Сан Саныч взялся за ручку двери и оглянулся на кровать.
На кровати лежал Боря.
Боря спал.
Когда он спал - он был такой компактный, такой плотный, как эталонный килограмм платины. И еще – такой согласный сам с собой, подумал Сан Саныч, такой - соразмерный душой и телом. Не во всем согласный, но в главном - да. Это – и есть уверенность? Или это – душевное спокойствие, что это за победоносность побарабанная? Ты тоже уверен в себе, мелькнула мысль, но ты постоянно сомневаешься, добавил он по своей привычке довешивать «но». Те два студента, которые морочили тебе голову в юности – так тебя и величали, помнишь: Первый Сомневающийся Вождь.
Да, было время – был Вождем, можно сказать – подрабатывал Предводителем, усмехнулся Городецкий. Они тогда, эти двое, когда узнали, что у него на один ВУЗ больше, чем у них, шалопаев великовозрастных, учившихся по четвертому кругу на первых курсах - придумали АСП, Ассоциацию Студентов – Передвижников. Так еще совпало – их обоих звали Сашами, и когда они узнали, что он – «Александр Александрович», тот, что пониже, с хохолком – встал и заорал: Вождь, Вождь!
А он был кроткий тогда такой, Вера говорила – «сплюшевый мишка». Философией увлекался, Конфуция читал и в блокнотик всякое понравившееся - переписывал. Так тот, что повыше, не картавый – а второй Сашка - понапридумывал такое: что Сан Саныч нашел заветную тетрадь неизвестного скромного брата этого липового мыслителя, тетрадь неизвестного Конфузия, с которой, якобы, брательник шустрый этот, Конфуций - и передрал все истины поднебесной, чтобы прославится. И что теперь - Сан Саныч единственный носитель чистого знания, за что его преподы и не любят. С этой хохмой Сашуки неплохо кормились по вечерам в женских блоках общаги; звали и Городецкого – стукнуть ножкой и провещать «я полагаю торг здесь неуместен», но он, естественно – не ходил. И так – чуть не пальцами на него показывали; а идешь по факультету – только и слышно: «как сказал Сан Саныч… как нас учит Сан Саныч… как Вождь говорит…» - да капец просто!
Язык ему такой еще придумали, ну, на котором он, как будто бы высказывался – смесь официоза, канцелярщины и жаргонизмов, и все так – косноязычно как-то: «К чему мы идем в никуда?», «Нельзя всю жизнь ничего не делать – нужно когда-нибудь и отдохнуть» - балаболы чертовы! Высосали из своих ленивых пальцев всю историю – а Сан Саныча тогда даже в ГБ дернули: «Что за организация такая некомсомольская?» Но, слава Богу – девяносто второй год - перестройка на своем финише столкнулась с капитализмом и оба грохнулись благополучно об эту страну, и все накрылось бледным тазом…
Фу, черт, навспоминался! – ругнулся Сан Саныч, - и стал говорить как тот придуманный Вождь – заменяя пару букв в известных выражениях. Вера говорила, что это у него - когда он нервничает; а он – не соглашался: да я на нервах постоянно! – Что же ты нервничаешь, ведь все хорошо? – заглядывала она в его глаза. - Вот поэтому я и нервничаю, – бурчал он…
Боря дышал ровно и мощно, как бронепоезд на запасном пути.
Да, согласился Сан Саныч: хоть и не ариец, а характер нордический, выдержанный. Отличный семьянин – семьи нет; а вот связей, так заманчиво порочивших его - вагон и маленькая ночлежка.
Черт, хватит писать характеристику на Борю. О себе надо подумать, вздохнул бывший Вождь. Полжизни уже профукал. И вроде – дальше так же фукать собираешься. Как там в книжке было, которая про невротиков – они половину жизни создают трудности, а вторую половину – их расхлебывают. Ему придумалось тогда: «Ну нету в жизни равновесия – то эйфория, то – депрессия!». Хорошая шутка, как раз про меня – попробовал рассмешить он Веру. А она - не засмеялась, вздохнула только так как-то... Очень глубоко вздохнула. Он переспросил – и получил в ответ – три дня потом ломал голову: «В депрессии ты не доволен собой, Саша, а в эйфории - нами. И неизвестно – что лучше».
«Оба хуже» - пошутил цитатой Сан Саныч, но Вера улыбаться ему отказалась – такие редкие минуты неразделенной любви к юмору у них случались в последнее время. Иногда. Редко очень.
Правда – раньше вообще не было.
Боря лежал на спине, согнув ноги в коленях. Он был большой и красивый, как первый атомный авианосец «Нимиц» на стоянке. Уверенные в себе авианосцы спят на спине, подумал Сан Саныч.
Сам он всегда спал на боку. На боку, на бегу, натянув одеяло на голову – и то было страшно. А так – распластавшись… не младенец, чай! Ладно, надо идти – Сан Саныч проверил, все ли взял: ключи, часы, ручку, запасную ручку, и главное: тетрадку. Да, в сумочке. Все? тьфу, кошелек! Отвыкаешь тут от денег, в этом Женькином розовом коммунизме.
Мокрая пачка сигарет на окне – надо будет выйти, купить новых. Не спеши, сказал он себе. Вот – зажигалка! – вспомнил, что забыл – ха, хороший каламбурчик, все теперь?
Спокойно, не спеши.
Он посмотрел на Борю.
Раньше, конечно, когда фирма только становилась, когда Городецкий был помоложе – только и слышно было от него: «Быстрей, быстрей!» Даже на отдыхе, Вера ему потом о нем рассказывала: «давай быстрей, давай, какой у нас план? давай – время идет, смотри: встали-поели - а уже без десяти одиннадцать! Давай быстрее отдыхать!»
И конечно – больше всех доставалось Танюське.
Когда Вера, по просьбе ребенка, объяснила ей, что такое радость, то в ответ услышала: «Я поняла, мама. Медленно – это и есть радость».
А тот анекдот: «мамаша, вы слишком строго относитесь к своему ребенку. – Почему? – А когда мы спросили «Как тебя зовут, мальчик» он ответил – «Воваперестань» - тот анекдот у них в семье стал нарицательным. Сан Саныч все время кричал, нависая над натягивающей кроссовки Танюськой: «Быстрей! Таня – быстрей! Вот вырастешь, и тебя будут звать: "Танябыстрей" и выйдешь замуж - за «Вовуперестань»!
Какой ужас! Сколько лет-то прошло?
Ладно, надо идти.
Это твое дело. Это твой гембель.
В конце концов – это все из-за тебя случилось.
Как сказала ему когда-то сильно англоученая доча: ю брейк ит – ю тэйк ит. Мол: сам сломал – сам теперь и играйся.
...продолжение следует.