за 10 месяцев можно скопить.
- Тимур! – оборвал Саша мою радость, - расслабься, у нас все получится и денег хватит потом надолго.
Друг поднялся, выходя из комнаты добавил:
- Ладно, брат, давай,  я все обдумаю и тебе расскажу. Веселись.
Саша вышел из комнаты, но мне было не до веселья, я чувствовал давление информации, которой было слишком много для меня одного. Я ощущал всем телом, как на наш маленький уютный мирок движется большая беда, сможем ли мы ее избежать?
Я решил. Что пока Саша будет готовить свой план, я смогу найти деньги. Я чувствовал, что это возможно сделать, нужно было только как-то правильно повернуть рычаги управления, найти какой-то один верный ход. Я был переполнен силой, мне хотелось действовать сразу. За окном уже темнело, а значит ждать пришлось бы до утра. Мне нужна была бумага и ручка, чтобы зафиксировать вдохновенные идеи. Мое сердце переполняла уверенность, что если получится найти чем писать и на чем писать, то я напишу что-то правильное, какую-то важную подсказку, а значит завтра утром буду знать как действовать.
Я вышел в подъезд. На первом этаже, возле почтовых ящиков угол занимала картонная коробка для мусора. Среди скомканных пачек из под сигарет, двух пивных банок и шелухи от семечек мне удалось раздобыть рекламу про утепление балконов, обратная сторона которой была маняще белой.
Вернувшись в квартиру я заметил, что часть боевого задора улетучилась, но даже если я растеряю его весь, пока буду искать карандаш, смогу восполнить состояние сходив к кучке конопли в кухне. Ручка нашлась быстро, в одном из шкафчиков в коридоре. Наконец-то можно было сделать, то, про что я так долго думал: записать мысль.
Я уселся посреди комнаты, положил лист на пол, и ручку рядом. Воображая себя полководцем, который готовит войска к великой битве я записал: «Нельзя осуждать пустой колодец за то, что он не дает воды. Надо идти искать новый колодец. Но глупая надежда, что пустой колодец однажды наполнится заставляет сидеть возле него и ждать. Или это страх? Страх не найти воды. Почему тогда не страшно сидеть и ждать?» На этом мысль закончилась. Мне понравилось написанное, хотя я не очень понимал смысл этих строк.
Я сидел рядом с бумажкой достаточно долго, и ничего кроме: «Нас всегда держит в рамках глупая надежда» написать не удалось. Я стал размышлять: на что надеюсь я? Что такого я ожидаю от жизни, из-за чего не действую, как надо. Дальше я стал размышлять на тему: А как надо действовать? Найти работу? Жить как все?
Очень быстро эта мысленная карусель утомила. Я залез под одеяло, включил Tiesto и очень долго рассматривал процесс, в котором звук становился разноцветными картинками в пространстве моего воображения.

22.
Я почти не спал. Мешали мысли как сложилась бы моя жизнь, если бы мне посчастливилось вырасти в семье. Получил бы родительское воспитание, любовь и заботу. С другой стороны приходили воспоминания о детстве в детском доме, когда я тайком пробирался в спальню девочек, чтобы обнять перед сном Тасю. Мы могли долго не спать, выдумывая разные истории как спасаем планету от разрушений.
Где это вдохновение сейчас? Почему мы спрятались в этой квартире и даже не стремимся выйти навстречу миру? Стены моей комнаты мне показались прутьями клетки, за которой моя свобода и возможность обрести мечту.
Когда ночь посветлела, сдаваясь наступающему утру я встал. Прежде чем войти в кухню долго умывался, наблюдая знакомое внутреннее противоборство. Хотелось ли мне наркотика? Нет! Почему тогда вместо того, в мыслях рисуется как я наполняю ведро, направляя струю на стенку, чтобы шум льющейся воды не разбудил друзей?!
Необходимо было что-то поменять и я принял решение больше не курить с друзьями. Их способ веселится перестал мне нравится, пустая трата жизни в ложном экстазе ничего не дает. Я придумал, что теперь употреблять коноплю буду в одиночестве, сосредоточенно и с делом. Что именно я буду делать не имело значения. Важно чтобы теперь течение времени поменяло свой маршрут, в первую очередь это означало что пользоваться ведром и бутылкой мне больше нельзя.
Пусть Саша и Тася думают, что я завязал, тогда и у них тоже будет шанс вырваться из когтей зависимости. Дальше мне нужен свой запас наркотика. В кухне я нашел  коробок спичек, высыпал спички на улицу, через форточку, коробок набил травой. Кучка в центре газеты стала меньше, но все равно осталась достаточно большой, поэтому, спрятав коробок в карман, я пересыпал горсть конопли в журнальную вырезку, обнаруженную на полу возле холодильника.
Теперь нужно было выдумать приспособление для курения. Мне пришла идея, что можно вырезать в картошке небольшое углубление, какое получается если удалить подгнивший участок. Если сбоку к углублению пробить тонкое отверстие – получится что-то вроде небольшой трубочки для курения.
Я так и сделал. Нашел картофелину покрупнее и потверже. Вырезал углубление. Отверстие пробил стержнем, который извлек из ручки. Когда трубочка была готова я понял, что теперь мне не обязательно курить дома. Можно подняться на чердак и все сделать там. Прихватив с собой зажигалку и тихо обувшись я вышел в подъезд.
Меня переполняло волнение, будто я делаю что-то незаконное, но при этом, необходимое и правильное. Пространство под крышей наполнилось прохладой и пылью. Пахло голубиным пометом. Несколько пернатых жителей недовольно воркуя в сторону нового соседа, вылетели через окошко.
Прежде чем устроится на балке я спрятал коробок в темном углу, прикрыв его осколком кирпича. Чтобы почувствовать перемены мне пришлось забивать картофелину дважды. Дальше я ощутил знакомый прилив сил и не дожидаясь потери самоидентификации спустился вниз.
В этот раз городской шум смешивался с радостью, открывая тысячи возможностей. Чтобы отыскать их нужно было плыть по течению. Я не понимал, что значит «плыть по течению», по этому разрешил ногам идти туда, куда они хотят. Я шел наблюдая смену деревьев машин и кварталов. Все вместе выглядело невозможным волшебством. Я не понимал, как так получается, что угрюмый бомж, разрывающий мусорник в поисках добычи, бабушки, вдохновенно жалующиеся на жизнь и человек, что-то доказывающий в мобильный телефон, в моем сознании складываются в гармоничный и любящий меня мир. И особенно удивляло, что независимо от понимания – это происходило. Стоило только расслабится и посмотреть по сторонам.
Я ходил очень долго. Наблюдал. Спрашивал себя: где же мое место в происходящем? В одном кармане брюк терлась об ногу картошка-трубочка, в другом зажигалка и конопля в бумажном свертке. Когда солнце добралось до западной стороны я оказался возле магазина канцтоваров. Оглядываясь по сторонам – не встречу ли деда Андрея – я зашел во внутрь. Меня встретила другая продавщица. Она сразу понравилась. Темные длинные волосы туго стянутые в хвост, открывали выразительны и спокойные глаза.
Как только я зашел – она поздоровалась. Я обратил внимание насколько она уверено упирается тонкими пальцами в стеклянную витрину.
- Какие у вас есть блокноты?
Девушка отвернулась, чтобы достать четыре разных блокнота. Один со смешным детским рисунком на обложке, два строгих в твердом синем и оранжевых переплетах и кожаный ежедневник.
- Четырнадцать, двадцать, двадцать и сорок три, - заявляла она выкладывая товар на прилавок.
Я решил, что заберу самый дешевый, хотя если бы здесь торговала рыжая толстуха, то ушел бы с дорогим ежедневником.
- Покажите, пожалуйста, еще наклейки.
Про наклейки я сказал потому, что ящик с ними находился внизу в углу, чтобы их достать ясноглазой продавщице пришлось бы отвернуться и наклонится.
- Вам для девочки или для мальчика?
- А Вы покажите и те и другие.
Как только она отвернулась, я вышел, прижав к груди приобретение. Прошагав до конца дома, я свернул за угол, дальше через двор, пересекая детскую площадку, на которой мама отчитывала сына за то, что тот бросается песком.
Заскочил в аптеку, чрез широкое окно осмотрел улицу, убедившись, что меня никто не преследует. Аптекарь, тоже девушка, сидя на стульчике возле кассового аппарата, читала книгу. Даже если она и заметила посетителя, т.е. меня, книга вызывала больший интерес.
Я собирался выйти но заметил возле пластикового контейнера для чеков шариковую ручку, в прозрачном корпусе с синим колпачком. Ручка мне была нужна.
- Здравствуйте, - поздоровался я.
Девушка аптекарь дочитала предложение, закрыла книгу и поднялась ко мне.
- Добрый день .
- Мне надо что-то для спины.
- У вас растяжение?
- Это не мне а моему деду, он еле ходит.
- Я поняла.
Она отвернулась, чтобы открыть один из белых аптечных ящичков, а я стянул ручку. Когда девушка положила передо мной какую-то мазь в светлом тюбике, ручка уже спряталась в моем кармане. Воодушевленный победой я не стал убегать, решив немного поиграть этот спектакль.
- А что она делает?
- Снимает боль в пояснице.
- Ее надо втирать? – я всматривался в мелкий текст на упаковке, опустив голову, чтобы скрыть улыбку.
- Да, там инструкции есть.
- Дорогая?
Девушка пожала плечами, посмотрев на меня.
- Пятьдесят семь гривен.
Я потянул губы вверх, сжав их в тонкую полоску, выражая своим видом понимание именно такой стоимости.
- Хорошо, спасибо, - я вернул лекарство и вышел на улицу.
Настроение светилось радостью и сочеталось с солнечной городской жизнью. Для полного счастья осталось найти укромное место и забить картошку коноплей.

23.
Следующие три дня разворачивались по похожему сценарию. Я просыпался утром, заглядывал в комнату к друзьям, немножко смотрел как они спят. Одевался, поднимался на чердак, выкуривал две или три картошки, выходил на улицу. Блокнот помещался в задний карман брюк, по этому он и ручка путешествовали вместе со мной. Один раз я даже сделал запись: «Мыльный пузырь круглый, потому что это самая удобная форма для уравновешивания всех сил, которые создают эту форму. Таких сил три – внутренняя, внешняя и пограничная. Таким образом, через равновесие этих трех сил, можно рассматривать любую форму, будь то форма автомобиля или пирожного из кондитерского ларька.» Я не понимал к чему эти слова, и как они могут помочь найти 15 тысяч долга.
Вечером, вернувшись домой, я некоторое время наблюдал как Саша и Тася курят коноплю через бутылку. На Сашино предложение присоединиться я отказывался, а когда они закрывались в комнате, забивал картошку и ложился спать.
За эти дни ни Сашка, ни сестричка не спросили где я пропадаю и почему отказываюсь от травки. В конце концов мой запас закончился. Остатки я докурил вечером, а укладываясь спать обрадовано придумал, что вечером меня ждет новая жизнь. Но утром, вместо обещанного чуда, меня поджидала грусть и чувство безысходности.
Прочитав запись в блокноте и изучив рисунки, которые появились на страницах во время прогулок, я подумал что все это похоже на самообман. Я словно специально ищу особое состояние или необычное, якобы волшебное, действие, для того чтобы не замечать свою бестолковость. Мне не хотелось в это верить, но все мое счастье, все мои надежды и радость ощущения жизни помещались в спичечный коробок наполненный ядовитым растением.
Можно было весь день пролежать в постели, а вечером совершить очередное путешествие вместе с друзьями. Я решил идти к деду Андрею. Вряд ли он подскажет что-то стоящее, но чистка стойла меня как минимум отвлечет.
По дороге к овощехранилищу я рассматривал мир. Солнце светило так же ярко как предыдущие дни, но теперь его лучи раздражали. Прохожие выглядели угрюмыми, любовь исчезла. Каждый встречный был озабочен своим маленьким делом.
Я задавался вопросом: куда исчезло волшебство? Если это действие наркотика, если мир преображался под воздействием особого вещества, значит весь мир, который я воспринимаю устроен так же как и мысли и это такие же слова напечатанные на пергаменте мозга. От этих идей делалось тошно.
Если жизненная драма, которая кажется внешним миром – не более чем буквы ползущие по внутреннему экрану, то мне никогда не выбраться из этого кошмара.
Деда Андрея нигде не было. Марс жевал в поле траву, стойло было открыто. Я решил, что хозяин в доме, по этому взял лопату и собрался приступить к уборке. Я заметил в саду возле ямы, которую копал дед Андрей большую кучу земли. Яма, судя по ней, была глубокой. Мне захотелось узнать зачем она нужна.
Продолговатая яма была очень похожа на могилу. Подойдя ближе, я испугался. Хозяин лежал в ней, сложив руки на груди, сжимая кепку в кулаке, его глаза были закрыты. Присмотревшись я заметил как поднимается и опускается его грудь от дыхания.
- Дед Андрей, - позвал я.
Старик открыл глаза.
- Здравствуй, Тимур.
Мне хотелось спросить: «что вы там делаете?» вместо этого я сказал, что пришел убрать у Марса. Хозяин поднялся одел кепку. Яма оказалась глубиной ему по плечи. Мне стало интересно, сможет ли старик оттуда выбраться, но он уперся одной ногой в отвесный срез, рукой схватился за пучок травы и через секунду уже стоял передо мной.
Мне стало неуютно когда он приблизился, чтобы рассмотреть глаза.
- Трезвый?
- Трезвый и злой, - согласился я.
- Это хорошо, что злой. Идем.
Хозяин сопроводил меня к стойлу и выдал лопату. Уборка длилась долго. Хотелось все сделать очень качественно, к тому же я заметил, что если уговаривать себя не торопиться и каждое движение совершать медленно и внимательно – в теле вспыхивает миниатюрный огонек радости.
Закончив работу и умывшись я направился к дому. На столе меня ждал чайник, две чашки, тарелка с ложкой и закопченный горшок с кашей или супом, при виде еды я обрадовался.
Хозяин скоро появился. Я не решился сесть за стол, ожидал его стоя, наблюдая раздражающую усталость. Выйдя из дома дед Андре спросил:
- Почему стоишь? Давай, присаживайся.
В руках он держал бутылку водки и две рюмки.
- Хочешь выпить?
Я пожал плечами.
Наливая суп дед Андрей спросил:
- Когда ты последний раз принимал свои меняющие сознание вещества?
Я не стал обманывать:
- Вчера.
- Понятно, - вздохнул старик. Открыл бутылку, налил себе рюмку, выпил, - что чувствуешь?
Я не понял вопрос, по этому снова пожал плечами.
- Сердишься на меня?
- За что?
- Что я сам выпил, а тебе не налил.
- Нет. Я не люблю водку, к другому алкоголю я тоже равнодушен.
- А если бы я сейчас травку курил, чтобы ты чувствовал?
Я опустил голову, стал рассматривать суп, но старик забрал тарелку, придвинув ее к себе.
- Хочешь есть?
Эта игра слишком быстро забирала остатки хорошего настроения, но я сдержался и как можно спокойнее ответил:
- Да, хочу.
- Так зачем ты это делаешь?
- Ем? – удивился я.
- Долбишь.
- Я не знаю.
- Ты это делаешь потому, что ты болен, болезнь называется наркотическая зависимость.
- Но тогда мы все больны.
- Это почему?
- Потому, что мы все зависим от еды, от воздуха, мы не можем жить без этого.
Дед Андрей улыбнулся:
- Да, слышал я такие доводы, но вот что я скажу. Ты когда пробовал травку первый раз?
- В детском доме, незадолго до выпуска.
- Сколько ты покурил?
Я вспомнил как это было. Один из первых весенних дней. Повзрослевший Сашка уже не лазил через забор, а заходил через центральную калитку, как к себе домой. Сестра уже была влюблена. В этот день мы ждали его на спортивной площадке во внутреннем дворике. Он улыбался, сообщая что готов предложить нам особое переживание, которое изменит отношение к миру.
Я ответил деду Андрею:
- Мы покурили один косячок на троих.
- Что было с тобой после этого? Что ты чувствовал?
Я стал вспоминать. Сначала ничего не произошло. Мне понравился запах конопляного дыма. Потом я как будто уснул, на пол секунды. А когда проснулся мир стал другим. Вслух я сказал:
- Ничего особенного не чувствовал. Рассматривал муравьев, которые бегали по асфальту. Мне казалось что я понимаю их язык.
- Хорошо.
Хозяин налил себе еще одну рюмку, предложил и мне, но я отказался.
- Что ты принимал вчера?
Мне не хотелось рассказывать. Старик настаивал:
- Что это было? Травка? Или может нюхал что, или может ты колешься?
- Я не колюсь, - обиделся я.
- Ну, до этого не так далеко. Достаточно попробовать один разочек. Ведь это интересно попробовать что-то новое, что-то что вставляет сильнее. А потом от этого неземного кайфа ты отказаться не сможешь.
Я поджал губы. Дед Андрей вернул мне тарелку.
- Ешь давай.
Я принялся за суп. Он успел остыть и оказался не таким вкусным как я представлял, не хватало соли. Дед Андрей продолжал спрашивать:
- Так чем ты убивался вчера?
- Коноплей.
- Сколько ты выкурил?
Пока я молчал, а старик ждал ответ, я успел скушать три ложки супа.
- Сколько ты вчера выкурил? – настаивал он.
- Если считать за целый день, - начал я
- То есть это был не один раз?
- Да, - выдохнул я.
- Сколько?
- 4 картошки.
- Что значит картошки? Это что название такое?
Я положил ложку в тарелку. Желание кушать совсем исчезло. Извлек из кармана сморщенную картофелину с черным прогоревшим углублением для травы. Старик взял ее в руки, стал рассматривать.
- Это ты сам выдумал?
Я молча пожал плечами, потом кивнул.
- И сколько здесь помещается травы?
- Я не знаю.
Я пытался подсчитать сколько раз я курил за три дня. Старик уточнил:
- Сколько из одной картошки можно сделать косячков?
- Наверное два.
- Два! – Старик снял кепку провел ладонью по макушке. – вы курили один косяк на троих. Т.е. ты начал с трети косячка. А вчера выкурил четыре картошки.
Прежде чем он объявил результат я успел подсчитать сам.
- Твоя доза за эти, сколько ты говоришь 4 года?
Я кинул.
- Твоя доза увеличилась в 24 раза.
Я не просто увидел прирост необходимой для кайфа дозы. Со времени первого косячка в мою жизнь вошел амфетамин, странная тягучая жидкость, были колеса экстези. Но мне хотелось защищаться от нападок старика.
- Все равно мы все зависим от еды и от воздуха.
- Да! – почти выкрикнул хозяин, - да, Тимур. Но мне не надо вдыхать кислорода в 24 раза больше чем тогда, когда я сделал это первый раз. Мне не надо съедать 24 тарелки супа. И тебе тоже.
- Так что мне делать? – спросил я.
- Завязывать, Тимур.
- Как?
- Как? – старик закрыл бутылку и вместе с рюмками отодвинул ее на край стола. – Найди причину, почему ты это делаешь.
- Я это делаю потому, что мне грустно и больно жить.
- То есть из-за слабости?
- Что вы хотите от меня? – не выдержал я.
- Помочь тебе.
- Знаете что! – Я поднялся. – А мне не нужна Ваша помощь. Вы меня убеждаете, что я слабак, что не могу с этим справится. А знаете что? Я не виноват в том, что я наркоман. Просто в моей жизни не было другой возможности.
- Была!
 - Я вырос не так как другие, - продолжал я не обращая внимание на его замечание, - тетка Люда всем нам рассказывала, какие мы хорошие и какие замечательные перспективы нас ждут. А где они? Меня никто не учил как жить. Нам в школе вливали знания о том как складывать дроби и писать грамотно слова, но ничего не рассказывали про этот мир, про злость, про ненависть, которую испытывает человек. Нам никто не объяснял почему наши родители нас бросили.
Я направился в сторону калитки. Услышал голос старика:
- Тимур, остановись.
Я остановился и продолжил:
- А конопля мне дает хоть какое-то представление о том, кто я такой. Вот почему я это делаю. Потому, что у меня нет другой возможности доказать всем, что не такое я дерьмо как вы все думаете.
- Я не думаю, что ты дерьмо.
Мой гнев прошел так же быстро как появился. Под ним открылось озеро обиды. Мне хотелось сбежать, но я спросил:
- А что вы делали в яме?
- В какой яме?
- В могиле зачем лежали?
Старик снова снял кепку, и некоторое время молчал, я подумал что не дождусь ответа, но он заговорил:
- Мне приснился сон, Тимур. Во сне ко мне пришел ангел. Он сидел рядом с кроватью рассказывал о моей жизни и сказал, что пришел за мной. Я скоро покину этот мир.
Его слова меня испугали. Я не решился спрашивать дальше. Надо было уходить я больше не мог оставаться здесь.
- Мне надо идти, - сказал я.
- Приходи еще, - ответил дед Андрей.

24.
Под дороге домой мною снова завладела ярость и обида. Мне хотелось рычать, рыдать, стучать ногами. Я сжимал кулаки и махал руками, спрашивая в воздух: «Почему?». Достал из кармана картошку и зашвырнул ее в кусты.
Саши дома не было. Таисия сидела в комнате на диване, перелистывая журнал. Разувшись я добрался до кухни, где стал искать заначку с травой. Сначала я открыл холодильник, потом передвинул все цветы на подоконнике. Дальше открывал дверцы кухонных шкафчиков. Все что я нашел – это две пустые бумажки с остатками зеленой пыли. На кухню вышла сестра.
 - У нас ничего нет, я уже искала.
- А где Саша?
- Он куда-то ушел. Он мне не рассказывает куда. – Опустившись на табуретку Тася предложила: - можно соскрести со стенок бутылки.
От ее предложения мне стало противно. Если я буду снимать масляный налет с бутылки чтобы его покурить – это докажет, что я действительно наркоман, и не могу отказаться от дозы. Не могу без дозы жить. Но с другой стороны это был приемлемый вариант, на стенке бутылки за время использования накопилось достаточно смолы, чтобы перезагрузится в новое самоощущение, а это позволит на два три часа забыть о боли и тяжести мира.
Я извлек ведро, в котором лежала бутылка с наперстком. Целых двадцать минут я аккуратно снимал слой смолы ножом, перекладывая темные, похожие на пластилин, сгустки прямо в наперсток. Получилось чуть меньше половины.
Потом я поджигал и вытягивал бутылку много раз, не считая. Мы по очереди вдыхали едкий дым, до тех пор пока густой пластилин не перестал гореть, превратившись в серый комочек пепла. К моему удивлению и радости состояние действительно изменилось. Оно не стало мистическим и мир вокруг остался прежним, зато стало спокойно, и вдохновенно, словно мне удалось наконец-то отомстить давнему врагу.
- Почему ты это делаешь? – спросил я сестру.
- Курю?
- Да, и не только.
- А что еще делать, Тимур?
- Найти выход, например.
- Куда ты собрался выходить? В мир где ты никому не нужен? Туда где каждый сражается за свою значимость, даже не догадываясь что в этой войне нет никакого смысла?
- Нет. – возразил я.
Я понимал о чем она говорит, но сейчас, когда тело находится под воздействием наркотика я мог вспомнить и другой мир, в котором есть волшебство радость и любовь. В этом другом мире людям не надо воевать, не надо ненавидеть.
- Тимур! – Возмутилась сестра. – Ты слишком много думаешь. Забиваешь себе голову всякой ерундой. Просто живи и радуйся. Все.
- А ты радуешься?
- Сейчас – да. У меня сейчас все хорошо. А вечером вернется Сашка, принесет андрюшу, и будет вообще все замечательно.
- Откуда ты знаешь, что он принесет андрюшу?
- А я чувствую, знаешь, есть такая штука – женское чутье. А еще он хитро улыбался, когда обнимал меня перед уходом.
Вместо того, чтобы обрадоваться  я испугался. До вечера оставалось еще слишком много времени, которое мне придется потратить на внутреннюю борьбу. Я буду убеждать себя не вдыхать порошок, но так или иначе это произойдет, и это будет еще одним доказательством что нет никаких шансов выбраться из западни. Значит остается только смирится. Но если смирится, то время до прихода Саши я проведу в болезненных спазмах ожидания не имея возможности думать про что-то другое. И в этом пугала еще одна мысль: а вдруг Саша вернется пустой, тогда меня ждет длинная болезненная ночь переживания чувства ущербности и бесполезности жизни.
Я закрылся в комнате, залез под одеяло. Кричать хотелось настолько сильно, что спазмы сдавливали горло. Я зацепился ногтями за стык на обоях и пытался содрать бумагу. Каким бы глубоким и страшным ни был этот кошмар он закончился как только открылась входная дверь.
Я выскочил в коридор, не хотелось задавать Саше напрямую тревожащий вопрос, но я преодолел сопротивление и спросил:
- У тебя есть что?
Саша просиял открытой улыбкой и подмигнул.
- У меня есть кое что особенное.
От этих слов остатки боли превратились в радостное предвкушение. Сестра нас ждала в кухне, она даже успела приготовить картофельное пюре, приправив его консервированными овощами.
Саша ел молчаливо улыбаясь своим мыслям. По его виду я понял, что он успел опробовать то, что принес. Наблюдая за ним, я приценивался насколько его состояние будет уместным для меня. Поглядывая на сестричку я видел, что она тоже бросает взгляды на Сашу, в ожидании когда он поест. Не хотелось верить, что сестра, так же как и я находится в западне наркотической зависимости. Очень злило, что зная жестокую правду, о том, что я наркоман, разрушающий свою жизнь, все равно не могу сказать: «нет».
Я был уверен, что Саша принес не коноплю, я значит это либо амфетамин, либо жидкость в баночке из под глюкозы. Амфетамина хотелось больше – ночь проведенная во внутренней тишине и эмоциональной ровности меня вполне бы устроила.
С другой стороны – путешествие в плотный мир горькой прозрачной субстанции, в котором я видел чувства как что-то материальное меня тоже могло отвлечь. Наконец-то Саша отодвинул тарелку и скомандовал Тасе, чтобы она принесла зеркальце.
Саша достал фольговый сверток. Развернул, чтобы высыпать часть на зеркальце. Я обратил внимание, что порошка там на 7-8 дорожек, а значит ближайшие 2-3 дня у меня все будет замечательно.
Пока Саша растирал белые кристаллы и конструировал три дорожки я наблюдал за ним и за сестрой. Тася счастливо щурилась, а на лице Саши я заметил признаки, на которые обратил внимание, когда рассматривал фотографию Мишы. То, что лицо Саши меняется, означает что на моем появились признаки болезни. От этого стало грустно. но я посмотрел на белые дорожки и кивая самому себе понял, что скоро и грусть и другие негативные переживания исчезнут. В жизнь ворвется позитив.
Саша из заднего кармана брюк извлек долларовую купюру, подмигнул Тасе и соорудил трубочку. Я заметил, что это купюра в один доллар.
- Это кокаин, ребята, чистый и очень замечательный, - объявил друг.
- Ого! – отреагировала сестричка. – Офигеть.
Моя реакция была противоположной. Я испугался.
- Ну, кто первый? – спросил Саша.
- Девочки вперед, - ответила сестра, принимая доллар.
Таисия запихнула трубочку в ноздрю, вдохнула дорожку, запрокинула голову. Саша не переставал улыбаться. Мне на секунду показалось, что внутри друга живет демоническое существо которое радуется, наблюдая плоды своей коварной деятельности.
Тася расширила глаза от удивления:
- Ого!
- То-то же, - еще шире улыбнулся друг.
Дальше он протянул трубочку мне:
- Давай.
- Я не буду.
- Как это не буду?
- Я не хочу – ответил я.
На самом деле желание попробовать новое состояние клокотало внутри. Но я вспомнил слова деда Андрея, что достаточно всего один раз попробовать что-то более сильное, как этот кайф будет манить, а воспоминания преследовать. Так что лучше даже не знать, что такое кокаиновый трип, достаточно того что я плотно сижу на конопле. Я переживал грусть и обиду, но кто-то во мне, кто-то незнакомый где-то глубоко внутри, уговаривал, что так будет лучше.
- Давай, брат, это же кокс! Он стоит сто таких бумажек за грамм. – Саша продемонстрировал долларовую трубочку.
- Нет, Сашка, я не буду.
- Ну как знаешь.
Саша вдохнул свою дорожку и еще раз уточнил:
- Точно – нет?
Я помотал головой. Оставшуюся дорожку друг соскреб в фольгу.
- Ну как? – спросил я сестру.
- Удивительно, - ответила она, - я чувствую столько силы, как будто я царица.
- Пойдем, царица, в комнату, - предложил Саша.
Когда они выходили друг сказал мне:
- Ты маякуй, если что?
И подмигнул. Я остался сам и успокоился. Исчезли грусть и обида, я не ощущал ни капли злости или разочарования. Внутри появилось поле тишины. Желание что-либо делать или даже просто перемещаться в другое место отсутствовали. Не знаю сколько прошло времени. Мир словно замерз остановился в этом равнодушии, о движении времени напоминал джаз долетающий из соседней комнаты и звуки которые издавала сестра во время любовных игр.
Мне казалось что я принял наркотик, самый сильный, и он меня обездвижил, стер любые попытки создать мысль идею или действие. Периодически звучал внутренний вопрос: «Неужели это все?»
Когда в квартире все стихло я поднялся, прошел к своему дивану, лег и сразу уснул.

25.
Утром я сразу пошел к деду Андрею. Я понимал, что в жилище Марса все еще чисто, но я попрошу другую работу. Хозяина я снова нашел на дне ямы, похожей на могилу. Он лежал в той же позе что и в прошлый раз.
- Вы здесь всю ночь проводите? – удивился я.
Старик открыл глаза:
- Доброе утро, Тимур.
Сказав это дед Андрей выбрался из ямы, протянул мне руку.
- Поработать пришел?
- Да!
- Тогда давай переберем вещи, которые ты вынес из сарая.
Пирамида из хлама выглядела солидно. Мне даже не верилось что это я ее соорудил. К деревянному ящику, который находился внизу, прислонился старый велосипед. Колеса были спущены, цепь ржавая, но ее можно было смазать, а колеса накачать. Я решил, что как-нибудь попрошу у деда Андрея велосипед, чтобы прокатится. Я заглянул в сарай, матраца уже не было, возле стенки лежала выбитая мной ставня. Когда я осмотрел сломанные петли мне стало жалко старика.
- Вы меня извините.
- Все в порядке, не извиняйся, - просипел он в ответ, - я сейчас принесу инструменты и мы все отремонтируем.
Пока он ходил я внимательнее осмотрел велосипед. Резина на колесах выглядела высохшей, вполне могло быть такое, что она не будет держать воздух. Переднее колесо крутилось с заметным хрустом. Краска на раме облупилась, давая возможность коррозии заняться своим делом. Спицы все занимали свои места, колеса ровные. После небольшого ремонта на велосипеде можно было бы кататься.
Хозяин вернулся с трех-секционным инструментальным ящиком. Я приметил разводной ключ, разнокалиберные гвозди и саморезы, несколько отверток. Сперва мы вернули на место створку окна. Дед Андрей руководил процессом и поддерживал ее, пока я прибивал петли.
Дальше я восстановил петли для дверного замка. Дверную раму в некоторых местах пришлось укрепить длинными саморезами. Мы проверили чтобы и окно и дверь плотно закрывались. После этого я стал разбирать пирамиду, занося вещи обратно в сарай.
Первые несколько минут это занятие казалось интересным. Передо мной разворачивалась история, длинною в жизнь. Но очень скоро все свелось к повторению простого алгоритма: я брал что-то из вещей, уточнял нести ее в сарай или место ей на свалке, ставил в сторону если хозяин говорил: «это выбрасывать», или заносил в сарай, где укладывал к другим вещам. Последним в сарай въехал велосипед.
Дед Андрей предложил пообедать с ним. Я согласился. В ожидании когда он вынесет посуду и котелок с супом я рассматривал вырытую землю возле ямы, размышляя о сне, который видел дед. Хотелось выяснить насколько может быть правдой то, что он узнал. Когда старик вышел, я посмотрел на него стараясь оценить насколько он крепок и здоров. На лице хозяина был румянец, глаза светились задором, я не заметил ни одного признака приближающейся смерти. Он вполне мог бы прожить еще лет десять а то и двадцать. Еще мне стало интересно сколько ему лет.
Когда все, включая уже знакомую бутылку водки, стояло на столе, а в тарелках появился горячий суп, дед Андрей налил себе рюмочку. Мне в этот раз он предлагать не стал. Мне не терпелось расспросить про яму и про сон, но я стал ждать пока хозяин не начнет говорить сам. Я думал, что он будет спрашивать меня о наркотиках и собирался рассказать о своем вчерашнем отказе, но его вопрос оказался неожиданным:
- Что такое любовь, Тимур?
Я ответил первое, что пришло в голову:
- Любовь – это чувство одного человека к другому.
- Значит любовь чувствуют только люди?
Я пожал плечами.
- Животные могут испытывать любовь?
Я ответил не сразу:
- Вряд ли животные способны на любовь.
- А как же собаки? Любая собака любит своего хозяина.
- Скорее это привязанность, чем любовь. – ответил я.
- Значит та радость, которую выражает собака, когда хозяин возвращается домой – проявление привязанности?
Я не знал, что ответить. Я вообще мало что знал о любви.
- В твоей жизни была настоящая любовь? – продолжал задавать вопросы дед Андрей.
- Я не знаю.
- Как это, не знаю? Она или была или нет.
Я снова задумался. Можно ли сказать, что я люблю сестричку и друга Сашку? Дальнейшие размышления на эту тему могли быть опасными. С одной стороны все, что я чувствовал в сторону друзей можно было бы назвать любовью, но если рассматривать детальнее мое поведение и стремление проводить с ним время, могло оказаться что мои чувства к ним – это привязанность.
К этому добавлялось то, что вообще любые мои размышления приводили в состояние внутреннего спора, в процессе которого я терял понимания всего вокруг. Это выглядело так, словно пока я думал невидимый режиссер менял декорации вокруг и переписывал сценарий. Когда я возвращался из размышлений мир выглядел совсем не так, и я ничего не мог понять.
- я к чему веду, - вывел меня из мыслей хозяин, - если любовь так похожа на привязанность, то ты можешь принимать наркотики полагая, что любишь это занятия и эти свои состояния.
Последнее слово старик выделил окрашивая его в сарказм.
- Я вчера отказался от наркотика, - стал защищаться я.
- А это ничего не означает, - отрезал он. – Вчера отказался, завтра согласишься. Пока ты не поймешь истинные мотивы своих действий, угроза наркотиков останется.
- А если это все? Вдруг я не буду больше это делать?
- Если не будешь, тогда все хорошо. Тело восстановится и забудешь о своей наркоманской жизни.
Некоторое время мы молча ели. Когда в моей тарелке осталось несколько ложек супа дед Андрей снова заговорил:
- В моей жизни было много любви, Тимур. Много, а мне кажется что я не насытился. Что можно было бы больше. Я любил Мишу, жену свою любил. Были у меня и друзья. Да и сейчас есть. Но понимаешь, я как будто что-то не сделал важное. Что-то за что бог выдаст прощение.
- А за что вам надо прощение? Вы что-то сделали плохое?
Старик вздохнул.
- Я должен был его спасти. Должен был понять что с ним не так. Обратить внимание. Меньше заниматься собой.
- Вы про сына?
- Да.
- А как вы могли его спасти?
- Как? – Старик наморщил лоб, - например любить его меньше, быть строже.
Старик выпил вторую рюмку. Закупорил бутылку и отодвинул ее на край стола.
- Мне страшно, Тимур. Представляешь? – старик улыбнулся. – я прожил жизнь, ничего не боялся, мог кому угодно что угодно прямо в глаза сказать, а теперь боюсь. Я по этому выкопал могилу, думал, что если попробую как это полежать там – страх пройдет.
Я покосился в сторону ямы.
- Вы верите в то, что сон про ангела это правда?
- Дело не в том, что я увидел какой-то там сон. Я знаю, что это конец, чувствую. Это вот здесь. – дед Андрей побил себя кулаком в грудь. – Я как будто ждал всю жизнь чего-то. Ждал, ждал и вот дождался.
Мне хотелось его утешить, слова деда Андрея отзывались у меня в душе ужасом. Но я понимал, что он намного меня старше, опытней, он прожил жизнь, знает ее гораздо лучше и глубже меня и сейчас заявляет что ему страшно. Так что я тогда мог сказать сам себе, о себе и о своей жизни?! Я не только любовь не видел, я вообще ничего в жизни не видел, кроме бесконечного калейдоскопа состояний.
Я чувствовал, что если продолжу эти размышления – попаду в идею еще раз принять коноплю, чтобы украдкой заглянуть за границу мира, чтобы убедится что в жизни все таки есть некий тайный смысл. А еще затем, чтобы увидеть себя другого, уверенного, смелого, мудрого. И тогда, если я это еще раз сделаю, то смогу спросить у себя другого: «В чем смысл любви и моей жизни?».
Старик продолжал говорить:
- Когда похоронили сына, я ушел с завода. Я там работал инженером. Устроился в конюшню уборщиком. Мне хотелось разгрести это дерьмо внутри себя, понять почему все так вышло. А потом я полюбил лошадей, и через год уже тренировал детишек верховой езде. Я смотрел на них, на их детские надежды, и молил бога чтобы никто из них не пошел по стопам Михаила.
Старик сидел опустив глаза, продолжал говорить:
- Сейчас я знаю, что обманывал себя. Настоящими спортсменами стали только двое. Я их сразу приметил, что-то было в них такое, чего не было в других. Огонь, стремление. Они отдавались тренировкам по настоящему. Остальные приходили и уходили, я не знаю про судьбы других. А про этих двоих знаю. Один разбился в автокатастрофе, а второй спился, превратился в алкаша. А это значит, Тимур, что ничего я так и не смог сделать.
Чем больше старик говорил, тем больше грусть и сожаление проявлялись во мне самом. Казалось, что я могу как-то это все изменить, но знание о том что надо делать ускользало от внимания.
- Ладно – произнес хозяин, - ты прости меня.
- Не за что.
- Все равно прости. Скоро это все закончится.
- Не говорите так.
- Я знаю, Тимур, что говорю. Ты не бойся. Мы еще успеем поговорить.
Я понял что мне пора уходить. По пути к дому я видел ворону, которая клевала мертвого голубя. Внутренний диалог озвучил эту картинку: «Вот такая она, жизнь. Так, что живи, пока есть такая возможность.» В ответ на эти мысли я ощутил прилив радости, если жизнь надо впитывать по полной, если надо использовать каждый шанс, то я могу поблагодарить наркотики, за то что они наполняли мою жизнь радостью и блаженством.
Правда, очень скоро размышления превратились в спор. Одна часть меня приводила аргументы, что можно жизнь прожить в счастье, и не важно, что это счастье искусственное. Ведь в моем восприятии это переживание самое настоящее, тогда какая разница чем оно достигается – спортивными победами, денежными достижениями, или наркотическими веществами?!
Другая часть, которая говорила тише и глубже, убеждала, что от наркотика, который ждал меня дома необходимо отказаться. Единственным аргументом голоса, который был против, являлось, что радость жизни можно ощущать без разрушающих тело веществ. Для этого  надо чуть-чуть потрудится.

26.
Сашу с Тасей я нашел в кухне. По дыму в воздухе я понял, что они только что перешли в мир ярких красок. Возможно и я согласился бы на это путешествие, если бы Саше не встретил меня обидными словами:
- А вот и наш мальчик. Мальчик наркотики больше не принимает, по этому дружить ему с нами больше не обязательно.
Скорее всего в мире, в котором находились друзья, эта фраза выглядела безобидной, т.к. сестра после этих слов заулыбалась. Глядя на них я понял как дед Андрей определил, что я под кайфом. Глаза друзей выглядели так, словно они не спали несколько дней подряд. Еще я обратил внимание, чти ни Саши лицо ни Таси не светятся радостью. Это были безжизненные маски, с пустыми глазами. Это означало, что мир в котором сейчас друзья переживают радость и волшебство находится очень далеко от реальности, и каким бы он радостным ни был, этот мир, - там они одиноки.
Саша стал корчить рожи Тасе, я вспомнил что раньше мне все это нравилось, как мы вместе дурачились, играя в разные игры. А теперь между нами трещина, которая расширяясь скоро превратится в пропасть. Я не вернусь к наркотикам, а они не захотят пойти со мной.
Я прошел в комнату, где уселся на полу и обнял колени. Голову сдавливало, казалось, что я слышу гул внутри. В животе шевелились мерзкие сгустки недооформленных переживаний. Возможно так пришлось бы просидеть всю ночь. В комнату вошел Саша.
- Значит так, брат, - сказа он, - скоро идем на дело.
- А я не хочу, - ответил я.
- Что значит: «Не хочу»?
- Деньги чтобы вернуть долг можно заработать.
- У тебя есть идеи где?
- Я могу устроится на работу.
- Это я уже слышал, Тимур. Не подходит. Короче. Завтра. Или после завтра все сделаем.
- Нет! – сопротивлялся я. – я не пойду.
- Слышишь ты! – Сашка навис надо мной, сжал плечо, - живешь тут, ешь с нами. Мы вместе Тимур украли дурь, вместе ее сдолбили. Так что «не пойду» не работает. Давай. Жди сигнала.
Выходя Саша хлопнул дверью. Очень скоро я услышал стоны любви Таси, и решил выйти в кухню.
Я очень быстро нашел то, что искал. Бумажный сверток валялся в дверце холодильника. Набирая воду в ведро я понимал, что остановится уже не могу. Тело получило команду и теперь просто отрабатывало алгоритм, цель которого сделать так, чтобы в легкие попал дым, а в кровь – волшебное вещество. Я пытался себя ругать. Обзывая наркоманом, но руки уже прикручивали к горлышку наперсток.
Когда бутылка погрузилась в воду я развернул сверток и очень расстроился. Конопли там было совсем чуть-чуть. Я мог выкурить все – надеясь, что этого хватит для смены состояния, но тогда Саша заметит пропажу. А мог выкурить половину, но половина того, что было меня бы только раздразнила. Ругая себя и свою странную жизнь  я свернул пакетик, положил его на место.
Вылил воду, открутил наперсток, вернулся в комнату. Хотелось избавится от внутреннего давления любым способом, оно мешало думать, мешало быть собой. Я залез под одеяло, лег на бок, обнял колени и достаточно быстро  уснул.
Проснувшись утром, когда в комнате было светло, я обнаружил, что чувствую себя спокойно, даже радостно. Вчерашнее гнетущее состояние исчезло. Я обрадовался, что удалось вчера избежать соблазна, и тут же огорчился, ведь если бы конопли было больше, я бы не стал сдерживаться.
Одевшись я спустился вниз и вышел в солнечное утро. Мне хотелось к деду Андрею. Хозяина я увидел в поле. Он показывал команды Марсу, поднимая то одну руку то другу. Конь то отбегал, то возвращался. Я сел в траву и долго наблюдал за их игрой, наблюдая оттенки какой-то незнакомой радости в центре груди. То, что демонстрировал дед доказывало незримую связь всего живого. Мои открытия которые я совершил в мире конопляных метаморфоз вполне могли оказаться правдой. Это означало, что у меня есть шанс выбраться из западни зависимости и научится воспринимать мир без озлобленности и чувства безысходности.
Когда старик закончил игру и направился в сторону дома, я поднялся, чтобы он меня увидел. Хозяин приветственно поднял руку, а приблизившись протянул ее для рукопожатия.
- Доброе утро, - ответил я.
- Пришел поработать?
- Я бы хотел взять велосипед, прокатиться.
- Велосипед? – удивился он. – это можно.
Оказалось, что у деда Андрея есть насос и банка темного вазелина. Я накачал колеса и смазал цепь, потом вывел велосипед на улицу.
Я должен был очень радоваться. Фактически, сбылась моя детская мечта. Я мог ехать куда глаза глядят, кататься хоть весь день. Но радости я не испытывал, напротив все вокруг больше напоминало сон, сюжет которого ускользал от понимания. Я забрался на сиденье, крутанул педали. Ход велосипеда был тяжеловат, но мне удалось набрать приличную скорость. Ветер трепал волосы и одежду.
Я словно летел, я должен был переживать восторг, кричать от радости, смеяться чувствовать вдохновение – ничего этого не происходило. Лишь безразличие и усталость в мышцах.
Я доехал до конца улицы, развернулся и направился обратно. Деятельность не имела смысла, если она не приносила радости. Добравшись к дому деда Андрея я слез с велосипеда, довел его до сарая, прислонил к стенке.
Хозяин копался в огороде. Убедившись что он меня не заметил,  я вышел на улицу. Мое состояние, отсутствие эмоций, можно было объяснить как результат длительных игр с состояниями. Такие мысли пугали. Я понимал, что наркотики действуют непосредственно на нервную систему, но то что мои нервные клетки потеряют способность радоваться – об этом я никогда раньше не задумывался.
Чем больше я размышлял, тем страшнее становилось. Я мог навсегда испортить свои чувства. Но с этим можно было смирится. Для жизни вполне хватило бы утреннего спокойствия. Но в жизни еще возможны радостные события, но я не смогу ими наслаждаться. Я никогда не смогу испытать восторг и вдохновение. Все звучало как приговор.
Следующая мысль пришла вместе с яростью. Моя жизнь могла бы быть совсем другой, если бы не Саша. Это он подсадил меня и сестру на дурь. Это он доказал, что ничего круче чем наркотический экстаз нет. Это он заразил меня этой страшной болезнью.
Я шел не разбирая дороги, уставившись в асфальт. Сквозь спазмы ужаса, которые менялись то яростью, то отчаяньем я убеждал сам себя, что я не первый кто попадает в эту западню. Что люди не только выкарабкиваются из ямы зависимости, но и возвращаются потом в полноценную жизнь, а значит и у меня был шанс. Все, что мне надо сделать – продержаться 21 день (если верить словам деда Андрея). Я мог сам запереть себя в комнате на это время.
Потом мысли сменились на другие. Стало интересно зачем дед заботится про свой огород, если точно знает, что скоро умрет?!

27.
Саши дома не было. Сестричку я увидел в комнате, она, как обычно, сидя на диване листала журнал. Я спрятался в комнате, взял в руки блокнот в надежде что-то записать, но почувствовал стыд за то, что украл его, а затем отвращение к такой жизни, в которой человек вынужден поступать вопреки здравому смыслу и любви.
Я прошел в комнату к Тасе. Мне хотелось поговорить о наркотиках, о той непреодолимой силе, которая не дает возможности остановиться и задуматься почему это бег по кругу вообще происходит.
- Как дела? – задал я вопрос.
- Нормально. – Не поднимая головы ответила сестричка.
- Что-то случилось?
- Саша все равно какой-то чужой. Он как будто все время про что-то думает. Я просила его рассказать, а он накричал на меня, сказал, что это не мое дело.
Мне захотелось рассказать сестре правду, про то откуда взялась тогда конопля, про долг, про незаконную затею Саши. Вместо этого я ответил:
- Все будет хорошо.
- Нет, не будет. – Сказал Тася. – я чувствую, что что-то не так, что-то изменилось в нем, и теперь Саша не будет таким как раньше. Тимур, ну почему все так?
- Потому, что мы наркоманы. Это наркотики сделали нашу жизнь такой.
- Что ты несешь, Тимур? Причем здесь наркотики? Мы же не колемся.
- А это не важно. Колемся мы или нюхаем. Ты знаешь, что даже одна бутылочка пива действует на мозг, включая искусственную радость. Вся наша жизнь превратилась в гонку за состояниями. Мы ничего другого не делаем. Только гоняемся за искусственным счастьем.
- Ты по этому с нами больше не долбишь?
Я промолчал вместо ответа.
- Саша говорит, - продолжала Таисия, - что с нами тебе больше не интересно, что мы тебе больше не нравимся. Ты считаешь нас наркоманами?
- Я сам наркоман, Тася.
- И что? Теперь можно не проводить с нами время? Вспомни, мы раньше все время общались, играли. Дело не в наркотиках. Где пропадаешь целыми днями?
-  Я хочу быть с вами, честно. – ответил я пропустив вопрос, на который отвечать не хотелось, - просто мне не нравится больше пьяное состояние.
- Ну и что. А я все равно буду курить. И нюхать андрюшу буду. Какая разница искусственное это счастье или нет?! Без дури жизнь слишком скучная, в ней ничего нет. А я люблю экстрим, люблю эти взлеты, эту яркость. Люблю закрывать глаза и падать в бесконечность.
Мне хотелось сказать, что она себя обманывает, но разве у меня были аргументы? Ведь я сам совсем недавно закрывал глаза, чтобы взлететь. На мгновение мне стало страшно – если я не буду принимать наркотики, не буду менять состояние, то никогда больше не смогу прожить таинственное перерождение мира и прикоснуться к тайне своего бытия. А значит – у меня не будет возможности узнать что-то очень важное про себя. Я с жал кулаки, стал убеждать себя, что раз так, то буду просто жить так как живется, даже если жизнь будет скучная.
- Скажи, Тимур, - обратилась ко мне сестра, - что задумал Саша?
- Я не знаю.
- Тимур!
- Тася, я правда не знаю. Он ничего мне не рассказывал.
- Мне хочется к маме, Тимур…
- Я знаю. - Я сел рядом и обнял ее за плечи.
Саша появился через пару часов, с распирающимся от покупок пакетом. Радостно улыбаясь, он прошел в кухню, а мы за ним. В выборе продуктов друг придерживался знакомой схемы: набирал все, что бросалось в глаза. В этот раз Тася достала из кулька две упаковки красной рыбы, нарезанный кусочками сыр, три упаковки салатов, пирожные, белый хлеб, пиво, упаковку фруктового чая. Все это она выложила на стол.
- И вот, - показал Саша свернутую плоским пакетиком фольгу.
Кто-то внутри меня, увидев наркотик, сжался. Мне стало себя жалко. Появилась идея, что такая жизнь теперь будет всегда – друзья продолжат свои веселые приключения, а я в одиночестве буду переживать ужасы эмоциональных бурь. Еще немного и я бы сдался соблазну, но сестра спросила:
- Это андрюша?
Саша сощурился и отрицательно помотал головой:
- Это порошок богов. Здесь кокаин.
Эта новость вызвала во мне новую волну негодования. Где Саша берет деньги на кокаин?
Сестра убрала продукты в холодильник. Оставила только рыбу, сыр пиво и упаковку салата. Саша, устроившись на табуретке, пригласил:
- Давайте, ребята, налетайте.
Я был голоден, но вся эта еда, купленная на ворованные деньги, вызывала отвращение. Я поставил на плиту чайник, ожидая пока закипит вода наблюдал за другом. Сестра открыла себе пиво, тонкими пальчиками вытащила ломтик рыбы.
- Как дела? – Обратилась она к Сашке.
- Замечательно. – По слогам произнес друг. – У нас все зашибись.
Когда чайник закипел я достал кружку, чтобы сделать себе чай, но Сашка вскочил и сказал:
- Я сам. Этот чай надо заваривать особым образом.
Он вскрыл упаковку, высыпал горсть чая с фруктовыми кусочками в кружку, залил кипятком. Протянул мне кружку:
- Вот. Подожди пока остынет.
- Спасибо, - принял я напиток.
Мне не хотелось смотреть как друзья поменяются после кокаина, и еще больше мне не хотелось играть в игры, которые предложит Саша после этого. Но я решил остаться с ними. Мне хотелось общения, хотелось говорить. Я посмотрел на сестру и заметил что она уставилась на сверток из фольги. Я понял, что она ждет чудо, которое обязательно с ней произойдет.
Закончив кушать Саша потер руки и кивнул сестре. Та ушла за зеркальцем. Саша выложил на стол пластиковую карточку, зеленую купюру в 20 гривен. Когда сестра принесла ему зеркальце, он развернул фольгу и высыпал половину.
- Ты как? – Посмотрел он на меня.
- Я – нет!
- Твое дело. – Протянул друг, как мне показалось, с нотками злости в голосе.
Две кокаиновых дорожки выглядели очень привлекательно. Я сжал кулаки, чтобы не выдать своего состояния. Мне казалось, что от напряжения могу потерять сознание. Одновременно хотелось сбежать в комнату или попросить друга сделать дорожку и мне.
Первой порошок втянула Тася, Саша за ней. Их мнимая радость, которая наступила сразу (я догадался, что действие кокаина начинается гораздо раньше чем амфетамина) меня раздражала. Я забрал кружку и направился в комнату.
- Хорошего вечера, друг. – Сказал Саша.
- И вам хорошо полетать.
Я устроился на своем любимом месте – в комнате, на полу, прямо в центре, поджал ноги. Чай был теплый и очень ароматный. Рассматривая вечернее небо, я медленными глотками выпил всю кружку.
Мое настроение поднималось вверх, не торопясь, как буддийский монах к своему храму на вершине горы. Через время я стал испытывать тягучее удовольствие от того как выглядят облака. Еще через время мне стало казаться, что они – это кусочки разноцветной ваты, которая плавает внутри обычной хозяйственной банки. Я, вместе с комнатой или даже целым домом нахожусь на дне этой банки.
Чем дольше я сидел, тем больше мне нравилось это занятие. Исчезло всякое беспокойство. Я прикрыл глаза и очень удивился – на внутреннем экране появились разноцветные полосы, они находились в движении, меняли оттенок и выглядели живыми. Наблюдать эту необъяснимую светимость было приятно до тех пор пока я не понял, что произошло. Саша что-то добавил мне в чай. Мое воздушное настроение, красота облаков, светящиеся линии – результат воздействия вещества, которое попало в кровь.
Первым импульсом было вскочить, побежать к другу, рассердиться, рассказать что так нельзя, импульс утонул в плещущемся море блаженства. Внутренние узоры набирали цвет и интенсивность. Облака превратились в фантастических животных, обои на стенах ожили, узор перетекал сам в себя.
Куда бы я не посмотрел, в каждом уголке окружающего мира, жизнь выливалась наружу сама из себя. Жизнь была везде. Сначала я удивился тому, что не замечал этого раньше, а потом тому, что всегда это знал, просто скрывал правду сам от себя.
Я посмотрел на руки – они светились. Жидкий свет сочился из пальцев, врывался в плотный воздух, смешивался с ним. Между мной и миром не было границы. Граница, которую я видел, ту где заканчивается плоть, создавало внимание, но стоило поменять точку зрения, как я видел, что на самом деле тело это жидкая жизнь текущая в бесконечном океане жизни.
- Нагребает? – услышал я голос Саши. Он стоял в дверях комнаты. – Это, брат, ЛСД. Действовать начнет где-то через час.
Я хотел испугаться его словам. Хотел спросить, зачем он это сделал. Но друг выглядел тоже как маленькая живая часть бесконечной жизни. Он был очень красивой частью, спокойной возвышенной, уверенной в себе. Он был похож на божество, которое пользуясь своей снисходительностью позволяет на себя смотреть.
- Давай. Радуйся. – Сказал он и вышел.
Саша оказался прав. Через время состояние углубилось. Обои больше не выглядели живыми змеями – они превратились в яркий лес, глубина и яркость которого гипнотизировала. Мысли замедлились. Вместо того, чтобы вспыхивать незначительной малозаметной вибрацией, как это происходило в нормальном состоянии, каждая новая мысль предупреждала о своем появлении. Сначала едва заметно колыхался внутренний воздух. Потом появлялся огонек и этот огонек разворачивался в узор, похожий на тот который видно в калейдоскопе. Дальше этот  узор превращался в объемное пространство, причем каждый цвет занимал в нем место предназначенное именно ему.
Каждый объемный узор имел вкус и если бы была возможность – я бы их ел. Всматриваясь дальше в узор, я выделял понятное сочетание цвета, после этого мысли превращались в словесную форму. Этот процесс созерцания зарождения и понимания мысли длился долго.
Я все еще сидел в центре комнаты. Цвета стали темнеть, а вкус узоров пропитался горечью. Такие мысли смотреть не хотелось, но состояние еще больше углубилось, а скорость всех процессов еще больше замедлилась. Теперь это были уже не узоры, а темная волна ужаса. Она накатывала на меня и затаскивала мое внимание в какой-то кошмарный мир, сотканный из чувства вины, обиды и сожаления.
Я находился все той же живой бесконечности. Я удивился, как внутри этой светлой прекрасной жизни могло появится огромное озеро печали, обрамленное берегами раздражения и злости.
Мне стало грустно и жалко, что в мире есть боль такой немыслимой глубины. Живая бесконечность будто жаловалась мне, показывая древнюю незаживающую рану. Но я не мог остаться рядом с бесконечностью, чтобы все обдумать, чтобы поговорить, т.к. меня накрывало следующее цунами. Волна смывала все, стирала любое напоминание про мир, про меня, про боль. Я вываливался в дикую пустоту, чтобы смотреть как пустота впускает в себя едва заметные движения воздуха которые становятся огнем. Вся история повторялась снова и снова.
К середине ночи я устал, хотелось уснуть и больше не видеть разноцветных, уходящих в бесконечность обоев. Хотелось ничего не знать про живой мир. Хотелось выключится, но это было невозможно. Живая бесконечность продолжала открывать передо мной свои жуткие тайны.
Очередное обидное откровение, о котором сообщили мне живые узоры – то что смерти нет. Что ужас жизни в том, что ей, существующей всегда, просто некуда деться. Я всегда думал, что смерть это ничто, отсутствие меня, узоры мне показали, что такого места как: «ничто» нет. Даже полная глубокая и страшная пустота – это что-то. Более того, каждое место во вселенной ощущает само себя, чувствует пульсацию, воспринимает если не узоры, то слова, а если не слова то целые миры.
Все это означало, что я мог навсегда, на целую вечность, остаться у берегов печального озера. Страдать от боли, пытаться исчезнуть, и понимать, что мне, существующему всегда и никогда, спрятаться некуда. Эта боль найдет меня везде, не потому, что и боли такая цель, а потому, что я в буквальном смысле с ней связан, являюсь неотъемлемой неуничтожимой частью этих переживаний.
Ближе к утру действие стало ослабевать. Я лег в кровать, но уснуть не удалось. За закрытыми глазами вспыхивали яркие узоры. Они уже не казались красивыми и не пугали страшными сведениями. Боль смешавшись с радостью потеряла форму и часть смысла. Скоро лежать надоело, я пошел в кухню, чтобы выпить воды.
Утро я встретил сидя возле подоконника, периодически вытирая тряпкой мокрый от пота лоб. Саша в кухне появился в трусах и майке, довольный собой он потянулся и спросил:
- Ну как? Понравилось?
- Пошел в жопу, - ответил я без злобы.
- Значит понравилось, - улыбнулся друг.
Друг наполнил ведро водой, прикрутил к бутылке наперсток. Вышел в коридор, вернулся с пухлым пакетом травы и зажигалкой. Набрав бутылкой дым, сказал мне:
- Давай.
- Я не буду, - ответил я.
- Давай, не выебуйся, - скомандовал друг.
Пришлось подойти и сделать дымный вдох, потом я вдохнул еще два раза, радуясь, как скованное после ночного путешествия тело расслабляется.
- Сегодня, брат, идем.
- Куда!? – спросил я.
- На дело.
- Я не пойду, Саша!
- Пойдешь. Я сам не справлюсь.
Я опустился на табуретку.
- Тимур, - потрепал мои волосы Саша, - не сцы, все будет зашибись. Завтра начинаем новую жизнь.
- А куда это вы собрались? – Вошла в кухню сестра.
- Никуда, - сжал губы Сашка.
- Я все слышала.
- Что слышала?
- Я иду с вами.
- Нет.
- Да.
Я наблюдал за их спором и понимал, что если мы пойдем втроем, то так будет только лучше.
- Так, все. Все, все. - Саша поднял вверх ладони. – Завтрак, отдыхаем и выходим, когда начнет темнеть.
- Я с вами, - настаивала сестра.
- С нами, - отрезал Саша. Подмигнул мне и улыбнулся.
Я не стал бороться с собой, пытаться уснуть или чем-то заняться. Каждый час я выходил в кухню, чтобы сделать один-два конопляных вдоха, потом возвращался в комнату. Сидя на полу, я вспоминал события ночи. Почему-то мне было очень обидно, что весь волшебный живой мир, та живая бесконечность, которая обнажив свою наготу предстала передо мной в истинном виде, теперь выглядит серой обыденностью и даже конопля не приподнимает занавес.
Тем не менее, трава действовала – я почти не думал о предстоящем вечернем походе, мне было все равно, что именно затеял Саша, я убеждал себя, что во-первых, мы не затеваем убийство, во-вторых, завтра ему нечего будет мне предъявить (даже если нас ждет неудача), а значит я смогу попробовать еще раз начать жизнь без наркотиков.
Я попытался нарисовать увиденное в ЛСД трипе в блокнот, но воспоминания не становились четкими, а придать им хоть какую-нибудь форму казалось невозможным.
Наконец-то, когда в синие тона неба обильно домешались красные, в комнату вошел Саша, на его плече висел рюкзак. Я не стал спрашивать, что в нем. Тася в коридоре обувалась.
- Ты куда собралась? – Удивился друг.
- Я с вами.
- Так, женщина, ты ждешь дома.
- Я с вами, Саша, и это не обсуждается.
- Хорошо.
Улица нас встретила неожиданной прохладой, дыханием осени. Очередное лето, которого я почти не увидел, подходило к концу. Мы шли в направлении вокзала. Саша впереди, Тася рядом с ним, я отставал на несколько шагов. Настроение было подавленно туманным, нарастало понимание, что не только это лето прошло мимо, но и несколько последних лет. Все, что я помнил – один трип за другим. Сомнительную информацию про живую бесконечность, в которой молнии похожи на деревья и все взаимосвязано, и все это пропитывается чувством моей собственной неуместности, бестолковости и ненужности.
Я предполагал, что мы дойдем до вокзала, но Саша свернул в сторону, когда совсем стемнело, мы были в районе частных домов, а очень скоро мое сердце заколотилось. Мы подошли к дому деда Андрея. Саша всю дорогу молчал, и мне пришлось догнать его и задать вопрос:
- Так что за дело?
Он остановился, посмотрел на сестру, размышляя стоит ли при ней говорить.
- В общем, в этом доме, - показал он в сторону участка деда Андрея, - есть одна офигенно дорогая икона.
- А как ты узнал? – испугалась сестра.
- Так, - сказал Саша, - ты или топай домой, или молча слушай.
Сестра поджала губки. Саша продолжал:
- Действовать будем быстро. Заходим в дом, мы с тобой, - показал друг на меня, - ты, Тася, остаешься на улице. Икона в углу над кроватью.
- Откуда ты знаешь? – снова спросила сестра.
- Женщина! – стал сердится Саша, но объяснил. – Там живет старикашка, у людей его возраста есть обычай ставить иконы на полочке в уголочке.
Мне казалось, что окружающий мир, словно жидкая картинка стекает вниз под ноги. Голова кружилась. Ум отказывался верить в происходящее. Саша еще что-то говорил достаточно долго, я не понимало смысла его слов, Тася слушала и кивала. Из оцепенения меня вывели слова:
- Ждем еще час – пусть уснет покрепче, а потом идем.
Друг достал из кармана мобильный телефон, чтобы уточнить время. Потом кивнул головой, приглашая нас идти дальше. Мы добрались до конца улицы, она упиралась в сетчатый забор. В заборе нашлась калитка, за ней тропинка в лопухах. Саша остановился возле забора. Из рюкзака он извлек фонарик, Тасино зеркальце, сверток фольги. Подсвечивая фонариком, орудуя карточкой, он растер порошок, соорудив три дорожки.
- Я не буду, - сказал я.
- Будешь, ответил друг.
- Нет, не буду, - отрезал я.
Саша посмотрел на меня, пожал плечами, из трех дорожек сделал две. Одну втянул через трубочку из купюры. Протянул зеркальце Тасе. Сестра повторила процедуру.
Я обхватил пальцами заборную сетку, прислонившись лбом к холодному металлу, размышляя о том, как отговорить Сашу от затеи. Сам я мог отказаться. Прямо сейчас сказать, что в дом не пойду, но был уверен, что Саша меня отпустит и тогда в дом к деду Андрею пойдет сестра.
Окружающее пространство продолжало плавать, мир отказывался становиться твердым. Саша выдохнул:
- Ух, прет-то как! – поднявшись на ноги, скомандовал: - Все, пора.
Мы вернулись к дому.
- Ты жди здесь, - скомандовал друг сестре.
- А что мне делать?
- Просто жди и все, следи, чтобы никто не шел.
- А если кто-то будет идти? – спросила Тася.
- Сделай вид, что ты просто гуляешь.
- Ночью?
- Значит, где-то спрячься. Идем, - сказал он мне.
 Мы прошли через калитку, подошли к двери дома. Меня очередной раз окатило волной страха и негодования.
- Подожди! – прошептал я.
- Что?
- А если он проснется?
- Действуем так, я его буду держать, закрою ему рот, чтобы не орал. Ты хватаешь икону и выходишь из дома, я за тобой.
Мне пришлось совершить усилие, чтобы вникнуть в смысл сказанного.
- Давай, Тимур, не тормози, - шикнул Саша.
Я много раз встречался с дедом Андреем, но не задумывался о том, как устроен его быт.
Внутри дом оказался просторным и просто устроенным. Пройдя через прихожую, я рассмотрел в полумраке комнату. Русская печь, лавки вдоль стен. Кровать, похожая на ту, которая стоит в сарае.
Хозяин лежал на боку, укрытый серым верблюжьим одеялом. Я сжимал кулаки, мысленно умоляя его не шевелиться. Рядом с кроватью стоял письменный стол, на столе лежала упаковка с какими-то таблетками, очки в старой оправе, несколько газет в стопке. Над столом висела фотография его сына Михаила.
Саша шарился лучом фонарика по стенам. Ни над кроватью, ни в других углах никаких икон не было. На столе стоял маленький бронзовый бюст незнакомого мужчины с пышными усами.
Саша выдвинул верхнюю шухлядку стола, дерево скрипнуло. Я сжался от этого звука.
Друг направил луч света во внутрь, доставая на стол какие-то бумаги. Опорожнив шухлядку, он открыл другую. Снова раздался скрип. Дед Андрей не шевелился. Проверив содержимое стола, вывалив все найденное наружу, Сашка прошептал:
- Ее нет здесь.
- Давай уходить! – взмолился я.
- Подожди уходить. Она точно где-то здесь.
Саша наклонился, заглянул под кровать, извлек оттуда картонный ящик, в нем оказалась обувь. Кровать скрипнула. Мое дыхание замерло. Через секунду дед Андрей уже стоял на ногах прямо напротив Саши.
Первым моим импульсом было броситься из дома, но я оцепенел. Сцена длившаяся не больше секунды, растянулась в бесконечность.
- Ты кто такой? – Просипел хозяин.
Вместо ответа Саша схватил со стола бюст и ударил хозяина по голове. Дед Андрей повалился на пол. Я даже не успел крикнуть: «Нет!»
- Валим, - скомандовал Саша. Уже на улице он выкрикнул: - ****ь, сука!
Сестры нигде не было.
- Тася, - громко прошипел друг. Сестра вышла на свет фонаря, она ждала нас возле куста сирени.
- Ну как? – спросила она.
- Валим отсюда, - прорычал Сашка.
Мы почти бежали, преодолев пару кварталов, я остановил друзей.
- Подождите!
- Что? – спросил Саша. Я заметил, что он все еще сжимает в руке бронзовый бюст.
- Нам надо разделиться.
- Зачем? – испугалась сестра.
- Верно, - согласился друг. – Давай, увидимся дома.
Сестра с Сашей пошли дальше по улице. А я повернул вправо, а потом бегом вернулся в дом деда Андрея.

28.
Старик лежал на полу. Сначала я испугался, мне показалось, что он мертв. Но я услышал стон.
- Дед Андрей, - сказал я.
- Тимур! – просипел он.
Я не знал, что делать, что говорить.
- У вас есть телефон? Я позвоню в скорую.
- Не надо скорой. Они не успеют.
Его слова вызвали волну ужаса, я почувствовал, как зашевелились волосы на руках.
- Это был твой друг? – спросил дед Андрей.
- Да, - выдохнул я.
- Искали икону?
От его вопроса сжался живот.
- Откуда вы знаете?
- А что еще искать у немощного старика? Помоги мне лечь в кровать.
Я наклонился, обхватил его за грудь. В полумраке увидел, что лицо старика и волосы залиты кровью. Мне удалось помочь деду Андрею переместиться в кровать.
- Включи свет, - скомандовал он.
Я нашел включатель возле двери. Увидев лицо старика, стал метаться по комнате в поисках тряпки.
- Тимур, остановись, - скомандовал хозяин. – У нас мало времени. Значит так! Залезь под кровать, там небольшая коробка, коричневая.
Я достал коробку, слушая дальнейшие указания.
- Открой.
Я открыл. Внутри лежали деньги – стопка бумажек по 200 грн.
- Возьми себе половину.
- Дед Андрей! - Взмолился я.
- Тимур, - отрезал он, - нет времени на сопли.
Я выдохнул. Взял 5 бумажек.
- Коробку положи обратно.
Я подчинился.
- Теперь, - продолжал он, – все на столе сложи обратно в ящики.
Я стал складывать бумажки.
- Погоди, - сказал дед.
Я старался не всматриваться в лицо хозяина, хотя понимал, что рана на его голове продолжает кровоточить.
- Там среди бумаг есть записная книжка. Найди ее.
Громко дыша, я отыскал небольшой блокнотик с телефонами.
- Найди Кулагина.
Среди других фамилий на К была запись Кулагин В.И.
- Это мой хороший друг. Он поможет тебе продать икону. Позвонишь ему. Звать его Иван. Скажешь, что от Андрея Владимировича.
- Дед Андрей, - опять взмолился я.
- Это еще не все. Выйди в сени, там в холодильнике водка.
Я выбежал из комнаты. Вернулся. Протянул старику бутылку.
Он сделал из горла несколько глотков, облил себе одежду, швырнул бутылку на пол. Осмотрел комнату.
- Теперь все выглядит, как несчастный случай. – Он приложил ладонь к ране, затем обмазал кровью угол стола.
- Выпил, потерял сознание, ударился головой.
- Зачем Вы это делаете?- жалобно спросил я.
- Может это то дело, ради чего я прожил жизнь. Помочь тебе стать другим.
- Дед Андрей, - я готов был разрыдаться.
- Икона на стене.
На стенке висело только фото Миши. Рассмотрев его лучше, я увидел, что фото приклеено скотчем к деревянному прямоугольнику.
- Снимай, - скомандовал дед. – Это и есть то, что вы искали.
Я  отодрал полоски клейкой ленты. Под фото открылось изображение Мадонны с младенцем Иисусом на руках.
- Все. Фото оставь на столе – сам иди.
- Можно я останусь?
- Зачем? Чтобы смотреть, как беспомощный старик отдает жизнь Богу? Нет, Тимур, я не хочу. Иди.
Я направился к выходу.
 - Погоди, - остановил меня дед Андрей. – Спасибо тебе.
- За что? – удивился я.
- Ты – смысл моего существования.
Наконец-то из моих глаз потекли слезы.
- Иди, Тимур.
Всю дорогу к дому я прижимал икону к груди и безостановочно плакал. Мне было жалко себя, свою жизнь, смысл которой я не понимал. Не помня дороги я добрался до нашего дома, прежде, чем войти в квартиру, я поднялся на чердак, чтобы спрятать икону и записную книжку. В квартире везде горел свет. Тася сидела на диване, обняв колени. Когда я прошел к ней, она сказала:
- Саша мне все рассказал.
- Ясно. – Ответил я , опускаясь на диван.
- Мы уезжаем из города. Он сейчас на вокзале, покупает билеты.
- Тебе не обязательно ехать с ним. – выговорил я.
- Обязательно, Тимур, я должна быть с ним, это мой мужчина.
Я вздохнул. Вот и все – мой сладкий мир разрушен. Больше не будет счастливых путешествий за границы восприятия. Друзей. Я получил билет в пугающую свободу. Я обнял сестру и долго гладил ей волосы.
- Тебе тоже надо уехать, - сказала она.
- Я знаю.
- Мы будем продавать квартиру.
- Не беспокойся за меня.
Я помог сестре собрать вещи, после этого положил в свой рюкзак нижнее белье, носки, пару футболок и теплую кофту. Также МР3плеер и блокнот с ручкой. Сестра сказала, что Саша ждет ее на вокзале. Перед тем как выйти на улицу, я выдернул из розетки музыкальный центр, холодильник, везде потушил свет. Тася закрыла дверь на ключ. Вниз мы спустились пешком. По дороге на вокзал я думал, что надо что-то сказать, но путные слова так и не появились.
Саша выглядел жутко. Он не поднимал глаза. Сказал, что поезд через час. Все это время мы сидели в зале ожидания. Я молчал, наблюдая жесткое спокойствие. Тася положила голову на колени друга. Он гладил ее. Когда приехал поезд, я провел друзей к вагону.
- Прости меня, брат, - сказал Саша, протянул руку. Я пожал ее. Потом мы обнялись втроем.
Я не стал ждать отправления. Когда друзья зашли в вагон, пошел к дому, чтобы забрать икону.

Эпилог.
Я покупаю билет до столицы. Сажусь в поезд. Я смогу найти друга деда Андрея и продать икону и сделаю это не для того, чтобы стать обеспеченным. Для меня это возможность стать полезным другим людям. Я куплю небольшую пекарню и буду выпекать хлеб, стараясь найти свое маленькое счастье. Я никогда больше не увижу сестру и друга, с которыми жил вместе больше 4-х лет.
В пути я буду переосмысливать все, что произошло за это лето, пытаясь найти то место, в котором я мог поступить иначе, в котором я мог предотвратить смерть деда Андрея. Но такого события я не найду, не потому что я слабый, не потому, что мне не хватило воли, знания или любви. Причина в другом. Моя жизнь с самого моего рождения мне не принадлежала. Все события происходили одно за другим, без моего желания: знакомство с Сашей, первый трип, встреча с дедом, случайные откровения про мысли и живую бесконечность, случайные выборы.
Где в этом всем был я, тот настоящий я, которого я ощутил в конопле, тот я, который переживал себя маленькой точкой в вихре безумного мира.
Я очень быстро пойму, что я ни чем не отличаюсь от других людей. Мое стремление быть любимым, мое желание любить, жажда жить иначе – все точно такое же, как у соседа по купе, как у деда Андрея, у Сашки и даже у афганца, который выращивает коноплю, чтобы продавать ее детям. По сути все мы всего лишь дети, маленькие злые не понимающие один другого дети большого таинственного места, которое кто-то из нас называет миром, а кто-то богом.
Я больше не притронусь к наркотикам, не выпью и глотка алкоголя. Я не стану воровать. Вспоминая с благодарностью человека, который подарил мне новую жизнь. Я не буду осуждать тех, кто стремится спрятаться от давящих со всех сторон обстоятельств в мнимом счастье, т.к. теперь знаю: никто из них не виноват в том, что их жизнь сложилась именно так. Потому, что любая жизнь – это цепь почти случайных событий, которую человек проживает не осознавая, почему все именно так.
Все мы, каждый из нас, всего лишь маленькие неразумные дети, независимо от возраста, жизненной мудрости, количества денег и уважения. Мы все словно спим и видим коллективный сон, каждый занимая свое единственное уникальное случайное место.
Мы все стремимся в одну единственную точку, где все души однажды сольются в одну, станут новым богом, для нового вселенского взрыва. Наша любовь поможет нам искать и находить, и если наш поток, наш уникальный случайный путь лежит через необходимость отравлять себя, через боль и разочарование, это не имеет никакого значения, т.к. все равно однажды мы все встретимся, узнаем кто мы, растворимся в любви и проснемся. Произойдет это не потому, что в этом предназначение человека, а потому, что так устроена живая волшебная бесконечность. Независимо от того знаем мы про это или нет, верим в это или нет, стремимся осуществить вселенский план или занимаемся своими маленькими делами – это происходит. И все что нам надо – маленьким независимым и гордым существам – это жить, и позволять жизни проявляться через нас позволять вести нас позволять играться нами и нашими случайными судьбами.

Конец.
30 марта 2015 г.
--
www.mvr.kiev.ua