Гл.4
Но в милицию не пришлось заявлять, начальник отдела, Старовойтов Семён Семёнович, сам позвонил Овчарову. После короткого приветствия и парочки вопросов на обыденные темы, спросил:
- У вас что там, Иваныч, пропажа произошла?
- Есть такая проблема. А откуда знаешь?
- А мы кто, по-твоему, хор имени Пятницкого или всё-таки органы?
Мэру не понравилась заносчивость мента и он поспешил того поставить на место:
- Ну, а если вы органы, так и ищите, чего звонить и людей от дела отвлекать? Или забыл, на кого я учился?
- Так, а чего не заявляете? - сбавив тон, спросил Старовойтов.
- Да у вас же там свои выкрутасы. Придёшь с заявлением, а вы говорите, что рано ещё, мол, должно пройти какое-то время. Не придёшь - снова не так. Как можно на вас угодить?
- Согласен. Существуют некоторые правила, но ведь уже все сроки прошли. Жена молчит, вы молчите. Не можем же мы отсебятину пороть, для этого нужен, как минимум один заявитель. - на одном дыхании выпалил Семён Семёнович. - Так что, Иваныч, ни у кого даже предположения нету, куда мог твой Эдик подеваться?
- В том-то и всё дело, что как в воду канул. Мои люди тут суетились, приятелей его расспросили, но никто ничего. Супруга тоже в шоке, в общем...
- Значит, никуда не уехал, а пропал здесь.
- Это из каких соображений?
- Если б куда собирался, то кто-то бы, но знал. Эдик не станет скрывать ни от кого, если, конечно, ты его никуда не посылал с секретной миссией.
- Какие ещё миссии, тем более секретные? Не переигрывай.
Старовойтов заржал в трубку, что мэру пришлось отодвинуть её от уха на приличное расстояние, и отключился.
"С кем приходится иметь дело? - подумал Александр Иванович. - И деваться некуда. Как тут обойтись без начальника милиции? Все мэры всегда дружили и дружат с органами, по братски делясь, кто чем может. Иначе нельзя. А жаль."
Очень многих мэр давно бы убрал из своего окружения, потому что чертовски надоело притворяться другом тех, кто по существу никогда ими не был, и улыбаться тому, кого бы десятой стороной объехал.
Есть вариант от всех сразу избавиться, имеется в виду, покончить с этими кривляниями и любезностями, где последних и близко нету с обеих сторон. Но тогда нужно жить честно. А умеет ли он так жить и жил ли так когда-нибудь? Давнишнее вспоминать не хотелось, а вот настоящее... Чего копаться в глубинах души, жить по-другому он уже не сможет и поэтому изменять ничего не собирается, что бы не случилось.
Вновь разболелась голова. Александр Иванович попросил у секретарши таблетку и воды, а потом направился в кабинет к Володьке, у того как раз скоро начнётся приём граждан. Овчаров любил присутствовать у Володьки на приёме. Он усаживался в смежный кабинет, оставляя дверь открытой и внимательно прислушивался, как простой народ выражает свои извечные жалобы. Порой, пару слов он и за себя слышал: были и приличные отзывы, но таких, к сожалению, меньше, чем плохих. Да и хорошие, он чувствовал, не от сердца сказаны, а дабы добиться чего-то желаемого в своём попрошайничестве. Вот и сегодня глава города разместился в удобном кресле, специально сюда доставленном для таких целей, и с нетерпением дожидался первого посетителя.
Александру Ивановичу нравилось общение Володьки с "просящими". За одно это - он поставил бы его мэром после себя. Хотя, мысли такие давно уже у него в голове и лично для себя он твёрдо всё решил. Прерывая его насущные мечты, раздался стук в кабинет зама.
- Открыто. - нехотя пригласил Владимир Алексеевич, не отрывая головы от стола, где у него вся поверхность последнего была завалена множеством бумаг. Некоторые из них покоились в различных цветов папках, другие просто лежали стопочками или по отдельности. Тут же, примостились и блокноты с тетрадями: толстыми общими и ученическими тонкими.
На первый взгляд приходило в голову, что хозяин этой бесчисленной макулатуры представлял из себя безалаберного и неряшливого человека, который специально выставляет своё "добро" для досягаемости чужих глаз. Мол, посмотрите, сколько работы у мэровского зама!
Но это кажется только на первый взгляд. На самом деле, у Владимира Алексеевича ничего не было лишнего на столе. Он с точностью знал, на каком листке что написано и если что ему требовалось, он находил это в считанные секунды. А коли кто помышлял прочесть хоть строчку, даже из названия, написанном на обложке тетради или блокнота, то сильно ошибался, будто подобное ему удастся. Всё было умело перевернуто и замаскировано, и пытаться унести отсюда хоть маленькую информацию, не представлялось возможным.
В кабинет несмело зашла старушка. Она потопталась у двери и даже прокашлялась, чтобы на неё обратили внимание.
- Проходите, ну чего там стали? - наконец, оторвался от бумаг заместитель главы города. - Присаживайтесь. - и его лицо засветилось улыбкой, выражая добродушие, тем самым обезоруживая посетителя, располагая его к откровенности, которую он и не собирался выказывать.
- Я слушаю вас.
Старушка погладила старую сумочку, положенную себе на колени и, наверное, доставшуюся ей по наследству от детей. Затем, окинула быстрым взглядом кабинет, вроде собираясь с мыслями и вспоминая задолго составленную речь, а тут малость оробела и всё вылетело из головы. Володька сразу же определил посетительницу, к какому "разряду" она относится.
У кого действительно нужда или что-то с этим связано, тот не станет заготавливать речь или на ходу её сочинять, слова сами полезут наружу, как только откроется дверь. А здесь другое, здесь до последнего взвешивается, как бы пожалобней начать, чтобы потом отхватить, как можно больше пользы для себя.
- Зовут меня Зинаида Петровна Коршунова. Я жена ветерана. Слышала, что нам квартира новая положена законом, вот... пришла...
- А сейчас вы где живёте, у вас частный сектор?
- Да. - удивлённо уставилась на него старуха. Мол, откуда знает? Или угадал?
- Что у вас, дом или хатёнка полуразвалившаяся? Говорите, раз пришли требовать новую квартиру, то убеждайте меня, что она, действительно, вам необходима. - всё это Володька говорил спокойным голосом, будто подавал надежду.
- А какая разница, дом у нас или что? - повысила голос Зинаида Петровна. - Что положено ветеранам, вот и будьте добры: выньте и положьте! И это не ваше дело, как мы живём, богато или бедно.
- Зинаида Петровна, вы ошибаетесь! Как раз это наше дело. Ну а чьё же ещё? Вы хоть имеете представление, скольким людям в нашем городе надобно жильё? А я вам расскажу. Помимо ветеранов ВОВ есть ещё многодетные семьи, сироты, погорельцы, ветераны труда и заслуженные работники, те, у кого снесли старые дома и многие-многие другие. Почему вы решили, что вашему мужу в первую очередь требуется крыша над головой?
- Потому что он воевал, жизнью своей рисковал под пулями и снарядами. - плаксивым голосом сказала пожилая женщина, при этом пытаясь выдавить из себя слезу. Но не получалось. - А ещё потому, что это приказ президента.
- Да, но президент также приказал дать квартиры и тем, кого я перечислил. Что, вашему мужу она нужнее, чем десяти выходцам из детдома? А у них, между прочим, вся жизнь впереди.
- Вы намекаете, что мой дед уже пожил на свете и пора ему на кладбище?
- Я намекаю на то, что ваш муж тяжело болен раком и жить ему осталось несколько недель, во всяком случае, медики так сказали. А вы пришли требовать квартиру. Зачем она умирающему человеку, он её что, с собой заберёт? А что касается вас, уважаемая Зинаида Петровна, то даже оставшись вдовой, вам есть где провести отведённые последние годы, дай вам Бог здоровья. Ваш шестикомнатный кирпичный дом с удовольствием приютит хозяйку на всё это время.
Мэр аж улыбнулся, довольный ответом подчинённого. Он знал, что Володька всегда просматривает записи, кто к нему явится на приём и тут же засылает своих людей, дабы те "нарыли" для него информации на каждого человека из списка. Поэтому зам всегда "вооружён" до зубов, прежде чем к нему постучится первый посетитель.
Старушка замерла и потеряла дар речи, но тут же жалобно пропищала:
- Сынок, но ведь и о детях с внуками тоже надо думать...
- Надо. А кто о них будет думать, администрация? О детях обычно думают родители, так думайте, кто вам не даёт? Они что, на войне были? Почему мы им должны давать новую квартиру?