Владимир Графский
СВОБОДНОЕ
ПАДЕНИЕ
...Судьба только однажды подаст
тебе руку, не примешь – проживешь
чужую жизнь...
В лесу, где-то под Уссурийском, замерзал человек. Его костёр совсем недавно, потрескивая и шипя, казался главным событием здешних мест, а теперь погас. Медленно, нехотя, сверкнул в последний раз тусклой вспышкой и погас. Погас в тот самый момент, когда со сном бороться уже не было сил. Глаза закрывались. Ещё не снились, а только представлялись раскалённые, сверкающие на солнце дюны, жаркое южное лето, пахнущее водорослями море, бережно перебирающее свои пенистые барашки и голубое небо... И вот уже море шумело еле слышно, убаюкивало, солнце морило и клонило в сон. Человек уснул. Тепло, как что-то одушевлённое, неподвластное воли человека, безжалостно, предательски покидало его тело. Рядом с ним с обеих сторон, предчувствуя беду, теснились две охотничьи лайки. Они, то взвизгивая и рыча, то облизывая и не больно покусывая остывающее тело, пытались разбудить ещё не ушедшего в вечность человека. Потом, как бы смирившись с судьбой, собаки легли на него и тоже перестали двигаться.
Сильный порывистый ветер откуда-то издалека, с вершин сопок, сметал клубы снежной россыпи, закручивал их в карусель и приносил вниз, ровно, как покрывалом, застилая землю. Начиналась вьюга. И снег, и небо, и лес – всё смешалось и утонуло в серой безжизненной мгле. Только лишь тихое, но зловещее завывание ветра напоминало о продолжении жизни. Через какое-то время снег аккуратно засыпал неподвижные тела, превратив их в маленький снежный холмик причудливой формы.
Наступила ночь. Ветер стих, и к еле заметному снежному бугорку подкрался огромный тигр-людоед. От времени его давно не лизанная шерсть свалялась в клочья и потеряла краски. Облысевшая на впалых от голода боках шкура была похожа на небрежно накинутую грязную, потёртую попону, исчез угрожающий оскал, потускнели глаза, иней облепил наполовину выпавшие усы и превратил их в сосульки. Всё это выдавало старческую усталость тигра. Теперь этот когда-то быстрый зверь больше напоминал большую драную кошку, чем хитрого, беспощадного хищника. Он давно потерял способность охотиться, поэтому нападал на домашних животных, людей или питался падалью. И сейчас он, наткнувшись на лёгкую добычу, кругами метался вокруг холмика, но запахи костра и собак рядом с ещё теплящейся человеческой жизнью отпугивали зверя. Это был тот самый тигр, на которого разрешили охоту в этих краях и объявили вознаграждение за меткий выстрел.
Тигр всё чаще и чаще заходил в селения, наводя ужас и панику на людей. А несколько дней назад он появился на окраине города и на автобусной остановке в клочья разорвал мальчика-подростка. Вскоре после этого в Уссурийск прилетели профессиональные охотники из разных стран, которые устроили облаву на людоеда. Среди них оказался человек, не застреливший ни одной божьей твари, не обладавший никакими навыками в охотничьем мастерстве, и уж подавно, не имеющий ни малейшего представления о законах выживания в зимнем лесу.
Русский иммигрант, любитель приключений, Семён Кутин, захотел своими глазами увидеть захватывающее зрелище – охоту на тигра. Он легко променял экзотические берега ласковых морей на длинные, морозные ночи, короткие мрачные дни, бесконечные снега, и увязался за своим лучшим другом Олегом, заядлым охотником, совершенно не представляя, что его может ожидать.
Не выдержав быстрого шага по следам хищника, новичок с двумя собаками остался ожидать остальных охотников на лесной поляне среди заснеженных сопок. Тигр, несмотря на старость, оказался хитрее охотников. В какой-то момент, пользуясь разыгравшейся непогодой, он ушёл от погони, обманул преследователей и оказался у них за спиной…
Рано утром вьюга успокоилась, и у подножья сопки, возвращаясь ни с чем, появились профессионалы-охотники. Они направлялись прямо на снежный бугорок. Собаки почувствовали людей. Снежный холмик зашевелился, и через мгновенье всё вокруг заполнилось собачьим лаем. Вслед за собаками медленно поднялся и человек. Он отряхнул с себя снег, вынул из сугроба рюкзак и карабин.
– Живой! Живой! – радостно, ещё издалека кричал Олег.
Семён не отвечал. Он, обезумевший, ничего не чувствовавший, подумал, что может быть, это продолжение сна, а на самом деле он уже умер. Говорят, перед смертью в памяти человека, как в коротком сне, проносится вся его жизнь. Теперь Сеня знал, что это правда. Эти две лайки, прервав его смертельный сон, не дали ему замёрзнуть, удержали висевшую на волоске жизнь. Застыв в неподвижных позах, собаки, засыпанные снегом, отогрели человека и не позволили уйти его жизни в вечность. Собаки не пошевелились, не оставили его еле теплящееся тело даже тогда, когда почувствовали тигра и этим ещё раз спасли человеку жизнь. О том, чем Сеня обязан этим двум лайкам, он никогда не узнает, но будет испытывать необъяснимую привязанность к собакам всю оставшуюся жизнь.
– Живой... – вздохнув уже спокойно, будто уверяя себя в невероятном чуде, произнёс Олег.
Он потряс Сеню за плечи и обнял, словно знал, какую страшную ночь пережил его самый близкий друг.
– Это моя вина... Надо было остаться с тобой. Как я не подумал об этом. Держи! Выпей как можно больше выпей!
Сеня сделал один глоток из деревянной фляжки и, поперхнувшись, закашлялся.
– Это же водка? – удивился Сеня.
– Не водка, а спирт с водой! Не паникуй, он медицинский, чище ничего не бывает. Тебе сейчас это необходимо, как лекарство. Спирт всего тебя взбодрит, душу тебе отогреет! Выпей, выпей! Много выпей! Это тебя отрезвит малость!
Сеня сделал несколько маленьких глотков.
– А душа-то здесь причём? Она что, тоже замерзает?
– Всё замерзает, Сенечка..., всё на свете замерзает! Ты пей, пей...
– А зачем так много пить-то?
– Ты что? Как это зачем? Чтобы спирт разошёлся по твоему, сказать честно, неумному организму, чтобы ты почувствовал ноги, руки, другие конечности. Вот ты не пьющий, а поэтому не знаешь, что от всех смертельных случайностей и непереносимых жизненных неприятностей спирт пока считается самым лучшим средством. Жизнью доказано! Да и вообще, на всякий случай, не помешает!
– Какой ещё случай? Не хочу больше никаких случаев! Мне этого достаточно! – и сдерживая смех, спросил: – А как это спирт может отрезвить человека?
– Может-может! Ещё как может! Ты пей! Пей! Ну, как? Чувствуешь?
– А что я должен чувствовать? – удивился Сеня.
– Конечности, Сеня, конечности!
Сеня сделал ещё несколько глотков, посмотрел на свои руки, ноги. Потоптался на месте, чуть не упал и опять засмеялся.
– Ну? Как? Чувствуешь? – спросил Олег.
– Да вроде, да... руки, ноги на месте...
– Все конечности, Сеня! Понимаешь, всё должен чувствовать!
– А какие ещё, кроме этих, конечности могут быть?
– Ты что хохочешь, дурень? Это дело и нос отмерзают в первую очередь! Ну, нос у тебя, вроде бы, в порядке...
– Ха-ха-ха... А как это проверить, – пробормотал сквозь смех Сеня, держась за Олега, – штаны снять?
– Да! Представь себе! И не только штаны снять, а растереть снегом, чтобы потом не пожалеть. Снимай штаны! Живо!
– Ты ж не снежная королева, чтоб я штаны снимал... – Сеня снова рассмеялся и, похоже, совсем не понимая Олега, стал расстёгивать тулуп.
– Дурак ты, Сеня...
– Это почему же?
– Ведь чудом каким-то не замёрз, и смех твой с придурью... – ворчал Олег, помогая Сене справиться с многочисленными пуговицами и застёжками.
Олег, зачерпывая шерстяной рукавицей снег, яростно растирал Сеню, а тот стоял со спущенными до коленей штанами, глотал из фляжки спирт и смеялся. Смеялся совсем не над тем, чем занимался Олег, и не от выпитого спирта. Смех выплёскивался откуда-то изнутри, сам по себе. Смех, естественный и громкий, как из заточения, вырывался на свободу и заражал остальных. Все стояли, смотрели на двух русских, друг на друга и тоже смеялись. Потом все охотники, наблюдавшие эту картину, доставали свои фляжки и, надрываясь от хохота, тоже глотали, кто шнапс, кто виски, кто коньяк. Собакам, видно, тоже было весело. Они лаяли, подпрыгивали на месте и виляли хвостами. Только Олег, с упрёком посматривая на развеселившуюся компанию, продолжал ворчать. Растирая Сеню снегом, он тихо по-русски поругивал смеющихся, и это ещё больше разбирало иностранцев, успевших подхватить от Олега беспощадный матерный лексикон. Наверное, именно такими людьми, смешными и непонятными, запомнятся русские охотники немцам, шведам и французам.
Чувствуя свою вину перед другом, Олег не понимал причин веселья, поэтому, пытаясь как-то оправдать себя, скрыть свою растерянность, он совершенно ни к чему начал рассказывать Сене о последствиях его беспечности и о секретах выживания в зимней ночной тайге.
– Я же тебе объяснял. Сначала ты должен был разжечь большой костёр. Очень большой костёр! Жечь его ты должен был не менее четырёх-пяти часов. Потом сгрести весь жар в сторону, и на том месте, где был костёр, на горячей земле, устроиться на ночёвку. Но рядом должен гореть другой костёр. Тебя же зверьё могло растерзать... Ты хоть понимаешь, что чудом выжил?
Но Сеня его не слышал. Он продолжал смеяться. Смеяться так, как обычно смеются обитатели психиатрических больниц. Это был неосознанный, беспричинный смех глупого человека. Олег знал, что это пройдёт. Обычное дело. Действие спирта на «отмороженные», обогащённые кислородом мозги.
(продолжение)