Укутанный дымом, смердящий блевотой и дешевым алкоголем бар остался позади. За моей спиной хлопнула дверь в сортир. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение. Мне нужно было отдышаться.
- Неплохо вас.
Она сидела по правой стороне от меня, неуклюже растопырив ноги, втиснув в писсуар обтянутый тканью бордового платья зад. Причудливого красно-оранжево-фиолетового цвета волосы свисали вниз с макушки на лицо, притворяясь прической эмо-кида. Склеры её глаз были усеяны красными трещинами от непрерывного ношения контактных линз, красящих её зрачки в яркий карий; сошедшая с ресниц тушь сползала по щекам, доходя до уровня губ, из которых торчала дымящаяся сигарета.
- Вы весь в крови.
- А вы в мужском туалете, - ответил я и, шатаясь, побрел к зеркалу у раковины.
Дамочка проводила мое шествие тусклым взглядом, ухмыльнулась и отвернулась к стене, уставившись в кафель. Она была пьяна, обдолбана и выглядела так, как будто уже успела пройти через десяток рук. Возможно, так оно и было, а может, было и хуже. Мне тоже не сильно везло – в зеркале я разглядел потрепанного мужика тридцати двух лет с разбитым о барную стойку лицом и использованным в качестве боксерской груши корпусом. Глаза у мужика были грустными и выглядел он, в общем-то, довольно уставшим. Пришлось ему явно несладко.
- Сколько время?
Мои часы, видимо, после драки снял какой-то неумелый воришка, оставив мне на память только след от тугого кожаного ремешка.
- Около трех часов.
Я стянул с себя залитую кровью рубашку. Грудь, живот и спину покрывали разнокалиберные гематомы, но не более того. Переломов, насколько я мог судить, не было, а значит я легко отделался.
- Скоро утро.
- Нет. Не очень скоро.
Я повернул ржавую железную насадку на раковине. Из крана полилась коричневая жижа. Я мысленно ругнулся.
- Да, - она усмехнулась. – Нескоро. Я до двадцатого дня рождения ни разу не смогла продержаться до такого времени. Засыпала под рекламу на канале Топ-Шопа или под отцовские кассеты с ранними альбомами Селин Дион. Только вот сегодня…
Она внезапно замолчала.
Я оторвал глаза от своего отражения и посмотрел на неё. Она продолжала пялиться в грязь между плитками на стене, одновременно судорожно втягивая в себя дым. Пальцы у неё тряслись, норовя выпустить заветную сигарету, кожа была мертвенно бледной. Она выглядела как перекрашенная Марла Сингер, сраженная железодефицитной анемией. Я бросил взгляд на пол под её ногами. Теперь пришла очередь усмехаться мне.
Согласно данным производителя, в одной сигарете марки «Мальборо» содержится одна целая и семь сотых миллиграмм никотина. На продажу товар идет блоками по десять пачек, в каждой из которых содержится по двадцать сигарет. Путем умножения, слегка округлив, мы получаем двадцать один миллиграмм никотина на пачку и двести десять миллиграмм на блок. Пользуясь формулой расчета смертельной для человека дозы, – один миллиграмм никотина на один килограмм веса индивида – нетрудно высчитать, что укуриться до смерти можно, даже если вы уже третий год не ходите в спортзал и совсем уж себя запустили.
Знала ли об этом моя новая подружка? Возможно. Смачно, упорно, выжигая табак до последней крупицы, она курила так, будто каждая новая сигарета была последней в её жизни.
- Что смешного?
Я покачал головой. Изредка она отвлекалась на то, чтобы пошебуршить каблуком между целлофановыми упаковками и тремя пустыми мятыми пачками «Мальборо», раскиданными у её ног.
- Ты странная, - сказал я, натягивая обратно рубашку.
- Произвожу впечатление, да?
- Еще какое.
Три пачки? Это сколько же я провалялся без сознания?
Я представил себе, как она сидит тут с одиннадцати вечера – времени, когда основной контингент бара в лице честных фабричных работяг расползается по домам к своим семьям, и на замену ему приходит новая паства, неукоснительно следующая своим буйным увеселительным заветам. Псевдомачо и их подружки, под тоннами макияжа скрывающие гниль, мелкие уголовники, считающие себя большими людьми, крупные костоломы, считающие будущих оппонентов в предполагаемой пьяной драке и прочие банальные типажи, тривиальные, но единственно верные для подобных мест. Наверняка, сидя у бара и потягивая коктейль, среди этого сброда она смотрелась как фото обнаженной Сильвии Кристель в семейном альбоме Жискара д’Эстена – безусловно, неплохо, но не к месту.
Я представил себе еще раз. Она, совершенно не умея пить, за пару часов прогоняет через себя бог знает сколько джин-тоников. Несвязным бормотанием она несколько раз к ряду отшивает доходягу, размеры корпуса которого обратно пропорциональны количеству серного вещества в его черепушке. Доходяга, вообразив себя суперзвездой, не отстает, а парень по соседству, вообразив себя рыцарем-защитником, неожиданно советует ему чесать на выход.
За что затем, посредством некоторых усилий со стороны треклятого доходяги, и встречается лицом с барной стойкой. Падая на пол, он выхватывает еще с десяток ударов от случайных посетителей, а затем пинком отправляется в ближайший угол размышлять о своем поведении.
Тем временем, шатаясь, пьяной походкой дама уносит себя в мужской туалет – самое непопулярное место в баре. На девяносто процентов бодяженная скорость снежной бурей влетает в её ноздри, дурманя голову, она присаживается в максимально неудобной позе, и не замечая, как постепенно затекают мышцы, начинает выкуривать одну сигарету за другой. Мрачные мысли, выедающие разум изнутри, как черная скверна, исчезают за пеленой терпкого на вкус тумана, выдыхаемого её легкими. Время идет медленно. До тех пор, пока не распахивается дверь и на пороге не появляется тот самый парень, прикрывший её отход.
- Я знаю, что ты думаешь, - сказала она. – Все не так.
- Я думаю, что заниматься саморазрушением можно и в домашних условиях, не подвергая опасности других.
- Возможно.
Она по-прежнему не смотрела на меня.
- Если я спрошу почему – ты ответишь?
Она вновь крепко затянулась. Дым вылетал из-под её губ и ноздрей в такт произносимыми ею согласными.
- А что это изменит?
- Ничего. А что изменит то, что ты мне ничего не расскажешь?
Она улыбнулась стене:
- Ничего.
Я отошел от раковины и подошел к ней. Она подняла на меня глаза и вновь улыбнулась.
- Трудно шевелиться, - сказала она. – Пересади меня на пол. Сама я себе голову разобью.
Я наклонился, перекинул её правую руку через плечо и обхватил её талию. Наощупь она была холодной, как кованый забор зимой. Я перетащил её к стене, которой она любовалась, и пристроившись спиной к кафелю, опустился на пол вместе с ней.
- Итак?
- Ты действительно хочешь знать?
Она уронила голову мне на плечо. Недокуренная сигарета наконец выпала у неё изо рта. Сквозь отвратительную смесь запахов алкоголя и табака, в мои ноздри проникал легкий аромат её духов.
- Иначе я бы не спрашивал.
- Но зачем? – она подняла на меня взгляд. – Зачем тебе знать что-то обо мне? О моей жизни? Зачем?
Я немного подумал. Затем честно ответил:
- Не знаю. Наверное, так положено. Ситуация располагает.
- Да. Ситуация…
Она вздохнула и, после некоторой паузы, заговорила вновь:
- Все обычно. Рутинно. Ничто не может произойти иначе, потому что иначе происходить просто не может. Жизнь как набор сценариев и шаблонов на все непредвиденные случаи и обстоятельства. И ты живешь этими… банальностями, этими… клише, считая, что так и надо…
Она слегка склонила голову и замолчала, прикрыв глаза. Я чувствовал, как слипаются на моей щеке её локоны, пачкаясь в моей крови.
- Значит, не можешь смириться с рутинностью? И не хочешь говорить, потому что это будет слишком банально и предсказуемо в подобной обстановке?
- Посмотри, как все здесь… тривиально, - тихо проговорила она. – Я? Типичная бабенка с ветром в голове, пьяная, под кайфом, сижу в барном сортире, курю и плачу, размазывая косметику по лицу. Ты? Очередной недогерой, получивший как следует из-за девушки, которую ты видишь в первый раз в своей жизни, которая даже не удосужилась проверить, все ли с тобой в порядке, слишком занятая своими собственными печалями. А теперь мы сидим тут, прижавшись друг к другу и ведем этот разговор, пытаясь копнуть вглубь наших душ, разобраться, что к чему…
Я слышал, как бьется струя воды об поверхность маленького озерка, набравшегося в раковине за время нашего общения. Мне вдруг представился совершенно отдаленный образ русалки, сидящей на одиноком валуне где-то посреди вод безбрежного океана. У русалки был причудливый цвет волос и яркие карие глаза.
- Все это, все, что здесь сегодня произошло и происходит сейчас – банально и неинтересно, - моя новая знакомая вяло махнула рукой. – Как и вся наша жизнь.
- Может быть.
Я бегло осмотрел её. Она становилась все бледнее. Её глаза были плотно закрыты. Её пальцы уже не дрожали. Заключение осмотра я вынес вслух:
- Тебе нужна помощь. Сейчас.
- Нет… - она еле-еле отрицательно качнула головой. – Я не хочу возвращаться…
- Куда возвращаться?
- Туда, - она ткнула пальцем в воздух, видимо пытаясь указать направление. – Опять эти улицы… Этот шум… Эти отвратительные, скользкие лица, заполонившие дорогу от моего дома до офиса… Этот подонок муж, и этот бесполезный мелкий выродок, который сидит на моей шее, которого нужно выхаживать, дарить ему заботу и тепло… К черту все! Ты слышишь?! – она вдруг широко открыла глаза и уставилась на меня. – Слышишь меня? На хрен эту работу! На хрен семью! Мне ничего этого не надо! Мне надоело так жить! Жить, как все живут!
Она зарыдала и вновь уткнулась мне в плечо. Я не знал, что ответить. Я слегка приобнял её и прижал к себе. Она дергалась, шмыгала носом и бормотала сквозь всхлипывания:
- Детский сад – почетная грамота. Одиннадцать школьных лет – золотая медаль. Пять лет института и красный диплом. Лучшая на историческом факультете – молодец, девочка, молодец, с успехом идешь по жизни, строишь свое будущее… Еще два года на шее у родителей – и замуж, работать в фирму мужа менеджером по продажам…
Её всю трясло от рыданий. Непонятно, как она вообще находила в себе силы говорить – еще минуту назад казалось, что ей конец. Но она продолжала:
- Секс три раза в неделю, по выходным поездка на природу, летом на курорт, в дом родственников матери, всей семьей… Родила сына – секс раз в неделю, нет времени… Выезжаем на озеро каждую среду и субботу. Хороший ресторан в четверг, если прибыль неважная – в кафешку на первом этаже, подруга сестры мужа держит. Лучшие блинчики в городе – сын очень любит... Год за годом, дом – работа – дом. Плита – машинка – гладильная доска – отчеты на завтра. Все эти восемь лет. Я… Я устала…
Я гладил ладонью её холодную спину, от поясницы до лопаток, задевая пальцами об застежку бюстгальтера. Только сейчас до меня дошло, что её платье хоть и короткое, но закрыто со всех сторон.
- А что сегодня?
Она вновь всхлипнула, и сама прижалась ко мне.
- Сегодня среда. Сказала, что задержусь на работе – уехали на озеро без меня. Пришла домой, разделась, упала на кровать. Заплакала. Проревела полчаса, затем… Затем, что-то будто щелкнуло. Я умылась. Взяла наугад три тюбика краски для волос разного цвета. Перекрасилась. Нанесла макияж, как у хорошей шлюхи, надела платье и пошла бродить по городу. Пришла сюда, принялась напиваться… Ну, а остальное ты знаешь.
- А скорость? Скорость ведь…
- Секретарша балуется. Деваха молодая – клубы, парни, сомнительные тусовки. Пыталась на работе поправиться. Я заметила, отобрала. Хотела показать мужу, но потом…
Её пыл постепенно угас. Силы вновь начали её покидать, а страшная смесь, что она сегодня приняла, делала свое дело. Она подняла голову, посмотрела на меня и с трудом произнесла:
- Ну… что… что теперь будем делать?
Я аккуратно пристроил её к стене так, чтобы она не рухнула на пол, затем поднялся на ноги и протянул ей руку.
- Надо вытаскивать тебя отсюда. Тебе нужна помощь.
- Помощь? – она усмехнулась моей ладони. – А зачем мне помогать?
- Затем, что иначе ты здесь умрешь.
Она склонила голову набок. Грустная улыбка сквозила по её лицу.
- Может, так будет лучше.
- Не думаю. Есть куда менее разрушительные для тебя способы бороться со скукой.
- Нет, - она покачала головой. – У меня не хватит… Не хватит сил их искать, - она вдруг засмеялась, хотя вряд ли издаваемые ей звуки можно было назвать смехом. – Посмотри на меня. Я слаба. Вместо того, чтобы искать себя, искать смысл, я предпочла захлебнуться в этом болоте, в этой мерзкой жиже…
С каждым словом её голос становился все тише и тише.
- И я знаю, что… - она закашлялась. – Я знаю, что даже если я выйду отсюда живой, то через некоторое время, может через месяц, а может через пять лет – я сделаю это снова… Но тогда рядом уже не будет… никаких… добрячков, пытающихся… внушить мне веру в себя…
Напрягая голосовые связки, она из последних сил прохрипела:
- Так что… я… пожалуй, останусь… останусь здесь…
Она вновь закрыла глаза. Её повело вбок, и она мягко шлепнулась на пол. Её тело нелепо раскинулось от одного конца стены до другого, как залежалый труп какого-нибудь сильно перебравшего алкаша на тридцатиградусном морозе.
- Эй. Ты меня слышишь?
Я наклонился, чтобы прощупать пульс. Он присутствовал. Дышала она ровно и спокойно, будто бы просто спала. Впрочем, без экстренной помощи в ближайшие полчаса она уже никогда не проснется.
Смерть неотвратима. Её не избежать. Кого-то она застигает врасплох, кто-то готовится отойти в иной мир заранее, а кто-то усиленно подгоняет старуху с косой. Эта женщина не относилась ни к одной из этих категорий – ей было просто плевать на смерть. И здесь, в забытом богом мужском сортире второсортного бара-ресторана где-то посреди абсолютного ничего – я видел её павшим ангелом, страстно желавшим вырваться за грань благополучия своего уютного мирка, угодившим в пучину ада, охватившую её языками пламени, разожжённого по её собственной воле. Не мне было её судить. В жизни случаются страшные вещи, толкающие людей на странные поступки. Но порой, ты просыпаешься утром, понимаешь, что все сложилось как нельзя лучше – и это выводит тебя из себя. Ты оставляешь дома жену и детей, бросаешь телефон и ключи от машины на стеллаж, и идешь в ближайший бар, надеясь найти там хоть что-нибудь новое и интересное. Находишь. И не знаешь, что с этим делать.
Или знаешь?
Я знал.
Я перешагнул через её голову и быстро вышел из туалета. Проходя мимо бара, я кинул туда заранее заготовленную купюру, которую бог знает почему у меня никто не стащил, пока я был в отключке. Игнорируя злорадные ухмылки и издевательские гримасы, я пересек зал со столиками и вышел на улицу.
Таксофон стоял около ломбарда через дорогу. Перебежав улицу, я схватил трубку и настучал по кнопкам номер скорой.
- Скорая слушает, - раздался голос в трубке.
- Пришлите машину. Нам срочно нужна помощь.
Назвав адрес, я повесил трубку и быстро, насколько позволяла боль, зашагал прочь.
Я не мог дать ей умереть. Что бы она ни говорила. Я должен был дать ей второй шанс.
***
На протяжении уже десяти лет я работал в частной фирме, занимающейся благотворительной деятельностью в нескольких провинциальных городках. Мой отдел отвечал за распространение кружек, футболок, ленточек и прочего именного хлама с призывами не отворачиваться от ВИЧ-положительных лиц, оказывать поддержку сиротам, жертвовать деньги всяким экологическим фондам… и так далее. Через три месяца после той истории в баре наш отдел был сокращен до трех рабочих мест, одно из которых занимал я, второе принадлежало сестре директора фирмы, а на третье, как мне говорили, уже был подобран новый человек.
Однажды утром я зашел в общий кабинет. И замер на месте. Того, что я видел, просто не могло быть.
Она сидела по правой стороне от меня, закинув ногу на ногу, усадив свою обтянутую тканью черной юбки попу в мое кресло. Красиво уложенные, отливавшие на свету каштановые волосы свисали вниз с макушки на лицо, притворяясь прической эмо-кида. Склеры её глаз были прокапаны Визином, а контактные линзы красили её зрачки в яркий карий; румянец шел вниз по щекам, доходя до уровня губ, по которым она небрежно постукивала моей ручкой.
- А вот и ты.
Укутанный дымом, смердящий бензином и застоявшимся угарным газом город остался позади. За моей спиной хлопнула дверь в общий коридор. Я тряхнул головой, пытаясь сбросить наваждение.
Мне нужно было отдышаться.