- Егор, выпить хочешь? – облокотившись на штакетник забора, спросил Федор у Егора, безрадостно ковыряющего вилами землю в огороде.
- Кто ж не хочет, - философски ответил Егор, - только у меня денег нету.
- У меня есть. Сейчас бабке Чернухе дрова на тракторе забросил. Пятьсот рублей дала, а хотела за двести. Ей уж помирать через два с половиной дня, а все на похороны копит. На такие сбережения, небось, ее можно каждую неделю в течение года хоронить да еще на тот свет прихватит, чтоб на лапу сунуть небесному чиновнику. А сверху на мавзолей еще хватит. Пошли к Вэкапэбэ.
Не- а, к Вэкапэбэ я не пойду, - неуверенно упирался Егор. – Я ему должен.
- А если к Нюрке в магазин, то тогда точно меня сдаст моей. А она меня из- по земли достанет. У нее нюх как у розыскной собаки. И тогда ни денег, ни кайфа не получишь, кроме пиз…ей в шикарной упаковке без ограничений и без всяких норм приличий. Тогда уж не ООН, не Европейский суд не поможет. Что ты, как ц…а на сучке качаешься. Пошли.
Вэкапэбэ ничего в жизни не делал, но у него всегда водились деньги. Во времена СССР он являлся освобожденным секретарем партячейки. Наверное, он был неплохим секретарем, потому что никому наверху не приходило в голову его заменить. С тех пор за ним закрепилось прозвище «Вэкапэбэ». После распада он превратился в глубоко верующего человека. Научился креститься, посещал все службы, даже пробовал петь в церковном хоре. Но, очевидно, способности и опыт парторга не пригодились на клиросе, после чего он стал обычным и добросовестным прихожанином. От других жителей села его отличало обособленное одиночество и индивидуальная жадность. Но в отличие от всех рядовых жителей села он умел гнать самый светлый на селе самогон. Если человек талантлив, то талант не может принадлежать только хозяину и должен обязательно стать достоянием тех, для которых и породила его судьба.
- Вам чего, - спросил высунувшийся череп с седым мелкотравием на голове.
- Бутылку самогона, - сказал Федор. – И закусить.
- В долг или наличными? – голова посмотрела во все стороны и, убедившись, что посторонних нет сказала: «Заходите и быстро».
Вэкапэбэ провел их на кухню. В доме пахло давно нестиранной постелью и живыми мышами.
- Сам будешь? - спросил Федор, открывая бутылку.
- Мне нельзя, я человек верующий. Но если за компанию, то чуток попробую с вами.
- Что же ты, председатель церковного насеста, свой самогон не пробовал? – вспылил Егор. - На нас эксперименты хочешь ставить?
- Егорушка, вот видишь, я вместе с вами.
- По радио говорят, что сегодня – день повара, - вмешался Федор. –Давайте, выпьем за капитанов нашего желудка.
Первая оказалась долгожданной и естественно незабвенной. Вторая принесла облегчение. Маленькая кухонка стала сразу удобной и уютной, как капсула для космонавтов. Дольки порезанного соленого огурца, как каноэ, лежали в лужах собственного сока. Черный хлеб жирным лоснящимся пластом чернозема требовал повторить .
Теперь уже запах дома превратился в обычный воздух, которым можно спокойно дышать, словно ты вышел из сортира в чистое поле.
То ли расслабившись, Вэкапэбэ забыл перекрестить третью рюмку, то ли Егор был слишком любопытен, то ли еще мало выпили, но разговор не хотел занять наезженную колею расслабленной болтовни, о которой бы завтра никто и не вспомнил.
- Скажи, Иваныч, любимец всех богов, - обратился Егор к Вэкапэбэ , - какому богу ты сейчас служишь?
-Егорушка, у нас один бог.
- У нас один, а у тебя получается два, а, может, и больше. В сэсээр у тебя Ленин с Марксом на стене висели, а теперь вон иконки по углам. На хер ты нас беспартийных на все собрания заставлял приходить. Помнишь, как кричал, что если ты не член, то и будешь никем. Ты мне скажи, как коммунизм на рай можно поменять? Или там, на верху, у них кабинеты через стенку?
- Егорушка, - шепелявил Вэкапэбэ,- пойми, мировоззрение может меняться. Это диалектика.
- У тебя, может быть, диалектика, а у меня вот есть баба. Я вот ее вроде бы люблю. У меня для нее много всяких чувств имеется внутри. Я ее терплю, потому что у нее мозговых загибов столько, что на всех бы олимпиадах по странностям у нее были бы медали. Да, бывает, изменю, схожу налево. Попарю своего малого в чужой бане, но домой все равно возвращаюсь. Я ее терплю, а она меня. У нас рай и коммунизм здесь и сейчас в одном сникерсе.
-Пойми, Егорушка, - пытался объяснить Вэкапэбэ, - вера в бога – это духовная потребность. Раньше я этого не понимал, а теперь жизнь у меня изменилась.
- Давайте лучше выпьем, - прервал разговор Федор. – Иваныч, вот тебе деньги за три штуки. Еще одну здесь выпьем, а третью на опохмелку с собой возьмем.
Пили не спеша, по полстакана, чтобы растянуть удовольствие.
- Вот глист скользкий, - не унимался Егор, когда Вэкапэбэ ушел за бутылками. – Завтра кикимора будет в моде, он и в нее будет верить. Не люблю промокашек.
- Брось. Ты, как баба: здесь люблю, а здесь у…бу. Хотя сама не понимает, за что и зачем. Не сегодня-завтра, он коньки отбросит. Давай, лучше выпьем, пока его нет.
Выпили быстро и тихо, даже не успев чокнуться, закусив долькой огурца.
-Ты бы сразу сказал, что у тебя деньги с собой, - суетился Вэкапэбэ, принеся бутылки и нарезая огурцы. – А то приходят, просят: дай и налей, а карманы моль проела. Для хороших гостей – стол, как самобранка.
Еще раз выпили за поваров, потом за мужиков и потом за чертовых баб.
-Ты мне скажи, - снова взял слово Егор, - почему вы ни одного своего бога не можете нормально по-человечески похоронить? Ленин до сих пор на Красной площади страдает, а ваш Иисус вообще из пещеры сбежал. Поэтому и у вас в головах дурдом, потому что порядок вы не можете на земле навести.
-Егор, - сказал Вэкапэбэ, - это, когда дисциплина. Когда я работал парторгом, у меня была дисциплина и был порядок…
Вэкапэбэ не успел докончить фразу, схватился за сердце, медленно сполз со стула и упал на пол.
- Слушай, помрет Иваныч, - сказал Федор. – Надо хоть искусственное дыхание на всякий случай сделать Ты умеешь?
- В армии обучали, но на трупах никогда не пробовал.
- Слушай, у него и пульса вроде бы нет.
- Что же помер старик. Надо только самогонку у него забрать. Чокаться не буду, - Егор налил еще полстакана и выпил.
- Вот ему приспичило не во время. Не мог подождать, когда мы уйдем. Знаешь, надо зеркало к губам приложить, тогда точно поймем.
- Где ты видел, чтобы у одинокого мужика в доме одинокое зеркало отдыхало? Дырявые носки скорее всего найдем. У него – одно зеркало на весь дом – в шифоньере, и то все паутиной заросло.
- Точно. Пусть тогда дышит в шифоньер. Бери за ноги.
Они приподняли Вэкапэбэ, поднесли к зеркалу и поставили перед ним.
- Ноги-то отпускай, - орал Федор. – Он уже никуда не убежит. Пока я держу, рожу к зеркалу прижимай. Давай быстрей, а то он у меня из одежи все норовит выскользнуть.
- Тебе легко говорить, - ворчал Егор, - а тут голова болтается да нос еще мешается. Ух, шнобель отрастил, как у носорога. Профилем получатся, а передком никак.
- На хрен мне твои профили нужны, ты нос отверни и губами к зеркалу. Забыл, как с Катькой в бане целовался - не профилем же.
- Я там с ней совсем почти не целовался: мне некогда тогда было. У нас, хоть быстро получилось, но очень серьзно, даже сказал бы качественно.
-Мне и Катька твоя на хрен нужна. Я тут с трупом обнимаюсь, а ты мне рассказываешь, как и сколько раз. Из меня совсем вдохновения не брызжет, чтобы слушать про твои банно-половые успехи. Давай, дышите скорее. Ну чего, дух пошел?
- Все, бросай его, а еще штаны спустятся, одевай его потом,- устало, но с облегчением произнес Егор. - Весь дух раньше вышел. Отдышался вэкапэбэ. Давай, лучше выпьем.
-Но хоть зеркало чуть запотело? - с надеждой спрашиввал Федор. - Оно запотело у него лет пять назад, как бабка Нюра померла. На нем пыли, как снега в Арктике: километра на два. Ты скажи, зачем одинокому лысому мужику нужно зеркало? Чтобы расстраиваться? На кой пень ему зеркало, если он только на иконки свои и смотрел? Давай, лучше за упокой выпьем.
- Надо что-то хорошее про него сказать, - предложил Федор.
Они так напряженно замолчали, что стало слышно, как равномерно работает сердце часов в соседней комнаты.
-У меня про него только изжога вспоминается. Никак не мог он понять, что не овощ нужен грядке, а грядка - овощу. Сначала нас доставал своими партсобраниями, а когда нас не стало, бабку Нюру своими богами так занудил, что на пять лет раньше него она представилась. Ведь сначала на исповедь к парторгу ходила, а потом к батюшкам на про себя все расскажи. При такой жизни разве можно согрешить? А у святых на нашей земле век недолог. Теперь там ее достанет. Но хоть пять лет она спокойно пожила, отдохнула без него, поди, малость, а может быть, и погуляла в волю, - мрачно произнес Егор.
- Но помнишь, как он вел нас к коммунизму? Вроде бы даже верили.
- При коммунистах он им служил, потом попам, а придут правые, он и их полюбит. Знаешь, как проститутка, кто больше заплатит, тем сильнее того она любит. У ней служба такая: кто платит, тот и танцует.
- Ну, чего ты к нему пристал? Нету его уже. Сам самогон его хлещешь, а его попрекаешь.
- Как так получается, что у руководителей своя диета, а нам – что осталось. Ведь что мне и тебе не положено, то для них это деликатесом является. Если мы с тобой вместо огурцов икрой черной будем закусывать, то ее на всех не хватит. Вот икра по правильным ртам и раскладывается. Но за самогон я выпью. Только не чокаемся.
- Чего дальше будем делать? – спросил Федор. – Может, бутылочку возьмем и потихоньку свалим.
- Нет, не выйдет. Наверняка, нас с тобой кто-нибудь уже засек. Тогда точно какую-нибудь статью припаяют. Надо фельдшера и участкового вызывать, чтобы справки оформить. А потом в районный морг везти, чтобы вскрытие сделали. А по такой слякоти только собаки и куры бегают. Ну еще твой трактор пройдет. А если ждать, когда дождь закончится, то он тут закиснет.
- Это я в ковше что ли должен в морг его везти? Приеду и вывалю его, как кучу навоза. У меня трактор, а не катафалк.
- Ну, пока он еще не закостенел, можно к тебе в кабину посадить. Ты пьяных, что ли, не возил? А он даже лучше себя вести будет, икать не станет уж точно. Потихонечку, придерживая его, доедешь. Ты же не Шумахер, чтобы гонять. И транспорт у тебя тихоходный. На всякий случай, мы тебе черные ленточки на ковш повесим. А вот оркестр не поместится. Если только из прицепа навоз вывалить, то барабанщика можно будет посадить.
- Да пошел ты… в баню свеклу собирать. Я и троих в кабине возил, но не покойников. Пусть хоть вертолет МЧС вызывают, а я не повезу. Тут сам из кабины чуть не вываливаешься, а меня всю дорогу будет покойник обнимать.
- Да не волнуйся ты. Мы его привяжем, как в самолете ремнями безопасности. Вместо баб голых в кабине будет у тебя за спиной синий смирный покойничек. Согласен, что он не возбуждает так, как телки, но все равно тонизирует. А обратно, если закостенеет, придется уже в ковше…
Егор не успел договорить и придвинулся к окну.
- Твоя Галька что-то по деревне скачет: туда и обратно, - сообщил он Федору. – Не тебя или она ищет?
-А кто ее, пургу, знает, - ответил Федор, занимая у окна наблюдательный пост. Главное, чтобы сюда она не залетела. А то потом будет неделю нервы на собачий хвост наматывать.
- Так она же сюда идет.
- Отыскала, все ж. Слушай, Егор, я в соседней комнате схоронюсь, а ты меня не видел, не слышал и почти меня не знаешь.
- Иваныч, - крикнула с порога запыхавшаяся Галина, - мой не у тебя случайно задержался?
- Нету его тут, - угрюмо сообщил Егор. – Ни того, ни другого.
- А где Иваныч?
Егор взглядом показал на лежащего на полу Вэкапэбэ.
- В царствие небесное твой Иваныч переселился. Теперь бабой Нюрой, наверно, уже встретился.
- Ой, Господи, горе-то какое. Я вчера еще с ним разговаривала, - запричитала Галина, закусив кончик сбившегося платка.
- Ты вчера, а я сегодня час назад за его живую руку держался.
- А чего-то он такой растрепанный лежит? Мучился что ли?
- Нет, прилично помер. Прилег, заснул и как-то равнобедренно умер.
- А штаны чего сползли по самые некуда, пузо голое?
- Это мы его к зеркалу приставляли, чтобы проверить: не весь ли дух еще вышел.
- Мы – это кто? – насторожено спросила Галина, оглядываясь вокруг.
- Кто, кто мы? – Егор понял, что чуть не проговорился. – Я и он. К зеркалу прислонились, а голова не слушается. Пока я голову ловил, он у меня и выскользнул. Как в жизни, скользкий глист оказался.
- Надо бы его чем-нибудь накрыть. Есть ли тут у него покрывало? – произнесла Галина, оглядываясь. Не найдя ничего подходящего, она собралась зайти в соседнюю комнату.
- Стой, - заорал Егор, пытаясь вытащить из-под стола легкие, но почему-то мало слушающиеся его ноги. – Туда нельзя.
- Почему это нельзя.
- Покойный не велел. Нельзя, и все. Может, у него какие-нибудь эстетические причины на то были.
- Это какие же у Иваныча эстетические причины были?
- Не знаю. Но эту тайну он унес уже с собой. Может, там не прибрано, а может, там любовница…
- Егор, ты уже совсем ошалел от своего самогона. Еще баба Нюра говорила, что у него с революции не стоит. Любовница. – гневно произнесла Галина и шагнула в соседнюю комнату.
Егор, конечно же, готовился к неприятностям, но такого он не ожидал. Из соседней комнаты раздался не крик, а вопль. Галина бросилась к Егору, и уже в его объятиях начала оседать на пол.
- Там, там, - пыталась проговорить Галина, показывая на соседнюю комнату.- Там...
- Ты сначала выпей, - поднес ей Егор стакан самогонки. – Это как успокоительное, как валериановка, но только мужская. Успокойся.
Галина выпила и немного отдышалась
- Я знаю, что там, - попробовал успокоить ее Егор.
Но Галина почему-то отодвинулась от него.
-Ты знал, что там труп?
- Какой труп, - пришла очередь удивляться Егору. – Он же живой отсюда уходил.
- Я за одеяло потянула, а из под него ноги в черных носках торчат. Мужские.
- Не знаю, но пять минут назад он был еще живой, - но Егор не успел договорить, потому что Вэкапэбэ открыл глаза.
- Вы чего так раскричались тут, - недовольно спросил он. – Словно кто-то помер.
Галина в ужасе протянула стакан Егору: «Налей еще своей валериановки». Сначала она сделала предупредительный глоток, потом еще, а после этого на всякий случай опрокинула оставшееся.
- Так ты чего, еще жив? – удивленно спросил Егор.
- А чего со мной может случиться, - буднично ответил Вэкапэбэ, поправляя рубашку и приглаживая редкие волосы. – Малость тут с вами прикорнул, да вы и мертвого своими криками поднимите. Я еще вас переживу.
- Ты живи сколько тебе влезет, - разозлился Егор, - только чего ты в зеркало не хотел дышать, гриб ядовитый?
- А ты меня об этом просил?
- Нет.
-Ну и вот, мое дыхание принадлежит мне: для кого хочу, для того и дышу. Вот пристал, как банный лист к заднице. Налей мне пол-стакашка, если осталось.
Вэкапэбэ прежде, чем выпить облизал дольку соленого огурца, понюхал и выпил.
- А куда подевался Федор? – неожиданно спросил Вэкапэбэ.
Егор молча кивнул головой на соседнюю комнату.
- Там же труп лежит, - встревожено спросила Галина. – Ты хочешь сказать, что Федор – это он?
Галина рванулась в соседнюю комнату.
- О каких вы трупах все говорите? - спросил Вэкапэбэ.
- Иваныч, - сказал миролюбиво Егор. – Сейчас здесь начнется бухенвальдский набат. Пойдем в твою баньку и та отсидимся.
Вэкапэбэ пытался сопротивляться, но Егор загреб его в охапку, свободной рукой прихватил бутылку и стаканы. В бане они слышали, как из дома доносится женский крик, как звенит посуда, как смерч, образовавшийся внутри, никак не может найти выхода из замкнутой избы Вэкапэбэ. Потом на пороге появился Федор с опущенной головой и безвольными руками. За ним шла растрепанная Галина, но явно пострадала не она.
- Пропал мужик, - сказал Вэкапэбэ, смотря в маленькое окно бани.
- Дня на два, а может быть даже на неделю, - согласился Егор. – Давай лучше выпьем теперь за него.