- Ты ее любишь?
- Да, - сказал он на выдохе, словно он смирялся с какой-то невыносимой болью, от которой не существует обезболивающих. – Да, я ее люблю.
Она усмехнулась и перевела взгляд на вечерний город. Они стояли на балконе элитного высокоэтажного здания. Они смотрели на город, усеянный огнями, неоновыми вывесками и пороками. В летнюю ночь было тепло и пасмурно. Звезд совершенно не было видно. Они оба заметили странную закономерность: чем ты выше к звездам, тем тусклее они кажутся. На пустом балконе не было никого кроме них двоих; на балконе была пустота и недоговорённость. Мрак завораживающего города привлекал больше и больше. Постепенно начинает нравится вглядываться в пустоту.
Она сделала затяжку, а потом выпустила дым из легких. Приторные. Противный запах сигарет тут же нарушил таинственность и магичность сегодняшней ночи. Он оперся руками о перекладину и отвернул голову в другую сторону, словно желая спрятаться от приторного аромата сигарет. А она курила, стеклянными глазами смотря на вечерний город.
- Презираешь меня? Я всегда ненавидела тебя за твою правильность, - произнесла она, обернувшись к своему собеседнику. Она немного выпила сегодня, а потому решила высказать все, что накипело. Однажды все выходит из-под контроля. – В тебе соединилось все, что могло соединиться. Ты напичкан всеми благородными качествами, - какие только есть, - так же, как я напичкана никотином.
Он ничего не ответил. Он всегда молчал. А она всегда курила. Сколько они друг друга знали, столько помнили молчание и сигареты. Недосказанность и пагубность. А звезды не сияли, как будто кто-то выключили их. Как будто кто-то захотел сумрака.
За стеклянной дверью разносились голоса выпивших, взбудораженных и вечно бунтующих людей. Они смеялись, разговаривали и, кажется, наслаждались сегодняшним вечером.
Он оглядел ее: это красное гипюровое платье длинною в пол ей очень шло. Ей также шла ее прическа, хоть некоторые локоны уже выбились. Она была хороша собой, хоть никогда не считала себя красавицей. А он был галантен, вежлив и грациозен. Их взгляды, их образы жизни и их вкусы не были похожи и никогда не будут. Даже в книгах их предпочтения совершенно абстрактны, а что уж говорить о чем-то более глобальном? Он оценил ее внешний вид, а потом снял пиджак и накинул его ей на плечи.
Она снова сделала затяжку, закрыла глаза, но не для того, чтобы перебороть подступающие слезы, - нет. Ей нужно было собраться с мыслями, нужно было высказать ему все, что она хотела высказать и уйти. Раз и навсегда. Ей вдруг представился темный, мрачный лес, полный нечисти, страхов и чего-то ужасного. Ей вспомнились сказки, которые отлично рисовали образ таинственного, сказачного леса, который полон неизведанного, неизвестного и опасного. И она понимала, что теперь им пора идти порознь, теперь им пора порознь гулять по тропам лиственного лабиринта. Пора порознь искать выход, пора порознь… дышать, умирать, выживать и любить. Ее пугало расставание. Ее пугало предстоящее одиночество. Но вместе больше нельзя.
И она, встрепенувшись, открыла глаза и выпрямила спину, затем резко обернулась, и его пиджак соскользил с ее оголенных загорелых плеч. В ее взгляде была уверенность, тонко сочетавшаяся со страхом и отчаянием. Она знала, что он прочел каждую ее эмоцию. Он всегда умел проникать в душу.
- Я люблю ее, - произнес он, предвосхищая ее попытку выговориться. – Пойми же ты наконец: я люблю ее, - он опустил голову и тихо произнес: - и тебя люблю… - как бы желая, чтобы она не услышала этих слов, и в то же время его преследовало то же желание, что и ее: расставить все точки над «i» и пойти по лесу порознь.
Она выронила сигарету, но не от удивления или шока. Ей показалось, что на ее плечи навалился какой-то груз. Свинцовый, мраморный, тяжелый груз, который весил несколько тонн, и от которого нельзя было избавиться. Она выронила сигарету, та упала рядом с его пиджаком. Недоговренность. Пагубность…
Она вмиг забыла все свои яркие и ярые слова, забыла что хотела сказать, забыла про боль и нежность, забыла про стихи Байрона, которые она учила наизусть. Тот потрепанный сборник стихотворений хранится на первой полке под грудой тетрадей, ежедневников и блокнотов. Порой она перечитывает забыте строки, словно желая перечитать забытые чувства и вспомнить какого это: наслаждаться нежностью любви.
Она вмиг забыла про свою уверенность. Темный, мрачный лес представился так живо и образно, что она, позабыв о своей гордости, ринулась к нему, как раненая птица, прижалась к его плечу и, закрыв глаза, крепко обняла его. Она не ждала ответных объятий, не ждала что он повторит свои слова. Она просто наслаждалась существуещим между ними током. Болезненным, уничтожающим током, который ни в ее ни в его жизни больше не повторится.
- Почему? – спросила она тихо и робко. – Почему тогда ты все это устроил? Почему ушел? Почему перестал…
- Потому что я тоже больше всего на свете тебя… ненавижу. И я хочу хоть кого-то сделать счастливым.
Она медленно отстранилась и подошла к перилам. Она посмотрела на сияющий город и спокойно выдохнула. Кажется, он решил сделать все за нее. Кажется, он только что толкнул ее в сумрак леса, а сам побежал в противоположную сторону.
- Она этого заслуживает…
- Но никогда не получит, - тут же ответил он. Тон его голоса сменился и теперь стал более жестким и холодным. Она знала, что он уже убежал за версту от нее. – Хочу, чтобы это было у тебя… Из нас троих ты должна быть счастлива.
Она внимательно посмотрела на него, но его взор был устремлен вперед. Он всегда смотрел вперед и никогда не смотрел на нее. Он жил какими-то неосуществимыми мечтами, а она искренне ненавидела его грезы, его молчаливость и его никому ненужное пагубное благородство. Она искренне его ненавидела.
- Не стоит делать мне одолжение. Я уже привыкла к тому, что тебя никогда не было рядом. Я сумею.
Она врала. Он всегда был рядом. Именно рядом, ведь вместе они никогда и не были по сути. Она отлично уяснила разницу между «рядом» и «вместе». Она врала. Но врала не ему…
- Однажды мы встретимся, - продолжал он, - встретимся в толпе. Ты будешь спешить с конференции домой к своему мужу и дочке, которую назовешь тем именем, каким тебе захочется. А я буду неспеша идти к ней, где меня будут ждать теплый ужин и ложное счастье. Мы узнаем друг друга в толпе, и ты предложишь посидеть где-нибудь в кафе, а я соглашусь. Мы выпьем кофе и начнем лгать что у нас все хорошо. А может, ты скажешь правду. Потом я нечаянно коснусь твоей руки, и ты выскажешь мне все, что не планировала говорить. Ты схватишь свою сумку, проклянешь меня и побежишь домой, стараясь переборость слезы и чувства, а я останусь сидетьв пустом кафе… Мы встретимся и поймем, что подобного в нашей жизни никогда не случится. На следующий день я заявлюсь на твою работу, и мы спокойно поговорим с тобой… А потом…
- Ничего этого не будет, - перебила она, делая шаг назад. Она очень замерзла. С ним она всегда замерзала. – Знаешь почему? Потому что мы не узнаем друг друга в толпе. Ведь у нас это не получилось в настоящем, а значит не получится и в будущем. Тебя не будет рядом со мной, а меня – рядом с тобой.
Он смотрел на нее, но теперь она глядела куда-то вдаль. Шум города не утихал. Корпоратив все еще не заканчивался, но заканчивались слова. И между ними снова появились те две самые стены, которые не позволили им разглядеть друг друга в толпе. Недоговренность и пагубность. Два палача отношений.
Он чувствовал, как что-то исчезло в его душе. Будто его что-то перестало подстраховывать, будто он оказался на просторе, и в него вот-вот выстрелит снайпер. Он знал, что она испытывает тоже самое. Он знал, что и она ощущала то же самое. И лишь тонкий шлейф нежного чувства ароматом напоминал о себе, как аромат духов, как аромат сакуры.
А потом она развернулась и медленным шагом направилась к стеклянным дверям. А потом она скрылась за ними, а спустя еще секунду растворилась в толпе, став тенью… Став тенью, которая будет преследовать его всю жизнь, которую он не сможет нагнать. И он для нее тоже стал невидимкой…
Раздался раскат грома.
- Ты будешь счастлива, - произнес он, глядя на пустоту, что образововалась на этом шикарном, мрачном и уродливом мосту. – Ты обязательно будешь счастлива…