Вы знаете, что такое Джердапское ущелье? Вы когда нибудь там бывали? Если да, то просто уйдите и не читайте моих тусклых замысловатых «букофф». Джердапское ущелье это там, где Дунай разливается на восемь километров, а затем сужается до ста шестидесяти метров. Там где река распахивается круглой каменистой чашей и дает возможность оглядеться и, пропускает через узкое зыбкое ушко пролива и, дает возможность маневра, ииии… разворачивает, ставит лицом к гранитной стенке ииии…еще раз и еще!!! Трижды пароход ныряет в котлы ущелья. Четырежды осторожно вползает в узкие ворота Большого и Малого Казана и тут же совершает стремительные развороты. Котлы кипят бурунами вздыбленной двигателями пены, судно едва вписывается во врата следующей котловины! Сто километров извилистого непредсказуемого русла. Сто километров отвесных трехсот метровых гранитных скал. Сто километров вспыхивающего между вершин солнца, вцепившихся в камень деревьев, глыб сверкающего серого гранита и отсутствия признаков цивилизации. Сто километров девяносто метровых омутов и стремительно-бурлящих мелей. Сто километров страха, восторга и… всё. Ты в долине. В долгом, неторопливом русле, в общем, можно сказать в Западной Европе.
Я вставала в шесть утра, бежала на верхнюю палубу и, вцепившись пальцами в леера, не могла поверить, что я все это вижу!
У меня получилось! У нас! Отец не спрашивал, что со мной случилось, привез домой и запретил маме задавать вопросы. На следующий день он пошел к начальнику пароходства и попросил ускорить оформление моей визы. Через неделю я ушла в свой первый рейс по Дунаю. Мне удалось удрать, скрыться, свалить из созданной мною же липкой мерзкой действительности. Отец никогда никого ни о чем не просил для себя лично или для членов семьи. Не мог. Считал это унизительным и постыдным. А в тот раз попросил. Наверное, по-другому было нельзя.
Мой папа не был большим начальником или влиятельным человеком, он был директором того самого Клуба моряков в ансамбле которого я оттанцевала шесть лет. Администратор из папы был неважный! Его совершенно не интересовали хозяйственные проблемы, починка крыши, ремонты унитазов и козни клубных методистов. Мой отец был мультимузыкантом, поэтом, дирижером, композитором, хормейстером и, не побоюсь этого слова, пассионарием!
Вы можете себе представить самодеятельный хор из двухсот пятидесяти человек? Повторяю. Двести пятьдесят человек!!! Это как забитый до отказа пассажирский лайнер, на котором я работала. Добавьте к этому оркестр народных инструментов и танцевальный коллектив! Еще около сотни молотящих на ксилофонах, трубящих в трубы, растягивающих меха гармоней, вращающихся и подпрыгивающих людей. Зрелище, скажу я вам, сродни Джердабскому ущелью!
Отец жил нараспашку. Не таился, делился ,помогал, творил, любил, отдавал и ему воздавалось. Отец дал мне много. Всё, что у него было. Джердапское ущелье тоже подарил мне папа.
Из первого своего рейса я привезла маме розовые часики, купила себе джинсы, а папе ничего не выбрала. Пяти часов на венскую отоварку было невозможно мало, чтобы найти подарок достойный моего отца. Расстроенная до слез я поддалась на уговоры бывалых моряков и приобрела ковер. На продажу. Как говорили моряки, «на школу». Я собиралась сдать его в комиссионку, реализовать и купить папе подарок.
Господи! Вы бы видели, какой восторг вызвал у папы этот дешевый, гербастый кусок синтетического полотна. Он лупил молотком по центральной стене гостиной, приколачивал планку для ковра и на всю парадную громыхал его концертный баритон.
- Ого-го!!! Да вы таких ковров в жизни не видали! Красотища!!! Да вы только посмотрите, как наша Аленка дом одела! Пусть все слышат!- возражал призывающей к тишине маме. – Ого-го!!! Дочка с рейса пришла!