Прокуренный зал, воздух почти дрожит. Огни софитов ослепляют. Очередной концерт опороченных по всем статьям, самоутверждающихся любыми доступными средствами, но еще таких юных и неопытных недоумков. Концерт абсолютно неподходящих для совместного творчества и даже для нахождения в одном помещении людей.
Каким-то чудодейственным образом ни одна живая душа из тех, что сейчас заходятся в приступах неудержимого экстаза в этом тесном клубном зале, не подозревает о подноготной совместного бытия этих четверых юношей, которые сейчас так мило переглядываются, улыбаются и со счастливыми лицами играют легкие попсовые песни одну за другой. Никто не подозревает о реках алкоголя, нещадно льющихся в их глотки, о депрессиях, скандалах, грозящих распадом коллектива к чертям, о беспорядочных половых связях с обдолбанными фанатками, а иногда - в моменты крайнего отчаяния, крайнего алкогольного опьянения или крайнего по*уизма - и друг с другом. Не подозревает никто и о новоиспеченном хобби Дэйва - время от времени ширяться героином в темных углах со странными, укуренными людьми, которых сам Дэйв называет "офигенными друзьями". Любой здравомыслящий человек прекрасно поймет, что эти так называемые друзья сейчас рядом с ним только из-за его денег, благодаря которым есть прекрасная возможность примазаться и втихую получить дозу от щедрого и душевного молодого человека, который по счастливой случайности как раз из тех людей, что, напившись, громогласно орут в баре "всем виски за мой счет" и действительно платят без малейших сожалений; от человека, чье лицо, кажется, никогда не было искажено злобой на мир, чьи губы готовы широко улыбнуться в любой момент.
Единственное, что видят и хотят видеть эти люди, называемые страшным словом "фанаты", которое навевает мысли исключительно о стаде безмозглых животных, так это как Дэйв вызывающе виляет бедрами, соблазняя, завлекая в пучину желания и страстной похоти, как он поправляет волосы и пиджак якобы случайными жестами красивых недоступных рук; как Мартин, одетый в бабские шмотки и накрашенный, словно шлюха, мило и вкрадчиво произносит с застенчивой улыбкой на накрашенных алой помадой губах, опуская глаза подобно школьнице, свое коронное "Understand me". Люди хотят зрелищ и очевидной показухи, хотят, чтобы их кумиры (возможно, против своей воли) доставляли им полное удовлетворение, как моральное, так и физическое. Большинству этих "фанатов" глубоко насрать, что творится в душе у этих миловидных молодых пареньков, о чем они мечтают, чего боятся. Главное, чтобы они, внешне такие разбитные, уверенные и самодостаточные, заводили их, будоражили тело и душу, пробуждали атрофировавшиеся чувства. Все эти люди и сами отдаленно осознают это, и от этого удушающего понимания любыми способами пытаются забыться, потеряться в пространстве или, еще лучше, в собственных мыслях.
Подобно назойливому рою пчел, почему-то именно эти отрывистые размышления в разных интерпретациях беспорядочно блуждали по затуманенному сознанию фронтмена той самой группы пареньков. Депеш мод.
Единственным желанием Дэйва после изматывающего тело, но все-таки превозносящего душу, выступления было: забиться в тихий темный уголок, обхватить руками колени, уткнуться в них лицом и слушать звенящую в мозгу тишину. В ту минуту это тупое инстинктивное желание стало чуть ли не целью жизни Дэйва. Именно этим он и планировал заняться, именно в этом так нуждался. Едва закончив исполнение последней песни, Дэйв как можно быстрее и незаметнее скрылся от назойливых взглядов, рукопожатий и улыбок в тесной, грязной каморке, именуемой гримеркой. Хотелось тишины и темноты, поэтому Дэйв не стал включать свет. Дойдя до потрепанного черного кожаного дивана, он рухнул на него со всего маху, положил ноги на подлокотник, завел руки за голову, прикрыл глаза и прерывисто выдохнул. Сейчас он был как никогда хорош собой. Ленивая, даже небрежная поза его выражала крайнее безразличие. Кожаная куртка расстегнута. Плоский живот скрывает белая майка, заправленная в джинсы. Несколько прядей ниспадают на задумчивое и такое притягательное лицо.
Его мысли витали где-то далеко от событий, которые сейчас происходят в его жизни. Казалось, он готов пролежать так целую вечность, не возвращаясь в реальность. В какой-то крохотной части его мозга пульсировала одна назойливая мысль. Он отметал ее, старался обмануть сам себя, мысленно убеждал себя, что она его не волнует. А мысль эта была проста и банальна и заключалась в том, что Дэйв может сделать себе хорошо, прямо здесь и сейчас. Просто и быстро. В этой самой комнате у него был припрятан героин. Пара секунд - и он уже может быть у него в руке. Но Дэйв продолжал лежать не шелохнувшись. Ему нравилось ощущение, что он может это сделать в любой момент, что не нужно никуда торопиться, что если вдруг припрет - спасительное волшебство на расстоянии вытянутой руки. Дэйв создавал иллюзию. Он пытался себя уверить, что прекрасно и трезво управляет ситуацией. Захотел - укололся, не захотел - да и не надо, собственно.
Внезапно чья-то осторожная рука легко легла на живот Дэйва, вырывая его из противоречивых назойливых мыслей. Он нехотя поморщился и все-таки открыл глаза. Перед ним стоял Мартин Гор. Чуть согнувшись, он зачем-то положил руку на живот Дэйва и отрешенно смотрел куда-то мимо. В другой его руке была почти пустая бутылка водки. Сердце Дэйва екнуло, по телу разлилась непонятная волна тепла. Внезапное появление Мартина решило дилемму - сегодня никакой наркоты. Дэйв был искренне рад, что Мартин пришел. Но зачем-то изо всех сил заставил себя подумать что-то вроде: "Черт, и нахрена он приперся?"
Еле на ногах стоит. И когда он только успел так нажраться? Концерт вроде кончился не так давно. Может, Дэйв выпал из реальности на более длительный срок, нежели ему показалось? Или это Мартин, едва ступив за пределы сцены, начал судорожно вливать в себя обжигающую жидкость, чтобы наконец отступил этот всепоглощающий страх перед публикой?
Дэйв наигранно ворчливо попытался убрать руку Мартина. Нехотя, без особых усилий, скорее не с целью избавиться от непрошеного вторжения, а для того, чтобы дать ему понять, что не спит, что все видит и чувствует. Дэйву не было неприятно это прикосновение, скорее наоборот, оно ему очень даже понравилось. Пальцы Гора, наманикюренные черным до неприличия хреново, немного пошевелились, сжимая ткань майки. Взгляд по-прежнему был отсутствующим.
- Мартин, у тебя совсем уже крыша едет? Чего надо тебе от меня?! - произнес Дэйв с такой раздраженной интонацией, какую только сумел из себя выдавить, отмахиваясь от Гора, словно от назойливой мухи. А у самого мурашки пошли по спине от этого прикосновения.
Мартин как будто офигел от осознания того, что к этому точеному животу что-то еще прилагается. И к тому же может разговаривать. Все-таки он неплохо перебрал. Он посмотрел Дэйву в глаза в упор протяжным пьяным косым взглядом. Он заглядывал в самую душу.
Дэйв пожирал глазами его шлюшеский образ. Мало одежды. А та, что все-таки присутствует, скорее похожа на скопление черных ремешков, заклепок, латекса и женских аксессуаров. Пошлый вырез открывает плечи и почти всю спину. Светлые, пушистые, беспорядочно торчащие волосы закрывали лоб, все та же ****ская красная помада на губах. Немного смазалась. Весь его образ до последней детали так и вопил: "Трахните меня, кто-нибудь!" Неизвестно, как и назвать этого ублюдка. Чертов ублюдок. А глаз не отвести.
- Дэээйви, ты чего это тут спрятался, а? Я тебя ищу-ищу, а ты пряяяячешься... - изрекая это, Мартин так наклонился над Дэйвом, что чуть не упал на него. Руки Дэйва были готовы поймать это бренное падающее тело в любой момент.
- Зачем искал, пьянчужка? Есть, что сказать вразумительного? - Дэйв посмеивался и говорил с ухмылкой, но глаза его были холодны и неподвижны. Он так и ждал какого-то подвоха, гадал, что может вытворить пьяный в дупель Мартин. Интуиция подсказывала Дэйву, что он сегодня основательно настроен, и от него не так просто будет уйти.
Выражение лица Мартина приобрело чуть более умный оттенок, насколько это было возможно, словно он немного протрезвел. Его щеки раскраснелись от алкоголя и тепла гримерки, лицо теперь пылало и лоснилось. Черт, этот Гор - тот еще милашка.
- Я всего лишь хотел тебе сказать, что ты сегодня был в ударе. Покорил сердца всех этих бешеных писклявых девиц. Особенно Shake. Обожаю, как ты вертишь своим тощим задом, не знаю, как у тебя и выходит, - последние слова Мартин не говорил, а выдавливал из себя в приступе ослиного ржача. Дэйв тоже невольно засмеялся, но скорее не от слов Мартина, а от его задыхающейся ржущей физиономии.
Ненавязчивые глупые реплики - это именно то, что сейчас нужно. Никакого напряга. Напряга и так слишком много в их жизни. Поржать от души, до изнеможения, до боли в животе с человеком, который, несмотря на все недопонимания, все-таки тебе не чужой - бесценно.
- Говоришь, обожаешь, да? - почти закончив смеяться, как бы между делом, спросил Дэйв. - Что-то я не заметил за тобой особого восхищения. Пялишься все время либо себе под ноги, либо на инструменты. Ну это, конечно, когда отрываешься от лицезрения своего наряда, - Дэйв попытался увести тему от своего зада, переключив внимание Мартина на то, что он так трепетно любит. И его порадует, и закроет ненавистную тему своих показушных движений.
Мартин, состроив слегка обиженное лицо, придирчиво осмотрел свой прикид и, удовлетворенный, поднял уверенный, вызывающий взгляд на Дэйва. Взгляд был что надо. Во второсортных фильмах такой взгляд обычно предшествует либо горячему сексу, либо кровавым разборкам.
Дэйву надоело, что Гор смотрит на него сверху вниз, это давало ему ощущение странной незащищенности, даже трепета перед этим человеком, а это было очень неприятно для свободолюбивого солиста. Поэтому он резко сел, выпрямил спину и почти поравнялся с ним взглядом.
- Мой внешний вид никак не должен тебя волновать, Дэйви, - Мартин говорил почти нехотя, медленно и скучающе произнося слова. Между делом он лениво теребил кожаный поясок - часть его наряда. - Если ты, конечно, не мечтаешь меня оттрахать на кухонном столе, - неловкие слова, сказанные невпопад, разрезали воздух. Непонятно, алкоголь ли говорил в Мартине, или же его природная расположенность к представителям своего пола, точнее сказать, педерастические замашки. Скорее всего, и то и другое.
Он сказал это буднично и обыденно, словно говорит подобное каждый день по сотне раз. Повисла тишина, но в ней не было и тени неловкости. Дэйв глубоким вдумчивым взглядом выжигал дыру в Мартине, улыбаясь одним кончиком губ, а тот, в свою очередь, с такой же улыбкой ждал какой-нибудь реакции на свои слова. Провокация? Возможно.
- Мартин, чертов ты гомик, что за блевота у тебя в голове? - Дэйв сказал это смешливо, но не сводя пристального взгляда с полуголого Мартина.
- Давай, скажи еще, что никогда меня не хотел, - Мартин плюхнулся на диван к Дэйву, по-дружески обнимая рукой за плечи, словно подбадривая. - Можешь не оправдываться и не пытайся меня разубедить в этом. Я это знаю. Я это чувствую, - на трезвую голову даже этот широко известный разгульный пошляк не сказал бы подобного в лицо. Тем более Дэйву. Этому любимцу публики. Такому недосягаемому даже для него. Алкоголь творит чудеса с людьми, раскрепощает, снимает ограничители с мыслей, слов и действий, дает свободу. Как жаль, что это не навсегда, жаль, что на следующий день становится хуже, даже чем было до перепоя. Больше морально, нежели физически. Но сейчас Мартину хорошо. Все, что он изрек, еще изречет или сделает, с радостью можно будет списать на волшебное пойло. И всем станет от этого легче, ведь поступки, совершенные надравшимися людьми, не требуют никаких объяснений. Но не стоит забывать, что, будучи пьяными, мы делаем именно то, чего страстно желаем.
Мартин будто бросал Дэйву вызов, проверял его выдержку и самообладание. Ему было чертовски интересно попытать счастье и довести Гаана до края, заводя за определенные границы. Уж очень тот его привлекал. И внешне, и по характеру, и по манере подачи себя. Особенно сейчас, сидит на этом диване, такой независимый, дерзкий.
Они все еще сидели в одной позе, без изменений. Дэйв был напряжен, как струна. Рука, лежавшая у него на плече, казалась чугунной, многотонной, неподъемной. Непонятный страх сковал все его тело. Страх, порожденный отрицанием всего происходящего. Все это неправильно. Но, черт, искушение усиливается с каждой секундой. Дыхание перехватило от близости жаркого тела, от тепла дыхания, от всей этой странной атмосферы порочности. Да, от Мартина так и веяло пороком. Дэйв чувствовал, что с этим человеком без сомнений можно бросаться в омут с головой, что он поддержит и даже поможет. Сейчас это страшно возбуждало Дэйва. Потеря контроля над собой была близка, как никогда.
Дэйв медленно, осторожно, как бы разведывая обстановку, приблизил свое лицо к лицу Мартина. Каждую секунду он ожидал противодействия, смеха, отторжения, чего угодно. Он приоткрыл рот и робко коснулся мягких, теплых, но таких досадно неподвижных губ. По-школьному неуклюже. Мартин улыбнулся ему в губы. Он не торопился отвечать на поцелуй. Но и не думал отстраняться. Дэйв, не почувствовав никакого сопротивления, а только игривый намек, чуть не сошел с ума. В голове все загудело, он не мог, да и не хотел больше сдерживаться. Еще меньше он хотел думать о последствиях. От былого робкого прикосновения не осталось и следа: губы Дэйва стали тверже, он углублял поцелуй, чуть ли не вгрызаясь в мягкий, податливый рот. Словно сорвавшись с цепи, с каждым движением Гаан становился все более настойчив. Он завалил Мартина спиной на этот кожаный диван. Нехотя, на короткое мгновение прервал этот страстный, почти агрессивный, поцелуй только лишь для того, чтобы резко сорвать со своих плеч куртку, ставшую лишней деталью. Гаан просто возликовал, когда Мартин соизволил-таки проявить свои эмоции, судорожно пытаясь снять майку с его крепкого разгоряченного тела. Гор словно играл, манил к себе и тут же ускользал, заставляя Дэйва чуть ли не стонать от невозможности полноценно дать выход чувствам, внезапно захлестнувшим его с бешеной силой. Дэйв почти озверел, он с животным упорством и агрессией подминал под себя тело, такое мягкое и податливое, отвечавшее на каждое его жесткое прикосновение, сводившее его с ума. Ему хотелось причинять боль, ломать, губить это тело, а потом тут же нежно целовать губами каждый поврежденный участок кожи. Странно, но Мартину нравилось чувствовать над собой подобное превосходство, он получал смутное удовлетворение даже от боли, которую причиняли ему иногда чересчур суровые руки Дэйва.
Дэйв с негодованием и злобой срывал дебильные куски одежды Мартина один за другим. Обнажив его грудь, он прильнул губами к соску и начал целовать его с неистовой нежностью. Мартин смотрел на это, смотрел на макушку Дэйва, чувствовал, как его язык заставляет переворачиваться все внутри, видел его побледневшие пальцы, вдавившиеся в его живот с обеих сторон. Он не мог поверить, что это происходит с ним. Он лежал и наслаждался, подаваясь вперед как можно сильнее навстречу Дэйву, отдаваясь моменту до последней капли, будто в эту минуту все остальное в мире не имело ни малейшего значения. Но в то же время Мартин чувствовал, что подобная нежность не продлится долго, что она неминуемо сменится чем-то совершенно иным. Дэйв на мгновение поднял голову, и они встретились глазами. Плотоядный, хищный, взгляд Дэйва говорил о том, что он абсолютно не в себе, что его разум помутился, но ни один из них сейчас не жалел об этом. Дэйв грубо и нетерпеливо, не допуская никаких возражений, схватил Мартина за плечо и резко перевернул на живот. От его сильных пальцев останутся синяки. Отлично, хоть бы они были хорошо заметны. Хочется сохранить хоть какие-то следы от этого страстного безумия. Мартин оказался в абсолютно беспомощном положении. Теперь единственное, что он мог - это выносить все, что Дэйв захочет с ним сделать. И он с трепетным удовольствием будет не только принимать, но и бросаться навстречу его прихотям. В Дэйва будто вселился бес, никто и никогда не видел его таким, он всегда и во всем больше отдавал, нежели получал. Откуда только взялась эта злоба и ненависть? Но Мартина это ничуть не смущало, он мечтал, чтобы фронтмен выразил всю свою потаенную жестокую энергию именно на нем, а не на ком-то другом. Пусть вытворяет все, что ему вздумается.
Гремя застежкой собственного ремня, Дэйв в то же время пытался сорвать штаны с Гора. Поверх черных кожаных штанов была юбка, что страшно бесило Гаана, он даже начал тихо материться, проклиная манеру Мартина одеваться хер знает как. Его нестерпимо раздражал сам факт того, что что-то стоит у него пути, преграждает ему дорогу.
Дэйв сам себя боялся в эту минуту. Он почти молился о том, чтобы к нему раньше времени не пришло осознание того, что он делает. В этом случае он не смог бы продолжить, а этого он никак не мог допустить. Хуже смерти для Гаана было остановиться и повернуть назад. В любом деле. Все нужно было обязательно довести до предела. Перегнуть эту чертову палку к херам.
Дэйв и сам все это прекрасно понимает, безошибочно чувствует этот момент, когда уже все, хватит, пора сказать самому себе "стоп". Но он никогда не скажет это "стоп". Он лишь мысленно слегка улыбнется, вдохновенно прикроет глаза, чувствуя - ВОТ ОНО, и неторопливо продолжит. Продолжит искушать судьбу.
Дэйв опомнился только тогда, когда увидел перед собой голый зад Мартина. В мыслях молниеносно пронеслось: "Боже, что я делаю?!" Но это был лишь кратчайший миг. Дальнейшие события происходили, словно в плотной пелене дыма, сменяясь, как в калейдоскопе. Дерзкие ощущения взяли верх над реальностью и над сознанием Гаана. Он помнил лишь фрагменты. Например, как он со всей мочи вдалбливает свой член в Мартина - так яростно, что остается загадкой, каким образом тот когда-либо сможет сидеть. Бедра Дэйва сокращались с каждым неистовым толчком, а черный кожаный диван дрожал, как осиновый лист. Один момент запомнился Дэйву особенно отчетливо. Где-то в середине этого, так скажем, действа Мартин повернул голову и через плечо посмотрел Дэйву в глаза. В его взгляде смешалось отвратительное низменное шлюшеское удовольствие и что-то еще. Может, Дэйву показалось, но это было похоже на испуг.
Даже такой, как Мартин, не смог побороть еле уловимый страх перед тем, что в данный момент видел и ощущал. На какое-то время Дэйв потерял не только контроль над собой, но и всякое чувство реальности. Из него будто выплескивалось накопленное годами. Выплескивалось все то потаенное, что не находило выход, то, что обычно не афишируют, а наоборот стараются загнать подальше и поглубже. Если бы не музыка, которая время от времени тянула из Дэйва весь этот бешеный экстаз и запал тоненькой струйкой, то Дэйв, сам того не осознавая, взорвался бы, как атомная бомба.
Вскоре Дэйв остановился в попытках разорвать податливое тело Мартина пополам. Все происходящее между ними в эту ночь смело можно было назвать актом изнасилования. Да, это было насилие. И хоть Мартин был, мягко говоря, скорее за, чем против, все же он не ожидал подобного натиска и недооценил нерастраченную энергию, которая покоилась в душе Гаана. Сердце его переполняли смешанные чувства, но сильнее всех в нем кричал наивный, почти детский восторг, он затапливал его сознание, и без того затопленное алкоголем до предела. Он испытал настоящее нездоровое животное удовольствие, без прикрас и выпендрежа. Все, на что у него оставались силы - это, скрючившись, сидеть на пресловутом черном диване, часто моргая горящими, как факелы, глазами и прерывисто дышать, переваривая в мозгу все, что произошло.
Дэйв стоял у окна, облокотившись на подоконник, и курил. Его поза была острой и напряженной. Он не представлял, как развернуться к Мартину лицом, посмотреть ему в глаза, что говорить, как себя вести, он даже не мог решить, в каком положении держать руки, как поставить ноги, надеть куртку или нет. Он просто стоял, стараясь ни о чем не думать, и молился, чтобы эта сигарета не кончалась, и ему не пришлось решать, что делать дальше.
Еще одна сладкая долгая затяжка. Дым через нос, медленно, прикрывая глаза, жмурясь от удовольствия. Вот бы Мартин свалил по-тихому, ничего не говоря. Тогда не надо было бы ломать комедию. Хочется поскорее остаться наедине со своей заначкой. Героиновая зависимость начинает давать о себе знать. Желание вмазаться перекрывает любые попытки мозга проанализировать недавний отличнейший трах. Да что там трах. В голове нет места даже самым банальным мыслям. Раздражение и нервозность нарастают, сметая на своем пути все прочие эмоции.
Хлопнула дверь, наконец-то он понял, что Гаан не хочет говорить сейчас. Завтра на репетиции будет не избежать долгих содержательных взглядов, подмигиваний и тому подобного. Словом, жестов, дающих отсылку на то, что произошло. Ну и пусть, это даже будет интересно. Но только завтра. Все завтра. Ведь сегодня есть дело поважнее...