Катенька Вторая

      
               
       Деревня наша, Польский Выселок, не маленькая была: 3 длинных улицы,  180 дворов. Проживало в деревне около 500 жителей разной национальности: поляки, немцы, латыши, чуваши, мордва, украинцы и русские. Почти все семьи – многодетные: редко у кого - трое детей; в основном – по пять, шесть, а то и десять ребятишек. Деревня жила дружно, как  одна большая семья: и веселились вместе, и беду горевали сообща.

       Старожилы рассказывали , что деревня образовалась аж в 1868 году. Стояла она на возвышенности,  на ровном красивом месте, окруженная  со всех сторон многочисленными  лугами и полями. До Моторска – 15 километров, а до Каратуза – все 25. До других деревень: до Черемушки,  Нижней Буланки, Верхней Буланки, Осиновки, Таловки тоже не  так трудно было  добираться.

       Бабушка,  Катенька Козловская, была шустрая,  худенькая, маленькая и очень  бегучая. Да и смешливая она была, словно подросток. С утра успевала и корову подоить, да в стадо выгнать со двора; уток, кур, гусей и свиней накормить, да еще и товарок своих  в  разных концах  деревни навестить и новостями обменяться. Смех ее слышался повсюду.

        Главной ее помощницей по дому и по хозяйству считалась ее восьмилетняя внучка  Катюша,  вторая дочка сына Янека.  Глядя на нее,  бабушка  Катенька часто говорила: « Ах, кабы  Хорумена  не расстреляли в 1937 году, как бы он порадовался на внучку. Точная его копия  уродилась  Катенька Вторая. И рослая,  как он, и крепенькая, как груздок, и глазки голубые,  и волос кучерявый!»

       Так с легкой руки  бабушки Катеньки Первой и прилепилось  к ее внучке имя: Катенька  Вторая. С детства и на всю жизнь. А, ведь и впрямь, была девочка, как царица. Фигурка ладная. Спинка прямая. Походка царская и голос царский: певучий, бархатный. Мудра не  по годкам. А уж ловкости и храбрости ее на десятерых бы хватило.

        Впервые отличилась она лет в пять. Когда гусак «Злыдень» напал на ее  старшую сестренку, семилетнюю Ханку, Катенька Вторая не растерялась. Подобрала она, валявшуюся в ограде  хворостину, и так отходила ею гусака, что тот навсегда запомнил урок. Как только  « Злыдень» завидит ее потом, так сразу же бежать в другую сторону.

         Следующий случай произошел, когда она пошла в школу в первый класс в сентябре. Как то раз она услышала разговор  деревенских старушек о том, что  Черемушкинские парни совсем стыд и совесть потеряли: « Три польских  хлопца  пришли  к  ним в клуб на танцы к девчонкам, так местные парни гурьбой с оглоблями в руках гнали наших хлопцев до самого Выселка Польского».

          Старушки посудачили и разошлись по домам. И забыли про разговор. А в памяти Катеньки Второй  их  разговор крепко застрял. Покою ей не давал. В последнее воскресенье  сентября  собрала Катенька Вторая свое « войско»: около десятка мальчишек и девчонок  5 – 7 лет. Через поле и луг пошагало « войско»  в  Черемушки, чтобы разобраться  с тамошними «фулиганами».

          Форма « войска» была самой обыкновенной, деревенской. На голове панамки  из старых газет. У девчонок -  ситцевые платьишки, полинявшие от частых стирок. У мальчишек – застиранные майчонки и короткие до колен штанишки из темного сатина с перекинутой через правое плечо лямкой, застегнутой на одну солдатскую пуговицу на пояске. Все « воины» - босоногие! С исцарапанными коленками.

       Около Черемушек увидел их местный бригадир, объезжавший поля верхом на
лошади. Подъехал он к ребятишкам и начал их расспрашивать: « Здорово, ребятишки!
Меня  Саженем кличут. А вас как называть прикажите? И куда это вы путь держите?»

        Ребятня загудела растревоженным пчелиным ульем: « Я –  Витя Палаш. А мы –Лиза,Валя, Люда, Тома Ророт. Мы – Мациевские Стэфа и Хеля. А я – Толик Таратутин.  А мы Губаревы – Толик и Леша. А это – Катенька Вторая!

       Идем мы в Черемушки, «фулиганов»   наказывать! У нас вот крапива для них приготовлена. И вичечки  тоненькие. И хворостины! А у нас линейки школьные! Как по лбу дадим,  так сразу лоб красным станет! Тогда они поймут, что нельзя наших Польских  хлопцев  обижать!»

       Чуть было не рассмеялся Сажень, крякнул только и произнес: "Интернационал! Храбрецы!  Своих  в обиду не даете! Поди, устали, проголодались!? Перед сражением подкрепиться  бы не помешало».

        Ребятишки приуныли: « Мы, дяденька, забыли с собой  калачей и воду взять, так поспешали шибко. А калачики смачные были! Аж слюнки текут, как вспомним».

       Сажень улыбнулся им в ответ: « Это дело поправимое! Сейчас ко мне в гости
зайдем, жинка моя, Нюра, как раз пироги с картошкой печет. То-то рада будет!»

       Привел он детей к себе домой. Жена его обрадовалась. Давно детский смех не звучал в их доме. Единственный их сын Яша на войне сгинул совсем молодым, даже жениться до войны не успел.

        Четырнадцатый год идет, как проклятущая война закончилась,  а раны в сердцах родителей, так и не зарубцевались. Душа болит и болит, не переставая. Да, разве у них одних!?  По всей стране многие семьи плачут по родным, не вернувшимся  с фронтов.  А жить все равно надо. Хлеб растить. Страну поднимать.Только бы больше войны не было.

         Умыли детей, за стол усадили, пирогами с чаем напоили. Налюбовались на светлые детские ангельские личики, наслушались их дивного смеха и незатейливых речей. И, как камень с души свалился. А у хозяйки все слезы из глаз  ручьем бежали, не успевала их фартуком вытирать. Сажень вышел на крыльцо и засмолил самокрутку…

         День разыгрался, как ребенок:  солнечный, светлый, тихий,  безветренный. И вдруг на голову мужчины упало несколько крупных капель. Он улыбнулся: « Слепой дождик. Нюра всегда говорит, что это к счастью. Дай-то, Бог!»

         Запряг лошадь Сажень, усадил ребятишек в телегу и повез их домой на Польскую. А в деревне переполох. Бегают матери от одной избы к другой, а детей нигде найти не могут. Тут и Сажень появился со всем «войском» на подводе. И смех. И слезы. И радость, что дети живы-здоровы объявились. И слова благодарности Саженю.

       А с малой Катенькой Второй серьезную розмову провели. Уж досталось ей на орехи. Она же, плача, пригрозила: « Все равно мы с «фулиганами»  разберемся. Знать будут, как наших обижать».

     Пришлось тут Черемушкинскому бригадиру Саженю, спрятав улыбку в   пышные рыжеватые  усы, строго нахмурить густые брови и клятвенно пообещать  девчонке: «Обещаю тебе, Катенька Вторая, как вернусь домой, так лично сам разберусь с теми, кто посмел опозорить вашу местную польскую шляхту. Больше этого не повторится! Зачем нам « кровопролитное сражение»  с твоим храбрым войском?! Мир? Мир! Вот и порядок!»

        Девчонка успокоилась, попила молочка из глиняной кружки, да и заснула  вскоре на деревянной широкой кровати под бочком у Катеньки Первой, прижимая к себе рыжего старого  кота Василия.

        « Да! Как погляжу, царская семейка у вас. Сразу две царицы!  А у Катеньки  Второй царская кровь так и играет, справедливости и уважения требует. Откуда это у нее?» - стал расспрашивать  бригадир  ее  родителей: Янека и Анну.

         « От вольнолюбивых предков.  Дед  и бабушка Янека были  сосланы из  Польши. Мои дедушка с  бабушкой – казаки по крови. Хорунжина – моя девичья фамилия», - разговорилась словоохотливая статная  жена Янека,  собирая незатейливое угощение на стол: соленья, варенья, отварную картошку, запеченную в русской печи утку.

      « Звать – то Вас как?» - полюбопытствовала она у  рослого, худощавого мужчины. « Да меня в Черемушках по имени никто и не зовет. Саженем все кличут. Сам не знаю, почему эту кличку мне дали: то ли потому, что долговязый;  то ли потому, что с саженем постоянно езжу, поля, да луга обмеряю Так и вы меня называйте. Коль в Черемушках окажитесь, любого спросите про Саженя, и он вам мою избу покажет», - ответил он гостеприимной Анне, уплетая за обе щеки деревенскую снедь.

       Сажень тот хозяином своего слова оказался. Как пообещал, так и выполнил. Видно, действительно провел разъяснительную работу среди местной молодежи. Потом часто хлопцы с Польской бегали в Черемушки на танцы, да и они к нам в клуб наведывались по субботам на концерты, устраиваемые девчонками и мальчишками. Прямиком через поля и луга всего 3 километра между деревнями, не больше.

        А в августе следующего года Катенька Вторая снова оказалась у всех на слуху. К весне в деревне уже и электричество провели, и радиоприемники жители понакупили. И с сахаром  в магазине стало посвободнее, не надо было с вечера очередь занимать и ночью бегать в очереди отмечаться. Одно огорчало жителей.  Речки никакой вблизи не протекало. Маленькие ручьи и родники были. Но в них не искупаешься.

        Местный бухгалтер Носков Митя собрал с каждого дома определенную сумму денег, зерна, яиц  и  нанял в райцентре экскаватор. Экскаваторщик не поленился и вырыл  котлованы  под три пруда: в Страстином логу, на выезде из деревни за фермой и прямо за огородами. Котлованы были вырыты ранней весной, чуть только земля оттаяла.

        Через месяц пруды наполнились водой. Во все пруды запустили карасей. Самым любимым местом для купания детворы оказался пруд за огородами. Не очень глубокий. Берег песчаный. С огородов хорошо просматривается. И, главное, чуть повыше его находился  колхозный сад. А вдоль заплота огородов росли раскидистые ивы.

       Начиная с середины июня, вся деревенская детвора в возрасте от трех до двенадцати лет с обеда до позднего вечера плескалась, плавала, загорала и играла на пруду. Дети были на седьмом небе от счастья. Их переполняла радость от свободы, от теплой воды, от возможности общения со своими сверстниками.

        Когда их загорелые тела покрывались пупырышками, они бежали к колхозному саду. Бездетный сторож Трифон изредка разрешал им:  и оскомину во рту набить незрелым крыжовником, и полакомиться  спелой крупной лесной земляникой, растущей на взгорке, и  опавших  полуяблочек  насобирать в майки, да рубашки, завязанные узлами.

        Возникали среди детворы кое-какие мелкие ссоры и потасовки, но до разбитых носов дело не доходило. Причиной раздора всегда являлся плотик, сколоченный местными умельцами и спущенный ими на воду.

        Споры возникали чаще всего из-за того, кто  будет капитаном плота. Кому в этот день выпадет  особая удача и  везение катать на плоту  малышей по пруду? Кто будет гребцом на плоту? Кто будет собирать плату с детворы?

        Катание малышей проводилось за особую плату: за ранетки, землянику, крыжовник, домашние  постряпушки, за молоко, за конфеты-подушечки.

       Иногда на берег пруда приходили и древние старики со старухами. Они  поудобнее усаживались, на принесенных тканых половичках, и грелись на  солнышке,  наблюдая за играми детворы. На старых морщинистых лицах блуждала блаженная улыбка.

      Часам к трем прибегали искупаться девчонки, притомившиеся от прополки грядок с овощами и  окучивания картошки на огородах. Тут же рядом с ними всегда оказывались подростки  14-17 лет. Визг. Хохот. Брызги воды. Подныривание  юнцов  под  девчонок. Робкие ухаживания. Назначение вечерних встреч. Желание научить девчонок плавать. Бесплатные катания девчонок на плоту.

       В начале августа к пастуху Ивану Морозову приехал его племянник из Курагино.  Приехал  Санька  не один. Привез с собой своего друга Веньку. Они были, как близнецы –  братья: небольшого росточка, угловатые,  конопатые,  с нечесаными вихрами соломенного цвета волос на головах. Оба уже учились в училище механизаторов.

        На другой день пришли они после обеда на пруд. В самую жару. В ту пору взрослых на пруду не оказалось, как на грех. С десяток ребятишек  от трех до девяти лет копошились на бережку под ивами. Они « стряпали пирожки» из глины, «угощали сдобками»  друг друга, изредка брызгались водой и плескались на мелководье.

         Сначала Санька с Венькой   устроили соревнование: кто больше « напечет блинов» на воде, брошенными над поверхностью пруда, округлыми плоскими  гальками. Скоро им это наскучило. Они пошептались друг с другом, огляделись вокруг, сели на плот и подплыли к  мелкотне на берегу, широкими жестами приглашая детей на плот.

          Ребятишки радостно бросились к плоту, вскарабкались на него и уселись на доски. Когда плот оказался на середине пруда, Санька с Венькой  вдруг неожиданно начали скидывать малышей в воду.

         Дети завопили от страха, ведь плавать они не умели; забили лихорадочно по воде ручонками и ножонками, пытаясь удержаться на плаву. Они хватались за плот, но Санька с Венькой отцепляли их руки и сбрасывали детей снова в воду с презрительными наказами: « Учись, мелюзга, плавать. В жизни пригодится!»

          Рев на пруду стоял ужасный. Прибежавшие из сада дети, бегали вдоль пруда и кричали: « Тонут! Тонут! На помощь! Помогите! Помогите!»

          Катенька  Вторая, не мешкая ни минуты, поспешила на помощь. Сначала, пока было  мелко, она бежала, затем поплыла к плоту. Отец научил  ее плавать еще в июле.

          С огородов на крики детей уже  со всех ног  мчались  взрослые и подростки. Санька с Венькой,  видя, что  дело принимает нешуточный оборот, стали затаскивать детей по одному на плот. Четырехлетняя Аленка ушла с головой под воду и вынырнула прямо под плотом. Ни Санька, ни Венька плавать не умели и перепугались не на шутку. Вдруг девчонка уже захлебнулась?!

         В этот момент Катенька Вторая уже подплыла к плоту. Не раздумывая, она
поднырнула под плот и вытянула за косичку Аленку. Подростки затащили их обеих на плотик и погребли к берегу. Аленка не дышала.

         К счастью, на берег первой прибежала  восемнадцатилетняя заведующая клубом Валя Луканова. На одном из семинаров в райцентре ее обучили оказывать первую помощь при утоплении и других несчастных случаях, так как своего медпункта  в деревне не было.

          Валя, плача, перегнула девочку лицом вниз через свое колено и стала сильно похлопывать ту по спине.Через некоторое время вода хлынула изо рта и носа Аленки. Девочка, открыв глаза, задышала и заплакала.

          Вскоре на берег прибежала старшая сестра  Аленки  Эмалия. Зареванная, она кинулась на Саньку и Веньку с кулаками. Ее еле оттащили от них, а подросткам посоветовали поскорее убраться из деревни, пока взрослые не вернулись с покоса.

         Один из местных хлопцев сбегал домой за топором и гвоздодером.  Плот тут же был разобран на бревна и доски. Все это побросали себе в огороды на дрова.

        А Катенька  Вторая  прослыла с тех пор героиней и спасительницей. Куда бы она ни пошла с того дня, каждый взрослый норовил погладить ее по белокурой курчавой головке, угостить чем-нибудь вкусненьким, приговаривая: « Спасительница, ты наша! Уберегла Аленку от смерти, а мамку ее, да и всех нас от горя великого и вины, что не углядели за детьми  из-за работы с темна до темна. Вот,  она, жизнь-то колхозная. На детей родных  и то времени нет».   .