Жила да была на свете семья – мать, отец и дочка их Аленушка, а при ней котейка, Васькой звали.
Решили как-то мать с отцом перебраться в деревню из города. Надоел им город, душно в нем. Сказано – сделано. Выбрали они деревеньку – не из больших, да и не из малых, срубили избу. Современную избу: со всеми удобствами, просторную, дорогой черепицей крытую. Во дворе овин, курятник и прочее поставили, баньку – чтобы париться, и мостки к речке – отец-то Аленкин большой охотник был до рыбалки. Аленке сапожки резиновые справили наимоднейшие и лукошко – по грибы да ягоды ходить. Коровушку завели, собаку… Живи, семья, да радуйся.
Одна беда – очень уж студено в избе их новой было. Летом-то даже хорошо – по жаре в огороде и в поле наработаешься, ан домой пришел, душ принял и отдыхай в холодке. А как пошла осень, небо ровно войлоком серым затянуло, дожди землю засеяли – заморозками взошли, тут-то Аленкина семья и призадумалась. Печку сколько ни топили – будто не топили, окна-двери как ни конопатили – все равно сквозняк гуляет. Аленка сразу кашлять начала, разболелась – в школе неделю пропустила…
Отправился в город отец. Обогревателей привез пять штук, расставил по комнатам.
Мать – та за спицы взялась. Купила недорого у соседки – та коз держала – козьего пуха и ну теплые носки вязать. Сначала, конечно, Аленке. Аленка рядом вертелась – тоже вязать училась, Ваське пуховый коврик связала. Васька хоть и из длинношерстных был, норвежской лесной породы, а тепло любил.
Ан не помогли ни обогреватели, ни носки пуховые, ни даже тапочки из кроличьего меха. Разве что пристрастилась Аленкина мать к рукоделию – что ни вечер сидит да мастерит. И вот как-то спрашивает:
– Аленка, ты клубочек серый не видела?
– Его Васька закатил, – отвечает Аленка, – сейчас найду.
Да сколько ни искала, ни нашла. А там и белый клубочек куда-то запропастился. Повздыхала Аленкина мать и другую пряжу взяла.
Вязала она тогда Аленке комплект – шапку с варежками. Вывязала на ней совушек и захотела украсить мехом. Глядь – и мех невесть куда подевался.
– Что за черт, – говорит. – Никак, домовой шутит.
А отец Аленкин смеется. Ты, говорит, Маша-растеряша – а мать и верно Марьей звали, – сама свои причиндалы порассовала по закуткам так, что не найдешь!
Аленке же мысль эта понравилась. Очень ей хотелось, чтобы в избе было, как в сказочные времена, – чтобы домовой и лучина вместо электричества.
Вот и зима пришла. Мороз ударил. Мать другого меха отыскала, и пошла Аленка в школу в новой шапочке с совушками и меховым помпончиком. С третьей попытки помпончик удался – два первых то ли Васька заныкал, то ли Марья-разиня потеряла.
Пару недель морозы держались, но было тихо, снег мягко ложился – точно коврик, из пуха снежного вязанный. А как-то под вечер разгулялась непогода. Как завьюжило! Ветер ревет, ветки трещат, комья снега в окно летят. Раз – и вырубило электричество. Мать ворчит: мол, только начала варежки вязать новые, а Аленке и радость: отец свечи достал да зажег, красота!
Ушли родители в спальню: не одними варежками люди греются. А Аленка в одеяло закуталась, со свечкой села и давай книгу читать, про Персея Джексона – уж третий день не могла оторваться. Вдруг слышит: шебуршит кто-то. Глянула – а это Васька. Напушился весь, важный такой, будто вспомнил, что кличка его, в родословной записанная, – Базилевс. И катит лапой, катит очередной клубок.
Тут Аленка и про книгу забыла. Любопытно ей было узнать, куда же Васька клубки девает. А Васька –за печку, в самый темный угол во всей избе. Подкатил и стоит, точно ждет чего-то.
И тут видит Аленка: человек из того угла высунулся. Да не простой! Махонький, с Ваську размером, одет, как двести лет назад по деревням одевались – рубаха-косоворотка, портки да лапотки, борода до колен курчавится, и стрижен под горшок. А глаза не человечьи – горят, будто все в избе насквозь видят. Аленка и дышать перестала – затаилась. Смотрит, а человечек чудной – тоже с вязанием в руках. Только у матери Аленкиной вязанье выходит красиво да ладно, а у этого – косо-криво. Вроде как свитерок он связать пытается, в серую и белую полоску и с кусочками меха у ворота, и почти закончил, но плохо у него вышло, неумело, даже полоски неровные.
Это, смекнула Аленка, оттого, что петли разного размеру. Видать, дядька этот в темном углу видит плохо, вот и вяжет как курам на смех. Но кто же он такой?
А Васька разворачивается и уходит в свой закуток, берет из кормушки кусок рыбного паштета и тому дядьке несет!
– Охохо, – кряхтит дядька, – благодарствую тебе, котушка, кабы не ты, весь бы замерз да оголодал. Еще бы соли к рыбке твоей…
Послушал Васька, а потом прыг! – и на стол.
Тут Аленка не выдержала. Взяла сама солонку и в темный угол понесла. Правда, когда она подошла, там уж не было никого – ни дядьки с бородой, ни свитера его неумелого.
Поняла Аленка, кого видела. А наутро матери с отцом рассказала.
Те-то, конечно, посмеялись. Человечество на Марс лететь собирается, а некоторые в домовых еще верят! Но мать сказала, что кукольный комплект Аленке в охотку свяжет.
Смастерила она шапку-ушанку из обрезков меха, поршеньки – вроде лаптей меховых, и свитер с носками. Взяла это все Аленка, положила на блюдце булочку, налила молока в стакан – и в угол.
А к вечеру у Аленки насморк с кашлем прошел – как не бывало. И в избе потеплело, и отец с матерью будто расцвели. А уж как Васька разыгрался – только что не танцевал!
И с той поры жила Аленкина семья и не тужила: в добре, согласии да тепле. А если Васька прятался, то Аленка знала, где его найти: в самом темном углу, у приятеля-домового.