Она сидела передо мной, чуть сгорбившись, тоненькая, бледная, почти прозрачная. Голос тихий, надломленный.
– Мы ведь с собой и взять-то ничего не успели… Утром, после обстрела, схватили документы и бежать. На границе очередь тринадцать километров, стоим, а по нам стреляют. Думали, там и поляжем…
Но ничего, выбрались. Приютили нас под Ростовом, накормили, обогрели, дай Бог им здоровья, даже вещи новые принесли, ни разу не надёванные.
Первые дни от каждого шороха вздрагивала, все никак не могла поверить, что можно спать спокойно. Павлик меня среди ночи будит: «Мама, а когда стрелять начнут, куда мы побежим? Здесь же нет подвала!»
Потом маленько пообвыклись, а на душе нет покоя, сердце кровью обливается – как они там? Дед наотрез отказался ехать, сказал: «Я за эту землю воевал, здесь и помру». Бабушке-то повезло, она еще семь лет назад умерла. Они у меня на фронте познакомились, в 45-ом поженились и за всю жизнь ни разу не расставались. Тогда никто и подумать не мог, что бандеровцы по Киеву маршировать будут…
А потом позвонила соседка. У нас с ней целый месяц связи не было, а тут вдруг чудом прозвонилась. Сказала, что дом наш обстреляли, а дед не успел спрятаться – куда ему на костылях… Сосед гроб сколотил, схоронил в огороде.
А у самой соседки беда еще горше нашей: дочка у нее была – ох, красавица девка! Она и сейчас красавица, только умом тронулась. Айдаровцы снасильничали. Она их ломом со двора гнала, да поди прогони – они ж «освободители»…
Вот теперь едем к тетке в Харцызск, там вроде тихо пока.
– Неужели возвращаетесь?
– Возвращаемся. Нет, вы не подумайте, мы России очень благодарны, но там наша земля, какая ни есть, а своя. Там у меня могилки родительские. А теперь вот еще и деда надо по-человечески похоронить, что ж он в огороде-то…
– А Павлик? Не страшно за ребенка?
– Страшно, очень страшно. Но если все уедут, кто останется? Что будет с Донбассом?
Вы помолитесь за нас – нам сейчас ваши молитвы ох как нужны. Даст Господь, переживем и это лихо. Они долго не продержатся – Бог не попустит.
Я только одного понять не могу – за что? Что мы им сделали, чтоб нас к террористам приравнять? У меня мать – украинка, отец – русский, в одном селе выросли, сроду ничего не делили. А тут – такая ненависть!.. Прямо нечеловеческая.
Ну, ничего, сдюжим. Отстроимся помаленьку, лишь бы стрелять перестали. Вот только людей уже не вернешь…
Так она и ушла, эта маленькая женщина, такая хрупкая и такая сильная. Я даже не спросила, как ее зовут. Но сердце помнит ее, и хочется верить, что и она, и маленький Павлик еще будут счастливы на мирной донецкой земле.