Маргарита Кровопийчук почувствовала себя грязной. На плечи села пыль. Волосы мерцали в зеркале за шторой. Ситцевое платье в мелкий цветок сидело на теле неохотно. Что тут поделать? Надо мыться.
Начинался вечер. Район города был странным и подозрительным. В чем Маргарита его подозревала, она и сама не знала, но стремилась ближе к темноте оказаться взаперти. С другой стороны, район как район. Жила ж раньше. И ничего.
В этот вечер чувство грязи расцвело больше обычного, а воду отключили. Но пройди сквозь плотную толпу «сталинок», а потом хрущевок-новостроек, и вот тебе огромная воротообразная дверь с большими красными буквами: «БАНЯ». Наверняка зимними вечерами надпись светилась среди отяжелевших от снега ветвей. Но теперь темнело поздно, давно стоял март, к Маргарите и городу давно пришла весна.
Все было как всегда. Дворник во дворе шуршал пылюгой (так он называл пыль: «У-у-у, пылюга окаянная», и мат-перемат). Но что-то странное и невидимое летало за окном, как будто город покрылся слоем сонного одеяла.
По дороге в баню вместо слова «недвижимость» на одном доме она прочла «Гаражи и мосты», а вместо таблички «Улица Апрельская» прочла «Улица Ангельская». Трубы на домах напоминали жестяных удавов. Если смотреть боковым зрением, они будто шевелились. А вперишься зрачками – трубы как трубы. Маргарита похлопала глазами как ладонями. Нет. Довольно фантазий.
Вот и баня. На входе пахло «постоявшими овощами». Это потому что рядом гастроном – стенка в стенку. Лампы над сухим дырявым полом предбанника светились неохотно. Людей обнаружилась целая очередь. Маргарита пристроилась за компанией веселых девиц в красных ободках с бороздами в мышиных волосах. Ободки открывали светлые лбы. Маргарита отнесла в гардероб свое красное пальто с капюшоном, в котором она напоминала и себе, и людям призрак девочки в красном платьице, мельтешащий промеж деревьев в зловещем лесу. Красный цвет драконит фантазию.
На входе в парилку Кровопийчук споткнулась о большой жбан с тёплой водой для мытья рук. Жбан опрокинулся, вода растеклась по коридору. Над полом понесся пар и стал прилипать к потолку.
- Что творится-то! – затопотала по мокрым напольным доскам мойщица окон, размахивая шваброй. Стояла она в конце коридора, на фоне белого окна выделялся крючковатый нос – будто она стала волшебницей Бастиндой и готова избегать потеков воды как черт ладана.
«Мыться – хорошо. Все плохое уйдет», - с радостью подумала Маргарита и пошла париться. Большая баба в серой майке, как на картинах творцов соцреализма, швыряла из ведра воду на раскаленные банные камни и кашляла, как старый шахтер.
Потом, схватив веник, она с добродушным остервенением хлестала будто хворостиной лежавшие в ряд на теплых досках бабьи спины. Среди них лежала и Кровопийчук, надвинув на глаза шерстяную банную шапку – как персонаж диафильмов о вреде водки.
Когда она вышла – чистая и хрустящая – на дворе стемнело. Слово «БАНЯ» и правда загорелось неоном. Народу на дорогах было мало, но зато люди представали по-новому – ожившими внутрь себя.
Маргарита шла и шла домой. Огней становилось все меньше. Между хрущевками расширялись пустыри с высокой желтой травой. В этой части города дома еще не заселили. Даль ширилась, ширь удалялась.
Она споткнулась в траве, села на корточки и посмотрела вокруг. Вдали виднелся черный лес. А в глубине пустого квартала одна из стен светилась. Это люди жгли большой первобытный костёр и пели.
Пением они тянули Маргариту к себе в круг. Но Маргарите к ним не хотелось. Чудилось, что она не должна показывать себя. И чтобы не драконить Вселенную, стоило продолжать путь домой без песен и людей.
*****
Дядя Ваня остановил машину в промзоне. Напылил с три короба. Не продохнуть.
- Надо бы зайти по одному делу. Ничё? Загляни со мной, тут интересно.
- Ничё.
Его черные «жигули» подхватили ее на черной дороге. Сосед дядя Ваня обещал подбросить Маргариту до дома. Но повез в другую сторону.
Они вошли в подвалы, испещренные лабиринтами и промышленными залами. Сначала шли через толпу женщин, которые шили шторы, потом – через толпу мужиков в спецовках, обхаживающих холодильники. Потом – через огромный книжный магазин. На Маргариту напал унылый воздух, будто ей уже не выбраться никогда из этого фальшивого подземного света.
А тут Кровопийчук еще и дядю Ваню потеряла. Он спрятался в книгах и исчез за вереницей этажерок. Она испугалась, бросилась открывать случайные двери и заходить в комнаты. В одной комнате с кирпичными стенами она встретила свою тезку с чёрными кудрями до пояса. Тезка была спокойна и сказала, что уже не очень-то хочет выбираться наверх. И что нет больше у Маргариты никакого дома. Неужели Маргарита не поняла до сих пор? Реальность исказилась. Вырваться нельзя. И дядя Ваня фальшивый.
Но Маргарита знала, что дом есть. Она закрыла уши наволочкой и побежала по желтым коридорам - бежала и думала, что попала в сумасшедший город, как в сумасшедший дом. Бывают же сумасшедшие города. Или нет? Она бежала и мир вокруг прыгал и пылал черным песком, как в фильме «Летят журавли».
Домой. Под землей Маргарита бежала от страха, который испытываешь когда вылетаешь на середину реки и не знаешь, долетишь ли до берега. А когда бежала по городу, страх ее перешёл в испуг – это когда до кромки берега долетел, но думаешь и представляешь, что мог бы и не долететь.
Дом ждал ее на старом месте. Он был бежевым, цвета выгоревшего асфальта с трещинами. Или даже бетона. Или цемента. Интересно бетон и цемент - это одно и то же? Дом старый, 1913 года, с дырявым полом и холодом весны.
От счастья она чуть не прослезилась. И захотелось ей как в деревне или на даче - услышать лай собак, представлять, как сидят они в будках, обитых рулонами. Или чем там? А внутри подстилка из овчины. Была овца, но съели. И змеи шипят под завалинкой.
Собаки и правда залаяли. Процокали оподковленные копыта. Кот заулыбался во сне. Вот единственный звук - звук кошачьей улыбки.
Маргарита налила чаю с имбирем и подумала, что больше ни в какую баню не пойдет. Нахер.