Сергей не хотел давать извозчику сверх положенного, поэтому вышел раньше, решив пройтись до Англетера пешком.
Номер стоил, как прежде, дорого, а после пребывания в "сумасшедшем доме", как за его спиной звала вся ленинградская богема психоневрологическую клинику, еле подъёмно.
Хорошо, что извозчики уже не узнавали его и, как следствие, не драли три шкуры за бездельную поездку.
Надо было "держать планку", а деньги разлетались, как осенние листья под порывами невского ветра.
Снежок под ногами был грязный, убирали улицы теперь плохо...
Почти подошёл к гостинице и закурил папироску, рассматривая Исаакий, спрятавший золотой шлем в тумане.
Разграбленный храм выглядел заброшенным, хоть в нём иногда и проходили службы.
Сергей службы не любил, а собор всё же было жалко.
Неубранный снег у ступеней, колокола содраны...
Слышал, что настоятеля арестовали да, может, уже и расстреляли. Сейчас - недолго.
Выдохнул дым. Папироска догорала, как вся его измученная жизнь.
Последнее время ничего не писал - не мог, выгорел.
Швырнул окурок прямо в неубранный снег.
- Какая мерзость!.. - сказал вслух и невольно оглянулся на собор. Не извинился бы никогда, но обернулся.
Исаакий стоял туманный, серый, неживой. Темнота пожирала его на глазах.
Сергей отвернулся и шагнул навстречу дверям гостиницы, чтобы уже никогда не встретиться с собором.